У нас в гостях был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала Naslednick.online протоиерей Максим Первозванский.
Накануне особого церковного дня поминовения усопших — Радоницы — мы говорили о том, почему важно молиться за умерших близких и как это правильно делать.
Ведущий: Александр Ананьев
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- Добрый вечер, дорогие друзья!
Христос Воскресе! Здравствуйте! С Праздником!
Это – «Светлый вечер». Меня зовут Александр Ананьев.
Даже спустя… больше года, я считаю себя неофитом, и ещё долгое время буду задавать вопросы – наивные, важные для меня – и искать ответы на эти вопросы.
Огромное счастье, что ко мне снова и снова приходят удивительные собеседники, которые соглашаются дать мне ответы на мои вопросы.
И сегодня у нас в гостях клирик московского храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, удивительный собеседник, протоиерей Максим Первозванский.
О.Максим:
- Христос Воскресе!
А.Ананьев:
- Христос Воскресе, батюшка!
О.Максим:
- Воистину Воскресе!
А.Ананьев:
- Добрый вечер! Сегодня понедельник, восемь часов вечера, восьмой день после Пасхи, и вот… я-то был уверен, до программы, что завтра начинается большой праздник Радоницы, и вот, до программы, Вы сказали, что он начинается, как раз, вот в эти часы – вечером в понедельник.
О.Максим:
- Ну… у нас есть некоторая… такая… двойственная временно-календарная система.
Церковное Богослужение, вообще – то, как мы служим в храмах, по сути дела, мы это делаем по византийскому времени, которое начинается с вечера. Поэтому, Воскресная всенощная у нас – в субботу вечером, а Богослужение Радоницы начинается в понедельник вечером.
А.Ананьев:
- Ну, то есть, поэтому вот и Пасха… там… начинается… в Субботу вечером.
О.Максим:
- Да-да-да… мы всегда начинаем… как бы… накануне. Собственно, в праздник мы въезжаем не с момента, когда уже солнышко встало, а, по сути дела, с момента заката солнца предыдущего дня.
А.Ананьев:
- Готовясь с к нашей беседе, я осознал, что… ну… во-первых, я не знал, по неофитству просто… я, вот, практически, первый годовой круг прохожу сейчас, и, вот, сейчас у меня, фактически, первая Радоница наступает – я не знал о ней, скажу честно. Но я, с удивлением, выяснил, что очень многие не знают о том, что такое Радоница, когда она отмечается, почему она отмечается именно на 9 день, после Пасхи.
И я начну с очень простого вопроса: Батюшка, скажите, пожалуйста, что такое Радоница?
О.Максим:
- Ну… вообще, вот… я, пока Вы говорили, я, внутри себя, сидел и думал, насколько мне… так вот… не согласиться с Вами. Потому, что Вы употребляли такие слова, как «большой праздник», и так далее.
На самом деле, в церковном календаре какого-то большого, серьёзного места вот этот день – не занимает. Связано это, в общем… собственно, из-за чего он, вообще, выделен в отдельный день?
Связано это с тем, что, в течение Страстной недели, и в течение недели Светлой – то есть, по сути дела, двух недель – Церковь, фактически, не поминала усопших. То есть, даже если человек вот только что умер, его отпевали, и не совершали поминовения ни третьего дня, ни девятого, ни сорокового, если они попадали на этот период – от Входа Господня в Иерусалим до Фоминой недели, то есть, до вчерашнего дня. Две недели…
А.Ананьев:
- То есть, это особенность Светлой седмицы…
О.Максим:
- … и Страстной. Страстной и Светлой недель – усопшие не поминаются. Да, и год если попадает памяти – даже сама дата если попадает на какой-то день, не устраивается ни… даже в церкви… Вы, конечно, можете написать записку, но панихиду Вы не сможете заказать.
И вот, собственно, начиная со вторника – ну, вот, с сегодняшнего дня, с понедельника вечера – возобновляется поминовение усопших.
Вот, собственно, и всё. Сколько вот этого вот накопилось, что называется, то постепенно… И, благодаря какому-то народному благочестию, и много ещё чему, этому дню стал придаваться какой-то прямо совсем особый смысл.
Ну, и, кроме того, опять-таки, ещё есть один момент. В советское время утвердилась такая традиция – ездить на кладбище в Вербное Воскресенье или в сам день Пасхи, и всегда священнослужители, на всех амвонах, площадках говорили: «Ребята, не надо! В эти дня вообще нет поминовения! Будет Радоница – поезжайте на Радоницу!» – и, ещё раз хочу сказать, что – да, несмотря на то, что в церковном календаре этот день не занимает того места, как, например, мясопустная родительская суббота перед постом, или Троицкая родительская суббота перед Троицей, всё равно, это – день вот такого, особого, поминовения усопших – весеннего, Пасхального поминовения.
А.Ананьев:
- Я даже не обращал внимания на это раньше, а сейчас я понимаю, что именно на Пасху сотрудники ГИБДД перекрывают улицу вдоль Ваганьковского кладбища – потому, что многие стремятся именно на Пасху на кладбище…
О.Максим:
- Ну, связано… да… это с тем, что в храм, по сути дела, люди не ходили, а своё какое-то религиозное отношение к жизни и смерти – о чём, собственно, Пасха и есть – хотели выразить, и вот – возникла эта, чисто советская, традиция посещения кладбищ на Пасху.
А.Ананьев:
- Батюшка, это – праздник?
О.Максим:
- Ну… если в Церкви – всегда праздник, когда мы что-то вспоминаем, то – да.
А.Ананьев:
- Почему я спрашиваю – ведь, это удивительно! Наши мысли об ушедших, об усопших – это же всегда – грусть, это всегда – печаль, и слово «праздник» с этим как-то не вяжется…
О.Максим:
- Ну… во-первых, всё-таки, почему я оговорился, что каждый день в Церкви – праздник… Праздник, во-первых, это не всегда прямо вот – какая-то радость-радость, ну, и, во-вторых, всё-таки, такое вот, нецерковное, отношение к умершим – оно разительнейшим образом отличается от правильного церковного отношения к усопшим.
Напомню вам, что отпевание в Церкви покойника совершается не в траурных, чёрных, великопостных ризах, а совершается – в белом. Даже если идёт пост, и обычное Богослужение всё совершается в тёмном, на отпевание священник надевает белую ризу – такую же, как на Крещение.
Самое пронзительное песнопение: «… надгробное рыдание творяще песнь: Аллилуия!» – то есть, «Аллилуия» – «Слава Богу!», «Бог идёт!», «Хвалите Бога!»
То есть, христианство – оно реально преобразует нашу скорбь в радость о том, что человек отошёл к Богу, что он закончил этот земной путь. А скорбь – она ведь… знаете… ещё у Гомера есть замечательное место. Когда идёт погребение Патрокла, друга Ахиллеса, там девы рыдают о Патрокле. И Гомер замечает, что они рыдали, скорее, о себе, а не о Патрокле.
А.Ананьев:
- Очень верное замечание…
О.Максим:
- То есть, вот это важно, что мы, в большинстве случаев, когда мы плачем, когда мы грустим – мы грустим о себе. И это, вот… Церковь нас, как раз, призывает: «Ты пока… вот… немножко ты успокойся – ты что про себя-то думаешь? Ну, понятно, что если – вдовы, сироты, и всё остальное, а так – всё-таки, человек пошёл к Богу, он закончил свой земной путь». Это, одновременно, скорбь о разлуке, и это, одновременно, радость о нём.
А.Ананьев:
- Вот, как раз, недавно, с супругой, посмотрели потрясающий – очень пронзительный, и, при этом, светлый фильм о Ван Гоге, с Серебряковым… я не знаю, удалось Вам его посмотреть…
О.Максим:
- Я не посмотрел.
А.Ананьев:
- Вот, прямо – рекомендуем, Вы получите огромное удовольствие. И одна из тем там – это, как раз, неизбывная обида на того, кто нас покинул. Мы часто просто не можем простить ему это! И затаиваем внутри такую обиду, которая и нас разрушает, и…
О.Максим:
- Да. А Радоница – это ещё ведь, всё-таки, надо понимать, что это не праздник поминовения какого-то конкретного усопшего – это, вообще, поминовение наших усопших сродников.
Напомню, Родуницы – это, вообще, чисто славянско-языческое такое понятие… род…
А.Ананьев:
- «Родуницы», Вы сказали?
О.Максим:
- Родуницы. И часто пишут… если сейчас, по-русски, Радоница, а, вообще-то говорили «Радуница».
А.Ананьев:
- Признаться, задумываясь об этимологии этого слова, я, как раз, был склонен полагать, что оно, парадоксальным образом, имеет отношение к «радости».
О.Максим:
- И к радости, но, всё-таки – к роду.
А.Ананьев:
- Всё-таки, к роду?
О.Максим:
- Всё-таки, к роду. То есть, мы вспоминаем наших родных, усопших от века. И это даже не конкретное воспоминание – ещё раз говорю – конкретного ушедшего человека, а это такой вот… как бы… «родительский» день. Почему и называется… те же субботы называются «родительскими».
Мы, отпраздновав Пасху, отгуляв всю Светлую неделю, мы, всё-таки, обращаемся мыслями теперь к тем, кто сейчас не с нами, и вот этот день… В современной традиции – это, действительно, день, когда, по сути дела… ну, если не говорить про совсем южные районы… впервые посещают кладбище, после зимних снегопадов, когда там что-то надо поправить, покрасить, принести цветы, убраться – то есть, это ещё и такой, как бы, «кладбищенский» день, получается.
А.Ананьев:
- Как… раз уж у нас зашёл разговор… правильно провести этот день?
О.Максим:
- В идеале, если… прям вот… Вы не идёте во вторник на работу, завтра…
А.Ананьев:
- Начать с Богослужения.
О.Максим:
- … то начать с Богослужения, конечно.
Можно… если уж вы совсем церковные люди, то тогда, наверное, и мои советы вам не нужны… но, всё-таки, можно пойти в понедельник вечером на службу – раз, по окончании вечернего Богослужения служится, впервые после Пасхи, заупокойная лития краткая. На следующий день – Литургия, панихида, и, после этого, в идеале, опять-таки – посетить кладбище.
Я знаю очень многих моих знакомых священнослужителей, которые не обязательно служат на кладбище, но как-то привязаны – или в сельской местности, или ещё где-то – и они всегда посещают в этот день кладбище тоже. Поэтому, если вы приедете на кладбище, даже если там нет храма, с большой степенью вероятности, вы найдёте там священника, который на могилке ваших родных или знаемых может отслужить краткую панихиду.
А.Ананьев:
- Знакомый батюшка – у себя в социальных сетях – каялся по поводу того, что: «Если я во вторник, вот в этот, превышаю скорость – поверьте, это не от дурного воспитания и желания нарушить закон – мне просто очень надо успеть во много разных мест сразу!»
О.Максим:
- Да, да…
А.Ананьев:
- Он называет этот праздник, для священника, «Днём уставших ног и большого веселья».
О.Максим:
- Красиво!
А.Ананьев:
- Да…
О.Максим:
- Поэт батюшка…
А.Ананьев:
- Да. А, кстати, что нужно сделать, чтобы… вот… батюшка помог на, собственно, кладбище, на могиле усопшего родственника отслужить панихиду? Надо обратиться к нему с просьбой?
О.Максим:
- Ну… вообще… да. В принципе, опять-таки, если при кладбище есть храм – а наши кладбища, если это не какие-то совсем уж новоделы, да и там сейчас есть часовни – как минимум, часовни, а то и храмы есть, опять-таки – вы посещаете Богослужение, после этого… Ну… всё зависит ещё вот от чего: если там, действительно, очень много народу, священник – один, можно подойти заранее – я бы советовал тогда даже с вечера подойти, если там есть служба. Но, так или иначе, просто обратиться к священнику с просьбой дойти до вашей могилы и отслужить именно на могиле панихиду. Хотя, я не считаю, что это нужно сделать непременно.
То есть, если вы просто помянули вашего усопшего ( или ваших усопших ) в храме, а потом пошли на могилу – уже без священника, то вы не то, чтобы что-то потеряете.
А.Ананьев:
- Неофитский вопрос совершенно. Вот, ты находишься у могилы усопшего родственника, и очень хочется прочитать что-то, особенное… наверное, есть что-то особенное, что надо прочитать? Что… вот… мне лично прочитать?
О.Максим:
- Вы знаете, сейчас во многих молитвословах есть тот самый чин – он называется «Чин литии», или «Чин поминовения усопших», мирянским чином. По сути дела, Вы можете прочитать, практически, всё, кроме… там… небольших возгласов и одной молитвы, которую читает священник.
То есть, всё, что… весь тот чин поминовения усопших вполне можно, если вы умеете, опять-таки, читать, если вы готовы это сделать, а ещё лучше и пропеть, если вы это можете – всё это можно прочитать на могиле. И можно, и нужно.
А.Ананьев:
- Нужно?
О.Максим:
- Да. Ну, если Вы можете. Тут, понимаете, как… как это говорят, что политика – это искусство возможного, так и здесь.
То есть… наверное, мы, вообще, не можем никогда и нигде сделать всё, что нужно. И, поэтому, хорошо бы, чтобы мы, вообще, по любому поводу, и в разных ситуациях, делали хотя бы то, что можем. А уж… что там нужно – это, наверное, вообще, один Бог знает.
А.Ананьев:
- По этому поводу вспоминается рассуждение одного знакомого священника, который говорил, что провели во время какого-то вот этого заседания большого Синода какое-то исследование, и поняли, что если бы Богослужение проводилось по всем, по всем канонам – так, как нужно, оно бы занимало более 24 часов.
О.Максим:
- Ну… насчёт 24 часов – не знаю, но Уставные Богослужения в Престольные праздники где-нибудь на Афоне – они, действительно, длятся… там… 10-11 часов. То есть, это вот, по-настоящему, много.
А.Ананьев:
- По-настоящему, много.
Давайте разберёмся с остальными традициями. В этот день многие несут кулёчки с конфетами, пасхальные яйца, куличики, чтобы почтить память и подарить праздник ещё и тем, кто – усоп. А некоторые ставят стаканы с каким-то алкоголем. Некоторые даже считают своим долгом разделить его с усопшим… как бы правильнее это сказать…
О.Максим:
- Ну, собственно, для того и ставят, да.
А.Ананьев:
- Некоторые даже не просто ставят, а выливают его на надгробный, простите меня, холмик… даже не знаю… неловко вот это всё говорить, фотографию приносят – вот именно специально на этот день.
Где кончается православная традиция, и начинается то, что мы сами себе придумали – понятно, из благих намерений. Потому, что у нас душа болит за этих людей, мы их любим, нам их не хватает – мы хотим какое-то время прожить с ними… вот… такой, полноценной жизнью.
О.Максим:
- Ну… вообще… вот эта традиция трапезы на могилах – она восходит, конечно, к древнейшим традициям тризны. То есть, действительно, тризна – это и есть… такое… совместное с усопшим… ну… не празднование, а вкушение пищи и пития. И… в общем… это, конечно, не правильно.
А.Ананьев:
- Не правильно?
О.Максим:
- Нет. Вообще, вот эти традиции… очень многие традиции при прощании с человеком, когда ставят… там… стакан водки и кладут кусочек чёрного хлеба сверху, или ещё что-нибудь – да, они такие… как бы… пронзительные, они много что, может быть, выражают, но, в общем, к православию это отношения не имеет. Усопший не может разделить с нами пищу. Это… в общем… достаточно конкретно и определённо содержится в православном вероучении. Поэтому, ему от нас это всё – не нужно.
При этом, это вовсе не значит, что вы не можете взять с собою на кладбище какую-то еду, в том числе, и пасхальную. Это не значит, что вы не можете…
Знаете, вот… иногда говорят: «А что делать, когда кулич засох?» – им отвечают: «Ну, покрошите птичкам».
А.Ананьев:
- Ну… это… разве можно…
О.Максим:
- Если вы просто покрошили птичкам где-нибудь, там, рядом с могилой, чтобы птички тут прилетали… но, опять, не для того, чтобы покойному здесь вот сладко лежалось, и птички над ним пели.
Здесь, действительно, как Вы правильно сказали, есть некая грань, когда мы… ну… то есть… есть одна крайность, даже вполне православного восприятия.
Напомню вам, что, допустим, преподобный Нил Сорский, вообще, завещал себя не хоронить, а бросить на дорогу псам. То есть, вот, такое у него было отношение к самому себе и к тому, что ты, собственно, получаешь через погребение. А, с другой стороны, естественно, никто так не поступил по отношению к нему, и мы, выказывая уважение и почтение – что непосредственно к телу усопшего, что к месту его погребения – мы, тем самым… у нас есть вот этот способ выразить любовь к нему.
Знаете, это как вот… то же самое, что с Богом. Бог, ведь, не нуждается ни в каких наших действиях, ни в каких наших приношениях, Он не нуждается в наших поклонах, Он не нуждается в наших молитвах – в этом нуждаемся мы. А что значит – нуждаемся? Нам важно что-то сделать для Него, что-то сделать для Бога.
Поэтому, и для усопших нам хочется что-то сделать. Особенно, вы знаете, это чувство бывает гораздо более острое даже, чем по отношению к Богу – я замечал у людей. Когда человек чувствует вину – что он недолюбил, недоговорил, недозаботился… может быть, проявил какие-то негативные черты своего характера, может быть, был зол, может быть… там… обидел – как это искупить? И вот – хочется что-то сделать. И человек – красит оградку, сажает дерево, и, вот этими действиями… надеясь как-то искупить недостаток своей любви, как ему кажется, которую он проявлял при жизни.
То же самое бывает, например, когда… это уже совсем из другой темы… допустим, женщина, сделавшая аборт, пытается понять, каким образом ей, хоть как-то, загладить свою вину, и ей говорят: «Ну… ты вот… там… помоги детям из Детского дома. Ты недодала своему ребёнку – ты вот так с ним поступила, но хоть другим детям, которые нуждаются, у которых нет мамы – что-то для них сделай».
Так и здесь – мы пытаемся хоть что-то сделать для наших усопших, и, поэтому, один из важных очень моментов – это, всё-таки, тоже – раздача милостыни. То есть – делать что-то для живых, в память об усопшем. Вот, такая благочестивая традиция.
Поэтому, конечно, на Радоницу нищие стекаются – и к храмам, и к кладбищам, чтобы как-то что-то себе… тоже… поиметь.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- Вы слушаете «Светлый вечер». Мы продолжаем разговор с протоиереем Максимом Первозванским о начинающейся – вот, как раз, в эти часы, в эти минуты – Радонице.
Батюшка, в одном из разговоров, я обратил внимание на довольно неожиданное для меня… даже не высказывание, не мнение… а факт: следить за опрятностью могилы усопшего нужно не столько из эстетических соображений, и не столько из уважения к усопшему, сколько… вот, здесь я ступаю на очень опасную дорожку – потому, что я даже не знаю, как правильно сформулировать… сколько потому, что это конкретное место будет местом воскрешения грядущего, из мёртвых, нашего родственника. Поэтому, оно должно быть в порядке. Поэтому – Распятие должно быть в порядке на этой могиле, поэтому она должна быть чистой, прибранной – потому, что мы не знаем, когда это произойдёт. Правильно ли я это понял?
О.Максим:
- Я неоднократно тоже встречал эту мысль, и впервые я, на самом деле, не так давно об этом задумался, в связи с погребениями в Иерусалиме на горе Елеонской – определённым образом, чтобы, погребённые там, первыми увидели явившегося Господа, первыми встали пред Его Лицо…
Вы знаете… я, к сожалению… я надеюсь, наши радиослушатели не побьют меня камнями за то, что я сейчас скажу… я, всё-таки… такой… скептик в этих вопросах. И я понимаю, что… вот… где находится могила ваших родителей, вы, скорее всего, знаете, и даже – где находится могила ваших дедушек и бабушек, вы, скорее всего, знаете. Очень может быть, хотя уже маловероятно, вы знаете, где похоронены ваши прадедушки и прабабушки. А вот где похоронены ваши предки, жившие в XVII веке, я уже не говорю про VII, или V – вы не знаете точно, если вы не принадлежите к роду Рюриковичей – и то, в этой ситуации, вы, скорее всего, знаете могилу кого-то одного из ваших предков.
Знаете, мне как-то прислали такую картинку по интернету, где от человека вниз ведут две стрелочки к маме и папе, а от мамы и папы – ещё две стрелочки вниз… то есть, не родословное древо, а именно вот – от человека вниз, постоянно раздваивающаяся, в каждой точке, в каждом поколении… такая… «галочка». И получается такая красивая «птичка», и я вдруг, с удивлением, ужасом и трепетом увидел, что… там… допустим… пять поколений назад, у меня было… там… сотни предков, из которых я сейчас состою. И, конечно, я не могу, не имею возможности ни следить за их могилами… и, скорее всего, и никто уже не знает, где они находятся.
Если мы вот таким образом, всё-таки, ту мысль, которую Вы высказали, прямо продолжим – что для тех, у кого могилки будут в правильном состоянии и в опрятности и так далее, то у них будет вот – один вариант их воскрешения, а для тех, кто забыт, и – неизвестно что, и где – у тех будет другой вариант… то тогда мы к каким-то… вообще… очень странным выводам можем прийти, и, мне кажется, это – не совсем верно. И не нужно над этим вот так прямо зацикливаться.
Хотя, да – символизм в этом есть. Мы хороним человека определённым образом, в определённую сторону головой, в определённую сторону – ногами, в ногах ставим Распятие, чтобы человек восстав… ну… и так далее. Этот символизм – присутствует. Но это, всего лишь, мне кажется… вот, опять-таки, да не побьют меня камнями… это, всего лишь, символизм.
Ну, и, кроме того… вот… знаете… в песнопениях родительских суббот – особенно двух – которая была перед Великим постом, и которая будет перед Троицей – там потрясающий по силе канон об усопших, который, к сожалению, в наших храмах, часто сокращают и не читают полностью, или читают так, что и никто… в общем… даже и особенного внимания не обращает на то, что там читается. А если послушать его внимательно, там перечисляются, по сути дела, все варианты умерщвления человека, которые он может испытать – и за каждого из них мы молимся: «Помяни, Господи, и затоптанных конями, помяни, Господи, и кого плитой придавило, помяни, Господи, и кто в море утонул, помяни, Господи, и кого звери растерзали… и всех воскреси в последний день, и сделай так, чтобы они встали перед Тобой». Вот – это есть, поэтому, мне кажется, тут… вот… кроме символизма… могилы не надо… вот, прям уж… совсем… так к этому относиться.
А.Ананьев:
- Я очень рад, что Вы заговорили о вот этих канонах, молитвах за тех, кто усоп. Зачем им наши молитвы?
Я поясню свой вопрос. Мои рассуждения таковы: вот, у нас есть земная жизнь, за нашу земную жизнь только от нас зависит, насколько мы впустим Господа в своё сердце, насколько мы к Нему приблизимся, и подготовим себя к встрече с Ним. И вот, заканчивается наш земной путь, мы предстаём перед Господом, и несём всю полноту ответственности за всё то, что мы сделали…
О.Максим:
- Во-первых, не только от нас зависит, как мы пройдём этот земной путь. Это зависит от множества людей, который мы встретим в этой жизни, и тех, кого мы не встретим в этой жизни.
Поэтому, начиная просто уж от совсем очевидных вещей – от наших родителей зависит наш земной путь, от наших учителей, от наших наставников, от наших друзей. Даже если мы уже взрослые и совсем самостоятельные люди, всё равно, к нам относятся слова «с преподобным преподобен будеши… а с нечестивым – развратишися».
А.Ананьев:
- Но разве это не наш выбор – с кем мы…
О.Максим:
- Далеко не всегда. Я, например, может, хотел бы родиться в Китае, и девочкой, в XV веке, но у меня как-то… знаете… не получилось. И, больше того, у меня ещё много чего не получилось. И сейчас уже мы с вами находимся на таком интересном этапе, когда… я как-то читал одно, достаточно серьёзное, исследование, показывающее, что, вообще, собственно, мы мало чего в этой жизни выбираем. У нас постоянно есть иллюзия выбора… ну… на таком примере… меня очень тогда это впечатлило… можно, я такое маленькое отступление…
А.Ананьев:
- Да с радостью, с радость…
О.Максим:
- Понимаете, мы думаем, что мы выбрали ту девочку в классе, в которую нам влюбиться – на самом деле, нам и не могло понравиться… значит, там… две трети девочек нам и не могли понравиться, из оставшихся пяти – четырём не нравимся мы, а вот ту, единственную, которая… вот… некая взаимная симпатия возникла, типа, мы и выбрали. На самом деле, ничего мы не выбирали – потому, что по-другому и не могло быть. И вот так – почти со всем в нашей жизни.
То есть, конечно, мы делаем какие-то выборы, конечно, мы за них отвечаем, но мы вплетены в эту глобальную единую ткань, этот удивительный ковёр красивый, который мы, все вместе, всем человечеством… значит… сплетаем. И… вот… мы живём здесь, в России, а там – наши братья выбрали Президента, где-нибудь в другой стране…
А.Ананьев:
- В Венесуэле, например…
О.Максим:
- …поближе где-нибудь, или посерьёзней… и это – что, никак не повлияет на мою дальнейшую жизнь? Да ещё как повлияет! Поэтому… и новые выборы, которые мне придётся делать – в смысле, в своей жизни, и много чего ещё.
Но это вот, всё-таки, я… простите… придрался к Вашим словам по поводу того, что только от нас зависит – очень много от чего зависит.
А.Ананьев:
- Батюшка, это – чистое неофитство! «Всё зависит только от меня…»
О.Максим:
- Есть такая потрясающая поговорка… только, опять, сразу меня не бейте… говорят, что если ты банк не грабил – значит, возможности не было, а если жене не изменял – плохо предлагали.
Ну, простите за такую, на грани фола… шутку, но, на самом деле, фактически, в зависимости от того, в какой среде мы находимся, какие люди нас окружают, какой заряд мы получили, что было сформировано другими людьми в нас, что мы сформировали в себе – да – сами, но при определённых благоприятных, или неблагоприятных, обстоятельствах – то есть, тут масса сложнейших взаимосвязей, которые мы совершенно не можем учесть.
И самое удивительное, что эти все связи и взаимосвязи – они продолжают жить и после смерти человека. Человек уже ушёл, его нету, но живут его дела, живут его родные, близкие, друзья – и всё это никуда не делось. Последствия его жизни – продолжаются. И, именно поэтому, до конца этого мира Господь не произносит Своего окончательного…
А.Ананьев:
- В каком-то смысле, его земная жизнь продолжается – в памяти, в его…
О.Максим:
- В делах просто, да… ну, вот… знаете…
А.Ананьев:
- … делах, в стихах, в песнях, в картинах…
О.Максим:
- Да просто даже – в людях, которые живут, продолжают жить свою жизнь под его воздействием.
Значит… вот… женщина думала, не сделать ли ей аборт – не сделала, и её ребёнок родился, она сумела его воспитать. Или, наоборот, она его воспитала так-то… или ещё что-то… то есть, вот… это всё…
Вот, я уже говорил, что – да, мы не помним, мы не знаем, допустим, ни имён, ни мест погребения наших предков, живших… там… в XVIII или XVII веке – не то, что раньше, но мы – такие, как мы сейчас, в том числе и потому, что они жили так, как они жили.
А.Ананьев:
- Вот, я знал, что если в гости к нам придёт протоиерей Максим Первозванский, разговор будет гораздо глубже, чем «можно или нельзя приносить конфеты на могилу».
Мы вернёмся в студию ровно через минуту.
Это – «Светлый вечер», я – Александр Ананьев, вы слушаете радио «Вера».
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- Вы слушаете радио «Вера», меня зовут Александр Ананьев, и я продолжаю разговор с удивительным собеседником – глубоким, интересным, живым – Максимом Первозванским, протоиереем, клириком московского храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе.
Ещё раз, добрый вечер, отец Максим!
О.Максим:
- Христос Воскресе!
А.Ананьев:
- Христос Воскресе!
И поводом для нашего разговора стала предстоящая – наступившая уже вот в эти минуты – Радоница, и сегодня я, на правах неофита, хочу, всё-таки, получить ответы на вопрос о наших взаимоотношениях, о нашей взаимопомощи – а речь идёт именно о взаимопомощи – с умершими, о нашем общении с умершими, молитвенном общении с умершими.
Вы сейчас… я просто хочу вернуться на пару минут назад… Вы сейчас сказали о том, что мы слишком переоцениваем возможности своего выбора. А как же то, что в основе, вообще, православия, лежит свобода – абсолютная свобода человека в выборе, свобода, данная нам Господом? Именно от нас зависит – грешить нам, или не грешить, украсть, или не украсть, идти в храм на Литургию, или не идти – Он дал нам эту свободу, и внимательно смотрит, как мы этой свободой распорядимся. Разве не это является основой всего?
О.Максим:
- Ну… а вот то, как Вы это описали… вот, знаете, как говорят… я в молодости был физиком, и у нас там была такая шутка: «сферический конь в вакууме» – это уже даже мемом стало, по-моему… и не для физиков, а…
А.Ананьев:
- Абсолютно, да, да, да… исключительные идеальные условия…
О.Максим:
- Да. Такого не бывает. У нас, конечно, есть – где-то очень глубоко, где-то, в некоей точке, где мы, действительно, делаем выбор, и именно поэтому – да, мы отвечаем за то, как мы живём. Но где… почему мы не можем судить других? Почему сказано: «Не судите, да не судимы будете»? И почему мы… тоже есть такая вот… такой афоризм, что если мы, всё-таки, попадём в Рай, то мы там удивимся больше всего тому, что мы не увидим там, кого ожидали увидеть, и увидим – кого совсем не ожидали.
Потому, что, действительно, особенности жизни, и вот всех этих взаимосвязей, которые мы видим, происходящие с другими людьми – они совершенно могут не соответствовать тому, что там есть на самом деле.
Поэтому – да, мы отвечаем за наш выбор, но условия, в которых мы этот выбор делаем – они настолько могут быть различными, настолько неочевидными, невидимыми постороннему взгляду – и даже самому человеку, он может совершенно неадекватно оценивать ситуацию, в которой он делает выбор, но он его делает.
А.Ананьев:
- Мне не приходило в голову, что установка «не судить» других – она уходит корнями именно вот в Ваши эти размышления.
О.Максим:
- Ну, мне… когда я был молодым, у меня был такой пример – он сейчас мне кажется уже не очень красивым, хотя могу его привести.
Вот, Вы идёте по улице, и видите, что один человек бьёт другого ногами по лицу больно.
А.Ананьев:
- Ужас какой…
О.Максим:
- Вот, что Вы можете заключить об этом человеке? Да, ничего, по сути дела, не можете! Может быть, это такой интеллигент, который, вообще никогда мухи не обидел, а тут он так вот разгневался, пал, и вот, впервые в жизни, вот это… то есть, это для него – падение, что он таким образом поступает. А, может быть, это, наоборот, уголовник, вот, убийца, рецидивист, который всегда убивал в таких ситуациях, а здесь, из последних сил, сдерживается, и он его не убьёт, а всего лишь больно побьёт.
А мы видим одну картинку – один человек бьёт другого. И нам не надо даже задумываться над этим, а нужно пойти и попытаться вот это всё прекратить…
А.Ананьев:
- Конечно, прекратить, потому, что человека бить не надо…
О.Максим:
- Да, но… опять – не судить о том, что там… какова мера… там… вины кого-то, что там произошло, как там… как они докатились до жизни такой. Поэтому, конечно… не можем мы ничего здесь сказать по поводу…
А по поводу общения, всё-таки, и взаимопомощи, с усопшими…
А.Ананьев:
- Да, зачем мы за них молимся? И молятся ли они за нас, и, если молятся, то тоже – зачем? И – как?
О.Максим:
- Мы с вами до перерыва, до паузы, мне кажется, уже говорили немножко о том, что жизнь человека – не личное его бытие в этом мире, здесь, с нами ( не с Богом, а здесь ), а… вот… его жизнь – как… то, что происходит, благодаря его жизни – прости, такая тавтология получается – продолжается. И продолжаться она будет до конца света. Даже – до того момента, когда… и после, когда все о нём забудут, когда никто не будет знать, что жил такой Максим Первозванский, когда исчезнет интернет, и всё… весь кэш окажется где-то там… то есть, всего этого не будет. И, всё равно, последствия моей жизни будут продолжаться до самого конца этого мира.
И, поэтому, конечно, если те люди, которые после моей смерти будут меня помнить ( так же, как и каждого из нас ) и за меня молиться – это будет влиять… это тоже будет следствие моей же жизни, которая будет продолжать влиять на мою посмертную судьбу.
Не то, что надо вот… «злого Бога» упросить, чтобы Он был «подобрее» ко мне – вот этого точно нету. Бог и так, по отношению к нам, проявляет максимальную любовь, которую мы даже и вообразить себе не можем. Но этими молитвами мы реально можем повлиять на этот мир, и, как следствие, и на нашу посмертную судьбу.
А.Ананьев:
- Однако, тем не менее, кого-то мы можем указывать в записках, которые мы пишем в храме перед Литургией, кого-то – не можем. Что даёт нашим усопшим друзьям, знакомым, дорогим нам людям, родственникам то, что мы их указываем в записке, и почему кого-то нельзя указывать?
Допустим, был у меня дорогой мне друг – я даже не знаю, крещён он или нет, и предполагаю, что с тем именем, под которым я его знал, его и не могли крестить. Видимо, при Крещении, если оно было, ему дали другое имя, и я его не знаю – вот, с ним что делать? А душа болит, и я тоже хочу его указать. Зачем мы это делаем? Что это даёт усопшим?
О.Максим:
- Ну… здесь важно… знаете, как… вот…
Мы, когда пошли вширь… я имею в виду – мы, христиане, когда пошли вширь, мы, всё больше и больше, вынуждены говорить, что мы – за всё хорошее, и против всего плохого. И здесь мы, к сожалению, чем дальше мы вот по этому пути расширения… такого… экстенсивного, без усвоения сути, идём, тем более мы, действительно, размываем и наше вероучение, размываем наше представление о добре и зле, и о жизни, и о смерти. И здесь, в какой-то момент, нам нужно остановиться… так, головой потрясти немножечко, и понять, о чём, всё-таки христианство говорит. Что христианство – это не просто «за всё хорошее, против всего плохого».
Знаете, как-то отцу Дмитрию Смирнову, давным-давно, был задан такой вопрос: «А будут ли хорошие люди в Царствии Небесном?» Вот, просто – хорошие люди. И, знаете, как он удивительно ответил? Понятно, что это, всего лишь, афоризм, не исчерпывающий все темы, но я, как-то, запомнил. Он сказал: «Знаете, хорошие люди – они попадают на доску почёта. А в Царствие Небесное попадают кающиеся грешники».
А.Ананьев:
- Прекрасно!
О.Максим:
- Ещё раз говорю, я понимаю, что это, всего лишь, некий афоризм. Нам хочется, конечно, нам очень хочется, чтобы все люди, которые достойны того, чтобы попасть на доску почёта, попали ещё и в Царствие Небесное! Неважно, были они верующими, неверующими, ходили они в храм, или не ходили, были они крещёные или некрещёные – это хорошее чувство. Это нормальные, правильные чувства, вообще. Вообще, мы хотим добра тем, кого мы любим, а особенно тем, кто уже закончили этот свой земной путь. И, в этом отношении, никто и никогда не может помешать вам молиться за тех людей, которых вы любите. Это вот – очень важный момент. И, больше того, не только не может помешать вам молиться, а это – ваша прямая обязанность. Если есть человек, которого вы любите, и за которого вы переживаете, закончивший свой земной путь, то вы призваны и должны за него молиться – особенно, если за него больше и помолиться-то некому.
А.Ананьев:
- За-чем? Что ему это даёт?
О.Максим:
- Любовь. Это даёт любовь. Бог есть Любовь. И молитва – это возношение ума и сердца к Богу. Собственно, за грань жизни и смерти проходит только любовь. И молитва – это воплощённая – в словах ли, в делах, и, действительно, в нашем возношении ума и сердца к Богу – любовь. Она проходит за грань жизни и смерти, и оказывается важной и значимой.
Дальше это всё может быть выражено в каких-то символических действиях… в смысле – образах, которыми… там… наполнено Церковное Предание. Знаете, вот… очень много всяких таких описаний того, что там происходит, когда за человека молятся, что даже за тех, кто в аду… там… может прилететь Ангел Господень…
А.Ананьев:
- А откуда эти описания берутся? Откуда, вообще, можно это знать, чтобы рассказать или написать?
О.Максим:
- Вы знаете, я вот… я уже не молодой человек, и не неофит. И я могу высказать своё, собственное, представление, которое, очень может быть, опять-таки, не все разделят, и не всем понравится.
Когда я всё это читал, будучи молодым неофитом, я почти не делал разницы между всеми этими представлениями – и Символом веры, и словами Иисуса, содержащимися в Евангелии – у меня всё это было неким вот… общецерковным представлением.
А потом мне попалась, ещё, помню, в 90-е годы, книжечка Юлии Вознесенской «Мои посмертные приключения». А ещё позже я прочитал книжку протоиерея Дмитрия Торика «Димон» – совершенно замечательная книжка, которая, безусловно, является просто художественной литературой. Но художественной литературой, вот так вот – укоренённой в православной традиции и понимании того, что происходит с душой после смерти.
Будет ли книга «Димон» читаться через 500 лет так же, как «Мытарства блаженной Феодоры», например, которую мы читаем сейчас, как некоторую часть православного… я уверен, что – да. Это, примерно, одно и то же.
Мы прекрасно знаем ( и это – факт ), что очень многие вещи, которыми полны – что жития святых, что какие-то благочестивые писания, патерики, или ещё что-нибудь – это некая художественная форма, в основании которой лежат действительные факты, лежит действительная жизнь того или иного человека, лежат какие-то его реальные высказывания.
Но… вот… у нас есть Евангелие. Есть там эпизод, например, касаемый Благовещения – что сказал Ангел Деве Марии, что Она ему ответила – это описано там… тремя фразами. А есть – канон, который читается на Богослужении Благовещения, который – весь канон – построен, как диалог Архангела и Богородицы. И там даже припев необычный: «Богородице рече», «Архангел возопи». Все 9 песней канона – это что? Это, прямо вот, точная запись их разговора? Нет, это некая художественная форма, которая является развитием тех двух фраз, которыми обменялись Архангел Гавриил и Пресвятая Дева Мария. И вот этого у нас в Церкви – много. И это – хорошо. Но просто нужно понимать, что догматическая ценность этих всех вещей – она достаточно условна. Это очень душеполезное чтение – иногда. Только нужно знать – когда, с кем, сколько, и так далее.
Поэтому, я бы не абсолютизировал эти вещи просто, и тогда всё будет на своих местах.
Я вот всем рекомендую читать «Димона». Вот, правда! Это – замечательная книга…
А.Ананьев:
- Вот, я записал… я обязательно прочитаю…
О.Максим:
- Просто шикарная книга, где, по сути дела, посмертная судьба человека интерпретируется в реалиях посещения большого торгового центра. Очень понятно современному человеку.
А.Ананьев:
- Вот, я сейчас слушал Вас, и вспомнил размышления одной моей очень мудрой, удивительной знакомой. Она говорила: «Знаешь, Сашка! Мне кажется, что рай и ад – это одно и то же место. Весь вопрос – в нашем к этому отношении». Я спросил: «Как это, вообще, понимать?» Она говорит: «Ну, как бы тебе это объяснить… Представь себе… ну, вот, что ты любишь? Музыку любишь? Представь себе…
Лучший на свете оркестр, во главе с лучшим на свете дирижёром… кто у нас, там, ты считаешь… Теодора Курентзиса лучшим? Вот, представь: Теодор Курентзис, первые скрипки всех мировых оркестров ( в составе там – все оркестры ), самый огромный в мире хор, и они играют… что ты больше всего любишь?... «Реквием» Верди?... вот, они играют «Реквием» Верди. И представь себе, что этот концерт длится Вечность. А ты – в зале.
Так вот, если ты любишь музыку, и вот этого дирижёра, и разбираешься в этом произведении – да ты будешь получать вечное наслаждение от этого!
А теперь представь, что ты не разбираешься в симфонической музыке…»
О.Максим:
- Помните частушку: «В филармонии была, слушала Бетховена…» – и дальше – неприличное окончание.
А.Ананьев:
- Ну, да, да… «… Да ты же будешь вечно мучиться на этом концерте!» И я почему-то вспомнил сейчас вот этот её образ, он у меня глубоко внутри засел, и он кажется… ну… если не точным, то близким…
О.Максим:
- Он очень точный! Он очень точный, и, больше того, он прямо укоренён в Священном Писании и в учении Церкви. Когда после Второго Пришествия и Страшного Суда… в Священном Писании написано, что Бог будет всё во всём.
То есть, если ветхозаветный ад, условно говоря – я сейчас вот такими, простыми, схемками оперирую – это место, где нет Бога, и поэтому этот ад оказался разрушен, когда Бог туда спустился – в Великую Субботу спустился в ад, и ад просто перестал быть адом. Нам даже не обязательно говорить теперь, что он был «разрушен». Просто, если ад – это место, где нет Бога, и туда спускается Бог, это место перестаёт быть адом, то, например, Исаак Сирин говорил, что грешники в аду мучаются огнём Божественной любви.
То есть, то, что Вы сейчас сказали…
А.Ананьев:
- То есть, там нет, в буквальном смысле, сковородок с шипящим маслом…
О.Максим:
- Да, да, да… это… вообще, мы не можем себе представить это место в наших земных терминах. Точнее, даже не место, а, всё-таки, мы должны говорить об аде как о состоянии.
Апостол Павел про рай, куда он был восхищен, сказал следующие слова: «… око не видело, и ухо не слышало, и на сердце человеку не приходило, что уготовил Господь любящим Его». И он засвидетельствовал, что слышал там «неизреченные глаголы, которые невозможно человеческим языком передать» – то есть, те слова… то, что он там видел, то, что он там слышал, то, что он испытал, он не смог… даже непосредственно испытав, пережив этот опыт, нам передать словами. То же самое касается ада.
Поэтому, конечно, это, всего лишь, образы, чтобы у людей хоть какое-то представление, хоть на каком-то уровне, возникало.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- Вы слушаете «Светлый вечер».
Мы продолжаем разговор с протоиереем Максимом Первозванским о нашем взаимообщении, молитвенном общении, взаимопомощи с усопшими. Напомню, темой нашего разговора стало то, что вот сейчас начинается Радоница.
Если мы, батюшка, можем помочь усопшим своей любовью, отправляя её, сообщая им о нашей любви снова и снова в наших молитвах, в наших записках, то получается, что, теоретически, мы можем им и каким-то образом навредить? Как не навредить им? Если это, вообще, возможно.
О.Максим:
- Ну, вообще… знаете… тема такая… действительно, очень важная. Нам надо с вами не забыть про записки. Потому, что, когда я говорил, что мы должны молиться, я говорил про индивидуальную молитву.
Тему церковных записок Вы затронули, и, кажется, нам надо будет к ней обязательно вернуться. А сейчас я отвечу…
А.Ананьев:
- Я думаю, что ей надо отдельную программу посвящать, потому, что… да… это…
О.Максим:
- Может быть. А сейчас я Вам попытаюсь ответить по поводу «не навредить».
Вы знаете, у меня был один предок, известный московский священник. И у него был сын, который, ни много, ни мало, занимался, в той же самой Москве, созданием масонской ложи. За что был, соответствующим образом, наказан, и там… я почему сейчас об этом рассказываю… потому, что в соответствующем вердикте было сказано, что «ради заслуг отца, наказание сыну должно быть более щадящим». И наоборот бывает – когда… вот, я совсем недавно беседовал по поводу того, насколько священник, у которого у самого не сложилась, например, семейная жизнь, может выступать учителем семейной жизни других, насколько человек, который сам что-то не сделал, является авторитетом для того, чтобы учить других. Мы связаны в обе стороны. Это очень важно понимать, что – да, наши дети, если мы ведём достойную жизнь, они получают не только высочайшее, с точки зрения… там… августейшее какое-то помилование, но и, безусловно, Бог пытается смотреть на них по-другому. Но – и наоборот. Если наши дети оказываются недостойными, если мы ведём жизнь какую-то недостойную, то, в общем, наши предки за это… не то, что юридически отвечают… Понимаете, для меня это такой образ дерева… вообще, вот… человек – он какой-то кусочек, какая-то веточка, какой-то листик на большом дереве всего человечества, и, конечно, своего рода. И вот, токи – соки, кровеносные сосуды – они по этому дереву текут в обе стороны, и со смертью это течение не прекращается.
Как положительные, так и отрицательные последствия нашей жизни проявляются в наших детях. Не случайно иногда говорят, что если вам удастся, среди ваших детей, воспитать хоть одного монаха, то он – понятно, что это тоже такой афоризм – вымолит весь ваш род… там… до пятого колена. И, наоборот, если среди ваших детей окажется какой-нибудь каин, то все остальные ваши труды – Господь, как бы, и не посмотрит на них.
Но, опять… вот это вот… тут очень важно понимать, что… знаете… часто люди каются и говорят: «Я воспитала непутёвого сына». Стой, стой, стой, стой… ты что – владычица морская? Что, в твоих руках находятся ключи жизни и смерти человека? Ты что, хочешь сказать, что ты полностью определяешь судьбу своего ребёнка? Или, что твоя собственная судьба полностью определена жизнью и воспитанием твоих родителей? Так, это мы решим, что тогда – всё, Адам и Ева во всём виноваты, а мы тут просто, к сожалению, являемся их слепыми и беспомощными потомками, от которых уже ничего не зависит.
Конечно, нет! Конечно есть вклад – мой личный, конечно, есть вклад тех, кто жил до меня, конечно, есть вклад тех, кто будет жить после меня. И вот это вот… А мы сейчас живём здесь, и через нас, удивительным образом, перетекает это – то, что уже давно ушло к Богу, и то, что ещё не родилось, то, что ещё только будет, чего ещё нету.
А.Ананьев:
- Отец Максим, в Ваших словах я нахожу утешительный ответ на вопрос, который мне задала, не так давно, жена. Она спросила: «А ты веришь, что мы, после смерти… ну… после того, как закончим наш земной путь, там – тоже будем вместе?»
О.Максим:
- «Мы встретимся, Портос, обязательно встретимся!» – как сказал Д’Артаньян. Я в этом ни капельки не сомневаюсь. Другой вопрос, что… как сказано Господом напрямую, в Царствии Божием… что, во-первых, Царствие Божие не есть пища и питие, и, точно так же, в Царствии Божием не женятся и не выходят замуж.
То есть, в земном понимании, брака в Царствии Божием нету. Но, поскольку любовь там есть, то, безусловно, всё, что связано любовью, будет вместе в Царствии Божием.
А.Ананьев:
- И, всё-таки, коротко – хочется, чтобы Вы рассказали о записках. Потому, что, в моём понимании – это то, что обязательно надо сделать. Ты пишешь имя дорогого тебе человека – причём, в правильном падеже, что очень важно, потому, что меня один раз бабушка одна поправила: «Да что ж ты делаешь…»
О.Максим:
- Ну… это, как раз, не важно.
А.Ананьев:
- «Это важно, – она говорит, – Иди, переписывай!»
О.Максим:
- Ну, пишут, конечно, в родительном падеже, но это – не принципиально.
А.Ананьев:
- В родительном падеже, да… и потом – отдаёшь их в лавку, из лавки – приходит алтарник, забирает, относит в алтарь, и затем, в алтаре, во время Литургии, они выстраиваются, и – упоминают…
О.Максим:
- Во время, перед… да, на самом деле…
А.Ананьев:
- Это всё, что я об этом знаю.
О.Максим:
- … да… они участвуют в совершении Литургии. Именно поэтому, поскольку это не просто… вот, если Вы ко мне подойдёте и скажете: «Батюшка, помолитесь за моего некрещёного друга», – батюшка скажет: «Да, конечно. Упокой, Господи, усопшего…»… ну, или как-то по-другому. Или, может быть, если его… там… свыше что-нибудь «торкнет», он скажет: «Не буду», например. Вот. А так – это будет его личная молитва.
Когда вы подаёте записку на Литургию, эта записка участвует в общем совершении Литургии. И, именно поэтому, мы не можем в этих записках писать людей, которые не были крещены или умерли в разрыве с Церковью. То есть, это – общецерковная молитва, это молитва Церкви о членах Церкви. Она такая… как бы вот… не то, что какая-то «местечковая», не то, что «свои про своих», но, всё же…
А.Ананьев:
- Сугубо.
О.Максим:
- … есть некое понимание, что если человек в своей земной жизни не присоединился к Церкви, или отпал от неё сознательно, то молитвы Церкви будут о нём бесполезны, как минимум. И, поэтому, записка, собственно, и не будет принята. И это правильно.
А.Ананьев:
- Готовясь к программе, прочитал о том, что есть особое мнение о святом мученике Уаре, который якобы, в порядке исключения, по своему собственному… как бы… разумению и житию, отвечает за наши отношения с некрещёными или почившими, как Вы сказали, в отрыве от Церкви… ну… в том числе, там же – дети, скончавшиеся в утробе, и очень многие, о ком тоже душа болит. Вот, что – значит, с его помощью, можно… как говорится… а что, так можно было?
О.Максим:
- Вы знаете, тут надо начать с того, откуда, вообще, всё это берётся.
Нам, здесь живущим, конечно, очень хочется что-то сделать за усопших. Причём, что-то сделать такое, что – не просто вот я буду о нём молиться ( а, как я уже сказал, это и право, и обязанность каждого человека – молиться о своих усопших сродниках, особенно о тех, кого ты любишь, за кого ты переживаешь ), а хочется сделать что-о такое, чтобы вот – волосок из бороды вырвать, «трах-тибидох-тибидох» сказать, и чтобы вот что-то такое случилось. Например, там, засунуть записку в… я не знаю, там… Стену Плача, покрутить эти штуки, там, в буддийском каком-нибудь монастыре, или ещё что… сделать некое действие, которое бы имело некую безусловную, обязательную пользу для человека.
В некотором смысле – да, в основании этого лежит, такое, магическое представление о том, что есть специальные и правильные какие-то действия, которые вот уже… знаете, как… вот, даже мы часто записку – вот, мы говорили о записках – человек написал записку, и пошёл довольный. Он даже на службе стоять не остался.
Очень многие люди считают своим долгом просто вот на Радоницу, или… там… на Родительскую, прийти, написать записку – и уйти. На отпевание люди – не приходят.
Вот, я вам могу сказать, что… наверное, половина отпеваний, которые мы совершаем заочно – там нет ни одного человека. Он говорит: «Я потом зайду за землёй». Значит, мы пытались отказывать, в такой ситуации: «Мы без Вас не будем…» – и так далее, а сейчас мы махнули на это рукой – ну, ладно… значит, вот… такой… какой-то, я не знаю, может быть, прагматизм – денежку занёс, слава Богу, священник нужные молитвы прочитает – и всё, и – хорошо. Но вот это вот… для чего? Для чего человек пришёл в храм, написал записку, положил денежку, сказал: «Я потом зайду за землёй», расспросил подробно, куда эту землю деть… то есть… вот это – чистое такое… понимание, что нужно что-то сделать, чтобы там покойнику полегчало.
И, в этом смысле – да… ну, что… да, есть мученик Уар, из его жития известно… вот… а дальше у нас, видите, как представление о том… Почему великомученик отвечает за больных – потому, что он при жизни был целителем. Почему, значит, мученик… допустим, Иоанну-воину молятся о утратах, о потерях каких-то… вот, потерял что-нибудь, там… документы, кому молиться? Иоанну-воину: «А он помог найти… там… то-то, то-то, то-то…»
То есть, есть какие-то элементы жития, из которых мы делаем вывод, что этот святой и после смерти будет заниматься тем же самым. Ну… пускай… значит… будет так.
Известно, что мученик Уар молился, и даже вымолил каких-то некрещёный людей. Слава Богу! Если людям полегчает – ну… значит, полегчает. Насколько полегчает на самом деле, насколько это поможет – я, честно говоря, не знаю. Вообще, эта традиция, связанная с мучеником Уаром, она – недавняя, она всего, там… несколько десятилетий, как появилась, но, при этом, она уже – устойчивая, на кладбищах – целые храмы освящают мученику Уару, действительно, ему заказывают записки с просьбой помолиться о… если вот к этому относиться так, что вот… знаете… как я прошу, допустим, Николая-чудотворца благословить меня в дорогу, поскольку он – покровитель путешествующих, так же я, если прошу: «Святой мучениче Уаре, моими тухлыми молитвами, я понимаю, что я никого вымолить особо не могу, их точно не хватит. Но если ты можешь, ты тоже – присоедини свою молитву! Я знаю, что ты имеешь такую благодать от Бога – помогать, потому, что это точно – было! Один раз это – зафиксировано, в житии – написано! Пожалуйста, помоги моим усопшим!» Ну, вот, если в таком варианте – безусловно, это здорово! А если это… такой… магизм – вот, я что-то сделал, куда-то написал… в обычный храм – не могу, не разрешают в записке писать, а вот мученику Уару напишу – ну, и слава Богу! Вот это уже – не совсем верно.
А.Ананьев:
- Готовясь к нашей беседе, отец Максим, я, совершенно случайно, даже не важно, из какого контекста, выхватил одну цитату. А вот сейчас, оглядываясь на нашу часовую беседу, понимаю, что она очень точно, и очень мудро резюмирует всё сказанное Вами.
Как сказал Габриэль Марсель: «Сказать человеку «я тебя люблю», значит, сказать ему «ты никогда не умрёшь».
О.Максим:
- Аминь. Мне всегда нравилась эта фраза.
А.Ананьев:
- Спасибо Вам большое за эту беседу!
О.Максим:
- Воистину Воскресе Христос!
А.Ананьев:
- Да! Христос Воскресе, друзья! Спасибо вам большое, и… завтра – большой день, проведите его, по возможности, так, как вот сегодня рассказал клирик московского храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.
Я – Александр Ананьев. До новых встреч!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер