В нашей студии был насельник Сретенского монастыря иеромонах Андроник (Пантак).
Разговор шел о чудесах и чудотворных иконах, в том числе об истории, иконографии и чудесах исцеления от иконы «Неупиваемая чаша», и о том, как Бог, а также любовь и поддержка близких могут помочь человеку преодолеть зависимости. Отец Андроник поделился, что главная потребность человека — любить и быть любимым, однако мы не всегда умеем любить и принимать любовь, а любая страсть рождается от её недостатка. Наш собеседник также ответил, как и в каком случае икона становится чудотворной, и почему благодать не может копиться в ней, но передается только от сердца к сердцу.
Ведущий: Александр Ананьев
А.Ананьев:
- Добрый вечер, дорогие друзья!
Меня зовут Александр Ананьев.
Ближайшие 60 минут я буду задавать вопросы неофита на светлом радио.
Вопросов у меня много, и один из этих вопросов – это явление, которое называется чудом. Оно меня очень интересует.
Чудеса в Церкви были всегда, и любое чудо всегда привлекает внимание как верующих, так и неверующих. Неверующие пытаются опровергнуть явление чуда с помощью рассудка, доказать, что чудо – естественное явление, либо – явление, неизвестное науке, либо – пока ею необъяснённое. А верующие видят в нём действие благодати Божией.
Так, что же такое – чудо? Вот, об этом сегодня я хочу поговорить с дорогим моему сердцу священником, тем более, что для такого разговора у нас есть хороший повод. Иеромонах Андроник Пантак, клирик Сретенского монастыря в Москве.
Добрый вечер, отец Андроник!
О.Андроник:
- Добрый вечер!
А.Ананьев:
- Как дела Ваши, с учётом «самоизоляции», и «карантина», и, вообще – мира, который очень изменился, и, наверное, изменился надолго, если не навсегда?
О.Андроник:
- Ну… сидим на «карантине», с Божией помощью. А, вообще, в это время, как-то, так… особенно чувствуешь вот эту монашескую историю, что ты немножко уходишь от мира. Потому, что, несмотря на то, что – да, мы молимся за всех, и, понятно, что история сложная, но… как-то… в монастыре стало спокойной, никого нет… И я… тут вот… ностальгировал по Соловкам – как-то я на Соловки ездил, жил там какое-то время, – и тут у нас… Соловки к нам сами приехали.
Ну, в общем – такое… какое-то… спокойное, наверное, состояние. Потому, что…
Ну… мир менялся – не один раз. И меняться будет тоже – неоднократно ещё. Поэтому, надо просто, мне кажется, за Бога держаться, а там уже – всё устроится.
А.Ананьев:
- С Вашей активной жизненной позицией, с Вашей деятельностью – Вы же очень деятельный человек, – Вам, наверное, многого не хватает, Вы испытываете, во многом, какую-то потребность и дефицит. Или же – нет такого, что… вот… Вам чего-то не хватает? Так, как не хватает, например, мне возможности… я не знаю… съездить в любимую Италию, или – погулять в любимом парке.
О.Андроник:
- Я не знаю… мне кажется, что, наоборот, мне как-то… спокойно. Единственное, чего мне не хватает – это необходимости бегать по монастырю, и вживую какие-то дела делать. Потому, что – и так образ жизни, получается, сидячий, работа – не сильно подвижная, а тут – вообще, никуда передвигаться, особо, не надо. Поэтому, приходится себя заставлять на беговую дорожку ходить, гимнастику хоть какую-то делать, потому, что – иначе можно засахариться совсем. Вот… так, что – пока не хватает только физической активности. А так – в Интернете сейчас деятельность настолько бурная, что, может быть, даже в период, когда «карантина» не было, рабочий график, временами, был даже посвободней.
А.Ананьев:
- Буквально, вчера разговаривал со священником – иеромонахом Иоанном Гуайтой, и он… прямо с сияющими глазами – я по телефону, практически, увидел, насколько это возможно, его сияющие глаза, – и он говорит, что пишет книгу сейчас, у него появилась, наконец, возможность написать книгу, и, вот, делился своей радостью. Это было так прекрасно! Видимо, какие-то новые возможности открывает это время.
О.Андроник:
- Ну, да! Это совсем… это, просто, другое состояние. Мне кажется, любой кризис – это всегда полезно, если мы умеем им пользоваться. То есть, кризис – он, всё равно… это – греческое слово «суд»… и, поэтому, это – время для рассуждения, это – время для того, чтобы узнать себя поглубже. И мне пока этот процесс – интересен.
А.Ананьев:
- Ну, и – слава Богу! Надеемся, что уже совсем-совсем скоро мы вернёмся в привычное течение жизни.
А, вот, сейчас – хочу поговорить с Вами, дорогой отец Андроник, о кризисах, которые случаются в жизни каждого из нас, и мы решаем эти кризисы – по-разному.
Многие, не находя способа или пути решения кризисов своими силами, своими руками, своей волей – обращаются к Богу. Через иконы. В первую очередь – иконы чудотворные.
18 мая в Русской Православной Церкви – это день, посвящённый празднованию иконы Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша». И те, кто страдает от алкоголизма, табакокурения, те, кто подвержены этим дурным привычкам и не могут с ними справиться, а также – те, в окружении которых есть любимые люди, которые страдают от этой пагубной привычки – они обращаются к этой иконе за помощью.
И, вот, как раз, об этой удивительной иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша», а также – о самом явлении чуда, я и хочу с Вами поговорить.
Но начать, конечно же, хочется с истории этой иконы. Что это за икона? Какова её история, отец Андроник?
О.Андроник:
- Ну… вообще, она – достаточно недавняя, относительно многих икон. Она появилась в конце XIX века в Серпуховском монастыре, и её известность, как раз, связана с тем, что перед этой иконой начали происходить чудеса и исцеления, в том числе, связанные с избавлением от зависимостей.
Вообще, понятно, что у этой иконы есть прототипы, есть прообразы. Есть Богородичный храм «Живоносный Источник» в Константинополе, от которого у нас пошла традиция празднования «Живоносного Источника» на Светлой Седмице в пятницу. И, мне кажется, такие иконографии… они друг с другом чем-то сочетаются, имеют некую преемственность. Хотя, вот… «Неупиваемая Чаша» – она более… такая… христоцентричная икона. То есть, там, собственно, Неупиваемая Чаша – это не Богородица, а Сам Христос, если мы посмотрим на этот образ.
Явление образа – оно такое… связанное, опять же, с той же самой историей, с избавлением от зависимостей. Как раз, в конце XIX века, в 1878 году, насколько я помню, крестьянину из Тульской губернии, который любил крепко «закинуть за ворот», и из-за этого у него отнялись ноги, явился во сне какой-то старец, и сказал, чтобы он шёл в Серпухов, и там, в монастыре Богородицы, есть икона «Неупиваемая Чаша», и чтобы он перед ней помолился, отслужил молебен – и тогда выздоровеет.
Ну, и он, несмотря на то, что у него ноги были отняты, он отправился в монастырь – правда, после третьего явления старца. Первые два раза он как-то ещё не решался. Но, когда третий раз это повторилось, он туда пришёл. Послужили молебен. Причём, икону не сразу нашли – она была где-то в ризнице, она не использовалась особо, и, вообще, она была там… ну… где-то в запасниках.
На иконе, действительно, на обороте было написано «Неупиваемая Чаша» – то есть, то название, которое этот старец сказал больному.
И, при этом, он не только получил избавление от паралича, не только у него ноги начали ходить, но и пить он больше – не хотел.
В связи с этим, постепенно началось почитание этой иконы. Сейчас, сам тот образ – не сохранился, но есть два чудотворных списка, один из которых находится, как раз, в Серпухове… вот… собственно, на месте явления чудотворного образа. Вот, такая вот история, если говорить о появлении…
А.Ананьев:
- Не могу не спросить Вас: вот, эта Чаша, которая изображена на иконе – мы, как-то… особо не задумываемся, что это за Чаша. Как-то, мы знаем, в каких случаях икона может помочь, и от чего она может исцелить – мы в это верим. А про саму Чашу – мы как-то особенно не задумываемся. Что это за Чаша изображена на иконе?
О.Андроник:
- Мне кажется, справедливо начать с того, что икона сама, конечно, никого не может исцелить, и никому не может помочь. Потому, что здесь, когда мы говорим о почитании каких-то особых образов, очень важно, мне кажется, не уклониться в две крайности. Одна – это, такой, магизм, когда мы начинаем искать икону, конкретно от зубной боли, например, или – что-то ещё такое. А другая крайность – это отрицание, что, «на самом деле, фигня всё это, ничего такого нет, и вообще – разницы никакой». Ну, то есть, нужна какая-то «золотая середина», и понятно, что сама икона – она не исцеляет. Исцеляет всегда Господь, а сама икона не чудотворит никогда.
Но, вот, интересно – почему именно перед этим образом зафиксировано много случаев исцеления от болезней? Мне кажется, это связано с несколькими вещами.
То есть, в первую очередь, как раз, с этим изображением Чаши. Потому, что сама эта иконография – она, по смыслу, очень правильно построена для того, чтобы человек, который на неё смотрит – или зависимый, или тот, кто находится рядом с зависимым, как-то, вот, через это видение образа, получил понимание каких-то очень важных смыслов. И эта Чаша, конечно – это Сам Христос.
То есть, здесь имеется в виду и Евхаристическая Чаша – Чаша Причащения, но и, конечно… как бы, глубже… не только, непосредственно, Чаша Литургии, не только, непосредственно, Чаша Причащения, но – это Сам Христос. Сам Христос, Который становится Неупиваемой Чашей. Неупиваемая – это, которая никогда не заканчивается, в которой никогда не бывает недостатка.
И – вот эта вот Чаша – она чем интересна? Тем, что когда мы говорим о зависимостях, мы часто воспринимаем зависимость – как будто, человеку это приятно, как будто, ему этого хочется, как будто, он… не знаю… получает удовольствие от того, что он пьёт, или… там… занимается наркоманией, или какой-то… в принципе, любой грех, на самом деле, может стать зависимостью. То есть, это и чревоугодие, и лень, и всё, что угодно, да? Но есть вот такие – уж, прям, сильные зависимости – наркомания, алкоголизм, игромания…
Так, вот… мы иногда думаем, что человеку – нравится. И – нельзя это отрицать. То есть, какая-то часть его получает удовольствие. Но – намного больше, несоразмерно с этим, человек получает душевных страданий. То есть, вот это – та парадоксальная история, когда человеку, одновременно, комфортно и плохо. И, вот, это – тот случай, когда комфортно и хорошо – не одно и то же. То есть, может быть комфортно – и плохо. И, вот, зависимым – им плохо, несмотря на то, что им комфортно находиться в этом состоянии.
Вообще, состояние комфорта – это такая опасная вещь. Даже биологически, наш мозг очень не любит что-то менять. И, поэтому, легче как-то находиться в каком-то… ну… неприятном, тяжёлом состоянии, но, главное, не менять ничего. Потому, что… ну… наш мозг – ленится.
И мы не понимаем одну очень важную вещь: в корне каждой зависимости – абсолютно любой – лежит глубокое ощущение собственного несчастья. То есть, человек зависимый, он… вот… в корне этого пьянства… или, там, игромании, или – чего-то ещё, лежит глубокое ощущение – внутреннее ощущение – собственного несчастья, которое человек, может быть, до конца даже сознанием своим не понимает.
И, поэтому, в Священном Писании несколько раз очень чётко противопоставляется, например, винопитие и действия Духа Божиего.
То есть, это – очень интересная история. Мы видим, что, когда Писание говорит о винопитии, здесь говорится не о том, что человека нужно как-то… ну… у человека нужно отобрать, пресечь, запретить – хотя, и воздержание, на определённом этапе, конечно, необходимо в этой истории. Но, если пытаться заниматься только воздержанием – только сдерживанием – ничего хорошего, в перспективе, не будет.
Так, вот, смотрите: если мы вспомним Самсона – там что говорится родителям Самсона, перед его рождением? Что он должен не стричь волосы ( по обету назорейства ), не пить вина и сикера… и тогда – Дух Святой его будет наполнять.
Потом, пророк Захария слышит пророчество о рождении Иоанна Предтечи. И что он слышит: «… не будет пить вина и сикера, но Духа Святого исполнится от чрева матери». Здесь есть некое противопоставление.
И апостол Павел тоже говорит: «Не упивайтесь вином… но лучше наполняйтесь Духом».
То есть, вот это вот – очень интересное противопоставление о том, что ты можешь наполняться двумя противоположностями. Ты наполняешься зависимостью, наполняешься чем-то таким разрушительным, а, вместо этого, стоит наполняться Богом, Духом Божиим. Потому, что – вот, именно это наполнение, которое даёт человеку счастье, оно, собственно, может помочь ему как-то избавиться от зависимости.
И, поэтому, когда глядим на икону «Неупиваемая Чаша», мы видим вот эту Чашу, которая – на самом деле – даёт счастье.
То есть, этот образ – он, по смыслу, очень… такой… терапевтичный, можно сказать… как говорят врачи. То есть, он – терапевтичный такой, и он даёт понимание, что зависимость – это не желание алкоголя. Зависимость – это желание счастья. А поскольку мы знаем, что истинное желание счастья – во Христе, то, конечно, мы понимаем, что главное, чего не хватает зависимому человеку – это любви Божией, общения с Богом, которое он… ну… вот, эту любовь он не может, не умеет воспринимать, не умеет обрабатывать.
Но. Очень важная история ещё – в чём? В том, что вот эта любовь, вот это счастье – от Бога бывает получить человеку тяжело. Потому, что он… у него… как тоже говорят – дисконнект, да? То есть, у него нет связи с Богом сейчас.
И – очень важная история, что, если мы хотим помочь человеку в избавлении от зависимости какой-то, то нужно не отбирать у него, а – дать ему. Дать ему эту Неупиваемую Чашу. И, если он не может сам прийти к Богу, то мы, которые – пьём от этой Чаши… ну… символически я сейчас говорю… то есть, мы, которые наполняемся этой Божественной жизнью, может стать – проводниками. И вот – наша любовь, наше внимание, наша забота, наше бережное отношение к человеку – это, действительно, очень созидательная вещь.
И, вот, я сколько общаюсь с людьми, которые занимаются, реально, зависимыми, которые с ними работают, я пока слышу одно и то же. Все говорят, что самое главное, чтобы к зависимому относились, как к человеку – разглядели в нём человека, чтобы к нему проявлялась любовь какая-то адекватная – нормальная, трезвая. И только это помогает человеку от этой зависимости освобождаться.
Поэтому, когда мы говорим о Чаше – да, это, конечно, Христос, в первую очередь. Но это – именно вот это счастье, которое Господь даёт, и любовь, которую Господь даёт, в первую очередь. Когда вот этим счастьем и любовью человек наполняется, у него нет необходимости заполнять свою пустоту суррогатом.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- На вопросы неофита в «Светлом вечере» сегодня отвечает клирик Сретенского монастыря иеромонах Андроник Пантак.
Я – Александр Ананьев.
И, прежде, чем мы продолжим говорить о чуде… Вы, отец Андроник, заставили меня задуматься над, с первого взгляда, очевидным вопросом, но, если задуматься, то ответ я не смог бы сформулировать без Вашей помощи.
Почему любая наша зависимость – а, ведь, по сути, любая наша зависимость ( неважно, о какой зависимости мы говорим: зависимость от человека, от вредной привычки, от хорошей привычки – например, от работы, от желания славы ) – она становится преградой, между нами и Богом.
Неужели нет ни одной «хорошей» зависимости, которая бы… ну… вот… Вами, как священником, приветствовалась?
О.Андроник:
- Нет, а… хорошие зависимости-то, как раз, они есть. Вот, это… знаете, это история, которую я раньше знал теоретически, но, чем больше я общаюсь с живыми людьми, чем больше я исповедую, тем больше я это понимаю на практике. Что… ну… как пели битлы: «All you need is love». Понимаете? То, что тебе, на самом деле, нужно, всё, что тебе, на самом деле, нужно – это любовь.
Но только здесь правильное понимание любви надо тоже человеку предложить. То есть, что это за любовь? История в том, что все страсти, которые в нас есть, в нас, изначально, заложил Бог. Это вот – тоже очень важная такая установки православной аскетики, которая очень отличается от западной, от латинской. Что ты, в принципе, где-то изначально, ты не плох.
То есть, понятно, что вот эта история с первородным грехом, который от Адама и Евы передаётся – первородный грех, именно, как заболевание, не как вина, а как такое заболевание – он повреждает наше внутреннее состояние, и в нас извращаются те естественные, хорошие страсти, которые Бог в нас заложил.
Вот, это тоже… для некоторых – это шок: как это – страсти заложил Бог? Но это – реально. Вполне себе, такая… очень чёткая, прослеживаемая в нашем богословии история.
Страсть – изначально… что такое, вообще, страсть? Страсть – от слова «страдание», но… или… по-гречески это – «пафос» – ещё обозначает недостаточность. То есть, страсть – как недостаточность чего-то, как необходимость в чём-то. И страсти – они, в нашей душе, очень похожи на нервы в нашем теле. То есть, когда мы прикасаемся чему-то горячему, например, мы отдёргиваем руку, и, таким образом, организм сохраняет себя от повреждения.
Вот, страсти Богом были задуманы, судя по всему, как… такие, вот… нервы души. То есть, ты начинаешь чувствовать, что где-то начинается недостаточность, и восполняешь её.
Так, вот – есть страсти телесные, то есть – необходимости телесные, такие, как: в еде, в сне, в каких-то естественных вещах. Это же – нормальные потребности, абсолютно нормальные. Но они могут извращаться. И тогда человек впадает в чревоугодие, в лень… там… многоспание, и так далее.
А есть потребности душевные. То есть, потребность в общении, например. Человек – существо общительное. Адам ходил по Раю, и Господь на него посмотрел, и сказал: «Нехорошо быть человеку одному – сотворим ему жену». И – потребность в общении, например – это абсолютно естественная страсть, абсолютно естественная необходимость. Но бывает, что человек тоже реализует её неправильно, и – наполняет свою жизнь пустыми разговорами… там… пустыми встречами, и – рассеивается, и теряет себя в этом во всём, например.
А самая главная потребность – душевная, духовная, самая корневая потребность – это потребность любить и быть любимым. И вот это – очень важная вещь, что в корне всего, на самом деле, лежит потребность человека любить и быть любимым. И все наши несовершенства, и все наши искажения жизни, они происходят оттого, что мы либо не умеем любить, либо не умеем принимать любовь, а чаще всего – и то, и другое. То есть, у нас есть проблемы и с тем, и с другим.
Так… я немножко, в своих размышлениях, куда-то… сделал шаг в сторону. А зачем я его сделал, я уже начинаю забывать… напомните мне…
А.Ананьев:
- Нет, нет, отец Андроник… вот, сейчас Вы затронули чрезвычайно важную, и, на мой взгляд, очень понятную струнку. Любая страсть рождена недостатком любви. А, поскольку, Бог есть любовь, то, если, в нашей душе, мы не впускаем Бога, то на этом пустом месте, в этом вакууме, всасываются… всасывается то, что может заполнить эти наши «чёрные дыры»…
О.Андроник:
- Да-да-да… вот-вот-вот… собственно, вспомнил, о чём мы говорим.
То есть… вот эта вот потребность – она у нас всегда будет. Потребность наполниться – она у нас будет всегда. А дальше – мы уже выбираем источник.
То есть, когда мы говорим, что есть хорошая зависимость – конечно, есть. Зависимость от Бога. Вот, это вот – прекрасная, хорошая зависимость. Это – единственная зависимость, которая даёт человеку счастье. Потому, что человек был так сотворён Богом, что он получает счастье – полное, нормальное, адекватное счастье – только, когда он находится в общении с Ним, и получает от Бога Божественную жизнь.
То есть, если это можно назвать зависимостью – ну… это, вообще, категорическая необходимость. Но это – восполнение наших страстей.
Вот, это восполнение наших страстей – в том источнике, в котором, собственно, они могут восполниться совершенно без всяких травм, и дать человеку то состояние счастья, которого мы, на самом деле, все хотим.
То есть, человек всю жизнь – он ищет любви, он ищет счастья, всю жизнь. И, поэтому… как бы… те люди, которые свернули просто не в ту сторону, которые не поняли, не прочувствовали свою потребность – это просто люди, которые заблудились. Это люди, которые сами себя не до конца понимают даже – вот в чём история.
Вот. И, конечно, хорошая зависимость – это зависимость от Бога. А всё, что этой зависимости противоречит… Вот, зависимость от человека, например… почему отцы много говорят, что такая зависимость – тоже может быть препятствием? Потому, что это – уже не от Бога зависимость.
И, смотрите, как интересно, что – брак, допустим, семейная жизнь, муж и жена восполняют, как раз, страсти друг друга – то есть, страхи какие-то, недостаточность друг друга, где мы помогаем друг другу. В христианской истории это не только замкнутая на себе система – муж и жена – но это… вот… такая общность, где люди, вместе, не только пользуются друг другом, восполняя свою недостаточность, но они, таким образом, двигаются, как раз, к той самой любви, к тому самому счастью, которое есть в Боге – приближаются вместе, помогая друг другу, как два человека, которые… там… каждый имеет свои какие-то немощи, и как-то другу подставляют… там… плечо, поддерживают, но, вместе с этим, не зацикливаются друг на друге, не смотрят только друг на друга, а смотрят вместе в одну сторону – в сторону Бога.
То есть, вот такая вот очень интересная история получается. И я, действительно, всё больше убеждаюсь, что в корне всех наших проблем лежит вот эта вот недостаточность любви, которую мы, к сожалению, часто… как бы… не умеем переваривать. Её много вокруг нас, но переваривать её мы, зачастую, не умеем, к сожалению.
А.Ананьев:
- Я – неофит, я многого не понимаю, многого не знаю, многого не умею, но… уже даже вот на этом этапе, я… даже не столько знаю, сколько чувствую правильность вот этого выражения, точность, меткость: если Бог – на первом месте, то всё остальное – на своём месте. И, если Бог – на первом месте, не будет в твоей жизни никаких искривлений, не будет никаких перекосов, не будет никаких зависимостей, и всё будет правильно и в равновесии.
О.Андроник:
- Ну… скажем так… какие-то – будут, всё равно. Потому, что, не смотря на то, что мы ставим Бога на первое место, и мы, действительно, искренне соединяемся с Ним, но мы сами ещё пока не настолько… Вы знаете… вот, это… как сказать… если взять какой-нибудь огранённый бриллиант, который, если в него луч попадёт – он начинает сиять… да… разными гранями… но, если он грязненький, если он не мытый, то он может быть, вообще, похожим на обычный камушек, и свет не пропускать. Или… там… если у него разводы, то он уже не так блестит.
Вот, мы сами, хоть и ставим Бога на первое место, очень важно понимать, что, если у нас в жизни происходят ошибки, есть зависимости, есть проблемы – это не значит, что мы не ставим Бога на первое место – не обязательно. Это просто значит, что мы ещё не до конца… ну, как сказать… не настолько мы исцелились внутренне, чтобы этот Божественный свет через нас нормальным образом мог светить. Вот, так вот скажем.
Потому, что – да, если Бог будет на первом месте, то это не значит, что не будет ошибок. Но это значит, что будет движение, будет динамика. И, вот, все эти ошибки, которые мы, всё равно, будем совершать ( мы люди, мы без этого не можем ), все эти ошибки – они будут исправляться Богом во благо. И они будут давать нам какой-то очень важный опыт познания себя, познания Бога и познания мира. Вот, мне кажется, вот это вот - очень… такая… важная история.
Потому, что иногда человек может подумать, что… вот… если у меня есть зависимость ( а у нас – давайте, честно – у нас у каждого зависимости есть, даже если мелкие, но, всё равно – греховные зависимости, есть у всех )… вот… человек может начать переживать. Потому, что – да, если Бог будет на первом месте, всё остальное будет – на своём, по приоритетам. Но дальше, когда этот принцип начинает реализовываться, когда начинает воплощаться в жизнь – конечно, мы столкнёмся с трудностями, конечно, у нас будут проблемы.
Но – есть принципиальная разница: когда мы впадаем в искушение самостоятельно, и – когда мы впадаем в искушение, держась за руку Христа. Вот, это вот, как раз, в молитве «Отче наш», вот эта история: «… не введи нас во искушение». Все толкователи говорят, что эта фраза… ну, а греки – они лучше понимают греческое построение предложения и фраз… они говорят, что эта фраза обозначает именно «не оставь нас в искушении».
То есть, не то, что Бог – ввергает, а именно – то, что мы, попадая в искушение, можем, как раз, поддаться вот этой неправильной нотке такой в нашей душе, неправильному настроению – и погрязнуть. А, если мы попадаем в искушение, но, несмотря на это, не булькаем в этом болоте, а держимся за Христа, и идём через это искушение, вместе с Ним, то – всё равно, конечно, будут проблемы, будут ошибки, будут трудности, но, несмотря на это, мы будем получать на выходе – очень важные какие-то… не только уроки жизненные, но и очень важный опыт, который будет помогать нам, всё глубже и глубже, проникать в это счастье с Богом.
А.Ананьев:
- Отец Андроник, мы с Вами находимся сейчас в абсолютно разных пространствах ( Вы – у себя, в Сретенском монастыре, я – у себя дома, в виду «самоизоляции» ), но, если бы Вы были рядом, Вы бы видели, как сижу я и счастливо улыбаюсь – потому, что Ваши слова дают мне надежду, и дают мне радость и утешение. Спасибо Вам большое! Вы сейчас сказали то, что, для меня лично, очень важно.
Сейчас мы на минуту прервёмся, а, через минуту, мы продолжим разговор, и я предложу вам вернуться в Серпухов, пред икону «Неупиваемой Чаши», которая там хранится – чтимая и чудотворная икона, – и поговорим уже о чудесах более предметно. Не переключайтесь!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- Вы слушаете «Светлый вечер» на светлом радио.
Меня зовут Александр Ананьев.
Моим собеседником сегодня является клирик Сретенского монастыря иеромонах Андроник Пантак.
И, в честь дня, посвящённого празднованию иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша», который отмечается 18 мая, мы говорим сегодня о зависимостях, которые стоят преградой между нами и Богом, преградой между нами и людьми, преградой между нами и нами самими же, и – о чудесах.
Вот, это вот – невероятно интересная для меня тема. Я хочу спросить Вас вот о чём. Какова роль во всей этой истории, случившейся в 1878 году – истории, связанной с вот этим крестьянином Тульской губернии, отставным солдатом, спившимся, одержимым страстью пьянства, – какова роль в этой истории была самого солдата?
Давайте, перевернём историю немножко иначе. Давайте, предположим, что у солдата была жена Марфа. И, видя страдания своего мужа, у которого отняты ноги, и который валяется в грязи, и потерял всякий человеческий облик – она сама, своими ногами пошла в этот монастырь, к этой иконе, и попросила Бога исцелить своего мужа.
В этом случае – было бы чудо, или нет?
О.Андроник:
- А… а кто его знает? На самом деле, мы совершенно не можем регламентировать чудеса. Но – есть очень важная история.
Всё-таки, если кто-то увидел проблему – а, чаще всего, проблему видит не сам зависимый, – то ответственность… такая… христианская ответственность начинает… ну… как бы… лежит на том человеке, который её увидел. Он начинает сподвигать человека на какие-то действия. И здесь, конечно… знаете, я бы сейчас сказал такую, может быть, не очень приятную многим вещь, но… мы иногда ждём чуда, в отношении зависимых – почему? Не просто потому, что… да, действительно, нам тяжело может быть, да… у нас может не быть сил, но: нам хочется, чтобы кто-то решил за нас эту проблему.
А, ведь, есть очень важная история, что Господь, когда говорит притчу о милосердном самарянине, Он спрашивает: «А кто был ближний – вот, тому, впавшему в разбойники?» Прошедшие мимо священник и левит, которые не подошли к нему, или самарянин, который к нему подошёл, омыл ему раны, привёз в гостиницу, и заплатил ещё гостиничему, чтобы он за ним присмотрел, пока тот не вернётся через неделю? То есть, ближним-то оказался самарянин. Тот, кто взял на себя ответственность за этого человека. Вот, это очень важная история.
Здесь, опять же… здесь – всё очень сложно в жизни. Потому, что есть люди, которые, казалось бы, действительно, берут на себя ответственность за зависимого. Но, на самом деле, пытаются… ну… как бы… быть для него – неким спасителем. То есть, это – история с созависимостями, очень неприятная, когда созависимые люди – они ищут зависимых людей, и всячески делают вид, что они им помогают. Хотя, на самом деле, подсознательно, им это не нужно.
Вот, здесь – очень интересная история. Если человек – зависимый, мы, конечно, вправе просить у Господа, вообще, всё, что угодно. И даже чуда. И Бог, вообще, вправе это чудо сделать или не сделать. Потому, что у Него – тоже Свой взгляд на жизнь, не всегда мы можем с Его мыслями… как-то… синхронизироваться, и понять.
Но очень важно понять одну такую вещь. Если Бог сделал так, что мы оказались в этой ситуации… ну… или не Бог сделал… а… как бы… такая ситуация сложилась… но Господь же тоже видит это, и Он – рядом, Он – благословляет нас в этой ситуации, то, может быть, нам важно сначала, в первую очередь, стать ближними для этого человека? То есть, потому, что Богу бывает трудно действовать, когда мы сами Ему не помогаем.
То есть, есть вот эта вот история, когда говорят: у Бога нет других рук, кроме наших. Но, в принципе, есть, но Ему очень важны наши руки.
То есть, если мы сами не поучаствовали, если мы сами не включились, то справедливо ли требовать у Бога чуда?
И – да, иногда тоже – мы как-то пытаемся заместить ту любовь, которую от нас просят – Он же просит любви, по отношению к ближнему, в первую очередь – мы пытаемся её заместить постом, молитвой, паломничеством ( сейчас по больному бью, для некоторых людей, но это, к сожалению, так ). А ведь пост, молитва, и всё остальное – это только второстепенное, после главной заповеди – после заповеди любви.
Вот, здесь очень важно понять, что если мы, вместо того, чтобы проявить к человеку любовь, усиленно молимся за него, делаем какие-то вещи… всё, что угодно, но – не напрямую, не напрямую исцеляем его душевные раны, Господь может просто понять, что здесь – совершенно несправедливо участвовать. Потому, что человек хочет всё и сразу, и без реальных усилий. Там нет любви, на самом деле!
Потому, что… смотрите, что такое любовь? Мы, когда говорим о любви к зависимому, у некоторых людей начинается очень серьёзное возмущение, типа: «Что это – мне его теперь любить, что ли? Он будет пить, а я – буду любить его…» – и так далее. Но есть очень важная история, что любовь – это не то, чтобы дать человеку то, чего он хочет. Любовь – это дать человеку то, чего он хочет на самом деле. И это – немножко разные вещи.
То есть, какой-нибудь маленький ребёнок – он может абсолютно искренне считать, что любовь – это кормить его тортами 3 раза в день. И, когда родители будут давать ему… там… кашу, суп… там… что-то ещё, он может искренне считать, что это – не любовь. Хотя, родители знают, что, если его кормить только тортами, то он может заболеть. Будет диабет, диатез, и всякие такие неприятные вещи.
Вот, то же самое бывает в отношениях с людьми. Человек зависимый – он, допустим, хочет, как ему кажется, выпить. Но нам важно помнить, что, на самом деле, он хочет любви, внимания и заботы.
И любовь – она не всегда проявляется… она, вообще, всегда проявляется не в том, чтобы потакать слабостям. А любовь заключается в том, чтобы предложить человеку то, что ему полезно.
Вообще, иногда бывают случаи… Вот, почему такие – созависимые – люди ( чаще это, к сожалению, женщины ), которые говорят: «Вот, без меня он погибнет! Я тут… вот… его единственное спасение, а меня не будет – он погибнет…» – вот, эта вот история – это не про любовь. Потому, что здесь – человек, действительно, не видит, что необходимо зависимому. Он просто… ну… внутренне успокаивается тем, что он сам необходим этому зависимому. И здесь – двойная зависимость получается.
Но иногда любовь – это собрать человеку чемоданы, и выставить его за дверь. Такое тоже бывает. Или, иногда любовь – это развестись. Я сейчас говорю, может быть, сложные вещи, но иногда любовь – это развестись. Потому, что я знаю такие случаи, когда человек, действительно, приходит в себя только после таких вот серьёзных каких-то вещей.
Да, к сожалению, такое… такие методы – они происходят только в запущенных ситуациях, но мы, к сожалению, часто их запускаем.
А.Ананьев:
- Но это ж – какая мудрость нужна, чтобы принять такое решение, увидеть, что это – ровным счётом, то, что человеку нужно…
О.Андроник:
- А для этого надо быть заинтересованным в человеке. Для этого – надо быть заинтересованным именно в нём. Не в том, чтобы самому, на его фоне, казаться страдальцем. Не в том, чтобы создавать вокруг себя ореол святости тем, что я… вот… живу с этим несовершенством, и терплю его – я такой вот страстотерпец. А нужно быть заинтересованным в человеке. Нужно быть внимательным к нему. Нужно ловить его какие-то потребности. Это очень важная история. Это то, что у святых называется послушанием. То есть, послушание – как умение слышать другого человека, умение прислушиваться к нему. Не столько даже – к его словам, а к его настоящим потребностям. То есть, здесь, действительно, нужна глубокая заинтересованность.
Потому, что часто люди молятся об избавлении зависимых от болезни – ради себя, а не ради него, допустим. Такое тоже же часто бывает. Ну, МНЕ тяжело, что мой родственник – пьёт. Особенно, если это – близкий родственник, который со мной живёт на одной территории. Я – за себя молюсь. Я говорю: «Господи, избавь меня от этого несовершенства!» – на самом деле. Я не говорю, что так – всегда, но часто так тоже бывает.
И, вот, когда ты начинаешь в это входить, ты понимаешь всё ту же самую историю: не хватает любви – не только зависимому, но и тому, кто рядом с ним. Не хватает умения любить. А, действительно – да, это не просто! Это – не по щелчку пальцев. Нет формулы, которую можно приложить ко всем историям, но для того мы и люди, чтобы у нас была возможность… там… посоветоваться, спросить у кого-то, или… там… узнать где-то, прочитать.
Вопрос заинтересованности: есть ли у меня потребность научиться любить? Вот, по-нормальному, по-хорошему, созидательно. Если она есть, в любом случае – мы найдём возможность, и, тем более, для христианина, который знает, что Господь всегда готов поддержать любые наши добрые начинания – любые добрые начинания – для нас это совершенно не какая-то… такая… нереализуемая история. То есть, мы можем, действительно, быть заинтересованными в том, чтобы научиться правильно, созидательно любить ближнего, и Господь нам обязательно в этом поможет.
А.Ананьев:
- В общем, «люби – и делай, что хочешь» – золотые слова!
Отец Андроник, я предлагаю вновь вернуться к этой удивительной иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша».
Обращаюсь к Вам, практически, за помощью – мне очень важно, чтобы Вы сейчас развеяли моё неверие, или… скорее… непонимание – потому, что нет во мне неверия, но есть какой-то внутренний протест.
Смотрите, в чём штука. Когда мне говорят, или, когда я понимаю, что – вот, есть чудотворная икона где-то в Серпухове, к которой можно приехать, поклониться, отслужить молебен возле неё – что я делаю, как взрослый человек в ХХI веке? Я говорю: «О’кей! Я сейчас так и сделаю».
Я сажусь в комфортную машину, если позволяет такая возможность, или – в комфортный поезд или автобус, еду туда, снимаю приличный, надеюсь, отель, недалеко от этого монастыря, утром отправляюсь на вот этот молебен, служу этот молебен, вместе со священником этого монастыря, потом – спокойно обедаю, еду обратно, и, на той же комфортной машине, возвращаюсь домой.
У меня есть внутреннее убеждение, во всей этой истории, что так оно… как бы сказать… не работает!
Для этого надо быть спившимся солдатом Тульской губернии, который без ног, на кровавых коленях, из последних сил, совершая самый настоящий духовный подвиг, после того, как ему 3 раза приснился вот этот вот… священник этого монастыря, ползёт вот к этой иконе, как к последней надежде! И, вот, на этом пределе душевных, духовных сил, когда натянуты все струны – вот, тогда это может сработать.
А если, вот, в этом комфорте, ехать за каким-то, очень понятным, простым механизмом, надеясь, что, вот, ты сейчас совершишь вот это простое действие – и всё это «сработает», и всё получится, то оно – не сработает, и не получится.
Как мне поступить?
О.Андроник:
- Ну… здесь, мне кажется, очень важно понимать, что, конечно, ритуалы – вообще, любые, сами по себе – они не действуют механически.
То есть, здесь – всегда очень глубокая история, связанная с нашей верой. И, когда мы говорим, что сейчас… допустим… поехать в Серпухов в комфортной машине – ничего не значит… для некоторых, бывает, вырваться из житейской суеты, и даже так съездить – бывает, целое дело. Поэтому, здесь тоже… здесь надо понимать по-разному… эта история относится к людям – по-разному очень.
Бывает, что паломничество можно совершить, вообще, по своему храму. Вот, так вот, спокойно пройдясь по иконам, которые в этом храме есть. И, пообщавшись с Богом, пообщавшись со святыми, можно даже такое… спокойное и, вполне себе, даже продолжительное паломничество совершить – просто по своему храму.
И все эти истории – они нужны нам… Тоже, я… чем больше, опять же, с живыми людьми работаю, тем больше убеждаюсь, что ритуализация, вообще, нам очень нужна. Очень нужна.
Мы, в принципе, религиозные существа, по природе по своей. То есть, нам – очень важно, чтобы мы вложили какие-то усилия, чтобы мы что-то сделали.
Не для того, чтобы Бог как-то… ну, то есть… не для того, чтобы Бог нам ответил вот на эти усилия. Потому, что иногда, конечно, такое ощущение, что я Богу сделаю – то, а Бог мне сделает, в ответ – это. Нет! Сами эти усилия – они в нас выстраивают какую-то правильную внутреннюю гармонию, правильное внутреннее состояние, в котором наша вера начинает быть живительным источником.
На самом деле, все эти вещи, которые связаны с паломничествами, и с другими обрядовыми вещами в Церкви – это всё очень… это история про душу человека. Это не про километры, и не про конкретные места. И чудотворные иконы – тоже.
Чудотворной икона становится не потому, что её назначили чудотворной. А потому, что перед ней зафиксировано определённое количество чудес. И здесь – очень много факторов происходит.
То есть, вот, мы говорили, что сама иконография – она даёт очень важные смыслы, допустим. То есть, человек, смотря на эту икону, просто может осознать для себя важные вещи.
Кто-то, действительно, понимает, что – вот, другие исцелились, и, поэтому, приходит сюда же, и Господь, по молитве на этом месте, творит чудо. Пожалуйста! Он имеет право, Он вполне себе волен в этих вопросах.
Но мы, конечно, должны понимать, что сама… то есть… одна икона не «чудотворнее» другой. И, конечно, мы знаем, что Господь перед любой… да, даже, вообще, и без любой иконы – прекрасно творит чудеса, и, по молитве перед любой святыней, может это сделать. То есть, Он не ограничен в таких вопросах.
Но, здесь, мне кажется, важно понимать, что не настолько важно, как ты это сделаешь… настолько же неважно, как – куда, конкретно, ты поедешь. Мне кажется.
Но… вот… я, как человек, который пережил и… такие… начальные сомнения, и… там… период осмысления веры, и… такое какое-то… переосмысление каких-то привычных нам церковных вещей – и святоотеческого учения, и какой-то практики – я понимаю сейчас, что это, действительно, очень созидательная история ( все эти паломничества и всё остальное ), если к этому подходить трезво, если понимать, что это – для меня нужно, для моей молитвы, для моего общения с Богом, для… вот, этой вот… для этой вертикали.
Я могу чётко не понимать, я могу математически не разложить, как это всё происходит – там целая громадная совокупность факторов, – но я понимаю, что это нужно для меня. И, поэтому, каждый тоже может выбирать для себя… ну… возможную для себя форму паломничества.
То есть, кто-то, действительно, будет считать, что надо так вот, прям, жёстко, прямо, в каких-то трудных условиях – и мне вот это, действительно, нужно, потому, что у меня сердце, как камень, мне его надо просто… ну… разбить, чтобы из него вода потекла – как Моисей… как это… воду из камене иссёк. И я понимаю, что у меня там камень-то… никакой жизни… там надо, прям, очень сильно бить туда, в этот камень, чтобы он, хоть как-то… там… искру какую-то выдал. А другой понимает, что у него настолько много всего в жизни, что ему просто, на той же комфортной машине, вырваться из этого круговорота дел, это тоже – целое событие. И кто-то – вот, так поедет. И в его жизни это может тоже принести большие изменения, чем у человека, который… там… пешком, по старинке, пойдёт с посохом с такое паломничество.
Поэтому, это – очень индивидуальная история. Мне кажется, здесь нельзя всем давать одинаковые советы. Потому, что – мы все разные, мы все – в разных жизненных обстоятельствах. И – да, если человек понимает, что ему, по совести, было бы лучше, конечно, пожить с паломниками в монастырской гостинице, и поехать на какой-нибудь, там, электричке, со всеми остановками, которая не очень комфортна, и, в это время, поразмышлять, может быть, поупражняться, опять же, в любви к ближнему – потому, что, пока ты в метро, в электричке проедешь, бывает, что у тебя поводов для проявления этой любви может быть огромное количество. То есть, для кого-то – действительно, нужно будет – так. Для кого-то – вообще, пешком.
Я знаю одного священника, который, в своё свободное время, вот, тут, по Московской области ходил с посохом, прям… так… по-старому. Ну, а кому-то, действительно, нужно будет вырваться – хотя бы, на комфортной машине, хотя бы, в комфортных условиях. И для него это будет – целое событие.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- Клирик Сретенского монастыря иеромонах Андроник Пантак, я – Александр Ананьев. И мы продолжаем, в честь празднования дня празднования иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша» говорить, в первую очередь, о любви, о чудотворных иконах, о чуде…
И Вы сейчас, отец Андроник, практически, ответили на вопрос, который я не задал Вам ещё, не успел.
Вопрос вот в чём заключается. Вот, сейчас, передо мной, дорогие мне иконы – вот, в доме висят. Венчальная пара, написанная нашим другом – потрясающе красивая пара икон, здесь же находится икона Серафима Саровского, датированная 1903 годом – тем самым годом, когда батюшка Серафим был канонизирован, здесь же – икона «Друг друга тяготы носите», подаренная нам с женой на Венчание… Вот, для меня они настолько важны, что я, наверное, внутренне считаю их… ну… в какой-то степени, чудотворными. Для меня они, действительно, чрезвычайно важны, и я храню их с огромной любовью, и буду хранить всю жизнь.
Но, ведь, чудотворной икона считается… ну… это, практически, официальное, ведь определение, да? Икона не может быть названа чудотворной просто потому, что мне так кажется, или потому, что я её люблю? Ведь, есть какие-то документы, какие-то книги, в которые вносятся какие-то данные, и, когда данных становится чрезвычайно много, икона официально становится… официально считается чудотворной. Я правильно понимаю, что это не относительное и субъективное определение, а это – объективное, и, практически, официальное определение иконы чудотворной?
О.Андроник:
- Ну, вот, по поводу официального – я что-то, честно говоря, не вспомню сейчас, чтобы у нас была какая-то официальная… такая…
А.Ананьев:
- Ну, по есть, такой «канонизации» икон не происходит?
О.Андроник:
- По поводу святых – это другая история, да. Здесь – конечно, собираются свидетельства, они проверяются, чтобы… действительно, была такая история, что… допустим, человек чётко понимает, что… действительно, там… тяжёлая болезнь, например, да… и он – именно к этому человеку обращался, и получил по его молитвам исцеление.
С иконами, мне кажется, здесь – более стихийная история. То есть, да, действительно, собираются свидетельства, и, когда их много, икона – просто начинает называться чудотворной. Просто это – какое-то естественное, народное движение.
Но, вот, здесь – очень важно, как раз, не уклониться в магизм. Потому, что икона чудотворная – не потому, что у неё теперь какие-то особенные доски… и, с одной стороны, конечно, Господь освящает и материю тоже, и Он творит Свою силу, в том числе, через материальные предметы. И в Ветхом Завете мы об этом знаем, и сейчас, в Новом, конечно, тоже – и платки апостола Павла совершали исцеления, и кости пророка Елисея, и через предметы вещественные, вполне себе, Бог может творить чудеса, и, конечно, эти предметы – они тоже считаются какими-то особенными, облагодатствованными Богом.
Но очень важно понимать, что благодать – это такая энергия, это – Божественная сила ( энергия – я имею в виду в греческом смысле, не в смысле… там… эзотерическом – энергетики и всего такого, а именно, вот – в греческом, энергия как действование ), вот это действие – оно может произойти только от сердца к сердцу, только от Бога – к человеку. Не может благодать накопиться в иконе. Потому, что благодать Христос сравнивает с живой водой. А что такое – живая вода? Живая вода – и вам любой христианин, лет сто назад, сказал бы: это вода, которая – текущая, не стоячая. Так вот, если мы живую воду попытаемся где-то тормознуть, остановить – она сразу становится мёртвой. Поэтому, благодать – она может даваться Богом только от сердца к сердцу. Она не может накопиться в предмете.
Но бывают какие-то святыни, через которые даже Сам Бог говорит, что Он будет особенно действовать. Например, Моисею Он сказал, что Он будет открываться ему перед Ковчегом Завета между Херувимами – вот, Он так решил. И, в этом смысле, мы понимаем, что – да, какие-то иконы Господь прославляет чудесами, являет Свою силу через них. Но здесь – очень важно сохранить трезвость.
То есть, с одной стороны – да, Господь может благословить какое-то место, какую-то икону, какую-то святыню, и согласиться, что – да, через неё Он будет как-то особенно действовать. Но, всё равно, благодать – это не электричество, её нельзя накопить в аккумуляторе. Благодать – она тогда может реально к человеку прийти, только когда есть вот это прямое общение от сердца к сердцу. И, поэтому, за иконой, конечно, обязательно – разглядеть Бога Самого, обязательно разглядеть Божию Матерь, которая изображена на этой иконе, и которая, опять же, вместе с нами, ходатайствует к Богу.
И – только от сердца к сердцу, только от Бога к человеку это чудо может происходить. И, естественно, те образы, которые у нас есть – любимые наши образы какие-то, которые нам дороги – они, вполне себе, могут, по этому же принципу, быть чудотворными. Потому, что для нас они – важны. Наше сердце перед этим образом раскрывается по-особенному. А если благодать должна проходить от сердца к сердцу – сердце Бога всегда открыто. А наше сердце – не всегда. И, вот, нам, несовершенным людям, часто бывает необходимо, – как раз, чтобы наше сердце открылось, – необходимы бывают внешние факторы. Нельзя это отрицать. И, если какая-то икона для меня имеет какое-то важное значение, дорога мне, и перед ней моё сердце открывается к Богу, то такая икона, вполне себе возможно, для меня лично может стать чудотворной. Господь, через неё, действительно, может мне посылать какие-то действия Своей силы, которые будут мне очень помогать и укреплять меня.
А.Ананьев:
- Отец Андроник, я Вас благодарю. Разговор, на мой взгляд, получился настолько целительным, для меня лично, настолько радостным, и настолько обнадёживающим, что – просто праздник какой-то у меня сегодня получился! Я надеюсь, что мне удалось поделиться этой своей радостью и со слушателями радио «Вера».
Спасибо Вам большое за эту беседу!
О.Андроник:
- Спасибо Вам!
А.Ананьев:
- Клирик Сретенского монастыря иеромонах Андроник Пантак, я – Александр Ананьев.
Желаю вам, чтобы ваша жизнь, как можно скорее, вернулась в привычное русло, и вы могли сесть в машину – и поехать в Серпухов поклониться иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша». У меня в планах – именно это!
О.Андроник:
- Самое главное, мне кажется, в эти дни, тоже помнить, что, несмотря на то, что вокруг происходит много чего, Господь – с нами, и Христос – Воскресе!
А.Ананьев:
- Воистину, Воскресе, дорогой отец Андроник!
Всего доброго!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (08.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 5 зач., II, 22-36
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Есть ли в наше время люди, подобные апостолам? Или же это служение — атрибут исключительно древней Церкви? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
22 Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете,
23 Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;
24 но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
25 Ибо Давид говорит о Нем: видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался.
26 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя упокоится в уповании,
27 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.
28 Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим.
29 Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня.
30 Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его,
31 Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления.
32 Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели.
33 Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святаго Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите.
34 Ибо Давид не восшел на небеса; но сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня,
35 доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих.
36 Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Книгу Деяний апостольских иногда называют Евангелием воскресения. С такой силой в ней делается акцент на том, что Иисус Христос действительно умер и восстал из мёртвых. Эта мысль выходит на первый план не столько благодаря многочисленным рассуждениям, сколько деяниям апостолов. Другими словами, если бы не было Пасхи Христовой, ученики Спасителя не смогли бы совершить тех дел, о которых говорится в книге. Они не пошли бы проповедовать Евангелие. Скорее всего они просто перестали бы существовать как группа. Разбежались бы. Каждый пошёл бы по жизни своей дорогой.
Вместо этого мы видим небывалый энтузиазм и воодушевление. Не слишком образованные, провинциальные, без всякой финансовой и административной поддержки, вопреки запретам сильных мира сего, не обращая внимание на угрозу потерять свободу, здоровье и саму жизнь, апостолы говорят о Христе. О том, что Он воскрес. Само по себе это действие — яркое свидетельство истины их слов. Это яркое свидетельство того, что их вера живая. Её подпитывает мощный источник. Сердце апостолов будто наполнено огнём, жар от которого чувствуют и они сами, и о окружающие. Это энергия божественной благодати. Она побуждает учеников говорить о Своём Учителе, а людей слушать их и принимать всё сказанное с доверием.
Бог устроил человеческое существо таким образом, что, если Божественная благодать наполняет наше сердце, её невозможно скрыть. Её невозможно спрятать от окружающих и сделать своим личным достоянием. Она жаждет излиться наружу — побуждает нас делиться этой радостью с другими. И этому позыву невозможно противиться. Даже если существует угроза физической расправы или смерти, сила Божия такова, что её невозможно удержать. Древний пророк Иеремия очень красноречиво свидетельствует об этом: «Ты влёк меня, Господи, — и я увлечён; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нём и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моём, как бы горящий огонь, заключённый в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». Не мог пророк не говорить о Боге своим соплеменникам. Несмотря на то, что они смеялись над ним и гнали его. Как говорил Христос в Евангелии, «Никто, зажегши свечу, не ставит её в сокровенном месте, ни под сосудом, но [ставит её] на подсвечнике, чтобы входящие видели свет».
Важный духовный принцип следует из этого. Если мы Божии, если Его благодать живёт в нас, мы не можем не свидетельствовать о Нём. Это не означает, что мы должны с каждым встречным говорить о Боге, доказывая истинность христианства. Внешне наша жизнь может быть волне обычной. Работа, семья, бытовые обязанности. Однако если человек стремится, подобно апостолам, не просто говорить о Евангелии, но исполнять Его, жить им, искать волю Божию и служить своим ближним, даже самые привычные и рутинные дела, которые он совершает, преображаются. Господь наполняет каждую нашу мысль, каждое наше слово и поступок светом Своей благодати. И так делает нас живыми свидетелями и проповедниками Своего Небесного Царства.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Иеромонах Давид (Кургузов)
У нас в студии был клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань иеромонах Давид Кургузов.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и о том, как после работы программистом и эстрадным режиссером пришел к решению стать монахом и священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником Святой Пасхи. Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии приветствуем вас мы, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. Добрый вечер.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Здравствуйте.
Константин Мацан:
— Я вам, отец Давид, напомню и нашим слушателям, что в этой программе, которую мы по вторникам в восемь вечера с Кирой на волнах Радио ВЕРА ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек, мужчина, дерзает служить алтарю и видит это своим главным и единственным служением. Это всегда, как нам кажется, путь вопросов, путь поиска, иногда сомнений или преодоления каких-то сомнений. И, наверное, на этом пути есть не только вопросы, но и ответы. Какие размышления, какой опыт о Боге, о жизни, о церкви на этом пути возникал, это очень интересно. И нам представляется, что это может войти в резонанс с теми вопросами о жизни, которые есть у наших слушателей. А они разной степени церковности, кто-то уже ходит в церковь, кто-то, может быть, только присматривается к религиозной традиции со стороны. Вот об этом поговорим. Мы до начала нашей программы с вами начали уже о вашей биографии рассуждать, вы стали рассказывать. Там виражи крутые, достаточно сказать, что по первому образованию вы программист, а по второму — режиссер эстрады, вы закончили ГИТИС эстрадный факультет как режиссер. Если переход из программирования в творчество в принципе не такой уж редкий в нашей жизни, то ваш следующий переход после эстрадного факультета ГИТИСа через какие-то, видимо, этапы к священству и к монашеству — вот это уже вираж. Это уже само по себе интересно. Расскажите, как это получилось, каким путем вы в этом смысле шли, на какие важные, может быть, вехи и этапы этот путь для вас распадается.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, в конце обучения, это был четвертый-пятый курс, всего пять лет всего мы учились...
Константин Мацан:
— В ГИТИСе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Четыре года актера и пятый год режиссера. И на четвертом курсе как-то так сложилось, что я стал замечать явно, что Бог принимает личное участие в моей жизни. Встречались какие-то люди, появилась одна театральная постановка по христианским мотивам. Мой друг, тоже выпускник этого же факультета, Читрани Николай поставил с нами по книге «Школа для дураков» Саши Соколова спектакль, «Те, кто пришли» мы его назвали. Он длился четыре часа, три отделения, ни разу не уходишь со сцены, такой современный был спектакль. И там было очень много христианских смыслов, там были даже цитаты из апостола Павла. И уже стал, я помню, о чем-то задумываться и стал видеть, как совершенно из ниоткуда в моей жизни появляются люди точно, как мне нужно. Совершенно ясно я понимал, что это невозможно, я не мог бы это сделать сам по какому-то заказу. В очередной раз сел и крепко задумался, что, наверное, я бы хотел с Богом как-то познакомиться.
Константин Мацан:
— А до этого вы никакого отношения к религиозному мировоззрению не имели?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— До 27 лет я абсолютно трезво считал, что все священники это толстые негодяи на больших черных джипах, которые обирают народ, а церковь это какая-то организация по тому, как этот весь отъем денег у населения официально оформить.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас многие у радиоприемников стали прислушиваться особенно к дальнейшему ходу нашего разговора.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это была ясная формулировка, это был ни какой-то стереотип. Понятно, что, может быть, из интернета, но тем не менее. Некое воспитание, конечно, большей частью заложила мама. Когда я задумывался, я думал, что что-то, наверное, есть. Были какие-то маленькие попытки всяких практик, думал, читал какие-то книжки, может быть, больше про восточную религиозную традицию. Но когда уже сел и понял, что Бог лично принимает участие в моей жизни, я крепко задумался, и сложилось несколько важных вещей. Первое: мама все детство нас возила по Золотому Кольцу, хочешь — не хочешь два раза в год мы ехали во Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский. Очень забавно, как она все время вспоминает: помнишь, когда тебе было два года... Я говорю: мама, это невозможно вспомнить, когда мне было два года. Видимо, это пространство храма, иконы. Мы раз в год обязательно ходили смотреть иконы Рублева в Третьяковскую галерею. Это было обязательно.
Кира Лаврентьева:
— Интересно.
Константин Мацан:
— То есть мама была человеком церковным?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она воцерковилась позже.
Кира Лаврентьева:
— Она была культурным человеком.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она все время искала, всю жизнь, и всю жизнь, что она живет в Москве, даже еще в Подмосковье когда жила, она ездила смотреть иконы Рублева. Это у нее была такая тяга, просто она была не оформлена, но этот культурный аспект вообще не был никаким препятствием. Когда я первый раз зашел в храм, чтобы в каком-то смысле молиться Богу, у меня не было какого-то препятствия от обстановки. Немножко стыдно было перекреститься по первой. А иконы, архитектура — совершенно никаких проблем. Потом эти христианские смыслы и спектакли. А потом я понимал, что я крещенный человек, в шесть лет меня крестили в 91-м году. Один из ста я был крещенных.
Константин Мацан:
— У меня та же история в том же году.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Храм Всех святых на Соколе, довольно известный храм, я помню, что мы с братом, ему было одиннадцать, мне шесть, вышли во время крещения, потому что ничего не понимали, идет совершенная не ясная процессия. И когда пришло время окунать в купель, бежали за нами на улицу, чтобы нас забрать. Это сыграло свою роль. И эти встречи. Еще была такая мысль, что Церковь на Руси существует тысячу лет и уже неоднократно ее пытались каким-то образом разрушить, то внешними, то внутренними силами. Я подумал, что, наверное, надо с Церковью познакомиться поближе. И первое, что я сделал, я начал поститься. Проходил Великий пост, и как человек высокоорганизованный, я решил согласно монастырскому календарю пройти этот пост. Открыл его записал, надел крестик, церемониально, заходя в какое-то кафе, спрашивал, есть ли у вас постное меню, пожалуйста. Когда увидел у какого-то моего собеседника крестик на шее, а он ел что-то непостное, я очень акцентировано делал ему замечание. Ужасное фарисейское поведение. Посередине поста даже умудрился попасть первый раз на богослужение, это была литургия Преждеосвященных Даров на Подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре, шесть часов, ничего не понятно, очень долго. Я то сидел, то стоял, то выходил, то еще что-то, но мне понравилось. Может быть, кстати, я понимал, что происходит что-то мне близкое. Я понимаю, что вообще богослужение в православной церкви выросло в чем-то из каких-то античных мистерий, в том числе. Мне понятна механика, как режиссеру.
Константин Мацан:
— А смотрите, важный момент. Вы так легко сказали, что в какой-то момент события стали легко происходить, все одно к другому как будто подходит, и это дает идею, мысль того, что Бог здесь действует. Но можно же все это и без Бога было бы проинтерпретировать. То есть была, видимо, настроенность сознания на то, чтобы, через идею Бога, через участие Бога это объяснить. Ведь это вовсе не обязательно. Или и в правду что-то заставляло вас подумать, поверить, что именно Бог, Личность здесь действует, что это не стечение обстоятельств? Или это чувствовалось как-то, что возникает кто-то новый в жизни, а не просто стечение событий?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— На тот момент я могу так вспомнить, мне кажется, я стал потихонечку встречаться с отдельными частями Евангельского учения. И их высота показалась мне совершенно невозможной и безличностной. Не может человек подставить другую щеку, исходя из каких-то будущих выгод. Я вот сейчас смирюсь, и вселенная мне пошлет...
Кира Лаврентьева:
— Вселенная.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Она же такая добрая, пошлет что-то, что мне поможет в жизни. То есть эта высота, которую я не встречал нигде и никогда, противоречила всему, что происходит вокруг. Как это вообще возможно? Зачем это делать? И я понимал, что это безличностно невозможно. Это только возможно в каком-то общении человека с Богом. Я тогда никак не мог его называть, даже боялся как-то обратиться. И этот первый пост я не обращался к Богу, вообще никак не молился, ничего не делал, даже не крестился — ничего. Я просто соблюдал определенные правила питания. Наверное, эта мысль была самая главная. Самое главное событие, которое произошло, которое вообще все перевернуло — это была Пасха.
Константин Мацан:
— После того первого поста.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно верно. Я все время жалею, что много людей приходят к Богу оттого, что у них произошла какая-то трагедия, болезнь, утрата близкого, что-то такое. Наверное, Бог видит мое малодушие и привел меня в церковь через радость. Не было никаких событий. Когда люди узнают, что я монах, священник, особенно раньше, когда я был чуть-чуть моложе, говорят: а что случилось? Все прекрасно. Я пришел на первую Пасху, подумал, что я постился, мне надо как-то завершить этот пост. Как-то. И решил, что надо сходить на ночную службу в храм. Это Благовещенский храм в Петровском парке покойного отца Дмитрия Смирнова. Я первый раз в жизни его тогда увидел. С точки зрения обычного человека это было ужасно, было душно, много людей, ходила какая-то бесноватая между людьми, заглядывала всем в глаза в широкой шляпе с белыми полями. Все плохо.
Кира Лаврентьева:
— Как режиссер вы все это, конечно, тонко заметили?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, конечно, я же смотрю, кто где движется, что делается. Это автоматически происходит, даже сейчас, может, даже к сожалению. Но в конце, даже в середине этого процесса, а во время службы отец Дмитрий вышел и что-то грозно с амвона всем говорил, я, к сожалению, не слышал, далеко очень стоял, но я вдруг понял одну мысль, самую главную, — я дома.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я даже хотел дерзнуть пойти причаститься Святых Христовых тайн, ничего не понимая, три раза вставал в очередь, складывал ручки на груди, пытался петь тропарь Пасхи, не понимая до конца, что там за слова, и три раза выходил, думая, что-то я не то делаю. И понял, что там истина, там Тот, с Кем я хочу быть, мне надо туда. И дальше этот процесс пошел как по маслу.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, мы еще раз поздравляем вас с праздником Светлого Христова Воскресения. Христос Воскресе! Сегодня у нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Как символично мы сегодня в нашем разговоре тоже подошли к Пасхе и к входу в лоно святой Церкви отца Давида, и это действительно чудо. Как дальше продолжался ваш путь? К причастию, как я понимаю, вы не подошли?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нет. Слава Богу, не дерзнул. Причем, там были знакомые мои люди, это было в районе, где я вырос практически. Метро Динамо, а я вырос на метро Аэропорт.
Кира Лаврентьева:
— Это где отец Дмитрий Смирнов покойный как раз был?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно, он самый. Самый ближайший храм это был для меня. Потом у меня встал вопрос, что делать дальше, он встал ребром. Я думал, все я понимаю, что дом здесь, что нам делать? Естественно, пошел разговор о том, как первый раз исповедоваться. Мой друг подсказал, есть такой священник отец Александр Борисов, он на протяжении лета, или может быть не только лета, вечером в пятницу принимает всех желающих, доступный батюшка, кто с вопросом, кто с исповедью. Так как, наверное, не было больше никаких вариантов, я в один из пятничных вечеров, предварительно что-то почитав, написав небольшой списочек, к нему пришел. Он совершенно не пытался никак меня вразумить, просто сказал: вот это надо читать. После этого была первая подготовка ко причастию. Наверное, я не могу сказать, что это было какое-то особое впечатление, потому что Пасха уже была до этого, потом это стало некой нормой. Причащаться я стал практически сразу каждое воскресенье, это стало чем-то совершенно необходимым в жизни. Без этого невозможно было жить.
Кира Лаврентьева:
— Как на все это ваше окружение отреагировало?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Так как человек, который быстро воцерковляется, пытается всех окружающих заставить заняться тем же самым, некоторые мои друзья хотели отвести меня к психиатру либо к какому-то такому специалисту, говоря, что ты в секте, все с тобой понятно, надо тебя лечить. Потому что ты начинаешь всем эту радость пытаться передать и говоришь достаточно резко. Ты же познал истину, надо всем ее донести. В той сфере, в которой я тогда работал, а это организация, режиссура мероприятий частных, больших, разных, это достаточно контрастно выглядело, везде ты начинаешь искать повод заявить что-то из того, что ты узнал.
Константин Мацан:
— Помиссионерствовать.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. И поэтому первый год прошел с боями. Мама моя, тогда еще не воцерковилась, она не очень приняла то, что происходило. Она через год-два воцерковилась и тогда...
Кира Лаврентьева:
— То есть вслед за вами.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, но я не повлиял никакими своими словами. Наверное, сам факт повлиял как-то на нее, что это произошло. И, наверное, она из-за этого задумалась, в разговоре это звучит так, по крайней мере. И потом постепенно сами собой стали шаги складываться. Естественно, когда молодой мужчина, тогда мне было 28 лет, встает вопрос о семинарии, наверное, ты сможешь стать священником. Практически все молодые мужчины или ребята, все такого возраста, скажем, старше восемнадцати, и, наверное, до пятидесяти, задают себе вопрос: наверное, ты сможешь стать священником. Потому что священников у нас нехватка в Русской Православной Церкви.
Константин Мацан:
— А этот вопрос для вас изнутри рос, или человек, попадая в окружение, молодой верующий...
Кира Лаврентьева:
— Горящий неофит.
Константин Мацан:
— Да, горящий, почему бы не в семинарию, не в священство. Сразу по умолчанию предполагается, а куда еще, только туда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это с двух сторон. С одной стороны, об этом говорят, а с другой стороны, появляется некая тяга к богослужению. Я практически сразу в себе это обнаружил, я очень быстро научился читать на церковно-славянском языке. Следующий пост меня потерпели мои, как назвать этих любезных людей — клирошане. Я-то не был, а они были, они давали мне читать псалтирь на Великий пост, но это было ужасно. Но они меня терпели пару недель, потом достаточно быстро стало все получаться. Тяга у меня точно сразу появилась, она до сих пор не остывает, это, наверное, это был один из поводов задуматься о монашестве серьезно. Эта тяга с одной стороны, непосредственно каким-то предметом, потому что хочется быть перед престолом Божиим, какое-то необъяснимое желание, хочется находиться внутри этого пространства, когда оно не наполнено ничем, кроме славословия Бога, молитв покаяния, спокойствием людей, их личной молитвой, соединенной с церковной. Все это, наверное, одно из лучших дел, которые по моей душе. Наверное. И плюс об этом говорят, напоминают тебе все время: ой, наверное, был бы хороший батюшка. И в этом ты находишься все время. Поэтому мысль сама собой появляется.
Кира Лаврентьева:
— Тут отец Давид, какая грань, у вас же очень хорошая профессия была. Вы же уже были состоявшимся человеком, вам не было ни 17, ни 18, вы не думали о выборе жизненного пути.
Константин Мацан:
— Даже не 19.
Кира Лаврентьева:
— Выбор жизненного пути, как некая проблема, вообще не стояла в вашей жизни на тот момент.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому вот тут-то и вся загвоздка, как вы отошли от такой хорошей успешной профессии, в которой вы были не последним человеком, как вы отошли от этого, полностью отказались? И мало того, что вы стали священником, вы же монахом стали — вот гвоздь нашего вопроса, нашей программы сегодняшней?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Кстати, как интересно, когда отказываешься от этой профессии, от жизни в Москве, достаточно сыто живешь, и приходишь в православную церковь, и вдруг твой стереотип, что все священники богатые, толстые негодяи на больших черных джипах...
Кира Лаврентьева:
— Развеивается моментально.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Абсолютно разбивается.
Кира Лаврентьева:
— Особенно, если по России поездить, посмотреть, как живут священники, с поминального стола питаясь, и собирая по копейке на ремонт храма.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Наверное, внутри работы произошел такой перелом. Так как режиссер эстрады и вся эта профессия подразумевает большое количество неоправданного праздненства, это постепенно стало так неинтересно. Я все время в этом что-то искал, я помню, что пытался наполнить смыслом какие-то эстрадные постановки, праздники. Но когда ты с начала октября по конец февраля какого-то года каждую неделю говоришь: с Новым 2013 годом! Или что-нибудь такое. А потом ты приходишь на литургию или открываешь Евангелие или молитвослов, и там какой-то смысл, а здесь он не очень находится. Наверное, это постепенно стало вытеснять, и я просто перестал понимать, что я делаю и зачем, и деньги перестали играть какую-то роль. Был какой-то страх, как же я откажусь от работы. Именно поэтому так получилось, что я оказался в Сызрани, потому что я не мог отказаться от работы. Московские духовные школы на заочное брали только либо уже священников, либо монашествующих. А я вроде и молодой, мог бы поучиться на очном, но я не стал, поэтому поехал учиться в Самару по знакомству. Наверное, нет такого красивого момента, что я отказался от всего. Просто мир стал терять свой смысл: а зачем? Зачем слушать вот эту музыку. Мне иногда попадается, что я слушал в студенчестве, думаю: зачем я вообще этим занимался? Все так неинтересно. На страницах Евангелия, внутри богослужебных текстов, в участии в социальных делах, в участии в каком-то чужом горе столько насыщенности, столько наполненности. Например, люди спросят: смотрите вы какой-нибудь сериал? У нас монастырь в городе, каждый Божий день к нам приходит какой-то человек с совершенно тупиковой ситуацией, полностью. Зачем мне какие-то выдуманные истории, если я постоянно нахожусь в том, что у людей такие проблемы.
Константин Мацан:
— Это как-то, по-моему, одного митрополита пригласили посмотреть филь Николая Досталя «Монах и бес» про жизнь монаха в монастыре, и митрополит ответил: да нет, я смотреть не пойду, я этот фильм и так каждый день смотрю у себя в монастыре просто по жизни — монах и бес.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть. Мы, конечно, не будем спрашивать о тайнах внутреннего выбора, Промысла Божия.
Константин Мацан:
— Ну, а все-таки спросим.
Кира Лаврентьева:
— Прикровенная история. В нашей программе крайне сложно иногда эту черту соблюсти, не переборщить с вопросами. Отец Давид, этот выбор радикальный действительно осуществился потому, что кроме Христа и церкви вам перестало быть что-то интересным. Правильно я понимаю наш разговор?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это было бы смело так говорить.
Кира Лаврентьева:
— Зато это правда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Что насколько святоотеческим был выбор. Наверное, толчком был следующий эпизод. Почти когда мне исполнилось 30 лет, на тот момент я уже уехал из Москвы к другу священнику в Подмосковье, чтобы помогать ему восстанавливать приход, был там три года. Я уже учился в Самарской семинарии на заочном, ездил на учебу и все время задавал себе вопрос, надо как-то определиться, либо жениться, либо монашеский путь. Достаточно утомительно, появляется на приходе какая-нибудь молодая барышня в длинной юбке, глазки в пол, такая кроткая. Тогда я еще не знал, что, по святителю Василию Великому, миловидность обманчива, а красота суетна — эту истину надо юношам вешать над выходом из дома или из своей комнаты обязательно. Ты все время, раз в несколько месяцев ты влюбляешься или какие-то переживания романтические испытываешь. Мне это очень надоело, и я сказал: давайте этот вопрос как-то решать, надо понять, либо жениться, либо все-таки монашество.
Константин Мацан:
— Вы сказали это кому?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Священнику, у которого я был, который мне помог в Самарской семинарии, меня туда наставил, что мне надо туда. Он помог, сказал: хорошо, давайте решим тогда, что надо попробовать монашескую жизнь. Я же не был до этого ни разу в монастыре, не жил, не послушался. И меня отправили в Сызранский монастырь, месяц побыть, посмотреть, что как. И оказалось, что это опять что-то родное и опять же дома, и все замечательно. Не в смысле, что какой-то курорт. Ты самый последний человек, тебе надо со всем смиряться, вроде как ты образованный из Москвы, такой весь умный. Сызрань. А это дом. И это очень повлияло на выбор.
Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани. У микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, Христос Воскресе!
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Кира Лаврентьева:
— У нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы сегодня говорим о пути к священству и к монашеству отца Давида, и разговор этот необычайно интересен, как нам кажется.
Константин Мацан:
— Как мама среагировала на такое увлечение монашеством?
Кира Лаврентьева:
— Радикальное увлечение.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Я не ставил ее в известность, если честно.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Принимая иноческий постриг, я ее не предупредил. Я знал, что я не готов к этому разговору. На тот момент она уже была воцерковленным человеком, она вообще стала очень верующим человеком. Но я понимал, что для нее это очень тяжелое решение. Тем более представлял себе картину, что все, мы расстаемся навсегда. Сейчас я стараюсь ее достаточно часто навещать по разным поводам, то Рождественские чтения, то еще что-то. Поэтому она говорит потом, что я чувствовала, что что-то происходит, но разговор состоялся после. И это какая-то радость сквозь слезы, катарсис, выражаясь театральным языком. То есть она это полностью приняла сейчас, естественно, немножечко хвалится этим в среде своих друзей церковных, что вот у нее сын священник, монах. Но это был процесс. Когда был переход, она восприняла это с трудом, но с радостью.
Константин Мацан:
— А был момент, когда первые неофитские розовые очки спали и начались?.. Как сказал один мой знакомый священник про другого молодого на тот момент, только-только рукоположившегося священника, который по сорок минут исповедовал каждого к нему пришедшего. И опытный священник на это сказал: это пройдет, у него еще просто поповские будни не начались.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Я не помню этого момента. Я сейчас сравниваю с тем, что ты испытываешь в начале священства. Есть разные воззрения на то, что Бог дает какую-то излишнюю благодать, чтобы ты мог нестись, летать и все делать. Я думаю, что Господь очень доходчиво мне объяснил, что надо немножечко сбавить болезнь спины и поэтому нет никакой возможности исповедовать людей целыми сутками, надо себя немножко беречь, потому что можно потом и не встать. Я думаю, это такой технический у нас с Ним был разговор, Он знает, что я человек конкретный и мне надо конкретно объяснять: это делай, это не делай. И Он меня так вразумил, это, может быть, не духовный момент был, но, мне кажется, очень доходчиво.
Кира Лаврентьева:
— Кстати, отец Давид, в этом смысле сразу у меня вопрос возник один. Вы сказали, что вы вообще принимали решение о монашестве, я так понимаю, что это был ваш духовник, с человеком, который помогал вам устраиваться в Самарскую семинарию. Мы знаем, что есть несколько разных видов окормления, есть Лаврская традиция отца Кирилла Павлова, есть еще разные традиции, есть строгие, есть нестрогие. Вы так упомянули, что вы человек конкретный. Получается, что вам ближе конкретные благословения, конкретные указания? Или нет? Или вам скажут, делай, как делал отец Кирилл Павлов. Его спрашивают: батюшка, как мне поступить? А он говорит: а ты как хочешь поступить? Вашей душе, как ближе и как ближе вашей пастве, которая ходит к вам на исповедь? Какая традиция ближе вам в исповеди других людей? Что логично?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Думаю, что и мне и людям, которые считают, что я могу что-то посоветовать, все-таки надо давать свободу. Наверное, в этой конкретике, скорее, это мои личные отношения с Богом, не в смысле, что я требую от Него что-то конкретное.
Кира Лаврентьева:
— Я понимаю, о чем вы говорите.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Но этот разговор наш с Ним происходит через конкретные события. В течение жизни, когда я сейчас вспоминаю, что происходило, я понимаю, что все событийно.
Кира Лаврентьева:
— Все очень четко.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Режиссер, что поделать, профессиональная деформация. Но в разговоре с человеком нужно давать свободу. Когда я думал, что я хочу в монастырь, отец Иоанн Депутатов из Шатуры не говорил, что я выбираю тебе, благословляю, такого не было. Мы думали, даже был какой-то жребий, думали, в какой монастырь. Но как-то так случилось... Я помню, он меня сам спросил, вы мне доверяете, если я вам скажу, куда ехать? И мой был выбор, доверять, не доверять. Я мог сказать, что нет, я хочу в Оптину, там такие старцы, меня всему научат. Он меня спросил, я помню этот разговор: вы доверитесь моему выбору. Я сказал, что да, я доверюсь. И доверился. У нас почему-то такая есть школа, что должна быть какая-то инструкция, что священник это человек, который тебе дает пророчество, что не священник это человек, который эти пророчества должен воспринимать и выполнять. Это очень часто происходит.
Кира Лаврентьева:
— Знаете, отец Давид, все-таки тут традиция исихии, которая церкви нашей не чужда, стала основополагающей.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— В монашестве.
Кира Лаврентьева:
— Вспомним отца Иосифа Исихаста, у него настолько было все строго. Читаешь «Моя жизнь со старцем Иосифом» архимандрита Ефрема Катунакского, у тебя просто волосы встают дыбом. Но на самом деле ты видишь в этом тоже благодать, «дай кровь, прими дух», это тоже некоторая соль земли горстка его послушников. В итоге они разошлись по миру и основали множество монастырей, принесли огромный, сторичный плод за свое окормление строжайшее. То есть все-таки кому-то, возможно, это нужно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. Абсолютно. Но у каждого креста свой размер, нельзя взваливать на человека крест. Кому-то, например, нужно читать Иосифа Исихаста, а кому-то, например... Мы с друзьями-священниками сделали в телеграмме канал «Соборяне», и мы просто делимся кружочками, обсуждаем какие-то нас волнующие тему. Многие люди пишут, что мы слушаем ваших соборян и сами начинаем о чем-то думать. То есть человек должен думать, смысл пути исихаста не в том, что это обязательная дорожка, которая тебя гарантированно приведет.
Кира Лаврентьева:
— Приведет к спасению.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— А в том, что ты будешь смиряться. Ведь смирение не в том, что человек должен себя в рубище одеть. Самый простой путь смирения это семья, в этом послушании. В монастыре та же самая семья. Когда я приехал в монастырь, у меня был такой искус, наверное, редкий из опытов исихии, когда садишься в электричку Самара-Сызрань после сессии в семинарии и уезжаешь в Сызрань, как бы навсегда, вроде бы. Я садился в эту электричку, и мне внутренний голос, понятно, от кого, говорит: какая Сызрань, ты москвич, у тебя два высших образования, ты зарабатывал такие деньги, Сызрань. Я вцепился руками в сумки, просто вцепился, сел в эту электричку, и как только двери захлопнулись, все пропало. Всё, я спокойно поехал. Такой опыт тоже нужен. Но ты приезжаешь, ты с образованиями, а там монастырь провинциальный, и ты там последний человек, смиряйся, иначе ты просто без Бога ходишь там, нос подняв, что эти все ничего не знают, по-славянски толком не читают, что они там знают. Нет, будь добр смиряйся, если ты хочешь любить, смиряйся.
Кира Лаврентьева:
— Получается, что истинное смирение для монаха понятно, в монастыре, а для семейного человека, в семье. Вопрос усмирения собственной самости, о том, чтобы отойти от ветхого человека в общении с каким-то строгим или нестрогим духовником, для семейного человека не стоит. Правильно? При правильном подходе человек и сам от собственной самости освободится, если он будет служить ближнему своему. Так ли это?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не сам. Бог точно определяет человека.
Кира Лаврентьева:
— Конечно, все это с помощью Божией, естественно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У нас в монастыре сейчас четыре священника монаха, игумен и трое иеромонаха. Мы очень разные, один строгий, серьезный такой; один мягкий; один просто ничего не говорит на исповеди никому; один пытается добиться результата психологически. Мы очень разные.
Константин Мацан:
— А вы какой? Кто вы из этих трех?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не буду рассказывать. Мы меняемся периодически.
Константин Мацан:
— Ротация происходит.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И получается, что когда Великий пост или какой-то промежуток, человек решил, что ему надо попасть на исповедь, я вижу, как человек двигается, куда ему нужно, как Бог его двигает, я видел это много раз. Человек пришел... Мне сами говорили люди, что они пришли, знают, что вот этот строгий и не хотели к нему попадать, хотели к мягонькому, чтобы он по головке погладил и все простил. А так выходит, что к нему надо, как-то и не стояли туда, но что-то кто-то ушел, кто-то застрял, и надо к нему идти, и они идут и потом счастливы, говорят: это то, что мне было нужно. Это и было для меня самое главное открытие, что Бог не набор правил, не книга, Он Личность, Он с нами общается, Он с нами взаимодействует, ты только руку протяни. Я помню, как я сидел под Сикстинской капеллой в Риме и смотрел на эти нестыкующиеся пальцы Адама и Бога полчаса, потом только понял, что это и есть то место, когда человек выбирает Бога или грех. И это самая важная иллюстрация. Мой выбор, я выбираю, моя свобода, но я могу не выбрать. Если эту свободу отнять, то не имеет вообще ничего смысла. А приобретение этих качеств — путь, вы сказали все правильно, и в семье можно и на работе, и в армии, и где угодно, куда Бог тебя поставит. Если ты сам пришел, напросился на крест... Как детям, хороший фильм «Мой крест», напросил себе крест, ну, извини, пожалуйста, попробовал, лучше свой, какой у тебя есть. Самый желанный и любимый крест тот, который на тебе.
Константин Мацан:
— А то, что вы рассказали про искушение, когда какой-то голос, понятно, что не чувственный, не физический голос вы в себе слышали, а мысль приходит, куда я еду, у меня два высших образования, я состоявшийся человек — и Сызрань. Даже слово в этом контексте не привлекательное, какое-то провинциальное. Так можно почувствовать, понятно, что замечательный город и тут нет никаких иных коннотаций. А как определить, что этот голос не сверху, а снизу? Кто-то скажет, что это же здравый смысл?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У меня такой критерий выработался. Я не могу быть на первом месте. Как только мой внутренний голос или мои собственные мысли или то, что я делаю, является тем, где я на первом месте, это точно не от Бога. Потому что я не может быть первым, это невозможно.. Мы может быть вместе с Богом, а я невозможно. И Сызрань действительно замечательный город, прекрасные люди там.
Константин Мацан:
— Здесь никаких сомнений.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Особенный юмор, я убеждаюсь, что юмор это что-то Божественное. Полюности я шутил над тем, что Сызрань это в глубине глубинки.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас жители Сызрани не поняли, конечно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— С жителями Сызрани мы с большинством знакомы, у нас небольшой город, всего сто пятьдесят тысяч.
Константин Мацан:
— Есть города, у которых в самом названии есть что-то ироничное.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, да, да. Если вы помните, какое-то количество лет была Караганда из анекдота, потом еще что-то, а потом в начале, в середине нулевых по телевизору в КВН, если хотели про глубинку сказать, стали говорить Сызрань. Мы это подхватили. И о чудо, именно Сызрань стала тем городом, где я подвизаюсь. Это Божественно, это почти как жираф или гиппопотам, настолько же здорово и Божественно.
Константин Мацан:
— Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Помню, была на позднем советском телевидении программа «Веселые ребята», которую делал Андрей Кнышев. В тот момент везде гремела песня «Комарово», и авторы этой программы, как бы пародируя жанр соцопроса на улицах, подходили к какому-то человеку на улице, который, само собой разумеется, был актером, это не скрывалось, это была игра. И человек говорил: что из каждого утюга Комарово, Комарово, Комарово, что, нет других городов, я вот, например, из Сызрани. Я помню, что это название города меня тогда вдохновило, я тогда впервые его услышал и запомнил. Какие в этом смысле особенные искушения преодолевает священник и монах? Вы рассказали о первом искушении, ехать — не ехать, и мы заговорили о розовых очках, которые спадают. В чем вы сегодня не равны себе десять лет назад, как священник и христианин.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, одно из самых тяжелых искушений для священника и монаха это не вдаваться сильно в какие-то утешения.
Константин Мацан:
— Это как?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, например, я знаю, что я очень сластолюбив. У меня даже есть такая маленькая болезнь, если я открываю шоколадку и начинаю ее есть, следующее, что я помню, как я доедаю последний кусочек.
Кира Лаврентьева:
— О, точно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо не открывать шоколадку. Это для священника и монаха довольно тяжело, потому что народ у нас очень добрый. Сызрань — город, наполненный верующими людьми, которые хотят подбодрить и сладкое приносят, каноны у нас наполнены сладостями, и сладкое в доступе. Если его даже чуть-чуть каждый день есть — это катастрофа, это достаточно тяжело. Хочется как-то утешиться, ты наслушался за день чужих проблем, включился в какие-то всем сердцем, в какие-то не всем сердцем. Потом...
Константин Мацан:
— Эндорфины нужны.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нужны не эндорфины, а дофамин, который лучше, да?
Кира Лаврентьева:
— Там целая система.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наоборот дофамин это легкий, который шоколадки, а эндорфин это занятия спортом, еще что-то, которые лучше.
Кира Лаврентьева:
— Они вырабатывают серотонин, гормон счастья.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо себя понуждать каждый день не скатываться в это простое утешение. Оно может быть и разным для церковных людей и это легко: побольше поспать, с кем-то побольше поговорить, поболтать. Постоянно ты с этим сталкиваешься, потому что хочется облегчить вроде, а на самом деле это иллюзии. Каждодневный труд, сизифов труд, наверное, одно из самых сложных искушений. Как отец Дмитрий Смирнов, мой очень горячо любимый человек, мы с ним немножко были знакомы, говорил, что из ста людей тебя услышат двое, ты увидишь это собственными глазами. Почему многие священник перестают так активно проповедовать, проводить длинные беседы? Потому что действительно из ста человек тебя услышат только двое. За пять лет огласительных бесед, последний год я не так интенсивно их веду, а четыре года я вел в монастыре огласительные беседы. Монастырь у нас один в городе, крестим мы треть людей в городе. Соответственно, я посчитал, за четыре года я побеседовал на огласительных беседах где-то с тремя с половиной — четырьмя тысячами людей. Как вы думаете, сколько из них я еще видел в храме?
Кира Лаврентьева:
— Ну да.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— По пальцам рук, ног, чуть больше, то есть меньше одного процента. Руки могут опуститься, и все время приходится себе напоминать, что ты делаешь это не для того, чтобы у тебя показатели росли, а потому что Бог тебе сказал это делать. Он сказал: делай, ты можешь говорить, говори, можешь молиться, молись, делай. Не важно, что будет дальше. Это для священника, наверное, самое сложное испытание.
Константин Мацан:
— Мне кажется это вообще универсальный рецепт для любой деятельности по жизни. Делай дело Божие, а Бог сделает твое дело. Кто-то об этом тоже часто говорит, что надо прилагать усилие, делать свое дело, а результаты, количество просмотров и прослушиваний оставить Богу.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, если ты на себя трезво взглянешь... Я знаю, что я человек тщеславный, потому что в ГИТИСе это все разрослось, это профессиональная болезнь актерствующих и творческих людей.
Константин Мацан:
— И режиссерствующих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И режиссерствующих и поющих.
Кира Лаврентьева:
— И говорящих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я через день на неделе слышу: а, отец Давид, какой у вас голос замечательный. Могу на службе что-то такое спеть из Византийского, мы перешли как раз. Если ты понимаешь, что ты тщеславный, то ты понимаешь, что Бог, любя тебя, не пошлет смотреть на твой результат, потому что ты его примешь на свой счет: я провожу огласительные беседы, храм наполнился, я молодец. Зачем это? Поэтому, видя свои недостатки, ты понимаешь, как Бог действует. Вроде как простые слова, звучит слишком просто, но это очень помогает, каждый раз взбадриваться, что Бог работает, и ты работай.
Кира Лаврентьева:
— Это очень интересно. Правда. Отец Давид, а есть ли такой момент, когда люди приходят в монастырь и хотят поговорить с вами, не как со священником, которому нужно приносить по сути свои грехи, может быть, спрашивать каких-то духовных советов, а на часы пытаются развести с вами психологическую беседу, по сути дела, бесплотную совершенно, как мне кажется. И что вы советуете в таких случаях другим священникам, может быть? И что бы вы посоветовали молодым священникам, семинаристам? Тут же тоже две крайности. Одна это младостарчество, когда нам кажется, что мы вообще все знаем, синдром молодого специалиста, как говорит Костя, исповедь на сорок минут. Ты с любовью ко всем, тебе кажется, что именно ты сейчас послан этим людям, чтобы наставить их на путь истинный. Это потрясающее, наверное, тоже состояние. А другая крайность, когда кажется, я вообще ничего хорошего тут сказать не могу, я буду молчать, прости, благослови, иди, больше не греши. Где здесь грань преломления? Знаю еще, что некоторые духовники и священники на исповеди, когда совсем не знают, что нужно человеку, что ему посоветовать, что сказать, просто стоят и за него молятся. И как показывает их практика, это самое эффективное средство коммуникации с человеком, между духовником и человеком на исповеди.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Доброе слово серебро, а молчание золото однозначно. Святой человек сказал. Промолчать всегда хорошо, лучше даже промолчать. Я поначалу, когда был молодым священником, ой, стыдно даже как, пытался все всем объяснить, второй неофитский был период. А потом я понял такую вещь, что человек из разговора с тобой вынесет, скорее всего, одну мысль. Да, не факт, что тебе нужно ее только сказать и больше ничего не говорить, так только такие подвижники духа, как в будущем, скорее всего, канонизированный Иоанн (Крестьянкин) тоже так делал, как его называли «скорый поезд со всеми остановками». Он всем говорил одну вещь и всё. Сравнивать нельзя и поэтому больше приходится что-то говорить. Очень важно, мне кажется, любому священнику понимать, что Бог через него действует. У меня был такой случай. Когда я вспоминаю его, убеждаюсь, что мои слова Бог в ушах другого человека исправит на нужные, если я не буду при этом пытаться повлиять на мир. У меня знакомая, я из общения с ней знаю, что она очень чувствительна на запахи, очень сильно. В каком-то разговоре несколько лет назад она мне стала жаловаться, что вот, я никак не могу выйти замуж, в этом то не так, в этом сё не так. Я тогда, еще будучи обычным мирянином, сказал ей: если тебе Бог пошлет такого жениха, в котором все будет как надо, как ты мечтала, но у него будут ужасно пахнуть ноги, пойдешь ты за него замуж или нет? И она задумалась. Проходит три года, и она мне пишет, тогда я уже стал священником: отец Давид, я так тебе благодарна, помнишь, мы с тобой говорили, что если мне Бог пошлет жениха, а у него все будет прекрасно, только у него будут кривые зубы, смогу ли я выйти за него замуж? Так вот я решилась, и он за месяц до свадьбы пошел и все зубы переделал, спасибо тебе. Я точно помню, что я говорил про один недостаток, она точно помнит, что я говорил про другой. Вот так. Смысловых слов в нашем мире два: Христос Воскресе. Все остальное это комментарии. В этих комментариях, мне кажется, Господь способен нас немножечко подправить.
Константин Мацан:
— Как-то была на Радио ВЕРА и не раз в программе замечательная психолог, заслуженная, очень опытная учитель и педагог Татьяна Воробьева. Всегда с потрясающими советами. Из последнего общения с ней я запомнил, она подсказывала родителям, как общаться с детьми, и мне кажется, это универсальный совет вообще для общения с людьми. Она говорит: не говорите долго, мысль свою выскажите кратко, дети долго не слушают, не воспринимают и не запомнят. Сказал два слова, повторил и забыл. Не повторяй еще раз, не разжевывай, не комментируй, без подробностей. Это может остаться где-то в сердце, в памяти, в душе. Это первое. А второе, что все обязательно с любовью. Начинать любой разговор с ребенком, как я ее услышал: слушай, что я тебе сейчас скажу, потому что я тебя люблю и я хочу, чтобы тебе было лучше, удобнее, благо. Эту мысль можно выразить разными словами, но главное, чтобы посыл был, а дальше коротко свою мысль. И всё, отстаньте от ребенка. Мне показалось, что это универсальный совет для общения со всеми людьми.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И детей точно приобнять надо при этом, сто процентов. В воскресной школе, у меня миссия такая, я ее руководитель, но я понимаю, что я прихожу туда для того, чтобы их обнять и послушать, это самое главное. Остальное само собой получается, разговоры и какие-то важные истины. Но это самое главное.
Константин Мацан:
— Последний вопрос, время наше подходит к концу, но очень интересно спросить. Вы как режиссер какое-то особое измерение богослужения видите? Потому что складывается ощущение, что человек, который ставил на сцене спектакли, потом и Богослужение созерцает как действие, но священнодействие, и видит, грубо говоря, в том некий архетип для любого театра вообще, но все-таки священный архетип.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Поначалу, когда воцерковлялся, я немножко все делил, само таинство меня очень сильно вдохновляло. Евхаристия стала важнейшим элементом жизни, но при этом все было немножко отдельно. Я расстраивался из-за того, когда священник ошибался в богослужении, делал даже замечания, такой был ретивый. А потом со временем это стало единым целым. Безусловно, есть вечернее богослужение, есть литургия, есть великопостное богослужение, но это стало каким-то единым и неделимым. Вроде можно выделить отдельно, есть иконы, есть текст, есть пение, есть возглас, есть ответ народа, лик, который сейчас заменяет хор. Но оно стало совершенно неделимым, единым целым. Мы же с вами знаем, что богослужение на земле совершается непрерывно, целый день. А спектакль, постановка, фильм имеет начало и конец, драматургия, развитие, потом схождение. В богослужении, если его понимать, если в нем немножко разбираться, если это твоя форма общения с Богом в том числе, она тебе близка, то нет начала и конец. Оно прерывается на время для того, чтобы мы могли не сойти с ума, и чтобы ноги наши выжили, мы могли на них стоять. Всё. А остальное всё непрерывно, единое целое.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в замечательном городе Сызрани был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Христос Воскресе!
Кира Лаврентьева и Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Константин Мацан:
— До новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлый вечер