Поделиться
Семён Липкин. Фото с портала "Проза.ру".
Это были завершительные слова из повести Семена Липкина «Записки жильца», из повести литератора и великого переводчика народных эпосов, поэта, над чьими стихами однажды плакала Ахматова, младшего товарища Осипа Мандельштама и близкого друга автора, прозаика Василия Гроссмана, в судьбе которого (и в судьбе романа «Жизнь и судьба») – Липкин сыграл важную роль.
«Записки жильца», отрывки из которых нам читает Владимир Спектор, – это реквием родному городу автора повести, городу, который здесь не разу не назван по имени, но опознается без труда (Одесса). Это повесть о трех войнах, двух революциях, о злодеяниях и искушениях, прозрениях и торжестве духа.
Повесть была написана «в стол» – в 1960-е–70-е годы и опубликована в уже новой России, в журнале «Новый мир» – в начале 1990-х.
Главный герой этого сочинения, православный обрусевший немец, Михаил Федорович Лоренц, пройдя многие круги испытаний, возвращается с войны в родной дом, где он прожил всю свою жизнь.
Он – жилец, житель своей земли, жилец от слова «жить». «…Он любит своих горожан, любит их всех, – пишет в начале повествования автор, – всех, мертвых и живых. Он сросся с ними, как плоть с душой, он иногда чувствует, что он тоже был расстрелян, сожжен, он тоже прятался в подполе, он тоже вместе с ними вышел на свет Божий, с непривычки пугаясь яркого солнца и цепляясь за камни».
«Одним из основных свойств Липкина-литератора писал поэт и публицист Юрий Кублановский, – является уравновешенность, в некотором отношении синоним мудрости. Его творчество драматично, а не трагично: оно, так сказать, без «верхнего до», — и в этом его специфическое достоинство. Как бы ни была хаотична, а порой и гнусна человеческая история, Липкин счастливо видит в ней высшее божественное начало, его творческому герою не приходится мучиться проблемой теодицеи: он укоренен в Боге — и всё тут. Бог покрывает Собою мир, человечество, “пора, — размышляет герой повести Михаил Федорович Лоренц, — слиться в одно всем, для кого важна главная основа веры — понимание, что все мы, люди, потому и люди, что созданы Богом по образу и подобию Его. Только это понимание может спасти мир”».
«…Стучали колеса вагона, стучало сердце Лоренца, стучались в сердце слова – собственные или где-то прочитанные:
«Ты, теперь я знаю, – Тот, кого я сам, давным-давно, оставил в начале далекого пути. Прости меня, Боже, за то, что я тебя оставил, не потворствуй мне за то, что я к Тебе пришел. Дай мне высокую милость, дай мне идти Твоим путем, путем страдания. Это страдание есть счастье сострадания. Вера в Бога есть действенное сострадание всем униженным, оскорбленным…»
Земля, сотворенная Богом для радости нашей, двигалась в вагонном окне, смеялась и плакала, трудилась и думала, думал и Лоренц…»
«В “Записках жильца” нет никакой документальности, – сказал однажды в интервью автор повести, – все основано на моей памяти».
«…А строка моя произошла / От союза боли и любви, / Чтоб войти в бездушные тела, / Чтобы чудно глина ожила / От союза боли и любви…». Я вспоминал эти строки, стоя (в начале уже нового, двадцать первого века) – у дома в Одессе, дома, на котором открывали мемориальную доску гуманисту, мыслителю, большому русскому писателю Семену Липкину.
Писателю от слова «писать», жильцу – от слова «жить».
