У нас в гостях был настоятель храма в честь святых Апостолов Петра и Павла в Лефортове, благочинный Петропавловского округа Московской городской епархии архимандрит Алексий (Вылажанин).
Отец Алексей рассказал о своем пути к вере и священству, о том, что повлияло на выбор монашеского пострига, а также о том, как трудности могут помочь обрести радость.
Ведущая: Кира Лаврентьева
К. Лаврентьева
– Добрый вечер, уважаемые радиослушатели, меня зовут Кира Лаврентьева, и я с удовольствием представляю нашего гостя. Этот «Светлый вечер», ближайший час вместе с нами проведет архимандрит Алексий (Вылажанин), настоятель храма в часть святых апостолов Петра и Павла в Лефортове, благочинный Петропавловского округа Московской городской епархии. Здравствуйте, отец Алексий.
Архимандрит Алексий
– Добрый вечер, Кира. Добрый вечер, дорогие радиослушатели.
К. Лаврентьева
– Наши гости – это люди, которые избрали путь служения у престола, я имею в виду, гости программы «Пути к священству». И почему совершается этот выбор, и чем руководствуется человек, посвящая себя пастырскому служению – об этом бы сегодня очень хотелось поговорить. Отец Алексий, когда я смотрела вашу биографию, обратила внимание на то, что вы практически сразу после школы уже направили свои стопы в сторону Русской Православной Церкви. Как это получилось, что вас сподвигло? Ведь вы, я как понимаю, родились в обычной советской семье.
Архимандрит Алексий
– Вы знаете, Кира, действительно, вот ведь любого человека, который принял священство, спросить его путь, ну это, наверное, прежде всего призвание. Призвание Божие, которое просыпается в каждом человеке, независимо от того, в какой семье он вырос или как был воспитан. У меня обычная семья была, совершенно обычная – дедушки, бабушки, папа, мама. В храм ходили – ну как ходили, как обычно в те времена большинство людей: на Пасху освятить кулич, на Крещение набрать водички. Вот, может быть, как-то ходили и в другое время, но таких у меня детских воспоминаний не было. Ну по крайней мере вся жизнь человека сопровождалась в семье, рождался ведь когда человек, его крестили, вот когда умирал, его обязательно везли в церковь отпевать. Ну, наверное, вот таким поворотным моментом моего более близкого знакомства с Церковью уже в более осознанном возрасте – это 12 лет – у меня умерла бабушка, вот ее отпевание в храме. Наверное, после этого, это вот как-то открыло для меня уже, так сказать, ну еще не взрослого, но уже взрослого отрока, взгляд на храм, на его богослужение, на его устройство. И вот с этого момента я начал как бы в начале периодически ходить в храм. Было время, когда мог ходить каждый день, было время, когда месяц – два мог не появляться. Но это, наверное, как у любого ребенка в этом возрасте, происходит такое становление, когда даже дети, которые с детства ходят в храм, наступает момент, когда родители замечают, что вот ребенок начинает где-то проявлять какой-то протест против давления. Я всегда говорю: не давите на ребенка, он сам, потом все это даст свои плоды. Если это заложено было с любовью, оно даст свои плоды. Вот вначале просто ходил, потом начал на клиросе подпевать.
К. Лаврентьева
– Ну родители не спрашивали: зачем ты ходишь так часто в храм?
Архимандрит Алексий
– Вы знаете, нет. В семье как-то никто против этого не протестовал. Вокруг себя я как-то об этом особо не распространялся, это было дело моей совести. Особо никто не спрашивал, а специально об этом говорить как-то я не говорил. Конечно, учитывая то, что место, где я вырос, в Подмосковье, это такой поселок, где в основном мои одноклассники делились на две категории. Это часть ребят, которые были из семей рабочих, служащих авиационного завода Быковского, достаточно по тем временам крупный ремонтный завод был, там аэропорт Быково тогда еще работал. А вторая половина – это дети военнослужащих, воинской части. Ну и мои две тетки родные были замужем за военнослужащими из этой части. Поэтому присутствие военных в семье тоже было постоянно. Конечно, наверное, где-то в какой-то момент и близкие, и родители больше хотели видеть меня в военной форме, нежели в рясе. Но давления не было, всегда был мой выбор.
К. Лаврентьева
– Вы уже в 21 год стали иподиаконом у митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима (Нечаева), любимого многими. И как это получилось, что вы и практически дальше ваш весь жизненный путь, он был с ним связан?
Архимандрит Алексий
– Вообще вы знаете, вот ведь мы говорим, чудеса в нашей жизни, как бывает, мы не видим часто чудес в нашей жизни и Промысла Божиего не наблюдаем. Вот я в отношении себя могу сказать, что вот Господь являет мне действительно Свое особое милосердие на моем пастырском пути. И вот действительно только Его промыслом Божиим как-то все управляется. Казалось бы, я из нерелигиозной семьи, не сын священника. В 85-м году у меня появляется желание поступать в духовную семинарию, уже такое твердое желание, когда я уже определился. Это в 84-м я закончил школу, и были какие-то еще искания, но потом вот, к лету 85-го года у меня твердо определяется мое решение, что я хочу быть священником, хочу быть монахом. Я тогда первый раз поступаю в духовную семинарию, и тогда...
К. Лаврентьева
– Удивительно. Это вам 18 лет было.
Архимандрит Алексий
– Да, тогда.
К. Лаврентьева
– В 18 лет вы решаете быть монахом.
