У нас в гостях был настоятель храма Бориса и Глеба в городе Мосальске Калужской области, руководитель Молодежного отдела Песоченской епархии священник Владислав Береговой.
Мы говорили о том, может ли место пребывания человека влиять на его духовную жизнь, и можно ли сказать, что в маленьких деревнях человек ближе к Богу, чем в мегаполисе. Отец Владислав размышлял над вопросами о смысле и целях жизни христианина, а также о том, что такое духовность, как она может проявляться в человеке, и как можно с духовной пользой проводить время в любом месте, в том числе, в транспорте. Наш собеседник ответил, как найти баланс между постоянным желанием профессионального возрастания с поиском все новых возможностей, и умением радоваться и ценить то, что уже есть с благодарностью за это.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
– Добрый вечер, дорогие друзья. Меня зовут Александр Ананьев. И сегодня я опять буду говорить о насущном, задавать свои вопросы неофита и внимать мудрым ответам своего собеседника. Прежде чем я представлю своего собеседника, хочу поделиться своими переживаниями и озвучить тему нашего сегодняшнего разговора. Каждый раз, как наступает лето, мы с женой садимся в нашу машину и выезжаем за пределы нашего большого мегаполиса, который называется Москва. И каждый раз, когда мы оказываемся в маленьких городках типа Калуги, Суздаля, а может быть, еще меньших размеров, в каких-то деревнях, я выхожу из машины, выключаю двигатель, слушаю пение птиц, чувствую запах дыма из печных труб, смотрю в глаза проходящим мимо людям – спокойные, счастливые глаза, захожу в маленькие храмы и церкви в деревнях и в маленьких городах, и меня не покидает вот какое ощущение: мне кажется, что в маленьких городах, в деревнях, в российской провинции человек ближе к Богу, чем тот, кто живет в мегаполисе, в окружении шума, в мощнейшем информационном потоке, в окружении всякого рода искушений. Так это или нет? Вот мой вопрос неофита сегодня. И на этот вопрос сегодня будет отвечать большой друг, потрясающий собеседник, человек, который готов обеспечить скорую духовную помощь не просто жителям своего маленького города, но всей России, человек, который говорит просто о сложном и спасает от уныния, священник храма Бориса и Глеба в городе Мосальск Калужской области, руководитель молодежного отдела Песоченской епархии, священник Владислав Береговой. Добрый вечер, отец Владислав.
Протоиерей Владислав
– Добрый вечер, дорогой Александр и все дорогие наши слушатели.
А. Ананьев
– Во-первых, я поздравлю вас со всеми праздниками, которые прошли и которые еще будут, потому что из-за этой пандемии мы с вами давным-давно не встречались. Во-вторых, я поздравляю вас с тем, что у вас на 15 тысяч выросло число подписчиков в вашем аккаунте «Скорая духовная помощь». Потому что еще недавно было 50, соответственно, сейчас смотрю – уже 65 с половиной тысяч. В чем секрет вашего успеха, да, хочу спросить, в чем секрет того интереса, который испытывают люди со всей страны и приходят к вам, зачем они к вам приходят и что они у вас получают?
Протоиерей Владислав
– Вспоминается замечательная песенка из одного советского мультфильма «Какой секрет? Какой секрет? Секрета никакого нет!» На самом деле просто соцсети, и работа священника в соцсетях действительно должна быть работой, а не просто легким времяпрепровождением. Надо постоянно в них жить, как ходить на работу. Сколько человек на работе время тратит? Достаточно долго –восемь часов, десять часов. Вот, в принципе, работа в соцсетях, она занимает не меньшее количество времени. Потому что необходимо продумать какой-то текст для поста или снять какое-то видео, потом необходимо поговорить с подписчиками в комментариях, потом необходимо ответить на их вопросы, которые они пишут личными сообщениями, потом следующий пост, ну а потом еще подумать, с кем бы осуществить какую-нибудь коллаборацию, с кем бы провести прямой эфир – со священником, матушкой, с психологом или каким-нибудь известным общественным деятелем – вот чтобы подписчикам было интересно. Это очень важно. Ну есть еще небольшой такой, совсем маленький секрет прибавления последних там тысяч – просто меня порекомендовали несколько хороших блогеров, у которых по сто, по двести тысяч подписчиков. Их подписчики их послушали, прислушались, посмотрели, зашли и подписались. Так что без помощи друга, без поддержки коллег по цеху тут никак не обойтись.
А. Ананьев
– Ну вот чтобы нашим слушателям был понятен масштаб происходящего, я отдельно подчеркну: население города Мосальск Калужской области на 2020 год – 4 тысячи 165 человек, с отцом Владиславом – 4 166 человек. При этом количество подписчиков у отца Владислава – 65 с половиной тысяч. Вы чувствуете разницу – в десятки раз больше, то есть такой огромный город, населенный удивительными людьми.
Протоиерей Владислав
– Да, живыми людьми на самом деле. Ведь как многим кажется: да что это, соцсети, да, какая-то виртуализция, какая-то ярмарка тщеславия, что она дает? Ну это живые люди, которые потом перестают бояться священников – я хочу именно акцентировать на этом внимание. Потому что когда провожу опрос раз в полгода, что вам дает моя страничка и странички подобных же священников-блогеров, они пишут: мы перестали бояться своих приходских священников. Кто-то вернулся в храм, потому что когда-то был кем-то обижен, тем же священником, или свечницей, или просто прихожанином. Кто-то впервые стал вообще слушать о христианстве, хотя когда-то в детстве был крещен, вдруг напоролся на страницу священника, заинтересовался каким-то интересным заголовком, прочитал, прочитал что-нибудь еще, понял, что священники не такие уж и страшные, как это кажется, или когда согласно тем стереотипам, которые им внушило там общество или друзья. Потихоньку, осторожно, напуганные еще там, прислушиваются, а через некоторое время становятся прихожанами тех храмов, возле которых живут. Поэтому если бы у каждого священника, у каждого-каждого из сорока тысяч священнослужителей Русской Православной Церкви было желание не просто вести страничку в соцсетях, в которую постят ну что попало, а с конкретно миссионерские страницы, если бы у каждого было хотя бы по сто человек активных подписчиков, представьте себе, сколько было бы воцерковленных православных христиан на территории нашей необъятной родины – огромное, безумное количество. Храмы были бы переполнены. Ну сейчас почему-то священство не хочет искать новую паству в соцсетях, а думает найти ее где-нибудь в другом месте. А где? Где еще священство не было, где оно не представлено? Везде – в вузах, сузах, на улицах – священство везде, кроме как в соцсетях. В некоторых популярных соцсетях, в которых там сотни миллионов пользователей, количество священнослужителей проповедующих буквально три, пять, семь человек.
А. Ананьев
– Я очень хорошо помню вашу шутку, когда мы встречались: еще можно подниматься на крыльцо в дома к людям, стучаться в двери и предлагать им поговорить о Боге, на что они скажут: нет, мы не будем говорить о Боге, мы православные.
Протоиерей Владислав
– А здесь ты, получается, стучишься к ним домой, вечерком, когда они лежат на диванчике, думают, что бы такого хорошего послушать перед сном – о, батюшка, ну послушаем, интересно. Так потихонечку Церковь наполняется людьми.
А. Ананьев
– Неспроста я начал разговор с вашего вот этого замечательного аккаунта «Скорая духовная помощь». Ну, во-первых, мне приятно об этом говорить и пригласить, может быть, наших слушателей, которые еще с вами незнакомы. А во-вторых, у меня есть предположение, отец Владислав, что вот эта работа в социальных сетях, работа в этом информационном потоке, в интернете, стала для вас, как для человека деятельного, активного, живого, ищущего выхода в ситуации, когда вы оказываетесь в маленьком городе. У вас же есть опыт жизни в большом городе, в мегаполисе – вы, если я не ошибаюсь, родом из Киева, где жили, учились. И вот вдруг оказались в маленьком городе. Мне интересно, это очень важно для меня, как человека, который, крестившись в 40 лет, в 42 года задумался: а не переехать ли в маленький город, чтобы моя духовная жизнь стала более богатой, насыщенной и результативной. Что вы почувствовали, что переменилось в вас, когда вместо шума большого города вы оказались в тишине практически поселка?
Протоиерей Владислав
– Я подумал, что, как говорил классик, надо что-то менять в консерватории. Я подумал, что надо что-то менять в семинариях и духовных учебных заведениях. Потому что вместо того, чтобы годами изучать догматическое богословие, патрологию, экклесиологию и какие-то духовно-практические дисциплины, необходимо изучать элементарные методы выживания в провинции. Допустим, за годик разобраться в Ветхом и Новом Завете, догматическом богословии, катехизисе, а потом четыре года вот изучать плотничество, агрономию, технические инструменты, которыми должен уметь пользоваться священнослужитель в провинции, всякие там культиваторы, газонокосилки, насосы всевозможные, как починить собственными руками дом, который разваливается постоянно, в течение всей своей жизни – что-то там прилепил, что-то отвалилось, что-то починил, что-то опять отвалилось, что-то новое купил, что-то старое за это время уже проржавело. Священник должен быть мастером на все руки, как Спаситель. Священник должен быть сыном плотника. Вообще слово «тект», «тектон», которое переведено в деревянной Европе как «плотник», но скорее переводится как «строительных дел мастер». Господь был мастером на все руки. Где там, много деревьев-то в Иерусалиме или вообще в Израиле найдешь, камней много. Строительных дел мастер должен был уметь построить дом из камня, ну и мебель, конечно, выстругать из древа. Так и священник должен быть настоящим тружеником. Вот с этим я столкнулся в этом городочке в первый момент и понял, как остро мне не хватает специализированных знаний – как посадить дерево, как прополоть все эти огороды, чтобы ничего там не испортилось. Ну, в общем, агрономией надо заниматься и животноводством. Вот я здесь, конечно, несколько утрирую, но если учесть, что подавляющее большинство выпускников семинарии распределяется по маленьким городочкам, деревням и селам, такие знания крайне необходимы. А далеко же не все выпускники семинарии жители деревень, но тем не менее многие из них распределяются именно в них. Так что ребенок должен быть, точнее воспитанник должен быть подготовлен к суровой школе жизни. А уж тем более, если тебе дадут восстанавливать храм какой-нибудь древний, ты же должен все это знать и понимать, как правильно гидроизоляцию сделать, как восстановить, как реконструировать, какие документы необходимо собрать. Тебе приходится этим заниматься уже намного позже, и тебе этих знаний крайне не хватает в начале этого жизненного пути.
А. Ананьев
– Ну вот сейчас я думаю, что вы можете уже написать методичку: деревенский быт и выживание в провинции. И открыть свой собственной курс в семинарии, я думаю, что он будет пользоваться невероятным успехом, потому что это действительно важно. И я вот пытаюсь себе представить, по сути, молодого парня, который родился, учился, вырос в городе, и вот он оказывается в деревне, где действительно надо брать в руки и молоток, и пилу, и лопату, и все-все-все, и знать, как что растет – это же действительно целая наука. Но на самом деле я спрашиваю вас немножко не об этом. Хотя я ожидал, что вот этот бытовой аспект, он действительно окажется чрезвычайно важен. И когда ты сидишь в городе и фантазируешь о том, как здорово было бы в деревне и сразу предстаешь себя этаким Толстым у плуга, за которым бегут какие-то детишки, ты фантазируешь, и твои фантазии далеки от реальности.
Протоиерей Владислав
– Да, надо очень много инструментов купить: культиватор там, газонокосилку, там циркулярную пилу, лобзик, болгарку, у тебя должны быть наборы всевозможных этих насадок, наконечников, то есть ты должен разбираться, чем там ламинат шестой толщины отличается от ламината там десятой толщины ну и так далее. В общем-то, да, надо иметь какую-то еще материальную базу перед тем, как куда-нибудь приехать. Потому что если что-то строить, надо чем-то строить, без молотка куда уже ехать-то, без молотка никак. Ну слава Богу, у многих – последнюю фразу скажу, – у многих священников все равно есть там свои родители, отцы, матери, тещи, свекры, которые все равно на первых порах, конечно, крепко помогают. И надо сказать, кому-то помогают до конца дней своих. И не всегда состоятельный священник – это священник, которого кормит приход. Иногда просто кормят его же собственные родители или родители супруги. Таких ситуаций, насколько я вижу вокруг себя, очень много. Давайте так, я сейчас не могу процент вам сказать, о количестве, но очень много.
А. Ананьев
– Вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера». Вопросы неофита задаю я, меня зовут Александр Ананьев. А на них отвечает священник храма Бориса и Глеба в городе Мосальск Калужской области, руководитель молодежного отдела Песоченской епархии, священник Владислав Береговой. И я наблюдаю за тем, как вы проводите литургии в этом удивительном, с тяжелой судьбой, храме Бориса и Глеба в Мосальске, и радуюсь тому, что храм преображается, храм восстанавливается. И ваше деятельное участие с молотком, пилой и лопатой в руках, вот в буквальном смысле, я в этом ничуть не сомневаюсь, преображает этот храм.
Протоиерей Владислав
– Это есть такое. Вот возвращаясь к вашему вопросу по поводу духовной жизни в провинции, я бы, конечно, выразил бы, с вашего позволения, некоторый скептицизм. Имея возможности сравнить и город, и провинцию, большой мегаполис и небольшой городочек, я вижу, что под общий знаменатель ставить, конечно, нельзя никого. Есть невероятные там подвижники духа и благочестия в больших городах, на больших площадях, среди шума, гама и невероятных скоростей и есть совершенно там духовные раздолбаи в самых святых местах. Если бы само место делало человека святым, то, наверное, во всех монастырях, во всех храмах мы видели бы только святых, и не было бы никаких скандалов среди монастырей, и не было бы никаких вынужденных запретов в священнослужении и снятия сана. А такие ситуации мы тоже, к сожалению, знаем. Поэтому, конечно, скажу словами классика, что не место красит человека, а человек место. И в провинции, к сожалению, людей в храмах меньше, чем в городах. Можно, конечно, предположить, что в процентном соотношении их ровно такое же количество, да, просто когда в какой-нибудь Москве, где живут миллионы людей, храм переполнен, потому что туда ходит один процент от ста тысяч, живущих в ближайшей окрестности. А если в нашем городке ходит там один процент, значит, тридцать человек в храме, то это как бы крайне мало, но процентное соотношение то же самое. Просто мне всегда казалось, что человек, который ближе к земле, ближе к пониманию того, что если Господь не пошлет дождик, не даст солнышка, не оградит твой дом от урагана и не будет как-то деятельно участвовать в твоей конкретной жизни, то такой человек, он будет острее нуждаться, острее чувствовать необходимость в Боге и в храм прибегать хотя бы из таких же соображений там: «Господи, помоги! Господи заступи! Подай, Господи! Защити, Господи!» Но мы видим людей, которые крайне вот нуждаются в Божией помощи, но при этом совершенно Бога не чтут и не помнят, как будто Его и нет. То есть нет, к сожалению, вот этого вот чувства защищенности, нет необходимости у людей вот это прочувствовать, осмыслить. К сожалению, это так есть. И поэтому что в городе, что в маленьких городках, процент воцерковленных, наверное, людей совершенно одинаков. Место человека ближе к Богу не делает. Хотя должно было бы. Наоборот, иногда, знаете, вот ведь душевным иногда можно подменить духовное. И человек в провинции, он расслаблен, допустим, если какие-то средства к существованию есть, ему необходимо постоянно работать, работать за крайне небольшие средства, чтобы как-то выжить. Если жизнь более-менее размеренная, то казалось бы, природа, птички, травка, цветочки, хороший свежий воздух, там летающие аисты над домом должны тебя как-то раскрепощать и, как Канта, убеждать в том, что Господь существует, как он там говорил, что удивляло две вещи больше всего в жизни: звездное небо над головой и голос внутри себя нравственный. Так вот иногда человек, живущий в провинции, полностью удовлетворяется вот в душевном плане внешней красотой окружающего мира, и хорошо, ему спокойно. А вот городскому человеку, который кроме стекла, бетона, там жары, постоянных поездок и перемещений в транспорте ничего не видит и не может найти отдушину в созерцании там природы, то он устремляется к Богу: дай-ка в храм схожу, может, там полегчает. И в храме легчает. Так вот интересный парадокс, мне кажется, имеет место быть.
А. Ананьев
– Отец Владислав, вы фактически ответили на мой незаданный вопрос, который я хотел как раз задать следующим: насколько отличается в духовном плане и в душевном опять же – очень здорово, что вы провели такую границу между двумя этими вселенными, – в провинции и в большом городе? Потому что у меня было восприятие как раз такое: люди более одухотворены, живя тихой, размеренной деревенской жизнью. А потом в деревне же сохраняются традиции более бережно, чем в городе. Город безжалостно смывает все традиции, они не остаются уже через поколение.
Протоиерей Владислав
– А все зависит от того, как светская власть тяжелым сапогом атеиста прошлась по этому городу. Если все храмы были закрыты еще в 30-х годах и не открывались до 90-х, нет никаких традиций. И убедить людей в существовании Бога, необходимости ходить в храм и вообще в существовании какой-нибудь духовной жизни и системы нравственных ценностей, кроме советских, невозможно. Должно, наверное, целое поколение другое родиться. И опять же, каким оно рождается – тоже безрелигиозным, потому что их родители воспитали вне веры в Бога. Я каждый раз, когда прихожу в первый, второй класс в наши начальные школы, с грустью констатирую факт, что дети совершенно не знают о Боге ничего. Если первоклашку спросить, где родился Христос, в день Рождества Христова, они, как правило, говорят: в России. Есть такой грустный факт. И, в принципе, спрашиваю, у кого дома иконы есть, там два-три человека даже руки поднимут. То есть видно, что родители тоже особо не молятся. И у них абсолютное отсутствие каких-либо знаний о Боге. Поэтому слушают тебя с таки невероятным интересом, такой отклик живой и трогательный, вопросов огромное количество у всех классов, от первых до старшеклассников. То есть чувствуется огромная вот лакуна информации о Боге, потому что никто с ними об этом не говорит. В городах в принципе худо-бедно кто-то знает, уже потому, что ты растешь в христианской культуре, вот изучая русскую литературу, ходя по русским музеям. Если уж про Москву говорить, то, извините, как можно ходить по Третьяковке, разбираться в русском искусстве классическом, не зная никаких евангельских историй. То есть это хотя бы на слуху у тебя что-то есть, что-то слышал там про крещение Христа, естественно, про рождение Христа, про явление Его народу или какие-нибудь другие евангельские истории, которые так или иначе связаны с русским искусством. Кстати, вот касающееся духовного и душевного: если сельский житель отдыхает на природе, то городской человек, он напитывается душевностью в концертных залах, в музеях, вот и других храмах искусства, то есть он тоже все равно ищет, ищет какого-то отдохновения для души.
А. Ананьев
– Да, как человек, который периодически соприкасается с современным искусством, в первую очередь с современным, уж так получается, все-таки я осмелюсь напомнить, что искусство, само слово происходит от слова «искус» – то есть искушение. И едва ли вот в современном понимании, не все, конечно же, но по большей части, современное искусство, современная музыка, современный кинематограф, даже современная живопись приближает нас к Богу. Она скорее заставляет нас снова и снова переживать какие-то искушения. И спроси меня, идет ли нам это на пользу, я не смогу ответить, я не знаю. Мне кажется, что оно, ну оно делает нас образованней, оно делает нас разностороннее, но делает ли оно нас ближе к Богу – едва ли. Хотя это мое частное мнение.
Протоиерей Владислав
– Конечно же, не все в современном искусстве все так плохо, как может показаться. Но в целом в эпоху постмодернизма все очень плохо. Потому что о Боге культура теперь не говорит. Сама культура, она от слова «культ». Если культура не приближает тебя к религиозному почитанию, поклонению Богу, источнику всей красоты, то грош цена этой культуре и кинематографу, и изобразительному искусству, и музыке. Найдите мне хоть одно произведение Баха, которое не было бы посвящено Богу. Если внимательно вникать в классическую образцовую музыку, или изобразительное искусство, литературу, как можно не задуматься о Боге. Ведь нельзя же никакому талантливому человеку, вот сказать тебе: «Бог есть и не спорь» – человек никогда это не примет. То есть любое искусство должно заставить задуматься и подвести человека к самостоятельному решению, к этому выбору, есть Бог или нет. А если есть, то Кто Он. А если Христос, откуда в мире столько зла? Дело в моей свободе, дело во мне? И многие другие там религиозно-философские вопросы должен человек решить самостоятельно. Ну а что касается опять же искусства, апостол Павел говорит о христианской общине, что должны быть между вами разногласия, для того чтобы определились искуснейшие. Ведь искусство не только от слова «искушение», но и от слова, можно сказать, «самый лучший», «лучший из всех». Ведь мы в картинных галереях выставляем не детские рисунки великих художников, а те произведения, которые до глубины души доходят и вызывают у человека глубинные размышления о смысле бытия и бренности всего сущего. Поэтому здесь Марья-искусница, да. Не искушательница, а все-таки искусница, то есть девушка, которая умеет блистательно там вышивать ковры и прочее. Понимая, что современное искусство, если не говорит, не обращается к вот половым инстинктам человека, то никто и ходить не будет. Мы это видим, к сожалению, и в театральном искусстве, в кинематографе и в публицистике, то есть во всем. Искусство теперь хочет быть задорого проданным очень быстро. Поэтому приходится обращаться к низменным инстинктам человека и на этом играть, и на этом становиться популярным. Мне кажется, сейчас в театр, в котором ставят какое-то классическое произведение Чехова, где «Три сестры» это действительно три сестры, а не три мужика в женских платьях, уже, наверное, никто и не пойдет.
А. Ананьев
– Вот мы вместе с женой поставили небольшой, но очень трогательный спектакль в МХАТ имени Горького, и как только нам будет разрешено мы продолжим этот спектакль играть, он называется «Двенадцать непридуманных историй». Мы все-таки можем утверждать, что разговор со сцены о Боге, он востребован, он нужен, и люди с радостью приходят, каждый раз аншлаг. И, кстати, вас приглашаю, как только у нас опять будут приглашены зрители в зал.
Протоиерей Владислав
– Приятно, спасибо. Очень приятно и отрадно. Как только вся эта пандемия закончится, будь она неладна, конечно, руки в ноги, сразу к вам.
А. Ананьев
– Ровно через минуту полезной информации на радио «Вера», мы продолжим разговор. Я хочу поговорить о генетической памяти, которая, может быть, сохранилась в деревне лучше, чем городе, а также ни много ни мало о смысле жизни. Не переключайтесь, будет интересно.
А. Ананьев
– Мы продолжаем разговор со священником храма Бориса и Глеба в городе Мосальск Калужской области, руководителем молодежного отдела Песоченской епархии, священником Владиславом Береговым, он у нас сегодня в гостях. Я Александр Ананьев. И почему у меня, отец Владислав, возникло ощущение, что человек в деревне ближе к Богу, чем человек в большом городе – а именно такая тема нашего сегодняшнего разговора – уточняю для тех, кто к нам только что присоединился. Когда ты идешь по городу, ты с вероятностью 99 процентов не услышишь того, что ты услышишь, проходя по деревенской улице. Это яркое воспоминание из моего детства, потому что фраза прозвучала для меня неожиданно, и даже как-то меня немножко испугала: старушка, говоря с моей мамой, сказала: ну, помогай тебе Бог. Вы понимаете, может быть, она не знает, где родился Спаситель, но где-то вот в генетическом коде у нее вшита близость к Богу. Может быть, даже просто это выражается на словах. Может быть, она ходит в храм на Пасху и на Рождество. Но даже вот на разговорном уровне «Бог в помощь», «помогай тебе Бог» или даже «уж Боженька тебя накажет» – я и такое слышал от старушек в деревне. Но все равно даже на этом уровне Бог ближе там, чем в городе. Разве это не так?
Протоиерей Владислав
– Ну не под общим знаменателем, однозначно. Если этой бабушке смогли передать веру ее бабушки, если храм вдруг в ближайшей, не знаю какой зоне, там десятикилометровой, не закрывался в советское время или хотя бы священник где-нибудь на дому служил в советскую эпоху, то естественно, это все могло остаться. То есть в тех семьях, где в храм никто не ходил никогда, оно все постепенно вот замыливалось и забывалось. И даже элементарная статистика говорит, что в провинциальных городах и в глухих областях России, далеких от центра, советская власть намного более успешна была в борьбе с Церковью, чем в центральном регионе. В той же Москве, в том же Питере всегда можно было при желании прийти втихаря в храм или хотя бы рядом помолиться. Некоторые культовые сооружения сохранялись, уже просто своим видом напоминали тебе о Боге. А если это изживалось десятилетиями, то сохранить веру было крайне сложно, конечно же. Но в целом, если она была сохранена, вот на таком бытовом уровне она передавалась. И опять же, когда я среди подписчиков проводил опросы, что повлияло вообще на то, что вы сейчас православный христианин, очень многие писали, что наша бабушка, которая молилась по ночам: я там засыпал, она что-то читала, тебя крестила, вот говорила такие же слова, которые вы сейчас припомнили, с упоминанием Бога, и не как поговорку, именно от сердца, от души, ведь все зависит от интонации, вот, и где-то оно засело глубоко в душе. Это, может быть, не сыграло на твою там колоссальную религиозность к двадцати, тридцати годам, а потом всколыхнуло и всплыло. Когда человек сталкивается с какой-нибудь жизненной проблемой тяжелой, которую может разрешить только Господь, он вдруг вспоминает свою бабушку, которая когда-то говорила о Боге. Ты идешь в храм, и дай Бог, чтобы ты там еще столкнулся с хорошим священником, который тебя за ручку возьмет и к Богу приведет.
А. Ананьев
– А вот теперь мы переходим, наверное, к самой важной части нашего разговора, к части разговора о смысле жизни. Вопрос в лоб: в чем смысл жизни, отец Владислав?
Протоиерей Владислав
– Нельзя сказать, что он у каждого свой, как, наверное, любят говорить в современном обществе и тем самым низводя его к проблеме отсутствия объективной истины. Если у каждого свой смысл жизни, то его просто нет. Ты считаешь смыслом жизни что угодно, при этом от тебя большего и не спрашивается. Считай, что хочешь, думай, что хочешь, главное будь активным элементом общественной жизни, не будь антисоциальным человеком, приноси пользу обществу, семье и верь во что хочешь, – так говорит современное общество.
А. Ананьев
– Я так и сам думал до недавних пор, когда мне было 20, 25 даже 30, я тоже был уверен, что в общем, это очень близко к тому, чтобы считаться смыслом жизни: никому не вреди, будь успешен, реализуй себя, и все будет хорошо с твоим смыслом жизни. Воспитай детей, да, да, да....
Протоиерей Владислав
– А там вообще берешь, что хочешь. Лопух вырастет на могиле твоей – хорошо, там вечность банька с пауками – ну хорошо. Переродишься в улитку – ну тоже хорошо. Будешь жить вечно с Богом – ну и ладно там. Вообще перестанешь существовать – ну да ладно. Ты, главное, приноси пользу обществу, ты не сильно вреди ему – вот, собственно, все, что от нас требует мир. Ну и в принципе, если говорить об этом вопросе с точки зрения государства, ну в каком-то смысле оно и право. Ну а что получается, что подойти к человеку, который копает яму, вот классический вопрос, например: «Что делаешь? – Яму копаю. – Тяжело? – Да, тяжело. Ну такой грунт тяжелый, сложный. – А зачем? –Не знаю. – Скажи, так ты и не погреб собираешься строить, и не гараж, и не могилу, что ты собираешься сделать потом? – Не знаю, просто копаю. – А, ты просто хочешь стать сильнее? – Да нет, я просто копаю. – Слушай, а ты безумец, наверное». Может быть, так вслух не скажешь, но подумаешь и отойдешь. Каждый, кто скажет: ну действительно, да, человек немножко не в себе. И каждый из нас, который не имеет цели, окончательной цели в своей земной жизни, которая распростирается дальше, чем после твоей смерти, похож на этого человека. Ты все время копаешься во всех своих там жизненных проблемах, что-то решаешь там, ставишь себе цели, одни цели являются средством достижения следующих целей, чуть больших, чем эти средства. А совокупность там достигнутых целей все равно является средством для достижения еще большей какой-нибудь цели. А цели всей твоей жизни, что по смыслу равняется смыслам, нет. То есть зачем ты вообще живешь. Да, ты работаешь, чтобы есть, что ешь, чтобы дальше продолжать работать, а работаешь опять, чтобы что-то съесть, чтобы тебе на голову не капало. Ну а когда ты съел что-то, ты получаешь силы, чтобы дальше работать. А потом смерть и все. Подожди, а зачем это все было, вообще зачем? Ну если есть смерть как объективная данность, которую ни один человек не может преодолеть, умирают все, и грешники, и праведники, олигархи и бедные люди, все умирают. И далеко не все в 90 лет на своей постельке, в окружении внуков и правнуков. Далеко не все. И не факт, что ты доживешь до этого возраста. И получается, ты можешь всю жизнь что-то делать, страдать, болеть, переживать, нести потери, в том числе там и родных, сопереживать всему этому, а смысла в этом нет. Если то, что ты делаешь, не может быть забрано тобою в вечность, ну нет смысла во всем том, что ты сейчас сделал. Если не распростирается в загробную жизнь то, что ты здесь приобрел, то и не было смысла в этом приобретении. Поэтому если существует истина, она должна быть объективной, абсолютной для всех. Она должна быть единственной, и она не должна уничтожаться со смертью. Тогда действительно это настоящий смысл, придающий смыслы всей твоей жизни – и страданиям, и радостям, и потерям, и приобретениям. Христианство дает ответ на этот вопрос. Если ты в храме находишься потому, что там ты русский и потому что в храме исцеляют, а не потому, что ты нашел смысл жизни во Христе, то скорее всего ты рано или поздно разочаруешься в Церкви. Потому что она не отвечает на те запросы, которые ты транслируешь ей. Она о другом, она о смысле.
А. Ананьев
– Вот именно поэтому мне доставляет такой удовольствие общение с вами, отец Владислав. Вы меня прекрасно поняли и поняли именно то, что я и очень хотел от вас услышать. Мне сейчас 42 года, я очень хорошо помню, зачем я переехал в Москву 20 лет назад: Москва давала больше возможности работать, Москва давала больше возможности зарабатывать, она давала больше возможности найти себя, она предлагала больше выбор. Мне сейчас 42 года, и вот в этом возрасте, тем более крестившись два года назад, я отчетливо понимаю, насколько коротка земная жизнь. Я не говорю о том, что я старый, мне скоро умирать, нет, у меня большие планы, и у меня все хорошо. Но я понимаю вот сейчас очень точно, что земная жизнь конечна, и все то, что предлагает Москва, за чем я сюда 20 лет назад переехал, оно не имеет ровным счетом никакого отношения к тому, что я сейчас понимаю под смыслом жизни. И вот теперь вопрос. Все то, что предлагает Москва или любой другой, поставьте свой, – я вот сейчас обращаюсь к слушателям радио «Вера»: поставьте название своего любимого большого города, куда вы, возможно, переехали 20 лет назад за лучшей жизнью, за большим благом, – какое отношение оно имеет к тому, о чем сейчас говорим с отец Владиславом. Какое отношение оно имеет к тому смыслу, к которому мы все идем. Разве вот эти императивы: беги, успевай, будь вовремя, будь успешен, получи больше, а ведь в конечном итоге да, мы оцениваем себя по тому, сколько мы получаем, как денег, так и возможностей, так и удовольствия, насколько мы способны делиться всем этим – как много фильмов мы посмотрели, как много там спектаклей мы посетили, еще что-то. Какое это имеет отношение к нашей цели жизни, к смыслу нашей жизни? Мне кажется, что вот в деревне в маленькой вот этого всего нет, и раз вот этого всего нет, оно не отвлекает нас от пути к цели нашей жизни. А поскольку жизнь коротка, и она конечна, тратить время на вот этот весь шум, который заставляет тебя двигаться в сторону, противоположную Богу... В конечном итоге, может быть, стоит собрать себя в кучу, и в возрасте 42 лет собрать чемодан и сказать: так, поеду-ка я в Мосальск. Не потому, что мне там хочется, и не потому, что там люди лучше. Вот отец Владислав говорит, что люди там точно такие же, как и везде. Но там не будет всего того, что отвлекает меня от главного. И, может быть, там я буду ближе к Богу.
Протоиерей Владислав
– А вот опять я с вами не соглашусь. Вот совсем не соглашусь. Потому что если Бог уже не с тобой, не в твоем сердце, пока ты живешь в Москве, в Таганроге или в Сибири, то в Мосальске ты тоже не найдешь. «Сыне, даждь Мне сердце твое», – говорит Господь Бог Саваоф. Вот Царствие Божие внутрь вас есть. Мы знаем из истории святоотеческих патериков, как некоторые, уставшие от своего гнева, подвижники уходили из общежительных монастырей, где их все раздражали. Уходили в пустыню, вздыхали свободно, говорили: Боже мой, как хорошо, как мне надоели все эти братья мои, которые там кто-то злобный, кто-то ворчливый, кто-то властно-амбициозный. Тут нет никого, то есть я отдыхаю душой и телом. День, два, третий, недельку – хорошо, благодать, кажется, Дух Божий на тебе почил. А потом ты решил водички попить, протягиваешь руку к кувшину, уже ожидаешь, как студеная водица охладит твое раскаленное горло, а там нет воды. Ты с гневом разбиваешь этот кувшин об стену, ругаешься и чертыхаясь: да как такое, куда она делась, вчера наливал, что ж такое-то! И понимаешь, что ты бесами был просто уловлен в такую простую незатейливую ловушку. Ты гнев свой забрал с собой, ты просто перестал его проявлять. Братий нет рядышком, ты не проявляешь на братий. Но ты проявляешь там на кувшин, на дождь, на зной, на холод, на тепло – вот на все. Ты ворчишь от всего, тебе все не так. Ну как, собственно, современный человек мало чем отличается от этих подвижников древности, которым все тоже было не так. Ну в этой святоотеческой истории закончилось все хорошо – он осознал, как он был диаволом посрамлен, вернулся в общежительный монастырь и понимал, что гнев надо просто в себе сдерживать и просить Бога о преодолении его до конца дней своих. Если ты из Москвы выедешь без Духа Святого в сердце, ты тут Его не приобретешь. Это иллюзия, что в тишине и спокойствии ты будешь лучше молиться. Ты будешь смотреть сериальчики и тыкать новостную ленту Инстаграма (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) или какой-нибудь другой соцсети. Ты будешь, ну в лучшем случае, прогуливаться по местному бору или ходить купаться на речку. Но это же не духовность – отдыхать на природе. Духовность – это жизнь Духа в тебе, то есть необходимо же с нею быть. И сколько я знаю москвичей, которые усердно молятся по дороге на работу, по дороге домой, в маршрутках, в метро, вот во всех этих скоплениях людей. И: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» – так идет молится, идет и молится. Снаружи москвич москвичом, человек человеком, ничем не отличающийся от других людей. А он с Богом. Я знаю тех, кто на собственном транспорте ездят, многие постоянно слушают Псалтирь в пробках, Осипова Алексия Ильича, там радио «Вера» слушают, телеканал «Спас», то есть духовно образовываются. Я знаю, совершенно достоверно, достаточно многое количество людей, которые говорят: мы в пробках и в транспорте всю свою духовную жизнь провели. То есть мы прочитали, прослушали и прочитали все Евангелие, и святоотеческую литературу, и просмотрели вот все необходимые там фильмы, там и ответы священников, мы возросли духовно в транспорте. Ну а если ты проснулся с утра в деревеньке: поели – можно и поспать, поспали – можно и поесть. Я вас уверяю, гражданину в провинции необходимо в три раза больше работать, для того чтобы заработать в три раза меньше денег, чем гражданину любого большого города, то есть в этом тоже проблемы. Иллюзия отдыха в провинции это не что иное, как иллюзия. Зарплаты меньше и выживать сложнее. И если ты хочешь переехать в Москву в деревеньку, у тебя просто должен быть хороший счет в банке или ты должен быть совершенно узко специалистом, который востребован на рынке даже на удаленке. Каким-нибудь айтишником, ну или даже радиоведущим. Наверное, вы с одинаковым успехом можете вести эфиры на удаленке, как из московской кладовки, так и из мосальской кладовки.
А. Ананьев
– Так все и происходит.
А. Ананьев
– Вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера». Я продолжаю задавать вопросы неофита священнику храма Бориса и Глеба в городе Мосальск Калужской области (между прочим, городе, который произвел на меня очень благостное впечатление, хотя, может быть, просто потому, что я смотрел на него глазами моего сегодняшнего собеседника), руководителю молодежного отдела Песоченской епархии, священнику Владиславу Береговому. Практически разрушили хрустальные мои иллюзии, отец Владислав. Я подозревал, не буду лукавить, что примерно таким и будет ваш ответ, но я не ожидал от вас такого радикального мнения относительно того, насколько я заблуждаюсь про жизнь в деревне. Не так давно я беседовал с еще одним замечательным священником из Рязани, и его как раз тоже спросил: скажите, а вот, быть может, для того, чтобы стать по-настоящему счастливым, таким счастливым, как вы (и вот я сейчас слушаю вас, у вас ведь тоже в голосе и радость и улыбка и счастье), может быть, мне стоит переехать в Рязань? На что он засмеялся и сказал: ну переехать в Рязань может быть две причины: первая – это вы сойдете с ума, а второе – это вы начитаетесь всякого рода православных порталов. Больше каких-то причин переезжать из Москвы в Рязань у вас нет. И вы, в общем, абсолютно созвучны с мнением этого замечательного священника. Однако я все-таки буду дальше гнуть свою линию, с вашего позволения, отец Владислав. Я обратил внимание на то, что у меня есть очень неприятная черта: каждое утро, проснувшись, не всегда помолившись, отмечу, сварив чашку кофе, я захожу на пять-шесть порталов в интернете, которые предлагают новые проекты, новые вакансии, новые работы – это уже привычка, потому что я хочу вот новых возможностей для себя. А недавно я задумался: а вот эта вот настройка на поиск новых возможностей, разве она не делает меня хуже? Хотя я, конечно же, благодарю Бога каждый раз, когда у меня там есть такая прекрасная работа, как сейчас вот с вами, работа на телеканале «Спас», работа в журнале «Фома». Ну вот понимаете, это вот как родители положили тебе в тарелку картошечку там, пюре, да, котлетку, салат, а вы не то чтобы недовольны тем, что они вам положили, но все равно лезете в шкаф и еще за чем-нибудь, и еще за чем-нибудь. Вместо того, чтобы посмотреть им в глаза и сказать: папа, мама, спасибо вам большое, это прямо вот то, что мне надо и больше мне ни к чему. А вот как раз характер большого города, его ритм, его жизнь заставляют меня постоянно лезть в шкаф за конфетами, за печеньем, еще за чем-нибудь. И это становится для меня нормальным, что мне всегда мало. Из-за этого я начинаю задавать вопросы городу в общем, и вам в частности: разве это меня не портит в духовном плане?
Протоиерей Владислав
– Человек ищет, где лучше, рыба, где глубже. И в этом нет ничего противоестественного. Более того, нас подгоняет притча о талантах, которую мы знаем очень хорошо, уже на уровне подсознания практически, у христиан она прописана генетическим кодом. Когда ты понимаешь, что если тебе дан какой-то талант – уже, конечно, речь идет не о килограммах серебра, а о некоторых предрасположенностях – интеллектуальных, душевных, физических – к той или иной профессии, ты должен отдать больше. Ты получил один, а отдай десять, ты получил десять – приобрети двадцать, сорок, сколько угодно, но уж не вернуть Господу то, что получил. Поэтому если есть возможность после достижения какой-то планки, утверждения в ней – я имею в виду сейчас сугубо профессиональной контекст, хотя и можно сказать и в духовном контексте, безоговорочно так – ты ищешь дальше нового, тебе действительно становится немножко скучно. Когда ты достигаешь некоторой профессиональной высоты, о которой годами назад ты только мечтать мог, все равно тебе становится немножко скучно, ты хочешь чего-нибудь нового, чего-то большего, более сложного. Потому что, если даже остановиться на достигнутом, ты начинаешь падать вниз, тебя это профессионально ограничивает. Да, ты чего-нибудь достиг, ты шел к этому годами, тренировался, ты мозоли набивал там, до кровавого пота трудился, ночами не спал, теперь ты уже достиг чего-то высшего, высокого, важного, надо идти дальше. Но дальше нас останавливает там другая евангельская фраза, которая корректирует первую: «Ищите прежде Царствия Божиего, а все остальное приложится вам». И что присутствие в Церкви большой начинается с Церкви малой: если твой карьерный рост негативно влияет на твою семейную жизнь – тебя семья не видит, дети тебя не знают, вот жена уже подзабыла, когда теплое слово от тебя какое-нибудь слышала: привет, борщ разогрет? Или суп, или что-нибудь еще, лапша. И все, поел и спать. В лучшем случае фильм какой-нибудь вместо посмотреть, а так вместе только потому, что вместо интересней, а не то что тебе сильно хочется побыть сейчас наедине с своей супругой или там поиграть с детьми во что-нибудь. То есть мы убегаем в работу, часто жертвуя семьей и духовной жизнью. Вот от этого Господь нас останавливает: подожди, не торопись. Ты, конечно, можешь дальше вырасти и приобрести там больше знаний, опыта, власти, славы, денег, а не жертвуешь ли чем-нибудь? Может быть, ты сейчас лет на десять свою жизнь укоротил, стараясь там достичь какого-нибудь карьерного роста, который тебе совершенно вот не по силам. У тебя там уже сердечко побаливает, у тебя там уже и голова уже какая-то дубовенькая по утрам, ты уже просыпаешься уставшим. То есть не потеряешь ли ты веру, здоровье и свою семьи в погоне за профессиональным возрастанием? Поэтому не зря Патриарх и все священники говорят: культ потребления это ужасно, там остановитесь, одумайтесь. И нас там потом ругают: да на себя посмотрите, у вас у самих там рыльце в пушку. Мы говорим серьезные вещи. Если ты ставишь себе высокие материальные планки: так, я хочу не такую квартиру, а такую, не такой автомобиль, а такой – там получше, побогаче, побыстрее – и вот так во всем, одежда там не из магазина уже...
А. Ананьев
– Ну мы же так все и делаем, слово в слово, буквально.
Протоиерей Владислав
– И все это просто гонишься, гонишься и никогда не догонишь никакого счастья. Мы же не хотим просто лучшего качества одежду. Мы хотим, чтобы был там штильдик, там «Dolce&Gabbana» или какой-нибудь там еще «Gucci», чтобы показаться людям, что ты не такой, как другие, ты дошел до некоторого уровня, который недоступен тем, кто пониже. А я уже выбрался из этой нищеты, из этой бедности, я могу там роскошествовать. А качество одежды-то в обыкновенных там брендах, которые стоят в сто раз дешевле, такое же, а может быть, даже и лучше. А если кто-нибудь сам шьет там одежду из льна, еще экологически и чище, и приятнее. В общем, но людям надо не быть, а казаться, к сожалению. И начинается вот эта гонка за успешностью, за карьеризмом, за деньгами только для того, чтобы казаться людям не такими, какой ты есть на самом деле. И вот здесь надо немножко остановиться. Поэтому ваша ситуация, если вы профессионально растете, вам скучно в той сфере, в которой вы уже достигли всего, то пожалуйста, конечно, Бог в помощь. Я в своей сфере тоже постоянно там должен расти, и мне тоже интересно: здесь опыт набрался, здесь набрался, почему бы здесь не набраться еще. И так любой человек. Главное знать меру, вот и все. Давайте на этом и окончим.
А. Ананьев
– Быть, а не казаться и в вечном стремлении получить больше знать меру – по-моему, прекрасное многоточие в нашей беседе. Хотя все равно душа моя стремится в тихий уют маленьких городов, таких как Мосальск, отец Владислав, что бы вы ни говорили. Спасибо вам большое за этот час.
Протоиерей Владислав
– Я когда сюда переехал, мне матушка сказала: «Господь исполнил мое желание, когда я оказалась в Мосальске, но на 50 лет раньше».
А. Ананьев
– Запомню ваши слова. Спасибо вам большое за этот разговор. Вот, как всегда, отдохнул душой рядом с вами. Сегодня мы беседовали со священником храма Бориса и Глеба в городе Мосальск Калужской области, руководителем молодежного отдела Песоченской епархии, Владиславом Береговым. Спасибо вам, отец Владислав.
Протоиерей Владислав
– Спасибо вам, дорогой Александр. Пусть Господь благословит вас и всех слушателей радио «Вера».
А. Ананьев
– Да, вернуться к нашему разговору вы, как всегда, можете на нашем сайте https://radiovera.ru/. Я Александр Ананьев. Услышимся в следующий понедельник. До новых встреч.
Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.
По всем вопросам обращайтесь в фонд:
+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.
Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.
Священник Сергий Лабунский:
— Да это так и есть.
Константин Мацан:
— Действующий или бывший?
Кира Лаврентьева:
— Или бывший католик.
Константин Мацан:
— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.
Священник Сергий Лабунский:
— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.
Константин Мацан:
— И член Императорского православного палестинского общества.
Священник Сергий Лабунский:
— Так и есть.
Константин Мацан:
— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.
Священник Сергий Лабунский:
— Весьма.
Кира Лаврентьева:
— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.
Священник Сергий Лабунский:
— Да-а.
Кира Лаврентьева:
— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.
Кира Лаврентьева:
— Это хорошо. Это нам подходит.
Священник Сергий Лабунский:
— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.
Кира Лаврентьева:
— Да, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.
Кира Лаврентьева:
— Несистемный вы человек, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.
Константин Мацан:
— Читали или просто сидели?
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.
Кира Лаврентьева:
— Мыслить. Размышлять.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...
Константин Мацан:
— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.
Священник Сергий Лабунский:
— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.
Константин Мацан:
— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?
Священник Сергий Лабунский:
— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.
Константин Мацан:
— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.
Константин Мацан:
— Я поэтому спрашиваю.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.
Константин Мацан:
— Целибат — это обет безбрачия.
Священник Сергий Лабунский:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Для священнослужителя.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.
Константин Мацан:
— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.
Кира Лаврентьева:
— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.
Кира Лаврентьева:
— Не став его началом.
Священник Сергий Лабунский:
— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы уже первую какую-то стадию...
Священник Сергий Лабунский:
— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.
Константин Мацан:
— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?
Кира Лаврентьева:
— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.
Константин Мацан:
— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.
Священник Сергий Лабунский:
— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.
Константин Мацан:
— Хорошо.
Священник Сергий Лабунский:
— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.
Константин Мацан:
— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.
Константин Мацан:
— Это уже интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.
Кира Лаврентьева:
— Он не слепой?
Священник Сергий Лабунский:
— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.
Кира Лаврентьева:
-Чего только нет.
Священник Сергий Лабунский:
— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.
Константин Мацан:
— Легендарный храм.
Священник Сергий Лабунский:
— Легендарный абсолютно храм.
Константин Мацан:
— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.
Кира Лаврентьева:
— Надо же.
Священник Сергий Лабунский:
— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.
Кира Лаврентьева:
— Надо, так надо.
Священник Сергий Лабунский:
— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...
Кира Лаврентьева:
— Скитание.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Сергий Лабунский:
— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...
Кира Лаврентьева:
— Изощрений.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.
Константин Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.
Константин Мацан:
— К байкерству.
Кира Лаврентьева:
— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.
Священник Сергий Лабунский:
— Он участвовал молитвенно.
Кира Лаврентьева:
— Очевидно, это очевидно.
Священник Сергий Лабунский:
— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.
Кира Лаврентьева:
— Что, где, когда?
Священник Сергий Лабунский:
— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...
Кира Лаврентьева:
— Невозможно вообще смотреть.
Священник Сергий Лабунский:
— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.
Кира Лаврентьева:
— Пытали.
Священник Сергий Лабунский:
— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.
Кира Лаврентьева:
— Конечно.
Священник Сергий Лабунский:
— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.
Константин Мацан:
— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?
Кира Лаврентьева:
— Новая страница.
Священник Сергий Лабунский:
— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?
Священник Сергий Лабунский:
— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...
Кира Лаврентьева:
— Это мы уже поняли.
Священник Сергий Лабунский:
— ...как я воцерковился.
Кира Лаврентьева:
— А, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.
Кира Лаврентьева:
— Нет, нет. Не кажется так.
Священник Сергий Лабунский:
— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.
Кира Лаврентьева:
— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.
Кира Лаврентьева:
— Слава Богу.
Священник Сергий Лабунский:
— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, отнюдь, я искренне за.
Кира Лаврентьева:
— Да? Наоборот?
Священник Сергий Лабунский:
— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...
Константин Мацан:
— А на самом деле...
Священник Сергий Лабунский:
— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.
Константин Мацан:
— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?
Кира Лаврентьева:
— Константин, ну ты закрутил.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.
Константин Мацан:
— Спасибо. Я стараюсь.
Священник Сергий Лабунский:
— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.
Константин Мацан:
— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, нет, этого никогда не бывает.
Константин Мацан:
— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?
Священник Сергий Лабунский:
— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.
Константин Мацан:
— Какая яичница? Пост сейчас идет.
Священник Сергий Лабунский:
— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.
Константин Мацан:
— Да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.
Константин Мацан:
— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...
Константин Мацан:
— В приоритете.
Священник Сергий Лабунский:
— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.
Константин Мацан:
— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?
Священник Сергий Лабунский:
— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.
Константин Мацан:
— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».
Священник Сергий Лабунский:
— Прекрасно, золотые слова.
Константин Мацан:
— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.
Константин Мацан:
— Диалогос, да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.
Константин Мацан:
— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.
Кира Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Священник Сергий Лабунский:
— До свиданья.
«Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин
У нас в гостях был заместитель руководителя пресс-службы Патриарха Николай Державин.
Мы говорили с нашим гостем об истоках и современности православной журналистики, а также об особенностях работы комментатора праздничных богослужений в прямой трансляции.