У нас в гостях был руководитель Центра кризисной психологии при Патриаршем подворье, храме Воскресения Христова в Москве Михаил Хасьминский.
Мы говорили о том, с какими опасностями сталкиваются дети в современном мире, и как вера в Бога и знакомство с традиционными христианскими ценностями могут помочь противостоять им.
К. Мацан
– «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
– Константин Мацан.
К. Мацан
– Добрый вечер. И сегодня с нами и с вам в этой студии светлого радио Михаил Хасьминский, руководитель Центра кризисной психологии, член Общественного совета Федеральной службы исполнения наказаний. Звучит так, несколько зловеще, конечно.
А. Митрофанова
– Ну это если не видеть нашего гостя. Потому что сидит сияющий Михаил Хасьминский, в белоснежной рубахе. И смотреть на вас очень приятно, тем более что вы к нам не так часто приходите. Добрый вечер.
М. Хасьминский
– Добрый вечер.
А. Митрофанова
– А тема наша сегодня, как всегда, когда Михаил Игоревич у нас в гостях, не самая простая и, тем не менее, очень важная: как детей защитить от разных деструктивных явлений, которые имеют место, к сожалению, в нашем взрослом мире. И поскольку понятно, что посадить ребенка в теплицу, закрыть его там на ключ, повесить десять замков и поставить сторожевых собак это не выход и не вариант, остается, собственно, есть только единственная альтернатива – это дать ребенку какие-то рычаги управления что ли, и чтобы голова на плечах оставалась, и он сам понимал, чего он хочет, чего не хочет, куда идти, куда не идти, где снег голова попадет, да...
М. Хасьминский
– Ну да.
А. Митрофанова
– Где кирпичи падают с неба. Вот если такое родителям удается, то в общем, можно сказать, что они сделали максимум того, что могли. Но, наверное, ни один родитель не может про себя сказать, что он сделал максимум или сделал все что мог. Всегда у родителей есть вот это чувство вины, что мы детям что-то недодали, что мы с ними провели мало времени, что мы о чем-то не договорили, не дослушали, и так далее. И вы знаете, поскольку я в институте преподаю немного и общаюсь со студентами, я могу сказать, что вот на другом конце провода есть подтверждение. Потому что действительно и дети не чувствуют себя услышанными, не чувствуют, что их мнение кому-то интересно. И, к сожалению, вот это печальное открытие, которое я сделала, когда, ну вот знаете как, последние, наверное, два-три года особенно.
М. Хасьминский
– А я вам о своем открытии могу тогда рассказать. Знаете, вот я как-то задумался: а раньше это как было? Родители в поле с утра до вечера, потому что ну нужно как-то там кормиться и так далее. Дети тоже могли быть в поле, да, но это, в общем, такое общение как бы рабочее. Все были чем-то заняты, вот этой праздности никакой не было. Был труд, труд постоянный и системный. И в то же время, ну кто там занимался, например, большая семья, там, например, десять детей, кто занимался отдельно взятым там малышом? По большому счету, никто, ну может, бабушки там...
А. Митрофанова
– Ну либо старшие.
М. Хасьминский
– Либо старшие, может быть. Но в целом я так скажу, что времени уделялось еще, может быть, меньше. Просто другое дело, что была иерархия четкая в семье, что и от того малого общения, насыщенного, его хватало для ребенка. И у него не было, самое главное, в то время вот этой короны на голове, которая есть сейчас у современных очень многих детей: я пуп земли, все для меня. Мне общения столько, сколько я хочу – а ты не сможешь им насытиться. Денег столько, сколько я хочу – ты тоже не сможешь этим насытиться. Вот этого всего никогда не бывает много. Вот вспомним цитату замечательную Хемингуэя: «Дайте человеку необходимое – и он захочет удобств. Обеспечьте удобства – и он будет стремиться к роскоши. Осыпьте роскошью – будет вздыхать по изысканному. Дайте изысканное – он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает – он будет жаловаться, что его обманули и что он получил не то, что хотел». Понимаете? А почему дети вот так желают сейчас так много получить чего-то? Ну неважно там, денег, признания, внимания. Я не говорю, что это плохо, я просто говорю, что есть какие-то разумные опять же пределы. Почему? Потому что они эгоистичны. А почему они эгоистичны? А как мы их воспитываем?
А. Митрофанова
– Вы знаете, есть у меня размышление, связанное с примером, который вы привели: как было раньше. Вот это «раньше» – оно же, ну расплывчатая такая формулировка.
М. Хасьминский
– Ну да, ну лет двести назад.
А. Митрофанова
– Да, традиционный уклад, который имел место в нашей стране до 1917 года и какое-то время после. Если открыть там, скажем, «Тихий Дон», посмотреть, как он начинается, там как раз эпизод, трагический для одной из главных героинь, происходит именно в поле, с отцом связанный. Ну это частность. А вот что опять же нам дает литература, какие очень важные примеры и пищу для ума. Помните, «Чевенгур» Платонова? Там же вот те самые люди, которые росли в деревнях, которые в многодетных семьях, которые присматривают за младшими или те младшие, за которыми присматривали старшие, в ситуации, когда им нужно включить головы, они просто не могут это сделать. Как опять же, знаете, студенты мои говорят: читаешь «Чевенгур» – вообще непонятно, такое ощущение, что люди идут куда-то, сами не зная куда, не понимают, что им нужно, про что их жизнь и чего они хотят. Это тоже было.
М. Хасьминский
– Конечно.
А. Митрофанова
– И вот возможно, что, знаете как, ведь у маятника, есть такое свойство, когда он в одну сторону качнется, потом в другую. Мы же стали уделять очень много внимания и детям, и детская психология появилась, и детская литература появилась – это же относительно новые все явления. А может быть, поэтому мы сегодня получаем то, о чем говорите вы.
М. Хасьминский
– А проблема, собственно говоря, тоже появилась не детская уже. И заканчивая вот с этим, вот я провожу семинары там для учителей, педагогов, там триста человек в зале сидит. И я спрашиваю просто: поднимите руку тот, кто полностью удовлетворен, кто вниманием мужа прямо вот, можно сказать, полностью доволен.
А. Митрофанова
– А я поднимаю руку.
М. Хасьминский
– Ну отлично, Алла, вас соответственно...
А. Митрофанова
– Наша прекрасная звукорежиссер, она тоже поднимает руку, Александра.
