«Православное богословие в США, Греции и России»

Гость программы — Валентин Владимирович Печатнов, доцент кафедры философии МГИМО университета МИД, кандидат исторических наук.

Ведущий: Алексей Козырев

---

А. Козырев

— Добрый вечер, дорогие друзья! В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи», и с вами ее ведущий Алексей Козырев.

Сегодня мы поговорим о православном богословии и философии в современном мире. У нас в гостях сегодня доцент кафедры философии МГИМО, университета МИД, кандидат исторических наук Валентин Владимирович Печатнов. Здравствуйте, Валентин Владимирович.

В. Печатнов

— Добрый вечер, Алексей Павлович, добрый вечер дорогие радиослушатели, братья и сестры.

А. Козырев

— Вот вы историк, преподаете на кафедре философии. Как такое получилось? Второе призвание, или вы по роду ваших занятий, по вашему интересу прикипели к философии?

В. Печатнов

— Вы знаете, мне кажется, что поскольку я все-таки получил духовное образование...

А. Козырев

— Поговорим потом.

В. Печатнов

— ...мне об этом, может быть, более уверенно можно сказать, что ведь православие — это, как это понималось в древней Церкви, особенно ясно было видно в писаниях древних христианских писателей и отцов Церкви... что христианство вообще — это философия. Философия как любовь к мудрости — это понятно, этимологическое значение. Но поскольку это все-таки христианство, то любовь к Мудрости с большой буквы, то есть, любовь ко Христу, Который назван апостолом Павлом в «Первом послании к Коринфянам» Мудростью Божьей. Их любовь к Богу как источник мудрости и стремление к нему. Поэтому философия в высшем смысле присуща любому православному человеку, должна быть присуща. Поэтому в этом смысле я считаю, что неслучайно мое появление на кафедре философии было.

А. Козырев

— Но вот это понимание философии студенты принимают, когда вы говорите им о Христе как воплощенной мудрости? Студенты-то разные сейчас бывают, там же это не православный вуз. Или они с сочувствием к этому относятся?

В. Печатнов

— Конечно, на обязательных курсах я так впрямую не говорю об этом, но я привожу слова Пифагора, точнее, слова Пифагора в переложении Диогена Лаэртского, когда он говорит, что мудрецом может быть только Бог, а не человек, соответственно, философ — это тот, кто стремится к мудрости...

А. Козырев

— Любомудр.

В. Печатнов

— ...любомудр, да. Поэтому вот это воспринимается студентами.

А. Козырев

— Ну вот для вас лично христианство как путь к философии, как путь к Богу с детства начался? Или вы обрели веру уже в процессе вашей учебы, в процессе образования?

В. Печатнов

— Второе. Да, я пришел к вере в 20 лет, полностью уже после первого курса обучения. В США, в штате Мемфис произошло мое обращение.

А. Козырев

— Вы поступили в духовное учебное заведение или поехали туда IT учиться?

В. Печатнов

— В штате Теннеси, извините.

А. Козырев

— Чему вы поехали учиться в Америку?

В. Печатнов

— Нет, я поехал учиться компьютерам, вычислительной технике...

А. Козырев

— Как часто бывает. Вы знаете, есть такой отец Макарий Маркиш в Иваново, который значительную часть своей жизни занимался компьютерами, а потом обрел веру и стал православным монахом. И переехал в Россию, и выступает часто в православных СМИ. Так что у вас это раньше просто произошло — вы поехали учиться компьютерам и как-то встретились с русским православием в Америке или?..

В. Печатнов

— Ну, я был крещен в детстве, в семь лет, но этим дело тогда закончилось, в 1980 году. А когда уже пришел к вере благодаря непосредственно «Исповеди» Августина Блаженного, то тогда вспомнил, что я православный. Поэтому, естественно...

А. Козырев

— А «Исповедь» на каком языке читали?

В. Печатнов

— На английском.

А. Козырев

— То есть, попалась книга где-то в Америке, да? Случайно? Или вы пошли в магазин?

В. Печатнов

— Нет, нет. Это было... Нет, это я читал к курсу интеллектуальной истории поздней античности и Средних веков, который планировался в следующем семестре в том колледже, где я учился.

А. Козырев

— Это еще даже не университет был, а колледж?

В. Печатнов

— Ну, колледж, традиционное название — Oberlin college. Там, в общем, на степень бакалавра.

А. Козырев

— Но у каждого ведь свой приход — кто-то человека встречает, кто-то вдруг красоту богослужения оценивает для себя по-новому. А вот у вас он такой, интеллектуальный, на самом деле. То есть, приход через одну из великих философских книг в истории человечества. А это как-то соотнеслось для вас с православным опытом, вот если он был? Или, по крайней мере, с представлением о том, что в детстве вас крестили в Православную церковь, что это русская церковь? Ну потому что Августин-то ведь никак не принадлежал к Русской Православной церкви, да?

В. Печатнов

— Да, конечно. Но, я думаю, то, что он писал, принадлежит общехристианскому опыту.

А. Козырев

— Общему наследию Востока и Запада?

В. Печатнов

— Общему наследию, да.

А. Козырев

— Ну, и вы прочли Августина — и что? И вы пошли искать, где ближайший храм?

В. Печатнов

— Да. ну там были знакомые из России, из России тоже приехавшие, но приехавшие работать в США. И они стали брать меня с собой в церковь, но это был греческих храм, тогда русских храмов там, по-моему, не было — в Мемфисе или где-то очень далеко и неизвестно.

А. Козырев

— Но служили по-английски? Или по-гречески?

В. Печатнов

— А служили по-английски, да. Насколько я помню, служили по-английски. А потом, окончив колледж, четырехлетнюю программу, я подал документы в Свято-Владимирскую семинарию в Нью-Йорке.

А. Козырев

— И были зачислены?

В. Печатнов

— Да. Это очень интересной тогда, конечно, считалась, в академическом плане, считалась по праву лучшим православным учебным заведением в Соединенных Штатах, да и, наверное, одним из лучших в мире. Называлась неофициально «православным Оксфордом». Но тогда — это было уже после кончины отца Иоанна Мейендорфа, и в тот момент был некоторый спад среди... в смысле, количества студентов, семинаристов.

А. Козырев

— А вы знали, что это учебное заведение, где работал Мейендорф, где Флоровский преподавал?

В. Печатнов

— Да.

А. Козырев

— Эти имена уже тогда, когда вы пришли, были для вас на слуху, да?

В. Печатнов

— Да, да. Я уже читал отца Александра Шмемана по-английски. Особенно он, конечно, тогда оказывал... произвел большое впечатление.

Но в то время в США, в Свято-Владимирской Академии самой выдающейся фигурой был уже зять отца Александра — протопресвитер Фома Хопка. Он был женат на одной из дочерей отца Александра.

А. Козырев

— Он был русского происхождения или украинского?

В. Печатнов

— Из Карпат-россов, как и большинство прихожан до сих пор, большинство прихожан Православной церкви в Америке, к которой относится Свято-Владимирская семинария. Он, считаю, был философ в высшем смысле слова. Если философ в высшем смысле слова — это тот, кто знает путь к Богу и идет по нему, то отец Фома был таким человеком. Он писал и богословские труды, в частности, катехизис, известный в России под названием «Основы православия». Он был переведен на русский язык еще в конце 80-х годов и появился в Москве сразу после Крещения Руси.

А. Козырев

— Тысячелетия Крещения Руси.

В. Печатнов

— Да, после Тысячелетия Крещения Руси в издательстве «Literature books for Russia». Очень живая, кстати, книга, очень точно и хорошо написана. Русский перевод не всегда это передает.

И в то же время отец Фома был настоящим пастырем — любящим, опытным, знающим. И вел подвижническую жизнь. У него была и аскеза — традиционная, хотя он был женатым священником, и дела милосердия, которые он совершал тайно. Он был прекрасным проповедником и блестящим лектором. У него был очень сильный и в то же время дисциплинированный ум. Он всегда старался говорить точно и без единого лишнего слова. Он так старался, очевидно, памятуя евангельское изречение «за каждое праздное слово, которое скажут люди, они дадут ответ в день Суда».

А. Козырев

— Он служил тоже? Был храм при Свято-Владимирской семинарии, да?

В. Печатнов

— Да.

А. Козырев

— То есть, студенты, слушатели — они не только слушали лекции, но они и посещали богослужения, да?

В. Печатнов

— Да, да.

А. Козырев

— Ну, участвовали, наверное, в богослужениях, как псаломщики, как певцы, да, как регенты?

В. Печатнов

— Конечно. Да. И вообще отец Фома был очень энергичным человеком. В его присутствии все чувствовали, что от него исходит какая-то положительная энергия очень, которая и вдохновляла, и как бы освобождала внутренне людей. Но, в то же время, он происходил из униатской семьи —там, его, наверное. дед еще был, по крайней мере, и в своих беседах и проповедях приводил то из римско-католической традиции, что было совместимо с православием. Я не хочу ставить этого в пример, потому что отец Фома как будто не чувствовал той опасности, в которой таит в себе римско-католическая мистика позднего Средневековья и Нового времени — опасность, в общем, прелести духовной. А упомянул я об этом потому, что каждый, очевидно, воспринимает православие сквозь призмы своего воспитания и своего происхождения.

А. Козырев

— Ну конечно. К тому же, у униатов-то, по-моему, не так сильно вот эта средневековая мистика пропагандируется. Их уклад — жизненный уклад, литургический — он все-таки ближе к православию, несмотря на то, что канонически они подчиняются Риму.

В. Печатнов

— Ну конечно, конечно. Но это уже, наверное, и личный интерес отца Фомы и его собственный круг чтения.

У него было друг — инспектор Свято-Владимирской семинарии, протоиерей Павел Лазар — двоюродный брат митрополита Феодосия, который 25 лет был предстоятелем Православной церкви в Америке. Он не был таким интеллектуалом, как отец Фома Хопка, но он был настоящим пастырем и прекрасным проповедником. У него была русская жена, он отлично знал русский язык и часто говорил по-русски с семинаристами из России, преподавал русский язык.

А. Козырев

— Ну это Православная церковь в Америке, да?

В. Печатнов

— Да.

А. Козырев

— Потому что ведь две ветви было в Америке — это РПЦЗ (Русская Православная церковь за границей), которая перебазировалась туда из Белграда, из Сремски-Карловцев в начале Второй мировой войны. И, собственно, другая ветвь — это Православная церковь Америки. Вот наши радиослушатели, может быть, не очень знают, в чем разница...

В. Печатнов

— Да. Это действительно разные ветви. Хорошо, что сейчас они восстановили общение, так же, как и восстановилось общение Русской Православной церкви и Московского патриархата с РПЦЗ. Но это действительно Церковь русских, можно сказать, в Америке, тогда как ПЦА (Православная церковь в Америке) можно условно назвать Церковью русинов или карпато-россов (большинство все-таки выходцы оттуда). И духовные лидеры, бесспорно, РПЦЗ в Америке — это святитель Иоанн Шанхайский (Максимович), и иеромонах Серафим Роуз.

А. Козырев

— В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев. И наш сегодняшний гость — доцент кафедры философии МГИМО Валентин Владимирович Печатнов, кандидат исторических наук. Мы говорим сегодня о современном богословии и философии в Соединенных Штатах, и, надеюсь, еще и в Грецию попадем, потому что таков был жизненный и творческий путь нашего сегодняшнего гостя, который получал богословское образование в выдающихся интеллектуальных центрах православия в современном мире. Вот один из таких центров — это Свято-Владимирская духовная семинария в США. И я очень благодарен вам за то, что вы рассказываете о таких удивительных людях, о которых, может быть, наши радиослушатели знают по книгам, переведенным на русский язык, опубликованным в России.

Ну вот а как, например, относились к Серафиму Роузу, когда вы учились?

В. Печатнов

— Ну тогда, вы знаете, в Свято-Владимирской семинарии — отрицательно, и так молчанием обходили. Были сложные отношения у отца Серафима Роуза с отцом Александром Шмеманом. Но перед смертью отец Серафим попросил прощения у отца Александра Шмемана за то, в чем был неправ, может быть, перед ним. Попросил прощения через отца Германа Подмошенского, его друга и келейника... в смысле, не келейника, а товарища, сподвижника. Отец Александр Шмеман тогда тоже уже был смертельно болен. Он простил, но все-таки таких... Диалога, в общем, не было.

А. Козырев

— А почему? Это разные образы политическая?

В. Печатнов

— Да, да, мне кажется, так. Потому что еще до того, как ПЦА получила автокефалию от Московского патриархата в 1970 году, еще до этого в этой Церкви поставили задачу миссионерской работы среди коренных американцев-янки. И такая идея была — создать американское православие. Не русское, не сербское, не греческое, а американское. То есть, пойти навстречу американской культуре и воплотить православие в ней — постараться. Сделать, так сказать, «одежду» американскую для православия, чтобы было православие, но в американском обличии, для американцев. А все-таки РПЦЗ стремилась сохранить и чистоту веры, и русский уклад, эмигрантский уклад. Поэтому контакты со светской культурой, с американской культурой делались очень осторожно, сводились, наверное, к минимуму.

Но, в то же время, со времен отца Серафима Роуза началась миссионерская работа среди американцев все-таки, нерусского происхождения, и в РПЦЗ. И надо сказать, успешно тоже. По словам митрополита Ионы Паффхаузена, сегодня до половины уже членов РПЦЗ в Америке, вот епархии РПЦЗ в США являются американцами нерусского происхождения.

Кстати, очень значительная и интересная фигура — митрополит Иона, бывший предстоятель ПЦА, а теперь иерарх в РПЦЗ на покое, но на покое формально, в том смысле, что у него нет епархии. Но, фактически, у него и приход уже сейчас самостоятельный, и монастырь, им основанный, в РПЦЗ.

Нужно отметить, что владыка Иона пришел к православию, принял православие на одном из патриарших приходов Московского патриархата в США, какое-то время жил в России, имел своим духовником владыку Панкратия, игумена Валаамского монастыря, и получил благословение на священство и на монашество от отца Кирилла Павлова. Это очень, очень серьезное благословение, вы понимаете. И он, владыка Иона, сочетает в себе такой миссионерский дух, характерный для ПЦА — прямой, апостольский такой, буквально, и, в то же время, верность традиционному православию, характерному для РПЦЗ.

А. Козырев

— То есть, есть поговорка «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Но он как раз пошел в чужой монастырь и там вполне утвердился, если так можно сказать.

В. Печатнов

— Ну вот с Божьей помощью, с трудностями, конечно.

А. Козырев

— Ну, то есть, есть еще и приходы Московской патриархии в Америке? То есть, это третье еще такое?..

В. Печатнов

— Да, вот это третья ветвь, но это действительно уже связано с... Действительно, уже там служат наши священники, это тоже такая есть...

А. Козырев

— А вот Свято-Владимирская семинария — само отношение к науке, к богословию как к науке, оно чем-то отличается от нашего духовного образования? Насколько там вот этот уровень знания, допустим, древних языков, чтения каких-то рукописей или сопоставления источников?.. Или все-таки готовят пастырей, и это вещь не обязательная?

В. Печатнов

— Нет-нет, ну конечно, когда я там учился, начинал преподавать отец теперь Иоанн Бэр, ученик владыки Каллиста Уэра, патролога с мировым именем, и уже, в общем-то, мировую известность получил и отец Иоанн Бэр как патролог. Но, вы понимаете, есть барьеры, конечно, для восприятия святоотеческого наследия в США, несмотря на то, что попытки есть, безусловно, и есть люди православные, которые пишут глубокие труды по патристике (и сам отец Иоанн Бэр). Отец Иоанн, в частности, выучил армянский язык — древний, древний извод — для того, чтобы перевести труд Иринея Лионского об апостольской проповеди. Вышел этот труд.

А. Козырев

— Он дошел только на армянском?

В. Печатнов

— Да, он дошел только в армянском переводе, этот труд. Теперь уже переведен на английский язык.

Но есть препятствия, конечно. Препятствия — и языковой барьер, конечно, и культурный барьер, и такой, в общем-то, внутренний барьер, конечно, тоже, потому что все-таки англосаксонская и западноевропейская культура — там есть вот этот очень болезненный изъян такой, который заметили еще славянофилы, вот такой разрыв между умом и сердцем, между мыслью и чувством. Вот эта вот автономная работа рассудка, очень продвинутого, мощного рацио, и, в то же время, немножко оторвано от сердца слишком сильно.

А. Козырев

— Ну это Киреевский писал о Шлейермахере, я помню, анализируя его лекции в Берлине.

В. Печатнов

— Да. В Греции совсем иначе было, совсем другая среда, конечно. (Смеется.)

А. Козырев

— Ну вы говорите, что есть сложности с восприятием святоотеческого наследия. А у нас разве нет сложностей?

В. Печатнов

— Ну конечно, есть!

А. Козырев

— То есть, что, можно сказать, что у нас это прямо хит сезона?

В. Печатнов

— Нет, конечно, есть. Конечно, есть, но греческий язык нам ближе, и тот, кто знает русский и хоть немножко английский, прекрасно выучат новогреческий, а от новогреческого можно потихоньку-потихоньку и к древнегреческому перейти.

А. Козырев

— Но тут, видимо, еще вот какой-то механизм, который в русской культуре наладился, можно сказать, в XIX веке, когда Киреевский и вот отец Климент Зедергольм — это были люди хорошо образованные, светские, которые пришли в Церковь, пришли в Оптину Пустынь к старцам Леониду и Макарию, стали переводить «Добротолюбие», издавать аскетическую литературу. То есть, построили такой «мостик» между светской культурой и духовной культурой. Как мы помним, Гоголь, который говорил, что «на всяком месте странствия своего я хотел бы быть в Оптиной Пустыни. Конечно, я не знаю, насколько мы можем говорить сейчас о существовании такого феномена, когда человек был бы работником и в светской культуре, и в то же время привносил бы что-то в культуру духовную. Ну вот мне кажется, что вы — как раз один из таких редких примеров человека, который успевает потрудиться на обеих нивах.

В. Печатнов

— Ну что вы, что вы... Мои труды — это мизер и нищета. Но...

А. Козырев

— А чему была посвящена ваша работа в Свято-Владимирской семинарии? О чем вы писали диссертацию?

В. Печатнов

— Ну тогда я писал о дискуссии по поводу богослужебного языка в русской прессе в 1905-1906 годах. Ну тогда я иначе видел эту проблему, конечно, языка богослужебного. Но впоследствии я защищал эту работу под руководством Павла Ивановича Мейендорфа, сына отца Иоанна, специалиста по богослужению. И в дальнейшем в Греции я продолжил уже на магистерском уровне изучение литургики.

А. Козырев

— Ну вот о Греции я предлагаю поговорить после небольшой паузы. А пока я напомню нашим радиослушателям, что мы сегодня говорим о современном православном богословии в Соединенных Штатах и в Греции с кандидатом исторических наук, доцентом кафедры философии Университета МИД МГИМО Валентином Печатновым. И после небольшой паузы мы продолжим наш разговор в студии программы «Философские ночи».

В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев, и наш сегодняшний гость — кандидат исторических наук, доцент кафедры философии МГИМО Валентин Владимирович Печатнов. Мы говорим сегодня о современном православном богословии как философии, по сути, поскольку это целостное мировоззрение, которое для православного человека объясняет мир и все, что есть в мире. То есть, оно включает в себя, наверное, и науку, и философию, и другие частные области знания, поскольку вера православная является тем, как говорят, мейнстримом интеллектуальным. И чтобы прийти к этому, наш сегодняшний гость прошел, проделал определенный путь от советского школьника, воспитывавшегося, как многие мы, в традиционной культуре советского атеизма, к человеку, который отправился за океан поискать учености и нашел там эту ученость в православии. И вот мы поговорили об Америке — ну вот, вроде бы, вы закончили одно из лучших духовных учебных заведений в православном мире — Свято-Владимирскую семинарию, но все-таки решили продолжать еще учиться и попытать себя в Греции, да? Вот почему Греция, почему этот выбор — из Нью-Йорка в Афины?

В. Печатнов

— Ну, это было благословение отца Фомы Хопка, который предложил, конечно, и вариант Свято-Сергиевского института в Париже для продолжения учебы, предложил вариант в американских университетах на теологических факультетах. Но у меня как-то сердце открылось Греции, и, значит, там были связи с Салониевским университетом Свято-Владимирской семинарии, личные связи, поэтому я туда поехал.

А. Козырев

— В Салоники, да?

В. Печатнов

— Да, именно с Салониками была связь. И слава Богу, потому что все-таки Афины — это мегаполис с очень напряженным ритмом жизни, сравнимый с Москвой, а в Салониках — вторая, северная столица, но гораздо меньше, ритм жизни спокойный. И вообще, конечно, впечатления о Греции конца 90-х — начала 2000-х годов — это то, что это православная страна, в которой не было того разрыва в церковной традиции, который чувствуется у нас. Конечно, можно сказать, что Церковь существовала и в советское время, что были святые, были старцы, но это были все-таки единицы, да, вы правильно говорили. Церковь была малым стадом. И мы носим в глубинах сознания — мы, кто выросли в советское время, а те, кто родился в постсоветскую эпоху, наверное, в генах — носят вот эту обезбоженность, когда в обществе было принято считать, что Бога нет, когда была антирелигиозная пропаганда, когда массы людей рождались, жили и умирали, ни разу не открыв Евангелие. А в Греции не было такого чудовищного эксперимента. Там было Османское иго, конечно, но храмов тогда не разрушали, а турки, наоборот, не препятствовали строительству новых храмов. И дети неизменно и в Османские времена, в Османскую эпоху получали христианское образование. Церковь не отделена от государства — не в Османской империи, конечно, ни когда я там был, ни, в общем, до сих пор, хотя изменения произошли с тех пор.

А. Козырев

— Изменения в сторону светскости?

В. Печатнов

— Конечно, конечно, да. Везде действующие храмы, иногда очень древние — например, V века. От того места, где я жил, можно было за 10-15 минут пешком дойти либо до базилики Ахиропиитос первой половины V века, либо до церкви преподобного Давида Солунского второй половины V века. Это были действующие храмы, и при этом в храмах службы совершались каждый день, два раза в день — утром и вечером. У нас это тоже есть сейчас, но это, в основном, монастырские храмы — у нас. А в Салониках это было нормой для приходской жизни.

И интересна также практика всенощных бдений в греческой традиции. По греческому типикону, утреня совершается исключительно утром (кроме, конечно, Рождества Христова и Пасхи), поэтому в субботу вечером в приходских храмах и в большинстве монастырей только вечерня служится. Но во многих храмах, и городских приходских, где-то раз в два месяца, или даже ежемесячно, или еще чаще совершается Всенощное бдение — под большие праздники, причем, чаще всего в будние дни совершается бдение, когда праздник попадает на будний день. Богослужение начинается в восемь или девять вечера и заканчивается примерно в один час ночи, чтобы люди могли прийти домой, поспать остаток ночи, а с утра после чашки крепкого кофе — на работу. Так что в Салониках была очень благоприятная обстановка вообще.

А. Козырев

— Я думал, что с утра — на литургию. И подумал: чашка крепкого кофе перед причастием...

В. Печатнов

— Нет, бдение включает в себя литургию.

А. Козырев

— А, включает в себя литургию! То есть, это не просто всенощная...

В. Печатнов

— Конечно, бдение включает.

А. Козырев

— Ага. То есть, и вечерня, и утреня, и потом божественная литургия.

В. Печатнов

— Да-да.

А. Козырев

— Как, собственно, у нас происходит в празднование Пасхи, когда, собственно, литургия служится ночью.

В. Печатнов

— Да, конечно, это единое целое. Так что для действительно православного образа жизни, православия как философии была очень благоприятная обстановка, конечно, в Салониках.

Но в то же время профессора богословского факультета в Салониках, если об этом уже говорить, вели интенсивный диалог с западной мыслью, с западной наукой. Дело в том, что, по крайней мере, для богословского отделения, богословского факультета правилом было: для того, чтобы стать даже старшим преподавателем в этом отделении, нужно было получить диплом в одном из западноевропейских университетов. Поэтому ехали учиться во Францию, в Швейцарию, в Германию, в Италию иногда. На пастырском отделении богословского факультета, по-моему, не было такого требования, но, конечно, в результате все испытали западное влияние в той или иной мере, все профессора. Но большая часть все-таки остались верными православному преданию...

А. Козырев

— Но они учились, тем не менее, там тоже на теологических факультетах, да?

В. Печатнов

— Ну да, ну да.

А. Козырев

— То есть, это не просто образование по физике или по химии, а надо было закончить какой-нибудь теологический факультет во Фрибуре или еще где-то, да? В Тюбинге...

В. Печатнов

— Да, да. В Тюбинге, да. И, в общем-то, да. И они все-таки бились над разрешением современных проблем с точки зрения учений святых отцов и современных православных подвижников. Пример живой у меня — конечно, профессор Георгий Мандзаридис, крупнейший специалист по православной этике в Греции, наверное. Я присутствовал на некоторых семинарах с его участием — для магистрантов организовывались семинары, где участвовали ну не меньше двух профессоров, иногда трое или четверо. Они говорили, а мы сидели и задавали вопросы. И когда...

А. Козырев

— Такие диспуты интеллектуальные, да?

В. Печатнов

— Да, ну, на актуальные проблемы. Тогда особенно актуальны были проблемы биоэтики. И вот когда начинал говорить профессор Мандзаридис, то все замолкали и слушали в два уха, потому что то, что он говорил, было так глубоко и так точно, что просто ах.

А. Козырев

— Но ведь там, наверное, уже был греческий язык, да?

В. Печатнов

— Конечно, конечно. Все на греческом.

А. Козырев

— То есть, преподавание шло по-гречески, и вам удавалось вникать вот в эти точности и (нрзб. — 10:08)?

В. Печатнов

— Да. Ну там были условия. Там богословский факультет университета в Салониках — кстати, университет носит имя Аристотеля, Аристотелевский университет главный...

А. Козырев

— Аристотель был родом из Стагир, которые...

В. Печатнов

— Да, тоже Северная Греция.

А. Козырев

— ...в Северной Греции, Македонии, ближе к Салоникам, чем Афины.

В. Печатнов

— Да. И там была возможность изучить греческий язык в течение года, а уже потом приступать к программе учебной. Поэтому я воспользовался, но мне уже, в общем, через три или четыре месяца после начала изучения новогреческого языка меня мой куратор, профессор стал приглашать на семинары, чтобы я слушал все-таки богословие, а не просто ежедневный греческий, повседневную речь.

А. Козырев

— А вот литургически там есть какие-то особенности, по сравнению с нашей литургией? Ну кроме вот служения Всенощной, сам состав литургии?

В. Печатнов

— Ну, если говорить о Божественной литургии, то, конечно, это область, где наименьшее число расхождений, но все же они есть. И меня это так заинтересовало, что я даже написал работу, посвященную сравнению чина Божественной литургии в России и в Греции, современного чина. Она потом вышла как отдельная книга. Но это, действительно, по существу, детали, конечно. Конечно, детали...

А. Козырев

— Я знаю, что вы автор также и статьи «Литургия» в Большой Российской энциклопедии, да?

В. Печатнов

— Да, было сотрудничество с Большой Российской энциклопедией. Но, конечно, это другая... немножко другой все-таки опыт, другое благочестие, чем у нас, и литургическое благочестие другое. Но, конечно, на мой взгляд, все-таки обмен внутри... в Православной церкви обмен опытом литургическим и литургическими деталями, которые сохранились, или как-то были усвоены и вошли органично в богослужение той или иной Церкви, оно, конечно, обогащает. И очень, конечно, прискорбно, что сейчас вот такой раскол у нас с греческим православным миром во многом, что этого не происходит.

А. Козырев

— Нету общения, да?

В. Печатнов

— Да. Но вот, конечно, особое место для православия, православного подвижничества и для философского образа жизни, как говорили раннехристианские писатели Евсевий Кесарийский, Евагрий Понтийский, они говорили о том, что монах-пустынник ведет философский образ жизни, они так это называли. Это, конечно, Афон, близкий к Салоникам.

А. Козырев

— В эфире радио «Вера» программа «Философские ночи». С вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, доцент кафедры философии МГИМО, кандидат исторических наук Валентин Владимирович Печатнов. Мы говорим сегодня о современном богословии в США и в Греции. И вот как раз вы вспомнили об Афоне — вам, наверное, доводилось бывать там лично, да? И что вообще значит Афон для современного богословия? Это центр, с которым сверяют свои часы все богословские центры мира, это лаборатория новой богословской мысли, или это хранилище традиций и предания православного? Как вы для себя открыли Афон? И менялось ли какое-то ваше представление об Афоне, общение с Афоном по ходу вашего продвижения в богословии как науке?

В. Печатнов

— Ну, мне кажется, что если все-таки взять за скобки вот этот печальный факт раскола, то, безусловно, место богословия — Афон, если следовать изречению древнему «Тот, кто правильно молится, есть богослов». И действительно, начиная с конца 60-х годов ХХ века на Афоне произошло монашеское возрождение, связанное с именем старца Иосифа Исихаста. То есть, произошло, с одной стороны, восстановление практики «умного делания», которая имела место под руководством очень опытных подвижников, таких, как сам старец Иосиф, были и другие, независимые даже от него, старец Емилиан Вафидис, многие годы бывший игуменом монастыря Симонопетр. То есть, с одной стороны, вот именно молитвенное возрождение, а рука об руку с ним шло восстановление общежительства, общежительной жизни. Потому что до действительно 60-х годов все монастыри Афона греческой традиции были идиоритмическими, то есть, монахи жили каждый сам по себе, сходились на службы, но это уже не общая жизнь, это не общее стремление на одном дыхании к общей цели, которая была установлена.

А. Козырев

— Киновный, да? Киновийный монастырь.

В. Печатнов

— Да. И вот это восстановление жизни такой — и внутренней, и внешней, главное, конечно, внутренней. Но символом вот этого монашеского возрождения является книга под названием в русском переводе «Входное» архимандрита Василия Гондикакиса, который долгие годы был игуменом Иверского монастыря на Афоне, где знаменитая Иверская вратарница. И это действительно книга, где отец Василий пишет, что в литургическом опыте православия человек входит буквально, входит духом и потом всем существом в то единство православия, в то единство церковное, которое характерно для православия, где нет разрыва между богословием и философией, не должно быть, по крайней мере, так и нет разрыва между канонами и молитвой, иконами и Библией, где все это вместе приживается.

А. Козырев

— Как в бинокле, да? То есть, два окуляра совпадают в единый образ, да?

В. Печатнов

— Так что вот эта вот богословская книга удивительная...

А. Козырев

— По-русски она есть?

В. Печатнов

— Она переведена, да, несколько изданий выдержала, хороший перевод. И поэтому Афон, конечно, призван быть таким ориентиром — ориентиром молитвенным, прежде всего. Тем местом встречи с Богом, от которого уже или в котором все в правильном свете видится, все видится в истинном свете.

А. Козырев

— Ну, кстати, на Афоне же и наши русские выдающиеся богословы проводили время — и архимандрит Киприан Керн, и архимандрит Софроний Сахаров тоже в разное время, но подвизались на Афоне.

В. Печатнов

— Да, конечно, конечно. Но это было немножко раньше.

А. Козырев

— Ну, а уж если совсем раньше, то можно вспомнить и Константина Леонтьева, который, будучи консулом, посещал Афон и написал четыре письма с Афона, которые до сих пор являются таким введением как бы в монастырскую культуру афонскую для современного читателя.

В. Печатнов

— Да. И вот, кстати, об отце Софронии нужно сказать, что он очень-очень уважался в Греции среди среды православных мыслителей. И тот же отец Георгий Мандзаридис очень воспринял слово и мысль отца Софрония и интегрировал их в свои труды, посвященные современным проблемам. Поэтому там, конечно... И, конечно, учитель и наставник духовный отца Софрония — святой преподобный Силуан Афонский. Конечно, это исток. И когда я поступил в Свято-Владимирскую семинарию, то первая книга, которую мне порекомендовал отец Фома Хопка, как мой духовный наставник, были вот писания Силуана Афонского. Он сказал, что «вот где аутентичное христианство».

А. Козырев

— Ну, а вы тогда еще не были на Афоне. А потом вам довелось побывать на Афоне, да?

В. Печатнов

— Конечно, конечно. Я там был семь раз, и, в том числе, конечно, на мельнице, где подвизался в свое время святой Силуан. Там, конечно... Но вот, конечно, дух преподобного Силуана — он присутствует и в русском монастыре, и в греческих монастырях. Там, конечно, знают и уважают вот этого человека, который молился за весь мир.

А. Козырев

— Ну вот вы русский человек, а вам довелось изучать православие за рубежом прежде, чем вы вернулись в Россию. Есть какое-то особое видение, вот когда ты к вере относишься не через свою национальную традицию? Ну вот многие воспринимают православие как русскую веру, а потом удивляются — оказывается, у сербов есть еще, у румын, и эфиопы, может быть, молятся. Есть что-то в таком подходе? То есть, для вас православие — это тоже русская вера? Или все-таки это нечто большее?

В. Печатнов

— Ну это вселенская вера и полнота христианства, безусловно. Безусловно. Но, конечно, я русский человек, и мне, несмотря на то, что в богослужении я окунался сначала в англоязычную стихию, потом в грекоязычную стихию, но сейчас я предпочитаю русское богослужение, традиционное.

А. Козырев

— Не сложно было переучиваться?

В. Печатнов

— Переучиваться чему?

А. Козырев

— Ну, если вы молитвы по-английски учили?

В. Печатнов

— Ну, нет, я тогда уже параллельно это все, и даже в домашней молитве, конечно, больше на русском, естественно... Но вот, конечно, мне ближе русское православие.

Вспоминается мысль Сергея Сергеевича Аверинцева, когда он сравнивает русское благочестие и греческое благочестие, когда он, отталкиваясь от того, что главное в благочестии — это молитва и умное делание, и духовная брань... И Сергей Сергеевич писал, что по праву в греческой традиции вот это умное делание и духовная брань называются искусством, по-гречески «техни» или «тэхны». И вот он говорит о том, что подход византийца «техничен» — от этого слова «техно», «искусство». И вот к духовной жизни подходит со знанием дела, вот с этой техникой, отработанной веками, проверенной тысячами примеров. А русское православие — оно более эмоциональное, более горячее, что характерно для более молодой цивилизации, в то время как греческое благочестие — оно отражает тот факт, что византийская, греческая цивилизация давно созрела, а вот русская — она все же сравнительно молодая цивилизация и вот с жаром, эмоциональная по сравнению с греческим.

А. Козырев

— Ну, видимо, поэтому архимандрит Киприан Керн любил Афон и греков. Он был человек очень эмоциональный, и вера ему сообщала вот эту, если так можно сказать, схоластику веры, школу веры.

А. Козырев

— Ну, и логосное начало... наверное, место логоса такое.

В. Печатнов

— Да.

А. Козырев

— А вот как вы отнесетесь?.. Я вот, поскольку в этих учебных заведениях, к сожалению, не бывал, а вот в Сергиевском институте я был и даже стажировался там, и вот такой Николай Михайлович Осоргин, знаменитый литургист и регент, он говорил, что вот по православной литургии можно изучать все богословие. То есть, вот литургия и литургика — даже не столько литургия, как литургика, вся совокупность православных песнопений — это есть квинтэссенция богословия. Так это для вас? Или все-таки это недостаточно, вот нужно читать отцов, нужно изучать труды? Литургика — это, скорее, вот такое «пение души» уже.

В. Печатнов

— Нет, ну это, конечно, как говорил еще в V веке Викентий Леринский, «закон молитвы есть закон веры». То есть, это источник богословия, конечно, источник богословствования. И нельзя быть богословом и быть вне литургической жизни Церкви. Но, в то время, конечно, необходимо сейчас читать и святых отцов, и библейские исследования иметь в виду. Но это все получает правильную основу и правильное как бы видение в богослужении, через богослужение, когда мы это сочетаем с нашим богослужебным литургическим опытом.

А. Козырев

— Ну что же, я очень благодарен вам за этот интереснейший разговор, потому что ваш личный путь — это еще и путь становления личности, путь становления ученого. Может быть, он кому-то послужит примером, уроком. Но сегодня надо молодому человеку обязательно ехать по вашим стопам, или все-таки в России можно попытаться поучиться?

В. Печатнов

— Ну, я думаю, что, учитывая ситуацию, в России, конечно. Учитывая ситуация.

А. Козырев

— Ну да. Сегодня ведь, вообще говоря, мир онлайна, да?

В. Печатнов

— Всяческого, да.

А. Козырев

— ...всяческого онлайна. И все-таки иметь что-то не в онлайне лучше, чем даже в самых лучших центрах общаться через зум, наверное. Но я благодарен Валентину Владимировичу Печатнову, доценту МГИМО, за наш сегодняшний разговор о православии в Америке и в Греции. И мы видим, насколько многообразна, богата и полна замечательных имен история Православной церкви в совсем недавнем прошлом и настоящем. И мы видим, что Церковь живет, мысль православная живет, православная философия живет, и в этом залог будущности христианства в современном мире.

В. Печатнов

— Спасибо, Алексей Павлович!

А. Козырев

— Спасибо большое! До новых встреч в эфире программы «Философские ночи».