
Во второй половине 19-ого века заметной фигурой в общественной жизни Симбирской губернии был фабрикант Николай Шатров. Свои миллионы, он не скупясь тратил на нужды народного образования. Шатров, будучи глубоко верующим человеком, прекрасно знал, какую важную роль в судьбе человека играет духовная жизнь, а потому строил церковно-приходские школы, духовные училища, домовые храмы при них. Благотворитель всеми силами старался помочь подрастающему поколению понять, что главное в жизни — это нравственные ценности.
Сам Николай Яковлевич — сын простого солдата — получил домашнее образование. Работал с малолетства и начинал мальчиком на побегушках в лавке. Став взрослым и скопив небольшую сумму, он купил за бесценок у обанкротившегося владельца суконную фабрику в селе Измайлово. Предприятие было на грани закрытия, но при новом рачительном хозяине превратилось в «золотое дно». И скоро удачливый фабрикант Шатров стал главным поставщиком сукна для российской армии. Позже он приобрёл и нескольких лесопильных заводов. В Симбирске имел магазин, вёл успешную торговлю.
Жители Симбирска уважали его за доброе сердце и готовность всегда помочь нуждающимся. Шатров не жалел денег, когда нужно было внести пожертвования на храм, школу или богадельню. Семнадцать лет Николая Яковлевича избирали церковным старостой главного собора губернии — кафедрального Никольского. И все эти годы Шатров вкладывал на содержание храма изрядные суммы. Ещё один храм — Казанский — благотворитель построил в селе Измайлово. Газета «Симбирские Епархиальные ведомости» писала в 1904-ом году: «Построенный Шатровым храм, каменный, тёплый, отличается благолепием и благоукрашением». Там же в Измайлово Николай Яковлевич содержал церковно-приходскую школу, ясли, больницу, а при своей фабрике выстроил часовню. Рабочие Шатрова жили в специально для них выстроенном городке. В благоустроенные уютные дома даже подавалось электричество, что тогда было редким и весьма дорогим удовольствием.
В 1883-ем году Николай Яковлевич стал активно помогать чувашской учительской школе, что находилась в Симбирске. В первую очередь, заботясь о духовном развитии учеников, благотворитель перестроил и расширил домовую церковь. Работы обошлись почти в десять тысяч рублей. Когда самым бедным учащимся — а их насчитывалось пятьдесят человек — требовалась материальная помощь, её оказывал Шатров. Он же выплачивал жалование педагогам. Как писали в прессе, благотворитель брал на себя непосильные для других людей расходы. Журналисты были недалеки от истины: на школу Шатров пожертвовал больше ста тысяч рублей, подарил ей землю, которую покупал под личную усадьбу, два особняка, выстроил каменное двухэтажное здание для приходского мужского училища при школе и даже не поскупился на инструменты для духового оркестра. Николай Яковлевич опекал не только это учебное заведение. Он приобрёл дом для коммерческого училища, подарил 30 000 рублей торговой школе. И был почетным членом общества святой Татианы — оно помогало нуждающимся ученикам всего Симбирска.
Когда грянула Первая мировая война благотворитель открыл и содержал за свой счёт лазарет для раненых воинов. После революции 1917-ого потомственный почётный гражданин Симбирска Николай Шатров не уехал за границу, а остался в городе, который процветал благодаря и его щедрой руке. Своё личное добро — суконную фабрику, а она оценивалась в шестьдесят миллионов рублей, он передал государству.
Это не спасло Шатрова от ареста в 19-ом году. Заслуги Николая Яковлевича перед народом в расчёт не принимались. Один из комиссаров даже заметил цинично, что миллионеру несложно делиться капиталами. Полгода благотворитель провёл в застенках. Его семья готовилась к худшему, но неожиданно Шатрова освободили. Дожидаться второго ареста он не стал и эмигрировал в Европу. Больше на родине о нём не слышали. Но история сохранила имя благотворителя и его дела милосердия.
Единственная

В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения

Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!