М. Хасьминский
– Прекрасно.
А. Митрофанова
– Две руки поднимаются.
М. Хасьминский
– Здесь еще уже много прямо. Чудесно.
К. Мацан
– Сто процентов женского населения вот этой студии и аппаратной.
М. Хасьминский
– Слушайте, может, вас по этому принципу отбирают. Да, ну хорошо. Но это как бы обычно не отражает ситуацию ту, о той которой я говорю. Ну поднимает там пять человек, может, из пятисот. И хорошо, что ну здесь-то, я так понимаю, люди верующие, а люди верующие, они немножко по-другому, собственно, мыслят. Они умеют благодарить, во-первых, за то, что имеют, они имеют возможность видеть то, что им дается. Не вот это эгоистский снобизм, да, там: дайте мне, сколько я хочу. Ну вот то, что у Пушкина описано в сказке о золотой рыбке: не хочу быть столбовою дворянкой, хочу быть владычицей морскою, – это же тоже не редкость как бы у нас.
А. Митрофанова
– Ну это как раз «хемингуэивщина» как раз, о которой вы сказали.
М. Хасьминский
– Да, просто мы немножко, может быть, о разных вещах говорим. Просто для того, чтобы ты видел то добро, которое тебе дается, ты должен видеть Бога. И это тоже часть вот этого мировоззрения, часть мировоззренческой системы. Ты должен научиться благодарить за это Бога. А если ты просто эгоист, и все дайте мне, – ты этого не сможешь увидеть, и тебе будет всегда мало, ты будешь требовать все больше и больше. И ты в итоге вот такой эгоист вырастешь, и ну вот жена, ну присмотришь девушку, все. И вот женятся такие два эгоиста, понимаете, и начинают друг у друга рвать ну какой-то ресурс. Ну на первое время им его хватает – какие-то новые ощущения там, радость и так далее. А потом не хватает, а потом они начинают рвать. Иногда уже, к сожалению, происходит разрыв, когда уже дети родились. Вот даже так, знаете.
А. Митрофанова
– Ну дети тоже могут быть таким ресурсом, который начинают рвать.
М. Хасьминский
– Нет, знаете как, когда ты понимаешь, что дети это ресурс, для тебя это важно. А когда ты эгоист и тебе наплевать, в принципе, на все, и в том числе на твоих детей, если ты эгоист такой вот, глобальный – тогда все. Тогда, вы же знаете, наверное, такие истории, когда люди уходят просто и все.
К. Мацан
– Ну мы говорим о вере. Наверное, было бы слишком смелым таким обобщением сказать, что у верующего человека, у верующих людей проблемы с эгоизмом личным и семейным нет.
М. Хасьминский
– Конечно. Если бы все верующие порешали бы эту проблему...
А. Митрофанова
– Мы стали бы святыми, ракетой на небо, и все хорошо.
М. Хасьминский
– Уже все были бы святые. И я думаю, все кто еще не с нами, те бы примкнули обязательно. Потому что им же тоже как-то хочется хорошо жить. А эгоизм – это же болезнь твоя, она же тебе мешает, не кому-то там другому. Хотя иногда и другим тоже, но в целом-то это, большей частью, твоя проблема. Конечно, нельзя говорить, но если есть у тебя в голове хотя бы определенная система, определенная иерархия выстроенная, четкая, значит, что важно, что второстепенно, за что надо благодарить, где надо увидеть в себе какое-то несовершенство. Я сейчас вот сталкиваюсь в работе прямо, в практике, да, с людьми, которые даже не понимают, то есть для них это звучит даже, может быть, в какой-то степени абсурдно, когда они первый раз слышат, что надо в себе искать собственные несовершенства и недостатки. Потому что эта их там поп-культура, психология в некоторых частях настраивает на то, что, значит, там не нравится тебе эта жена – брось ее, уйди отсюда, от нее там. Не делай то, что тебе не хочется, делай только то, что тебе хочется. То есть вот такой вот эгоизм, и он возводится в культ. Человек начинает страдать от него, мучиться, у него начинаются проблемы. Вот если ребенок в это вошел во все, если он таким стал – туши свет, сливай масло после этого. Я вам скажу, кстати, откуда этот эгоизм получается. Вот я прямо опять же историю расскажу, опять же там на 150 лет назад, например, уйдем. Вот родится мальчик в какой-нибудь деревне, неважно в какой. До трех лет он вообще никто вот просто. Его все там, конечно, оберегают, все, говорят, где ему стоять, куда не ходить, но он никто в иерархии в общей. А кто в иерархии? Отец – первый, который садится за стол и всем, и отвечает за всех, то есть ответственность у него. Мать – вторая там, старший брат там, ну и так далее, ну все дальше, до него. А дальше ему дают ну какое-нибудь поручение. Ну выносить цыплят там, например, на улицу, вечером с улицы. Он не может бегать в это время, он должен следить там, пошел дождь, не пошел. Он понимает: власть над цыплятами, ответственность, вот они вместе. И вот он делает это простое. Он немножко продвигается в иерархии, дальше он там уже, ну не знаю, носит на поле отцу еду, например, да. Опять же приучают его к ответственности, к обязательности, все. Дальше он уже пасет в ночном. И опять же ответственность и обязательность. И то есть дальше он в этой иерархи продвигается туда вот, к отцу. И апофеозом является, когда он создает свою семью – он получает полноту власти и полноту ответственности. То есть рядовой стал генералом, понятен ход. А как сейчас происходит? Сейчас он по центру уже рождается, и вокруг него водят хороводы. А отец как раз там, на периферии. И вот это само по себе уже ломает. Слушайте, а потом говорят: а почему они жениться не хотят? Так, слушайте, а кто хочет на периферию-то? Никто не хочет. А откуда столько инфантильных у нас детей? Так вот откуда. А какими им быть? Они не хотят расти, зачем им расти, если и так все вокруг них вращается. И вот тогда получается эгоизм, выращивается эгоист.
А. Митрофанова
– Мы обозначили сейчас остроту ситуации, в которой находимся. А я надеюсь, что продолжим разговор и попробуем понять, можно ли что-то с этим сделать с теми ресурсами, которые нам доступны.
А. Митрофанова
– Михаил Хасьминский, руководитель Центра кризисной психологии при Патриаршем подворье храме Воскресения Христова в Москве, член Общественного совета Федеральной службы исполнения наказаний, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». И мы говорим, наверное, о той системе смыслов, в которой важно растить ребенка или хотя бы что важно учитывать эти смыслы для того, чтобы не вырастить ну взрослого такого и вместе с тем инфантильного человека, а вырастить того, кто мог бы отвечать сам за свою собственную жизнь. И Михаил Игоревич, вы обозначили в первой части нашего разговора проблематику. И действительно, да, ну XXI век – это время потребления, и ну с этим трудно спорить, это уже, что называется, общее место. И очень часто в отношениях друг с другом мы точно так же вот этот принцип потребления допускаем, иногда сами того не замечая. В отношениях мужа и жены, в отношениях родителей и детей, мне кажется, это такой ну процесс обоюдный. Хотя родителям, конечно, более свойственна жертвенность, но, наверное, всякие искривления души, которые возникают внутри нас, они не с луны же падают, это продукт нашей собственной жизни. Как можно защитить ребенка от вот того, чтобы он чувствовал себя центром вселенной и что противопоставить этому?
М. Хасьминский
– Чтобы не чувствовал себя центром вселенной.
А. Митрофанова
– Ну да.
К. Мацан
– Защитить от того, чтобы себя чувствовал, и сделать так, чтобы не чувствовал центром вселенной.
М. Хасьминский
– Ну, во-первых, смотрите, что вот сама вера, сама по себе вера, да, наверное, может быть все традиционные конфессии, если так рассматривать, все, естественно, были заинтересованы в том, чтобы нормальные люди вырастали внутри. И акцент, ну вот будем говорить, наверное, о православии, я так думаю, самый яркий для нас, понятный пример. Это постоянный мониторинг себя, что ты не впал в прелесть в такую, да, чтобы ты как раз не стал вот этим пупом земли и центром себя – это исповедь постоянная. Вот если ребенок, например, действительно, нормально учится исповеди с детства, не формальной исповеди, а вот что я, где я, правда, что-то сделал не так, то это уже автоматизм определенный. Вот у меня, например, автоматизм определенный. Естественно, что я грешу, понятное дело, но как, я думаю: вот это нехорошо, а вот это плохо. Я понимаю критерии добра и зла, они мне ясны. Точно так же и ребенку они ясны, если он этим занимается. А если вот он этих критериев, например, не имеет, вот сейчас к сожалению, я должен сказать, что есть ряд, скажем так, детей, их количество, на мой взгляд, становится больше, хотя я могу, конечно, в этом плане ошибаться, которые добро считают злом – то есть вот жертвенное отношение, например, помощь там кому-то там, ближнему, да, там если, а зло считают добром, наоборот – у них просто искривлены сами эти понятия. А все эти понятия, они религиозны всегда. Я как-то спросил учителей, говорю: почему нельзя убивать других людей? Вот почему вы говорите, вот вы страдаете от вот тех, вы знаете, вот эта крымская история, ну очень печальная, когда расстрел был невинных детей. Почему нельзя убивать? Если человек, так сказать, животное, то почему нельзя-то? Они говорят: ну вот просто это не принято. Ну это вам не принято, а другим принято. Были и такие у нас персонажи, как там Чикатило, например, понимаете. Вот у него было принято много чего тоже. Кстати, был очень образованный человек, пять высших образований имел. Почему? Потому что есть заповедь: не убий. Вот если мы эту заповедь убираем, непонятно тогда, на чем стоит в принципе даже уголовный кодекс: не убий, не укради, ну там не прелюбы сотвори. А если мы говорим «не убий» – то тогда странно говорить, что нельзя в школах агрессию проявлять, и вот мы должны там вот этим вот всем заниматься, но про аборты мы почему-то в школе, так сказать, стыдливо умалчиваем. То есть не убий – так не убий. Не убий это, и не убий это, и не убий себя, понимаете. То есть тогда все становится на свои места.
К. Мацан
– Так есть интересный момент. Для вас как для верующего, вы говорите, заповедь «не убий» есть. И для вас в самом слове «заповедь» уже заключено религиозное содержание – вера в Бога, Законодатель, Тот, Кто дал эту заповедь. Но ведь для человека секулярного сознания это не так очевидно. И когда верующий говорит, что вот есть заповедь «не убий», поэтому мы не убиваем, неверующий на это, вполне в своей логике, в своем духе отвечает, что ну речь не о вере в Бога, не о религиозности, это просто в древние времена все были религиозные, и потому заповеди оттуда идут. Но на самом деле мы понимаем, что общество просто так выработало для себя принципы, что так удобнее, что если мы не будем ставить барьер, то мы все друг друга переубиваем. Просто нам так чисто в социальном плане выгоднее, спокойнее жить, поэтому заповедь – вы, верующие, называете это заповедью, – это прекрасно, но это просто социальное установление. А мы сейчас говорим, и вы сейчас говорите об этом именно как об аспекте веры в Бога.
М. Хасьминский
– Я объясню, Константин, здесь все очень просто. Да, очень часто приходится слышать вот такую версию, что общество выработало. А что такое общество вообще? А почему я, вот если я хочу совершить какое-то преступление, я должен вообще оглядываться на какое-то там общество? Я эгоист, все для меня, понимаете. Вот я убью, никто не узнает, например, и все. И нет таких, знаете, которые идут на преступление и точно знают, что их поймают. Он все надеются, что как раз у них никакой ответственности не будет, она потом наступает. Поэтому общество, то что выработало там законы и так далее, я его всегда смогу обмануть, как вот думает этот человек, да.
А. Митрофанова
– Ну это же явление не нашего только времени.
М. Хасьминский
– Не нашего.
А. Митрофанова
– Вы про 150 лет назад когда говорили, тогда же тоже такое было.
М. Хасьминский
– А вот когда человек знает, что он за каждый свой шаг будет отвечать потом там, и там он уже никого не обманет, там уже все будет и так понятно и без всяких, то есть здесь расплата как бы неминуема. Поэтому религиозный человек, даже если это ему совсем как бы невыгодно, он будет всеми силами стремиться это как бы выполнить, а нерелигиозный человек придумает себе массу различных оправданий там и так далее, и вылезет из этой ситуации, и в том числе ребенок. Ну вот я один раз спросил родителей: почему, если вот вы вырастите эгоистов, почему ваш ребенок не должен вас сдать в интернат для престарелых? Вот если он не будет знать, ну у нас нет возможности так подробно говорить об этом, но если он не будет знать вот эту заповедь, уважай отца и мать свою, да, какие собственно основания? Они говорят: мы их так не воспитываем. Так это вы сейчас, 4 класс, не воспитываете, а потом они, честно говоря, не очень будут серьезно думать о чем-то о том, как вы их воспитывали. Нет этой заповеди – все, добро пожаловать в интернат.
А. Митрофанова
– А вы думаете, что если будет просто заповедь, то этим решится проблема?
М. Хасьминский
– Я думаю, что не просто решится, не только заповедью, так скажем, то есть к заповедям надо же еще и жить соответственно, да, то есть не просто. Но страх уже определенный, конечно, будет, что вот я сейчас отправлю...
А. Митрофанова
– Иначе Бог накажет?
М. Хасьминский
– Хотя бы.
А. Митрофанова
– А разве это про христианство?
М. Хасьминский
– Даже и так, значит, а как? Нет, знаете, вообще есть два вида. Вот когда я слышу, ну вот, например, у нас есть уполномоченный по правам человека, да, знаете, целый институт. Я вот на последнем съезде уполномоченных по правам ребенка, они мне все как родные сестры, вот честно, да, я со всеми в общем-то функционирую, я спрашиваю: вот вы все уполномоченные по правам ребенка, а вы не знаете, где можно найти уполномоченного по обязанностям ребенка? Понимаете, а почему такой разрыв? А может ли птица с одним крылом вообще летать? Я думаю, конечно, есть права, а есть обязанности, есть страх, есть поощрение – это нормально совершенно, это как раз два крыла одного и того же, и одно из этих крыльев если ты отрежешь, то птичка не полетит.
А. Митрофанова
– Ну вот смотрите, мы говорим с вами сейчас о необходимости такого религиозно-нравственного воспитания. Когда вы приводили пример про 150 лет назад, все-таки хочу к этому вернуться, люди с несколько иным менталитетом и, наверное, средняя температура по больнице, все-таки людей, которые себя считали верующими, было больше, чем сейчас. Хотя не знаю, у меня просто нет данных таких.
М. Хасьминский
– Ну 150 лет – точно больше.
А. Митрофанова
– Ну тогда разве не убивали?
М. Хасьминский
– Убивали. Но смотрите, масштабы. Ну давайте сравним там, например, масштабы каких-то деструктивных вообще в целом, так сказать, явлений. Ну не знаю стоит ли, так сказать, на этом, всякие там «колумбайны», аборты и там пропаганда гомосексуализма могла быть тогда? Вот я вам сейчас пример приведу, не тогда, а сейчас приведу пример. По суицидам. Значит, ну так скажем, если прямо совсем мы усредним, на сто тысяч: Дальний Восток – пятьдесят на сто тысяч, а Ингушетия – два, а старообрядцы – ноль. Вот как это можно по-другому объяснить? А это вот можно объяснить только традиционным воспитанием. Больше никак. Ни количеством душевнобольных, ни количеством оказания психиатрической помощи, никак больше это нельзя, ну когда это в разы прямо разница. Вот оно вам, доказательство. Если ребенок растет в традиционной семье, то он менее склонен к подобного рода там деструктивному поведению. И кстати говоря, давайте посмотрим: на Кавказе нет интернатов для престарелых, а у нас есть. И это говорит о том...
К. Мацан
– У нас, вы имеете в виду, в Москве, в частности, где сейчас мы в студии сидим.
М. Хасьминский
– И в Москве, и в целом, так сказать, вот в средней, во всяком случае, полосе, так сказать, России, к сожалению, есть. И нам есть над чем работать и где закреплять вот это традиционное видение – это выгодно самим людям, самим родителям, понимаете. Вот когда учителя говорят: слушайте, да мы в школу как-то стараемся не пускать, они там вырастут, подрастут, сами решат. Слушайте, давайте не будем тогда и учить – сами вырастут, подумают, надо им учиться или нет. Там зачем учить добру и злу? Тоже вырастут – сами разберутся, что у них добро, что у них зло. Только, боюсь, уже до этого учителя не доживут. Потому что зайдут через интернет другие люди, которые им там объяснят и про добро, и про зло, и про все вот это остальное – и все. Свято место пусто не бывает. Вот почему нужно детей этому учить, вкладывать прямо с самого раннего возраста. Но вкладывать не только, так сказать, словами, естественно. Но своими, наверное, делами тоже, как-то свою жизнь с этим...
А. Митрофанова
– Соотносить.
М. Хасьминский
– Соотносить.
К. Мацан
– Михаил Игоревич Хасьминский, руководитель Центра кризисной психологии, член Общественного совета Федеральной службы исполнения наказаний, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». В студии Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту.
А. Митрофанова
– Еще раз добрый вечер вам, дорогие слушатели. Константин Мацан, я Алла Митрофанова. И напоминаю, что в гостях у нас Михаил Хасьминский, руководитель Центра кризисной психологии при Патриаршем подворье в храме Воскресения Христова в Москве, член Общественного совета Федеральной службы исполнения наказаний. Как можно ну защитить или сориентировать детей в большом мире и укрыть их от тех, и может быть, даже не укрыть, а помочь им выработать какой-то стержень, противодействие тем опасностям, которые в большом мире есть и которые угрожают – вот об этом обо всем пытаемся сегодня говорить. Михаил Игоревич, я понимаю, о чем идет речь, когда вы рассуждаете о необходимости традиционного, нравственного вот этого ну уклада, да, и о том, что очень важно детям его передавать. Дальше вопрос: как это делать? Вот, смотрите, я читала ваш доклад на Рождественских чтениях, вы его делали где-то, дай Бог памяти, где-то совсем это было не в Москве где-то далеко, не помню город. И там как раз вы приводили в пример и вот эти слова Хемингуэя, которые прозвучали в первой части нашего разговора, и статистику вот эту печальную, сравнение, пример, Дальний Восток и Северный Кавказ, в пользу Северного Кавказа, слава Богу, там все-таки гораздо более стабильная ситуация. Я обратила внимание там на вот эту логику, вы говорите: если бы люди знали, что есть заповедь «не убий», да, было бы гораздо проще. Вот смотрите, я представляю себе диалог с моими студентами. Я им, например, говорю: убивать нельзя, потому что есть заповедь «не убий». Дальше вопрос: а почему? Вот это, то есть, понимаете, как догма не работает. Надо объяснить, почему.
М. Хасьминский
– Так вот мы и объясняем как раз, почему. Потому что трудно, во-первых, будет остановиться. Это первое, да, то есть когда уже, знаете, вот собаки, которые на людей нападают, потом им только один путь, по большому счету. Не те собаки, которые защищают, например, себя, а те, которые – обратите внимание, сказал – нападают. То есть люди с войны приходили, вот с этих ужасов, они уж, конечно, там убивали. Но это была справедливая и необходимая там, можно сказать, самооборона. А есть люди, которые это делают беспричинно. И знаете, вот, к сожалению, через какое-то время, если совесть там человека не замучила, да, то повтор очень вероятен. Просто очень. Деградация следует очень быстро за этим да. Вот там, не знаю, не вылечил один зуб – второй, третий, пятый – и потеряешь все. То есть надо нам всем понятно, что надо быстренько пломбировать и все такое прочее, бежать к стоматологу, чтобы сильно не разрушить. А в жизни это почему-то нам не совсем, то есть не все это понятно. Что совершив одно что-то, какое-то преступление, да, ты совершишь и второе, ты дальше начнешь деградировать нравственно. И сейчас мы это видим. И может дойти до любых там уже извращений, и это мы тоже сейчас видим, да, до примитива. Вот подумайте, человек, который, например одержим. Опять же вот вашим студентам если: а что надо делать? А надо деньги зарабатывать, – наверное, скажут в большинстве своем.
А. Митрофанова
– Да не факт.
М. Хасьминский
– А что скажут? Ну давайте разберем.
А. Митрофанова
– Слушайте, ну многие смысл жизни ищут. Сейчас речь не об этом. То что вы говорите, это абсолютно логично, и я готова под каждым словом подписаться, безусловно. Только, мне кажется, эту логику мог бы воспроизвести и человек, чуждый религиозных взглядов, который просто очень, как это сказать, вот человек, который себя старается в каких-то нравственных рамках блюсти, вот он бы все то же самое сказал. Почему религиозная подоплека-то вот эта необходима?
М. Хасьминский
– Я с вами не согласен. Вы знаете, на самом деле я вспоминаю свое детство, да, и я помню, что люди тогда были даже более, можно сказать, нравственными, чем сейчас. Если в целом, конечно, посмотреть, я не могу там каких-то таких глубоких выводов сделать, но как-то так старались жить, да, в 70-е годы: там измена – это было ой-ой-ой там, ну и так далее, как-то вот в целом. Я думаю: а почему, они же не были христианами, они же, наоборот, были большей частью атеистами? И вот знаете, я вам скажу, почему это происходило и почему сейчас это происходит. Потому что была инерция. Потому что те люди, которые тогда вели себя относительно нравственно, считая себя атеистами, были воспитаны верующими родителями и вот эти ценности им тогда были переданы. А теперь инерция закончилась, эта передача...
А. Митрофанова
– Сколько она? Три поколения, говорят.
М. Хасьминский
– Где-то примерно в 90-х годах как раз эта инерция, так сказать, закончилась. И вот эта основа, которая, да ну хорошо, они там Богом не называли, то есть она как передавалась ценностная структура, конечно, с определенным затуханием, так сказать, в процессе, но она все-таки была. А потом, в 90-е годы, вот эта основа, вот этот остов, он упал. И все, и теперь надо воссоздавать все заново. А это уже без религиозного понимания невозможно. Потому что нет вот этих бабушек и дедушек, которые могли эти ценности уже передавать, вот в чем вся трагедия. И мы по-другому ничего не сможем теперь сделать. Вот эти ценности, других нет.
К. Мацан
– А вы знаете, что хотел спросить. Ну это, может быть, несколько другой аспект проблемы, но а, может быть, и не другой. Мы говорим о необходимости, или не то что необходимости, а о том, как это здорово, полезно и правильно, в высшем смысле, как это соответствует некоему замыслу о гармонии мира, воспитывать ребенка в вере. И со всеми последующими представлениями о иерархии в семье, об отношениях родителей и детей и так далее. Но вот буквально из недавней практики пример. Дети сейчас в деревне у меня. И старший сын, которому шесть лет, прибегает домой весь в слезах. Что случилось? Оказывается, там какой-то деревенский, там живущий мальчик назвал его идиотом. И я, конечно, понимаю, что дети разные, и не все такие чувствительные, и это вопрос там частного характера и так далее и тому подобное. Но это породило целую дискуссию с дедушками, бабушками, со взрослыми просто такую о том, что вот ребенок в семье живет там, не слыша таких ругательств, в семье так не общаются и так далее. А потом он выходит в мир. И одна позиция: как он у вас будет жить в мире? Вы его поместили в свой прекрасный кокон, вы такие все из себя добрые, все такие все из себя христиане, которые вот стараются жить по заповедям о любви, а он дальше выходит в мир, где люди общаются по-другому. Это частный пример, но это тоже некий вопрос о том, чему и как мы должны научить детей, желая воспитать их в вере.
М. Хасьминский
– Ну смотрите...
К. Мацан
– У меня нет ответа на этот вопрос, я вот вас хочу спросить.
М. Хасьминский
– А у меня вот есть. Ну, во-первых, ну назвал, а тебе чего, там что-то убыло? Надо было его что, убить после этого, там, не знаю, избить, уничтожить? То есть в принципе, мало ли тебя в жизни будет как называть, понимаете, масса всяких будет неприятных вещей. Поскольку ну вот я часто выступаю где-то там в СМИ и так далее, ну я же вижу, например, что там либеральная пресса иной раз по мне пройдется. Ну мне это забавно, честно скажу, мне это там даже интересно. То есть я не рвусь в бой после этого, понимаете, это было бы смешно. Поэтому, конечно, в определенной степени здравое смирение в этом случае ребенку пойдет только на пользу. Он же вынужден будет потом работать, где начальник его будет так уже называть. Что он будет делать тогда? Бить ему морду? Нет. Поэтому, конечно же, все правильно. Значит, пропусти это и все. Но если уже затрагивают твои ценности, если затрагивают твой принципы, склоняют тебя к совершенно какому-то неподобающему поведению, за которое тебе будет стыдно... Это касается лично тебя, что тебя идиотом назвали. А вот есть вещи, которые касаются не только тебя, вообще всего остального, и в том числе твоих ценностей, вот их надо уметь защищать.
К. Мацан
– Ну вы говорите о том, как реагировать на обиду. Для меня этот пример, он про другое. Он про то, что ведь почему ребенок, как я понимаю, плакал не потому, что вот, не только, наверное, потому что назвали обидным словом, мне кажется, там, может быть, даже неосознаваемый, но был шок и неготовность к тому, что так вообще общаются. То есть вот этого в его опыте и в опыте многих его сверстников из приличных семей, что называется, ну просто нет опыта вот такого обращения друг с другом, и он с этим опытом сталкивается. И как-то надо с этим опытом ему осваиваться.
М. Хасьминский
– Ну это, знаете, не обязательно опыт следовать каким-то деструктивным вещам. Не обязательно, чтобы понять какую-то болезнь, врач сам должен заболеть, например, правда же. Он столкнется с этим опытом, столкнется, но в возрасте подростковом уже, и он научится, как вырабатывать. Главное, чтобы у него внутри был этот стержень, который не даст ему потом упасть. И вот это вот самое главное – нравственный стержень должен стоят там, как предохранитель такой. А если вот он не будет, он будет и туда и сюда, то его просто под себя подстроят потом и все, и включат его в этот вот безумный мир просто одним из элементов и больше ничего. И Алла вот как раз говорила: а что делать, а как воспитывать? Я так понимаю, в практическую плоскость переводить уже, а не теоретически.
А. Митрофанова
– Да, очень хотелось бы. Я вот как раз сижу, жду, когда можно будет вас об этом спросить.
М. Хасьминский
– Значит, давайте, я так скажу. Значит, это не количество вычитанных акафистов, на мой взгляд, и не количество... Это, во-первых, ощущение принадлежности к определенным ценностям, к определенным социокультурным таким основам бытия. Вот это надо делать так, чтобы ребенку было приятно. Вот я, например, своего ребенка никогда не заставлял вычитывать столько там раз то-то, то-то, и делать вот так-то, так-то именно. И надеюсь, что не буду этого делать никогда. Это первое ощущение. Во-вторых, важно же не ощущение, а важно объяснить, почему это хорошо, а это плохо. Помните, у Маршака, да, по-моему? Крошка-сын...
А. Митрофанова
– Маяковского.
М. Хасьминский
– Маяковского. Крошка-сын... Да, то есть почему плохо-то? Опять же, чтобы человек постоянно...
А. Митрофанова
– Вот это любимый детский вопрос: почему? То есть догма сама по себе, что так не делай, потому что нельзя, не работает.
М. Хасьминский
– Правильно. Потому что нельзя вообще с точки зрения религиозной говорить с нерелигиозным человеком. Это просто ни к чему не приводит обычно, это просто два разных языка. Поэтому вот когда говоришь, почему это, почему это. Вот у меня сейчас есть опыт такой, я в Башкирии месяц провел, ну по приглашению там правительства области, а там же мусульман очень много, как половина, но они все понимают, о чем я говорю, то есть вот в той парадигме, в которой я говорю, и вот это крайне приятно. То есть с детьми нужно тоже так говорить: потому что вот это, это, это. Потом, значит, естественно, он должен ощущать вот эту принадлежность – так, это я сказал. А потом, конечно, свой собственный пример. Не надо кого-то заставлять делать больше, чем ты, собственно, сам-то делаешь. Еще тоже такой важный момент. И вообще, в принципе, на примере обычно все это и делается. Видят тебя и стараются там как-то, даже подсознательно там втягиваться и тянуться. Если ты знаешь, что вот это от этого, а вот это вот от этого, у тебя структура такая, знаете, как вот в компьютере операционная система: вот если она нормальная, то все остальное работает нормально, если она глючная, то все остальное будет глючить. А что такое операционная система? Она просто перераспределяет, показывает всякие там выходы, я не программист, мне сложно сказать, но она осуществляет как бы анализ, да, вот всего. Анализ. Не чувствует она ничего, она просто анализирует правильно.
А. Митрофанова
– А давайте вот на конкретном примере.
М. Хасьминский
– Давайте.
А. Митрофанова
– Я думаю, многим родителям знакома история, когда дети в соцсети ходят там в разные и в разных группах состоят, и эти группы совершенно опять же разного содержания, зачастую проконтролировать – это уже постфактум оказывается, что родители не проконтролировали, в какой группе состоял их ребенок. А группы могут быть очень разные, и с трагическими последствиями для ребенка и для всей семьи. И почему дети туда идут? Один из ответов на этот вопрос: потому что им чего-то не хватает в семье. Вот вы как кризисный психолог, что можете сказать, чего им может не хватать или наоборот чего-то переизбыток, от чего они туда бегут?
М. Хасьминский
– Слушайте, всем чего-то не хватает всегда. Ну, во-первых, это уже форма общения. К сожалению, примитивизированная, конечно, форма...
А. Митрофанова
– Вы имеете в виду общение в соцсетях.
М. Хасьминский.
– Ну вообще форма общения.
А. Митрофанова
– Но есть соцсети с радикальным содержанием, скажем так, вот я конкретизирую.
М. Хасьминский
– Понятно. Раньше мы говорили по телефону все там, нормально, нам хватало, а теперь вот так вот, к сожалению, это происходит. Ну не знаю, к сожалению, к счастью. А вот эти деструктивные группы, их же специально, по большому счету, напихивают, вот ну интернет-сообщества различные, в надежде вот, знаете, как рыбу ловят: одного на манку, ну одну рыбку поймают, другого на червячка, третьего на опарыша, ну и так далее. То есть любой деструктив вбрасывая, как бы к нему подтягиваются те, ну кому это как-то в какой-то степени когерентно, да, а дальше начинаются манипуляции этими детьми. Дети, они наиболее уязвимые, интеллект детей ниже, чем интеллект тех манипуляторов, которые этим системно, так сказать, занимаются. По одной, кстати, и той же технологии все вот эти группы деструктивные действуют.
А. Митрофанова
– А зачем это манипуляторам-то? Меня всегда это интересовало.
М. Хасьминский
– По многим причинам. Давайте, я вам скажу. Если вам интересно вообще, почему это все делается, я вам скажу. Первая и очень простая. Все-таки страна у нас обладает достаточным количеством ресурсов различных, неважно там, форма собственности и так далее, да, всегда есть те, кто хотят забрать. Ну сейчас забрать это сложно, потому что как бы все-таки армия и все такое прочее. Поэтому ждать, пока мальчик 12 лет, и ну сейчас легко им проманипулировать и сделать то, что ты хочешь и вообще вывести его из игры, например, да, какой-то деструктивной историей. А потом он вырастет, ему будет 18 лет, он закончит какое-нибудь потом танковое училище, и сколько будет денег-то стоить с ним справиться? Это сейчас две копейки. А потом девочка родит десять детей, и она сама горло перегрызет за этих детей кому угодно. А вот сейчас ее вывести из игры очень просто. Это первое как бы, такое простое, в общем-то, объяснение. Второе объяснение – то что это тестирование информационного оружия. Вот сначала вбрасывают какой-то (ну вот если про «китов» все, наверное, помнят) и смотрят просто: а сколько клюнуло на это? Ну, например, один процент, примерно. Ага, хорошо, то есть этим можно управлять. Вбрасывают следующее – ноль пять процентов. Хорошо. И такие пулы делают, вокруг которых можно вот как бы это развивать. Это управляемые люди, управляемые тем, кто управляет самой технологией. Они этого могут не осознавать, они могут думать, что они выбирают своих лидеров, но на самом деле выбирают не они. Второе объяснение. А третье, например, объяснение вот по поводу «китов», прозвучало от одного очень уважаемого мной священника, который сам силовик. Он говорит: почему вам непонятно, что это делается? Смотрите, никто не доводит же до суицида онкобольных, хотя в принципе это просто. Никто там людей в разводе не трогает, слава Богу. А именно детей. А почему детей? А потому что жертва диаволу нужна – не онкобольные старушки, а дети. Тоже, в общем-то, наверное, имеет место быть. А хотя доказать это ничего невозможно, я скажу, по какой причине. Мы видим весь контент, который вбрасывается, он очень хорошего и качественного содержания – это на коленке не делается, это вот реально деньги туда вкладываются. И никто же не будет вкладывать деньги, если не хочет получить соответствующего там выхлопа, ну вот это так и есть. А когда концы, а концы почему-то все уходят куда-то, не в нашу страну концами. То есть здесь сложно сказать, показать пальцем на кого-то, то есть это есть технологии, которыми воздействуют на детей.
К. Мацан
– Михаил Хасьминский, руководитель Центра кризисной психологии, член Общественного совета Федеральной службы исполнения наказаний, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Ну исходя из того, что вы говорите, можно сделать вывод, что если ребенок в эти вот сети попал, заинтересовался, стал что-то там читать, постить или переписываться, то в принципе уже поздно.
М. Хасьминский
– Нет. Знаете, я вам скажу, вот сейчас мы видим с вами в студии, здесь миллионы всяких бактерий летают, понимаете. Ну я так все-таки надеюсь, что нам с вами все-таки ничего не будет из-за этого, потому что у нас есть иммунитет. Вот человек делает только то вообще, ну к чему он склонен из-за своего мировоззрения. Вот если вы видите абсолютный деструктив в интернете, вот вам, Константин, и вам, Алла, понимаете, это будет совершенно неинтересно, вы закроете просто эту страницу и дальше пойдете. Просто это зараза, которая не пристанет. Вот если у ребенка это есть, то он не будет склонен к подобным деструктивным действиям.
К. Мацан
– Так я про это и спрашиваю. Получается, если повезло родителям воспитать ребенка уже таким...
А. Митрофанова
– С иммунитетом.
К. Мацан
– Тогда есть шанс, что он не заразится. А если родители, ну скажем совсем так вот просто, лапидарно, в детстве ребенка были семьи нецерковные, воцерковились позже, пришли к этим ценностями позже, а ребенок уже подрос, уже подросток, уже воспитался так, как воспитался – то значит, пиши пропало, если такая опасность перед ним встанет?
М. Хасьминский
– К сожалению, давайте я вам скажу, ну это печальная, конечно, нота, на которой придется, может, заканчивать...
К. Мацан
– Нет, мы еще успеем вывести на позитив какой-нибудь.
М. Хасьминский
– Ну, к сожалению, так оно и есть, потому что если уже ребенок начал колоться – ну я, к примеру говорю, и стал наркоманом, то уже, к сожалению, да, поздно уже что-то делать.
К. Мацан
– Нет, ну почему. Люди, которые занимаются реабилитацией говорят, что все равно же есть шанс.
М. Хасьминский
– Шансы есть, но они...
К. Мацан
– А если употреблял меньше года, то есть шанс полностью восстановиться.
М. Хасьминский
– Весьма маленький шанс, к сожалению. Шансы маленькие. Очень маленькие. Смотря, что употреблял, во-первых...
К. Мацан
– Нет, ну это метафора да.
М. Хасьминский
– Ну это не будем прямо сейчас обсуждать.
К. Мацан
– Продолжать тогда будет страдать.
М. Хасьминский
– Да. Но это уже мало шансов. Если ребенок с детства уже был игроманом, если он играл в игры вот с этим безумным количеством кровищи, если он сейчас уже сидит только в шутерах и не выходит на улицу, потому что он боится, что люди на него посмотрят, и вот эту корону его, так сказать, она упадет, скажут, что он голый, и вот он сидит у компьютера и будет, наверное, продолжать сидеть. И он мировоззрение свое не поменяет только по одной простой причине – потому что он себя считает, ощущает пупом земли. А это уже да, это уже запущенный, очень печальный вариант, что я вот, например, не знаю, как таким людям вот уже практически помочь.
А. Митрофанова
– Будучи кризисным психологом, вы не знаете, как?
М. Хасьминский
– Будучи кризисным психологом, ну я вообще не знаю, как можно помочь вылечить паллиативных больных, понимаете. Вот как бы там ни было это печально, но этого никто не знает, в том числе в медицине, например, понимаете. То есть лучше не запускать. Лучше вот как раз вот та самая профилактика первичная, о которой мы говорили в первой, второй и третьей частях. Лучше сформировать мировоззрение у ребенка традиционное, чем потом заниматься, знаете, по вот этой цитате, что если ты не говоришь с ребенком о Боге, то потом ты будешь с Богом говорить о ребенке.
А. Митрофанова
– Ну одно другому не мешает, мне кажется. Любой родитель, если он себя как-то понимает вот в этой вертикальной тоже, да, системе, в этом измерении вертикальном, в присутствии Бога, он, естественно, с Богом о своем ребенке говорит.
К. Мацан
– Нет, а я эту цитату слышал просто обычно в другом как раз таки варианте. Вы ее так повернули, обострили в сторону пессимизма, что называется: если не поговорил с ребенком о Боге, то потом придется, значит, отмаливать и уже к молитве прибегать как к последнему средству, и говорить с Богом о ребенке. А я от многих родителей слышу и духовников, что как раз таки можете не особенно усердствовать в разговорах с ребенком о Боге, потому что разговоры ничего не дают, по большому счету. А вот разговаривать с Богом о ребенке – молитва дает очень много. И это не «или – или», а это вопрос как бы, куда направлять усилия. И родители как-то обычно говорят, что чем больше усилий направлено именно на разговор с Богом, на молитву о детях, при всех остальных необходимых воспитательных вещах, дает больше эффекта, чем просто разговаривать и талдычить ребенку о Боге.
М. Хасьминский
– Мы сегодня говорили уже об этом, конечно, не будем, я думаю, углубляться. Я эту цитату слышал так, как я сказал. Но интересно было бы узнать на самом деле первоисточник и как там об этом сказано. Я, естественно, не против другого, естественно, об одном и том же все говорим.
К. Мацан
– Да, понятно.
М. Хасьминский
– Просто говорим о том, что первичная профилактика. Вот знаете как, я это услышал буквально вот три дня назад от главного уролога нашей страны, совершенно такого, знаете, замечательного человека, директора института урологии. Он сказал, чтобы бороться с плесенью – есть масса всяких, соответственно, средств, вот вы, наверное, их там знаете. Но на самом деле чтобы победить плесень, надо бороться с сыростью, понимаете. Вот тогда ее, соответственно, можно будет победить.
А. Митрофанова
– Ну да, лечить причину, а не симптомы.
М. Хасьминский
– Цитата от Олега Ивановича Аполихина. Вот да, причина, а не симптомы. Вот, собственно, к этому надо, наверное, и призвать наших радиослушателей, кто это вот все слышит. И, может быть, отдельно посвятить действительно уже технологиям этих всех воспитательных воздействий. Но надо пригласить еще, на мой взгляд, ярких, интересных детских психологов, которые прямо конкретно все могут рассказать, вот прям от и до. Ну я это тоже знаю, но как бы все равно у нас ограничено же время.
А. Митрофанова
– Я думаю, что если резюмировать нашу с вами сегодняшнюю встречу и пытаться ну как-то вот основные моменты беседы обозначить: для того, чтобы вот, парадоксальным образом, ребенок не искал себе утешения в деструктивных социальных группах, важно, чтобы он все-таки был не эгоистом, а был максимально вписан в жизнь семьи. А для этого, вот кому-то это может показаться парадоксом, на самом деле, наверное, внутренняя логика в этом есть, как важна иерархия внутри семьи, взаимоуважение между родителями. Правильно я делаю вывод такой?
М. Хасьминский
– Конечно, очень правильный. Да, и насколько важно понимание, именно рациональное понимание традиционных ценностей еще при этом, да, то есть вот как фундамент.
А. Митрофанова
– Ну сложно с этим, понимаете. Как вы сами говорите, вот на три поколения хватило этого запала оставшегося традиционного общества, сейчас-то...
М. Хасьминский
– Нет, я сказал не про общество, я сказал: почему тебе это нужно, чем ценна твоя жизнь, в чем смысл жизни в религиозном понятии. Потому что в другом, честно говоря, все равно ничего не получается, когда действительно доходит вот до дела. Но это тема, наверное, отдельного разговора. То есть когда человек структурирован, когда он может ответить на вопросы бытия, вот в этом четком совершенно, понятном, религиозном, в частности там, православной системе, вот когда есть вот эта информация...
А. Митрофанова
– Я правильно понимаю, что не бояться говорить с детьми о смысле жизни, например?
М. Хасьминский
– И об этом тоже. Не бояться, но об этом надо знать тоже, как говорить. Мы сегодня это вряд ли обсудим, потому что тема отдельной вот, наверное, так передачи большой. Говорить о смысле жизни, вообще о смыслах: о смысле страданий, о смысле созидания, да, почему надо именно созидать, о смысле жертвенности – вот это все то, что в принципе безрелигиозно объяснить практически будет невозможно. И вот когда это вот у него есть в базе, вот в фундаменте, он тогда из этого фундамента в нужный момент, так сказать, найдет вот, как на него опереться.
К. Мацан
– Ну все-таки, видимо, не только говорить с детьми обо всем этом, а ну родителям в первую очередь к самим себе обращать вопросы. И, ну как вы сказали, это просто, наверное, важно подчеркнуть, примером и собственным действием являть эти смыслы жизни...
М. Хасьминский
– Конечно.
К. Мацан
– Смыслы бытия, эту структурированность в самом себе. И тогда вот рассказывать о ней будет уже просто не нужно.
М. Хасьминский
– Ну конечно, если ты подходишь к ребенку, говоришь: «Сынок, курить нельзя», – а сам с сигаретой – понимаете, ну это конечно, вряд ли будет чем-то пользоваться. И вообще вот тема, очень важная тема, об этом тоже мало кто думает. Вот я спросил однажды учителей: вот вы понимаете, что ваши дети будут вас хоронить? Вот вы понимаете, что вам надо что-то сделать вот в их основу, чтобы они потом не стали невротиками после вашей смерти там, чтобы они потом не стали алкоголиками и так далее. Вот на что-то они должны будут опереться. А на что? И вот кроме, по сути, религиозного, не на что, понимаете, если тема идет там о смерти. Даже вот в таких вещах все равно человеку нужно что-то опираться. И вот это наша первая задача – рационально это все подвести, чтобы это ребенок понял.
К. Мацан
– Задача серьезная, отправляемся ее выполнять. Напомню, сегодня в «Светлом вечере» с нами и с вами был Михаил Хасьминский, руководитель Центра кризисной психологии, член Общественного совета Федеральной службы исполнения наказаний. Мы говорили о том, зачем ребенку вера, и как сделать так, чтобы это не было для него пустым звуком. Алла Митрофанова, я Константин Мацан. До свидания.
А. Митрофанова
– До свидания.
М. Хасьминский
– До свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер