«Михаил Сперанский». Гость программы — Андрей Андреев

Гость программы: доктор исторических наук, профессор Исторического факультета МГУ, заведующий кафедрой церковной истории Общецерковной докторантуры и аспирантуры Андрей Андреев.

Разговор шел о русском государственном деятеле конца XVIII — начала XIX веков Михаиле Сперанском. Как сын священника сделал головокружительную государственную карьеру, служил при двух императорах, составлял своды российских законов, и почему его духовные поиски увели его от традиционного православия в масонство и мистицизм.

---

Д. Володихин 

– Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это светлое радио – радио «Вера». В эфире – передача «Исторический час». С вами в студии – я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы поговорим о человеке, который в русской истории стал живым символом понятия «реформа». То есть – реформатор, который в действительности реформ не произвел, но стал тем человеком, о котором говорят: «Вот – вот образец реформатора!». Итак – Михаил Михайлович Сперанский. И для того, чтобы осветить эту фигуру полноценно, чтобы поговорить о ней с пониманием вопроса, мы сегодня позвали в студию доктора исторических наук Андрея Юрьевича Андреева. А вот его должности… сейчас мне тут принесли в виде двухтомника – вздохнув, начинаем: заведующий кафедрой церковной истории Общецерковной аспирантуры и докторантуры, профессор исторического факультета МГУ имени Михаила Васильевича Ломоносова… закончили. Здравствуйте!  

А. Андреев 

– Здравствуйте! 

Д. Володихин 

– Ну что ж, по традиции – пожалуйста, краткую визитную карточку. Что мы должны вспоминать, о чем мы должны в первую очередь подумать, когда речь заходит о Михаиле Михайловиче Сперанском? 

А. Андреев 

– Мы должны, конечно, вспомнить его проект государственных преобразований для Александра I; мы должны вспомнить его генерал-губернаторство в Сибири; ну, и главный памятник, который остался от Сперанского – это Полное собрание законов Российской Империи, а также Свод законов, который он приготовил уже при Николае I. И каждый из этих документов очень и очень весом в русской истории. 

Д. Володихин 

– Ну что же, мы очень часто вспоминаем великих генералов, полководцев или адмиралов, флотоводцев… и их изобилие. Ощущение такое, что государственных мужей, которые занимались преобразовательной работой – созидательной или не очень, но во всяком случае, именно на ниве гражданской службы, а не военной – не так много сохранилось в нашей истории, и во всяком случае, не так много оказались в анналах национального исторического сознания. А Сперанский как раз таков. Вот видите – сразу вспомнилось четыре пункта его деятельности, и мы постепенно по одному из них разберем все до самого конца. Но начнем, собственно, с того, откуда этот человек вырос. Он ведь оказался государственным мужем первой величины, не будучи ни аристократом, ни, мне кажется, даже потомственным дворянином.  

А. Андреев 

– Совершенно верно – выходец из духовного сословия. Но давайте я напомню нашим радиослушателям, прежде всего, что, наверное, Сперанский – не просто государственный муж первой величины. Не было крупнее государственного деятеля в первой половине 19 века, чем Сперанский. Не было более талантливого государственного деятеля, более способного человека, который был в состоянии воплощать самые скучные бюрократические вопросы в четкие, чеканные формулы законодательства.  

Д. Володихин 

– Вот слава Богу, что радио «Вера» слушает достаточно большое количество духовенства. Они сейчас слушают нас и радуются: «Вот видите, видите – и это представитель нашего сословия! Молодец». 

А. Андреев 

– Конечно, молодец! И мы еще поговорим, как он таким молодцом стал. Но конечно, в целом если посмотреть на Сперанского – это фигура абсолютно необычная, необыкновенная. Его можно назвать гением бюрократии, но он мог бы проявить себя в совершенно разных сферах – я практически уверен, что он занял бы свое место в истории, даже если бы его карьера сложилась иначе. 

Д. Володихин 

– Иначе – это значит, если бы он пошел по стезе духовной карьеры? 

А. Андреев 

– Во-первых, у него была возможность начать духовную карьеру. Во-вторых, у него была другая возможность и даже желание начать ученую карьеру. Он мог бы, например, стать профессором нашего Московского университета… 

Д. Володихин 

– А если бы он работал в нашей богоспасаемой альма-матер, как знать – не принес бы он русской культуре больше пользы, чем принес российской государственности? Ну что ж – пора начинать вот с его корней. Откуда, когда, где появился этот человек на свет, в какой семье? 

А. Андреев 

– Здесь надо начать, пожалуй, с того, когда – потому что при общей необычности и богатстве биографии Сперанского сама дата рождения вполне замечательна и символична – он родился 1 января. Он родился под Новый год (естественно, старого, юлианского календаря), и родился он в селе Черкутино Владимирской губернии, которая никому сейчас из наших слушателей ничего не расскажет, но при этом так получилось, что по своему рождению ему уже очень повезло, потому что он оказался буквально в двух шагах от российского императора, при этом будучи сыном сельского священника. Вот в этом уже – изначальный парадокс юного Сперанского. Он – сын, казалось бы, простого сельского священника в маленьком селе, но при этом это село – это придворное село. Точнее, это село, принадлежавшее Николаю Ивановичу Салтыкову. В каких-то из передач мы его уже называли – это была замечательная фигура, это был придворный вначале воспитатель цесаревича Павла Петровича, потом – воспитатель Александра Павловича… И Салтыков приезжал в это имение, а Сперанский маленький совсем был – 5-6 лет. Он прислуживал, алтарничал – прислуживал своему отцу. И Салтыков имел возможность наблюдать маленького Сперанского, а потом возвращался к маленькому Александру. То есть, они уже как бы в детстве фактически были так незримо связаны.  

Д. Володихин 

– Вот Вы дату-то рождения назвали, а год-то – нет. 

А. Андреев 

– Да, дата рождения… Он старше Александра I на 5 лет. Да, немножко, может быть, здесь я чуть-чуть приукрасил ситуацию… Но все-таки не такая большая разница. 

Д. Володихин 

– То есть, он видел маленького Сперанского и приходил к не совсем маленькому Александру.   

А. Андреев 

– Наоборот, Сперанский старше – Сперанский 72-го года, а Александр – 77-го. 

Д. Володихин 

– Наоборот, действительно. 

А. Андреев 

– Да, но все равно – интересна сама ситуация. И кстати, здесь же, в этом же селе, так получается, что Сперанский получает своего первого покровителя. Потому что вместе с Салтыковым туда приехал придворный протоиерей Самборский, который был духовником будущего Александра I. И вот именно Самборский, что называется, заметил смышленого мальчика и обещал следить за его будущим обучением и, где нужно, помогать. И Самборский действительно помог в некоторых очень важных моментах дальнейшей биографии Сперанского. Итак, потом способный мальчик поступает во Владимирскую семинарию, поскольку все это недалеко от Владимира. Он учится в семинарии, он становится полным отличником, он получает право ношения посоха за ректором семинарии, и он, как многие тогда лучшие выпускники семинарии, лучшие ученики семинарии, стремится поступить в студенты Московского университета. Вот та первая развилка, которую я, собственно, имею в виду.  

