У нас в гостях был настоятель Покровского храма при Российской детской клинической больнице священник Иоанн Захаров.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, а также об особенностях своего больничного служения.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Как всегда в это время, мы говорим с нашими гостями о пути к вере, в вере и пути к священству. С радостью представляю вам нашего сегодняшнего гостя, священника Иоанна Захарова, настоятеля Покровского храма при Российской детской клинической больнице. Здравствуйте, отец Иоанн.
Священник Иоанн Захаров:
— Здравствуйте, дорогие.
Кира Лаврентьева:
— Меня зовут Кира Лаврентьева. Сегодня, отец Иоанн, мы хотели бы с вами поговорить, вопреки нашей сложившейся традиции, когда мы с вами говорим о РДКБ, о вашем замечательном храме, самом необычном храме в Москве, эту тему мы тоже обязательно поднимем, сегодня у нас тема «Путь к священству». И у вас такое сейчас напряженное выражение лица, как будто вы пытаетесь вспомнить, так давно это было, да, отец Иоанн?
Священник Иоанн Захаров:
— Да, я обязательно сейчас расскажу. Я хотел бы воспользоваться возможностью и поблагодарить радио «Вера». Это то радио, которое постоянно включено в машине, и сколько лет я уже слушаю, я постоянно делаю для себя какие-то открытия, как можно интересно говорить о вере. Мне кажется, это замечательно. Я низкий поклон передаю руководству, и всем ведущим, работникам, звукорежиссерам и всем-всем, кто в этом принимает участие. Потому что для меня это настоящее утешение и большое подспорье в моей пастырской деятельности, в моем служении, и как христианин очень много для себя получаю.
Кира Лаврентьева:
— Спасибо отец Иоанн.
Священник Иоанн Захаров:
— Это вам спасибо.
Кира Лаврентьева:
— Очень важные слова, спасибо вам большое. Отец Иоанн, а как все начиналось? Вы же математик-инженер, если я не ошибаюсь, по первому образованию?
Священник Иоанн Захаров:
— У вас много про меня, что вы еще знаете про меня? Служил ли я в армии.
Кира Лаврентьева:
— Досье собрано.
Священник Иоанн Захаров:
— Да. Действительно, я из того самого поколения, которое, как нам самим кажется, выросло на пепелище этой великой страны, которая закончила свое существование в 90-м году. И точно так же в душах людей моего поколения, которые после 11-го класса уходили в Чечню воевать, не было никакой духовности. Все друзья, с которыми я вырос в одном дворе уже умерли от наркотиков. Нет семей, нет истории, я надеюсь не у поколения, у тех друзей, одноклассников, с которыми я вырос. Очень все как-то грустно, печально, бездуховно. И эта бездуховность — ключевой фактор в том, как сложилась судьба этого поколения. Милостью Божией, молитвами моей мамы я пришел в церковь. Это путь был очень сложный, трудный, долгий. Все брошюрки которые мне приносились, как сейчас помню про Елизавету Федоровну, отправлялись благополучно в стол, и там лежали. Потом я их оттуда достал много лет спустя. Я никак не понимал, что это такое — Церковь, кто такие святые, не понимал, зачем нужен лагерь православный, в который мне постоянно предлагали поехать. В Евангелии сказано, что человек приходит к Богу в тот момент, когда его Господь Сам приводит. Я сейчас не вспомню, в силу своего образования, к сожалению.
Кира Лаврентьева:
-«Не вы меня избрали, а я вас избрал».
Священник Иоанн Захаров:
— Человека Господь сам приводит в Свою Церковь. Образование у меня хорошее очень. Я закончил Свято-Тихоновский богословский университет, там замечательные педагоги, просто я плохо учился. И Господь меня привел, видимо, по молитвам мамы, видимо, по молитвам отца. Хотя папа был не церковный, но очень меня любил. И как-то на втором курсе академии приборостроения, в которой я учился — вы вспомнили, у меня образование математическое — вдруг мне почему-то захотелось... Сейчас очень сложно современной молодежи объяснить, почему мы считаем, что у нас хорошая власть, почему мы считаем, что нам нравится жить в этой стране. Я посещаю больницу и очень много общаюсь с детьми до 18-ти лет. Они очень недовольны жизнью нашей современной, устройством церковным, устройством государства. А когда я спрашиваю, представляете ли вы, что значит стоять с талонами на сахар полтора часа в очереди. Они мне говорят: ну да, и что зимой тоже? И зимой тоже. Если сахар хочешь, нужно было стоять с талонами на сахар. Вот в этом безумии, в котором мы находились после 90-го года, ну и до 90-го года какое-то время, было очевидно, что нужно что-то делать, жизнь впереди, надо что-то делать. На заборах, я их стал замечать уже когда учился в институте, висели объявления: требуется грузчик с высшим образованием. Потому что пьет меньше грузчик с высшим образованием. Вот так казалось людям, которые эти объявления вешали. И мы поняли уже на втором курсе, что математика никому не нужна, ни дифференциальная, ни уравнения, ничего не нужно. А нужно работать. И мы решили с ребятами делать ремонты, со своими однокурсниками. Завесили все прилегающие районы объявлениями, нам даже кто-то звонил. И мне захотелось взять на это благословение у священника, которого я знал.
Кира Лаврентьева:
— Откуда такое желание?
Священник Иоанн Захаров:
— Я не понимаю откуда оно взялось. Это какое-то, то, что Господь что со мной сделал в этот момент. Мама договорилась с духовником, с отцом Аркадием Шатовым тогда, сейчас владыка Пантелеимон. Я пришел к нему на беседу. Он долго меня расспрашивал, на какие рок концерты я хожу, и что я делаю, и что мы там, как. Разговор был не о том, о чем я хотел, я был очень расстроен. А в конце он мне сказал, что благословение лучше его, нужно прийти на исповедь. И тут совершилось для меня чудо совершеннейшее, опять же к которому я никакого отношения не имел совершенно, просто пришло ко мне. Я вышел из этого кабинета и понял, что жить так, как я живу, больше нельзя. Я вырос на улице, и это мне помогло, потому что улица не терпела лицемерия. Там можно было воровать, употреблять наркотики, не знаю что еще делать, но нельзя быть лицемерным. Потому что в любой компании, в которую ты попадаешь с лицемерием, ты будешь бит, изгнан и унижен, и там нужно быть не лицемерным, и это нелицемерие... В какой-то момент я понял, что я христианин. Не знаю, можно говорить, нет. У меня были на этот момент две сережки в ухе, на одной из них был крест. Мне говорили, что распятие надо напильником стереть, это не хорошо. И в какой-то момент я понял, что если ты христианин, то там написано, «ешь мое тело и пей мою кровь». А ты этого не делаешь, значит, ты не христианин и в какого-то другого Бога веришь. И я пришел на исповедь в ближайшее воскресенье и уже не ушел никуда.
Кира Лаврентьева:
— А что это была за исповедь? Нет, я конечно, не прошу рассказывать подробности. Я скорее спрашиваю про общее ваше состояние и впечатление.
Священник Иоанн Захаров:
— Я всегда завидую людям, которые могут долго исповедаться. Я завидовал этим людям, которые могут долго исповедоваться, когда и не был священником. Очень завидовал тем людям, с кем отец Аркадий очень долго, подробно разговаривает на исповеди. Я не понимал, как это возможно, и сейчас, уже будучи священником, не очень понимаю, хотя сам исповеди такие долгие принимаю. Мои исповеди всегда были лаконичные, короткие, наверное, от моей какой-то непогруженности в себя, какой-то бездуховности. Но самое главное, что мне надо было сказать на этих исповедях, я говорил, нес потом епитимью, которую с благодарностью до сих пор вспоминаю, и сам предлагаю эту епитимью людям, как горькое лекарство. Для того, чтобы болезнь все-таки прошла, нужно лечить, а лекарство часто горчит. И если этого горького лекарства не испить, то и ценность этого излечения от болезни теряется немножко. Вот такая была исповедь первая.
Кира Лаврентьева:
— Вы вернулись потом на стройку, в ремонт?
Священник Иоанн Захаров:
— Ой, нет, так Господь нас миловал.
Кира Лаврентьева:
— На этом все и остановилось.
Священник Иоанн Захаров:
— Потому что если бы мы вышли хоть на одну площадку строительную, не знаю, что бы с нами сделали физически, наверное, как-то помяли. Во всяком случае, никто из нас не мог сделать ничего, не представляли, как клеятся обои, как кладется линолеум, это был такой крик души, что надо делать что-то в этой стране. Потому что здесь никому ничего не нужно на тот момент было.
Кира Лаврентьева:
— Именно это вас и привело на первую исповедь.
Священник Иоанн Захаров:
— Не знаю. Мне кажется, это чудо было. Но оно было оформлено в такие какие-то конкретные...
Кира Лаврентьева:
— Рамки.
Священник Иоанн Захаров:
— Материальные какие-то рамки, да.
Кира Лаврентьева:
— А как дальше все складывалось?
Священник Иоанн Захаров:
— Ой, дальше складывалось все интересно. Вдруг я вспомнил, что у меня в столе есть замечательные брошюрки про Елизавету Федоровну. Я стал читать, я узнал, что это великая святая. Потом я узнал, что есть православный лагерь, оказывается. Я что-то вспоминал, что мне года три или пять каждый год вещают об этом, что-то говорят, как там здорово, интересно. Я туда поехал, там так здорово и интересно оказалось. Я-то думал там тоска зеленая. Наверное, этот лагерь, в который мы поехали с ребятами из Николо-Кузнецкого храма, с которыми потом со всеми перезнакомились. Сейчас мы с ними вместе живем этой жизнью, с прихожанами храма царевича Димитрия. Это такой был лагерь, надо было приехать на поляну, самим там жить неделю, и потом приготовить эту поляну к приезду ста двадцати детей. Нужно было ставить палатки, нужно было валить деревья сухие, делать костры, аккумулировать дрова, чтобы их хватило, готовить еду, построить трапезную. Это все было и сложно, и тяжело, и живо, и замечательно, и при этом вместе молились там. И это, наверное, исцелило не только мою душу, но и всех тех людей, которые воцерковлялись через эти лагеря.
Кира Лаврентьева:
— Удивительно. Ведь получается, что вы из одной среды, как-то очень органично чудесным образом оказались в другой. А вот та среда, она вас обратно не тянула, уличная, перестроечная история.
Священник Иоанн Захаров:
— Ну, почему я так приспособился к новым отношениям, благодаря улице? В то время улица была другая. Сейчас улица не так воспитывает, учитывая количество наркотиков и всего другого. Раньше улица все-таки была школа выживания. Она меня научила выживать в других компаниях, получилось у меня построить отношения социально со всеми теми людьми, кто были в новой жизни. А старая жизнь мгновенно померкла. Потому что именно в тот момент, когда я пришел в церковь, к нам во двор пришли очень дешевые, доступные наркотики. И все друзья, которые уже почили к сожалению, когда я возвращался поздно вечером, они сидели во дворе и говорили, что если я колюсь, значит Богу это надо. Я понимал, если тебя с человеком объединяет грех, то ничего общего с этим человеком быть уже не может. Потому что ты не принимаешь грех, ты готов принимать человека, но не готов принять грех. В этот момент ты понимаешь, что вы с ним уже чужие, и вам не интересно вместе.
Кира Лаврентьева:
— А было такое, что ваши друзья из того мира тянулись за вами в мир христианский.
Священник Иоанн Захаров:
— Да, конечно. Кто-то из одноклассников пришел, мы дружим, тоже воцерковился и какое-то время даже мне исповедовался потом. Его многодетная жизнь увела, мы с ним встречаемся и очень дружим и живем одной жизнью. Приходят одноклассники, одноклассницы, мы с ними молимся, крестим детей; в роддоме, если это тяжелые роды были, и так далее. Конечно. Опять же если мои друзья по детству разделяют мою веру, у нас сразу появляется много общего, много радости, общение, много воспоминаний всего прошедшего. А если нет, если предлагается общение какое-то...
Кира Лаврентьева:
— Лайт.
Священник Иоанн Захаров:
— Даже не лайт-общение, а общение именно через совершение греха, тогда нет ничего общего, никаких пересечений нет.
Кира Лаврентьева:
— Священник Иоанн Захаров, настоятель Покровского храма при РДКБ проводит с нами этот «Светлый вечер». Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Отец Иоанн, хорошо, вот вы пришли в храм. Но вы же могли быть просто хорошим верующим христианином, ходить на светскую работу, иметь жену, детей и быть счастливым. Но какой-то, видимо, был еще призыв, идти дальше и углубляться как-то сильнее.
Священник Иоанн Захаров:
— Да, безусловно. Это было еще следующее чудо. Есть прекрасный фильм, называется «Попы». Там отец Сергий Правдолюбов говорит, что чудеса в нашей жизни в рабочем порядке совершаются. Я совершенно подписываюсь под словами этого замечательного проповедника и гимнотворца и преподавателя, потому что я, находясь в храме, понял, что я должен быть вот там-там, я не понимал, что алтарь это алтарь, и не понимал, что это священники. Я тогда до конца не отдавал себе отчет. У меня было какое-то: кто-то может сказать, что это прелесть, кто-то скажет, что откровение, раз я стал священником, все-таки это было откровение. Сейчас, спустя двадцать пять лет, можно сказать, что все-таки это был какой-то голос Божий во мне, призыв такой. Опять не потому что я был достоин, я это совершенно точно осознаю. В то время в стране нужны были священники. Не нужны были математики, а нужны были священники. И на третьем курсе своей академии, я поступил в богословский университет, на четвертом курсе я учился на первом курсе. Когда я учился в аспирантуре в академии, уже подходил к концу богословского университета, это была какая-то интеллектуальная жизнь. И я все больше и больше понимал, что все, меня там ничего не держит уже. А в какой-то момент, когда у меня сменился научный руководитель уже в аспирантуре, и был замечательный совершенно человек, фамилия его была Тхай, не помню, как зовут, он был корейцем. Люди из моей прошлой жизни лишили жизни этого Тхая, потому что он был корейцем...
Кира Лаврентьева:
— Ну, понятно.
Священник Иоанн Захаров:
— И эти нацисты, фашисты, не знаю, кто они были. Мы с ним только-только договорились, он мне открыл путь к диссертации, мозг мне вправил, все мне объяснил, какую книжку читать, что надо делать. Я ему звоню через неделю, сын его говорит: «Его избили очень сильно, он лежит в реанимации». И через полтора месяца моих переговоров с сыном я понял, что все, я не буду защищаться. Я пошел в богословский университет писать практическую работу о миссионерских поездках, в которых в то время я принимал участие живое, мне это было интересно, радостно. Я понимал, что это нужно и мне, и Церкви, и Богу.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы не стали углубляться, искать другого преподавателя. Уход из жизни, получается этого преподавателя стал для вас толчком, что ли. Но это не было такой истории, что я пошел в монастырь потому, что у меня была неудача в жизни, потому что в жизни у меня ничего не складывалось, я пошел в монастырь.
Священник Иоанн Захаров:
— Нет, я же двоечник. По математике меня Господь просто наделил такой особенностью. По русскому языку моя совершенно удивительная учительница ноль поставила как-то, я помню, я три раза переписывал диктанты, третий раз открыл, а там стоит ноль. Слово «собака» я писал «сабака», каждый раз думал «о» или «а», думаю «а» напишу, вдруг я «о» писал прошлый раз. Это у меня было немножко не развито, дислексия, может быть, была, дисграфия. А с математикой у меня получалось. И какое-то устойчивое, четкое чувство было, что тут все закончено. А там очень интересно, там жизнь, там люди, там больница, в которой мы можем быть полезны, там люди, которые не знают о Боге, им нужно о Боге рассказывать, что мы делали в поездках миссионерских.
Кира Лаврентьева:
— То есть в сторону больницы вы уже тогда смотрели.
Священник Иоанн Захаров:
— Наша церковная жизнь прихода Первой Градской больницы неразделима с жизнью больницы.
Кира Лаврентьева:
— Безусловно.
Священник Иоанн Захаров:
— Каждый воскресный день отец Аркадий выходил на амвон, говорил, что сейчас идет Великий пост, или мы готовимся к Великому посту, или еще что-то и каждый из вас может пойти в больницу. И стояла сестра милосердия у иконы целителя Пантелеимона, всех встречала, потом кормили. Если в больницу идешь, тебе можно покушать, эта трапеза после литургии.
Кира Лаврентьева:
— Бонус приятный. Агапа.
Священник Иоанн Захаров:
— Сейчас я как священник уже понимаю, что в этом есть тайна такая. Трапеза это продолжение службы, это общение. Я стараюсь везде, где я служу, чтобы эти трапезы обязательно были, чтобы на них могли присутствовать все, кто в храм приходит. Потому что это продолжение богослужения. Там разбираем Евангелие, читаем отрывок из апостолов, который читался на литургии. Ну и все это вместе закрыло для меня совершенно жизнь в сфере науки, математики.
Кира Лаврентьева:
— И не было никаких по этому поводу сожалений?
Священник Иоанн Захаров:
— Я очень благодарен нашей системе образования. И даже в то время, когда все разваливалось на глазах, я поступил в институт, он в какой-то момент стал называться университетом, а закончил я академию.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Иоанн Захаров:
— В этих учебных учреждениях человек взрослеет, набирается опыта, коммуникаций, набирается знаний, как сейчас принято говорить, айкью человека повышается. Человек после школы и человек после университета, какой бы университет ни был, математический, исторический ВУЗ, любой совершенно... В этом есть плюс нашего образования, которое многие сейчас ругают, не довольны, это замечательно. И после любого ВУЗа ты можешь пойти на повышение квалификации, и стать совершенно любым специалистом, если ты смог сдать зачет по дифференциальным уравнениям с девятого раза, измором взяв педагога, но ты же смог.
Кира Лаврентьева:
— Это чудесно. Отец Иоанн, когда вы шли в Свято-Тихоновский, вы понимали, зачем вы туда идете?
Священник Иоанн Захаров:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Вы понимали, что вы станете священнослужителем?
Священник Иоанн Захаров:
— Я когда пришел в Церковь, дал себе обещание, что я ближайшие десять дней женюсь, потому что такая интересная церковная жизнь, нужно все узнать во всех подробностях.
Кира Лаврентьева:
— Получилось?
Священник Иоанн Захаров:
— Да, конечно. Тут же я познакомился с девушкой, за которой стал ухаживать. Так как она шла в богословский университет учиться, и я тоже собирался, я понял, что... Пять лет мы друг за другом ухаживали, потом мы создали семью. Но я шел туда не за этим, хотя это было очень радостно, что мы там будем вместе учиться. Передо мной открылся какой-то удивительный мир, мир церковный, я понял, что вся история человечества двухтысячелетняя после Рождества Христова, обязана Иисусу Христу своей архитектурой, музыкой, мировоззрением, философией — всем, за что ни возьмись, все это порождение христианства. Это меня поразило до глубины души. Литература, стихи, все так или иначе основано на вере во Христа. Либо человек выражал свой протест вере во Христа, либо наоборот как-то растворялся в богопознании, приносил какие-то плоды удивительной мудрости. Все это основано, я об этом не знал. Учеба в богословском университете приоткрыла для меня эту завесу, я заглянул туда, чуть-чуть познакомился с историей икон, архитектуры, языка церковно-славянского. Я уж не говорю о дисциплинах, которые мы изучали как будущие священники, о гомилетике или какой-то философии христианской, и для меня это было удивительным открытием каждый раз.
Кира Лаврентьева:
— А дальше? Вот вы закончили университет, женились. И вот тут самый ключевой момент подходит.
Священник Иоанн Захаров:
— Как я стал священником?
Кира Лаврентьева:
— Да, как вы стали священником?
Священник Иоанн Захаров:
— Как я стал священником? Во-первых, патриарх Алексей благословил меня быть священником. Я, когда думаю об этом, сказать, что есть такой Ваня Захаров, алтарник, помогает алтарником и учится в богословском университете, ваше святейшество, благословите быть священником. Патриарх Алексей, которого я почитаю, каждую литургию за него молюсь, не потому, что он меня благословил, а потому, что он был удивительный человек совершенно, аристократ духа, совершенно из другого мира какого-то. Этот человек благословил меня быть священником, и я это благословение принял с благодарностью, и был рукоположен.
Кира Лаврентьева:
— Вот это изменение внутренней жизни делилось на некое «до» и «после», был Ваня Захаров, а стал отец Иоанн. Это внутреннее наполнение поменялось после рукоположения?
Священник Иоанн Захаров:
— Традиция общины, частью которой я являюсь, эта община, которая благословением отца Павла Троицкого существует сейчас. И в храме, где служил отец Дмитрий Смирнов, и в храме, где служит отец Владимир Воробьев, и у нашего дорогого владыки жизнь священника и жизнь прихожанина не разделены по принципу: я причащаюсь каждую литургию, а ты раз в год. Эта жизнь не разделена по принципу: тебе надо поститься, а мне не надо. По принципу: у меня должно быть много детей, а у тебя мало или наоборот. По принципу: на какой машине ездишь ты, на какой машине езжу я. Священники в нашей общине большой, безусловно, не миряне, они совершают литургию. Их руками совершается литургию, но литургия совершается по молитвам всей общины. Мне очень было интересно, а как думал священник. Потому что владыка Пантелеимон у нас был одним из двух священников всего в храме, это было всегда что-то таинственное, как у него в комнате, какие у него книги, а когда он их читает. Но потом, когда мы стали рукополагаться еще больше и больше священников, эта таинственность осталась, но не было... Они были священники, но они были у нас на виду. Мы с ними жили одной жизнью, мы с ними вместе спали в палатке в этих лагерях, вместе летали в поездки миссионерские. Мы видели, как они молятся, эти священники.
Кира Лаврентьева:
— Как говорит владыка Антоний, в их глазах увидели отблеск вечной жизни.
Священник Иоанн Захаров:
— Эволюционировали мы в священников. То есть это была мягкая эволюция для нас, которая, конечно, длилась годами, но жизнь в этих общинах настолько радостная, полная, какая-то цельная, не разваливалась на какие-то этапы, принятия-непринятия. Это какая-то семейная жизнь. В семье рождаются дети, например, ты же не думаешь: о, а как я буду с ребенком. Создалась семья, потом родился ребенок, не ты его завел, он тебя завел, это жизнь. Как-то мы с’эволюционировали в эту жизнь. Тем более у нас есть замечательные примеры, которые мы копируем, жизни этих священников и все. Мне кажется, ничего и выдумывать не надо.
Кира Лаврентьева:
— А кто для вас был таким примером, одним из самых ярких?
Священник Иоанн Захаров:
— Ну владыка Пантелеимон, конечно. Потому что он духовник, потому что его подвижническая жизнь после кончины его матушки с малыми детьми на руках. А потом было создано братство Всемилостивого Спаса, что само по себе было для нас мальчишек ярким примером, что надо быть вместе. Мы очень батюшке благодарны за это, что там был отец Владимир Воробьев. Там был и есть сейчас отец Дмитрий Смирнов, который является крестным моей жены, и для меня он в хорошем смысле кумир, это человек, который обладал удивительным чувством юмора, чутьем проповедника.
Кира Лаврентьева:
— Тонкостью ума.
Священник Иоанн Захаров:
— Тонкостью ума, обходительностью, общением с людьми. Это был потрясающий человек. Это большая потеря, что его с нами нет. Но большое приобретение, что он за нас теперь молится в Царствии Небесном. Это был, конечно, отец Владислав Свешников. Это был отец Валентин Асмус, с которым я был уже знаком много-много лет, еще до своего воцерковления. Это были молодые священники. Отец Иоанн Емельянов для меня очень много значил, потому что я больше проводил времени с ним, чем с отцом Аркадием, его такая тоже живость, радостность, его житейская мудрость. Всем этим батюшкам, я признателен, кого-то я, может, забыл.
Кира Лаврентьева:
— В гостях у «Светлого вечера» священник Иоанн Захаров, настоятель Покровского храма при Российской детской клинической больнице. У микрофона Кира Лаврентьева. И мы вернемся через несколько секунд.
Кира Лаврентьева:
— Еще раз здравствуйте, дорогие радиослушатели. «Светлый вечер» на радио «Вера» снова приветствует вас. В этом часе с нами священник Иоанн Захаров, настоятель Покровского храма при Российской детской клинической больнице. У микрофона Кира Лаврентьева. Сегодня мы говорим о пути отца Иоанна к священству. Разговор у нас интересный получается. Отец Иоанн, мы вплотную подошли к моменту вашего священнического становления. И, конечно, нельзя не спросить, и хочется поскорее спросить про Покровский храм. Для наших радиослушателей напомню, что Покровский храм при РКДБ это необычный храм, место утешения для тяжело болящих детей-пациентов больницы, родителей, их родственников, и сейчас место массового семейного воцерковления детей, которые к сожалению, вынуждены проводить там месяцы, а иногда и годы своей жизни. Отец Иоанн, это совершенно другой опыт, колоссальная мясорубка внутренняя. Даже страшно себе представить, что происходит с душой человека, когда он сталкивается с такими тяжелыми вещами, как детские болезни. И наверное, вопрос, почему болеют дети, самый популярный, который вам задают.
Священник Иоанн Захаров:
— Ответить надо на него?
Кира Лаврентьева:
— Что вы отвечаете, скорее. Понимаю, что ответа на него нет.
Священник Иоанн Захаров:
— Первый раз, когда я оказался в отделении в РКДБ, женщина держала на руках тяжело больного ребенка. Тяжелого ребенка, он был большой, тяжело больного и ребенка, у которого не было надежды на исцеление. А уходить он должен был достаточно долго, этот ребенок, это был процесс длительный и абсолютно бесперспективный в лечении. Женщина говорила: ну, за что, ну, почему, ну вот за что? И это за что, за что, за что? Я думаю, все, я не могу.
Кира Лаврентьева:
— Тупик какой-то.
Священник Иоанн Захаров:
— Я сейчас отнесу обратно указ в Чистый переулок, пусть мне назначат епитимью, пусть меня отправят куда угодно, но это не возможно же. И такие дерзкие мысли, в которых, конечно, каюсь. Господь меня покрыл любовью. Я начал с этой женщиной беседовать. И когда человек спрашивает, за что болеют дети, почему так происходит, человек не ждет ответа. Даже какой бы этот ответ ни был, он не изменит ситуацию, он не изменит ту данность, в которой находится ребенок и его родитель. А если принять этого человека, начать с ним общаться, начать с ним жить эту жизнь, начать как-то помогать совершенно любым образом — предлагать ему чай, книги читать, просто с ним побеседовать, тогда горе этого человека перекладывается на того, кто с ним рядом находится.
Кира Лаврентьева:
— То есть на вас?
Священник Иоанн Захаров:
— В данном случае на меня. На наших добровольцев, на наших свечниц, на наших священников, которые еще теперь вместе со мной там трудятся. Был еще один удивительный опыт. Как священник, когда ты навестил всех — тяжело навещать в больнице, потому что ты принимаешь часть этой боли на себя — когда ты всех навестил, всех причастил, идешь по отделению больницы такой счастливый, потому что понимаешь, что день прожит не зря. И тут вдруг из ординаторской выходит врач, берет меня за плечо, разворачивает и, не вталкивает, но вводит мягко в палату, и в ухо, когда я уже там, в палате говорит: здесь надо посетить, у них ребенок в реанимации, никак не могут уйти две недели. И закрывает за мной дверь. Я оказываюсь в палате, идеально застелены три кровати, два чемодана посредине и сидят мужчина и женщина. Я там молчал, не говорил ничего, что я мог говорить этим людям. Я с ними побыл, минут пять-десять, не помню. Через какое-то время, когда я посидел с ними на кровати, спросил, как зовут ребеночка, я совершенно точно ощущал — может быть это прелесть, я греховный человек, слабый — я понимал, когда я оттуда уходил, что мой приход был не лишний. Ничего не изменилось. Мы с ними вместе даже не молились, я не знаю, может быть, они не верующие, не церковные люди, может быть, другого вероисповедания, много лежит мусульман у нас, мы дружим все. Поэтому мы не молились вместе, я, конечно, молился за этого ребенка, за этих родителей про себя. Но я когда выходил совершенно четко ощущал, что не зря туда вошел. Это что-то мистическое, что-то удивительное. Человеку, который страдает, хочется, чтобы с ним разделили эти страдания, быть не безразличным. Самое страшное, когда человек страдает, болеет, а до него всем все равно. А когда не всем все равно, когда кто-то его замечает, ему сопереживает, сразу ему легче становится. У меня дочка маленькая была, что-то у нее там болело, палец или еще что-то, она говорит: вот и никто не узнает, как мне плохо. То есть это звучит по-детски.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть.
Священник Иоанн Захаров:
— Но у человека болит душа, и никто не узнает, как ему плохо. У меня умер родственник, они все ездят на своих машинах, ходят, что-то покупают, им все равно.
Кира Лаврентьева:
— Жизнь не изменилась.
Священник Иоанн Захаров:
— Да. А если остановится кто-то и скажет: бедный. Или просто остановится кто-то и заметит эту боль и страдание, сразу становится легче, во всяком случае это то, чем можно и нужно заниматься. Мне, например, у меня нет талантов особенных других. Я этим занимаюсь, я понимаю, что это нужно людям. И благодарен Богу, что есть такая возможность.
Кира Лаврентьева:
— Отец Иоанн, я сейчас даже не буду дерзать спрашивать вас про выгорание, про усталость, про «где брать силы». Честно, не знаю, где вы их берете, я понимаю, что их дает Господь. Но ведь мы все люди и понятно, что это невыносимо тяжело. Но вопрос мой про то, где вы берете радость, она у вас однозначно есть, и вы говорите о ней, когда вы прожили день не зря, вы могли кому-то помочь, с кем-то поговорить. Вы же идете не как человек смертельно уставший, который выполнил свое послушание, вы радуетесь. Это принципиально важный момент. Посреди всей этой боли вы находите возможность радоваться, как вам это удается? Как это, что ли, брать, как это просить у Бога, как это воспроизводить внутри себя?
Священник Иоанн Захаров:
— С одной стороны, это титанически сложно. Каждый человек это человек. И когда ты видишь это бушующее море безумное совершенно страданий и боли, становится страшно, горько и плохо. С другой стороны, ты понимаешь, что страдания ребенка это апогей страданий в мире. Когда страдает взрослый, ну, он взрослый, грехи какие-то совершал, наверное. Где-то война, ну да, люди на этом зарабатывают деньги. А ребенок ничем не виноват, он ни денег не зарабатывает, не грешил, ничего. Новорожденный ребенок, а у него онкология, в Морозовской больнице у нас. Частый такой случай, в наших отделениях мы часто видим этих детей. Я вспоминаю Христа. Что делал Христос здесь на земле, Он что грешил? Он мешал жить кому-то? Он исцелял, Он воскрешал мертвых, а Его распяли. Этот мир, все чуждое этому миру, все радостное в этом мире будет изуродовано. Будет изуродована семья, будут изуродованы дети, будут изуродованы души взрослых, государство. Дьявол будет пытаться уродовать Церковь. Это данность некоторая. И в этой данности нужно искать людей, единомышленных с нами, которые тоже хотят помогать, они тоже хотят помогать делать ремонты тем людям, у которых отбирают детей из-за неподобающего содержания. Они хотят пойти поиграть в игру в отделение, где лежат девочки в гинекологии. Придет молодой человек, у меня там племянник ходил, это был успех, приходил такой красивый молодой, играл с этими девочками в «Монополию», и это было замечательно. Они улыбались, они радовались. Каждая улыбка на лице, каждое мгновение утешения, ты понимаешь, что это настоящее, все остальное это последствие греха, это уродство. Если общаться с человеком, у которого есть какие-то особенности внешнего вида, развития, с детьми. У нас проекты есть, с особым детством связанные. Если ты акцентируешь на то, какого вида у него ручки, ножки и глазки в разные стороны, тебе становится страшно. А когда ты начинаешь видеть в этом человеке личность, ты видишь, что он реагирует, что он улыбается, развивается, тебе становится радостно. Мне кажется, надо акцент сместить с какого-то благополучия внешнего. Ведь эти мамы, которые теряют своих детей в больнице, мы с ними потом дружим, и это удивительное совершено отношение. Они становятся настоящим утешением тем людям, которые рядом с ними находятся, потому что они страдания перенесли с Богом. Вот плохо тебе, очень плохо, надоело все, страдания и болезнь, но если ты откажешься от Бога, ты потеряешь вообще все. И наоборот, если ты в этом ужасном состоянии останешься с Богом, ты все приобретешь. И это видно в этих больных, это видно в этих больницах, это видно в наших добровольцах, в наших священниках это видно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Иоанн, это очень важные слова, учитывая, что у нас сейчас такое депрессивное, тревожное время. Но помимо тревоги и депрессии, есть такая распространенная вещь, как страсть печали. Такое ощущение, что очень многие люди, и я не исключение, которые пристрастились время от времени печалиться. И это, наверное, большая проблема: не уметь благодарить, а уметь выцеживать комара и искать, что у тебя в жизни не так. И когда вы сейчас говорите про этих матерей, которые с Богом пронесли ну совершенно нечеловеческий тяжелый крест, естественно напрашивается вопрос, а что сказать матерям, которые по какой-то причине не смогли его пронести, к примеру. Мы обычные люди не знаем, что происходит за стенами РКДБ и других больниц, живем, печалимся из-за какой-то ерунды. А там люди просто кровь проливают круглыми сутками. И понятно, что есть те, кто не смог это понести, не смог это с Богом прожить, пережить. И наверняка есть те, кто приходят к вам и говорят, что в Евангелии написано: «Проси и дастся тебе, стучи и отверзется», а я просила ребенка исцелить, а Господь его не исцелил. Такой сложный и многогранный вопрос. В первую очередь мне хочется спросить, во-первых, что отвечать таким матерям? А во-вторых мне хочется спросить, как научиться радоваться, когда тяжело объективно? И как научиться радоваться, когда тяжело необъективно? Такой многогранный, бутербродный вопрос. Первое это конечно — «просите и дастся». Это важный момент.
Священник Иоанн Захаров:
— Понимаете, в чем дело, митрополит Филарет написал катехизис. Но он в катехизисе не писал, что нужно отвечать на тот или иной вопрос. И это мудро. Потому что каждый человек — это в свободном выборе удивительная, неповторимая личность. Каждый человек задает свой вопрос, что-то подразумевает под ним. Ответить на усредненный вопрос невозможно. Для того, чтобы ответить человеку на вопрос, какой бы ни был этот вопрос, нужно с ним проговорить минут десять-пятнадцать, тогда становится понятно, что он спрашивает. Все спрашивают по-разному, потому что у всех разная ситуация в семье, с работой, какая-то жизнь предыдущая. Кто-то ассоциирует с какими-то грехами, кто-то нет. Бывают ситуации тяжелые, очень сложные ситуации. У нас в РДКБ ребенок больной со сложным раком каким-то, этот ребенок болел, страдал, и он умер в больнице. Через некоторое время приехал его брат с таким же точно раком, стали потом исследовать, оказалось, что в стене дома фонила какая-то железка, которая попала в этот раствор и облучала людей, которые там живут. Что отвечать этим людям? Они не задают вопрос, такой вопрос, за что болеет мой ребенок, это не вопрос человека живого. Это вопрос, в книге обсуждается, на радио можно разглагольствовать на этот счет, но живой человек по-другому задает вопрос. Он задает вопрос, как мне жить, например, с тем, что у меня болел ребенок, потом умер. Как мне не развестись с мужем или женой, потому что у нас умер ребенок? То есть это вопрос другого совсем характера. Мне кажется, если хочется человеку помочь, надо с ним поговорить, пустить его в свою душу, рассказать ему какие-то свои переживания, услышать от человека что-то. Потом, когда человек вернется с вопросом, этим же или уже другим, становится понятно, что перед вами за человек, и что человек хочет услышать в ответ на свой вопрос. Мы сейчас не сможем сказать, что говорить этим людям.
Кира Лаврентьева:
— Конечно. Вы знаете, отец Иоанн, я скорее спрашиваю про ваше личное зрение на это все. Ведь наверняка для вас тоже это все больно. Конечно, для вас это больно, вы же просите исцеление для всех детей, а выживают не все. Какой ответ вы для себя находите в этой ситуации?
Священник Иоанн Захаров:
— Вы знаете, может я поступаю неправильно, может быть, кто-то сейчас послушает меня, пожалуйста, можете дать мой телефон, я с благодарностью приму любой совет. Но я молюсь не об исцелении, я молюсь об утешении. А как Господь утешит меня, моего ребенка, ребенка вот этого человека, который со мной рядом находится? Пусть как Господь благословит, так мы и примем. Конечно, я читаю молитву о здравии. Но мы вкладываем, что такое молитва, как я воспринимаю молитву Богу о здравии? Ребенок маленький, ползает по полу, ему плохо, он плачет, дергает тебя за брюки. Ты берешь его на руки, он успокаивается. Он не просто успокаивается, ему надо сейчас сразу куда-то идти. Он рукой тебе показывает туда-сюда, ему все равно, куда с тобой идти, главное, чтобы с тобой. Молитва к Богу для меня это такой образ: Господи, возьми меня на ручки, а потом что-нибудь придумаю, что я хочу. Ощущение Бога рядом, все остальное уже не важно. Может быть это цинично звучит. Но если Бог рядом, то можно пережить и радость и боль — все можно пережить, если Бог рядом, если ты хочешь, чтобы Господь был рядом. Конечно наши молитвы окрашены либо благодарностью, либо покаянием, либо просьбой какой-то. Но главное, присутствие Бога в моей жизни, и Господь мне поможет пережить. Бог же больше любит моего ребенка, чем я. Если Бог его забирает, значит, так надо, значит, надо мне с этим смириться. Значит, этим детям можно молиться, с этими детьми можно беседовать, они все равно рядом, эти дети. Это я про себя сейчас говорю, я такого никогда не посоветую людям, просто личный опыт, который для меня окрашен. А что сказать человеку, это очень сложно, не скажешь. Нет учебника, который прочитал и пошел. Надо пропустить к себе в душу этого человека и там вместе беседовать и ко Христу идти.
Кира Лаврентьева:
— В гостях у «Светлого вечера» священник Иоанн Захаров, настоятель Покровского храма при Российской детской клинической больнице. У микрофона Кира Лаврентьева. Отец Иоанн, ну я начала спрашивать про печаль, про привычку печалится. Есть ли у вас такой момент, что сталкиваясь с сильным горем, для вас житейские вопросы не имеют такого значения, как для других людей, которые в них утопают, страдают, впадают в полную апатию и все прочее.
Священник Иоанн Захаров:
— Дорогие друзья, если все, кто слушает радио «Вера» расскажет всем своим родственникам, все мы с вами станем добровольцами и пойдем в больницы, мы не утолим жажды, которая в этих больницах есть, жажды общения с добровольцами и их помощь. У нас в стране сколько миллионов живет? Если тот, кто больной, будет болеть, а те, кто здоровые, будут добровольцами, все равно будет мало добровольцев, потому что человек двадцать четыре часа в сутки болеет. А доброволец может ему помочь только в какое-то определенное время. Дорогие друзья, мы все должны стать добровольцами, все должны пойти утешать. Кто-то соседей, кто-то близких, кто-то дальних. В тот момент, когда я еду в больницу, например, у меня перегорела лампочка в фаре машины, я понимаю, что люди не знают вокруг, куда я еду, поворачиваю, я очень переживаю за это. Ботинок порвался, шнурок, еще что-то такое. Ребенок, может быть, даже заболел, а этот плохо учится, двойку получил, в четверти уже не знаю, что надо делать. Я приезжаю в больницу с этими мыслями, и я трезвею. Я понимаю, что я просто какое-то неблагодарное существо, дело даже не в том, что там люди страдают больше, чем я, а вообще надо благодарить. Если человек не умеет благодарить, то он никогда не будет счастлив. Благодарность должна стать существом нашим. Воспринимаешь этих людей как близких, сопереживаешь им и волей-неволей меряешь, какая у него ситуация и какая у меня ситуация. Даже люди, находящиеся внутри больницы, часто мне говорят, что я переживаю, унываю, но когда я приехал сюда, посмотрела какие здесь дети, как всем тяжело, какая же я неблагодарная, что я имею столько всего, а тут так бывает. Это естественно для человека, не надо этого бояться.
Кира Лаврентьева:
— Отец Иоанн, а какая добровольческая помощь нужна. Если человек не находит в себе сил общаться с ребенком, понимает, что он слаб, нечего ему дать, что он может сделать?
Священник Иоанн Захаров:
— Он очень много может всего делать.
Кира Лаврентьева:
— Помыть пол? Помочь что-то принести, привезти?
Священник Иоанн Захаров:
— Все, что я сейчас буду говорить, это не касается нашей действительности, подчиненной ковидным правилам, куаркодам и всему. Но мы надеемся, когда-то это закончится. Во всяком случае, руководство тех больниц, куда мы приглашены, как добровольцы, и где мы присутствуем как священники, давным-давно уже поняли, осознали и сами приглашают добровольцев. Кто такой доброволец или священник в больнице? Это человек, как громоотвод. Есть врач, есть больной, между ними все время страдания, на переживании этого страдания, на его изживании и лечении построены их отношения. А это человек, которому можно все рассказать. Ему может все рассказать врач, ему может все рассказать больной, ему может все рассказать лифтерша, которая в больнице работает и охранник. И они очень доброжелательные все люди по отдельности. Но когда они сталкиваются в этой системе, возникают сложности. Просто чисто человеческие сложности, от которых никто из нас не застрахован. Поэтому давным-давно понятно, что добровольцы нужны в больнице. И добровольцев привлекают различные движения, не обязательно идти в Милосердие к нам, есть прекрасные другие, я уж не буду поименовывать. Но любой другой фонд, движение, которое привлекает добровольцев, можно смело к ним идти и помогать, и вы будете приняты, утешены этим. Это настоящий мир радости этого служения.
Кира Лаврентьева:
— Отец Иоанн, а вы знаете, у меня папа был хирургом, сложная специализация, гнойная хирургия, поэтому ему доставались самые тяжелые случаи. И когда особенно что-то особенно непростое он переживал на операционном столе вместе с пациентом, он несколько часов, а иногда и сутки-двое мог приходить в себя, естественно, он делал дела, но было видно, что он в таком неком состоянии, оглушенном. Насколько вам удается или не удается приходить со своей службы, помимо священнической, еще и при больнице, еще и в такой ситуации полевой, приходить домой и переключаться, как-то перенастраиваться на собственных детей, на собственную семью. Может быть, это для кого-то сейчас будет очень важно. Эта ковидная реальность очень скорректировала нашу жизнь.
Священник Иоанн Захаров:
— Как удается переключаться?
Кира Лаврентьева:
— Да. Не застревать, может быть.
Священник Иоанн Захаров:
— У меня-то выбора нет. Ты попробуй не переключись.
Кира Лаврентьева:
— Новый монастырь такой.
Священник Иоанн Захаров:
— Ты приходишь домой, всем что-то нужно. Это прекрасно, ты всем нужен. Ты не успеваешь ничего сделать для себя, потому что нужен всем, это замечательно, это радостно, прекрасно. Поэтому, я не могу сказать, что у меня есть какой-то момент переключения. Но те добровольцы, которые к нам приходят... У меня наверное, на инстинктивном уровне все это срабатывает, потому что вся моя сознательная христианская жизнь проведена в больнице. А вот у наших добровольцев, которые помогают священникам, которые ходят занимаются досуговой деятельностью, добровольцы по уходу, у них бывают такие моменты, что «я вот без этого ребенка из больницы не уйду». Потому что он хороший, домашний, замечательный, а у него родители лишены родительских прав, он сейчас придет в детский дом, он там деформируется, я его сейчас заберу с собой. Или, например, в центре имени Сухаревой — несколько больниц, которые наши священники посещают — в центре имени Сухаревой замечательные совершенно дети, они настолько тонкой душевной организации, и среди них есть какие-то удивительные, трогательные детки.
Кира Лаврентьева:
— Это по-моему психиатрическая больница?
Священник Иоанн Захаров:
— Да. У них сложные ситуации, кто-то потерял родителей, должен пойти в детский дом, прямо забираю с собой, хочется их взять. Надо понять, что — сегодня мы тоже беседовали с добровольцами — есть ситуации, которые мы не в силах преодолеть. Мы сможем сделать что-то , но больше этого мы не можем сделать. А если по гордости своей или еще по какому-то внушению, начнем делать, будет хуже, не только для ребенка, еще и для меня, и для семьи. Это очень сложно. И потом тут мы вместе, у нас много сейчас священников, много добровольцев, замечательные люди приходят, юристы, экономисты, кандидат филологических наук. Все мы вместе составляем такую общину, которая трудится для того, чтобы наши подопечные получали утешения. Я маленькая шестереночка в этом организме, как в часах, кто-то не хочет крутится, поди не закрутись, потому что все остальное крутится и других поддерживает. Когда мы начинали служение в одной больнице, в центре имени Сухаревой, мы пришли туда, я и координатор добровольцев. И каждый раз, когда мы встречались, я говорю, как же все тяжело, такие дети, так хочется им помогать, я не знаю, сил нет. А координатор мне говорит: да, что вы , батюшка, смотрите все замечательно, нас здесь принимают, дети нас ждут, я с ними играем. На следующий раз встречаемся, я говорю: ой, как хорошо. А мне координатор: как все тяжело.
Кира Лаврентьева:
— Поддерживаете.
Священник Иоанн Захаров:
— И мы так друг друга дополняли, пока эта синусоида не выпрямилась в более плоский график, теперь мы прекрасно там живем и радуемся друг другу и этим детям, и добровольцы туда пришли в большом количестве. Надеемся, священников там будет больше.
Кира Лаврентьева:
— Отец Иоанн, а вам хватает, прошу прощения за этот вопрос, хватает душевных сил на то, чтобы быть священнослужителем, служить Божественную литургию, исполнять требы, исповедовать, и на то, чтобы поддерживать детей-пациентов больницы и их родственников.
Священник Иоанн Захаров:
— Дело в том, что в одной больнице тысяча двести коек, в другой тысяча.
Кира Лаврентьева:
— Это очень много.
Священник Иоанн Захаров:
— В третьей семьсот-восемьсот. Есть еще Центр семейного содействия воспитанию детей с особенностями и так далее. Но не все эти пять тысяч человек приходят и чего-то от тебя хотят. Во-первых у нас сейчас очень много священников стало. В Морозовской больнице священник есть каждый день, иногда по два священника в день. Приходят конкретные люди, и человек как личность нужно воспринять и с ним беседовать не спеша. Отец Владимир Воробьев является для меня таким примером, он может беседовать с тобой час-два, ты не рассчитывал на такое внимание к себе, а он беседует, подробно все рассказывает. Тут надо не спешить, и если тебя мало придет еще один священник, если надо. Есть же Господь, надо про Бога не забывать, мне кажется. Если мы думаем, что всех не спасти, но есть же Господь. Одного мало, еще один придет, двух мало, еще двое придет, будет четверо. Это на примере Морозовской больницы, очень ярко я понял.
Кира Лаврентьева:
— А что для вас самое радостное в вашем священническом служении.
Священник Иоанн Захаров:
— Литургию служить.
Кира Лаврентьева:
— Да, я так и знала.
Священник Иоанн Захаров:
— Я вообще заметил, что если начинать делать уступки социальной деятельности во вред служению литургии, все рассыпается, теряется, все расползаются как тараканы, все сотрудники, добровольцы — все исчезает. Сегодня как раз день, когда мы таким нашим маленьким милосердием, ориентированным на добровольцев и на детские больницы, служим литургию и потом решаем всякие рабочие вопросы. Как-то сложно все это у нас было, не организовано. Как только стали служит литургию, стало замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Выстроилось, да?
Священник Иоанн Захаров:
— Да. Причем выстроилось даже не с позиции эффективности, хотя эффективность выросла в разы, сколько с позиции нашей сплоченности и общего понимания, куда мы идем, зачем мы идем, что мы там делать будем, когда придем куда-то.
Кира Лаврентьева:
— Спасибо огромное, отец Иоанн за этот разговор. Такие мы с вами сегодня очень глубокие темы подняли, но с вами по-другому и не может быть. Огромное спасибо. Дорогие радиослушатели, и вам спасибо, что были с нами в этом часе. В гостях у «Светлого вечера» был священник Иоанн Захаров, настоятель Покровского храма при Российской детской клинической больнице. У микрофона была Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего вторника. А отца Иоанна от всей души благодарим.
Священник Иоанн Захаров:
— Спасибо вам, дорогие. Еще раз паки и паки спасибо замечательному удивительному, радостному очень чудесному радио «Вера», которое дает нам возможность погружаться в богопознание, не побоюсь такого термина, когда даже не отвлекаешься от каких-то своих бытовых занятий и слушаешь прекрасные проповеди священников и замечательные передачи.
Кира Лаврентьева:
— Ну а также напоминаю вам, что вы всегда можете зайти на сайт «Милосердие» и стать добровольцем одной из детских больниц и помогать посильно детям и себе в первую очередь, наверное, и служить таким образом Богу. Спасибо огромное, всего доброго и до свидания.
«Воспитание детей с аутизмом и другими особенностями ментального развития». Светлана Шифрина
У нас в гостях была директор фонда «Искусство быть рядом», мама особенного ребенка Светлана Шифрина.
Мы говорили о воспитании и поддержке детей с аутизмом и другими особенностями ментального развития.
Ведущая: Анна Леонтьева
Анна Леонтьева:
— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях Светлана Шифрина, директор фонда «Искусство быть рядом», мать особенного ребенка. Фонд «Искусство быть рядом» помогает семьям детей с аутизмом и другими особенностями ментального развития. Добрый вечер, Светлана.
Светлана Шифрина:
— Добрый вечер.
Анна Леонтьева:
— Светлана, вот мы часто говорим здесь, когда образовывается какой-то фонд, это, ну, прямо вот в 90 процентов, ну, нет такой статистики, но в большинстве случаев это как-то начинается с личной истории. Вот как образовался ваш фонд? Тоже началось с личной истории?
Светлана Шифрина:
— Да. Ну, это была даже не совсем моя личная история, это была личная история учредителя фонда Елизаветы Борисовны Фокиной, которая тоже мама особенного ребёнка, у неё сын с аутизмом, и которая, в общем, приняла для себя решение о том, что нужно помогать не только своему сыну, но именно объединившись с родителями, объединившись все вместе, можно делать что-то нужное, полезное для того, чтобы детям с аутизмом жилось полегче, и семьям самое главное.
Анна Леонтьева:
— В шестнадцатом году, да, как я понимаю?
Светлана Шифрина:
— Да, сам юридический фонд образовался в 2016 году, потому что это была группа родителей, которые ходили вместе в детский садик, которые там познакомились, вот у них у всех детки с аутизмом, и настаёт время, что нужно идти в школу, а, к сожалению, сегодня, ну, ещё, то есть у нас задекларировано инклюзивное образование, но, к сожалению, еще не везде оно реализуется или обеспечивает ту необходимую помощь и поддержку, в которой нуждаются именно дети с аутизмом. И для того, чтобы его можно было реализовать, родители поняли, что им нужно объединяться, иметь какой-то юридический статус для того, чтобы можно было добиваться тех условий, которые хотели родители создать для своих детей, поэтому объединились, создали фонд. И первая самая программа, для чего он, в общем-то, собственно, создавался, его цель, это были ресурсные классы в общеобразовательных школах. 18 детей в 2016 году в трех школах пошли первый раз в первый класс. Это был первый такой проект фонда, так и назывался «Первый раз в первый класс».
Анна Леонтьева:
— А что такое ресурсные классы?
Светлана Шифрина:
— Ресурсный класс — это такая модель инклюзивного образования, которая в обычной школе, где учатся самые обычные дети, создается такая ресурсная зона, в которой могут найти поддержку дети с особенностями, детям, которым нужна определенная поддержка, детям с аутизмом, очень нужно тьюторское сопровождение, очень нужны специалисты прикладного анализа поведения, потому что аутизм, он проявляется в первую очередь внешне именно поведенческими, да, какими-то особенностями, и для того, чтобы детям помогать учиться, чему-то научаться, нужны специальные специалисты. В 2016 году, ну, их, на самом деле, и сегодня еще нет в школе, и нет такого даже в списке квалификации такой специальности, как специалист прикладного анализа поведения, но они уже больше десяти лет есть в нашей стране, уже очень много людей этому обучились, сертифицировались. Это золотой стандарт помощи детям с аутизмом, и вот для того, чтобы помочь школе создать вот эти именно условия, да, вот фонд. И в этой ресурсной зоне, да, есть специальный учитель, есть сестринское сопровождение, есть супервизор, куратор прикладного анализа поведения, где ребенок адаптируется к тем новым для себя условиям. Какие-то дети проводят больше времени в этой ресурсной зоне, какие-то дети больше включаются в инклюзивное образование с обычными сверстниками. Вот здесь вот это та возможность выстроить индивидуальный маршрут под каждого ребенка в зависимости от его потребностей.
Анна Леонтьева:
— А вот эта зона, это какое-то физическое пространство, да?
Светлана Шифрина:
— Да, это обычно какой-то кабинет. В идеальном случае это ещё два кабинета, когда ещё есть сенсорная зона, потому что дети с аутизмом часто у них бывают сенсорные перегрузки, у них повышенная сенсорная чувствительность, им иногда нужно побыть одному или там попрыгать на мячике, покачаться на качели, это вообще такой идеальный вариант, либо это в самом классе, да, там может быть тоже выделено, вот, потому что они могут какую-то часть предметов или там каких-то навыков, знаний получать в этой, вот именно, поэтому нужна она физически, там есть парты. Мы начинали с того, что есть парты с перегородками, которые отгораживают детей друг от друга.
Анна Леонтьева:
— Им больше нужно личного пространства? Они более защищённые должны быть.
Светлана Шифрина:
— Потому что он работает напрямую с тьюторами один на один. Допустим, есть фронтальный урок, когда дети садятся перед доской, и учитель даёт. Но это тоже очень сложный навык, которому обучались дети постепенно. И к концу первого класса они стали уже сидеть перед доской и воспринимать инструкцию учителя. А возможность вот такого отдельного, такой зоны еще внутри зоны, она дает возможность отрабатывать индивидуальные навыки, потому что у каждого своя индивидуальная программа.
Анна Леонтьева:
— Вот если, Светлана, вернуться к вашей семье, у вас средняя дочка с диагнозом аутизм, да? Как вообще, как это всё начиналось? Обычно, когда рождается особенный ребёнок, не такой, как, как говорится, заказывали, заказывали нормотипичного, как вот такое выражение есть, а рождается ребёнок особенный, первая реакция родителей всегда, в общем-то, шок, всегда... Ну, обида, не знаю, вот самая распространённая.
Светлана Шифрина:
— Вы знаете, я бы, наверное, сказала, что до того, как происходит шок или обида, сначала ты избегаешь вообще мыслей о том, что что-то не так. Ну, по крайней мере, да, вот у меня это был второй ребёнок, и видя и как бы наблюдая какие-то особенности и странности, ты думаешь: ну нет, все дети разные. Это вот почему-то там, ну...
Анна Леонтьева:
— Это не сразу, да, видно, когда ребёнок рождается?
Светлана Шифрина:
— Ну, это зависит тоже от индивидуального случая, да, у кого-то диагноз проявляется очень рано и в тяжёлой форме, и там, наверное, сложнее закрывать глаза на проблему. У нас в этом смысле был такой момент, что мы всегда были где-то по границе нормы. Ну, чуть позже пошли, чуть позже сели, чуть позже поползли, вот тут какая-то аутостимуляция, а врач сказал: «Да ничего страшного, мир познает», да, то есть вот этот вот еще не вовремя поставленный диагноз, он как бы, к сожалению, был упущен на время раннего вмешательства, ранней помощи. И здесь очень важно, наверное, я бы хотела сказать родителям, другим, что если что-то беспокоит, не нужно закрывать глаза. Лучше 10 раз сходить к другим врачам, пройти какие-то тесты, потому что чем раньше заметить вот эту особенность, сложности, поставить диагноз, тем раньше можно начать оказывать помощь. А когда уже нам в три года сказали, да, вот это аутизм, да, конечно, это шок, это, как я говорю, я проплакала три дня, потому что полезла, естественно, в интернет за информацией, что такое аутизм, как это проявляется, чем это нам грозит? И все очень разные информации происходят, и ты вообще не понимаешь. Естественно, строишь самые худшие прогнозы.
Анна Леонтьева:
— Ну да, все говорят, что отсутствие информации очень тяжелое.
Светлана Шифрина:
— Да, в этот момент тебе, конечно, очень страшно все это. Но потом немножко проходит принятие, все наши стадии горя, все это мы тоже через это проходим. Еще очень такой момент, вы знаете, вот тоже хотелось, наверное, поделиться из своего опыта, когда... то есть принятие всей семьи. То есть мама, например, уже приняла, а папа еще не готов, а бабушки, дедушки, они вообще, в общем, как бы хотят быть в стороне от всей этой истории. Это действительно психологическая травма как бы для всех, стресс, который семья проживает и потом преодолевает его. Преодолевает, да, все-таки объединяется.
Анна Леонтьева:
— Бабушки, дедушки тоже уже как-то вот срослись, да?
Светлана Шифрина:
— Ну да, в нашей семье, в общем, конечно. Вы знаете, здесь есть еще такой момент. Ребенок растет, и, наверное, как обычный самый любой другой ребёнок, да, как говорят: «Маленькие бедки, маленькие детки, а большие дети...» То же самое и особенный ребёнок. И задачи новые, и новое принятие, принятие всё время каких-то новых условий, новых сложностей, оно происходит всё время. Вот сказать, что вот нам поставили диагноз, вот мы как бы с ним и теперь вроде бы вот идём понятным нам маршрутом — нет. Что там за поворотом с очередным годом рождения или с очередным периодом взросления, никто не знает, и ты всегда готовишься, ждёшь, надеешься на лучшее, готовишься, надеваешь бронежилет и броню, да, и как бы, да, набираешься сил.
Анна Леонтьева:
— Светлана, но всё равно я не могу не сказать, что есть люди, может быть, которые нас слушают, у которых подобные проблемы, и они находятся всё ещё в состоянии такого уныния. И есть люди, которые уже что-то делают, вот вы уже директор фонда, и даже помогают другим, помогая другим, помогают и себе.
Светлана Шифрина:
— Да, и в этом смысле, знаете, сообщество аутичных детей, вот родители аутичных детей, мне кажется, на сегодня одно из самых достаточно таких прогрессивных, и, может быть, скажем так, именно диагноз аутизм, расстройство аутистического спектра, оно очень сильно даёт прогрессию с точки зрения увеличения детей с данным диагнозом за последние годы. И с каждым годом эта тенденция увеличивается, количество таких детей всё время и людей растёт всё больше и больше.
Анна Леонтьева:
— Ну я прочитала, что типа один на сто — это очень много.
Светлана Шифрина:
— 1 на 100 — это по Всемирной организации здравоохранения. Да, у нас, к сожалению, в России нет официальной статистики вот такой, сложно её у нас получить. Если брать, я не знаю, насколько это уместно приводить статистику Соединённых Штатов, просто там достаточно серьёзно к этому подходят и проводят каждый год очень такое полномасштабное исследование по количеству. Вот последние данные — это 1 из 36 детей, которые имеют диагноз аутизм.
Анна Леонтьева:
— Это ещё больше.
Светлана Шифрина:
— К сожалению, да. И все исследования говорят, что это не зависит ни от страны проживания, ни от национальности, ни от состава семьи, ни от социального статуса. И, конечно, вот родители, так как вот очень сильно увеличивается популяция, к сожалению, не всегда система, государственная система помощи, успевает за таким, тем более стремительным таким ростом. В общем, здесь, наверное, есть и объективные на это причины. Ну а родители, мы самые заинтересованные люди в этом, конечно, и всегда есть кто-то, кто берет на себя ответственность, вот эту роль, идти впереди и, во-первых, пробивать вот эту дорожку, протоптать эту дорожку помощи и показать её другим, и мы вот на своём фонде, я сама, мы всегда очень делимся, мы всегда очень открыты, мы всегда говорим, да, мне очень часто, на самом деле, вот бывает, что звонят и спрашивают, и говорят, спрашивают, а можно ли взять телефон, и вот просто поговоришь, оказываешь, что это психологическую помощь, поддержку, что это не приговор, что да, с этим можно жить, но нужно, главное, сделать правильный маршрут, дойти до правильной помощи. И здесь родители объединяются, конечно.
Анна Леонтьева:
— Напомню, что у нас в гостях Светлана Шифрина, директор фонда «Искусство быть рядом», мама особенного ребёнка. Светлана, а вот как вы первый раз нашли соратников у врача, в детском саду? Вот как находят люди друг друга в этой ситуации?
Светлана Шифрина:
— Ну, у меня было... Да, первый раз сейчас думаю про то, что я пошла на простор интернета, в социальные сети, то есть до того, до момента постановки всего этого диагноза, я, в общем, у меня не было ни аккаунта в соцсетях, на тот момент были одни, сегодня, да, там у нас другие, я, в общем, как бы особо этим не интересовалась, а здесь, да, ты начинаешь гуглить, начинаешь смотреть, идешь в поисковик. И как раз мне очень помогли два родительских сообщества, которые на тот момент были, да, это был 2012 год, да, нам было три года, они уже тогда существовали, хотя они тоже только буквально там были несколько лет, но вот уже на тот момент родители объединялись, это были группы, в которых можно было прочитать очень много информации о методах помощи, о том, вот куда идти, какие садики, как получить диагноз, как получить инвалидность, если она нужна, а нужно ли получать инвалидность, да, про вот эти ресурсные группы, ресурсные классы. Это все оттуда, это все родительское сообщество, это, ну, если это можно упомянуть, да, это Центр проблемы аутизма и родительская общественная организация «Контакт», в которых на сегодня, да, они тоже существуют, у них есть сайты, и там просто, ну, кладезь информации вот для родителей.
Анна Леонтьева:
— Не можно, а нужно упомянуть.
Светлана Шифрина:
— Да, да, то есть там всё это есть, там есть статьи, которые рассказывают про, ну, вот разные, вот, всё, с чем может столкнуться родитель. Я лично всё-всё взяла оттуда, конечно.
Анна Леонтьева:
— Но давайте немножко всё-таки расскажем, вот вы говорите, что особенности и так далее, вот с чего начинаются особенности, как с этим вообще быть? Вот в детском саду, можно ли пойти в обычный детский сад такому ребёнку, что нужно учитывать?
Светлана Шифрина:
— Ребенку можно пойти в детский сад, я бы сказала, наверное, нужно пойти в детский сад. Но особенности расстройства аутистического спектра — это нарушение коммуникации, социализации и стереотипно повторяющиеся действия. Если иногда говорят каким-то упрощённым языком для понимания, это когда ребёнок больше замкнут в себе, меньше взаимодействует, меньше разговаривает, отвечает на какие-то вопросы, у него нет зрительного контакта с собеседником, он маму-папу не слышит. И вот это нарушение коммуникации, оно за собой ведёт, к сожалению, поведенческие проблемы. То есть когда ты не понимаешь, не всегда дети понимают обращённую речь, они не могут иногда... Ну вот мы им говорим, нам кажется, что они нас понимают, а на самом деле вот я сегодня, вспоминая свою дочку, уже потом, получив вот эту информацию, как бы всё это обработав и пройдя этот период, я потом поняла, в чём была проблема-то. Она не понимала, что я ей говорю, простые элементарные бытовые вещи, да, идёт задержка речевого развития, идёт задержка понимания, да, и плюс у неё было нарушение своей речи, да, и когда ты не понимаешь, и тебя не понимают, и ты ещё не можешь сказать, что ты хочешь, что остаётся делать? Кричать, плакать, не знаю, биться головой об стену, да всё, что угодно, потому что хоть как-то донести до самых близких мамы и папы, что там со мной что-то не так, я чего-то хочу, да, там ещё что-то. Вот, соответственно, ребенку нужна помощь в преодолении вот этого дефицита, и здесь, конечно, нужна помощь логопедов, психологов, дефектологов, это детский сад, да, это наши психолого-педагогические комиссии, в которые нужно обращаться, которые дадут заключение маршрута, если это дошкольные учреждения, мы потом идем с ним в детский садик.
Анна Леонтьева:
— Есть список садов, куда можно пойти?
Светлана Шифрина:
— Вы знаете, сегодня как бы по закону мы можем пойти в любой детский сад, у нас инклюзивное образование, и по прописке нас обязаны взять. И в любую школу, родители выбирают место обучения своего ребенка. Другое дело, что школа может быть не готова, там может не хватать тьюторов, но вот это заключение психолого-педагогической комиссии, оно обязательно к исполнению образовательного учреждения. Соответственно, мы туда с ним приходим, то есть вот мы получили диагноз, прошли врачебную комиссию, пошли на психолого-педагогическую комиссию, она сказала, что ребенку нужны особые образовательные потребности в дошкольном или в школьном учреждении. И с этим заключением мы идём, соответственно, в детский садик, в школу и говорим, что ребёнку нужен психолог, с которым должны в учреждении заниматься, логопед, дополнять вот эти вот дефициты все. Если ребёнку нужно тьюторское сопровождение, оно может быть как в детском саду, не только в школе, там тоже может быть тьютор, ему нужна, например, поддержка. Если он там не поддерживает групповой формат каких-то активностей, какого-то там, ну, пока в детском саду это не совсем обучение, какое-то взаимодействие, школа, детский сад, они тоже должны выделить такого тьютора, наставника, который будет помогать ребёнку. Но самое главное, всё-таки ещё раз повторюсь, это золотой стандарт, это прикладной анализ поведения, это специалисты прикладного анализа поведения. Сегодня всё-таки, к сожалению, их можно получить либо в рамках благотворительной помощи, вот в фонды обращаясь. Я вот знаю, что фонд «Милосердие», они оплачивают даже вот эти вот курсы прикладного анализа поведения и вмешательства для ребенка, там целые протоколы, которые нужно пройти, ну, либо коммерческие услуги.
Анна Леонтьева:
— Ну вот, простите, вы приходите в ближайший к дому детский садик, да, вот с этим заключением, и говорите: «Вот, пожалуйста, возьмите моего ребёнка», но мы же понимаем с вами, да, что мы не так действуем, да, мы всё равно будем искать даже для самых, как говорится, нормотипичных детей мы перебираем миллион садиков, школ, находим какие-то свои. Вот с таким ребёнком куда пойти? Как найти этот садик, где не повредят ему, в первую очередь, его психике, где к нему будут гуманно, хорошо относиться, где выстроят так поведение детей, которые с ним будут, так выстроят их поведение, чтобы это было нормальное детское общение? Вот у нас в программе были родители «солнечных» деток, деток с синдромом Дауна, и они рассказывали, что дети вот очень любят таких «солнечных детей», потому что они как бы немножко больше дети, и с ними можно играть в дочки-матери и так далее.
Светлана Шифрина:
— Вы знаете, я сейчас сижу, думаю, наверное, у меня нет прям ответа на вопрос, как найти вот этот садик, потому что, ну, да...
Анна Леонтьева:
— Как вы нашли?
Светлана Шифрина:
— Мы не ходили в садик. Мы сразу пошли в школу, наверное, здесь мне будет сложнее чем-то поделиться. Смотрите, я, наверное, думаю здесь так. Во-первых, ну вот то, что я сказала, есть у нас официальная как бы маршрутизация, да, маршрут, который можно получить той помощи от государства, которая полагается.
Анна Леонтьева:
— Она везде есть, она есть и в регионах, да, везде?
Светлана Шифрина:
— А вот я уже упоминала сегодня родительскую общественную организацию «Контакт». У них есть такая родительская приёмная, в которой можно онлайн записаться, это совершенно бесплатно. Там, правда, достаточно большая... Ну, иногда бывает очередь, там нужно подождать, может быть, там пару недель или месяц, вот. Но они помогают, консультируют родителей по всей стране вот именно с поиском или с получением тех условий, которые нужны ребенку. Как разговаривать с образовательной организацией, как получить тьютора, какое заявление нужно написать. Вот они здесь помогают. Я, со своей стороны, из нашего опыта поддержки ресурсных классов и взаимодействия со школой. Ну, у меня как бы рецепт такой. Нужно быть в диалоге. Мы общаемся со школами, мы общаемся с администрацией, мы общаемся с учителями, мы доносим, что нужно нашим детям. И мы всегда в позиции еще помощников. То есть я никогда не встаю в позицию, что вот мне теперь должны. Ну, это вот у меня как-то так, да. То есть я считаю, что это действительно должна быть совместная как бы история. И мы всегда спрашиваем школу: что мы можем сделать, чем помочь, да. Вот вы говорите, что там как к детям относятся. Вот мы, когда создали ресурсный класс, и дети пошли в школу, мы каждый год проводили в школе уроки доброты, толерантности. Мы готовили специальные мероприятия.
Анна Леонтьева:
— Ваш фонд, да, проводил, как родители?
Светлана Шифрина:
— Фонд, но мы же родители, для этого не обязательно быть фондом. То есть даже если ваш ребенок пошел, его взяла школа, вы наладили контакт с администрацией, есть учитель школы, да, эти все есть сейчас, уроки в доступе, их можно все найти, какие-то плакаты, презентации, это, в общем, не такая проблема. Можно поговорить с учителем, чтобы, может быть, он сам расскажет детям, что такое аутизм, почему этот ребенок в нашем классе, как с ним лучше взаимодействовать. Я сама лично, да, вот у нас были родительские собрания, вот первый класс, первое родительское собрание, и я попросила учителя, дайте мне даже не как, вот я тогда не была директором фонда, я была родителем, говорю, дайте, пожалуйста, мне пять минут, я немножко расскажу родителям, что не надо нас бояться, что это не заразное, что мы здесь не для того, чтобы ущемить чьи-то права детей. То есть это вопрос налаживания отношений, это работа со всем сообществом, которое сталкивается, куда попал вот такой особенный ребенок. И мы начинаем создавать среду, которая будет к нему максимально открыта, которая его примет. И здесь приходится родителям тоже прикладывать определенные усилия.
Анна Леонтьева:
— Напомню, что сегодня с вами Анна Леонтьева, а у нас в гостях Светлана Шифрина, директор фонда «Искусство быть рядом», мать особенного ребёнка. Мы вернёмся к вам через минуту, не переключайтесь.
Анна Леонтьева:
— Сегодня у нас в гостях Светлана Шифрина, директор Фонда искусства «Быть рядом», мама особенного ребёнка, у микрофона Анна Леонтьева. Вот мы в первой части программы, очень важные вы сказали вещи, что родители, мне кажется, они очень важны, что родители не просто требуют от организации, от государства, от школы, чтобы им шли навстречу, но они тоже включаются и хотят тоже как-то помогать этому процессу, и безусловно, без этого никак. Светлана, скажите, вот какая... Ну, во-первых, ребёнок, когда идёт в школу аутичную, я так понимаю, что первое, что нужно преодолеть, это его тревогу перед школой, потому что вы сказали, что это очень чувствительный ребёнок, гораздо более чувствительный, который в то же время не может все свои мысли сразу донести. Вот как это происходит сначала? Что нужно иметь в виду родителям?
Светлана Шифрина:
— Ну, это опять вот мы возвращаемся к вопросу про среду, про подготовку. Как подготовить ребёнка, ну и даже не только к школе, а в принципе к коллективу какому-то детскому? Мы приходили, мы договаривались, ну так как у нас была, конечно, ресурсная зона, но опять-таки, например, наши дети, они включались и в обычный класс, ну и включаются сегодня, могут его посещать. То есть мы договаривались с учителем о том, что мы придём до 1 сентября заранее, пройдём по школе, посмотрим класс. В идеале, если нам скажут, где будет сидеть ребёнок, потому что мы тоже проговорили, есть особенности восприятия информации, как звуковой, зрительной информации. Может быть, ему нужно сидеть именно перед учителем, чтобы учитель всегда мог обращаться к нему, и ребёнок его слышал, а не, естественно, там где-то на последней парте. У нас тьюторское сопровождение, есть тьютор, значит, нужно сесть так, чтобы тютер тоже где-то был рядом, при этом не мешал учебному процессу другим детям. Посидели за партой, познакомились заранее учителем в спокойной тихой обстановке, когда в школе еще нет вот этого гула, шума. Дальнейшее. 1 сентября. То есть социальная история. Что такое социальная история? Это такой метод, который помогает детям. Он на самом деле применим ко всему. К школе, к посещению музея, парка, любого мероприятия, театра. То есть это когда родитель готовит для ребенка такую историю, делает фотографии, например, школы, фотографию класса, садится, и несколько дней заранее. Но здесь, смотрите, здесь такой момент. Кому-то нужно несколько дней, кому-то достаточно только накануне. Это тоже всегда очень индивидуальный процесс. Вот. И ребенку мы рассказываем. Мы с тобой пойдем вот туда. Вот у нас здесь 1 сентября. Вот ты принесешь там, не знаю, цветы в школу учителю, которые ты подаришь учительнице. У тебя будет столько-то уроков. То есть очень важно понимание вообще, я туда на всю жизнь теперь пришёл или меня отсюда заберут через какое-то время, чтобы донести до ребёнка вот это понимание. Конечно, так, как и обычные дети, у которых, мы все знаем, 1 сентября начинается особенно первый класс сокращённых временных уроков, сокращённых количество уроков, то же самое относится и к аутичному. Даже больше. И в том числе здесь нет универсального решения. Кто-то сразу будет выдерживать 4 урока, а кого-то нужно будет привести на один урок, а кого-то на 10 минут от первого урока. И это будет уже для него его задача, цель, которую он выполнит, а потом придет на 15 минут. А потом, да, если вот есть ресурсная зона, как у нас, да, вот он посидит 10 минут в обычном классе, а потом идет в ресурсную зону. Родители его заберут там через час, а потом через два. И вот этот вот процесс вот этого индивидуального маршрута, индивидуального включения, он такой вот постепенный, как бы достигается, да, тех целей, которые ставятся под конкретно в это ребёнка.
Анна Леонтьева:
— Скажите, Светлана, а вот какие ещё виды деятельности, творчества, занятий, развивающих вы применяете с особенными детишками аутичными? Чем они могут заниматься? Какая динамика во время этих занятий? Мне кажется, это важно услышать родителям, чтобы была какая-то перспектива.
Светлана Шифрина:
— Только вчера как раз слушала доклад, точнее, не доклад, а дискуссию специалистов как раз про дополнительное образование. Он проходил в рамках Всемирной Всероссийской недели информирования о проблеме об аутизме Федерального ресурсного центра, и там говорили про специалистов. Поэтому сейчас даже не своими словами буду говорить. Ссылаясь на очень авторитетных людей, и там как раз тоже задавался этот вопрос. А, во-первых, дополнительное образование, вот вы сейчас говорите, творческое, но это же, в принципе, дополнительное образование. Вопрос, нужно ли, нужно ли всем? Конечно, в первую очередь ставятся цели какие-то академические, обязательные образования нашего общего образования. Дополнительное образование, давайте так, вот даже обычный ребенок, который без аутизма, не все же ходят на кружки. Кто-то ходит, кто-то занимается спортом, а кто-то вообще никуда не ходит, вот ему достаточно этого, или родители считают, что ему это не нужно. Но, в принципе, аутичный ребенок — это примерно так же. То есть здесь вопрос, как правильно говорят: зачем? Зачем мы туда пойдем? Мы туда можем пойти за дополнительной социализацией, потому что школа, к сожалению, не всегда решает вот эту самую проблему социальной адаптации ребенка, социального опыта, потому что хорошо, ребенок пошел в школу, он адаптировался, он учится, на уроке он учится, он смотрит на доску, взаимодействует с учителем, он не общается. Короткая перемена, успели перебежать из одного класса в другой, покушали. То есть нет вот этого социального контакта того, который нужен был бы. Его и обычным детям не хватает вот этой школьной, почему они все хотят потом погулять, поиграть, задержаться, да, там еще что-то. И, конечно, в этом смысле дополнительное образование, посещение каких-то кружков, творческих студий, оно дает возможность восполнить вот этот дефицит. И здесь, наверное, подойдет любое... Ну, во-первых, я бы исходила, в первую очередь, из интересов ребенка. Ну, если, например, ему нравится рисовать, наверное, можно подумать в эту сторону, да, или там, если ему нравится музыка, или, наоборот, ему плохо от музыки. Если у него сенсорный перегруз, если он не выдерживает там громко... Такое тоже бывает. Зачем его водить на музыку, да, конечно, ему нужно там, например, более тихое, да, какое-то... Может быть, ему не нужна большая группа. Да, хочется, чтобы он социализировался и дружил со всеми. Может быть, он будет ходить в маленькую группу, где будет 3-4 ребёнка, но они станут настоящими друзьями и будут друг друга поддерживать. И для него это будет его круг общения, его связи, которые будут его поддерживать, помогать. И мама, например, или папа с другими такими же родителями. Вот они тут подружатся, у них там будет какая-то коммуникация и взаимодействие.
Анна Леонтьева:
— А я знаете, о чём хотела, на самом деле, выяснить? Какие-то истории. Я зацепила у вас на сайте мальчик, который любил музыку, и вот через музыку пошло такое развитие своего младшего сына, который был гиперактивный, и он вообще не мог сидеть. То есть мы первые три класса, мы вообще не могли сидеть, нас все ругали постоянно. И потом появилась учительница музыки, и вот поскольку у него оказались способности, то она усадила его наконец. Вот. А у вас есть какие-то примеры, истории, когда особенные детки, детки с аутизмом, вот именно их зацепляли за какую-то творческую способность? Или это я фантазирую?
Светлана Шифрина:
— Нет, почему? Ну, вы знаете, у нас самое, наверное, как раз такое посещаемое занятие — это как раз музыкальное занятие. Ну, я думаю, что еще очень многое зависит. Хотя нет, знаете, вот как сказать, посещаемость с точки зрения наполняемости группы. А вообще, конечно, самые востребованные — это коммуникативные группы, да, это вот как раз про социализацию, где ребята учатся просто общаться друг с другом.
Анна Леонтьева:
— Общаться на какие-то темы, да?
Светлана Шифрина:
— По-разному, да. На темы или просто общаться, потому что, опять-таки, аутизм — это же нарушение коммуникации, и то, чему обычные дети их в этом не учат, они набираются этого социального опыта просто по жизни, общаясь с мамой, с папой, получив такую реакцию, сякую реакцию, они там что-то себе какие-то паттерны поведения вырабатывают, а ребёнка с аутизмом это нужно учить прицельно. Поэтому музыка у нас, скажем так, у нас не музыкальная школа, мы не ставим перед собой каких-то высот или вот именно задач с точки зрения овладевания мастерством, музыкой, вокалом или игрой на каких-то инструментах. Вот, но для нас, например, вот три года у нас существует наш ресурсный центр «Добрый», и там у нас есть ансамбль «Добрый», и в этом году наши ребята первый раз вышли на сцену. И у нас там...
Анна Леонтьева:
— Это потрясающее достижение.
Светлана Шифрина:
— Мы считаем, что да, у них было два небольших номера, они пели, один был вокальный и второй инструментальный оркестр. Мы специально создали дополнительно, мы начинали только с ансамбля, а потом создали еще оркестр, потому что мы поняли, у нас есть ребята, которые не могут, вот они не могут петь, они невербально или маловерно практически не разговаривают. Но им нравится музыка, и мы стали искать для них возможность включения, чтобы они были вместе с нами, они там играют на инструментах, поддерживают немножко ритм. Может быть, с точки зрения...
Анна Леонтьева:
— Академической музыки.
Светлана Шифрина:
— Какой-то, да. Это совсем не про тот, да, вот он тут что-то стучит палочкой, но они вышли, каждый стоял на своем месте, никто не убежал со сцены, никто не упал, извините, в истерике, не закатился, не закричал, не завокализировал. То есть на самом деле мы просто восхищены нашими ребятами, потому что мы считаем, что вот зная, какие они пришли к нам три года назад, и то, что они сегодня стоят на сцене, там поют, играют, поклонились и ушли, ну для нас это большой успех, и я считаю, для них это в первую очередь большой успех.
Анна Леонтьева:
— Огромный успех. Я видела вообще в ваших роликах, которые Вы мне прислали, про фонд, как каждое действие, вот как вы про школу рассказывали, каждое действие нужно сначала отрепетировать. Вот как даже в общественном транспорте, как им пользоваться. Это как бы длительная такая подготовка, да?
Светлана Шифрина:
— Ну, может, не длительная.
Анна Леонтьева:
— Сначала вы сажаете их на кресла в помещении.
Светлана Шифрина:
— Давайте расскажу. Это наш проект, он называется «Путь к взрослению». Это как раз про взросление. Опять-таки, аутичный ребенок, которому, да, которого нужно научить пользоваться элементарными такими социальными навыками, без которых мы просто не можем быть самостоятельными и жить в этом мире, да, пользоваться общественным транспортом, ходить в магазин, да, вот у нас... Мы даже были победителями в таком конкурсе «Объективная благотворительность» фотографии, которая называется «Просто купил колбасы». Потому что, да, действительно, фотографии ребенка в магазине, держат кусок колбасы, сканируют, расплачиваются, заберут, как бы уходят с ним. Но сколько лет труда стоит за тем, чтобы вот ребенок смог вот туда прийти, по списку найти в магазине нужную полку, найти вот эту самую колбасу, не такую, а вот такую, которую нужно, да, подойти, найти кассу, достать карту, заплатить, положить это в пакет и выйти из магазина, да, ну это вот, а там внутри еще очень много-много-много маленьких, может быть, действий цепочек, которые были прописаны, которые вы обучали, которые там определенным образом ребенка, чтобы, не сбился где-то, не стал платить, не взяв колбасы, да, вот, то есть это же тоже нужно вот это вот все-все-все выдерживать. И мы вот этому, ребят, учим, да. И вот, как вы сказали, вот транспорт, да, это целая технология, на самом деле, которую мы разработали, которая есть у нас на сайте. Если это вот специалисты педагогии, кто-то слышит, на самом деле родители могут этим воспользоваться. Если родитель, скажем так, пытливый и готов, и у него есть ресурс самостоятельно обучать своего ребенка, у нас это всё есть, там есть эти методические пособия, ролики можно посмотреть, взять эти чек-листы.
Анна Леонтьева:
— И самостоятельно, да, это всё?
Светлана Шифрина:
— Да, мы специально для этого и делали, да, для того, чтобы дать инструменты родителям, помощи своему ребёнку. Вот как с ним, например, проиграть? Сначала рассказать про транспорт, потом проиграть с ним, вот поставить стулья, вешалку, да, вот тут мы держимся, тут мы прикладываем карту, вот так мы едем, так мы выходим, потом там начать уже это делать на практике.
Анна Леонтьева:
— Это потрясающе, конечно, какая большая работа стоит за этим всем, но такой вопрос, а есть ли у вас случаи, когда вот ребенок с такой особенностью становился полностью самостоятельным?
Светлана Шифрина:
— Ну, мы работаем пока еще с детьми.
Анна Леонтьева:
— Вы не доросли?
Светлана Шифрина:
— Да-да, у нас до, как бы, возраст до 18 лет пока, вот, и вот даже вот про этот общественный транспорт, да, мы не ставили себе целью, сейчас задачу, потому что понимаем, хотя у нас есть дети, которые ездят самостоятельно и приезжают в наш центр самостоятельно. То есть есть, абсолютно. Ну, я знаю, не из наших подопечных, естественно, много примеров, когда люди становятся самостоятельными, им, да, либо им нужна минимальная поддержка. Конечно, есть такие случаи.
Анна Леонтьева:
— Напомню, что у нас в гостях Светлана Шифрина, директор Фонда искусства «Быть рядом», мама особенного ребенка. Вот насчет самостоятельности. Вы рассказывали историю в нашей беседе, как мальчик совсем не владел искусством, как это, обращения с деньгами.
Светлана Шифрина:
— Финансовой грамотностью.
Анна Леонтьева:
— Да, и что произошло?
Светлана Шифрина:
— Мне рассказали тоже эту историю, что взрослый аутичный человек, который поступил, как бы устроился на работу, стал работать, жил отдельно, стал жить отдельно, получил первую зарплату и потратил её в два дня.
Анна Леонтьева:
— На вкусненькое, да?
Светлана Шифрина:
— Да, на то, что ему нравилось, на то, что хорошо, потому что вот этот вот момент, да, он отделился от родителей, он как бы переехал, но вот это умение планирования, да, на самом деле планирование своей жизни, вот это и для обычных-то людей, для многих, это целая проблема, да, и иногда...
Анна Леонтьева:
— Лет до 40, да.
Светлана Шифрина:
— А долго учишься и набиваешь шишки, да, то есть, естественно, ну а как бы люди с особенностями, да, у них есть свои какие-то дефициты. А вот, вы знаете, можно я вернусь к транспорту, вот расскажу вам тоже просто пример вот, ну, что называется, успеха, да, что хочется поделиться с аудиторией. Вот мы, у нас, да, была группа, мы обучали ребят пользоваться общественным транспортом. И одна мама с ребенком говорит: вы знаете, можно мне как-то посмотреть и вот как раз научиться со своим ребенком ездить в метро, потому что когда вот он был помладше, мы были то ли в метро, то ли в автобусе, сейчас уже даже это не суть, и у него там случилась какая-то истерика, в общем, всё было очень плохо, и мама получила такой травмирующий опыт вот этой поездки, что они перестали пользоваться общественным транспортом. Ну хорошо, вот у неё там была машина, да, либо они перестали вообще куда-то...
Анна Леонтьева:
— То есть она решила, что это ему противопоказано?
Светлана Шифрина:
— Нет, она боялась повторения, да, у мамы тяжело, у неё нет сил прожить вот эту ситуацию, которая может случиться, да, с ребёнком. И вот в нашем проекте мы как бы с ребёнком стали ездить, мы его научили, потом мы подключили маму, они проехали сами, и они стали пользоваться общественным транспортом. И она говорит: вы знаете, для нас он не стал самостоятельным пока, он ещё, ну, пока и по возрасту там, но для них совершенно другие возможности открылись.
Анна Леонтьева:
— Это же другая жизнь.
Светлана Шифрина:
— Да, потому что мы живем в Москве, у нас в Москве без общественного транспорта очень сложно, потому что есть места, куда ты просто по-другому не доберешься, ну такси далеко не все себе могут позволить. И для них, конечно, совершенно другие возможности стали. И вот тоже результат. Да, он, может быть, не стал абсолютно самостоятельным, но маме стало с ним справляться легче.
Анна Леонтьева:
— Потрясающий результат, да. Я знаю, что вы также учите детей таким, в общем-то, простым, но тоже непростым для учительных детей вещам, как готовить, считать денежку, да, финансирование, как это, финансовые навыки. У вас есть клуб кибернетики, как вы сказали, зло превращаете в добро. Вот скажите, может быть, пару слов. Как зло, о котором мы постоянно говорим, что гаджеты — это плохо, что все сидят в гаджетах, что они высасывают из ребёнка жизнь. А тут, оказывается, у них есть какая-то положительная роль, потому что многие дети не могут донести свои мысли, и многие говорить-то толком не могут.
Светлана Шифрина:
— Да, у нас это наш проект коммуникативный клуб кибернетики. Идея его родилась из того, что вот как вот я сказала, да, что надо из зла сделать добро, да, то есть сегодня, конечно, такой неотъемлемый атрибут нашей жизни — это телефон, какой-то смартфон, планшет, у всех по-разному, и все возможные коммуникативные мессенджеры, которые мы пользуемся, всякие WhatsApp, Telegram, которые позволяют нам обмениваться информацией. И мы подумали, раз у ребят есть нарушение коммуникации, обмена информацией, так почему бы нам не попробовать использовать современные технологии для того, чтобы они могли между собой взаимодействовать. И мы создали вот такой клуб, наши педагоги разработали целую программу обучения, как ребятам пользоваться, здесь тоже зависит от ребят, от уровня их навыков, от их возможностей взаимодействия, ну, как бы работы в самом в цифровом формате, но у нас тоже из опыта девочка, она не разговаривает, она абсолютно невербальная, она не может говорить, мы учили её, она применяет язык жестов, но её научили пользоваться через WhatsApp, то есть если ей написать вопрос «где ты?», она сфотографирует место и отправит фотографию родителю. Это же вопрос безопасности. Ну вот так, не дай Бог, что-то, где-то что-то случилось, да? Или у нас ребята там, они кто-то... Вот он не хочет, да? Вот ты ему говоришь, он очень мало тебе отвечает. А вдруг на коммуникативном клубе задают вопрос, и он первый начинает тут же печатать, отвечать на вопрос. Потому что ему так легче. Для него такой способ коммуникации удобнее и более доступен. И вот на этом клубе, ребята, они уже вышли за рамки. Тоже для нас такой очень хороший результат, что они вышли за рамки этого времени, когда они приходят на занятия, они уже в этом чате могут написать там: «Аркадия, ты где?» «Ой, а я вот здесь», или там кто-то поделился чем-то. И это уже, да, это как раз опять-таки про коммуникацию, про дружбу, про общение, про социализацию, про то, что ты не один, да.
Анна Леонтьева:
— Светлана, мы всю программу говорим о том, что какая большая работа стоит вот за тем, чтобы дети развивались, получали необходимые навыки. Вот вы как родитель, что бы вы сказали, как сделать так, чтобы к 18 годам родитель просто уже не пришел к такому выгоранию или, может быть, даже раньше?
Светлана Шифрина:
— Ну, вы знаете, по поводу того, как сделать, конечно, обратиться в наш фонд. Ну, здесь, знаете, ну, к сожалению, мы тоже не сможем объять необъятное. Мы начинали нашу передачу с того количества людей с аутизмом, да, аутичных детей, которые сегодня... Я бы, наверное, сказала, найти обязательно, во-первых, вот то самое поддерживающее ресурсное место, в котором будет комфортно вашему ребенку и родителю. А сегодня, ну, мне кажется, всё-таки они появляются, и вот опять-таки, например, наш фонд, мы недавно вступили в ассоциацию «Аутизм-Регионы», в которой порядка 86, по-моему, сейчас уже организаций по всей стране, то есть, ну, практически во всех крупных городах, и там и не очень крупных городах, есть родительские организации, некоммерческие, которые оказывают вот эту самую поддержку, она не всегда может быть там какой-то прямой, там адресной или там про какие-то финансовые ресурсы, ну уж по крайней мере информационные однозначно, да, и про вот это вот про сообщество или про помощь, про инструменты, которые можно получить, взять, про консультацию. Этого действительно очень много сегодня у нас по всей стране, далеко не только в Москве. Вот мне кажется, нужно найти вот эту точку.
Анна Леонтьева:
— Просто найти помощь.
Светлана Шифрина:
— Да, на самом деле элементарно. Если зайти в ассоциацию «Аутизм-Регионы» и там будет весь список, и можно посмотреть, где вы, если находитесь в каком-то регионе, и зайти на уже информационные ресурсы этой организации, связаться с ними, спросить, да, вот там, мне нужна вот такая-то помощь, да, нужно... Вы знаете, вот это вот я сейчас сказала, вот мне нужна такая помощь, вот это вот попросить помощи, это же тоже определенный шаг.
Анна Леонтьева:
— Да, совершенно верно.
Светлана Шифрина:
— Или, да, самому себе признать, что мне нужна помощь, но это не значит, что я слабый, тут вот неумеха, не справляюсь, и все так плохо, нет.
Анна Леонтьева:
— Вот это очень важная вещь, вы говорите. Да. Не геройствовать.
Светлана Шифрина:
— Не надо, да, потому что это действительно сложно, это действительно, вот как мы тоже, я часто говорю, аутизм — это не спринт, это марафон на всю жизнь, аутизм не лечится, это диагноз, который, ну, как бы остается с человеком на всю жизнь, да, мы можем максимально адаптировать, максимально сделать самостоятельным, чтобы человек подошел ко взрослому возрасту, сняв нагрузку, да, там, с стареющих родителей, да, как бы снять вот эту обеспокоенность родителя, а что будет с моим ребенком, когда не будет меня, да, мы все про это думаем, родители. И вот это вот, вот это сказать, да, мне вот нужна такая-то помощь, да, как бы поискать ее, попросить, это абсолютно нормально, здесь в общем. Но это тоже, это шаг, это тоже, наверное, может быть, через то, что проходит...
Анна Леонтьева:
— Ну, какое-то усилие, да, какое-то желание. Каждый родитель, да. Как говорят, волеизъявление.
Светлана Шифрина:
— Да, и вот, опять-таки, наши специалисты, они тоже все так говорят, да, сначала маска на себя, потом маска помощи ребенку, да, вот это бы... Конечно, нельзя загоняться. Я очень желаю этого родителям. Вот этот ресурс, сохранять баланс, конечно, не забыть про ребёнка, не сказать уже всё, расти, как трава, но и не загнать самого себя, ставить правильно цели. Потому что, ну вот знаете, тоже хочется поделиться таким личным каким-то откровением, наверное, своим. Вот когда я вам начинала говорить, что у меня ребёнок, да, она такая пограничная вроде бы как бы была маленькой, да, и там не сразу нам поставили диагноз, и вот им всегда были очень хорошие перспективы. Вот вам надо сделать ещё вот это, и вот это, и вот это. И всё будет... И вот вы всё нагоните. И я всё время вот бежала впереди этого паровоза или толкала это бесчисленное количество вот этих вот вагонов, да, вот потому что цель, цель пойти в школу, цель, извините, избежать умственной отсталости, да, не понизить программу, это отдельная боль родителя, да, здесь же ещё вот эти вот этапы принятия, которые проходят родители, это можно отдельно ещё сейчас про это сказать, вот. И сегодня я понимаю, что я подошла к какому-то моменту, когда я понимаю, что ну вот те цели, которые я ставила для своего ребёнка тогда, они были для него недостижимы. Они были целями, ну, скажем так, нашего какого-то среза линии общества, да, или то, к чему вот, как вот то, что вы сказали, каких мы детей там ждём, да, или там мечтаем, когда их только планируем, вот, и там далеко не всегда они вписываются в наши реальности. И вот эту вот свою амбицию родительскую чуть-чуть опустить, когда мы реализовываемся за счёт детей, вот этот момент тоже присутствует. И когда мы вот это понимаем, что, если мы ребёнку поставили правильные цели, мы не будем тогда лишних усилий, лишних ресурсов тратить, это очень важно. И здесь очень в помощь, конечно, специалисты-педагоги, которые могут помочь и рассказать. И ещё, мне кажется, очень важно, но, к сожалению, наверное, сегодня в наших реалиях всё-таки родителю быть включённым, получать информацию, анализировать информацию не всегда сказали, вам поможет вот это, как голубетерапия, дельфины, еще что-то это, и вот мы сейчас все последние деньги, все последние ресурсы, нам надо туда... посмотреть, почитайте, что действительно, какие доказанные.
Анна Леонтьева:
— Все по-разному индивидуально, я так понимаю.
Светлана Шифрина:
— Есть научно доказанные методы, которые работают, а есть тот, что будет приятно, будет хорошо, вреда не будет, но оно не вылечит аутизм. Вот, и поддерживающие ресурсы для родителей, психологическая помощь, психологическая поддержка, группы, опять-таки, да, вот если нет помощи психолога, нет специализированных, в тех же НКО, почему-то я начала, да, с этого, родительские организации, вот эта вот группа самопомощи, да, общение, когда ты не один в поле воин, оно всегда даёт силы.
Анна Леонтьева:
— А я вообще, Светлана, заметила, что особенные дети, с каким бы диагнозом они ни рождались, если родители, если они проявляют волю к победе, волю к тому, чтобы вступить в какое-то сообщество, развиваться, трудиться, они очень объединяют людей. То есть невозможно с таким ребёнком быть в одиночестве, в замкнутом каком-то пространстве. Лучше идти, искать единомышленников, фонды и уже дружить с ними всю жизнь, потому что, да, правильно?
Светлана Шифрина:
— Ну, одному быть очень сложно, конечно, это же можно и выгореть, это уже у тебя не будет сил, ресурсов, и можно какие-то, может быть, не самые правильные решения принимать, когда все истощены, когда нет.
Анна Леонтьева:
— Но, к сожалению, наш интереснейший разговор подходит к концу, очень полезный для многих родителей, не только аутичных детей, а просто родителей, у которых что-то пошло по-особенному, да, у детей. И хотела спросить, Светлана, вот напоследок, что бы вы сказали родителям особенных детей, чтобы не впадать в уныние, не отчаиваться? Ну, наверное, это в самом начале происходит, но всё равно.
Светлана Шифрина:
— Ну, мой опыт — это опыт особенного родительства, именно связанного с аутизмом, да, и здесь я могу сказать, что точно, чтобы ни было, аутизм — это не приговор, да, это сложно, это требует определенных усилий, но, вы знаете, вот я сейчас ещё о чём подумала, что даже когда ты видишь маленький миллиметровый результат у своего ребёнка, он тебе дает такой заряд силы и энергии, и веры, ты видишь маленький, миллиметровый, результат у своего ребёнка, он тебе даёт такой заряд силы, энергии и веры. И радости, да. И веры в то, что всё, может быть, будет не так, как мы загадывали, но точно что-то получится хорошее, если не опускать руки, если двигаться в этом направлении, и это помогает. Это такой вот замкнутый круг, ты прикладываешь усилия, видишь вот эту какую-то искорку надежды и продолжаешь двигаться вперед.
Анна Леонтьева:
— Спасибо огромное. Я тоже напоследок скажу, что родители, у которых что-то пошло не так, вот были родители там и с онкологическими, детишками с онкологическими заболеваниями, но это люди, которые настолько научаются радоваться, настолько научаются благодарить, спасибо вам большое за этот очень поддерживающий, очень полезный разговор. Напомню, что сегодня у микрофона Анны Леонтьева, у нас в гостях Светлана Шифрина, директор Фонда «Искусство быть рядом», мать-ребёнка с диагнозом «аутизм». Спасибо вам, Светлана.
— Спасибо, что пригласили.
Анна Леонтьева:
Светлана Шифрина:
— Спасибо. Всего доброго.
Все выпуски программы Светлый вечер
«Страдания и вера»
В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева, Алла Митрофанова, а также наш гость — протоиерей Александр Дьяченко — поделились своими личными историями о том, как испытания приблизили к Богу, или как вера помогла преодолеть непростые жизненные ситуации.
Лёгкий крест. Наталья Разувакина
Наша вера радостна. И очень часто — парадоксально радостна! Когда на сторонний материалистический взгляд и радоваться-то нечему, но на душе — светло.
Помню, как впервые оказалась на богослужении в храме Сорока Севастийских Мучеников в Переславле-Залесском. Прихожане запели вместе с хором Символ Веры, а поверх всех голосов вдруг мощно зазвучал сильный и резкий... нет, не вопль, скорее — бессловесный приветственный клич, напоминающий счастливое восклицание годовалого младенца при встрече с любимыми родителями. Прихожане продолжали петь, оглянулась лишь я — новенькая: чей это голос у меня за спиной?
Оказалось — это крупная женщина, в очках и в косыночке, очень непосредственная. Явно за сорок, но по сути она — тот самый младенец. Вечный младенец. Вот и мама с папой рядом, по обе стороны. Им уж за семьдесят. Мать заботливо поправляет на дочери одежду, отец широко крестит своё дитя. Лица у всех троих сияют.
Я хожу в этот храм уже несколько лет, и каждое воскресенье вижу эту семью, неизменно радостную и даже счастливую. Особенно меня восхищают супруги, которые когда-то, много лет назад услышали приговор врачей: ваша дочь никогда не пойдёт в школу, не сможет работать, не выйдет замуж... «Вот крест!» — скажет кто-то сочувственно... А они — улыбчивы, спокойны, очень дружны между собою и наполнены каким-то ровным и сильным светом, не заметить который невозможно.
Я не знаю, насколько долог и труден был их путь к Богу. Я могу лишь наблюдать их сегодня и размышлять, как часто сама закрываю от себя радость богообщения мелкими, стыдными тревогами о будущем. Молитвой прогоняю от себя страх перед гипотетическими бедами — как бы чего не случилось, и особенно бывает страшно за детей. Но ведь это — самое настоящее маловерие!
Как бы чего не случилось... А вот у этой пары — случилось. Такое, что, казалось бы, не дай Бог! Но вот им Бог дал, и они приняли. И сейчас не просто бесстрашны, но радостны.
«Возьми крест свой и следуй за мной» — помните? В этой фразе Христа всё главное, каждое слово. И крест — страдания, тяжесть бытия, нужно именно взять, без ропота. Он твой, конкретно тебе по мерке. Господь чужого креста не даст. А этот крест — во спасение. Для чего ж ещё Отец наш Небесный попускает страдание? И следовать надо за Ним, за Господом, Его дорогой, то есть, жить по заповедям. Всё же дано! И именно следовать, не искать каких-то обходных путей, надеясь на собственную логику.
Всё очень просто, если с Богом. «Бремя моё легко», — сказал Господь наш, Который Сам — и Жизнь, и Любовь. Да разве ж может быть тяжким бремя истинной любви?
И снова воскресная служба, где громче всех поёт «Верую» и «Отче наш» большая странная женщина с сияющей улыбкой. Поёт без слов и мимо нот, как умеет. Она с нами, и мы с нею, и Христос посреди нас.
Автор: Наталья Разувакина
Все выпуски программы Частное мнение