Светлый вечер с Марком Смирновым (эфир от 20.01.2014)

Гостем программы "Светлый вечер" был художник Марк Смирнов.
Речь в программе, конечно же, шла о живописи: где художник черпает вдохновение, как выбираются сюжеты для картин, какова роль Бога и веры в творчестве живописца.

Ведущие: Лиза Горская, Владимир Емельянов

В. Емельянов

— Здравствуйте, вы слушаете программу «Светлый вечер» на радио «Вера». С вами Владимир Емельянов и Лиза Горская.

Л. Горская

— Здравствуйте!

В. Емельянов

— Мы приветствуем Марка Смирнова. Марк — художник, участник многих выставок.

Наше досье

Марк Смирнов. Родился в 1985 году. В 2008 году закончил Пензенское художественное училище, член Международного художественного фонда, участник многочисленных выставок. В 2012 году награжден золотым знаком Международного фонда «Культурное наследие». Работы Марка Смирнова находятся в известных коллекциях в России и за рубежом. Женат. Двое детей.

Л. Горская

— Мы будем говорить о картинах, насколько это возможно. А сначала хотелось бы спросить, что такое художник, что значит быть художником?

М. Смирнов

— Художник — это творец, как и Сам Господь. Люди - богоподобные существа, поэтому каждый из нас должен стремиться к творчеству. Лучший пример тому служит ребенок. Потому что ребенок каждый раз испытывает свои возможности. Когда он копается в песочнице, он познает себя, свои возможности, он там строит куличи.

Л. Горская

— Он мир еще познает, не только себя познает.

М. Смирнов

— Возможность творения... То есть он самого себя познает в этот момент. Познавая мир, он познает самого себя.

Л. Горская

— Он еще гравитацию познает, падая.

М. Смирнов

— Это ощущения физические, я говорю о переживаниях творческих художника как такового. Художник — это не тот, кто собирает информацию, это тот, кто пытается проявить свои духовные возможности, создавая что-то, и предмет материального мира, в том числе. Художник пишет картины, музыкант поет песни, творит музыкальные композиции, жена, мать детей, когда она готовит завтрак, может делать творчески, любя.

В. Емельянов

— Если она в дурном настроении, недолго и отравиться.

М. Смирнов

— Да, на самом деле. И физики подтверждают.

В. Емельянов

— А где ваши работы можно посмотреть, расскажите нашим слушателям.

М. Смирнов

— Приходите у меня постоянная экспозиция в четвертом зале в ЦДХ на Крымском валу. У меня есть пейзажи, я езжу по всему свету, познаю мир. Там есть и религиозного плана композиции. Есть портреты, более творческие. Пейзажи — это более эмпирическое ощущение, это не консолидируешь свои творческие возможности, интеллектуальные интенции, непосредственно смотришь на действительность, перерабатываешь в произведение, естественно пропускаешь через себя, но источником этого является впечатление. Это пленэр.

В. Емельянов

— Мне кажется, для любого творческого человека существуют своеобразные пленэры, будь то писатель...

М. Смирнов

— Антон Палыч. Лучший пример.

В. Емельянов

— Пришвин тоже неплохой пример. Тургенев, вообще, кружево русского языка. Никто так не мог плести фразы.

М. Смирнов

— Натура является постоянным источником. Просто больше или меньше, тут вопрос процента. В любом случае мы используем натуру, природу, Божие творение, мир как таковой, просто иногда здесь 10%, а иногда 90%. И все это не прихоти самого художника, а как ему душа подскажет, извне. Не потому что ему так захотелось, а потому что он не может иначе. Собирается какой-то зрительный образ внутри него, и он пытается его воплотить, реализуется. 10%, 90, что-то изменяет, говорится о живописи, о композиции, о пятне, о линии, о всем прочем – перспективе. Что-то изменяешь, добавляешь и создается образ, впечатление.

Л. Горская

— Мы когда перед эфиром листали с Марком его альбом, который он принес, он показал на портрет некого человека и сказал: «Это муж моей сестры, я его немного улучшил». Меня это поразило, я говорю: «Марк, как так? Господь создал, а ты улучшаешь?» Говорит: «Да».

М. Смирнов

— Я использую натуру для достижения образа. У меня есть композиция, она называется «Да помянет Господь Бог нас во Царствии Своем». Это когда заканчивается литургия оглашенных читается просительная ектенья. И в этот момент стоят два алтарника в стихарях, они держат свечи. И у них, на мой взгляд, должны быть настолько чистые образы, лики. Не как физические лица, как лица духовные, практически бестелесные, я долго искал подобающую, говоря грубым языком, модель. И через два года поисков я наткнулся на своего родственника. Он как-то изменился в последнее время, я решил, что он подойдет. Я писал портрет, у меня было свободное время, но в этот момент я понял, вот оно, это лицо может послужить мне для достижения моей цели. Я начал его изменять: делать тоньше губы, более худое лицо, волосы, какой-то взгляд, создался образ. Он был, в принципе, похож, любой говорил: да, это он. Но одновременно в нем было уже что-то мое, личное. Не его личное, а мое.

В. Емельянов

— То же самое у актеров происходит. На мой взгляд, хороший актер, не может быть хорошим, если он себя не отдает в этой роли. Каждый актер играет себя. И любой режиссер снимает кино и ставит спектакли, отчасти про себя,

М. Смирнов

— Почему и складываются амплуа. У кого-то трагическое, у кого-то комическое. Кому-то больше свойственны роли такого порядка.

В. Емельянов

— А вы когда заканчиваете работу, чувствуете какое-то опустошение?

М. Смирнов

— Что такое жизнь художника? Не то, чтобы это сделать лучше завтра, чем вчера. Но это потребность есть, и в тот момент, когда я работаю, она меня увлекает, интересует, но не то, что я испытывал какой-то кайф, это моя жизнь. Когда она заканчивается, я чувствую усталость и в некотором смысле удовлетворение, но сама работа меня уже не интересует. Она меня интересует в процессе.

В. Емельянов

— А что служит культурным веществом, которым вы себя напитываете для создания ваших работ?

М. Смирнов

— Это вещи настолько сакральные, нельзя их как-то материализовать нашим плотским языком. Можно сказать, что все мы люди верующие, все мы ждем, что Бог нам пошлет тот или иной дар. Это талант, талант — это Божья валюта. Это то, что дает нам Господь практически не за что.

Л. Горская

— Володя записывает термин «Божья валюта», видимо, чтобы не забыть. Помимо вдохновения, помимо наличия натуры, некого образа, существует такое понятие как техника, которое дается колоссальным трудом. Мне кажется, что художники, музыканты они очень много времени тратят на регулярные занятия. Сколько времени занимает и как удается себя организовать? Про спортсменов, про балет, это понятно. Но тут, с одной стороны, ты такой творческий человек, воздушный, художник с мольбертом, ни к чему не привязан.

В. Емельянов

— Это образ у тебя французской живописи, Монмартра.

Л. Горская

— А, с другой стороны, ты должен быть дисциплинирован, работоспособным и в высшей степени организованным.

М. Смирнов

— Абсолютно верно.

Л. Горская

— Как это сочетается?

М. Смирнов

— Объясняю. Вернемся к детству. Есть желание сделать. И в этот момент, когда ты желаешь это сделать, это не так тяжело. Правда же, из-под палки же делать тяжелее?

Л. Горская

— Практически невозможно.

М. Смирнов

— Почему рабы работают хуже, чем вольные люди. Зека пытались строить БАМ и строили его лет 20. А студенты приехали, лет за 6 построили. Я, может, ошибаюсь во временных периодах, но ведь факт.

В. Емельянов

— Но, бывало, работали и побыстрее. Канал Москва-Волга, например.

М. Смирнов

— Может быть, пример неудачный...

Л. Горская

— Но, по сути, утверждение верное.

В. Емельянов

— Да у нас всю страну зека строили, у нас почему так шансон прижился, потому что у нас полстраны сидело.

М. Смирнов

— У меня не прижился.

Л. Горская

— И у меня не прижился.

В. Емельянов

— Хорошо. Я не знаю, давайте выйдем на ближайшую дорогу и уверяю в каждой третьей, четвертой машине будет звучать то, о чем я говорю. И само понятие извращено немножко, это не шансон, это блатная песня. Шансон — это совсем другое дело. А у нас шансонье таких... Барды у нас, может быть.

М. Смирнов

— Барды — это другое. Вертинского можно назвать, Изабелла Юрьева. Но это эпоха 20-30 гг.

В. Емельянов

— Прошлого века. Можно вспомнить Чехова, раз уж мы вообще об искусстве говорим. Мы читаем его гениальные рассказы. А он сказал: «Лучшие рассказы на свете пишут два человека — я и Мопассан». Это чувство самоиронии Антону Палычу было присуще. И рассказы свои хорошие он писал не от хорошей жизни. Потому что ему надо было семью кормить. Мы знаем, что из-под его пера вышли гениальные произведения, гениальные пьесы, которые идут с успехом до сих пор во всех театрах мира. Но для него это был ежедневный тренинг, в каких-то записях он сам вспоминал, что можно ждать сколько угодно, но когда тебе вечером нужен чай... Но здесь еще, конечно, харизма нужна. Ничего смешнее про московский зоопарк я не читал, кроме Чехова, это очень смешно написано.

М. Смирнов

— Ну вот. Вернемся опять же к портрету моего родственника. Я, сам того не зная, нашел тот образ, который искал давным-давно. Просто в этот момент у меня было свободное время, надо было занять его трудом. Потому что праздность она таланту опасна. Чем больше талант находится в праздности, тем дальше муза.

В. Емельянов

— Вы в начале разговора упомянули путешествие и все такое прочее, я так понимаю, что вы много разъезжаете. Есть любимые уголки земли?

М. Смирнов

— Да. Мне очень нравятся два места. Это Иерусалим и Черногория.

Л. Горская

— А в России?

М. Смирнов

— В России я много где путешествую. Мне нравится Троице-Сергиева Лавра, потому что такого места я еще нигде не находил. Интерьеры храмы, облик того, что мы утратили.

Л. Горская

— Троице-Сергиеву Лавру мы все-таки не утратили.

М. Смирнов

— Мы утратили это духовное наследие. Фрески храмов, алтари, иконостасы. Там еще живет дух той эпохи, которая исчезла. Но как пишутся иконы, как расписываются храм, там этого нет, я прихожу и чувствую, что там это утрачено.

Л. Горская

— У вас есть картины, которые написаны непосредственно в Троице-Сергиевой Лавре, в Троицком соборе, чуть ли не у раки преподобного Сергия.

М. Смирнов

— Прямо у раки преподобного и писал.

Л. Горская

— Поподробнее расскажите, почему нужно было именно там картину писать?

М. Смирнов

— Я в детстве жил в Сергиевом Посаде и собирался стать священником. По истечении лет я от этого отошел, но само желание остаться в этом, у меня осталось. Извините за тавтологию. Я решил какую-то часть своего творчества посвятить этой теме, именно Троице-Сергиевой Лавре. И тем людям, которые там находятся, и тому внешнему облику, который там остался. И для меня краеугольным камнем этого места является рака преподобного Сергия. С этим связаны мои личностные переживания, да что греха таить, каждый студент приходит туда и молится, и считает, что Сергий преподобный является защитником, заступником.

Л. Горская

— Да не только у студентов, у многих найдутся воспоминания, связанные с преподобным Сергием, эта очередь к раке преподобного в Троицком соборе... Каждый, пока стоит в ней, концентрируется, перебирает всю свою жизнь и подходит к раке не тем человеком, который вошел в храм.

М. Смирнов

— Не всегда так.

Л. Горская

— А зачем тогда?

М. Смирнов

— Это идеальный вариант. Я и написал картину, стоя в этой очереди, посмотрел вверх, холодный свет окошек узеньких падает на людей, они освещаются Божьим светом, а посередине рака, она горит аж красным светом, светом веры, она согревают людей, они идут к источнику света теплому, а сверху на них падает холодный источник света. Я сейчас говорю как импрессионист, живописуя картину словом. И когда он подходит к этому источнику света, он к нему прикасается и уходит, может быть, другим человеком. Я написал этот фрагмент. А для пущей убедительности мне это надо было сделать и с натуры, я действительно принес холст, поставил мольберт, пытался там писать. Заручился разрешением, чтобы меня не прогнали.

Л. Горская

— Не прогнали?

М. Смирнов

— Да нет, в конце концов меня прогнали, потому что читали Канон Андрея Критского и приехал Патриарх. Это был как раз Великий пост, мне пришлось удалиться. После этого я хотел еще раз прийти и поправить свою работу, но мне не удалось. Не было того пика напряжения, который испытывал в тот момент. Видимо, чувства, что я не успею закончить, тот момент вдохновения заканчивается, поэтому важно быть в тот момент с кистью в руке.

В. Емельянов

— Поэтому вы всегда с собой носите принадлежности, простите, не знаю, как называются...

М. Смирнов

— Этюдник со всем надлежащим, у меня такой небольшой рюкзак...

В. Емельянов

— Как пульнет, сразу все раскладываем и работаем.

М. Смирнов

— Да.

В. Емельянов

— Это счастье.

М. Смирнов

— Некоторые люди ходят с мобильным телефоном и смотрят курс валют, правда же?

В. Емельянов

— Или снимают себя любимого, потом в сеть выкладывают.

М. Смирнов

— А кто-то ходит по улице, как Моцарт, например, и слушает звуки улиц, и потом создает «Турецкий марш».

В. Емельянов

— А почему вы закончили Пензенское училище, а не московский какой-нибудь вуз.

М. Смирнов

— Это глубоко личное. Мои родители были студентами этого училища, у меня папа учился на театральном отделении, а папа – на живописном. Я счел своим долгом поехать туда и учиться.

В. Емельянов

— Не жалеете?

М. Смирнов

— Нет, не жалею. Творческая атмосфера, чего я, кстати, не нашел в Московском училище живописи.

В. Емельянов

— Вернемся к путешествиям. Помимо Троице-Сергиевой Лавры вы назвали Черногорию, Иерусалим, европейские страны, а еще какие уголки?

М. Смирнов

— Италия.

В. Емельянов

— А в Италии где вы живете?

М. Смирнов

— В Колабри, это от Неаполя не доезжая 300 километров.

В. Емельянов

— Вы зимой там живете?

М. Смирнов

— Нет, скорее весной и осенью. У нас тут небо серое, как будто сукном затянуто.

Л. Горская

— А мы учимся тут радоваться и не унывать.

М. Смирнов

— Тогда мы ходим в храм. А когда хочется увидеть творение Божие, хочется, чтобы солнышко светило.

Л. Горская

— Немедленно перестаньте нам все эти вещи тут говорить. Расскажите лучше...

М. Смирнов

— Вот я приезжаю на пленэр в Италию, Черногорию, Иерусалим...

Л. Горская

— Нет, он продолжает...

В. Емельянов

— А почему вы там не живете все время?

М. Смирнов

— Я же человек русский.

В. Емельянов

— Но вы здесь наездами, нельзя сказать, что вы живете в Москве?

М. Смирнов

— Нет, конечно, а кто из художников даже в XIX веке жил постоянно? Брюллов работал в Италии, Гоголь свою Диканьку описывал в Италии...

Л. Горская

— А он вроде как не художник.

М. Смирнов

— Художник слова.

В. Емельянов

— Мастер художественного слова.

М. Смирнов

— Чтобы Россию понять ярче, нужно посмотреть ее со стороны. Для этого я и езжу за рубеж, а потом возвращаюсь обратно. А потом смотрю на нее другими глазами. Иногда говорят «глаз замыливается». Смотришь, привыкаешь, иногда не видишь, насколько здесь красиво. Снег тает весной. Я езжу на Сенеж, смотрю, как тает снег, проталинки, ритмы светлого, темного. И осенью приезжаешь — стоят березки светятся на фоне темных елей. Этого не увидишь в Европе. Но это же надо уехать туда, вернуться. А если будешь постоянно сидеть смотреть, это тебя сегодня будет трогать, завтра, а завтра ты скажешь: «Да ладно, послезавтра сделаю». И не пойдешь.

В. Емельянов

— Но вообще это мечта, у меня, например, в каждом месте понемногу пожить. Замечательно, если бы я был художник. Но, мне кажется, что я не наделен не только никакими талантами, но даже навыками в этом смысле.

М. Смирнов

— Каждый из нас наделен талантом. Вернемся к началу разговора.

В. Емельянов

— Нет, я не знаю почему, у меня все получается не так, все криво.

М. Смирнов

— Значит, он точно обладает талантом. Если художник скажет, что он замечателен, он велик, все, он умер как художник, завтра он не сделает ничего стоящего. Он остановился в своем развитии. Поэтому если человек говорит, что он бесталанен, может быть, он обладает талантом.

В. Емельянов

— Нет, он не обладает. Я даже ровно ничего не могу нарисовать.

М. Смирнов

— Может быть, у вас другие дарования. Что такое талант?

В. Емельянов

— Давайте обо мне вообще не будем.

М. Смирнов

— Талант — это любовь. Каждый из нас, из-за того, что он любит, он творит добро, но у него разные проявления, кто-то пишет картины, кто-то создает музыку...

В. Емельянов

— Талантливые люди иногда бывают негодяями, отвратительными.

М. Смирнов

— Да, это другое.

В. Емельянов

— Хотя все люди прекрасны, но они отягощены.

М. Смирнов

— Это другое. Талант может быть со знаком плюс и со знаком минус. Это вопрос духовности. Есть человек расточительный и щедрый — это две грани одного и того же таланта. Есть любящий, а есть развратный, правда же? Это же одно и то же качество, но со знаком плюс и со знаком минус. И так к любому нашему проявлению можно отнестись.

Л. Горская

— А что придает этому положительный или отрицательный заряд?

М. Смирнов

— Господь. Либо ты с Господом, либо – нет. Есть добро и зло, этот заряд дает две силы в нашем мире. Сила-то одна — это Господь Бог. Но кто-то выбирает быть орудием зла, а кто-то — добра. Мы сами это выбираем. Но все равно мы находимся в Божием произволении. Нам Господь дает выбор, участвовать в происходящем. Мы являемся инструментами, но мы выбираем — служить добру или злу. Быть положительным или отрицательным. Помните, как Гераклит, в греческой философии, гармония возникает, когда есть добро и зло.

В. Емельянов

— Я предлагаю вернуться к путешествиям. Я, например, впечатлений набираюсь только из путешествий. Я не мыслю себя, живущим на земле, не имеющим возможность, так или иначе, оказываться в разных местах или страны, или других стран. Я просто не мыслю себя без этого. Иначе я теряю, правильно сказано, замыливается глаз...

Л. Горская

— Да Владимир у нас на машине всю страну объездил.

В. Емельянов

— Не всю страну далеко, для этого нужно время. Где его взять, если ты работаешь, связан какими-то обязательствами.

М. Смирнов

— По скайпу.

В. Емельянов

— Или ты свободный художник, или ты — рантье. Чем лучше недвижимость, тем больше мест, в которые ты можешь приехать. Мне нужна движуха постоянная. Причем нужен активный отдых, я не имею в виду горные лыжи, слалом, все такое. Мне в горах нравится тишину послушать.

М. Смирнов

— Созерцание.

В. Емельянов

— Да. А у нас это нередко. У нас вообще очень часто понятия извращены. Где человек смиренный, говорят малодушный. И так далее. Созерцателя называют тунеядцем.

М. Смирнов

— Даже сравнить. Мы всегда жалуемся, что в Москве плохая экология, загрязненный воздух, газы. Это я говорю не о творчестве. Я недавно съездил в Китай, жуткая экология, небо покрыто. В солнечный день, я был в Пекине, это на северо-востоке Китая, небо покрыто желтой пеленой, дышать практически невозможно. В аэропорту кондиционер, двери аэропорта открылись, дышать нечем. Можно надевать респиратор. Не видно теней, солнечный свет светит, как сквозь какой-то парник.

В. Емельянов

— Ну миллиард триста их...

М. Смирнов

— Там очень сильно развито производство. Мне предложили экскурсию в Пекин. Я отказался, сел на самолет, приезжаю на границу с Северной Кореей, а там не лучше. Я пробыл три дня. Подождал пока появится солнце, сдал билеты, купил другие и улетел. Я написал там всего 3 работы. Это нонсенс для меня. Я обычно пишу 30-40 работ. В сырце, я их начинаю, а потом в мастерской уже дорабатываю, смотрю, можно ли что-то создать на их основе. А тут мне эти работы настолько не понравились, я их там оставил, я с собой ничего не привез.

В. Емельянов

— Ничего себе. А как впечатление о Китае?

М. Смирнов

— Народ хороший, можно ночью спокойно ходить, мне кажется, никто тебя не обидит, ничего, закон действует. Всем рекомендую.

Л. Горская

— Всем рекомендует съездить в Китай, в котором ему не понравилось.

М. Смирнов

— Чтобы понять, как у нас хорошо. Всем, кто жалуется на плохую экологию, советую.

В. Емельянов

— У нас в гостях художник Марк Смирнов. Если вы хотите познакомиться с работами Марками, приезжайте в ЦДХ, на Крымский вал. И там, на 4 этаже расположена галерея Марка Смирнова.

М. Смирнов

— Только не на 4 этаже, смею поправить, а в 4 зале.

В. Емельянов

— А на каком он этаже?

М. Смирнов

— Антресольный этаж. Специфическая архитектура. Сначала первый этаж, потом антресольный, затем — второй.

В. Емельянов

— Марк, вы женаты, у вас ребенок?

М. Смирнов

— У меня двое детей. Две девочки.

В. Емельянов

— А чем ваша супруга занимается?

М. Смирнов

— Она переводчик с китайского языка.

В. Емельянов

— Вы вдвоем ездили?

М. Смирнов

— Нет, я ездил один. У меня там выставка была.

В. Емельянов

— А вы на китайском говорите?

М. Смирнов

— Не, я знаю только цифры и пара фраз.

В. Емельянов

— А девочки большие?

М. Смирнов

— Нет, старшей два с половиной года. И еще новорожденная.

В. Емельянов

— Как думаете, продолжится династия?

М. Смирнов

— Не, я все-таки думаю, что это мужская профессия.

Л. Горская

— А почему это?

М. Смирнов

— Потому что она требует не только физических, но и нервных затрат. Пускай это останется увлечением, но даже своему сыну я бы не рекомендовал. Если человек понимает серьезность своей профессии, он, конечно, никому не захочет такой тяжкой участи. Зачем мне нужно, чтобы мой сын был к 50 годам человеком с глубоко расшатанными нервами и, не дай Бог, пьющим. Потому что постоянно находиться в тонусе, нельзя заниматься этой профессией, спустя рукава. Ты ориентируешься на других художников, ты должен... Мы ничего, на самом деле, не должны, это я не правильно сказал, просто форма русского языка. Но человек хочет раскрыться, проявить себя, иногда он чувствует несостоятельность того, что он сделал. И все это расшатывает нервы, человек становится не здоровым.

Л. Горская

— А как же твой отец допустил, что ты стал художником?

М. Смирнов

— Сначала он оплатил мне подготовительные курсы в бывший историко-архивный институт, который является РГГУ. Проучился я там полгода, учился хорошо, но мне это дело надоело. Как надоело? Приехал его друг, который учился вместе с ним в художественном училище и рассказал про ту атмосферу, как там было. Нельзя сказать, что я не слышал этого от отца, но я услышал дополнительное подтверждение и решил поехать и попробовать. Я не учился в художественной школе, да, я вырос под мольбертом, я видел, как отец работает, я мог бы что-то сделать. Но когда я приехал, я увидел, что не могу нарисовать элементарное задание, которое требуется на экзамене: там несколько геометрических тел стоит, белых геометрических тел, которые стоят на фоне бумаги, надо аккуратно начертить и заштриховать, чтобы это имело какой-то надлежащий вид. Первый рисунок я за несколько дней до экзамена... Я с отцом поехал, он мне решил помочь в этом деле, он увидел, что он не может никак на меня по-другому воздействовать, он решил подчиниться, ну пусть попробует человек.

Л. Горская

— Если не можешь побороть беспорядок, надо его возглавить.

М. Смирнов

— Первый раз я затер бумагу до дыр, но вторую нарисовал на пятерку. За четыре дня вошел в дело.

В. Емельянов

— А вы хулиганите в творчестве? Мы знаем, что некоторые актеры и не только, пишут эпиграммы.

М. Смирнов

— В искусстве всегда шалим. Как возникает творческий процесс? Вы, наверное, думаете, что это плоскость холста или бумаги, на котором мы аккуратно нарисуем чертеж, а потому его разукрасим. Мы начинаем иногда с кляксы. Ну да. И потом уже возникает... Сама наша интуиция подсказывает, что делать дальше. Когда пишешь небо, тебе небо кажется синим, и ты его пишешь синим, просто как ребенок, но потом уже возникает нечто красивое. Но сначала мы начинаем как дети, используем свои эмоции.

В. Емельянов

— А это задума перед чистым холстом? Я был в Ясной поляне какое-то время назад, мне нравится там бывать, сейчас директор музея Владимир Толстой там пореже бывает, потому что в Москве работает, но там удивительная атмосфера. Если знать историю семьи Льва Николаевича Толстого, когда попадаешь в дом, подгружает это. Мы знаем, что люди не мирно жили и чем это закончилось. Я там был один известный поэт-шестидесятник, это очень живописная картина была, он нашел себе пень, а рядом была девочка какая-то, наверное, ассистент режиссера, я так понимаю, они задумывали телевизионную программу, где он будет читать стихи. И он нашел живописный пень и сказал: «А здесь я буду читать, буду творить». И у меня перед глазами эта картинка, как художник стоит, перед ним это чистое полотно...

Л. Горская

— С кляксой.

В. Емельянов

— Без.

М. Смирнов

— Он его вдохновляет. Особенно, если он большой. Я могу привести пример из Эпохи Возрождения. Такой художник Тициан, он вел около 20 холстов. То есть у него в мастерской находилось около 20 холстов, когда он чувствовал себя, какую-то возможность, настроение, он к одному из этих холстов возвращался. То есть получается, что художник, его переполняют чувства, и он не знает, куда их применить... Ну это неправда. Он всегда найдет возможность о себе высказаться.

В. Емельянов

— А вы так пробовали?

М. Смирнов

— Да, я смотрел, как делает отец, и воспринял его метод. У него множество холстов, нельзя сказать, что он закончил, поставил дату. Он, как к ребенку своему. Можно услышать, что художник относится к своим картинам, как к детям. Детей надо воспитывать, пытаются их улучшить, так и с картинами.

В. Емельянов

— А где предел улучшения?

М. Смирнов

— Картина растет вместе с самим художником.

В. Емельянов

— То есть можно постоянно её поправлять.

М. Смирнов

— Конечно. Я сегодня, может быть, стал чуть-чуть умнее, а, может, чуть-чуть глупее. Иногда бывает промежуток между началом и концом работы 10 лет — датировка. У моего отца есть картина «Пасха», там круг его семьи, члены семьи появлялись новые, и он дорисовывал.

В. Емельянов

— Я спрашивал не о том, сколько проходит от начала до конца, а когда вы сам чувствуете — «все, стоп»? Она идеальна.

М. Смирнов

— Она на этот момент не то чтобы идеальна, но художник не может сделать лучше. Я пока не знаю, что сделать еще. Она не совершенна. Но сейчас художник психологически или физически не может сделать лучше. Она не кажется ему совершенной, на данном этапе она кажется ему законченной.

В. Емельянов

— Это интересно, что вы работаете над разными картинами. И они могут быть разными по жанру — пейзаж, портрет?

М. Смирнов

— Да.

Л. Горская

— Тициан, который работал над несколькими картинами, был так по-свойски упомянут. Чувствуется преемственность? Что я художник, из клана художников и до меня были художники...

М. Смирнов

— Ощущается. Искусство основано на традициях. Если мы, скажем, революционеры в искусстве, то это тупиковый путь. Есть Кандинский и Малевич, а за ними никого. Он придумал альтернативный путь развития искусства, но он не смог создать школу. Почему искусство сильно традицией? Я помню, Тициана, Веронезе, Крамского, Иванова, я сравниваю их путь, подвиг, работы, это может вдохновлять и меня самого, служить мне примером. Нельзя сказать, что художник, он один во Вселенной, он ни на кого другого не смотрит.

Л. Горская

— Причем вы изучаете не только творчество, но и биографии.

М. Смирнов

— Есть произведение Эмиля Золя, называется «Творчество», оно написано было про Анри Матисса, по-моему. Есть про Гогена Сомерсета Моэма «Луна и грош». Ну и другие. Ирвинг Стоун множество посвятил произведений художникам.

Л. Горская

— Марк, вы говорили о традиции, но в традицию надо войти. В чем критерий? Как понять, удается тебе создать что-то уникальное, ты что-то значишь для искусства?

М. Смирнов

— Есть расхожая фраза: «Надо искать не себя в искусстве, а искусство в себе».

В. Емельянов

— Константин Сергеевич Станиславский говорил.

М. Смирнов

— Ну вот. Вы даже лучше меня знаете. Чтобы войти в традицию, в духовном опыте есть понятие как мостик ко Христу, когда верующий человек находит себе духовного наставника и становится его духовным чадом. И это является его проводником в ту духовную область знания и поведения. Так же и у нас. Есть учитель и ты являешься учеником. И через учителя ты постигаешь предыдущие поколения, традицию, перенимаешь опыт и становишься более зрелой личностью и художником в том числе.

В. Емельянов

— Сначала надо побыть ремесленником, потом – подмастерьем. Не сразу...

М. Смирнов

— Я бы сказал иначе, это, скорее, художник и тот, и другой. Просто этот более опытный, этот менее опытный. И в духовном росте то же самое. Иерей, у которого ты постигаешь духовную область знаний, является верующим человеком, и ты являешься верующим человеком. Это не монолог, я уже не помню, как это было Пифагора, когда они говорили, а другие молчали, а потом им позволялось говорить. Нет. У художников это процесс более живой. Это больше похоже на религиозный опыт. Когда ты делишься своими переживаниями, а лицо, обладающее большим опытом, своими переживаниями, оно тебе отвечает на твои вопросы. Бывает, что человек более опытный, он задает тебе вопросы. И пытается, как у человека, может быть, более непосредственного, узнать его мнение. Отец, я говорю об отце как о своем учителе, он даже не говорит: «Я твой отец, ты мой сын». Он говорит: «Я твой старший друг». И у нас понятия дружеские. Но старший. И мне, родившись в этой семье, грех было не перенять этот опыт и не стать тоже художником.

В. Емельянов

— Но при этом вы не хотите, чтобы дети повторяли ваш путь. И чтобы династия таким образом продолжилась.

М. Смирнов

— Нет, не хочу.

В. Емельянов

— На вас она и закончится.

М. Смирнов

— Думаю, да.

Л. Горская

— Это вы сейчас так говорите. А потом оплатите сыну курсы в РГГУ, а он как возьмет, как уедет в Пензенское училище...

М. Смирнов

— Ну там мало что от него осталось. Я застал еще тех людей, которые учились вместе с моим отцом. У нас была общая преподавательница истории искусств, у него и у меня. Был смешной инцидент. Она сказала: «За всю жизнь меня довели до слез только два человека, один из них — ты, а другой — твой отец». Мне настолько в этот момент стало приятно. Не то, что я довел ее до слез, а то, что был упомянут мой отец. Преемственность, легло на сердце.

Л. Горская

— Многие картины на религиозную тематику. Я листала альбом как пространство в пространстве. На картине изображены иконы, ансамбли фресок. Что это за высказывание такое.

М. Смирнов

— И на этом фоне происходит какое-то действие. Одна моя работа посвящена Троице Рублева. А под ней находится мать с двумя детьми. Преломление духовного и телесного. Троица небесная, которая сверху на иконе, Троица — земная, как прообраз.

Л. Горская

— То есть определенное высказывание, которое состоялось. Или нам зрителям позволено что-то интерпретировать?

М. Смирнов

— Если художник сделал так, что зрителю нечего было сказать, это не хорошо. Всегда есть недосказанность, когда все сказано, это выпукло и вульгарно. Искусство оно дает возможность зрителю участвовать в этом процессе.

В. Емельянов

— Сотворчество.

М. Смирнов

— Да, это не монолог, это диалог. Делается выставка, художники пишут отзывы по поводу моих работ, это сотворчество, это интересно. Прежде всего, для этого художник выставляет свои работы. Иначе бы он их творил. Ой, как хорошо я высказался. И выставлялся бы дома.

В. Емельянов

— А критику читаете?

М. Смирнов

— Конечно. Даже когда человек ругает, со злом говорит, это гораздо лучше, потому что он искренен, а не льстит тебе. Он говорит: какой ты хороший, как ты умен, какой ты глубокий мыслитель... А в этот момент он думает: «Вот я ему сейчас хорошо скажу, мне и самому легче в жизни будет, и с ним будет легче общаться». Таких людей лучше избегать.

В. Емельянов

— Люди, которые говорят, как есть, их не очень любят.

Л. Горская

— Это не всегда так тоже.

М. Смирнов

— Но не всегда люди, которые ругают, говорят правду. Бьют по рукам.

В. Емельянов

— Это зависть или возвысится за чей-то счет.

Л. Горская

— Это такая же распространенная вещь как лесть и такая же опасная.

В. Емельянов

— Не помню, кто сказал: ругая меня, ты помогаешь мне, я совершенствуюсь от твоих слов.

Л. Горская

— А ты такое слово произнес «вульгарность». А что такое вульгарность и где мера вкуса. Откуда она берется?

М. Смирнов

— Это слово ввел Пушкин в «Евгении Онегине» первое его упоминание.

Л. Горская

— Ты как понимаешь его? Где грань, что вульгарно, что не вульгарно.

В. Емельянов

— Где китч, а где искусство?

М. Смирнов

— Есть такая тенденция в нашем искусстве, пытаются писать якобы, как у нас передвижники писали, как Крамской, Суриков, Репин. Но они жили в свою эпоху, они были в этот момент искренни, следовали традициям, одновременно были новаторами. Новаторами, потому что они говорили личное, и это было ново. Личное — это всегда новое. А когда человека пытается кому-то подражать, это китч. В искусстве, на мой взгляд.

Л. Горская

— Меня беспокоит вульгарность, и, в принципе, у нас какие-то критерии утеряны.

М. Смирнов

— Духовность исчезает. Почему у нас до 17 года в архитектуре, в музыке, в живописи был взлет, а сейчас у нас нет идеи.

Л. Горская

— У нас, это у кого?

М. Смирнов

— В мире, и в русском обществе, в частности. Мы ищем идею, а идея у нас была одна испокон века — мы русские, мы православные люди. Отсюда мы черпали возможности и в творчестве...

В. Емельянов

— Вообще, во всей жизни, семейный уклад, все. В какой-то рецензии, надо было сдавать в институт, я написал, что эта пропасть, вырытая большевиками, мы просто забываем об этом, она вырыта и мостов нет туда. У нас мосты в Советский Союз. Это глубокая, длинная тема, потому что бешеной популярностью пользуются музыканты, которые приезжают, устраиваются концерты, их там уже никто не помнит, а у нас они национальные герои. А туда подальше, до 17 года, наши взоры не очень обращены.

Л. Горская

— Там подальше, до 17 года тоже не очень хорошо было с духовностью.

В. Емельянов

— Я согласен.

М. Смирнов

— Потому и возникли большевики.

Л. Горская

— Мосты надо кидать дальше.

В. Емельянов

— Я не сказал, что мосты надо кидать в 17 или в конец 19-го.

М. Смирнов

— Общество было больно, накануне, мы переболели, у нас есть возможность выздороветь. Мы, может быть, и не оправимся от этого заболевания. Почему возникает война? Господь всех любит, Он управляет миром, и почему-то возникают войны. А знаете почему? Просто градус отрицательной энергии повышается в обществе, и он вдруг нарывает. Выходит гной. Так и здесь. Общество накапливает отрицательную энергию, потом происходит взрыв, война. И все, наверное, помнят, как после войны все друг друга любят, по фильмам можно посмотреть, когда пережили большие испытания, ну не хочется после этого ругаться с соседом.

Л. Горская

— Все разные, кому-то, может, и хочется.

В. Емельянов

— А кто-то энергетически питается этими руганями. Достаточно вспомнить наши коммунальные квартиры.

Л. Горская

— Теоретический вопрос, я понимаю, что ответа на него нет. Это из серии, что было сначала — курица или яйцо. Искусство должно влиять на адресатов?

М. Смирнов

— Слово культура откуда? Культ. Оно религиозно. Первоначально религия. Это как раз та курица. А культура — яйцо. И культура служит культу, религии. А люди сами религиозны. Искусство оно не может быть не религиозным. Народные песни до 17 года, они все религиозны, потому что общество религиозно. Говорят, Конституция нужна, у нас не Конституция, у нас люди закон не уважают, они могут уважать Бога, веру. У нас не конституционный строй главное, его можно изменить, провести референдум, а духовное религиозное общество — это, может быть, ключ к спасению нашей цивилизации.

Л. Горская

— А если общество секулярно? То искусство духовное не востребовано?

М. Смирнов

— Как раз такое и должно быть востребовано. Искусства светского, как такового, не должно быть вообще. Бездуховного искусства не бывает.

Л. Горская

— А если людям оно не нужно?

М. Смирнов

— Это так кажется. Конечно, прежде всего, нужна картошка, морковка, а потом уже искусства. Пирамиду потребностей помним? Поспать, поесть, а потом уже... Но не хлебом единым, сам Господь сказал.

В. Емельянов

— Оставляем вас с собственными размышлениями на эту тему, дорогие радиослушатели радио «Вера». Это была программа «Светлый вечер» с Лизой Горской и Владимиром Емельяновым. У нас в гостях был художник Марк Смирнов. Марк, спасибо! Творческих вам успехов.