Д. Володихин 

– Но в студенты он не попадет, нет! 

А. Андреев 

– Да… Ему просто не повезло. Дело в том, что были годы, когда из семинарий, окружных к Москве, прямо вот целыми выпусками забирали студентов – в Московском университете не хватало студентов, и были такие прецеденты, когда много семинаристов переводили в университет – но не в этот год. 

Д. Володихин 

– Ну, Михаил Михайлович – все-таки духовного сословия человек, и в общем-то, дорога-то его вела в сторону священства, традиционно, и в сторону обучения в высшем духовном заведении… 

А. Андреев 

– Безусловно. Тем не менее, он хотел поступить в Московский университет, и даже писал об этом в своих письмах тогдашних, просил Самборского ходатайствовать об этом, но не получилось. И тогда он переходит на следующий этап обучения – в Санкт-Петербург. Речь идет о тогдашней главной семинарии в Петербурге, которая вот-вот станет Санкт-Петербургской духовной академией – она чуть позже получит такое наименование полное. И здесь у Сперанского новые учителя, новая атмосфера – атмосфера ученого монашества, которое вот-вот зарождается в России, тех архиереев, которые являлись носителями, можно даже сказать, идей Просвещения… Ну, это своеобразное явление, его тоже можно отдельно описать. Тем не менее, вот их можно сопоставлять с московским кругом, скажем, митрополита Платона Левшина. А здесь таким просвещенным архиереем был митрополит Петербургский Гавриил Петров, который точно так же становится сразу покровителем Сперанского, предоставляет ему свою библиотеку… И Сперанский, надо сказать, был, конечно, страстным читателем – он «проглатывал» огромное количество литературы. И вот уже в этот момент… 

Д. Володихин 

– Я вот не удивлюсь, если Вы сейчас скажете, что он и Санкт-Петербургскую семинарию окончил круглым отличником… 

А. Андреев 

– Не то слово! Он не только окончил – он уже, будучи на старших курсах, преподавал на младших курсах этой семинарии, а потом, после окончания, он становится там преподавателем философии. 

Д. Володихин 

– По большому счету, этот преподаватель философии должен был бы принять иноческий сан и, начиная от иеромонаха, постепенно двигаться в сторону архиерея.  

А. Андреев 

– Конечно, и я практически уверен, что если бы так и было – Сперанский стал бы, наверное, митрополитом и продолжателем вот той самой ученой традиции, к которой, например, относился митрополит Евгений (Болховитинов), и которая, в общем, дошла до 19 века потом.  

Д. Володихин 

– Ну, тут уж, как говорится – что Бог дал, то дал. 

А. Андреев 

– Да, надо сказать, что тут, наверное, не без воли Божией – но Сперанский сам отказывается от духовной карьеры. Вопреки просьбам своего покровителя Гавриила Петрова, он выбирает карьеру светскую. И здесь проявляются некоторые черты Сперанского, которые тоже совершенно замечательные, которые идут с ним всю жизнь. Он – мистик. Он, получив образование в строго благочестивом ключе православной Церкви, он при этом верит, что кроме внешнего благочестия, есть что-то еще, что Господь ему постоянно открывает. Ему приснился сон… 

Д. Володихин 

– Давайте сделаем оговорку. Он – не христианский мистик, это другое дело? 

А. Андреев 

– Это другое дело. Это тот мистицизм, который был характерен именно… 

Д. Володихин 

– Вообще православным мистиком быть – ничего худого… 

А. Андреев 

– Ничего худого, но это тот мистицизм, который характерен для той эпохи – для людей, которые читают Бёме, Юнг-Штиллинга, читают всякие сонники и прочее. Сперанский такой же – он не отличается от эпохи, но его это очень сильно задевает, его такие вещи очень сильно задевают. И ему снится сон, в котором ряса, которая ему является во сне, почему-то начинает его душить.   

Д. Володихин 

– То есть, иными словами… Я уж не говорю, что бесы его душили этой рясой во сне (в конце концов, мы ведь – тоже просвещенное радио, так не скажешь). Но… с другой стороны, получилась довольно «неаппетитная» развилка – то есть, человек, который жил в семье священника, получал образование в двух духовных учебных заведениях, вышел оттуда с почтением к Церкви и с полным отсутствием христианского чувства.  

А. Андреев 

– Да, он это христианское чувство будет искусственно в себе воспитывать. Искусственно – именно благодаря вот этому чтению так называемых мистических книг. Ну, известнейшая из них, наверное (наши слушатели, может быть, знают ее) – это Фома Кемпийский «О подражании Иисусу Христу». Для Сперанского это была настольная книга, и уже будучи государственным деятелем, он начнет ее переводить – Вы можете представить, да? И он потом решит даже издать перевод, анонимно, без своего имени – настолько эта книга была для него важна.  

Д. Володихин 

– Я напоминаю дорогим радиослушателям нашим, что это светлое радио – радио «Вера», в эфире – передача «Исторический час», и с нею в студии – я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем биографию и труды Михаила Михайловича Сперанского – ярчайшего реформатора России первой половины 19 века. И мы, кроме этого, миновали наконец-то период его ученичества. В 1772 году, напоминаю, он родился… А вышел из стен академии?  

А. Андреев 

– Он перешел из духовного сословия в светскую службу в 1795 году. 

Д. Володихин 

– Ему 23 года… 

А. Андреев 

– Да… 

Д. Володихин 

– Он молод, у него есть покровители, есть знания, и он отрезан от возвращения к духовной карьере. 

А. Андреев 

– Ну, он строит новую карьеру – он попадает в дом князя Куракина, в известную фамилию, где он, кстати – тоже еще одна улыбка истории – воспитывает маленького Уварова (он был одним из первых учителей Сергея Семеновича Уварова). Ну, а дальше, благодаря тому, что Куракин становится генерал-прокурором (это одна из высших должностей уже при Павле I). Сперанский очень быстро восходит по чинам. Надо сказать, что если бы был чемпионат России по восхождению по табели о рангах, Сперанский был бы абсолютным чемпионом. Он начинает служить сразу с 9-го класса и проскакивает…  

Д. Володихин 

– То есть, 9-й класс является для тысяч чиновников Российской Империи пределом мечтаний. 

А. Андреев 

– Да, а это первый классный чин Сперанского. И он за три года (за три года!) проходит четыре ступеньки. И в 99-м году он уже статский советник – то есть, 5-й класс.  

Д. Володихин 

– Это времена Павла I. Кем является Сперанский при Павле? 

А. Андреев 

– При Павле Сперанский – начальник канцелярии генерал-прокурора, и пережил четырех разных прокуроров, и для каждого он смог стать незаменимым.  

Д. Володихин 

– Генерал-прокурор, насколько я понимаю – это чин… один из высших в управлении Российской Империей. А Сперанский пока – не самостоятельный человек, это помощник, секретарь на все руки. 

А. Андреев 

– Да, конечно. Но он потому и незаменим, что не каждый генерал-прокурор был работоспособен – Сперанский умел за всех работать и делать так, чтобы те, за кого он работал, были согласны с тем, что он делал, и получали от этого удовольствие. 

Д. Володихин 

– Сфера его деятельности? 

А. Андреев 

– Ну, законоведение, прежде всего. Он готовит какие-то законопроекты, потому что генерал-прокурор, собственно, и ведет надзор за текущей законодательной деятельностью – за Сенатом, за теми делами, которые там проходят. 

Д. Володихин 

– Вы остановились на 1799 году, и… Осталось 2 года до смерти Павла I. Очевидно, что-то уже до этой смерти произошло в жизни Сперанского важное. 

А. Андреев 

– Ну, прежде всего, в этом году он познакомился с Александром I. Он был назначен еще и секретарем комиссии по снабжению Петербурга хлебом, где Александр был тоже одним из членов. А во-вторых, у Сперанского родилась дочь в 99-м году, и в этом же году скончалась его супруга. Он женился на девице англиканского вероисповедания, уроженке Швейцарии, дочери англиканского пастора, с которой он познакомился благодаря тому же Самборскому – главному, можно сказать, англоману при нашем дворе – ну вот так, не исчисляя… 

Д. Володихин 

– Ну, не считая Воронцовых… 

А. Андреев 

– Не исчисляя Воронцовых – а Воронцовы были в Лондоне, да, Александр Романович не всегда был в Петербурге… Вот, а Самборский всегда был при дворе, поэтому именно он учил пить, как мы сейчас пьем чай с лимоном, и все прочее… Но главное, что в 99-м году разбились и рассеялись в дым все надежды Сперанского на счастливую семейную жизнь – о чем он, конечно, мечтал, выходя из духовного сословия и не становясь монахом. 

Д. Володихин 

– Ну, уж хотя бы Бог оставил ему дочь… 

А. Андреев 

– Да, он ее воспитывал… И он ее действительно воспитал. Сохранились очень трогательные их письма… Но вот эта потеря еще больше сделала Сперанского мистиком – в том самом смысле (давайте еще раз оговорим), в каком это вообще понималось в ту эпоху… 

Д. Володихин 

– В неправославном? 

А. Андреев 

– Да. 

Д. Володихин 

– Ну что ж… Настоящее влияние на государственные дела Сперанский обретает при Александре I, царствование которого начинается после убийства его отца в 1801 году. И Сперанский, насколько я понимаю, оказывается среди помощников, чуть ли не соратников  Александра I, очень быстро. 

А. Андреев 

– Вначале он был помощником Кочубея. Точнее сказать, он мог уже сам себе выбирать начальников. Первоначально он избрал себе начальником такого человека по фамилии Трощинский, который был секретарем по принятию прошений на высочайшее имя – вроде бы, хорошая должность, важный канал доступа к государю. Трощинский был человеком прошлого – он был сенатором еще екатерининской эпохи. А Кочубей… 

Д. Володихин 

– Да, это, по сути, в старину называлось «челобитный приказ». 

А. Андреев 

– Конечно. А Кочубей был человеком будущего – он был членом Негласного комитета; Кочубей участвовал в разработке новых реформ. Сперанскому уже тогда это было важно – быть поблизости от реформаторской деятельности. И вот он стал начальником департамента в Министерстве внутренних дел, которое, собственно, возглавлял Кочубей. И в этой должности он регулярно бывал на докладе у императора.   

Д. Володихин 

– Заметим – бывший поповский сын! Если я правильно понимаю, то члены Негласного комитета очень много говорили, но кто-то должен был все их разговоры записывать на бумагу и придавать всем этим прекрасным мечтам некую форму, согласную с духом законов.  

А. Андреев 

– Совершенно верно, и Сперанский готовит целый ряд записок именно для членов Негласного комитета, где формулирует принципы, на которых должно базироваться новое, или, говоря словами Сперанского, правильное монархическое государство. Вот правильное монархическое государство Сперанский формулирует так, как это вообще делали просветители, то есть – базирующееся на ряде принципов. Например, верховенство закона. То есть, монарх есть источник всего законодательства, но монарх при этом не выше закона – монарх сам должен подчиняться тому же закону, который сам же издает. Или, естественно, разделение властей; принцип ответственности исполнительной власти перед законодательной; принцип соподчиненности иерархического следования всех властей; принцип участия народных представителей в разработке законодательства и в голосовании по налогам… Примерно тогда же уже был высказан классический принцип либерализма, а именно – что подданные не должны платить налоги, если в их принятии не участвовали их представители. 

Д. Володихин 

– Иными словами, Сперанский соответствует духу речей Негласного комитета, во-первых, как сам – личность либеральных взглядов, а во-вторых, как человек, который, послушав прекрасные вельможные блеяния, начинает все это отливать в чугунные параграфы будущих, как ему мыслится, законов… 

А. Андреев 

– Совершенно верно! 

Д. Володихин 

– Он это умеет, а они – не очень… 

А. Андреев 

– Он больше их читал, он больше их думал, он действительно гораздо более талантлив, чем многие и многие из окружения Александра.   

Д. Володихин 

– Как минимум, более работящий.  

А. Андреев 

– Да… 

Д. Володихин 

– Но все же вот… Насколько я понимаю, все эти идеи приобретены путем самостоятельного чтения и, вероятно, все-таки путем вбирания в себя каких-то идей, бродивших по российской масонерии – ведь он принадлежал к одной из лож, причем в числе ведущих сотрудников.  

А. Андреев 

– Да, но, может быть, чуть позже мы коснемся… Дело в том, что тут я бы сказал, говоря о его государственной деятельности (она все-таки основывалась и на практическом опыте) – в том же Департаменте внутренних дел он много общался: ну, например, составлял законы для купечества, составлял законы о статусе Одессы, он общался с купцами… Он видел, что из себя представляет Россия, не только из Петербурга – он имел возможность получать, и его интересовала вообще в целом картина Империи. 

Д. Володихин 

– Иными словами, приступая к составлению новых законов, он опирался на опыт практического дельца, который присутствовал в качестве крупного чиновника при высших органах управления России достаточно долго.  

А. Андреев 

– Да, и он уважал практический опыт. Известнейший анекдот состоит в том, что когда Сперанскому именно в этой должности потребовалось написать очередной кодекс, адресованный купечеству, он собрал представителей купечества. Они не могли договориться о том, какие им нужны нормы в этом кодексе. Он их тогда запер на ключ и сказал, что он откроет их, только когда они договорятся.    

Д. Володихин 

– Прямо-таки избрание Папы Римского… 

А. Андреев 

– Да, и они договорились, и этот кодекс очень хорошо разработан. Речь, по-моему, шла о промысле соли, если я не ошибаюсь… Это неважно. 

Д. Володихин 

– Так или иначе, он с этими идеями либеральными обслуживает нужды Негласного комитета и молодого, увлекающегося (пока еще) всеми этими идеями – слегка либеральными, слегка революционными – Александра I. А в какой момент происходит их сближение? 

А. Андреев 

– Их сближение происходит ровно после Тильзита. Александр I понимает после Тильзита, что у него есть сейчас некоторое окно до будущего столкновения с Наполеоном – причем до будущей смертельной схватки, из которой выйдет только один из них двоих (Александр довольно рано это себе сформулировал). Так вот сейчас, после Тильзита, в этом временном и ложном союзе – а союз был абсолютно ложный, Александр ни на минуту не обольщался этим союзом…  

Д. Володихин 

– Ну, я думаю, что и Наполеон тоже… 

А. Андреев 

– Наполеон тоже, конечно. Так вот, в этом временном союзе есть окошко для проведения крупных реформ в России – как военных, что делает Аракчеев, так и государственных, что делает Сперанский. Я не зря назвал Аракчеева, потому что с этого момента их деятельность идет параллельно, в какой-то момент они даже объединятся как бы вместе. 

Д. Володихин 

– Ну что ж, давайте посмотрим на то, что он хотел сделать, и что было реально сделано.  

А. Андреев 

– Он, конечно, хотел создать новые основы для российского государства, а именно – основы конституционные. Впрочем, Сперанский это слово не употреблял, но речь шла именно о конституции – он говорил о «коренных законах», и принцип был в том, что любая власть, не основанная на таких «коренных законах» – не просто деспотическая (ну, по классическим формулировкам Просвещения), но еще и слабая. То есть, любой произвол, любая возможность включения не прописанных механизмов ослабляют власть. А, напротив, если есть здание закона, то власть монархическая, не будучи ограниченной этим зданием, она на него опирается. И в этом здании должны быть, конечно, представители, избранные от народа, от общества.  

Д. Володихин 

– Фактически Сперанский должен был обольщаться… ну, во всяком случае, можно сказать – надеяться (наверное, так лучше), на то, что его «державный шеф» Александр I согласится на изменение собственных прерогатив, и в какой-то степени – на уступку определенных властных компетенций.  

А. Андреев 

– Еще раз подчеркну: власть монарха не ограничивалась в проектах Сперанского, но она опиралась, действительно, на вот ряд институтов, которым государь действительно передавал часть своих компетенций, при этом полностью все равно являясь источником закона. 

Д. Володихин 

– То есть, монарх, бывший самодержавным, становится «как бы самодержавным»? 

А. Андреев 

– Давайте я поясню это на примере Государственного совета – ключевого учреждения во всем замысле Сперанского. Государь имеет право издавать любые законы; но согласно тому законодательству, которое Сперанский готовит, все эти законы должны обсуждаться в Государственном совете. Государственный совет не ограничивает власть монарха никоим образом, но он делает разработку и принятие законов публичным, гласным процессом внутри самого… ну, как бы вот, властной элиты… внутри правительства, что ли. Потому что в Государственный совет входят разные сановники с разными взглядами, и вот эта вот возможность публичного обсуждения законов, пока они еще не приняты – она очень важна.   

Д. Володихин 

– До какого-то момента Александр I не то, что покровительствует Сперанскому – насколько я помню, даже поторапливает его с этими работами. А потом ситуация изменяется. 

А. Андреев 

– Давайте еще раз поймем, что на самом деле это были реформы Александра. Мы говорим о реформах Сперанского, но, конечно, источником реформ (опять-таки) был Александр. Сперанский, как и раньше, очень хорошо умел воплощать – в данном случае уже – мысли своего все такого же «блеющего вельможи» (я цитирую Вас, Дмитрий Михайлович). Не хочу обидеть императора, но у императора тоже были трудности с формулированием своих мыслей.  

Д. Володихин 

– В конце концов, вокруг него достаточно было вельмож… именно, что «блеющих», входивших в Негласный комитет. 

А. Андреев 

– И вот еще раз подчеркну – Сперанский умел писать Александру ровно то, что тот принимал и что тот… как бы читал. «О, я именно так и думал!» – он не знал, как думал, но прочитал и понял, что именно так он и думал. 

Д. Володихин 

– Не меняет ситуации. То есть, по большому счету, все равно остановился в этом стремлении прежде всего монарх. 

А. Андреев 

– Конечно! А остановился он ровно тогда, когда остановиться пришлось. Это было в марте 12-го года – Сперанский был отправлен в отставку. С одной стороны, мы знаем об очень разветвленной придворной интриге. Естественно, Сперанский, который занял уникальное положение 7-го года, когда через него… Ведь он действительно благодаря Александру занимался всем кругом дел в империи. Александру это было даже удобно – Сперанский за него все делал, как персонаж одного мультфильма. Так вот… При дворе это, конечно, очень негативно воспринималось, против Сперанского была интрига, были явные доносы, обличавшие его как якобы шпиона Наполеона. Но решение действительно принял император, и именно в марте 12-го года, когда было очевидно, что война начнется через несколько месяцев.  

Д. Володихин 

– В том смысле, что хотели, но не успели. 

А. Андреев 

– Да, окошко захлопнулось, о котором я говорил.  

Д. Володихин 

– Ну, а вот та идея, которую достаточно много специалистов озвучивало, в духе «Карамзин против Сперанского» – что Николай Михайлович «закрыл» Михаила Михайловича.  

А. Андреев 

– Ну, извините – Карамзин подал свою записку на год раньше. Все-таки у Александра голос в его пользу… 

Д. Володихин 

– Да-да-да… Ну, похоже на результат, но – результат… 

А. Андреев 

– Ну, кроме записки Карамзина, было огромное количество прямых доносов на Сперанского. Был знаменитый донос, подписанный Ростопчиным – хотя сейчас историки сомневаются в авторстве Ростопчина, но, тем не менее, там слог такой – очень похож на Ростопчина. И еще раз скажу, что обвинения были по самым разным ключам – обвинения в масонстве и безбожии, подчеркну, как раз со стороны консервативного… 

Д. Володихин 

– Что, по большому счету, отчасти верно – что первое, что второе.  

А. Андреев 

– Конечно… Обвинения в том, что Сперанский «отгородил» государя от народа – он стал как бы таким препятствием, средостением между Александром и его, значит, верными подданными.  

Д. Володихин 

– Ну, видимо, Александр и сам не очень стремился общаться со значительной частью народа… 

А. Андреев 

– Конечно… И главное обвинение – в шпионаже в пользу Наполеона. 

Д. Володихин 

– Вот это – серьезно, и, скорее всего, неправдоподобно. 

А. Андреев 

– Это неправдоподобно, потому что это обвинение зиждилось на допуске Сперанского к секретной переписке с Францией, которую он вел на самом деле по поручению Александра I, но втайне от Министерства иностранных дел.  

Д. Володихин 

– О каких страшных и мрачных вещах мы говорим! И я с болью в сердце вынуждаю себя… Все-таки я напоминаю: дорогие радиослушатели, что бы там ни происходило в 10-х годах 19 века, у нас здесь сейчас – светлое радио, радио «Вера», в эфире – передача «Исторический час», с вами в студии – я, Дмитрий Володихин, и мы ненадолго прерываем наш диалог для того, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире. 

Д. Володихин 

– Дорогие радиослушатели! Это светлое радио – радио «Вера». В эфире – передача «Исторический час». С вами в студии – я, Дмитрий Володихин, и у нас замечательный гость – доктор исторических наук, блистательный специалист по истории России 19 столетия, профессор Андрей Юрьевич Андреев. И мы дошли до обвинений Сперанского в безбожии, в масонстве, в шпионаже… Ясно, что шпионаж – это, знаете ли, просто предлог для того, чтобы «всковырнуть» неугодного человека; ясно, что безбожие – это «так», ну что поделаешь – таков человек, к сожалению, хотя и заканчивал 2 семинарии. А вот что касается масонства – вот Вы обещали рассказать. 

А. Андреев 

– Расскажу буквально через минуту, потому что мне хочется сейчас уже подвести итог вот этой деятельности Сперанского при Александре I. Итак, за 5 лет Сперанский реформировал государственную службу, реорганизовал министерства, создал Государственный совет. Сперанский спас российский рубль, который стремительно летел в пропасть, и если бы не организованная Сперанским деятельность Финансового комитета, то не был бы принят новый таможенный тариф и не стабилизировался бы курс рубля. Сперанский, в конечном счете, стоял у истоков Царскосельского лицея.  

Д. Володихин 

– То есть, вот я спросил, «что хотел и что сделал» – получается так: хотел сделать из этого систему, в верхней части которой – головной мозг – были бы конституционное начало и Государственный совет; а сделал все, кроме того, что это здание должно было увенчать.  

А. Андреев 

– Ну, конечно – потому что не была открыта Государственная дума и не реализовалась реформа Сената, который должен был стать – вот с точки зрения разделения властей как раз – высшим судебным учреждением. Но я подчеркну, сколько Сперанский успел все-таки сделать. И вот к вопросу о масонстве – здесь интересно, потому что Сперанский также стоит у истоков реформы духовных учебных заведений. Той реформы, которую мы связываем с именем митрополита Филарета Московского, да – но по сути ее основные принципы начал разрабатывать Сперанский еще в 1808 году. И с этой реформой очень тесно, как ни странно, соприкасается его проект о преобразовании масонства. Итак, Сперанский – масон. Сперанский уже долгое время ищет свою религиозность, да – вот он ее не получил, Вы правильно сказали, да – он ее ищет, ищет… У него есть духовный наставник масонский – Иван Лопухин, знаменитая фигура, друг Новикова, еще из той, екатерининской плеяды. Вот, но… 

Д. Володихин 

– Друг «мрачного» Новикова из той екатерининской плеяды? Ну, продолжайте, продолжайте… 

А. Андреев 

– И тем не менее, Сперанский как такой, ну, не знаю… может быть, наивный, а может, напротив – прагматичный человек, он думает: «Вот хорошо, масоны что-то ищут… А нельзя ли этих масонов поставить на государственную службу, и еще так, чтобы они и священство у нас в России усовершенствовали?». И рождается фантастическая совершенно идея – открытия некоторой центральной государственной (в кавычках, конечно же, все это имея в виду) масонской ложи, куда должны поступать священники, чтобы «заканчивать» в ней свое образование. 

Д. Володихин 

– Ну, знаете ли, получается что-то вроде Коммунистической партии Советского Союза с легким православным духом и декором в духе каких-нибудь немецких романтических философов конца 18 – начала 19 века.   

А. Андреев 

– Да, это была, конечно, именно немецкая романтическая идея – я просто хочу ее напомнить. Сперанский свято верил до конца своей жизни, что Церковь делиться на две части: Церковь внешняя и Церковь внутренняя. Что будучи только членом внешней Церкви – это, конечно, необходимо, участвовать в обрядах, в Таинствах – это еще не гарантия спасения души, что только будучи членом внутренней Церкви, ты действительно приближаешься к Богу. И вот масоны – это такая же «внутренняя Церковь», это постоянные поиски, постоянные религиозные какие-то рассуждения, видения, не знаю… откровения – и вот через это Сперанский хотел приобщать русское духовенство к «внутренней Церкви». 

Д. Володихин 

– По большому счету, вроде бы – умный человек, опытный чиновник, а внутрь себя допустил какое-то ужасающее духовное «крокодильство», мало того… 

А. Андреев 

– Свойственное эпохе – не он один… 

Д. Володихин 

– И сам во все это всерьез верил! 

А. Андреев 

– Да, он в это верит, и пытается из всего этого сделать государственную реформу – Вы понимаете? Вот потрясающе, удивительно… 

Д. Володихин 

– Как хорошо, что государь Александр Павлович вовремя «затормозил». 

А. Андреев 

– Да… 

Д. Володихин 

– Ну хорошо… Сперанский, видимо, слишком задорно подошедший к этой реформе и слишком долго тянувший дело ее реализации, создал вокруг себя огромное поле неприязни – иногда корыстной, иногда совершенно искренней, потому что, ну… Трудно сказать, к чему привела бы попытка доведения реформ до конца – к триумфу или к страшному краху. Во всяком случае, так или иначе, у истории нет сослагательного наклонения, и Сперанский вместо доведения реформ до конца оказывается в Сибири. И там он оказывается чуть ли не более полезным, чем в центре… Ну, не сразу, конечно… 

А. Андреев 

– Оказался он там не сразу – тут у нас тоже несколько интересных вилок в его биографии… Ну, прежде всего, хочу еще раз подчеркнуть: конечно, все облегченно вздохнули, когда Сперанский покинул Петербург, потому что в Петербурге он был чужим. Может быть, потому Александр его так легко и использовал, что за Сперанским... Вот все его покровители уже остались в прошлом, он был абсолютно чужд для всего двора. Он оказался чужой и для клира, и для министров - вот его все считали чужим.  

Д. Володихин 

–  Но свой он был во Владимире.  

А. Андреев 

– Совершенно верно. А выслали его в Нижний Новгород – вначале. 

Д. Володихин 

– Ну, недалеко от Владимира.   

А. Андреев 

– Недалеко от Владимира, да, но и недалеко от Москвы – и поэтому, когда Наполеон приближался к Москве, у Ростопчина уже поминаемого (лютого врага и ненавистника Сперанского) родилась идея, которую он реализует в некоем запросе, о котором историки знают и думают, вот что это такое. Он пишет нижегородскому губернатору о том, что он просит его прислать – накануне вступления в Москву Наполеона – прислать в Москву Сперанского для «известного ему одному употребления». Речь идет… видимо, это, конечно, можно воспринимать, как анекдот, но – речь идет о том, что Ростопчин, ну… много играл с русским народом, с москвичами, да… Игра была печальна, она кончилась трагически и, в общем, преступно – он выдал на растерзание Верещагину купеческого сына, которого обвинил в шпионаже в пользу Наполеона, и сказал: «Вот, из-за кого Москва сдана!» – помните, да, эту картину у Толстого? Но кто такой Верещагин? Никто же его не знал, и сейчас уже все забыли. А представляете красивую картинку, да – русские люди растерзали Сперанского, потому что как раз на него удобнее было показать как на человека, из-за которого Наполеон пришел в Москву. 

Д. Володихин 

– Верещагин для этого дела мелковат, но Ростопчин нехорош прежде всего тем, что для отступающей армии он не подготовил резервов – то есть там вот… 

А. Андреев 

– Ну, он много чего нехорошего сделал в Москве, из-за него сгорел Московский университет... Это уже другая совершенно история... 

Д. Володихин 

– В частности… 

А. Андреев 

– Да, в частности… Ну, я преувеличиваю, но тем не менее, я считаю так. И вот хорошо, что Сперанского не выдали в Москву, хорошо, что его не растерзала толпа… Наоборот… 

Д. Володихин 

– Он потом еще пригодился…  

А. Андреев 

– Да, его, наоборот, послали еще дальше, в Пермь. И из Перми он написал очень трогательное письмо Александру I, в котором заклинал государя не убирать со своего рабочего стола тот проект, который он для него подготовил. «Пусть он всегда будет перед Вашими глазами». Видите – идеалист, действительно. Прагматик – вроде, знает, чего стоит государство, а до сих пор верит, что его реформы еще пригодятся... Нет – проект был, конечно, убран, реформы его больше никогда не пригодились. 

Д. Володихин 

– Очевидно, реакция на письмо была такая: «Этот жук становится быть несколько назойливым». 

А. Андреев 

– Ну, не знаю там, что уж думал Александр, но суть была в том, что Сперанский находился в Перми, а потом ему разрешили жить в имении. Вот там он немножко отдыхает, он там живет с дочерью, он переводит – заканчивает перевод Фомы Кемпийского, он читает свои мистические сочинения... В какой-то момент (ну, видимо, позже) он начал пророчествовать – кстати. От него осталось огромное количество религиозных выписок – Вы себе не представляете! Все-таки у нас радио «Вера», поэтому я не могу вот про это не сказать. Во что верил Сперанский? У нас есть огромный свод, и разобраться в этом практически невозможно. Люди, которые это читали – они сказали, что лучше бы они этого не читали. 

Д. Володихин 

– Ну, болел человек духовно и, может быть, даже и душевно.  

А. Андреев 

– Может быть, но…  

Д. Володихин 

– Отставка его подкосила… 

А. Андреев 

– Подкосила, конечно, да – при его-то таланте и деятельности остаться не у дел! 

Д. Володихин 

– Мозг воспалился, да… 

А. Андреев 

– И поэтому он был чрезвычайно счастлив, когда Александр уже в 16-м году –естественно, после победы, после всех событий – в 16-м году разрешает Сперанскому вернуться на службу. И вот он вначале становится пензенским губернатором – просто гражданским губернатором, а потом он получает назначение – назначение в Сибирь. 

Д. Володихин 

– И заметим, что Сибирь по тем временам – место, где воруют не просто чудовищно, а подлинно в государственных масштабах. То есть, в общем, если в период борьбы с Наполеоном руки не доходили до того, чтобы наказывать нерадивых чиновников и поддерживать регионы в порядке, то это в европейской части. А в Сибири, мне кажется, происходило, ну… некое самовластие. 

А. Андреев 

– Прежде всего, это вопрос коммуникаций – жалоба из Сибири в Петербург шла столько времени, что за это время она становилась неактуальной, ответ становился уже совершенно неактуальным. И Сперанский все это понимал. Сразу скажу, как его называли – он сделал для Сибири... Его называли «вторым Ермаком» – он вновь присоединил Сибирь к России. Вот та оторванность Сибири, тот, действительно, полный произвол, который там творился – при Сперанском он прекратился. 

Д. Володихин 

– Когда и в какой должности он туда отправляется? 

А. Андреев 

– Он отправляется в должности генерал-губернатора Сибири – это огромное генерал-губернаторство, вся Сибирь. И он сменяет там легендарную фигуру – человека, который действительно воровал миллионами, хотя потом говорили, что на него это все поклеп, что это не он. Это был Иван Борисович Пестель – это был отец Павла Ивановича Пестеля, и в общем, надо сказать, сынок немножко был похож на отца – сынок-Пестель тоже такой своеобразный.  

Д. Володихин 

– Странный человек, да. 

А. Андреев 

– Очень странный, мягко говоря. А вот Иван Борисович прославился именно масштабом своего казнокрадства, которое Сперанский, с одной стороны, обнаружил, но мало было обнаружить – надо было исправлять. И вот он за год совершил путешествие по всей Сибири. Он выехал из Омска, он проехал Томск, Красноярск, Иркутск, Кяхту, Нерчинск, доехал до Читы – представляете себе маршрут, да? И из Читы… Он не бывал только вот еще на Охотском море и в устье Амура, да… И из Читы он вернулся обратно в Иркутск. 

Д. Володихин 

– Все хорошо, только Вы забыли сказать, в каком году он совершил это путешествие. 

А. Андреев 

– 1819 год – он был назначен в 1819 году сибирским генерал-губернатором. Ну вот, в каждом городе он занимался разбором дел, он отрешил от должности двух губернаторов, он уволил огромное количество чиновников, замеченных во взятках и в коррупции, и, по сути, он заново выстраивал административные и хозяйственные связи в Сибири. Он налаживал те самые коммуникации Сибири с центром – почему я говорю, что это «второй Ермак» – он вновь наладил нормальную, управляемую Сибирь, чтобы она вошла в какое-то вот единение с остальной Российской Империей.  

Д. Володихин 

– Мудрый человек был Александр I – сначала дал возможность подготовить проект реформ, результат которых был бы непредсказуем и, возможно, страшен; потом подумал-подумал и решил: «Нет, все-таки такого человека можно использовать на благо, но подальше и потише, и тогда он где-то там будет приносить огромную пользу – только в центр допускать не надо». 

А. Андреев 

– Я Вам больше скажу – именно в Сибири Сперанский впервые усомнился в конституции. Потому что он написал довольно известное письмо Кочубею – что, конечно, конституция – это хорошо, но не надо думать, что это такая машина, которую завели – и поедет. Что в условиях Сибири прежде всего – страшный недостаток в людях: честных людей не хватает! 

Д. Володихин 

– Болезнь мозга отступила; Бог, видимо, начал посещать Михаила Михайловича – в его опустевшей груди завелись какие-то, видимо, искорки души. Ну что ж, давайте сделаем так. Наступает, вот прямо на наших глазах, блистательная эпоха – эпоха второй части царствования Александра I – победителя Наполеона, и потом – его младшего брата Николая I – императора из императоров. Поэтому будет очень хорошо, если сейчас в эфире прозвучит Увертюра Ре Мажор Михаила Ивановича Глинки. А почему это хорошо – мы с вами поговорим чуть позже. 

М.И. Глинка, Увертюра Ре Мажор 

Д. Володихин 

– Итак, почему хорошо, что это прозвучало – да потому, что это ампир в музыке, можно сказать. И после этого легко и приятно сказать: это светлое радио – радио «Вера», в эфире – передача «Исторический час», с вами в студии – я, Дмитрий Володихин, и мы с замечательным историком, доктором исторических наук, профессором исторического факультета МГУ имени Михаила Васильевича Ломоносова и заведующим кафедрой церковной истории Общецерковной аспирантуры и докторантуры Андреем Юрьевичем Андреевым продолжаем разговор о преобразователе и реформаторе Михаиле Михайловиче Сперанском. Ну что ж, Сибирь пошла ему на пользу, и он пошел на пользу Сибири. 

А. Андреев 

– Это бесспорно, конечно – Сибирь ему чрезвычайно благодарна. Но как любой, видимо, все-таки человек той эпохи, он мечтал оттуда вырваться. Его поездка в Петербург была назначена уже на следующий, 1820 год – собственно, Сперанский хотел прежде всего доложить государю о результатах своей ревизии – государь его не жаждал сразу увидеть, поэтому Сперанский лишний год остался – вот эта Сибирь еще больше как бы получила положительных впечатлений и результатов от его деятельности. Но все-таки через год – то есть, два года в итоге Сперанский оставался в Сибири – через год Сперанский все-таки прибыл в Петербург… 

Д. Володихин 

– То есть я представляю, Александр I думал и мучился: человек-то вроде хороший, а приедет – опять со своими проектами «пристанет».  

А. Андреев 

– Может быть, были личные отношения все-таки тут… Ну, мы не говорили сейчас о том, как была отставка – отставка, конечно, была во многом обусловлена некоей личной накопившейся неприязнью Александра к Сперанскому – как ни странно, вот тогда еще, в 12-м году. 

Д. Володихин 

– «Не многовато ли ты за меня делал?» 

А. Андреев 

– Абсолютно правильно, да. 

Д. Володихин 

– «Может быть, даже то, что я и не просил». 

А. Андреев 

– Да. И Сперанский, к сожалению, помнил все эти обстоятельства отставки. Он был, конечно, готов вновь бескорыстно служить государю – но если бы тот ему доверял. А Александр больше ему просто не доверял.  

Д. Володихин 

– То есть: «Государь, да я готов все, что угодно – вот сколько дашь, все сделаю!». А с другой стороны: «Не будем торопиться!». 

А. Андреев 

– Конечно – потому что был другой человек уже в этот момент, который все делал за государя, и это был Александр Андреевич Аракчеев. И прибыв в Петербург, Сперанский, по сути, становится помощником Аракчеева, как бы это ни парадоксально звучало, да… Главный либерал России, главный бюрократ и так далее – становится помощником у вроде бы солдафона, вроде бы, там, бездушного вояки… Но на самом деле все это не так – Аракчеев тоже гораздо более интересный и местами (ну, только местами, правда) тонкий человек, чем о нем есть общее представление… Но вот они работали вместе.  

Д. Володихин 

– Ну, в сущности, оба они – всего лишь перчатки на руках у государя Александра Павловича? 

А. Андреев 

– Да, и это тоже верно. И Сперанский в этой ситуации опять-таки тщательно и хорошо делает то, что его просит делать Аракчеев.  

Д. Володихин 

– 1825 год. Мятеж декабристов – до какой степени оказался связан с ним и с этим выступлением Сперанский? 

А. Андреев 

– Этот вопрос чрезвычайно волновал Николая I. Секретное делопроизводство по участию… по возможному участию Сперанского в заговоре было настолько секретным, что оно хранилось отдельно от всех остальных следственных дел, к нему имел допуск только один человек, и по окончании следствия эти бумаги были уничтожены. То есть, мы точно этого сейчас не скажем, на основании источников. Но, исходя из общей картины, мы понимаем, что, конечно, декабристы рассчитывали на Сперанского. Конечно, для них это была фигура сугубо положительная. 

Д. Володихин 

– Вы знаете, как в песне из советских времен – «было что-то, что-то, что-то, а что – непонятно».  

А. Андреев 

– То, что что-то было – это точно. К тому же, есть запись довольно известная в дневнике Николая I: «Сегодня у меня был Сперанский, принес мне полную повинную». В чем повинную? Тоже можно говорить – или просто в либерализме, или в чем-то более конкретном, понимаете? То есть, что-то было точно. 

Д. Володихин 

– Ну, важно, что и Аракчеев при Николае I убавляет в своем влиянии. 

А. Андреев 

– А он просто лишается полностью своего влияния. Он уезжает в Грузино, но у него там тоже личная трагедия – Вы, наверное, знаете – у него же убили, ну… как бы того человека, с которым он тогда жил вместе.  

Д. Володихин 

– Ну, вот напомним, что Грузино – это в какой-то степени его имение и столица военных поселений... 

А. Андреев 

– Да, столица военных поселений... Короче, Аракчеев сам как бы удаляется от двора, и Николаю он не нужен – у Николая есть другие фигуры. Николай не питал к Аракчееву никаких хороших чувств. А к Сперанскому вначале питал настороженность, но потом также увидел его незаменимость. И можно догадаться, когда – в той уже сложной именно законодательно ситуации – на основании каких законов судить декабристов. Ведь в России давно не было военного мятежа, и были разные подходы к этому. Собственно, наиболее полное законодательство об этом содержится в Соборном уложении. Будем ли мы судить декабристов по Соборному уложению… 

Д. Володихин 

– А там – сплошь смертная казнь! 

А. Андреев 

– Больше того – там четвертование, там разные «веселые» виды казни, там не просто смертная казнь… Или по артикулу воинскому – там расстрел? Они, конечно, все с оружием в руках, они все офицеры – но будем ли мы их… В общем, там был целый… 

Д. Володихин 

– Более того – я напомню, что члены семьи за недонесение по Соборному уложению также подлежат наказанию, тяжелейшему!  

А. Андреев 

– Да-да-да. Так вот Сперанский составил выписку из всего русского законодательства на этот счет – это три тома, которые хранятся вот в составе следственных дел декабристов. И в общем, он был, по сути, душой Верховного уголовного суда, и, между прочим, выступал за максимально суровое наказание декабристам.  

Д. Володихин 

– Ох, посещает некоторых специалистов подозрение, что, может быть, опасался того, что кто-то расскажет о нем больше… Но мы…  

А. Андреев 

– Кто мог – уже рассказал. Так что – просто скорее отрабатывал, и чтобы даже подозрений не было, что он кому-то сочувствует. 

Д. Володихин 

– Ну что ж, можно принять и такую версию. Важно следующее: насколько я понимаю, по результатам следствия и суда Николай I, очевидно, сказал себе что-то вроде: «Ах этот попович! А с документами неплохо работает!».   

А. Андреев 

– Ну, Николай убедился, что Сперанский теперь уже верен ему. Сперанский получил большую награду – ну, достаточно большую – он получил Орден Владимира I степени, и именно за работу вот в Верховном уголовном суде. И после этого он вошел в состав Второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии – это на самом деле та комиссия по составлению законов, которая была еще при Александре I, где Сперанский тоже служил, но она была преобразована во Второе отделение канцелярии. И Сперанский не был формальным главой – Николай не настолько ему доверял, чтобы поставить во главе всего законотворчества в России. Но он опять-таки стал душой уже и этого Второго отделения. И в его составе Сперанский, собственно, проводит вот тот самый главный проект, который он сделал. Это был проект, состоящий из трех частей: собрать все русские законы, упорядочить все русские законы и посмотреть, как их улучшить. Если первые две части просто Сперанский сделал, то от третьей части, в конечном счете, пришлось отказаться. Что, в общем, уже свойственно, естественно, времени Николая I. 

Д. Володихин 

– Сделал частично все-таки. Во всяком случае, посоветовал убрать то, что уже не работает и не нужно. 

А. Андреев 

– Да, конечно. Но Николай отнюдь не склонен был к какому-то широкому реформаторству, это был вообще не его стиль. Поэтому вот что-то такое… А Сперанский же хотел глобально… В общем, он был готов продолжать какую-то глобальную деятельность.  

Д. Володихин 

– Ну, ему, очевидно, было сказано навести порядок, и точка. 

А. Андреев 

– Абсолютно верно. Порядок – это уже хорошо. И он его навел. Потому что и полное собрание законов, и особенно свод законов стали первыми в истории России работающими кодексами.  

Д. Володихин 

– А вот поподробнее? Ну, и я в данном случае думаю, что и Соборное уложение в свое время очень хорошо работало, и судебники 15-16 века. Но для Российской Империи характерно то, что не было до Сперанского единого свода законов. И поэтому я хочу, чтоб Вы поподробнее рассказали и о Собрании, и о Своде – это ведь фактически… ну, если не революция в законодательстве, то громадный сдвиг. 

А. Андреев 

– Конечно, потому что давайте вспомним литературу классическую – того же Дубровского Александра Сергеевича Пушкина – там показано, как главное было в судопроизводстве – найти, то есть, буквально, из рукава вытащить закон, который нужно было применить в том или ином случае судебном.  

Д. Володихин 

– Вернее, их было много, и они порой друг другу противоречили. 

А. Андреев 

– Конечно. Судопроизводство было казусное. То есть вот, кто-то знает нужный казус, а кто-то не знает. И этим, собственно, судейские всегда и щеголяли. И поэтому никакого равного суда, конечно, не существовало до издания Свода законов. Свод законов был прежде всего очень четко упорядочен, выстроен по разделам права – то есть, любой закон, любую норму можно было легко найти. Ну а чтобы составить Свод законов – еще раз подчеркну, что это были нормы действующие – нужно было вначале собрать все источники русского права, начиная с Соборного уложения. И так появились 45 томов – 45 томов от 1649 года до 1825 года.  

Д. Володихин 

– Это Собрание законов… 

А. Андреев 

– Да… 

Д. Володихин 

– То есть, это, в сущности, предварительная работа, которая сейчас для историка просто бесценна, и историки без конца пользуются разными изданиями Собрания законов Российской Империи, а вот что касается Свода законов – насколько я понимаю, там уже произошло вот это самое улучшение, в смысле «лишнее выбросим, остальное приведем в порядок» - и вот от чудовищных размеров бронтозавра – от 45-томника, где каждый том – это книга, которой легко убить, осталось… 

А. Андреев 

– Только 15 томов! Только 15 томов осталось… 

Д. Володихин 

– В три раза меньше! 

А. Андреев 

– Да, они были в 1832 году выпущены, а потом регулярно выходили дополнения к Своду законов – потому что законодательство менялось, и нужно было, нужно было дополнять. Но еще раз, главное-то было – не только оставить только действующие законы, но и систематизировать их. То есть, впервые была построена именно систематизация, систематика русского права. Она была построена, кстати, по лучшим европейским образцам, потому что Сперанскому помогали те люди, образовательную программу которых он сам же написал. Он их отправил, этих молодых юристов, которые ему помогали, учиться в Берлинский университет. Они все были учениками одной берлинской законодательной школы юриспруденции. 

Д. Володихин 

– Ну что ж, в данном случае Германия хорошо поработала на Россию. Это не может не радовать. И вот положа руку на сердце – конечно, чиновники Российской Империи, от низших до высших, редко обращались к Собранию законов. А вот что касается Свода законов – ведь это был памятник на несколько поколений вперед, и томики Свода законов лежали в разного рода центральных и провинциальных учреждениях, в некоторых местах – затертыми до дыр, потому что к ним обращались постоянно и без конца… 

А. Андреев 

– Конечно, и без этого кодекса нельзя было бы готовить русских юристов. Ведь раньше еще – раз судопроизводство казусное, как можно готовить? Только читая конкретные дела. А сейчас, наконец, получилась возможность преподавать по отдельным кафедрам права – когда право разделилось на полицейское право, уголовное – можно было так преподавать. То есть, Сперанский еще и дал мощный толчок российским университетам, юридическому образованию в России.    

Д. Володихин 

– Простите, а религиозные искания Михаила Михайловича чем-то положительным завершились, или он так и остался «в полете» темной мистики? 

А. Андреев 

– Ну, мы же не заглянем внутрь человека. Мы только можем судить о том, что чем дальше он жил, тем больше становилось этих томов. То есть, в 30-х годах он еще больше записывал разнообразных своих исканий. Речь шла о собственном толковании Писания, он, по сути, составлял свой собственный вариант Евангелия, он по-своему трактовал проблему Боговоплощения Христа, он пытался совместить христианство и переселение душ, он очень интересовался религией в Китае, и так далее, и так далее. Он был слишком умный человек, чтобы остановиться. Но это, конечно, не очень хорошо и печально.  

Д. Володихин 

– Ну, понимаете, горе от ума все это. Вот финиш нашей передачи, ее время заканчивается – напоминает мне фильм «Игры разума», когда главный герой – исключительно умный, великолепно подготовленный ученый, к тому же – совершенно сумасшедший. И в делах практических, в решении задач он может быть исключительно силен – просто он должен вынести свое сумасшествие за скобки. Дома я – безумец и непонятно какой веры мистик, а на службе я – добротный служитель великому государю.  

А. Андреев 

– Больше того – он преподавал именно в эти годы. Он преподавал юридические науки Александру II – то есть, он передает свои знания дальше, уже следующему государю, который тоже ему обязан. 

Д. Володихин 

– Ну, притом передает полезные знания.  

А. Андреев 

– Полезные знания, конечно. Сам Николай I очень тепло относится к Сперанскому. Когда Сперанский уже серьезно заболел – это за несколько месяцев было до смерти – Николай I лично навестил его на одре болезни.  

Д. Володихин 

– Ну что ж – государь умел быть благодарным тем людям, которые принесли пользу его стране. 

А. Андреев 

– Да… И в день рождения Сперанского – вот 1 января 39-го года – Сперанский от государя получил титул графа. 

Д. Володихин 

– И скончался он…? 

А. Андреев 

– Скончался он спустя полтора месяца после этого, 11 февраля. 

Д. Володихин 

– Язык не поворачивается сказать «мир праху его», но во всяком случае, мы можем сказать, что перед государственностью Сперанский имел немалые заслуги, и помог ей в решении важных государственных задач. Поэтому остановимся на положительном – на том, что он действительно сделал полезного и за что ему сейчас можно сказать спасибо.  

Дорогие радиослушатели, мне остается от вашего имени поблагодарить Андрея Юрьевича Андреева за эту замечательную просветительскую беседу, и остается лишь сказать вам: благодарим вас за внимание, до свидания! 

А. Андреев 

– До свидания!