У нас в гостях были художники, родители четырех дочерей супруги Леонид Эппле и Ольга Волгина-Эппле.
Мы говорили с нашими гостями о семье, вере и конечно, творчестве.
Ведущие: Анна Леонтьева и Константин Мацан
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер. Сегодня в студии: Анна Леонтьева…
К. Мацан
— И Константин Мацан. Добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сегодня мы говорим о семье с семьей художников — Леонидом Эппле и Ольгой Волгиной-Эппле. Мы долго выясняли, какие виды живописи практикует семья, но сейчас для нас также очень важно, что Ольга и Леонид — родители четырех дочерей. Добрый вечер.
Л. Эппле
— Добрый вечер.
О. Волгина-Эппле
— Здравствуйте.
А. Леонтьева
— Насколько я понимаю, у вас дочери от 24 лет до…
Л. Эппле
— Нет. Старшей 18 лет, а младшей будет 5 на Анну Кашинскую, на ваши именины.
А. Леонтьева
— Поскольку я о вас почти ничего не знаю, только знаю, что Ольга из семьи священников, мне бы хотелось бы начать с создания вашей семьи. Как вы познакомились? Я так поняла, что у вас в какой-то момент жизни был очень разный стиль жизни: у Леонида был более богемный, а у вас, Ольга, я не знаю.
О. Волгина-Эппле
— У меня тоже достаточно богемный был, но в другом кругу, наверное.
Л. Эппле
— Мы познакомились довольно просто — на выставке наших друзей общих. Я волею судеб попал на международный пленэр в город Урюпинск. Вот как говорят: «Ты что, из Урюпинска?»
К. Мацан
— Международный пленэр в Урюпинске, потрясающе.
Л. Эппле
— В Урюпинске был, да. И моими соседями через стенку была супружеская пара, которые все время говорили: «Он так похож на отца Анатолия, он так похож на отца Анатолия!»
А. Леонтьева
— Про вас?
Л. Эппле
— Да. «Голос у него, как у отца Анатолия, делает, как отец Анатолий».
К. Мацан
— А отец Анатолий — это?
Л. Эппле
— Оказался Олин папа.
О. Волгина-Эппле
— Мой отец.
Л. Эппле
— Потом они меня позвали на выставку в Манеж, и вот там я увидел Олю и познакомился с ней. Завязался роман.
А. Леонтьева
— А Ольга была, наверное, из такой строгой семьи, из среды священников.
О. Волгина-Эппле
— Да ничего подобного, у нас достаточно демократичное воспитание было. Папа с мамой изначально художники по образованию и, вообще, по образу жизни очень творческие люди. И естественно, кроме того, что папа священник, он еще и художник во всем. Очень талантливый, и мамочка тоже. И у нас как-то больше, я бы сказала, семья была творческая, потому что и брат мой старший рисовал, Господь его одарил талантом, он действительно очень отличался. Сестра моя тоже художник, но она больше в таком декоративном направлении, она вышивает. Ну, и я тоже, младшенькая, я всегда тоже была рядом и тоже рисовала. Все время мы чем-то занимались таким интересным.
К. Мацан
— А что такое — художник по образу жизни? Вот у нас есть какое-то представление о богеме — это такие люди, которые красиво одеваются, проводят вечера, сидя в красивых креслах, обсуждая какие-то вещи. Всё такое мирское и суетное им чуждо, они высоко, они в творчестве, они как будто не замечают этой бренности существования. Но это стереотип, до известной степени. А вот что на практике это значило, особенно в священнической семье? Все-таки это тоже некий фактор, который, наверное, свое влияние оказывает. При этом — художники по жизни? Как эти два направления сочетались?
О. Волгина-Эппле
— Я думаю, что это немножко такой параллельный образ жизни от обычной, потому что здесь присутствует всегда момент творчества во всем, плюс служение людям и Богу, естественно, если семья священников. Если, например, что-то затеивается, какое-то мероприятие или какой-то творческий проект, то всё это делается с применением всех способностей художественных и умственных всей семьи, я думаю. И еще, естественно, общество, которое привлекается и окружает семью — это тоже художники, музыканты, люди, которые привносят в общую жизнь тоже свои способности.
А. Леонтьева
— Вот так всё просто.
К. Мацан
— То есть завтра у нас, условно говоря, детский праздник или день рождения — художники рисуют плакаты, музыканты приходят с инструментами, устраивают концерт, поэты читают стихи.
О. Волгина-Эппле
— Симбиоз такой, да.
К. Мацан
— То есть любой вопрос, любое действие решается творческим вовлечением.
А. Леонтьева
— Леонид, а можно вас спросить? Когда вы встретили Ольгу, вы уже были православным человеком?
Л. Эппле
— Я покрестился по собственной инициативе в 30 лет. А с Олей я познакомился, когда мне было 40 лет. Я был крещеным, но не воцерковленным, в церковь я ходил иногда, честно скажу, иногда просто было какое-то движение души или я шел мимо. На Пасху иногда ходил. А так, чтобы исполнять все обряды и прочее, у меня и знакомых-то не было священников. И православных не было в моем кругу. Я жил такой художнической жизнью, свободной абсолютно от всего. Потом попал в густоту и попал в православие не с парадного подъезда, а со служебного входа.
А. Леонтьева
— Это как?
Л. Эппле
— Ну как? Сразу попал в семью священников, сразу… Мы венчались у дяди, крестил папа, вокруг все были свои и так далее. Так как-то сразу захватило, обхватило. Плюс через некоторое время я встретил своего старинного приятеля Алексея Уминского. Оказалось, что он священник. Еще до этого, многие годы я ходил к его папе заказывать подрамники. Не было никакой связи — ну, Анатолий Иосифович и Анатолий Иосифович. «Рюмочку выпьешь?» — «Давай». Посидели, подрамники забрал, пошел. А то, что у него сын священник… Потом оказалось, что Боря Репетур — наш общий приятель. И пошло — оказалось, что все наши знакомые, и девушки, и юноши, общий круг… И мы теперь уже много лет ходим к Алексею Уминскому на приход, мы прихожане там. И там наша жизнь проходит православная.
А. Леонтьева
— То есть у вас настоящий приход, приходская жизнь.
Л. Эппле
— Настоящая. Со спектаклями, с концертами, с обедами, с завтраками, ну, в общем, со всем. Там же еще походы, паломничества бесконечные. Выступления поэтов, выступления музыкантов, которых огромное количество. Федоров, Кукин, Гадаев приходят, читают свои стихи. «Зизи Поп» группа, со священником во главе, которые играют замечательный рок-н-ролл. И решаются внутренние какие-то проблемы, все друг друга поддерживают. Молитвы совместные, если у кого-то что-то не получается, для поддержания здоровья, для улучшения семейных каких-то дел, по поводу жилья… В общем, все проблемы решаются там. И это очень хорошо, я считаю.
К. Мацан
— Вы очень интересно сказали, этот образ привели, что вошли в православие, в церковную жизнь не с парадного входа, а со служебного. Это та тема, которая, мне кажется, для кого-то, а может быть, и часто становится в семьях даже проблемной, когда в церковную семью, допустим, если супруга из церковной семьи, а супруг еще пока не церковный человек, и возникает момент какого-то притирания, привыкания. С одной стороны: как семья примет? С другой стороны: а как человеку погрузиться в этот новый мир, новые традиции, как их принять сразу? Потому что в этой семье это уже само собой разумеющееся, а вам это погружаться. Был ли какой-то момент поиска, сомнения какого-то, преодоления чего-то?
Л. Эппле
— Знаете, как-то я всё сразу почти что принял. Но какие-то моменты мне не нравились, просто как человеку. По поводу религии у меня практически вопросов не возникало, я к этому шел. Поскольку после института я года полтора проработал в храме, расписывал, был внутри храма. И даже были такие моменты, когда мы были на лесах в алтаре, там служили, и всё это можно было видеть сверху. В той же самой крестильной крестили, а мы расписывали там, писали ангелочков. Потом у меня была серия библейская, я написал. Так получилось — я шел по Кузнецкому мосту, ко мне подходит девушка и предлагает Библию, вот эту толстенную, отпечатанную в Америке на папиросной бумаге. И я стал ее читать с самого начала.
А. Леонтьева
— Это были какие годы?
Л. Эппле
— Это был 1990-91-й год. Я почти прочел всё, представляете? Мне нравилось, я читал, как детектив. Меня это не смущало, и очень рождались образы. И я написал серию картин на эту тему. И мой приятель Лев Брук, галерист, мне предложил в ЦДХ сделать выставку. Он не знал, что я выставлю. Он знал, что я пишу московские пейзажи, он ждал от меня пейзажей московских, хотел на этом заработать. Приходит, смотрит: а там висит что-то непонятное. Поскольку это был отчасти фигуратив, но не реализм — такая очень яркая живопись, но с образами, с колористическим решением, показывающим состояние Моисея, иссекающего воду из скалы, Христос исцеляет прокаженного, избиение младенцев, переход через Чермное море, когда вода расступилась, еще что-то такое. Соломон и царица Савская и прочее. Песнь песней царя Соломона. У меня так было очень не по тропочке, а вот то, что ярче всего на меня…
А. Леонтьева
—То, что впечатление произвело.
Л. Эппле
— Да, то, что впечатление произвело, то я и сделал. Он, конечно, был потрясен. Он сказал: «Ладно, Бог с тобой, делай». Все были в восторге. Потом я ее несколько лет прокатывал по другим площадкам. Иногда возвращаясь к этой тематике, я тоже что-то пишу. Я очень хотел научиться писать иконы, но все мои друзья-иконописцы говорят: «Я писать-то могу, а научить не могу».
К. Мацан
— Семейная пара Леонид Эппле и Ольга Волгина-Эппле, художники, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Ольга, я хочу, чтобы вы тоже на этот вопрос ответили: о том, как семья церковная принимает в свои ряды человека верующего, как сегодня говорят, лояльного к церкви, но не церковного. Я понимаю, что все уже люди были взрослые и решение принимает человек и все всё понимают. Но все-таки, тем не менее, я думаю, вопрос остается. Иногда мы слышим такое мнение, что человеку из семьи церковной трудно создавать жизнь с человеком из нецерковной среды, потому что на разных языках будут разговаривать и не поймут друг друга в каких-то принципиальных вещах. Но вы как-то не побоялись или это было решение или в этом вообще не было никакой проблемы для вас?
О. Волгина-Эппле
— Нет, мне довольно тяжело было.
К. Мацан
— Та-ак.
О. Волгина-Эппле
— Потому что многие вещи, которые для меня были уже давно решены, с юности, и я не могла объяснить своему мужу, который меня старше на 16 лет. И были такие принципиальные вещи, которые просто ну невозможно было, наверное, понять. И я оставляла всё как есть — как есть, так и есть. Я старалась никогда не давить, не навязывать ничего. И во многих вещах Леня сам пришел к этому. Просто я даже замечала какие-то прямо пунктики: что вот, он понял — как хорошо. Это может быть странно, не знаю, но мне казалось, что я во многих вопросах просто уже дозрела. Мы в разных были состояниях — как вода кипящая, она дошла до какой-то температуры, и вода закипающая. Или теплая. Вот была разница. И я сейчас это тоже чувствую, но по-другому уже, потому что мы так много вместе пережили уже. Наверное, вот так.
А. Леонтьева
— Скажите, пожалуйста, дорогие художники, а можно сказать, что у вас в семье патриархат ил матриархат? Что-то вот есть такое, определенное? Оба замолчали, посмотрели друг на друга.
Л. Эппле
— Я думаю, что Оля что-то скажет. Я считаю, что мы пытаемся всё делать вместе, но глава все-таки — папа. Он на главных ролях, решает какие-то вопросы, все в основном такие житейские вопросы — с устройством жизни, с перемещением куда-то. Я предлагаю, всё это обсуждается, если это так, то оно и свершается. И мама тоже имеет свое слово и очень веское. Потому что дети слушаются в основном маму. В основном. А уж если мама и папу поддержит, то тогда уже всё.
К. Мацан
— Вы говорите, что в основном маму. Они папу не слушаются, потому что не воспринимают или?..
Л. Эппле
— Нет, они слушаются папу, но мама зачастую расшифровывает. Например, они могут что-то и не понять — как я вот сейчас замечаю, что мама просто расшифровывает им то, что сказал папа.
О. Волгина-Эппле
— У нас разные методы общения с детьми и воспитания. Но папа всегда авторитет, папа глава и мы это поддерживаем очень.
К. Мацан
— А такая вещь, как послушание жены мужу — как вы ее понимаете? Вот это скорее к Ольге вопрос.
О. Волгина-Эппле
— Я это понимаю, как…
К. Мацан
— И нужна ли она? В каком виде?
О. Волгина-Эппле
— Я думаю, что это просто ну такое разумное действие. Например, вещи, которые я просто не могу решить — я понимаю, что это сделает мужчина. Потому что у него есть определенный склад ума, он умнее меня во многих вещах и опытнее, и я всегда знаю, что если я сейчас не справлюсь, я знаю, что решит это мой муж. И иногда просто расслабляюсь, чтобы не было какого-то конфликта, боюсь немножко даже неправильно решить.
А. Леонтьева
— Леонид, у вас в вашем окружении пять прекрасных женщин. Скажите, пожалуйста, с появлением первых детей как вообще менялась жизнь? Что-то происходило такое? Я вот помню, что моя жизнь поменялась кардинальным образом, мир стал иным.
Л. Эппле
— Во-первых, я стал меньше себе принадлежать, это раз. И, во-вторых, ответственность — нужно было зарабатывать. Потому что я по большому счету о деньгах не думал. Они появлялись сами — ну, есть деньги, и хорошо. Если их нет, я мог к кому-нибудь в гости сходить пообедать. В одежде я был непритязательным — что есть, то я и носил. Но мне всегда попадалась хорошая одежда, я хорошо всегда выглядел, и у меня вкус хороший. А тут уже более конкретные вещи — нужно то-то, то-то, то-то, определенные вещи. На это нужны деньги. Потом — няня. Потому что все хотят как-то тоже вести свою жизнь более-менее привычно — надо писать, надо что-то делать параллельное, а все время с младенцем довольно тяжело. Но вот Ляля потом так даже абстрагировалась, у нас даже есть фотографии, где Ляля кормит грудью Аню, стоит Лиза, и Ляля пишет — пишет картину. Такой процесс. Причем Ляля уже абстрагировалась, уже спокойная, дети не мешают. Я тоже писал с Анечкой — можно были взять эти слинги: сунул туда или за плечи, как африканские женщины — и в поле идут. А тут — можно писать картины. Ребенок спит у папы за спиной — папа теплый, к запахам красок они все привыкли, аллергии ни у кого нет на краски. Всё хорошо.
А. Леонтьева
— Когда я вынашивала своего первенца, я очень мало знала вообще о рождении детей. До этого я работала в офисе начальником. И я представляла себе, что я рожу сейчас этого первенца, положу его в какую-то корзиночку — и на работу. Поставлю рядом.
Л. Эппле
— А он будет там сам по себе.
А. Леонтьева
— Да, да. Потом очень поменялись мои представления об этом обо всем. Мы очень часто спрашиваем у наших гостей… Дело в том, что у вас такая очень интересная семья, она все-таки очень церковная. И дети, когда они взрослеют, они постепенно приходят — даже если они выросли в церкви — к каким-то бунтам, к каким-то сомнениям. Вот у вас был такой период ваших подростков, когда они сказали: «Нет, родители, мы больше с вами в храм не пойдем»?
О. Волгина-Эппле
— Да, конечно. И у меня такой период был.
А. Леонтьева
— У вас лично?
О. Волгина-Эппле
— И у меня лично, и у моих друзей, с которыми мы росли. Я к этому абсолютно нормально отношусь. В этот момент нельзя ребенка, мне кажется, скручивать, связывать и тащить куда-то — это будет просто кошмар, это будет такое отторжение. Я про старшую говорю, которой сейчас 18. Да, был период. Поскольку среда в школе нецерковная, неверующая, она вообще удивлялась: почему, говорит, вокруг меня ни одного верующего человека в школе нет?
Л. Эппле
— Как так можно?
О. Волгина-Эппле
— Да. И потом ее обратно «погружать» по воскресеньям в храм было очень тяжело — у нее начались такие переживания внутренние, какой-то дискомфорт. И я просто ее оставила — старалась с ней на житейские темы беседовать, но при этом притягивать как бы такую мораль. И потихонечку, она какой-то свой опыт жизненный получила, опыт общения, она в разных кругах вращается, поменяла уже три школы. Сейчас она тоже занимается интересными вещами, она учится в киноколледже на режиссуре. И тоже там круг очень широкий. И она во воскресеньям сейчас стала ходить с нами в храм.
Л. Эппле
— Сама.
О. Волгина-Эппле
— То есть было такое: не можешь, не хочешь — не нужно, отдохни. И действительно, как-то это сработало — без давления.
К. Мацан
— А сколько лет длился такой отход от храма? Сколько вы, скажем так, ждали возвращения?
О. Волгина-Эппле
— Где-то три года, наверное.
Л. Эппле
— Да, года два-три.
О. Волгина-Эппле
— Она не могла просто, ей неинтересно было.
А. Леонтьева
— Терпеливые родители.
К. Мацан
— Я просто хочу понять ваши ощущения в эти три года. Цифра 2-3 года небольшая, но если вдуматься, что в году 52 недели…
Л. Эппле
— Ну, не до такой степени. Она все-таки ходила с нами, церковные праздники она воспринимала и отмечала вместе с нами. Плюс, каждый год приезжает дедушка, он устраивает соборование у нас перед Страстной Неделей. Соня всегда участвовала, она не пропускала ни одного соборования. Какое-то время это было у нас в мастерской, а потом уже у друзей.
К. Мацан
— Тем не менее, где родителям — вот я себя готовлю к тому, что однажды дети подрастут и тоже будут через подростковый бунт проходить — изо дня в день, из недели в неделю где родителям черпать силы? За что держаться, чтобы это нормально переждать и не терять надежду?
Л. Эппле
— На любви исключительно, исключительно на любви. На терпении и любви. «Соня, мы идем в храм. Ты с нами?» — «Сегодня праздник, сегодня Троица, что-то зелененькое у тебя есть, ты наденешь зелененькое?» Можно через вещи какие-то, через что-то такое. Там будет какое-то мероприятие, будет концерт: «Мы сегодня дежурим, поможешь нам?» Через это, еще какие-то вещи.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню: сегодня в «Светлом вечере» с вами и с нами семья живописцев, художников — Леонид Эппле и Ольга Волгина-Эппле. Мы говорим, как всегда, по понедельникам, о семейных лайфхаках. В студии Анна Леонтьева и Константин Мацан. Не переключайтесь, скоро вернемся.
А. Леонтьева
— Сегодня с нами говорит о семье семья художников — Леонид Эппле и Ольга Волгина-Эппле. Скажите, пожалуйста, мы говорим сейчас о подростках. Насколько ваш приход, о котором вы говорили, отца Алексея Уминского, насколько вам помогает? Есть ли там какая-то молодежь? Потому что для меня увидеть подростков в церкви — я сейчас вижу подростков в церкви, но это не такое частое зрелище. Вот этот класс населения, как правило, там отсутствует. Вот у вас в приходе есть такая тусовка?
Л. Эппле
— Молодежи очень много в нашем храме. Во-первых, при нашем храме есть гимназия, Свято-Владимирская гимназия. Мы ее называем ее «Свято-Уминской гимназией». Там дети и детей там много. И дети талантливые все необыкновенно. При этой гимназии есть театр, который Надежда Сахарова организовала, ставит потрясающие волшебные спектакли. Кстати, вчера один из них был, новый спектакль вчера играли. Плюс малышня все время со взрослыми.
А. Леонтьева
— Ну, малышня ладно, они…
Л. Эппле
— У них какие-то кружки, они все время между собой разговаривают. Но там кто-то ближе, это же всё еще зависит и от родителей. Если родители между собой общаются и у них есть дети соответствующего возраста, то и, соответственно, дети общаются. Но так — все здороваются, все улыбаются, все приветливые. На Прощеное воскресенье все целуются, на коленки встают. На Пасху тоже все радуются. На все праздники. И это видно — все узнают с радостью, все кивают. Если как-то разговор идет дальше, то может какое-то совместное мероприятие организоваться. И дети таким образом между собой контактируют, тем более у них есть общая тема — это православие. Они очень отличаются, даже чисто внешне — и взгляд, и как они себя ведут.
А. Леонтьева
— Дети православные от неправославных, вы имеете в виду?
Л. Эппле
— Да.
А. Леонтьева
— Почему?
Л. Эппле
— Не знаю. Как-то светлее что ли.
О. Волгина-Эппле
— Наполнение другое.
Л. Эппле
— Более наполнены, да.
А. Леонтьева
— А какие дорогие в вашей семье традиции? Вы поддерживаете что-то такое — что-то сложилось, что вы делаете из года в год или из праздника в праздник? Хочется у вас научиться.
Л. Эппле
— Мы праздники устраиваем детские. Когда были совсем маленькие дети, мы устраивали большие праздники, что-то придумывали, какие-то спектакли. Ляля все время делала декорации, мы придумывали сценарий, записывали музыку, записывали текст. Сейчас, конечно, уже этого нет, дети хотят отдельно от родителей.
О. Волгина-Эппле
— Но это старшие.
Л. Эппле
— Это старшие. А с младшими… Мы выезжаем на дачу, мы делаем в саду под яблоней, украшаем, приходят соседские дети, и мы стараемся максимально красиво и весело отметить. У Лизы и у Сони дни рождения рядом, они в феврале, у Лизы 9 числа, у Сони на Сретение Господне. Мы Лизе тоже устраиваем праздник, к ней приходят девочки. То, что я помнил и Оля помнит — старинные игры, развлечения: срезание с завязанными глазами ножницами игрушек, еще что-то такое. Бабушка наша придумывает всякие викторины, какие-то шарады, мы пытаемся, чтобы всё это изобразили дети. Потом, танцы, естественно. И запускание шариков. Не шариков, а таких китайских фонариков, сейчас это стало очень популярно, дети с большим энтузиазмом, им очень нравится. И если фонарика нет, то день рождения уже и не интересен, обязательно должен быть фонарик.
К. Мацан
— Леонид, помните, Фамусов в «Горе от ума говорит» говорит: «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» Вот у вас уже одна взрослая дочь, остальные подрастут…
Л. Эппле
— Но пока не такая взрослая.
К. Мацан
— Как вы это чувствуете?
Л. Эппле
— Не такая взрослая, как Софья. Моя Софья тоже, и там Софья. Той было 17 или 18. Ну да, почти то же самое — какие-то сердечные переживания. Но Соня — девушка серьезная, немножко закрытая, не всегда она открывается, но когда она открывается, мы, естественно, обсуждаем ее проблемы сердечные. Ну, и учебные, конечно же. Ну, не знаю, я прямо так «ах» не говорю — всё решаемо. Всё решаемо. У нас, слава Богу, есть контакт и с папой и с мамой. Если наша вторая дочка такая вспыльчивая, как порох, взрывная, резкая, может оборвать, не всегда получается договориться, то с Соней как-то легче, мне кажется.
К. Мацан
— Я вижу по глазам Ольги, что у вас есть какой-то взгляд на этот вопрос.
О. Волгина-Эппле
— Ну, мой взгляд мамы на папу и дочерей, что самый сложный период становления взаимоотношений — это 15 лет. Потому что я заметила, что когда Соне было 15 лет, папе было очень тяжело с ней, то есть был конфликт на конфликте. Теперь Жене 15 лет, 16. И я уже не в одной семье это замечаю и даже прямо расспрашиваю друзей, у кого как это происходит. Вот 17 лет исполняется, 18 еще лучше — и тогда и ребенок учится общаться и вести себя правильно, как хочет папа. И становится гораздо легче.
А. Леонтьева
— Дорогие, а сколько лет вы вместе?
Л. Эппле
— Вот будет 19 лет.
А. Леонтьева
— А есть у вас какие-то, как сказать, секреты или выводы о том, как 19 лет быть счастливой семьей?
О. Волгина-Эппле
— У меня есть.
К. Мацан
— Та-ак. Ну, не томите. Мы записываем.
О. Волгина-Эппле
— Когда мы познакомились с Леней, то одну из его фраз в приглашении встретиться с ним, я ее очень хорошо запомнила: «Давайте, может быть, вместе что-нибудь сделаем, придумаем, порисуем». Я поняла, что это будет нас сопровождать всю жизнь и мы, мне кажется, от такой повседневности можем уходить в творчество. И даже если попадаются нам и встречаются интересные проекты, мы же делаем их вместе — и тогда вот как раз осуществляется эта вот наша жизнь двух художников, мы забываем о всяких мелочах, которые ужасно мешают, ужасно лезут изо всех щелей. Тогда у нас такое единение получается замечательное. И вот тогда понимаешь: да, это то, что нужно — мы вместе можем что-то сделать, и вокруг сразу жизнь преображается, и дом, и все домочадцы подключаются. Или наоборот, стараются не мешать. Для меня личный способ тоже уйти от проблем, от рутины — это творчество, несомненно. Может быть, мое женское творчество, я делаю какие-то вещички — сережки делаю, бутылочки расписываю, открытки делаю. Для меня это просто великая радость, что я могу это делать, и я ухожу в другое немножко пространство такое, в свое личное. И я отдыхаю в этом.
А. Леонтьева
— Вы оба творческие люди. И по стереотипу творческие люди — это такие не очень организованные люди. Как вы воспитываете в этих условиях — двух творческих личностей — четверых дочерей?
Л. Эппле
— Могу сказать, что у меня мама была довольно жесткая. Она жесткая была и всегда меня призывала к порядку. Естественно, я все выставлял: рога, клыки, локти, коленки. Это мне не нравилось, я этому сопротивлялся. Потом прошло время, и я просто себя ловлю на том, что я абсолютная копия своей мамы — чтобы у меня лежало по полочкам, ни влево, ни вправо. С места сдвинули — убью. Взяли ручку — положите на место. Потому что я ее начинаю искать, а у нас огромная мастерская. Там вот с первого взгляда всё навалено, это творческий беспорядок. Но я знаю, где у меня что лежит. Я совершенно спокойно иду и это нахожу. Вот так случилось, что у нас жилья-то не было, и мы жили в мастерской. Была малюсенькая квартира, там была моя мама, жить там было практически не возможно. А у меня была мастерская 130 метров. И мы там сумели расположиться — было место для творчества и было место для жизни.
А. Леонтьева
— То есть вы вместе с четырьмя дочерьми жили в мастерской?
Л. Эппле
— Нет, дети по мере появления. Так она довольно зажилась и мастерская уже перестает быть мастерской постепенно. Но вдруг, о чудо, мы как-то собрались с силами, нас поддержали друзья и мы купили квартиру. Мы купили квартиру прямо напротив мастерской. И сейчас, когда сделается там ремонт, мастерская освободится и вновь приобретет те формы художественные...
А. Леонтьева
— И вы выдохните, и у вас наступит тишина.
Л. Эппле
— Да, я жду, потому что у меня планов громадье, мне хочется писать.
К. Мацан
— Вы перестанете жить на работе.
Л. Эппле
— Я не буду вообще оттуда уходить.
А. Леонтьева
— Семья больше видит своего художника Леонида Эппле.
Л. Эппле
— 20 секунд от подъезда до подъезда.
А. Леонтьева
— Без пробок.
К. Мацан
— Ольга, сейчас Леонид рассказывал про то, что взяли ручку — положите на место. Я однажды слышал такой диалог, когда мужчина говорит в интервью, что «когда я дома работаю, дети заходят, дверь открывают. Ну ладно, они зашли, меня отвлекли. Но ушли, я говорю: "Дверь закройте! Просил же, закрывайте дверь"». И собеседница, которая давала интервью, мама пятерых детей, говорит: «Вот это папина логика, я слышу папу, я слышу мужчину — всё должно быть на своем месте». А по-женски, по-матерински это так не чувствуется — на это не обращаешь внимания, на эти мелочи. У вас это так, вы согласны с этим?
О. Волгина-Эппле
— Да, я согласна абсолютно. У меня-то наоборот всё в кучу, у меня всё варится в одном котле. Один тут сидит и рисует, другой лепит, третий еще что-то, зашить что-то надо, четвертому срочно доклад надо сделать. При этом я тоже пытаюсь доделать свои дела, потом быстренько всех покормить, приготовить, убрать. Поэтому у меня это не прекращающийся процесс — я работаю параллельно всегда. Плюс я еще занимаюсь с детьми, у меня детская арт-студия, поэтому для меня не составляет проблемы, когда дети вокруг меня. Да, меня постоянно отвлекают. Если мне нужно срочно сделать серию работ к выставке, конечно, очень тяжело. Но я по 15 минут подбегаю к мольберту и рисую. Ну, и Леня поддерживает, на себя берет детей. И тогда всё прекрасно. Но для меня это всё вместе — с детьми. Я так и представляла себе, что у меня будет много детей, я этого хотела. И тут же одной рукой рисуешь, другой рукой готовишь, и сбегала, что-то сделала.
А. Леонтьева
— Вообще, всё это слушать очень приятно. Сразу такая очень уютная картинка — много детей, тут двое художников в середине композиции рисуют. А вот у меня очень частый вопрос к многодетным, причем к обоим. Где вы находите свою тишину? Вы не нуждаетесь в своем кусочке пространства личного?
Л. Эппле
— Ну, у каждого есть какая-то нора. Мы себе сделали норы и в этих норах отсиживаемся, отлеживаемся, прячемся друг от друга.
А. Леонтьева
— У нас была передача с вашими общими друзьями, с семьей Ярчевских, у них семеро детей, я напомню слушателям. Все музыканты. И когда я спросила: где вы находите тишину, Наташа, мама семейства, сказала: «В метро». А Саша, отец семейства сказал: «А я вообще не люблю тишину». Ольга, а вы где находите свою тишину?
О. Волгина-Эппле
— В ду́ше. Всё. Потому что остальные места, как только я пропадаю на 3 минуты, просто куда-то за угол зашла, где копошусь: «Ма-ам!», «Ма-ам!»
Л. Эппле
— Чего-то не хватает уже, ищут, где мама. «Что случилось?» — «Мама пропала». — «Не пропала, она может помыться?» — «Нет». Тут же надо: «А где моя игрушка? А где платье для этой куклы?»
К. Мацан
— Но это все-таки, наверное, от младшей дочки?
О. Волгина-Эппле
— Ну, две младшие. Но старшие тоже, они же тянут энергию очень. Нужно посочувствовать, нужно придумать что-то, надо выслушать — говорить обязательно надо на любые темы с детьми, чтобы они чувствовали, что ты в курсе. Я знаю всех их друзей, все их события, фотографии мне показывают смешные какие-то, пережитые события за день, они мне пишут что-то. Поэтому надо каждому дать внимание, и я это понимаю и не жалуюсь.
К. Мацан
— Знаете, это очень такой частый вопрос возникающий. Само собой, родитель понимает, что нужно дать внимание. А вот имеет ли, условно говоря, право родитель, папа, мама, в какой-то определенной ситуации сказать ребенку: «Вот сейчас, сейчас мне нужно побыть одному. Сейчас мне нужно поработать. Сейчас меня для тебя как бы нет». Может быть, не прямым текстом, но дать это понять. Или все-таки нужно изловчиться и сделать так, чтобы две вещи совместить: и ребенка не отстранить, пускай даже на 10-15 минут, и свои дела сделать?
Л. Эппле
— Ко мне, да?
К. Мацан
— Ну, к Ольге и к Леониду.
Л. Эппле
— У меня такие моменты были, я говорил, что мне очень нужно. Говорю: «У меня тут очень тонкие вещи, я просто хочу, чтобы 10 минут, 5 минут». Вот буквально: я глаз убрал на секунду — мазнул, испортил всю работу. У меня бывают такое. А так, дети приходят — я пишу. Они едят мои натюрморты — я ставлю натюрморт, они очень любят гаранты. «Папа, ты дописал?», — и начинают вытаскивать ягодки. Я говорю: «Ну, еще 5 минут, я сейчас допишу и съедите».
К. Мацан
— Ольга, этот вопрос про степень и возможность для родителя в какой-то момент ребенка попросить отстраниться?
О. Волгина-Эппле
— Я думаю, что это обязательно нужно делать, но я делаю неправильно. Я очень редко это делаю. Я всё совмещаю и изловчаюсь, как вы правильно сказали. Просто я свои суперспособности какие-то проверяю. Но насчет папы я стараюсь тоже детей настраивать, что папа работает, сейчас не надо заходить. Но он уже решает: можно, нельзя зайти. Но у нас есть такой момент: если закрыта дверь, значит, папа работает, сейчас серьезный момент, не нужно беспокоить. Ну, естественно, они тут же ко мне тогда бегут и я не против.
К. Мацан
— Я просто замечал тенденцию, когда приходится работать дома, я открываю ноутбук и сажусь на кухне. В принципе, в квартире есть другие комнаты, их немного, но они есть. Но почему-то все стекаются именно на кухню в этот момент. Я перехожу в другую комнату. И даже, когда я закрываюсь в туалете, чтобы там с ноутбуком посидеть, почему-то в прятки нужно именно сейчас спрятаться в туалете.
О. Волгина-Эппле
— Я думаю, что сгущается какая-то энергия вокруг человека, который собирается поработать. И это страшно привлекает: что-то интересненькое сейчас будет.
К. Мацан
— Семья художников — Леонид Эппле и Ольга Волгина-Эппле сегодня проводят с нами этот «Светлый вечер».
А. Леонтьева
— Слушайте, не удержусь и спрошу Леонида. Мы с вами предварительно разговаривали, и вы рассказали, как вы были казаком. И мне почему-то очень захотелось расспросить, как вы были казаком?
Л. Эппле
— Те же самые «Хопёрские игрища», когда мы поехали на международный пленэр. Там были греки, были из Австрии люди, были французы, кто-то еще, грузины, наша многонациональная родина, какие-то были представители. А поскольку это казачий край, относится к Войску Донскому, Волгоград недалеко, Хопёр — приток Дона. И мы были у настоящих казаков. Я видел, что такое скакать намётом — когда 120-килограммовый дядька, не жирный, а просто, как ядро, плотный, с шашкой: на лошади, которая взмылена, у которой пена, с чудовищной скоростью на тебя мчится. Это очень впечатляет. Очень впечатляет. Ну, и нам такое вот сделали удовольствие — нас в казачий круг, привезли в станицу, вышли казаки, тетеньки нарядились, какие-то деды нацепили медали, вышли к нам, пели песни величальные, сварили гороховую кашу, зарезали козла. Не барана, козла. И в общем, там определенные обряды — решили нас посвятить в казаки. Тебе красивая девушка с косой несет на шашке рюмочку самогона, потом тебя атаман чисто символически пару раз нагаечкой и тебе подводят какую-то полуслепую клячу, ты на нее должен сесть и круг проехать.
А. Леонтьева
— И всё?
Л. Эппле
— Со мной ничего этого не случилось. Мне принесли почти такой стакан самогона и на меня смотрят: ну, как в грязь лицом? Я выпиваю этот стакан. Приходит этот атаман, я должен встать на одно колено, подать ему эту нагайку. И он меня один раз так нехотя. Ему говорят: «Давай ему, он здоровый, давай еще!» И он меня протянул так несколько раз — рассек мне майку, у меня был такой шрам на спине довольно мощный. Потом мне подводят лошадку, лошадка спокойненькая. Только я уселся в седло, ей по заднице врезали нагайкой и она понесла. Я первый раз на лошади сидел по-взрослому. Ну, мне сказали, как на велосипеде — так влево, это право. А затормозить — вот так. И как-то я справился, сделал большой круг. Но она дальше проскакала, потом мы с ней поговорили и всё, мне бурные аплодисменты. И всё, пошла гулянка — эта каша, козел, самогон, веселье, песни. В общем, таким образом я стал «сувенирным» казаком.
А. Леонтьева
— Я думала, что это целый этап вашей биографии. Ольга, у меня такой к вам вопрос. Ваши бабушки и дедушки как-то допускаются в семью? Они принимают участие в воспитании детей, в частности, ваш папа священник.
О. Волгина-Эппле
— Конечно, обязательно. Вообще, я очень радуюсь, какие отношения у детей с бабушкой в первую очередь. Это просто удивительная женщина. Матушка Нина она просто сама по себе очень интересная, просто такой, как сказать, ларец со всевозможными драгоценностями.
Л. Эппле
— Бабушкин сундук.
О. Волгина-Эппле
— Она и мастерица, она и умничка такая, мудрая, много всего знает и очень с ней приятно общаться. Ее все любят вокруг и очень уважают. И мои девочки всегда с ней дружили, мне кажется, с детства. Особенно сейчас старшенькая общается с бабушкой, она ее очень поддерживает. А папа, отец Анатолий, он, наверное, как мужчина, немножко по-другому, но он всегда с большой любовью с детками нашими общается и очень переживает все события, которые происходят. Вторая дочка наша учится в академическом лицее, это бывшая МСХШ, Суриковская школа, которую окончил мой папа. И он, конечно, в восторге…
Л. Эппле
— И брат.
О. Волгина-Эппле
— Да, и мой старший брат.
А. Леонтьева
— Сплошные художники у вас.
О. Волгина-Эппле
— И он вспоминает всегда, как он там учился, как они этой жизнью жили — все же детки рисующие, и у них интересы такие специальные. И он тоже с удовольствием наблюдает, как Женечка учится. Поддерживает, и с таким неподдельным интересом все работы ее рассматривает. И летом мы стараемся обязательно проводить время с моими родителями. Я привожу к ним всех детей, и мы вместе живем. Это приход, на котором папа служит — Тверская область, город Кувшиново. Там получилась такая община целая вокруг папы. Сначала там собирались москвичи, все друзья и дети духовные, они покупали дома вокруг, и у нас получилась такая коммуна в хорошем смысле.
Л. Эппле
— Православная коммуна.
О. Волгина-Эппле
— Да, православная.
А. Леонтьева
— Везет вам, у вас целых два православных прихода крепких.
Л. Эппле
— Это летний вариант.
А. Леонтьева
— Летний вариант и обычный вариант. Кто создает эти приходы? Это священники, которые…
Л. Эппле
— Дедушка. Он очень активный — постоянные спектакли, постоянные мероприятия, балы закатывают. Матушка Нина — искусствовед, она изучает местных дворян, которые жили вокруг, усадьбы объезжает, всё о них находит и об этом всё рассказывает детям.
О. Волгина-Эппле
— Огромный труд она написала, такой краеведческий.
Л. Эппле
— Огромный труд, фотографии, изображения. И вот они один или два раза устраивают в какой-то из усадеб — наряжают девочек, шьют платья, учат их танцевать. И они устраивают бал. Вот из этих деревенских девушек, которые ни тем, ни этим.
О. Волгина-Эппле
— Это такая миссионерская деятельность, потому что очень много дается образовательной информации детям, чтобы они за этот период подготовки к балу успели всё это изучить и принять в себя.
Л. Эппле
— Во-первых, они себя и чувствуют по-другому — у них переоценка, они к себе по-другому относятся. Не то что какая-то девка там непонятная — а она танцевала, она в платье, ей прическу сделали, ногти она постригла от этой черноты, смыла свой чудовищный лак. И по-другому спинку держит и ручку подает. Всё по-другому. И уже они сами к себе по-другому относятся. И это, я считаю, очень хорошо.
А. Леонтьева
— То есть балы на приходах — это хорошо.
Л. Эппле
— Ну, не каждый день. Но балы в лучшем смысле этого слова.
К. Мацан
— Спасибо огромное за эту беседу. Много полезного и радостного про эти самые семейные секреты, мне кажется, сегодня мы услышали от таких опытных родителей, которые 19 лет вместе и вырастили и растят до сих пор четырех дочек. Но вот мне еще один момент понравился. Мы его не обсудили, но я его для себя запомню — что Леонид читал Библию, как детектив. То есть интересно, чем закончится? Я подумал, что как было бы классно почаще так к Библии обращаться, таким взглядом: а что же будет дальше?
Л. Эппле
— Мне было интересно.
А. Леонтьева
— А мне, знаете, очень понравился какой момент: что все-таки родители могут 2 или 3 года ждать терпеливо, но спрашивать у подростка, который, может быть, не хочет пойти с ними в церковь: «Пойдешь, не пойдешь? Зелененькое есть?»
Л. Эппле
— Кому какой платок. «Ты какой сегодня наденешь? А, ты не пойдешь? Ну, очень жаль. Будет то-то и то-то. А мы потом туда-то хотели пойти». Заманиваем их уже какими-то вещами более прозаическими, но тем не менее, человек попадает в храм — это самое главное.
К. Мацан
— Спасибо огромное. Напомню: сегодня в «Светлом вечере» семья художников Леонид Эппле и Ольга Волгина-Эппле были с нами в этой студии. И также Анна Леонтьева и я, Константин Мацан. До свидания.
А. Леонтьева
— До свидания.
Л. Эппле, О. Волгина-Эппле
— До свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер