«Церковный этикет». прот. Артемий Владимиров

У нас в гостях был старший священник и духовник Алексеевского женского монастыря прот. Артемий Владимиров.

Мы говорили о церковном этикете: не противоречит ли он евангельскому призыву «будьте как дети»; не является ли этикет преградой для тех, кто только хочет войти в церковь, но плохо его знает? Также разговор шел о том, какие бывают степени священства и как приветствовать священника в зависимости от его сана. Наш гость ответил на вопросы: есть ли противоречие между словом Господа: «и отцом себе не называйте никого на земле: ибо один у вас Наставник — Христос» и тем, что мы священников называем «отцами» и «наставниками», а также почему к священнику мы обращаемся на «Вы», а к Господу — на «Ты». Отец Артемий поделился, что главное в церковном этикете — это любовь к человеку.

---

А. Ананьев 

— Добрый вечер, дорогие друзья. Вы слушаете радио «Вера» — светлое радио. Меня зовут Александр Ананьев. И как обычно в это время в понедельник, я выступаю в органичной для себя роли — роли неофита, человека, крестившегося недавно и оттого имеющего безграничное море вопросов. В частности вот какой вопрос хочется обсудить сегодня — смотрите, этикет может быть: придворным, дипломатическим, светским, деловым, воинским и так далее. Специалисты сейчас выделяют даже этикет поведения в виртуальном пространстве, и там тоже очень много пунктов, некоторые из них прямо забавные. Другими словами, этикет сеть общепринятая форма поведения. И конечно же, есть церковный этикет. Что мы о нём знаем, почему важно быть с этим этикетом хотя бы знакомым и тем более следовать ему — вот об этом я предлагаю поговорить сегодня с замечательным собеседником, духовником женского Алексеевского монастыря, протоиереем Артемием Владимировым. Добрый вечер, отец Артемий! 

Прот. Артемий Владимиров 

— И следуя церковному этикету, я отвечу не просто «добрый вечер», а ещё и добавлю сердечно: я очень рад вас видеть. 

А. Ананьев 

— Так этикет, да, назидательно советует говорить? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Я-то имею право и на шутку. Хотя действительно тема более чем серьёзная и интересная, может быть, потому, что церковное общество достаточно устойчиво в сравнении со всеми другими цеховыми организациями и корпорациями. 

А. Ананьев 

— Со стремительно меняющимися, да. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Посудите сами, у нас ничего не изменилось практически ни во внешности, ни в нашем  платье, то есть в нашей форме, в нашем уставе, хотя мы принадлежим своему обществу и времени, тем не менее какие-то незыблемые формы общения сохраняются. И будем за этим видеть не только сухую, безличную систему, но и вспомним замечательные слова апостола Павла: «Христос и вчера и сегодня Один и Тот же». Вечна Божественная любовь и правда, неизменна Божественная красота, чем, наверное, и объясняется здоровый консерватизм церковного общества. 

А. Ананьев 

— Я бы не стал так легко утверждать, что ничего не изменилось в нашей внешности и в наших отношениях — общество меняется стремительно. Для меня недавно было открытием, что в светском этикете в рамках корпоративного общения на работе, оказывается, и это прямо цитата «мужчин и женщин нет, есть коллеги». Поэтому попытка поцеловать даме руку, попытка пропустить её первой, попытка подать ей руку может быть расценена как нарушение корпоративного светского этикета. 

Прот. Артемий Владимиров 

— При этом мы, наблюдая за главой нашего государства и внимательно смотря на особенности дипломатического этикета, видим, что масс-медиа могут целыми неделями обсуждать благородные жесты главнокомандующего нашего в отношении супруги китайского лидера или какой-нибудь дамы политической — Ангелы Меркель и прочих. Мне отрадно, что в наши годы, когда кажется, что всё полетело в тартарары: и язык с его ненормативной лексикой, и вот эта, приведённая вами, странная корпоративная этика, где уже, оказывается, не нужно проявлять ни рыцарство, ни благородство в отношении дам, рассматриваемых как партнёр, а то, ещё хуже, как конкурент. Тем не менее отрадно, что в наше время — мы видим это в большой политике — язык символов, жестов, цвет, форма — всё имеет значение. И пора нам говорить, думать, размышлять, возрождать для самих себя какие-то условности, какие-то нравственные правила, как говорил один из героев «Отцов и детей» Ивана Сергеевича Тургенева, «принсипы», следуя которым мы ограждаем и своё собственное пространство от посягательств со вне, и вместе с тем стараемся в общении друг с другом не допускать ни сальностей, ни дикостей, ни ляпов, таким образом структурируя внешний мир по законам правды и красоты. 

А. Ананьев 

— Как же я жалею, что у наших слушателей нет возможности ещё и наблюдать за вами, отец Артемий! Столько артистизма — это очень приятно, и слушать, конечно, тоже. У меня к вам вот какой вопрос, он такой философский несколько: как вы в принципе относитесь к этикету? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Я слышу, посещая государственные школы, что где-то в провинции идёт борьба за отдание предпочтения Закону Божьему, точнее «Основ духовной культуры» сегодня многие ищут, или «Основам светской этики». Я никогда не огорчаюсь, когда слышу предпочтение этике — почему? Потому что, с моей точки зрения, если правильно преподавать правила хорошего тона (бон-тон), вникать в светскую этику, то нетрудно увидеть, что корнями она уходит в нашу исконную, традиционную культуру, ментальность, всегда скрывается определённая духовная вертикаль за теми или иными правилами. И поэтому опытные педагоги, к числу которых я хотел бы отнести и себя, в общении с окружающими, прежде всего с юными питомцами, идут от внешнего к внутреннему. И сегодня для меня этикет — это самое насущная, самое актуальная, самая интересная тема, потому что внешнее и внутреннее, видимое и невидимое, душевное и телесное связаны органичным образом. И отчего рушатся многие семейные союзы, распадаются, как карточный домик? Мне кажется, отчасти по причине полного неведения — святая простота (sancta simplicitas) — семейного этикета. 

А. Ананьев 

— Серьёзно? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Конечно! Когда супруги просто превращаются в обезьяно-человеков, между тем как святитель Феофан Затворник, отец христианской психологии, говорил, что супруги должны всегда немножко стесняться друг друга. Думается, что он как раз говорил об этикете, потому что если я немножко вас стесняюсь, я не позволю себе легкомысленные фразы, я постараюсь в ваших глазах выглядеть приличным образом (комильфо), я, рассчитывая на долгожизненность нашей творческой дружбы, постараюсь не внести диссонанса в наши диалоги. 

А. Ананьев 

— Отец Артемий, дорогой. Вы только что ввергли мою неофитскую душу в бурю сумятицы, потому что я вдруг осознал, что... я даже не представлял себе, что есть семейный этикет! А оказывается, то, что вы сказали, действительно имеет смысл. Я сейчас переоцениваю все свои поступки и понимаю, что в некоторых ситуациях надо было бы вести себя иначе. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Представьте себе семейную пару, и вот супруга является пред вашими ясными очами в земляничной маске. У вас глаза собираются в кучку, вы моргаете, как Мальвина, своими ресницами и говорите: «Это что — серия «Фантомас разбушевался»?» Маска нужна супруге, чтобы быть вечно молодой и красивой, но всё это должно быть скрыто — это проявление семейного этикета. 

А. Ананьев 

— Я очень рад, что мы заговорили об этом именно в этом ключе. Скажу вам правду: если вдруг моя супруга появится передо мной в земляничной маске, я абсолютно естественно скажу: «Раз тебе это нужно, раз это делает тебя счастливой, это делает счастливым и меня». У нас нет правил. В наших отношениях дома мы можем позволить себе быть самими собой, как дети. И вот важный момент: этикет — это такая взрослая штука, изобретение взрослых людей. Это конкретный свод правил, согласно которым себя нужно вести не так, как хочется, а так, как надо. А как же призыв «будьте как дети»? Дети и этикет — суть вещи несовместные, этикет — удел взрослых. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Будьте как дети, но не те, у которых семь пятниц на неделе, точнее из под пятницы суббота, не те, у которых рот окрашен розовым кантиком от тайно съеденного малинового варенья, это не те дети, у которых вечный траур под ногтями. И быть как дети — это, конечно, соотнесённость с внутренним пространством души: незлобие, радушие, радость бытия, желание всех обнять и всем всё простить. При том, что принцип дворянского воспитания, как мы недавно, по-моему, даже с вами говорили, заключался в достаточно серьёзной муштре по отношению к маленьким, которые и спину должны были всегда держать прямо и ни в коем случае вилками не греметь о тарелку, и входить и уходить из комнаты изящно и достойно. В этом смысле роскошь человеческого общения тем не менее обязательно должна опираться на какой-то каркас, на какие-то писанные и неписанные правила, цель которых не проформа сама по себе, но забота об окружающих, с тем, чтобы не навязывать им проявления своего эгоистического «я», с тем, чтобы заботиться о мире душ окружающих меня людей. Это требует сознательных усилий, сознательной внутренней дисциплины. 

А. Ананьев 

— Признаюсь вам, что у меня внутри есть некий протест против этикета, я поясню, почему. Мне кажется, этикет создан специально для тех случаев, когда любви, радости и доброго отношения друг к другу как-то не заложено в человеке. И чтобы человек не переходил границу, ему говорят: «Ладно, нет в тебе любви — Бог с тобой. Но вот тебе этикет — это писанные правила, которым надо следовать». Потому что если в нас есть любовь... допустим, я же не могу предположить, что у меня в отношениях с моими любимыми родителями вдруг есть какой-то этикет — да нет его там и быть не может. Я люблю их, они любят меня. Мы можем сказать друг другу то, что мы хотим. И единственное, чем мы руководствуемся — это не причинить им боли, не расстроить, найти способ сказать то, что мы хотим сказать, так, как нужно, доставить им радость. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Здесь вы поднимаете планку нашего разговора на христианскую высоту и максимализм. Потому что не случайно любовь именуется вершиной или совокупностью всех добродетелей и нравственных качеств, любовь — царица добродетелей. И подлинная любовь к Богу и к людям, я соглашусь, является тем внутренним нравственным принципом, той корректирующей инстанцией, которая никогда не позволит вам вольно ущемить, ущербить права ближнего, обидеть его. И я часто думаю про себя, что если я действительно, как вот Адам в раю, хожу пред лицом Господа и трепещу от мысли, что потеряю Его милость и благоволение, вот этот страх Божий, как называли его в старину, это благоговение перед Всевышним действительно без всяких условностей светского общества научит меня общению с людьми. Святой Тихон Задонский, замечательный русский духовный писатель восемнадцатого века, между прочим говорил: «Любовь подыщет слова». Если у тебя есть сочувствие и сострадание к человеку, ты никогда не обидишь его, не унизишь его, не уронишь его достоинство. Действительно, любящий де-факто размышляет о том, как быть приятным человеку, угодить ему, послужить ему, он и предупредителен, и деликатен, и совестлив. Другое дело, что взойти на эту высоту легче на словах, чем на деле. Поэтому элементарный набор условностей: «Так, во время трапезы локти со стола убираем. Так, не чавкаем — это некрасиво, это неприлично. Руки не тянем в конфетницу, но прежде предлагаем соседу взять то, что ему нравится», — без этой муштры и своего рода солдафонства в отношении детей нам трудно из гадких утят вырастить белых лебедей. 

А. Ананьев 

— Сегодня с протоиереем Артемием Владимировым на «Светлом часе» на радио «Вера» мы говорим об этикете. Тема невероятно интересная, тем более, что мы говорим не просто об этикете отвлечённо, а именно о церковном этикете. Однако, у меня вот какой вопрос: отец Артемий, не является ли этикет (я сейчас имею в виду церковный этикет) тем, что становится некой преградой между Церковью и теми, кто, не зная этого этикета, хотел бы в неё войти, но он не знает, как там что? Он переживает, не нарушит ли он какие-то правила, он смущается. Ведь, смотрите, как получается: если я не знаю высоких штилей столового этикета — что на коленки надо положить салфеточку, что от хлеба откусывать нельзя, а надо отламывать и уже на этот отломанный кусочек намазывать какое-то специальное масло специальным ножиком и ещё держать его в специальной руке, а потом есть ещё каким-то специальным образом — а там именно всё так серьёзно, я видел книгу про столовый этикет, она очень толстая, ей кинешь — можешь повредить человека; то церковный этикет не является ли в таком случае преградой между теми, кто не в курсе? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Может стать таковой преградой, если носителем его будут книжники, фарисеи, саддукеи, формалисты, люди в футлярах, в мундирах, находящие мрачное удовлетворение в том, чтобы отцеживать комара, проглатывая верблюда. Но раскроем Евангелие: большего нарушителя синагогального этикета, чем Господь наш Иисус Христос, никто никогда не находил. Спаситель ни о ком не говорил с такой горечью, с такой болью, праведным негодованием, как об этих начётчиках, которые постоянно укоряли Христа и Его учеников — то вот они в субботу срывают колосья, растирают в ладонях зёрна, то Спаситель садится за стол, и о ужас, не вымыл руки — особый обряд очищения. Мало рук, они умудрялись окроплять и столы, и скамьи, и сосуды. «Не то, что входит в уста, а то, что выходит из уст, оскверняет человека», — говорил на это Господь Иисус Христос. В этом смысле я соглашусь с вами на 100%, что главное в церковном этикете — это любовь к человеку. Если ты исполнен теплотой милости, если душа твоя открыта навстречу крещённому, некрещённому, неофиту или какому-то асу от православия, всё ты будешь мил и непосредственен и доступен. Мне, кстати, нравится ещё свидетельство, что подлинные аристократы, родовая знать, всосавшие этикет с молоком матери, были свободны от всех условностей и никогда большей свободы никто не демонстрировал, нежели они, потому что суть даже светского этикета — это служение человеку. Мы, кстати говоря, в церковном этикете давайте разделим две вещи: поведение в храме — это набор определённых знаний, говоря нашим языком, условностей; и общение между собой людей церковных, общение с носителями сана, здесь разница — их иерархическая выслуга. Это, в общем-то, две разные вещи, потому что, отвечая на ваш вопрос о том, что церковный этикет может служить преградой и как-то психологически человек боится переступить порог храма, я хотел бы успокоить ту часть наших радиослушателей, которые уже занесли ногу, чтобы перейти через Рубикон. В храме никто не должен обращать на вас никакого внимания, за вами не установлена видеокамера. Хотите — кланяйтесь, хотите — не кланяйтесь, если желаете — можно присесть, лучше думать, сидя, о Боге, чем, стоя, о ногах.  

А. Ананьев 

— Я не знаю, отец Артемий — это непростая тема. Я, например, относительно недавно страшно смутился, узнав, что я, оказывается, половину сознательной церковной жизни, а это в буквальном смысле полгода, стоял в храме не там — оказывается, есть женская половина, есть мужская половина. И мне на это указали не самым приятным способом: «Вы стоите в женской половине, идите в мужскую половину!» — представляете? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Я бы никогда, увидев вас на так называемой женской половине, не тронул бы вас и пальчиком, потому что в приходских храмах это не практикуется, в монастырях, как правило, действительно, если мы приедем куда-нибудь на Валаам или Соловки, заметим, что паломницы кучкуются, группируются, условно говоря, в левой части храма; мужчины — трудники, кафтанники, иноки — стоят справа. Но, повторяю, те, кто делают какие-то такие дисциплинарные замечания, часто обнаруживают этим собственное бескультурье — уж простите за категоричный тон. И я как священник всегда страдаю, моя душа болезненно сжимается, когда я получаю доносы: «Ой, батюшка, я тяжко согрешила, мне на это указали, поставили на вид: сегодня большой праздник, в центре храма стоит икона праздничная Покрова Божией Матери, и я пересекла, сама того не зная, пространство между иконой и алтарём! Что мне теперь делать? Я подлежу отлучению церковными канонами, я теперь, наверное, поражена в правах, или как?» — мама дорогая, да что же это такое?! Как правило, эти храмовые «сюда не ходи, сюда ходи» — это всё уже предания советского времени, и не заслуживают они вовсе такого внимания, которое им уделяется комсомолками 70-х годов — сейчас, правда, и те уже вымерли. Переодевшись в чёрные халатики, вот они... лучше бы шли в ГИБДД работать, указывать съезд на дублёр и круговое движение автомобиля. 

А. Ананьев 

— Правильно ли я вас понимаю, что если делать, неважно что, с чистым сердцем, с любовью в сердце, без злого умысла, искренне, то нет ничего такого, что вы бы сделали не так? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Я не советую заглядывать или входить в алтарь лицу женского пола, изумленному красотой фресок, видных из полураскрытой двери, ведущей в алтарь. Здесь, конечно, вас остановят, тихонечко придержат за плечи. Но что касается упомянутого вами, храм — это дом родной и дом Божий одновременно. Поэтому я могу смотреть заворожённо на икону или возиться с собственной свечкой — «свеча горела на столе, свеча горела». Думается, что главное — это благоговение перед общей молитвой и внутреннее стремление свой голосок обратить к Создателю. 

А. Ананьев 

— А ещё хочется вспомнить, что преподобный Серафим Саровский был совершенно вне всяких традиций церковного этикета: и крестьянина, и губернатора, и архиерея приветствовал словами «радость моя, Христос Воскресе!» — что было, в принципе, нарушением этикета. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Это уже любовь, преизливающаяся чрез края чаши. И будем помнить, что Сам Господь есть Любовь, распятая и воскресшая, есть Полнота, всё Собою наполняющая. И действительно, этикет растворяется, исчезает там, где соприкасаются человеческие сердца, устремлённые в молитве к Богу и подлинной любви друг ко другу. 

А. Ананьев 

— Но тем не менее церковный этикет как наука, искусство, как образ жизни всё равно есть. Ведь правильно? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Ну конечно. Представьте себе: сейчас в студию входит Святейший Патриарх к нам. Мы с вами вне себя от волнения встаём — это уже само собой разумеется, — обращаем наши взоры к Святейшему. А может быть, послезавтра сюда войдёт государь-император — так подумаем, помечтаем немного. Я вот иногда спрашиваю детей: «Вот сейчас в залу войдёт Святейший Патриарх или государь-император, как вы будете приветствовать, ваша реакция?» — «Ой, мы не знаем». — «Давайте я вам начну показывать. Вы протягиваете руку в рабоче-крестьянском, пролетарском варианте? — здравствуйте, товарищ, Патриарх!» — «Нет-нет-нет!» — «Как пионер, заносите руку по диагонали над собственным лбом?» — «Нет-нет-нет!» — «Как фюрер, простираете руку вперёд по восходящей?» — «Нет-нет-нет!» «Как йоги, осьминоги, складываете руки на груди?» — «Нет-нет-нет!» Вот доходим до русского поклона, до того, чтобы девочка сделала книксен Его императорскому Величеству, реверанс,  чтобы поцеловать руку Святейшего Патриарха, прежде сложив крест на крест ладошки — правая над левой, с тем, чтобы удостоиться осенения себя крестным знамением со стороны благословляющей инстанции. Всё это написано и в книжках по церковному этикету, которые сегодня с интересом, я уверен, прочитают и кандидаты технических наук. 

А. Ананьев 

— И вот об этих нюансах мы и поговорим с отцом Артемием ровно через минуту. В частности, я очень рад, что вы начали этот разговор, мне хочется разораться с тем, как мы приветствовать друг друга должны по церковному этикету и, самое главное, как я должен приветствовать священника, в зависимости от его сана — какими словами и какими действиями. Вот об этом мы поговорим ровно через минуту. 

А. Ананьев 

— И мы снова возвращаемся в студию радио «Вера». В студии, напомню, прекрасный собеседник — протоиерей Артемий Владимиров, духовник женского Алексеевского монастыря. Отец Артемий, добрый вечер ещё раз. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Приветствуем вас, дорогие знатоки и светского, и церковного этикета. 

А. Ананьев 

— И вот сейчас был опять тот самый тонкий момент, которого я как неофит всегда немножко опасаюсь. «Отец Артемий», «отче», «батюшка» — за оставшиеся полчаса от программы мне хочется с помощью отца Артемия разобраться, как приветствовать священника. Однако, сначала я хотел бы с вашей помощью разобраться с тем, какие бывают духовные саны, иерархические ступени в русском православном священстве. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Собственно, мы различаем три степени священства. Дар священства распадается на три ступени, каждая из которых уступает место другой. Возрастая в благодати, вы движетесь сначала со ступени диаконской, помощника священника, становитесь на высоту священства, когда над вами совершается Таинство рукоположения во иереи. И третья степень священства — епископ Церкви — тот, кто уже сам уполномочен возлагать руки и поставлять на степень диакона и священника. Соответственно, мы по-разному именуем этих лиц духовного звания. К епископу мы обращаемся по-русски традиционно «владыко» — звательный падеж, заметьте, хотя можно и «владыка». Кстати, среди епископов, в зависимости от ареала, который они духовно окормляют, различается просто епископ, может быть архиепископ, митрополит. Митрополия — это крупный город или большая область. Но тем не менее к любому епископу мы обращаемся, если это официальный уровень, уже не просто со словом «владыко», а обращаемся к нему таким образом (это у нас, в России): Ваше Преосвященство — к епископу. Если перед нами архиепископ, митрополит, то есть уже епископ с выслугой лет, так сказать: Ваше Высокопреосвященство. Обычно прошения начинаются вот этими словами. К священнику мы обращаемся в официальном формате «Ваше Преподобие». Если священник получил звания протоиерея, то «Ваше Высокопреподобие». 

А. Ананьев 

— Секунду, отец Артемий, то есть я, в принципе, по церковному этикету к вам как протоиерею должен обращаться «Ваше Высокопреподобие»? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Это в каких-то официальных случаях: «Ваше Высокопреподобие, кушать подано! Прошу Вас направиться в пиршественный зал». 

А. Ананьев 

— Вот это важно — в каких ситуациях конкретно? Потому что, общаясь с вами, испытывая к вам больше, чем уважение, это любовь, я хочу не обидеть вас своим обращением и сделать вам... 

Прот. Артемий Владимиров 

— Мы общаемся с вами на домашнем, семейном, дружеском, доверительном уровне. И если бы вы сейчас ко мне обратились со словами: «Ваше Высокопреподобие, позвольте попросить Вас помолчать, я должен сделать объявление», — то это, конечно, прозвучало бы как мягкая ирония. Нет, если речь идёт о конференции, симпозиуме, о каком-то званом обеде, ужине, вы приглашаете за кафедру встать оратора в лице священника, то тут уместны все эти изящные восточные формулы. Но в будничном общении — «батюшка», что может быть прекраснее этого патриархально звучащего, тёплого, милого слова, которое налагает и на нас, священников, большую ответственность, потому что со словом «батюшка» не вяжется представление о каком-то сухаре, формалисте или о каком-то военизированном чиновнике духовного ведомства. «Батюшка» — ведь так в старину собственного родителя называли. «Батюшка» — это отец родной, «матушка» — это собственная мама. А что касается «отец» или «отче» — это уже стилистическая разница. Например, когда совершается венчание, священник вопрошает: «Имеешь ли ты свободное произволение и решимость взять себе в супруги рабу Божию Аллу?», — то вы, заранее подготовившись, отвечаете с приятною улыбкой: «Да, честный отче!» — я имею это произволение и вот так обращаюсь к священнику, а через священника к Богу. «Отец» — это уже по-русски. «Отец Артемий, к сожалению, эфирное время заканчивается. Давайте сейчас не растекаться мыслью по древу. Нам необходимо, чтобы словам было тесно, мыслям просторно». 

А. Ананьев 

— Я сейчас вот над чем задумался, отец Артемий: а почему мы называем священников именно «отец»? И хочется спросить тогда: а в роли мамы у нас Церковь получается, или это домыслы? Если есть отец, то ведь есть и мать. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Интересно, что в Евангелии мы встречаем парадоксальное изречение Спасителя: «Никого не называйте себе на земле отцом, наставником, учителем, ибо Единый у вас Отец, Наставник и Учитель — Бог, живущий на небесах». Но напрасно сектанты разной масти укоряют нас во внешнем противоречии к евангельскому запрещению Спасителя. Потому что в самом тексте Нового Завета мы найдём в посланиях апостолов множественное употребление слов «наставник», «отец», «учитель». И в данном случае Спаситель запрещает православному христианину искать себе учителей и наставников вне православного вероучения. Если я, например, какому-нибудь Вивикананде или Кришнамурти, прибывшему к нам индийскому гостю, который сейчас нас будет посвящать в ложную тайну реинкарнации, буду говорить: «О, великий гуру, научи меня сидеть в позе лотоса!» — вот это будет грех против евангельского запрещения Иисуса Христа. И когда мы обращаемся к простому сельскому, красносельскому батюшке со слов «отец», то этим мы исповедуем очень важную истину: это лицо пришло к нам не во имя своё, не своё какое-то курьёзное одиозное учение оно проповедует, но священник несёт на своих плечах харизму, дар священства от самого Иисуса Христа. Священник излагает, возвещает учение Христово, его цель привести вас ко Христу, к Отцу Небесному. И поэтому таким образом мы в этих словах исповедуем Божественное посольство пастыря, задача которого не сбить вас с панталыку, не увести в дебри оккультных учений, но взяв вас, как ребёнка, за ручку, поднести, подвести к Отцу Небесному. Здесь нет прямой соотнесённости «папа» и «мама»... кстати, слово «поп» в девятнадцатом веке не носило оскорбительного, уничижительного значения — это прямой перевод с греческого «папас» — «отец». Александр Сергеевич Пушкин в своих сочинениях говоря «поп», не высказывал никакого пренебрежения к нашему пастырскому служению — это было в обыкновении. И единственное, у нас есть «матушка»: когда ты говоришь «батюшка», подразумеваешь, что где-то у него за спиной «матушка». Интересно, что в Болгарии к матушкам даже ещё более относились трепетно, называли и называют «пресбитера», «пресвитер» — это «священник». Да, и мы с вами говорим о том, что наш русский язык интегрировал слово «батюшка»и «матушка», распространив его на собственных родителей. Поэтому продолжая наш рассказ о церковном этикете, всё-таки ещё раз скажем, что в нём всё так мило, так естественно, так просто, за исключением вот этих высоких формулировок, которые требуют особого знания. Я думаю, что в нашей передаче всё-таки самое главное — это дух любви, дух доверия, дух радостной встречи пастыря и пасомых. И лучше быть невеждой в церковном этикете, но быть человеком искренним, простым, без двойного дна. И совсем плачевно, когда ты дока в этом китайском церемониале, а у тебя за душой нет духовного грошика, то есть ты человек совершенно двойственный и на языке имеешь мёд, а под языком лёд. 

А. Ананьев 

— И всё-таки не хочется прослыть невеждой, особенно в некоторых ситуациях. Вот то, о чём вы сейчас рассказали, отец Артемий, я так понимаю, это касается в первую очередь то духовенство, с которым я напрямую общаюсь — это протоиереи, настоятели... 

Прот. Артемий Владимиров 

— Да, здесь на радиостанции «Вера», кажется, просто гнездо клерикализма и реакции — батюшка на батюшке сидит и батюшкой погоняет. 

А. Ананьев 

— Неправда, вас нам всегда мало и всегда хочется больше. А что касается диаконов и протодиаконов... кстати, что значит приставка «прото»? 

Прот. Артемий Владимиров 

— «Протос» — значит «старший» среди своих коллег. Иерей или священник — это тот, кто исполняет вверенное ему служение — за выслугу лет, за какие-то другие заслуги он может быть отмечен, возведён в статус протоиерея. Это уже батюшка маститый, как говорят по-русски, как правило он занимает определённую начальственную должность — настоятель на приходе. Протодиакон уже не просто диакон, но прослужив своим зычным, басистым голосом народу, став любимцем прихожан, он будет замечен начальством. И его простой орарь, вот эта лента, которая символизирует крыло ангельское, — орарь этот (от слова «ораре» — «молиться») при возглашении-прошении диакон поднимает на уровень глаз: «Миром Господу помолимся!» — меняется на двойной орарь. То есть он уже сшит несколько иначе и облекает плечи протодиакона. Но нет диакона, наверное, который бы не мечтал, за редким исключением, о том, чтобы стать священником. И сегодня у нас в Москве столько батюшек хороших, разных, что даже если бы на радиостанцию «Вера» был установлен тендер и такая очередь каждый день по одному священнику новому, то мы бы и за десять лет всех батюшек здесь бы не пересмотрели, не перевидали. В нашем полку прибывает чуть ли не ежедневно. 

А. Ананьев 

— Вы сейчас сказали то, что меня заставило так немножко встрепенуться. Вы сказали, что нет такого диакона или протодиакона, что не мечтал бы стать священником. Другими словами, диаконы или протодиаконы, представители первой ступени священства в Православной Русской Церкви, не являются священниками? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Они имеют первую степень священства. Но в отличие от пастыря-священника, имея эту начальную благодать, они лишь вспомоществуют священнику. Диакон не может сам начать богослужение, диакон не может совершать крещение, за исключением форс-мажорных обстоятельств, диакон не может совершать без батюшки Божественную литургию. 

А. Ананьев 

— А исповедовать он может? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Не может диакон исповедовать, может просто вас выслушать, если вы ему доверяете и цените его духовный опыт. Но читать разрешительную молитву, свидетельствуя об отпущении грехов, — это уже прерогатива священнической степени. Кстати, когда я сказал это о диаконах, немножко упростил дело, вспоминая присловье из воинского этикета и воинской жизни, что нет такого солдата, который бы не мечтал быть генералом. На самом деле каждому своё. И я знаю многих замечательных диаконов и протодиаконов, которые вполне довольны своим жребием и справедливо опасаются священства, потому что это совсем уже другое измерение. Ты уже отвечаешь не только за свой голос, за чинность богослужения, за то, чтобы содержать в порядке сосуды церковные, но ты уже становишься пастырем словесных овец. Твоя ответственность неизмеримо возрастает, равно как и нагрузка, не только физическая, но и моральная. Поэтому я вот благодарю Господа Бога за то, что стал пастырем. А что мне ещё остаётся делать? 

А. Ананьев 

— Мы продолжаем увлекательнейший разговор о церковном этикете с протоиереем Артемием Владимировым. И вот какой вопрос: диаконы и протодиаконы — в моём отношении я их так же называю «отец»? 

Прот. Артемий Владимиров 

— «Отец диакон». 

А. Ананьев 

— «Отец диакон» — отец Николай, отец Василий. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Да. «Батюшкой», как правило, не называют диаконов. Но я, признаюсь, иногда чисто механически, а может быть, из уважения — вот служу вместе со своим замечательным отцом-диаконом Борисом, нет-нет, да говорю ему: «Батюшка, поспешите на амвон! Вы о чём-то задумались, там ждут, что вы произнесёте ектенью». Но всё-таки отец-диакон — это особая статья, это ангел прихода. Вот я иногда задумываюсь, как называть его супругу, потому что если у батюшки матушка — по-старинному матушка «попадья» — типично русское, редкое ныне слово, — то как называть жену отца-диакона? Думается, что всё-таки тоже «матушка». Как-то «мать-диакониха» немножко звучит неуклюже. 

А. Ананьев 

— Неуклюже — это правда. Я попал однажды в неловкую ситуацию, отец Артемий. Я очень дружен в нашем храме... я по неопытности просто думал, что он священник: одежда священника, он помогает служить Литургию, он что-то это... И когда мы с ним встретились в храме однажды, я ему протянул руки за благословением, а он смутился. И как следствие, я смутился, и он мне говорит: «Я этого не делаю — я же не священник». Меня это смутило. А потом, не так давно, его рукоположили, я его поздравлял, и теперь я этого юношу, который чуть ли не в два раза младше меня, называю «отцом Николаем» — для меня это тоже радость, хоть и немножко непривычно. Вот вопрос: для человека, который не обладает значительным опытом жизни в Церкви пока, как отличить священника от не священника в храме, вот когда есть облачение? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Над этим вопросом, наверное, в своё время задумался «мужицкий царь» — так называли Павла Петровича Первого, процарствовавшего на российском престоле четыре года, четыре месяца и четыре дня. Павел Петрович Первый, хотя о нём мемуаристы из круга екатерининских вельмож пишут без особенной симпатии — большинство из них были масоны и смотрели на русскую историю, как на придаток европейской, — а народ любил Павла Петровича за то, что тот повелел сделать в Зимнем дворце окошко на низком уровне, и всякий мог челобитную передать государю. И тот читал по ночам все эти жалобы и апелляции. Так вот, Павел Петрович Первый был тем государем, который учредил священству носить кресты на груди. Например, в греческой современной традиции на Афоне вы часто затруднитесь в том, чтобы отличить диакона и священника вне службы, потому что батюшки не носят кресты. Вот для нас считается замечательным событием, если вы получите к рукоположению или к юбилею Павловский Крест — это серебряный, из чистого серебра, крест с изображением Спасителя распятого, а с обратной стороны там мы найдём характерную печать, пробу «Установлено в царствование благочестивейшего императора государя Павла Первого. 1798 год». И с тех пор русское священство с сияющими на груди крестами видно издалека. Что касается богослужения, то здесь нам помогут эти самые артикулы богослужебных одеяний. Мы упомянули о символе ангельского крыла — ораре, который неизменно украшает одеяния, богослужебные ризы диакона. У священника вместо этого ораря мы увидим епитрахиль — длинную ленту с вырезом на шее. Лента символизирует овечку, которую добрый пастырь, возлагая на плечи, относит к Небесному Отцу. Эта лента, епитрахиль, по существу представляет собойсшитый вдвое орарь диакона и говорит как раз о второй степени священства. Когда мы каемся в наших согрешениях и священник вместе с нами молится, то возлагая епитрахиль на главу, он сверху знаменует вас крестом и свидетельствует о том, что ваши грехи милостью Божией разрешены и очищены. Ну и, конечно, фелонь — фелонь, или священническая риза. Русская риза имеет такой высокий воротник, у греков фелонь лежит прямо на плечах. Облегает она со всех сторон священника в знак того, что Божья благодать восполняет его ограниченность и немощи. Со спины на фелони всегда можно рассмотреть в верхней части равновеликий, четырёхконечный крест, а внизу это восьмиконечная звезда — октаэдр, который считается символом Вифлеемской звезды.  

А. Ананьев 

— Другими словами, тот человек, который в храме носит простой стихарь — у меня было счастье однажды надеть этот стихарь, когда я читал житие Марии Египетской в храме. Это было невероятное ощущение, я никогда не проживал более насыщенной, яркой... это долгая была служба, а она у меня пролетела на одном дыхании в алтаре в этом стихаре. То есть если на человеке, на мужчине, просто стихарь, то он не священник, он, вероятнее всего, алтарник и помощник. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Алтарник, да, пономарь, как раньше говорили. У него нет ораря вот этого на плече. Кстати, когда появляется в алтаре епископ, то всегда ему соприсутствуют иподиаконы — помощники. У них, кстати, можно увидеть орарь, крестообразно на груди располагающийся. И иногда хочется подумать, что это диакон, но необязательно. Посвящение в чтецы даёт право облекаться в этот орарь , но диакон носит орарь уже на плече, во время богослужения поднимает его на уровень головы своей. А что касается стихаря, то совершенно с вами согласен. Помню, как студентом университета я на Пасху ожидал начала богослужения, и мне вдруг предложили поучаствовать в крестном ходе, облекли меня в этот орарь белоснежный... 

А. Ананьев 

— В стихарь. 

Прот. Артемий Владимиров 

— В стихарь — простите, пожалуйста. И у меня настолько изменилось внутреннее состояние сердца, прямо раскрылись крылья за спиной.  

А. Ананьев 

— Абсолютно! 

Прот. Артемий Владимиров 

— И я именно тогда понял, что теория Дарвина о происхождении человека из обезьяны — это наглая ложь. Представьте себе, орарь как будто освободил меня от этих идейных антропологических заблуждений, потому что осматривая себя с ног до головы, я видел, что мне гораздо ближе ангелы, чем краснозадые макаки. 

А. Ананьев 

— Я сейчас обращаюсь к слушателям радио «Вера»: и если вы, друзья, никогда не испытывали этого, я поделюсь с вами своим опытом. Казалось бы, он изготовлен из такой плотной ткани, и ты надеваешь вот эту довольно увесистую одежду на себя и, казалось бы, тебе должно стать жарко. Почему-то в этой одежде тебе становится легко и прохладно — я не могу этого объяснить. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Для этого вам нужно будет съездить жарким летом в Узбекистан и надеть полосатый узбекский тёплый, войлочный халат. И вдруг вы увидите, что вам очень прохладно... 

А. Ананьев 

— Что это такой эффект. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Но это я шучу. Наверное, просто наше эмоциональное радостное состояние трепетное и было причиной такого внутреннего восторга, и вы чувствовали себя в райской прохладе. 

А. Ананьев 

— Это правда. Облачение священника — это не просто униформа, оно имеет глубочайший смысл, и каждая деталь этого облачения для чего-то нужна и что-то значит. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Несомненно. 

А. Ананьев 

— И вот вопрос, который у меня вытекает из этого: а священник без облачения — вот он идёт по улице за хлебом, и я встречаю его, — он сейчас священник? Другими словами, он является лицом при исполнении обязанностей? Что-то поменялось из-за того, что на нём обычные джинсы, курточка, рюкзак, он идёт в шапке? Я могу к нему обратиться «батюшка», я могу попросить благословения, сложив ладони? 

Прот. Артемий Владимиров 

— Можете-можете. При том, что батюшка справедливо себя укорит, скажет: «Ой, простите, на мне физкультурный костюм, но Бог вас благословит». А смущён будет батюшка знаете, почему? Ведь перед рукоположением мы произносим особую клятву, в которой говорим о том, что не партикулярное платье, а одежда, приличествующая сану будет всегда на нас. В этом смысле я, например, получив наставление от почившего уже духовника лавры отца Кирилла (Павлова), как стал дьяконом, практически не снимаю подрясник. Сейчас настолько уже к нему привык, что даже радуюсь, когда где-нибудь в аэропорту, в Шереметьево-2, подходят люди: «Ой, батюшка, благословите! Вы случайно не в Ташкент летите?» — «Нет, я в Мадрид». — «Ах, как жаль! Может быть, в Ташкент полетите? Нам нужна мягкая посадка». 

А. Ананьев 

— Прекрасно. Темы, на самом деле, церковного этикета безграничны. Мне очень хочется поговорить с вами, отец Артемий, о том, как обращаться — на «Вы» или на «ты». И поскольку я всегда к священнику обращаюсь на «Вы», я не понимаю, почему я к Господу обращаюсь на «Ты» — это отдельная тема. Что можно делать в храме, что нельзя делать в храме — что говорит именно церковный этикет. Я знаю, например, что не надо ставить свечку после начала Литургии. Для этого есть специально отведённое время до, а если во время Литургии, то это будет нарушением... 

Прот. Артемий Владимиров 

— У вас очень строгие воспитатели. 

А. Ананьев 

— Но почему же? Литургия — это мы вместе, это наше общее дело. Если ты во время общего дела занимаешься какими-то своими частными делами, то это, в общем, не совсем прилично. 

Прот. Артемий Владимиров 

— Формально вы совершенно правы, но жизнь — это русло, которое через край, так сказать, преизливается. Поэтому, скажем, у нас в храме икона Божией Матери «Всецарица», к ней идут все с утра и до вечера. Поэтому не будешь делать замечание, когда мама врывается в храм среди Литургии — у сына операция. И вот она свечу своей любви поставляет на подсвечник. Что касается... перед этим вы сказали... а, очень интересный вопрос! Мы обращаемся к Богу на «Ты». Да, конечно, ведь Он — самое близкое и родное нам существо. Мы крещением и верой в Сына Божия усыновлены Небесному Отцу. Божественная благодать, по выражению Иова Многострадального, дышит в ноздрях наших. Бог не в брёвнах, а в рёбрах. Господь мысли наши знает наперёд, Он в нас, а мы в Нём. И потому это Божественное «Ты» всего более созвучно нашей душе. Но вмешался французский этикет в нашу будничную жизнь. И я, например, стал настолько зависим от этого этикета с детских лет, что у меня даже первоклассники получают: «Коля, вы забываетесь, мы сейчас на уроке, а не в песочнице!» 

А. Ананьев 

— Да. В общем, к чему я это, отец Артемий: время неумолимо подходит к концу, а нам ещё много что обсудить. Поэтому я вас с радостью приглашаю на продолжение разговора о церковном этикете. Спасибо вам, отче! Теперь я знаю, что так можно говорить. Сегодня о церковном этикете мы беседовали с духовником женского Алексеевского монастыря, протоиереем Артемием Владимировым. 

Прот. Артемий Владимиров 

— До свидания, дорогие друзья. И дай вам Бог счастья, поверх всех условностей светского и церковного этикета. 

А. Ананьев 

— Меня зовут Александр Ананьев. Радио «Вера». До новых встреч.