У нас в гостях был старший священник и духовник Алексеевского женского монастыря прот. Артемий Владимиров.
Мы говорили о церковном этикете: не противоречит ли он евангельскому призыву «будьте как дети»; не является ли этикет преградой для тех, кто только хочет войти в церковь, но плохо его знает? Также разговор шел о том, какие бывают степени священства и как приветствовать священника в зависимости от его сана. Наш гость ответил на вопросы: есть ли противоречие между словом Господа: «и отцом себе не называйте никого на земле: ибо один у вас Наставник — Христос» и тем, что мы священников называем «отцами» и «наставниками», а также почему к священнику мы обращаемся на «Вы», а к Господу — на «Ты». Отец Артемий поделился, что главное в церковном этикете — это любовь к человеку.
А. Ананьев
— Добрый вечер, дорогие друзья. Вы слушаете радио «Вера» — светлое радио. Меня зовут Александр Ананьев. И как обычно в это время в понедельник, я выступаю в органичной для себя роли — роли неофита, человека, крестившегося недавно и оттого имеющего безграничное море вопросов. В частности вот какой вопрос хочется обсудить сегодня — смотрите, этикет может быть: придворным, дипломатическим, светским, деловым, воинским и так далее. Специалисты сейчас выделяют даже этикет поведения в виртуальном пространстве, и там тоже очень много пунктов, некоторые из них прямо забавные. Другими словами, этикет сеть общепринятая форма поведения. И конечно же, есть церковный этикет. Что мы о нём знаем, почему важно быть с этим этикетом хотя бы знакомым и тем более следовать ему — вот об этом я предлагаю поговорить сегодня с замечательным собеседником, духовником женского Алексеевского монастыря, протоиереем Артемием Владимировым. Добрый вечер, отец Артемий!
Прот. Артемий Владимиров
— И следуя церковному этикету, я отвечу не просто «добрый вечер», а ещё и добавлю сердечно: я очень рад вас видеть.
А. Ананьев
— Так этикет, да, назидательно советует говорить?
Прот. Артемий Владимиров
— Я-то имею право и на шутку. Хотя действительно тема более чем серьёзная и интересная, может быть, потому, что церковное общество достаточно устойчиво в сравнении со всеми другими цеховыми организациями и корпорациями.
А. Ананьев
— Со стремительно меняющимися, да.
Прот. Артемий Владимиров
— Посудите сами, у нас ничего не изменилось практически ни во внешности, ни в нашем платье, то есть в нашей форме, в нашем уставе, хотя мы принадлежим своему обществу и времени, тем не менее какие-то незыблемые формы общения сохраняются. И будем за этим видеть не только сухую, безличную систему, но и вспомним замечательные слова апостола Павла: «Христос и вчера и сегодня Один и Тот же». Вечна Божественная любовь и правда, неизменна Божественная красота, чем, наверное, и объясняется здоровый консерватизм церковного общества.
А. Ананьев
— Я бы не стал так легко утверждать, что ничего не изменилось в нашей внешности и в наших отношениях — общество меняется стремительно. Для меня недавно было открытием, что в светском этикете в рамках корпоративного общения на работе, оказывается, и это прямо цитата «мужчин и женщин нет, есть коллеги». Поэтому попытка поцеловать даме руку, попытка пропустить её первой, попытка подать ей руку может быть расценена как нарушение корпоративного светского этикета.
Прот. Артемий Владимиров
— При этом мы, наблюдая за главой нашего государства и внимательно смотря на особенности дипломатического этикета, видим, что масс-медиа могут целыми неделями обсуждать благородные жесты главнокомандующего нашего в отношении супруги китайского лидера или какой-нибудь дамы политической — Ангелы Меркель и прочих. Мне отрадно, что в наши годы, когда кажется, что всё полетело в тартарары: и язык с его ненормативной лексикой, и вот эта, приведённая вами, странная корпоративная этика, где уже, оказывается, не нужно проявлять ни рыцарство, ни благородство в отношении дам, рассматриваемых как партнёр, а то, ещё хуже, как конкурент. Тем не менее отрадно, что в наше время — мы видим это в большой политике — язык символов, жестов, цвет, форма — всё имеет значение. И пора нам говорить, думать, размышлять, возрождать для самих себя какие-то условности, какие-то нравственные правила, как говорил один из героев «Отцов и детей» Ивана Сергеевича Тургенева, «принсипы», следуя которым мы ограждаем и своё собственное пространство от посягательств со вне, и вместе с тем стараемся в общении друг с другом не допускать ни сальностей, ни дикостей, ни ляпов, таким образом структурируя внешний мир по законам правды и красоты.
А. Ананьев
— Как же я жалею, что у наших слушателей нет возможности ещё и наблюдать за вами, отец Артемий! Столько артистизма — это очень приятно, и слушать, конечно, тоже. У меня к вам вот какой вопрос, он такой философский несколько: как вы в принципе относитесь к этикету?
Прот. Артемий Владимиров
— Я слышу, посещая государственные школы, что где-то в провинции идёт борьба за отдание предпочтения Закону Божьему, точнее «Основ духовной культуры» сегодня многие ищут, или «Основам светской этики». Я никогда не огорчаюсь, когда слышу предпочтение этике — почему? Потому что, с моей точки зрения, если правильно преподавать правила хорошего тона (бон-тон), вникать в светскую этику, то нетрудно увидеть, что корнями она уходит в нашу исконную, традиционную культуру, ментальность, всегда скрывается определённая духовная вертикаль за теми или иными правилами. И поэтому опытные педагоги, к числу которых я хотел бы отнести и себя, в общении с окружающими, прежде всего с юными питомцами, идут от внешнего к внутреннему. И сегодня для меня этикет — это самое насущная, самое актуальная, самая интересная тема, потому что внешнее и внутреннее, видимое и невидимое, душевное и телесное связаны органичным образом. И отчего рушатся многие семейные союзы, распадаются, как карточный домик? Мне кажется, отчасти по причине полного неведения — святая простота (sancta simplicitas) — семейного этикета.
А. Ананьев
— Серьёзно?
Прот. Артемий Владимиров
— Конечно! Когда супруги просто превращаются в обезьяно-человеков, между тем как святитель Феофан Затворник, отец христианской психологии, говорил, что супруги должны всегда немножко стесняться друг друга. Думается, что он как раз говорил об этикете, потому что если я немножко вас стесняюсь, я не позволю себе легкомысленные фразы, я постараюсь в ваших глазах выглядеть приличным образом (комильфо), я, рассчитывая на долгожизненность нашей творческой дружбы, постараюсь не внести диссонанса в наши диалоги.
А. Ананьев
— Отец Артемий, дорогой. Вы только что ввергли мою неофитскую душу в бурю сумятицы, потому что я вдруг осознал, что... я даже не представлял себе, что есть семейный этикет! А оказывается, то, что вы сказали, действительно имеет смысл. Я сейчас переоцениваю все свои поступки и понимаю, что в некоторых ситуациях надо было бы вести себя иначе.
Прот. Артемий Владимиров
— Представьте себе семейную пару, и вот супруга является пред вашими ясными очами в земляничной маске. У вас глаза собираются в кучку, вы моргаете, как Мальвина, своими ресницами и говорите: «Это что — серия «Фантомас разбушевался»?» Маска нужна супруге, чтобы быть вечно молодой и красивой, но всё это должно быть скрыто — это проявление семейного этикета.
А. Ананьев
— Я очень рад, что мы заговорили об этом именно в этом ключе. Скажу вам правду: если вдруг моя супруга появится передо мной в земляничной маске, я абсолютно естественно скажу: «Раз тебе это нужно, раз это делает тебя счастливой, это делает счастливым и меня». У нас нет правил. В наших отношениях дома мы можем позволить себе быть самими собой, как дети. И вот важный момент: этикет — это такая взрослая штука, изобретение взрослых людей. Это конкретный свод правил, согласно которым себя нужно вести не так, как хочется, а так, как надо. А как же призыв «будьте как дети»? Дети и этикет — суть вещи несовместные, этикет — удел взрослых.
Прот. Артемий Владимиров
— Будьте как дети, но не те, у которых семь пятниц на неделе, точнее из под пятницы суббота, не те, у которых рот окрашен розовым кантиком от тайно съеденного малинового варенья, это не те дети, у которых вечный траур под ногтями. И быть как дети — это, конечно, соотнесённость с внутренним пространством души: незлобие, радушие, радость бытия, желание всех обнять и всем всё простить. При том, что принцип дворянского воспитания, как мы недавно, по-моему, даже с вами говорили, заключался в достаточно серьёзной муштре по отношению к маленьким, которые и спину должны были всегда держать прямо и ни в коем случае вилками не греметь о тарелку, и входить и уходить из комнаты изящно и достойно. В этом смысле роскошь человеческого общения тем не менее обязательно должна опираться на какой-то каркас, на какие-то писанные и неписанные правила, цель которых не проформа сама по себе, но забота об окружающих, с тем, чтобы не навязывать им проявления своего эгоистического «я», с тем, чтобы заботиться о мире душ окружающих меня людей. Это требует сознательных усилий, сознательной внутренней дисциплины.
А. Ананьев
— Признаюсь вам, что у меня внутри есть некий протест против этикета, я поясню, почему. Мне кажется, этикет создан специально для тех случаев, когда любви, радости и доброго отношения друг к другу как-то не заложено в человеке. И чтобы человек не переходил границу, ему говорят: «Ладно, нет в тебе любви — Бог с тобой. Но вот тебе этикет — это писанные правила, которым надо следовать». Потому что если в нас есть любовь... допустим, я же не могу предположить, что у меня в отношениях с моими любимыми родителями вдруг есть какой-то этикет — да нет его там и быть не может. Я люблю их, они любят меня. Мы можем сказать друг другу то, что мы хотим. И единственное, чем мы руководствуемся — это не причинить им боли, не расстроить, найти способ сказать то, что мы хотим сказать, так, как нужно, доставить им радость.
Прот. Артемий Владимиров
— Здесь вы поднимаете планку нашего разговора на христианскую высоту и максимализм. Потому что не случайно любовь именуется вершиной или совокупностью всех добродетелей и нравственных качеств, любовь — царица добродетелей. И подлинная любовь к Богу и к людям, я соглашусь, является тем внутренним нравственным принципом, той корректирующей инстанцией, которая никогда не позволит вам вольно ущемить, ущербить права ближнего, обидеть его. И я часто думаю про себя, что если я действительно, как вот Адам в раю, хожу пред лицом Господа и трепещу от мысли, что потеряю Его милость и благоволение, вот этот страх Божий, как называли его в старину, это благоговение перед Всевышним действительно без всяких условностей светского общества научит меня общению с людьми. Святой Тихон Задонский, замечательный русский духовный писатель восемнадцатого века, между прочим говорил: «Любовь подыщет слова». Если у тебя есть сочувствие и сострадание к человеку, ты никогда не обидишь его, не унизишь его, не уронишь его достоинство. Действительно, любящий де-факто размышляет о том, как быть приятным человеку, угодить ему, послужить ему, он и предупредителен, и деликатен, и совестлив. Другое дело, что взойти на эту высоту легче на словах, чем на деле. Поэтому элементарный набор условностей: «Так, во время трапезы локти со стола убираем. Так, не чавкаем — это некрасиво, это неприлично. Руки не тянем в конфетницу, но прежде предлагаем соседу взять то, что ему нравится», — без этой муштры и своего рода солдафонства в отношении детей нам трудно из гадких утят вырастить белых лебедей.
А. Ананьев
— Сегодня с протоиереем Артемием Владимировым на «Светлом часе» на радио «Вера» мы говорим об этикете. Тема невероятно интересная, тем более, что мы говорим не просто об этикете отвлечённо, а именно о церковном этикете. Однако, у меня вот какой вопрос: отец Артемий, не является ли этикет (я сейчас имею в виду церковный этикет) тем, что становится некой преградой между Церковью и теми, кто, не зная этого этикета, хотел бы в неё войти, но он не знает, как там что? Он переживает, не нарушит ли он какие-то правила, он смущается. Ведь, смотрите, как получается: если я не знаю высоких штилей столового этикета — что на коленки надо положить салфеточку, что от хлеба откусывать нельзя, а надо отламывать и уже на этот отломанный кусочек намазывать какое-то специальное масло специальным ножиком и ещё держать его в специальной руке, а потом есть ещё каким-то специальным образом — а там именно всё так серьёзно, я видел книгу про столовый этикет, она очень толстая, ей кинешь — можешь повредить человека; то церковный этикет не является ли в таком случае преградой между теми, кто не в курсе?
Прот. Артемий Владимиров
— Может стать таковой преградой, если носителем его будут книжники, фарисеи, саддукеи, формалисты, люди в футлярах, в мундирах, находящие мрачное удовлетворение в том, чтобы отцеживать комара, проглатывая верблюда. Но раскроем Евангелие: большего нарушителя синагогального этикета, чем Господь наш Иисус Христос, никто никогда не находил. Спаситель ни о ком не говорил с такой горечью, с такой болью, праведным негодованием, как об этих начётчиках, которые постоянно укоряли Христа и Его учеников — то вот они в субботу срывают колосья, растирают в ладонях зёрна, то Спаситель садится за стол, и о ужас, не вымыл руки — особый обряд очищения. Мало рук, они умудрялись окроплять и столы, и скамьи, и сосуды. «Не то, что входит в уста, а то, что выходит из уст, оскверняет человека», — говорил на это Господь Иисус Христос. В этом смысле я соглашусь с вами на 100%, что главное в церковном этикете — это любовь к человеку. Если ты исполнен теплотой милости, если душа твоя открыта навстречу крещённому, некрещённому, неофиту или какому-то асу от православия, всё ты будешь мил и непосредственен и доступен. Мне, кстати, нравится ещё свидетельство, что подлинные аристократы, родовая знать, всосавшие этикет с молоком матери, были свободны от всех условностей и никогда большей свободы никто не демонстрировал, нежели они, потому что суть даже светского этикета — это служение человеку. Мы, кстати говоря, в церковном этикете давайте разделим две вещи: поведение в храме — это набор определённых знаний, говоря нашим языком, условностей; и общение между собой людей церковных, общение с носителями сана, здесь разница — их иерархическая выслуга. Это, в общем-то, две разные вещи, потому что, отвечая на ваш вопрос о том, что церковный этикет может служить преградой и как-то психологически человек боится переступить порог храма, я хотел бы успокоить ту часть наших радиослушателей, которые уже занесли ногу, чтобы перейти через Рубикон. В храме никто не должен обращать на вас никакого внимания, за вами не установлена видеокамера. Хотите — кланяйтесь, хотите — не кланяйтесь, если желаете — можно присесть, лучше думать, сидя, о Боге, чем, стоя, о ногах.
А. Ананьев
— Я не знаю, отец Артемий — это непростая тема. Я, например, относительно недавно страшно смутился, узнав, что я, оказывается, половину сознательной церковной жизни, а это в буквальном смысле полгода, стоял в храме не там — оказывается, есть женская половина, есть мужская половина. И мне на это указали не самым приятным способом: «Вы стоите в женской половине, идите в мужскую половину!» — представляете?
Прот. Артемий Владимиров
— Я бы никогда, увидев вас на так называемой женской половине, не тронул бы вас и пальчиком, потому что в приходских храмах это не практикуется, в монастырях, как правило, действительно, если мы приедем куда-нибудь на Валаам или Соловки, заметим, что паломницы кучкуются, группируются, условно говоря, в левой части храма; мужчины — трудники, кафтанники, иноки — стоят справа. Но, повторяю, те, кто делают какие-то такие дисциплинарные замечания, часто обнаруживают этим собственное бескультурье — уж простите за категоричный тон. И я как священник всегда страдаю, моя душа болезненно сжимается, когда я получаю доносы: «Ой, батюшка, я тяжко согрешила, мне на это указали, поставили на вид: сегодня большой праздник, в центре храма стоит икона праздничная Покрова Божией Матери, и я пересекла, сама того не зная, пространство между иконой и алтарём! Что мне теперь делать? Я подлежу отлучению церковными канонами, я теперь, наверное, поражена в правах, или как?» — мама дорогая, да что же это такое?! Как правило, эти храмовые «сюда не ходи, сюда ходи» — это всё уже предания советского времени, и не заслуживают они вовсе такого внимания, которое им уделяется комсомолками 70-х годов — сейчас, правда, и те уже вымерли. Переодевшись в чёрные халатики, вот они... лучше бы шли в ГИБДД работать, указывать съезд на дублёр и круговое движение автомобиля.
А. Ананьев
— Правильно ли я вас понимаю, что если делать, неважно что, с чистым сердцем, с любовью в сердце, без злого умысла, искренне, то нет ничего такого, что вы бы сделали не так?
Прот. Артемий Владимиров
— Я не советую заглядывать или входить в алтарь лицу женского пола, изумленному красотой фресок, видных из полураскрытой двери, ведущей в алтарь. Здесь, конечно, вас остановят, тихонечко придержат за плечи. Но что касается упомянутого вами, храм — это дом родной и дом Божий одновременно. Поэтому я могу смотреть заворожённо на икону или возиться с собственной свечкой — «свеча горела на столе, свеча горела». Думается, что главное — это благоговение перед общей молитвой и внутреннее стремление свой голосок обратить к Создателю.
А. Ананьев
— А ещё хочется вспомнить, что преподобный Серафим Саровский был совершенно вне всяких традиций церковного этикета: и крестьянина, и губернатора, и архиерея приветствовал словами «радость моя, Христос Воскресе!» — что было, в принципе, нарушением этикета.
Прот. Артемий Владимиров
— Это уже любовь, преизливающаяся чрез края чаши. И будем помнить, что Сам Господь есть Любовь, распятая и воскресшая, есть Полнота, всё Собою наполняющая. И действительно, этикет растворяется, исчезает там, где соприкасаются человеческие сердца, устремлённые в молитве к Богу и подлинной любви друг ко другу.
А. Ананьев
— Но тем не менее церковный этикет как наука, искусство, как образ жизни всё равно есть. Ведь правильно?
Прот. Артемий Владимиров
— Ну конечно. Представьте себе: сейчас в студию входит Святейший Патриарх к нам. Мы с вами вне себя от волнения встаём — это уже само собой разумеется, — обращаем наши взоры к Святейшему. А может быть, послезавтра сюда войдёт государь-император — так подумаем, помечтаем немного. Я вот иногда спрашиваю детей: «Вот сейчас в залу войдёт Святейший Патриарх или государь-император, как вы будете приветствовать, ваша реакция?» — «Ой, мы не знаем». — «Давайте я вам начну показывать. Вы протягиваете руку в рабоче-крестьянском, пролетарском варианте? — здравствуйте, товарищ, Патриарх!» — «Нет-нет-нет!» — «Как пионер, заносите руку по диагонали над собственным лбом?» — «Нет-нет-нет!» — «Как фюрер, простираете руку вперёд по восходящей?» — «Нет-нет-нет!» «Как йоги, осьминоги, складываете руки на груди?» — «Нет-нет-нет!» Вот доходим до русского поклона, до того, чтобы девочка сделала книксен Его императорскому Величеству, реверанс, чтобы поцеловать руку Святейшего Патриарха, прежде сложив крест на крест ладошки — правая над левой, с тем, чтобы удостоиться осенения себя крестным знамением со стороны благословляющей инстанции. Всё это написано и в книжках по церковному этикету, которые сегодня с интересом, я уверен, прочитают и кандидаты технических наук.
А. Ананьев
— И вот об этих нюансах мы и поговорим с отцом Артемием ровно через минуту. В частности, я очень рад, что вы начали этот разговор, мне хочется разораться с тем, как мы приветствовать друг друга должны по церковному этикету и, самое главное, как я должен приветствовать священника, в зависимости от его сана — какими словами и какими действиями. Вот об этом мы поговорим ровно через минуту.
А. Ананьев
— И мы снова возвращаемся в студию радио «Вера». В студии, напомню, прекрасный собеседник — протоиерей Артемий Владимиров, духовник женского Алексеевского монастыря. Отец Артемий, добрый вечер ещё раз.
Прот. Артемий Владимиров
— Приветствуем вас, дорогие знатоки и светского, и церковного этикета.
А. Ананьев
— И вот сейчас был опять тот самый тонкий момент, которого я как неофит всегда немножко опасаюсь. «Отец Артемий», «отче», «батюшка» — за оставшиеся полчаса от программы мне хочется с помощью отца Артемия разобраться, как приветствовать священника. Однако, сначала я хотел бы с вашей помощью разобраться с тем, какие бывают духовные саны, иерархические ступени в русском православном священстве.
Прот. Артемий Владимиров
— Собственно, мы различаем три степени священства. Дар священства распадается на три ступени, каждая из которых уступает место другой. Возрастая в благодати, вы движетесь сначала со ступени диаконской, помощника священника, становитесь на высоту священства, когда над вами совершается Таинство рукоположения во иереи. И третья степень священства — епископ Церкви — тот, кто уже сам уполномочен возлагать руки и поставлять на степень диакона и священника. Соответственно, мы по-разному именуем этих лиц духовного звания. К епископу мы обращаемся по-русски традиционно «владыко» — звательный падеж, заметьте, хотя можно и «владыка». Кстати, среди епископов, в зависимости от ареала, который они духовно окормляют, различается просто епископ, может быть архиепископ, митрополит. Митрополия — это крупный город или большая область. Но тем не менее к любому епископу мы обращаемся, если это официальный уровень, уже не просто со словом «владыко», а обращаемся к нему таким образом (это у нас, в России): Ваше Преосвященство — к епископу. Если перед нами архиепископ, митрополит, то есть уже епископ с выслугой лет, так сказать: Ваше Высокопреосвященство. Обычно прошения начинаются вот этими словами. К священнику мы обращаемся в официальном формате «Ваше Преподобие». Если священник получил звания протоиерея, то «Ваше Высокопреподобие».
А. Ананьев
— Секунду, отец Артемий, то есть я, в принципе, по церковному этикету к вам как протоиерею должен обращаться «Ваше Высокопреподобие»?
Прот. Артемий Владимиров
— Это в каких-то официальных случаях: «Ваше Высокопреподобие, кушать подано! Прошу Вас направиться в пиршественный зал».
А. Ананьев
— Вот это важно — в каких ситуациях конкретно? Потому что, общаясь с вами, испытывая к вам больше, чем уважение, это любовь, я хочу не обидеть вас своим обращением и сделать вам...
Прот. Артемий Владимиров
— Мы общаемся с вами на домашнем, семейном, дружеском, доверительном уровне. И если бы вы сейчас ко мне обратились со словами: «Ваше Высокопреподобие, позвольте попросить Вас помолчать, я должен сделать объявление», — то это, конечно, прозвучало бы как мягкая ирония. Нет, если речь идёт о конференции, симпозиуме, о каком-то званом обеде, ужине, вы приглашаете за кафедру встать оратора в лице священника, то тут уместны все эти изящные восточные формулы. Но в будничном общении — «батюшка», что может быть прекраснее этого патриархально звучащего, тёплого, милого слова, которое налагает и на нас, священников, большую ответственность, потому что со словом «батюшка» не вяжется представление о каком-то сухаре, формалисте или о каком-то военизированном чиновнике духовного ведомства. «Батюшка» — ведь так в старину собственного родителя называли. «Батюшка» — это отец родной, «матушка» — это собственная мама. А что касается «отец» или «отче» — это уже стилистическая разница. Например, когда совершается венчание, священник вопрошает: «Имеешь ли ты свободное произволение и решимость взять себе в супруги рабу Божию Аллу?», — то вы, заранее подготовившись, отвечаете с приятною улыбкой: «Да, честный отче!» — я имею это произволение и вот так обращаюсь к священнику, а через священника к Богу. «Отец» — это уже по-русски. «Отец Артемий, к сожалению, эфирное время заканчивается. Давайте сейчас не растекаться мыслью по древу. Нам необходимо, чтобы словам было тесно, мыслям просторно».
А. Ананьев
— Я сейчас вот над чем задумался, отец Артемий: а почему мы называем священников именно «отец»? И хочется спросить тогда: а в роли мамы у нас Церковь получается, или это домыслы? Если есть отец, то ведь есть и мать.
Прот. Артемий Владимиров
— Интересно, что в Евангелии мы встречаем парадоксальное изречение Спасителя: «Никого не называйте себе на земле отцом, наставником, учителем, ибо Единый у вас Отец, Наставник и Учитель — Бог, живущий на небесах». Но напрасно сектанты разной масти укоряют нас во внешнем противоречии к евангельскому запрещению Спасителя. Потому что в самом тексте Нового Завета мы найдём в посланиях апостолов множественное употребление слов «наставник», «отец», «учитель». И в данном случае Спаситель запрещает православному христианину искать себе учителей и наставников вне православного вероучения. Если я, например, какому-нибудь Вивикананде или Кришнамурти, прибывшему к нам индийскому гостю, который сейчас нас будет посвящать в ложную тайну реинкарнации, буду говорить: «О, великий гуру, научи меня сидеть в позе лотоса!» — вот это будет грех против евангельского запрещения Иисуса Христа. И когда мы обращаемся к простому сельскому, красносельскому батюшке со слов «отец», то этим мы исповедуем очень важную истину: это лицо пришло к нам не во имя своё, не своё какое-то курьёзное одиозное учение оно проповедует, но священник несёт на своих плечах харизму, дар священства от самого Иисуса Христа. Священник излагает, возвещает учение Христово, его цель привести вас ко Христу, к Отцу Небесному. И поэтому таким образом мы в этих словах исповедуем Божественное посольство пастыря, задача которого не сбить вас с панталыку, не увести в дебри оккультных учений, но взяв вас, как ребёнка, за ручку, поднести, подвести к Отцу Небесному. Здесь нет прямой соотнесённости «папа» и «мама»... кстати, слово «поп» в девятнадцатом веке не носило оскорбительного, уничижительного значения — это прямой перевод с греческого «папас» — «отец». Александр Сергеевич Пушкин в своих сочинениях говоря «поп», не высказывал никакого пренебрежения к нашему пастырскому служению — это было в обыкновении. И единственное, у нас есть «матушка»: когда ты говоришь «батюшка», подразумеваешь, что где-то у него за спиной «матушка». Интересно, что в Болгарии к матушкам даже ещё более относились трепетно, называли и называют «пресбитера», «пресвитер» — это «священник». Да, и мы с вами говорим о том, что наш русский язык интегрировал слово «батюшка»и «матушка», распространив его на собственных родителей. Поэтому продолжая наш рассказ о церковном этикете, всё-таки ещё раз скажем, что в нём всё так мило, так естественно, так просто, за исключением вот этих высоких формулировок, которые требуют особого знания. Я думаю, что в нашей передаче всё-таки самое главное — это дух любви, дух доверия, дух радостной встречи пастыря и пасомых. И лучше быть невеждой в церковном этикете, но быть человеком искренним, простым, без двойного дна. И совсем плачевно, когда ты дока в этом китайском церемониале, а у тебя за душой нет духовного грошика, то есть ты человек совершенно двойственный и на языке имеешь мёд, а под языком лёд.
А. Ананьев
— И всё-таки не хочется прослыть невеждой, особенно в некоторых ситуациях. Вот то, о чём вы сейчас рассказали, отец Артемий, я так понимаю, это касается в первую очередь то духовенство, с которым я напрямую общаюсь — это протоиереи, настоятели...
Прот. Артемий Владимиров
— Да, здесь на радиостанции «Вера», кажется, просто гнездо клерикализма и реакции — батюшка на батюшке сидит и батюшкой погоняет.
А. Ананьев
— Неправда, вас нам всегда мало и всегда хочется больше. А что касается диаконов и протодиаконов... кстати, что значит приставка «прото»?
Прот. Артемий Владимиров
— «Протос» — значит «старший» среди своих коллег. Иерей или священник — это тот, кто исполняет вверенное ему служение — за выслугу лет, за какие-то другие заслуги он может быть отмечен, возведён в статус протоиерея. Это уже батюшка маститый, как говорят по-русски, как правило он занимает определённую начальственную должность — настоятель на приходе. Протодиакон уже не просто диакон, но прослужив своим зычным, басистым голосом народу, став любимцем прихожан, он будет замечен начальством. И его простой орарь, вот эта лента, которая символизирует крыло ангельское, — орарь этот (от слова «ораре» — «молиться») при возглашении-прошении диакон поднимает на уровень глаз: «Миром Господу помолимся!» — меняется на двойной орарь. То есть он уже сшит несколько иначе и облекает плечи протодиакона. Но нет диакона, наверное, который бы не мечтал, за редким исключением, о том, чтобы стать священником. И сегодня у нас в Москве столько батюшек хороших, разных, что даже если бы на радиостанцию «Вера» был установлен тендер и такая очередь каждый день по одному священнику новому, то мы бы и за десять лет всех батюшек здесь бы не пересмотрели, не перевидали. В нашем полку прибывает чуть ли не ежедневно.
А. Ананьев
— Вы сейчас сказали то, что меня заставило так немножко встрепенуться. Вы сказали, что нет такого диакона или протодиакона, что не мечтал бы стать священником. Другими словами, диаконы или протодиаконы, представители первой ступени священства в Православной Русской Церкви, не являются священниками?
Прот. Артемий Владимиров
— Они имеют первую степень священства. Но в отличие от пастыря-священника, имея эту начальную благодать, они лишь вспомоществуют священнику. Диакон не может сам начать богослужение, диакон не может совершать крещение, за исключением форс-мажорных обстоятельств, диакон не может совершать без батюшки Божественную литургию.
А. Ананьев
— А исповедовать он может?
Прот. Артемий Владимиров
— Не может диакон исповедовать, может просто вас выслушать, если вы ему доверяете и цените его духовный опыт. Но читать разрешительную молитву, свидетельствуя об отпущении грехов, — это уже прерогатива священнической степени. Кстати, когда я сказал это о диаконах, немножко упростил дело, вспоминая присловье из воинского этикета и воинской жизни, что нет такого солдата, который бы не мечтал быть генералом. На самом деле каждому своё. И я знаю многих замечательных диаконов и протодиаконов, которые вполне довольны своим жребием и справедливо опасаются священства, потому что это совсем уже другое измерение. Ты уже отвечаешь не только за свой голос, за чинность богослужения, за то, чтобы содержать в порядке сосуды церковные, но ты уже становишься пастырем словесных овец. Твоя ответственность неизмеримо возрастает, равно как и нагрузка, не только физическая, но и моральная. Поэтому я вот благодарю Господа Бога за то, что стал пастырем. А что мне ещё остаётся делать?
А. Ананьев
— Мы продолжаем увлекательнейший разговор о церковном этикете с протоиереем Артемием Владимировым. И вот какой вопрос: диаконы и протодиаконы — в моём отношении я их так же называю «отец»?
Прот. Артемий Владимиров
— «Отец диакон».
А. Ананьев
— «Отец диакон» — отец Николай, отец Василий.
Прот. Артемий Владимиров
— Да. «Батюшкой», как правило, не называют диаконов. Но я, признаюсь, иногда чисто механически, а может быть, из уважения — вот служу вместе со своим замечательным отцом-диаконом Борисом, нет-нет, да говорю ему: «Батюшка, поспешите на амвон! Вы о чём-то задумались, там ждут, что вы произнесёте ектенью». Но всё-таки отец-диакон — это особая статья, это ангел прихода. Вот я иногда задумываюсь, как называть его супругу, потому что если у батюшки матушка — по-старинному матушка «попадья» — типично русское, редкое ныне слово, — то как называть жену отца-диакона? Думается, что всё-таки тоже «матушка». Как-то «мать-диакониха» немножко звучит неуклюже.
А. Ананьев
— Неуклюже — это правда. Я попал однажды в неловкую ситуацию, отец Артемий. Я очень дружен в нашем храме... я по неопытности просто думал, что он священник: одежда священника, он помогает служить Литургию, он что-то это... И когда мы с ним встретились в храме однажды, я ему протянул руки за благословением, а он смутился. И как следствие, я смутился, и он мне говорит: «Я этого не делаю — я же не священник». Меня это смутило. А потом, не так давно, его рукоположили, я его поздравлял, и теперь я этого юношу, который чуть ли не в два раза младше меня, называю «отцом Николаем» — для меня это тоже радость, хоть и немножко непривычно. Вот вопрос: для человека, который не обладает значительным опытом жизни в Церкви пока, как отличить священника от не священника в храме, вот когда есть облачение?
Прот. Артемий Владимиров
— Над этим вопросом, наверное, в своё время задумался «мужицкий царь» — так называли Павла Петровича Первого, процарствовавшего на российском престоле четыре года, четыре месяца и четыре дня. Павел Петрович Первый, хотя о нём мемуаристы из круга екатерининских вельмож пишут без особенной симпатии — большинство из них были масоны и смотрели на русскую историю, как на придаток европейской, — а народ любил Павла Петровича за то, что тот повелел сделать в Зимнем дворце окошко на низком уровне, и всякий мог челобитную передать государю. И тот читал по ночам все эти жалобы и апелляции. Так вот, Павел Петрович Первый был тем государем, который учредил священству носить кресты на груди. Например, в греческой современной традиции на Афоне вы часто затруднитесь в том, чтобы отличить диакона и священника вне службы, потому что батюшки не носят кресты. Вот для нас считается замечательным событием, если вы получите к рукоположению или к юбилею Павловский Крест — это серебряный, из чистого серебра, крест с изображением Спасителя распятого, а с обратной стороны там мы найдём характерную печать, пробу «Установлено в царствование благочестивейшего императора государя Павла Первого. 1798 год». И с тех пор русское священство с сияющими на груди крестами видно издалека. Что касается богослужения, то здесь нам помогут эти самые артикулы богослужебных одеяний. Мы упомянули о символе ангельского крыла — ораре, который неизменно украшает одеяния, богослужебные ризы диакона. У священника вместо этого ораря мы увидим епитрахиль — длинную ленту с вырезом на шее. Лента символизирует овечку, которую добрый пастырь, возлагая на плечи, относит к Небесному Отцу. Эта лента, епитрахиль, по существу представляет собойсшитый вдвое орарь диакона и говорит как раз о второй степени священства. Когда мы каемся в наших согрешениях и священник вместе с нами молится, то возлагая епитрахиль на главу, он сверху знаменует вас крестом и свидетельствует о том, что ваши грехи милостью Божией разрешены и очищены. Ну и, конечно, фелонь — фелонь, или священническая риза. Русская риза имеет такой высокий воротник, у греков фелонь лежит прямо на плечах. Облегает она со всех сторон священника в знак того, что Божья благодать восполняет его ограниченность и немощи. Со спины на фелони всегда можно рассмотреть в верхней части равновеликий, четырёхконечный крест, а внизу это восьмиконечная звезда — октаэдр, который считается символом Вифлеемской звезды.
А. Ананьев
— Другими словами, тот человек, который в храме носит простой стихарь — у меня было счастье однажды надеть этот стихарь, когда я читал житие Марии Египетской в храме. Это было невероятное ощущение, я никогда не проживал более насыщенной, яркой... это долгая была служба, а она у меня пролетела на одном дыхании в алтаре в этом стихаре. То есть если на человеке, на мужчине, просто стихарь, то он не священник, он, вероятнее всего, алтарник и помощник.
Прот. Артемий Владимиров
— Алтарник, да, пономарь, как раньше говорили. У него нет ораря вот этого на плече. Кстати, когда появляется в алтаре епископ, то всегда ему соприсутствуют иподиаконы — помощники. У них, кстати, можно увидеть орарь, крестообразно на груди располагающийся. И иногда хочется подумать, что это диакон, но необязательно. Посвящение в чтецы даёт право облекаться в этот орарь , но диакон носит орарь уже на плече, во время богослужения поднимает его на уровень головы своей. А что касается стихаря, то совершенно с вами согласен. Помню, как студентом университета я на Пасху ожидал начала богослужения, и мне вдруг предложили поучаствовать в крестном ходе, облекли меня в этот орарь белоснежный...
А. Ананьев
— В стихарь.
Прот. Артемий Владимиров
— В стихарь — простите, пожалуйста. И у меня настолько изменилось внутреннее состояние сердца, прямо раскрылись крылья за спиной.
А. Ананьев
— Абсолютно!
Прот. Артемий Владимиров
— И я именно тогда понял, что теория Дарвина о происхождении человека из обезьяны — это наглая ложь. Представьте себе, орарь как будто освободил меня от этих идейных антропологических заблуждений, потому что осматривая себя с ног до головы, я видел, что мне гораздо ближе ангелы, чем краснозадые макаки.
А. Ананьев
— Я сейчас обращаюсь к слушателям радио «Вера»: и если вы, друзья, никогда не испытывали этого, я поделюсь с вами своим опытом. Казалось бы, он изготовлен из такой плотной ткани, и ты надеваешь вот эту довольно увесистую одежду на себя и, казалось бы, тебе должно стать жарко. Почему-то в этой одежде тебе становится легко и прохладно — я не могу этого объяснить.
Прот. Артемий Владимиров
— Для этого вам нужно будет съездить жарким летом в Узбекистан и надеть полосатый узбекский тёплый, войлочный халат. И вдруг вы увидите, что вам очень прохладно...
А. Ананьев
— Что это такой эффект.
Прот. Артемий Владимиров
— Но это я шучу. Наверное, просто наше эмоциональное радостное состояние трепетное и было причиной такого внутреннего восторга, и вы чувствовали себя в райской прохладе.
А. Ананьев
— Это правда. Облачение священника — это не просто униформа, оно имеет глубочайший смысл, и каждая деталь этого облачения для чего-то нужна и что-то значит.
Прот. Артемий Владимиров
— Несомненно.
А. Ананьев
— И вот вопрос, который у меня вытекает из этого: а священник без облачения — вот он идёт по улице за хлебом, и я встречаю его, — он сейчас священник? Другими словами, он является лицом при исполнении обязанностей? Что-то поменялось из-за того, что на нём обычные джинсы, курточка, рюкзак, он идёт в шапке? Я могу к нему обратиться «батюшка», я могу попросить благословения, сложив ладони?
Прот. Артемий Владимиров
— Можете-можете. При том, что батюшка справедливо себя укорит, скажет: «Ой, простите, на мне физкультурный костюм, но Бог вас благословит». А смущён будет батюшка знаете, почему? Ведь перед рукоположением мы произносим особую клятву, в которой говорим о том, что не партикулярное платье, а одежда, приличествующая сану будет всегда на нас. В этом смысле я, например, получив наставление от почившего уже духовника лавры отца Кирилла (Павлова), как стал дьяконом, практически не снимаю подрясник. Сейчас настолько уже к нему привык, что даже радуюсь, когда где-нибудь в аэропорту, в Шереметьево-2, подходят люди: «Ой, батюшка, благословите! Вы случайно не в Ташкент летите?» — «Нет, я в Мадрид». — «Ах, как жаль! Может быть, в Ташкент полетите? Нам нужна мягкая посадка».
А. Ананьев
— Прекрасно. Темы, на самом деле, церковного этикета безграничны. Мне очень хочется поговорить с вами, отец Артемий, о том, как обращаться — на «Вы» или на «ты». И поскольку я всегда к священнику обращаюсь на «Вы», я не понимаю, почему я к Господу обращаюсь на «Ты» — это отдельная тема. Что можно делать в храме, что нельзя делать в храме — что говорит именно церковный этикет. Я знаю, например, что не надо ставить свечку после начала Литургии. Для этого есть специально отведённое время до, а если во время Литургии, то это будет нарушением...
Прот. Артемий Владимиров
— У вас очень строгие воспитатели.
А. Ананьев
— Но почему же? Литургия — это мы вместе, это наше общее дело. Если ты во время общего дела занимаешься какими-то своими частными делами, то это, в общем, не совсем прилично.
Прот. Артемий Владимиров
— Формально вы совершенно правы, но жизнь — это русло, которое через край, так сказать, преизливается. Поэтому, скажем, у нас в храме икона Божией Матери «Всецарица», к ней идут все с утра и до вечера. Поэтому не будешь делать замечание, когда мама врывается в храм среди Литургии — у сына операция. И вот она свечу своей любви поставляет на подсвечник. Что касается... перед этим вы сказали... а, очень интересный вопрос! Мы обращаемся к Богу на «Ты». Да, конечно, ведь Он — самое близкое и родное нам существо. Мы крещением и верой в Сына Божия усыновлены Небесному Отцу. Божественная благодать, по выражению Иова Многострадального, дышит в ноздрях наших. Бог не в брёвнах, а в рёбрах. Господь мысли наши знает наперёд, Он в нас, а мы в Нём. И потому это Божественное «Ты» всего более созвучно нашей душе. Но вмешался французский этикет в нашу будничную жизнь. И я, например, стал настолько зависим от этого этикета с детских лет, что у меня даже первоклассники получают: «Коля, вы забываетесь, мы сейчас на уроке, а не в песочнице!»
А. Ананьев
— Да. В общем, к чему я это, отец Артемий: время неумолимо подходит к концу, а нам ещё много что обсудить. Поэтому я вас с радостью приглашаю на продолжение разговора о церковном этикете. Спасибо вам, отче! Теперь я знаю, что так можно говорить. Сегодня о церковном этикете мы беседовали с духовником женского Алексеевского монастыря, протоиереем Артемием Владимировым.
Прот. Артемий Владимиров
— До свидания, дорогие друзья. И дай вам Бог счастья, поверх всех условностей светского и церковного этикета.
А. Ананьев
— Меня зовут Александр Ананьев. Радио «Вера». До новых встреч.
Деяния святых апостолов
Деян., 1 зач., I, 1-8.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Если мы внимательно читали Евангелие, то могли заметить, что Господь постоянно говорит Своим ученикам о тайне Царства Небесного. Церковь утверждает, что хранит эту тайну до сих пор. О чём же идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 1-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 1.
1 Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала
2 до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал,
3 которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием.
4 И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня,
5 ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.
6 Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?
7 Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти,
8 но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли.
После Светлого Воскресения Христос продолжает являться Своим ученикам на протяжении сорока дней. Как слышим мы сегодня из чтения книги Деяний святых апостолов, Спаситель рассказывает им о Царствии Божием. Может показаться, что Христос передаёт апостолам какое-то особое учение, которое не вошло в Евангелие и которое доступно лишь узкому кругу посвящённых. Благодаря этому тайному знанию ученики становятся сверхлюдьми, в распоряжении которых оказываются какие-то сверхспособности. Однако дальнейшее повествование свидетельствует, что это не так.
После того как Христос призывает апостолов не уходить из Иерусалима и дожидаться сошествия Святого Духа, они в недоумении спрашивают: «не сейчас ли, Господи, ты восстановишь Израильское царство?» Очень показательный вопрос. Апостолы задавали его Спасителю с самого начала их совместного путешествия. С самого момента своего призвания они ждали, что Христос прогонит римлян и вернёт еврейскому государству былую славу.
Однако, посмотрите, как Господь милостив. Как Он терпелив. С какой кротостью Он переносит это невежество Своих учеников. Он видит, что несмотря на всё произошедшее, ложные представления о Мессии всё ещё сидят в их головах. Суть Его учения о Царстве Небесном до сих пор ими не усвоена. А потому Он и отвечает им уклончиво: «не ваше дело знать времена или сроки». Иными словами, ваше дело дождаться сошествия Духа, получить от Него силу, начать проповедь и тогда вы всё поймете сами. Вы получите все необходимые ответы.
Так и случилось. Пришёл обещанный Дух, апостолы начали свидетельствовать о Христе людям, и ложные ожидания в их голове испарились. Потребность учеников в грандиозных внешних преобразованиях исчезла, будто её и не было. Великая духовная реальность, которую они до этого ощущали лишь смутно, в полноте открылась в их сердцах. Уже во время своей жизни они стали полноценными участниками Царства Мессии.
В той или иной степени каждый из нас исполнен ложных представлений и предрассудков о духовной жизни. И, пожалуй, не самый последний из них — это постоянное ожидание значимых изменений. Я словно всё время жду, что однажды Господь откроет мне какую-то тайну. Тогда моя жизнь изменится. Всё резко станет лучше. Евангелие напоминает нам сегодня: все грандиозные изменения уже произошли. Дух Святой уже сошёл. А потому великая тайна христианства заключается в том, что нет на самом деле никакой тайны. Евангелие Христово предельно просто — каждый день ищи волю Бога и старайся принести пользу тем людям, которые тебя окружают. Иными словами, преврати свою жизнь в служение. В той мере, в какой это исполняем, нас наполняет благодать Святого Духа. Всё вокруг нас и в нас самих оказывается на своих местах, и в нашем сердце загорается пасхальная радость.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час