Архимандрит Алексий
– Да, тогда мне дает рекомендацию ныне здравствующий, слава Богу, протоирей Дамиан Круглик. Тогда он служил у нас, тогда уже его, правда, перевели, но он был тот настоятель, при котором я начал ходить в храме в Удельной, к которому я ходил на исповедь, который как бы меня направлял в этой жизни. И он мне дает рекомендацию, но, говорит с сожалением: ты не поступишь. Потому что по тем временам, это сейчас у нас принимают ребят после окончания школы, они в 20 лет уже заканчивают семинарию, выходят уже кто пастырем, кто еще кем. А тогда было все строго, тогда до армии старались не принимать, потому что о перестройке еще толком никто не слышал, а советская политика была такая, что в армии было сильное давление на тех, кто поступал из семинарии, потому что их все равно призывали в армию потом. Ну а где-то, наверное, такое мое упрямство, я говорю: нет, батюшка, я все равно, благословите, буду поступать. Ну он мне дал рекомендацию, я поступал, конечно, не поступил. Он говорил, не потому что ты чего-то не знаешь, не потому что ты не готов, у тебя недостаток один большой – армия, которую ты не отслужил, и не поступил. Но вот тогда впервые я увидел митрополит Питирима – абитуриентом, когда был в семинарии, он приезжал в академию и совершал в Лавре постриг отца Иосифа (Дьяченко), в монахи постригал в Троицком соборе. Вот тогда мы все, там кто был – семинаристы, абитуриенты – пришли на постриг. Во-первых, первый раз я тогда на постриг попал, несмотря на то что всегда к тому времени уже мечтал был монахом, попал на постриг. И как-то, конечно, Владыка тогда еще архиепископ был, ну такой, знаете, очень величественное производил впечатление. Но никак мы с ним не были знакомы, никак не пересекались. Однако после вот этого моего такого неудачного поступления, через отца Дамиана также мне поступило предложение от Владыки прийти на работу в Издательский отдел. Но при условии, что если, значит, мне армия грозит, то нет смысла тебе идти сейчас работать, а если армия не грозит, то вот он готов принять на работу в отдел. Не знаю, чем это было вызвано, тем ли что Владыка просматривал личные дела как преподаватель и профессор духовной семинарии, что-то, может быть, как-то увидел, не знаю. Но тогда армия предстояла, мне предстояло два года провести и в вооруженных силах, и как бы мне сказали, что ну когда вы вернетесь, тогда этот вопрос опять встанет.
К. Лаврентьева
– А что это были за два года?
Архимандрит Алексий
– Да вы знаете, нормальные два года, правда, вдали от дома. Сейчас можно было бы сказать, это за границей, два года в Баку. Родственники не приезжали. Ну опять как бы, когда военком меня провожал на приемный пункт, он сказал, что у тебя будет два года подумать о твоем решении.
К. Лаврентьева
– Вот.
Архимандрит Алексий
– Да. Ну как бы вот мое решение никак не изменилось. Наоборот, укрепилось. Я, ничтоже сумняшеся, первым делом, когда пришел из армии, опять пришел работать в церковь, в Удельную. До армии несколько месяцев я работал в церкви, вначале сторожем, в Троицком храм в Удельной, потом алтарником стал, потом призвали в армию, потом вернулся, опять поработал немножко алтарником, порядка там полутора месяцев, и как раз решился вопрос о встрече с Владыкой. И тогда вот он мне предложил работать у него в отделе. Так началась моя жизнь в Издательском отделе.
К. Лаврентьева
– Но это удивительно. Потому что вы были очень молодым человеком. И все-таки у меня не отступает вопрос: что происходит в душе, когда юноша решает стать монахом в 18 лет? Может быть, это какое-то горячее решение или это все-таки взвешенное, взрослое, зрелое решение. И, судя по вашей жизни, конечно, так оно и есть, конечно. Но это ведь всегда загадка для мирянина, да, почему люди становится монахами.
Архимандрит Алексий
– Я не знаю, чем это вызвано. Вы знаете, в советское время очень мало литературы было духовной. Но в библиотеках всегда была такая замечательная полка это как помощник атеиста, и в ней были разные книжечки, которые можно было почитать. И там, когда ты читал аскетическую какую-то литературу, она на тебя производила совершенно другое впечатление. Была такая книжечка «Путешествие в XVII век». Брошюрка небольшая аскетическая, как одна корреспондент описывала свою поездку в Псково-Печерский монастырь. Вот на меня она произвела очень большое впечатление. Вот ну не знаю, может, такая, знаете, романтическая настроенность, любовь к старине. Она так вот засела в сердце, и вот так сердце именно искало именно этого пути монашеского.
К. Лаврентьева
– А не было страшно на постриге, до пострига, после него?
Архимандрит Алексий
– На постриге было волнение. Потому что до пострига как-то суета все была. Вопрос о постриге решился очень быстро. Как-то я пришел к Владыке, через практически ну год, наверное, у него отработал, пришел к Владыке: Владыка, мне надо поговорить с вами. А у него была замечательная секретарша, Нина Николаевна. Я говорю: Нина Николаевна, мне с Владыкой надо поговорить. Она говорит: скажу, когда. Она очень чувствовала Владыку и знала, когда можно к нему подходить, когда не надо. Вот она вызывает: иди к Владыке, говорит, с ним иди, поговори. Вот я прихожу к Владыке. Владыка, говорю, у меня к вам вопрос. Ну, говорит, садись. Я говорю: Владыка, хочу просить вас о монашеском постриге. Владыка не стал спрашивать ни что, ни почему, ни зачем. Было единственное сказано: езжай в семинарию, подавай прошение. Чем это было вызвано? Потому что я, допустим, разговаривал опять со своими друзьями, которые тоже проходили через этот путь, тоже у владыки Питирима, они говорят: вот мы сидели, долго беседовали, Владыка там спрашивал, рассказывал какие-то вещи. Ничего Владыка не рассказывал, просто сразу благословил. И после пострига достаточно быстро меня рукоположил, тоже на что я совершенно не рассчитывал и не думал. 28 марта постригли. Замечательное слово, которое Владыка говорил. А вы говорите, был ли страх. Ну, во-первых, как-то, знаете, все в подготовке проходило, в суете какой-то повседневной, когда как-то особо и задумываться некогда было. Наверное, в момент за полдня до пострига, когда меня привезли в Лавру, отец Сергий (Данков) повел меня к отцу Кириллу на исповедь...
К. Лаврентьева
– Павлову.
Архимандрит Алексий
– К Павлову, да. Тоже отец Кирилл ничего особо не спрашивал на исповеди. Никаких вопросов не задавал, кроме того, что кто будет духовник. Я говорю: Владыка ничего не сказал по этому поводу. Ну тогда, говорит, отец Иларион. Так отец Иларион, духовник Академии, так у меня он стал моим восприемником в монашеском постриге. И вот только тогда, когда в приделе никоновском тебя оставляют одного – в полумраке, при мерцании лампадочек, ты стоишь в этой белой рубахе, в носках, никого нету – и вот тогда ты начинаешь, конечно, появляется волнение. Появляется волнение от того, что тебе предстоит, что будет, как это будет, что жизнь сейчас меняется кардинальным образом. И вдруг наверху начинает семинарский хор петь, появляются монахи с зажженными свечами, окружают тебя, ты ложишься. И вот это чувство, когда ты ползешь, вроде пока ползешь – ничего, а когда распинаешься, трижды нужно распинаться на пути наверх, и когда ты ложишься, руки в стороны в виде креста раскладываешь, то сердце начинает, знаете, как молотом об пол биться – бух, бух...
К. Лаврентьева
– «Светлый вечер» на радио «Вера». В этом часе с нами архимандрит Алексий (Вылажанин). Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Отец Алексий что значит «ползешь и распинаешься» – это для наших радиослушателей очень важно, наверное, сейчас пояснить.
Архимандрит Алексий
– Ну это как бы показываешь свое смирение.
К. Лаврентьева
– То есть это этапы пострига.
Архимандрит Алексий
– Этапы пострига, да. Сердце колотится необыкновенно. Ну пока ползешь, как-то особенно об этом не думаешь, а когда лежишь, сердце, оно непроизвольно бьется. И вот последний такой момент, когда ты уже перед солеей лежишь, сердце прямо так бьет отчетливо, четко. Вот когда Владыка опустился, взял за плечи, поднял – и куда-то ушло волнение. Ты почувствовал что-то родное, близкое, ушло все волнение, и как-то все пошло уже дальше своим образом.
К. Лаврентьева
– А как складывались ваши первые годы после пострига? Всегда интересно спросить, поддерживали ли вы общение с близкими, с родителями, с родственниками?
Архимандрит Алексий
– Ну я жил дома.
К. Лаврентьева
– То есть вы продолжили быть монахом, но уже дома.
Архимандрит Алексий
– Я был в Издательском отделе. Понимаете, тогда проблема была какая. Из действующих монастырей была Троице-Сергиева Лавра, Псково-Печерский монастырь, только открывшаяся Оптина пустынь, и к тысячелетию отделан Данилов монастырь. По большому счету, мужских монастырей не было. Это все-таки 98-й год, начало 99-го, только-только начиналось возрождение духовной жизни. А постольку поскольку меня Владыка рекомендовал, постригал, и я оставался сотрудником Издательского отдела, то такое монашество в миру. Хотя я об этом, наверное, сожалею больше всего в своей жизни. Не потому, что я принял монашество, а потому что глубоко убежден, что монах должен быть в монастыре. Монастырский путь – это все-таки монастырский путь, когда ты ищешь монашества, ты должен пройти через монастырское послушание, потому что там у тебя есть непосредственное руководство постоянно, духовное. Ну если есть такое, конечно, это замечательно, когда есть наставник, который тебя ведет. Ну по крайней мере на первых порах у меня был таким наставником владыка Питирим, всегда была возможность съездить к отцу Илариону. К сожалению, по молодости как-то не всегда этим пользуешься, знаете, как ну далеко, не всегда возможность есть, всегда какие-то заботы, хлопоты, а потом достаточно быстро приход, суета. Так что вот этого, конечно, в жизни не хватало. Ну был пример перед глазами. Конечно, не без ошибок, конечно, может быть, как-то не попадание в такие духовные ямы, в которые спотыкался, приходилось вновь вставать, идти. Ну Господь милостив, Господь никогда не оставлял. Всегда на моем пути Он был рядышком, всегда помогал. Первое послушание, которое Владыка мне дал, ну во-первых, это 28 марта меня постригли, а 7 апреля он меня уже рукоположил в иеродиакона.
К. Лаврентьева
– На Благовещенье.
Архимандрит Алексий
– Да, тоже было очень интересно. На постриге Владыка сказал такие слова: молись, говорит, у тебя будет три дня и две ночи, такого времени говорит в твоей жизни больше не будет никогда. Потому что перед тобой пройдет твоя прошлая жизнь, будешь думать о своей будущей жизни. И действительно они пролетели очень быстро. Я на третий день приехал в Издательский отдел. Иду по коридору, навстречу мне идет Владыка. Я делаю земной поклон, прошу молитв о грешном монахе Алексие. А Владыка поднимает: ну вот, брат Алексий, говорит, вот ну давай теперь будем рукополагаться. Как-то для меня, во-первых, это было очень неожиданно – рукополагаться. Меня вполне устраивало мое положение иподиакона при Владыке, я был ризничим. Ну думаю: ладно, сейчас пока там месяц-два, как-то не раньше все это. Ну, Бог даст, говорит, езжай, подавай прошение, к Благовещению успеем. Приехал в Академию – они говорят: у нас не принято, чтобы монахи подавали прошение. Я говорю: меня Владыка благословил, я ничего не могу сделать. Подал прошение. Действительно все успели, сделали, было разрешение от Святейшего Патриарха Пимена на рукоположение. И Владыка меня в Волоколамске рукоположил в диакона. И первое послушание, которое он мне дал – тогда решался вопрос о передаче Иосифо-Волоцкого монастыря, – вставил меня в члены комиссии по приемке монастыря. Вот я, молодой мальчишка, 22 года, был членом комиссии по приемке монастыря. То есть, можно сказать, первый, кто там начал ночевать и готовить вместе с отцом Николаем Поповым, теперь уже монахом как раз обители Волоцкой, иеромонах Пафнутий, вот вместе с ним, тогда он еще был протоиереем женатым, мы готовили монастырь к первому богослужению, надвратный храм. Потому что он был тогда благочинным в Волоколамске, помощником Владыки во многих делах. И вот это было такое первое монашеское послушание.
К. Лаврентьева
– Отец Алексий, ну получается, что вы с самого молодого возраста, с самых юных лет вы стали участвовать во внутрицерковной деятельности, вы стали таким деятелем церковным. Не просто священнослужителем, или монахом, который там где-то, в сторонке несет свое послушание, а вы прямо в гущу событий вошли.
Архимандрит Алексий
– Я не был никогда на передовых каких-то позициях. Я всегда, в Издательском отделе я вначале работал в экспедиции, как очень многие, кто приходил работать – паковали литературу, рассылали ее в разные концы нашего Отечества. Отец Всеволод Чаплин покойный, Царство ему Небесное, был тогда заведующим английской экспедицией, вот они занимались рассылкой литературы за рубеж. Потом перешел на склад, литературу грузили туда-сюда –это не проблема, там как правильно укладывать пачки, я знаю, помню, для меня это никогда не было проблемой или упаковать, когда что-то нужно. Потом вот как раз начал иподиаконствовать, и Владыка меня забрал в отдел СБО – справочно-библиографический отдел. Ну уже в самом отделе и назначил ризничим своим.
К. Лаврентьева
– Вы сказали, что жалеете о том, что не жили в монастыре после пострига. А что такое жизнь монаха в миру? Он оставляет своих друзей, он оставляет свои привычки или он живет той же жизнью, но просто он монах? Он там не смотрит н женщин, не женится, а молится больше, выполняет монашеское правило какое-то определенное сугубое?
Архимандрит Алексий
– Ну что значит, не смотрит на женщин? На женщин смотрят даже в монастыре, потому что глаза не выколешь, они есть. Опять как смотреть – как на то чадо Божие, которое пришло к тебе, или с вожделением, понимаете.
К. Лаврентьева
– Да.
Архимандрит Алексий
– Поэтому это другой вопрос.
К. Лаврентьева
– Ну а удалось ли отсечь что-то сразу?
Архимандрит Алексий
– Опять, ну как вам сказать. От себя не спрячешься ни за стенами монастыря, нигде, это конечно. Еще раз говорю, что почему монастырь хорошо, особенно для новоначального инока – есть определенный уклад монашеской жизни, который там принят, строя церковного богослужения. Когда ты находишься в определенном послушании, ты вот его выполняешь и живешь. Потому что один из обетов, который мы даем – послушание. А здесь ты во многом, тебе дали послушание быть, допустим, настоятелем приходского храма, и ты ушел, и ты там совершаешь это послушание на свое усмотрение. Если там священноначалие где-то начинает корректировать что-то, ну это ты этой коррекции поддаешься, а в основном ты, в принципе, на приходе самостоятелен. Конечно, здесь сложнее. Сложнее в приготовлении пищи. В монастыре ты пришел – поел то, что тебе надо. А у меня маме приходилось готовить два стола: и мне постное готовить, там отцу и сестре готовить другой стол. Так что, конечно, есть. В монастыре тебе не надо никуда ехать. А мне надо было из Удельной, допустим, ездить в Издательский отдел – на электричке, в метро. Потом возвращаться также. Это сейчас мы привыкли на машине, уже ехать никуда не хочется. А тогда ничего, с удовольствием ездили.
К. Лаврентьева
– Как вы жили тогда, что вы чувствовали? Вы были еще неофитом или уже нет? Был ли какой-то восторг такой веры, возрождающейся Церкви после 70 лет советской власти, что было тогда внутри у вас и чем вы руководствовались?
Архимандрит Алексий
– Да вы знаете, я особо никогда этим не задумывался. Потому что всегда надо было что-то делать, всегда надо было строить. В Иосифо-Волоцком монастыре надо был готовить храм к освящению, организовывать какую-то повседневную жизнь, там какие-то рабочие вопросы решать там с поварами, еще с кем-то, на первом этапе. Потом, когда попал на приход, тоже особо думать и восхищаться некогда было. Когда тебе дали указ, храм – ни окон, ни дверей, ни людей. Слава Богу, в городе, и крыша была. Когда я приехал к своему другу на окраине Московской области, увидел, к однокласснику по семинарии, увидел, что у него, в каком состоянии храм у него и какого размера – говорю: ты, наверное, нагрешил в жизни больше, поэтому Господь тебе дал больше восстанавливать, чем мне. Это в деревне, как-то Господь их тоже укреплял. Поэтому приходилось думать о том, как строить. Несмотря на то, что в городе, и время-то вроде бы замечательное, духовное возрождение, а с другой стороны, экономически очень сложно. Потому что тогда очень много рушилось, начало 90-х годов, начиная от производства, кончая страной. И город, куда я попал, это Лыткарино, замечательный город сам по себе, когда-то очень знаменитый своими оборонными предприятиями, он закрытый был город. То когда я туда пришел, оборонные предприятия все находились в очень плачевном состоянии, когда все рушилось, финансирование прекратилось. Они говорили: вот пришли бы к нам пять лет назад – мы не знали, куда деньги девать, а сейчас у нас, говорят, очень сложно, сами еле выживаем. Потом пошли массовые сокращения с этих заводов: от 15 тысяч оставалось по 2-3 тысячи на заводе работать. Вот в этих условиях приходилось возрождать приход, поэтому особо, создавать общину, налаживать богослужение. Тоже опять с Издательским отделом очень много связано. У меня очень близкие отношения были, как я их всегда называл, с «моими тетушками», из бухгалтерии. И как-то перед Крещением приезжаю за определенным, ну литературу какую-то взять для прихода. Они меня там спрашивают: как, говорит, служить-то будешь на Крещение? Я говорю: да никак не буду, пока условий никаких нет, вот молебен отслужу. Ну чего, окна пленкой затянуты, морозы на улице, отопления нет, ничего нет. А они: как?! Как можно, говорят, без литургии, воду освящать? Я так подумал – действительно, как же я буду без литургии воду освящать? Хорошо Издательский отдел недалеко от Новодевичьего монастыря. Я тут же пошел в Новодевичий монастырь, написал прошение на антиминс, мне дали антиминс, что вот, первую службу на Крещение. То есть так вот началась уже литургическая жизнь на приходе. Если я в начале ноября получил назначение, 21 ноября мы служили уже первый молебен, а 19 января была первая, в Сочельник 18-го, была первая Божественная литургия, и вот теперь уже каждый день там совершаются службы.
К. Лаврентьева
– «Светлый вечер» на радио «Вера», уважаемые радиослушатели. В этом часе с нами архимандрит Алексий (Вылажанин), настоятель храма в часть святых апостолов Петра и Павла в Лефортове, благочинный Петропавловского округа Московской городской епархии. Меня зовут Кира Лаврентьева. И мы вернемся после короткой паузы.
К. Лаврентьева
– Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. И в этом часе с нами проводит «Светлый вечер» архимандрит Алексий (Вылажанин), настоятель храма в часть святых апостолов Петра и Павла в Лефортове, благочинный Петропавловского округа Московской городской епархии. Отец Алексий, вот вы рассказываете о том, что на окнах храма, где вы служили, висели пакеты, полная неустроенность, холод, да, бедность, копейки лишней никто не принесет. То есть я-то задавала вопрос вам, наоборот, был ли какой-то восторг там неофитский в начале вашего священнического пути, был ли какой-то полет...
Архимандрит Алексий
– А вы знаете, как раз это восторг был.
К. Лаврентьева
– А вы рассказываете совершенно вообще другое – вы рассказываете о невероятных сложностях, и тут же возникает вопрос: а не отчаивались ли вы?
Архимандрит Алексий
– Нет, вот как раз вопрос-то, если бы не было этого восторга и призвания, желания, стремления, то, наверное, ничего бы в жизни и не получилось. А Господь, несмотря, Он же посылал хороших добрых людей, те замечательные бабушки, которые составляли костяк, которые собирались вокруг, которых всех помню. К сожалению, уже большинство из них приснопоминаемые. Сегодня вот как раз день памяти моего одного из помощников, Михаила Михайловича, по храму. Это замечательные люди, с которыми и посмеяться можно было, когда придем после службы к кому-нибудь на квартиру, потому что при храме не было вообще ничего, чайку попить. Бабушки сидят, вот говорят: народ-то поумирали бы, побольше батюшке заработать бы дали. – Ну что так говорите? – посмеешься с ними. Ну вот, ну это опять такая вот. Люди как раз, знаете, они были добрые, хорошие, но только тоже начинали приходить к Церкви. Были те, которые, конечно, ходили в соседние храмы на протяжении всей своей жизни, но основная масса как раз была из тех, которые вот всю жизнь веру-то в сердце имели, может быть, конечно, кулич освящали и крещенскую воду набирали, а вот как я в свои юношеские годы, а в храм-то пришли уже на исходе своей жизни, на закате. Но они были добрые, замечательные. Поэтому много было веселого, много было радостного. Ну вот трудности, а трудности, они все, тогда и радость начинаешь осознавать, когда трудности есть. Когда только радость, когда только легко все, тогда ты начинаешь это не ценить.
К. Лаврентьева
– А какие-то родственники ваши, они стали христианами после вашего рукоположения?
Архимандрит Алексий
– Ну у меня мама начала в храм ходить, причащаться как бы, вот племянница регулярно в храм ходит. Ну не все конечно, так, ну опять никто не отрицает, все считают себя православными верующими. Знаете, как вот у нас сейчас опрос проведи – 90 процентов населения, наверное, назовет себя православными верующими. Из этих 90 – 1,5 процента является реальными прихожанами. Ну вот мои родственники относятся к тому большинству, наверное, которое...
К. Лаврентьева
– Отец Алексий, вот, знаете, мы разговариваем с вами сейчас, и все время хочется задать главный вопрос, который мы задаем священникам в нашей программе, но вам почему-то мне особенно хочется его задать. Я тороплюсь и все время себя останавливаю: нет, ну еще что-нибудь спрошу, еще вот этот вопрос задам. А на самом деле-то главный вопрос у всех у нас один – встреча со Христом. Мы же все стремимся к встрече с Богом. И можете ли вы сказать, что встреча со Христом – это какое-то событие в вашей жизни? Или это, может быть, путь, или она еще впереди – то есть всегда это ответы очень разные, но это всегда очень важные ответы.
Архимандрит Алексий
– Ну ведь опять, знаете как, ведь вот тут вопрос такой, который можно по-разному смотреть. Встреча со Христом, как у святых угодников, которым Господь являлся видимым образом, понимаете...
К. Лаврентьева
– Как апостолу Павлу, например.
Архимандрит Алексий
– Призывал их к служению или давал им какое-то откровение. Или соприкосновение со Христом через те таинства, которые есть, через то богослужение, через Церковь земную, которая есть, понимаете. Конечно, вот соприкосновение с Церковью, соприкосновение с осознанием присутствия Божия в жизни человека – конечно, много в моей жизни изменилось. Да и не то что много изменилось, вся жизнь переменилась, по-другому стала. Сказать, что я не ищу Бога в своей жизни – я постоянно Его ищу, постоянно надеюсь, что Господь, ну Господь-то всегда с нами, это мы по своему такому, знаете, неразумению, где-то не чувствуем иногда присутствия. Ну путь христианина, я считаю, что это, от его начала и до последнего вздоха, как раз путь искания Бога в своей жизни.
К. Лаврентьева
– А что такое радостно нести крест? Ведь нельзя же нести крест и унывать, свой жизненный, да? А только пребывать в эйфории, казалось бы, тоже нельзя. И где здесь золотая середина крестоношения? Но при этом не упускать из сердца радостного христианства, радостной веры. Ведь сколько раз это слово употребляется в Евангелии, как любил его Господь, это слово.
Архимандрит Алексий
– Ну крест нести со смирением надо. Отчаяние – нет, иногда бывает уныние. Уныние от какого-то бессилия своего, ну опять, от чего все проистекает – от маловерия. Потому что была бы очень крепкая вера в каждом из нас, тогда, как Господь в Евангелии говорит, смогли бы двигать горами. А мы, к сожалению, веры такой, с горушное зерно-то не имеем, поэтому и горами не двигаем. Поэтому, конечно, иногда бывает какое-то, наверное, и уныние. Но еще раз говорю, что вот я для себя знаю одно – что с Богом не бывает безвыходных ситуаций, с Богом могут быть временные трудности. Рано или поздно на твоем жизненном пути Господь, как бы тебе тяжело не было, как бы сложно не было, какую бы проблему ты не хотел решить, но всегда, во-первых, надо решать, почему говорят с радостью нести свой крест – да потому что крест это то, что жизнь твою дает тебе Господь, все идет по Его промыслу, научиться принимать этот промысл Божий. Я всегда цитирую, мне очень понравились слова владыки Питирима, которые я услышал в фильме, который снимался уже, можно сказать, на смертном одре – у него брали интервью, в больнице он находился. Вот там прозвучали такие его слова, что целью моей жизни было распознать волю Божию и стараться ей не навредить. А как часто мы, видя волю Божию, но вот она нам не очень нравится, и мы пытаемся ее корректировать на наше усмотрение, а это приносит только вред. Вот распознать волю Божию и не навредить – вот, наверное, в этом радость крестоношения твоего. И тогда, когда ты понимаешь, что Господь рядышком, и Он всегда тебе укажет свет в конце тоннеля, тогда и идти гораздо проще, и легче, и радостнее.
К. Лаврентьева
– А что это за процесс, распознавание воли Божией? Ведь очень часто, да, особенно в 90-х годах было популярным ходить по старцам и говорить: вот какая воля Божия обо мне? Но ведь, мне кажется, это больше процесс, это сама жизнь.
Архимандрит Алексий
– Ну знаете, во-первых, волю Божию, старец – это не оракул и не предсказатель того или иного.
К. Лаврентьева
– Конечно, да. Но вот я к тому, что нет же универсального конкретного ответа, вот который – раз, можно ответить: вот воля Божия такая о тебе, а о тебе – вот такая.
Архимандрит Алексий
– Ну в какой-то ситуации, наверное, старцы так и указывают: вот воля Божия такая.
К. Лаврентьева
– В исключительных, наверное.
Архимандрит Алексий
– Но не всегда мы эту волю Божию принимаем. У меня был случай, у одного архиерея, с которым я служил одно время, был послушник. И они, семинаристы, они поехали, значит, на Афон, и афонские старцы благословили вот его принимать монашество, сказали, что твой путь монашеский, другого пути у тебя нет. Он приехал сюда, ну порешил, поразмыслил своим умом и сказал, что нет, монашество я не приму, женился и, к сожалению, трагически погиб. Вот трагически погиб, причем во время там уборочной. Ну вот как вот. Может быть, если он подчинился воле Божией, опять если ты пришел к старцу за вопросом, старец тебе дал какое-то благословение, то старайся, наверное, его выполнять, значит, вот в этом увидь волю Божию. А если ты не доверяешь старцу, то тогда не ходи и не спрашивай у него. Вот вы знаете, к сожалению, я когда в этой жизни что-то делаю, к чему-то иду, я всегда прошу Господа: Господи, не моя, но Твоя воля да будет во всем. Если вот Тебе это угодно, Тебе это нужно, точнее это полезно моей душе, это может, и не нужно Господу, а вот моей душе если это полезно для спасения, вот пусть, Ты сам знаешь, каким путем, это совершится. Если это неполезно мне, то вот разрушь это Тебе ведомым образом. И, как правило, всегда это срабатывает. Иногда к чему-то стремишься, а оно никак не получается, да и думаешь: значит, так оно и должно быть. Потом походит время – понимаешь, действительно благодаришь: Господи, благодарю Тебя за то, что Ты не сделал этого. Или, наоборот, чего-то очень хочешь, а оно никак не получается, вроде бы там и сам делаешь, и какая-то помощь есть, а дело никак не идет. Ты вот это дело откладываешь. А Господь совершенно другими, неведомыми тебе путями выводит так, что твоя проблема, твой вопрос решается гораздо лучше, чем ты даже думал об этом. Ну и еще раз говорю, что иногда наше такое маловерие, сомнение в вере, оно где-то заставляет печалиться о каких-то вещах. Но я, по большому счету, счастливый человек. У меня есть возможность служить, стоять у престола Божия – что еще монаху нужно? Когда знаете, говорят: вот а не боишься, что тебя в монастырь отправят? Ну что значит, боишься – не боишься. Монаха пугать монастырем? Ну смешно.
К. Лаврентьева
– А было ли у вас в жизни, что к вам приходили люди и спрашивали благословения на монашество или благословения на семейную жизнь?
Архимандрит Алексий
– Ну как у пастыря приходского, знаете.
К. Лаврентьева
– Конечно.
Архимандрит Алексий
– С двадцатилетним опытом, конечно, в общем-то, приходили.
К. Лаврентьева
– Вот насколько сложно давать эти благословения? Мы просто говорили с вами о послушание духовнику. И что происходит тогда у самого духовника?
Архимандрит Алексий
– Ну, во-первых, я никогда не брал такую ответственность, что ко мне приходили и они: будьте моим духовным отцом. Я говорю: знаете, это большая ответственность и для вас, и для меня. Вы ходите, исповедуйтесь. Почувствуете, что вот я вас устраиваю – какая разница, назовемся мы духовными чадом или нет. Все зависит от того, насколько мы будет выполнять то, что говорим друг другу. Поэтому, скажем так, как духовник я никому ничего. Я говорю то, что я считаю нужным, а дальше уже твое дело. Хочешь выполнять – выполняй. Не хочешь выполнять... Ну то есть не стремлюсь к старчеству, не чувствую в себе этих сил. Поэтому приходят люди, допустим, которых ты знаешь, спрашивают совета. Ну где-то советуешь, где-то сомневаешься, что, допустим, сейчас надо этому человеку идти этим путем. Ну, конечно, ошибаюсь, наверное, иногда как человек. Ну опять, если бы мы всегда проявляли послушание в том, что нам говорят и то, что нам советуют. Приходят на брак благословение брать: ну мы любим друг друга, мы все, ну вроде бы и знают давно, и любят друг друга давно. Ну что же, Бог да благословит. Понимаете о том, что вы на себя берете? Понимаем да, вот, конечно, батюшка. Или где-то есть сомнения какие-то, они начинают еще уговаривать и убеждать. Ну давайте, с Богом, помоги вам Господь, укрепи Господь на вашем пути. Ну и несите тяготы-то друг друга, как вы обещались, как вы хотели. Ну опять же до первых трудностей. А начинаются трудности – начинаются взаимные упреки. Начинаются взаимные упреки –начинаются скандалы. Тут же забывают, что на венчании им говоришь о том, что вот помните, что научитесь слушать и слышать друг друга, это очень важно в семейной жизни, если вы этому не научитесь... Да, батюшка, обязательно. А так и не учатся слушать друг друга и слышать. Конечно, приходят за благословением, конечно, спрашивают. Когда приходят на монашество, о монашестве разговаривать, скажем так, я всегда говорю, что для себя сделайте один выбор. Поймите, что если вы идете в монашество, то в монашество надо идти только из-за любви к Богу. Не из желания сделать карьеру какую-то потом или еще какого-то пути, из-за там несчастной любви, из-за какого-то разочарования в жизни – тогда ты всю жизнь будешь разочаровываться в том пути, который ты выбрал. Вот если ты пойдешь на это служение из любви к Богу – опять, может быть, он не будет легким, не будет гладким, будет шершавеньким, но вот эта любовь к Богу, она будет постоянно помогать и укреплять, тогда не будет отчаяния в конце жизни о неправильности жизни, что ты чего-то не достиг, чего-то недополучил. А тогда будет благодарность Богу за все, что в твоей жизни было, за то что есть и радость того, что вот впереди. Надежда на то, что Господь, проявив Свое милосердие, все-таки вот явится для тебя тем любящим Отцом, к Которому ты все время шел, как тот блудный сын.
К. Лаврентьева
– «Светлый вечер» на радио «Вера», уважаемые радиослушатели. В этом часе с нами архимандрит Алексий (Вылажанин), настоятель храма в часть святых апостолов Петра и Павла в Лефортове, благочинный Петропавловского округа Московской городской епархии. Меня зовут Кира Лаврентьева. Отец Алексий, что для вас самое сложное в вашем священстве?
Архимандрит Алексий
– Выработать смирение, терпение и кротость в те моменты, когда вот видишь какое-то неблагоговение со стороны прихожан в храме. Но здесь себя ловишь иногда на мысли, что, конечно, вот прежде всего самому надо явить пример вот этого благоговения и любви, которая не всегда, тогда, наверное, от них можно этого требовать. Ну вы знаете, вот очень тяжело переносится какое-то отношение людей, в том числе которые много лет ходят в храм, служат алтарю даже вот – безразличие. Вот чего не должно быть. Вот если ты работаешь в храме – не надо приходить только как на работу. Это не то место, где ты работаешь и получаешь деньги. Это касается особенно алтарников. Я был, опять говорю, счастливый человек, у меня были совершенно потрясающие две матушки, две такие «подружки» в кавычках: ризничная, девица Евдокия и алтарница, монахиня Анна. Я, мальчишка молодой, попал меж этих двух огней, но замечательный они опыт мне дали. Вот они меня научили тому, чего я до сих пор в своем сердце знаю, храню. И они между собой иногда так вот тягали меня, где-то, может быть, это было сложно, но при всем при том, я говорю, что та любовь, которую они к Богу имели, она где-то и до сих пор согревает мое сердце. И когда сопоставляешь себя того, которым ты был тогда, и вот то, что видишь сегодня – ну не знаю, как-то вот это очень расстраивает. Расстраивает, когда люди стоят к святому причастию или во время богослужения, когда храм становится местом встречи, а не местом молитвы. Тоже очень расстраивает.
К. Лаврентьева
– Какие-то такие человеческие вещи, да, люди в основном.
Архимандрит Алексий
– Ну что еще, так же, наверное, я людей, поэтому не всегда сдерживаешься. Иногда, бывает, может, бываешь строг, а иногда, может быть, кажется тем, кто слушает тебя, вот что батя строгий, грубый. Но тут, наверное, Господь поэтому послал этот рассказ знаменитый, старца Гавриила Ургебадзе, о ропотниках, который: а вы-то кто сами? Вам святителя Николая на приход надо? А вы что думаете, он вам угождать будет? Он Богу угождает. Что, говорит, тогда начнется? Начнутся жалобы тогда, говорит, в Патриархию полетят, что жестокий, дерется даже. Поэтому, конечно, все зависит от нас, от самих священников. Если мы будем являть пример, пример благоговейного отношения к службе, благоговейного отношения к святыне, когда в алтаре будем сосредотачиваться только на молитве, а не на разговорах друг с другом, тогда, наверное, храм это будет чувствовать по-другому. Вот в Греции очень хорошая практика при всем при том: когда в алтаре находится только служащий священник и там какой-то один помощник, а все остальное духовенство, независимо там, игумен монастыря, епископ, они молятся, в храме стоят вместе со всеми. Поэтому как-то особо болтать уже не получается, потому что на виду у всех. А здесь иногда у нас вот человеческое взыграет, вроде бы алтарная преграда является такой, знаете, ширмой от всех остальных. Мы забываем о том, что висит микрофон, и там, в конце храма слышно все, о чем батюшки в алтаре разговаривают. А народ тоже: если вам там можно, почему нельзя нам. Это тоже от этого скорбишь, ну а иногда сам поддаешься такому соблазну.
К. Лаврентьева
– Вот тут сразу вопрос возникает: а нет ли привыкания, такого момента привыкания к святыне? Когда ты постоянно в алтаре, ты постоянно служишь литургии, и нет ли в какой-то момент выгорания, может быть, привычки и еще чего-то такого, равнодушия, может быть, вы назвали, равнодушия?
Архимандрит Алексий
– Ну что касается меня, знаете, иногда может быть бывает такое вот чувство обыденности, как будто должность, это должно быть. Но всегда себя ставить на место и напомнить: эта литургия или эта служба может быть для тебя последней. И когда вот это ощущение будет, тогда ну то есть себе приходится постоянно напоминать об этом, безусловно. К сожалению, еще раз говорю, к сожалению, происходит привыкание у людей. Я всегда вижу, когда вот человек только-только заходит в алтарь и как он хочет попасть в алтарь. Особенно алтарники, которые, да, молодые там или даже не очень молодые, каким они взором смотрят на тех мальчиков, которые в стихарях выходят из алтаря. Я себя вспоминаю, вот когда я был мальчишкой, стоял на клиросе, у отца Дамиана два сына, сегодня два священника московских, вот а тогда еще маленькие мальчики в стихариках выходили из алтаря, а нам было завидно. Там два диаконских сына, тоже теперь священники, вот выходили. А вот как хотелось, как рвалось сердце, с таким трепетом на все это смотрелось. И когда ты его вводишь, он весь трепещет. А потом происходит вот это привыкание. Да, конечно, там, где вот священник, умудренный духовным опытом, своей духовной жизнью, молитвенным состоянием, то, конечно, там, наверное, и другое воспитание. Когда, к сожалению, как вот часто бывает в нашей жизни, то они смотрят на нас и подражают, то что посеешь – то и жнешь. Ну опять, еще приходится себе напоминать и ребятам напоминать, что это такое, алтарь, как к нему надо относиться, как надо хранить. Или когда там тетки стоят перед причастием, начинают ругаться друг с другом: кто первый, кто вот, чего вы лезете. И ну вот какое же благоговение, зачем ты тогда пришел в храм? Сегодня, к сожалению, люди идут в храм не для того, чтобы прийти к Богу и принести что-то, а для того, чтобы потребовать что-то от священника, от Бога – вы нам должны. Вы подождите, вы вначале Богу свой долг отдайте, разберитесь с тем, что вы должны Богу. Вот за ту благодать, за ту любовь, которую Он вам явил, за те страдания, которые претерпел для того, чтобы дать вам возможность Царствие Божие получить. Ну вот мы должны, мы обязаны. Вы не требуйте, а ищите вот этого пути спасения. Поэтому ходят в храм, конечно, привыкают. И утрачивают, когда начинают ребенка приносить к Чаше и говорить о том, что сейчас тебе дяденька «наку» даст – это нельзя, нельзя ребенка с детства к этому приучать. Это не «нака», это Тело и Кровь Христовы. Как-то у одного греческого епископа, митрополита почитал книжечку, не помню сейчас, как называется, там как раз о том, как надо детей воспитывать, как духовную литературу им читать надо. Он категорически против использования так называемых библейских историй, библейских повествований, «Библии в картинках». И вы знаете, я в какой-то момент с ним согласился. Они очень красивые, они очень красочные, но они начинают детьми восприниматься как те сказки, которые им читают – тоже с красивыми картинками. И когда ребенок вырастает, у него остается ощущение сказки. Читайте ему обычное Евангелие. Что-то он поймет, что-то примет, что-то начнет понимать со временем, как и взрослые. Знаете, каждый раз на протяжении всего священнического пути читаешь те или иные отрывки постоянно, там ведь каждый раз что-то новое в них находишь для себя. Каждый раз по-новому открываешь, каждый раз что-то новое хочется сказать, услышав то или иное слово Божие, которое, в общем-то, не меняется, оно тем же остается. Только мы растем когда, оно растет вместе с нами.
К. Лаврентьева
– Я спрашивала, что самое сложное для вас в вашем священническом пути и, конечно, не могу не спросить, что самое радостное. Что самое радостное в вашем пастырском служении?
Архимандрит Алексий
– Радостное – это когда ты стоишь и совершаешь Божественную литургию. Ну вот это, наверное, самое-самое радостное, что может быть. Радость, когда доживаешь до того или иного праздника. Потому что когда ты молодой, совсем молодой, кажется, что вся жизнь впереди, как-то немножко легкомысленно ко всему относишься. Когда ты проживаешь какой-то определенный этап жизни и понимаешь, что вот большая часть ее уже, может быть, еще впереди-то, конечно, и немало осталось, но по крайней мере большая часть уже пройдена, а сколько впереди, мы не знаем, уже особых каких-то таких восторгов от этого не ощущаешь, то каждый праздник, каждая служба, она как праздник становится. Вот действительно это радость, это счастье. Ну иногда, конечно, бывает, что привыкаем как-то: ну да, это надо, моя жизнь, я это вот совершаю. А когда радость – от совершения Божественной литургии.
К. Лаврентьева
– Спасибо огромное. И, наверное, уже больше совсем не хочется ничего спрашивать, потому что самое главное уже сказал отец Алексий: радость – это совершение Божественной литургии, да. Огромное спасибо, отец Алексий. «Светлый вечер» на радио «Вера». Уважаемые радиослушатели, в этом часе с нами был архимандрит Алексий (Вылажанин), настоятель храма в часть святых апостолов Петра и Павла в Лефортове, благочинный Петропавловского округа Московской городской епархии. С вами была Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами. Всего хорошего и до свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер