«…Различны пути, приводящие к Господу. Но на вопрос, какими путями пришел к Богу тот или иной человек, может быть всегда только один ответ: путями Промысла Божьего.
Зачем я пишу обо всем этом, давно хорошо извест¬ном всем, отвлекаясь от своей основной темы? Однако, это именно и есть моя тема. Весь смысл жизни моей в таинственном, незаметном для других, непонятном когда-то для меня самой, но ставшем явным в течение жизни, терпеливом и постоянном призыве никогда не оставляющей нас Божьей любви. И если позволят мне мои слабые силы, я постараюсь это передать…»
Это было чтение из заветной мемуарной книги христианской поэтессы Наталии Даниловны Ануфриевой, при жизни которой – она родилась в 1905-м, а отошла к Господу в 1990-м – ни одной её строчки не появилось в печати. Читала Елена Топникова. Возвращению, точнее, доступному явлению её творчества мы обязаны близким Ануфриевой и особенно – писателю, собирателю, исследователю духовной поэзии – Евгению Данилову. Кстати, именно он, по милости Божией, так много сделал и для нашей встречи с православным поэтом Александром Солодовниковым, стихи которого можно слышать в одном из выпусков программы «Рифмы жизни».
Сегодня мы обращаемся именно к мемуарам Наталии Ануфриевой, начатым ею в шестидесятые годы, после долгих лет тюрем и лагерей, к – фрагментам огромной рукописи, которая переписывалась несколько раз, подобно исповеди протопопа Аввакума. Удивительно, но внешним скорбям своей жизни (как она определила – пяти жизней), Ануфриева уделила здесь не так уж и много места. Ибо эта история – о жизни душевной и духовной, о становлении того самого нашего внутреннего – по слову апостола – человека, мысль и забота о котором многим из нас присуща, да только не всякий доверит это письменному осмыслению.
«Я думаю иногда о глухоте Бетховена: может быть, глухота его была не случайна, может быть, тогда, когда умолкли для него навсегда все звуки этого мира, слыш¬нее стала для него звучащая в душе его музыка?
В свете этого понимания мы по-иному увидим подвижника: он хочет общаться с предметом своей глубочайшей любви, хочет общаться с Богом, для этого он создает условия, где ничто внешнее не мешало бы внутреннему, не могло бы нарушить радостную полноту его общения с Богом».
Наталия Ануфриева, я думаю, всю жизнь искала этой полноты: и когда не осознавала этого, сосредотачиваясь на сугубо душевной, личной трагедии неразделенной земной любви; и когда – годами – жадно вчитывалась в своих любимых Достоевского и Соловьёва; и когда в поздние годы пробовала себя в богословии. И, конечно же – в своих горячих, из глубины души идущих, пусть и отмеченных порою некоторой экзальтацией бесконечных стихотворениях, вплоть до того момента, когда этот её источник иссяк и она приняла случившееся – с подлинно христианским смирением. Каким-то заветным ключиком для понимания её личности и возросшей души явилось моё знание о том, что после последней ссылки, выбирая местность, в которой она имела бы право поселиться, Наталия Даниловна искала то село или город, где есть действующая церковь.
Об этом мы знаем тоже благодаря ее мемуарам, на которые она, подчеркну, решилась, не рассчитывая ни на какого читателя, ибо это, как я теперь понимаю, ещё и попытка той самой исповеди «за всю жизнь». Честно, признаюсь, что при чтении, я не раз останавливался и размышлял – а достоин ли я этого откровенного чтения…
«Раньше я жадно стремилась к философии, к умственным разрешениям моих религиозных сомнений, мне казалось, что в философии могут быть найдены ответы на всё. Теперь я на слишком многое не нашла ответов. Рань-ше, когда было что-нибудь неясно, это очень мучило, и хотелось поскорее выяснить, а теперь, когда наступил такой беспорядок, я стала говорить: “Да, неясно. И пусть неясно. Но всё яснее становилось зато, что живешь не одними мыслями, а чем-то другим, гораздо более сильным и непреложно живым. И это несказанно живое есть наша таинственная жизнь в Церкви”…»
Светлая память рабе Божией Наталии, чей прах ныне во Владимирской земле, а душа – у нашего Господа.
Не унывай, на вопросы отвечай
Пандемия коронавируса 2020 года принесла человечеству немало страданий. Но приметой этого тревожного времени стали не только статистические сводки заражений, но и рассказы о доброте, взаимовыручке и поддержке. Так, французский комический актёр Ноам Картозо во время карантина организовал весёлую викторину для своих пожилых соседей. Утешительное развлечение ежедневно транслировались в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации).
В дни самоизоляции парижане установили традицию каждый вечер в восемь часов выходить на балконы, чтобы поаплодировать врачам, борющимся с коронавирусом. Не стали исключением и жители маленькой улочки Сен-Бернар, где проживает Наом Картозо. Участвуя в акции солидарности с медиками, актёр заметил, что его пожилые соседи день ото дня становятся всё грустнее. Молодой человек попытался ободрить приунывших — он включал музыку и приглашал всех потанцевать. Инициативу вежливо отклонили.
Комик не отступился от своей идеи поддержать людей. Он объявил конкурс на звание самого сообразительного во дворе, и на этот раз соседи откликнулись. Ноам задавал непростые вопросы, кто отвечал первым — получал баллы. Набравшим наибольшее количество очков доставались призы — туалетная бумага, которая на какое-то время попала в разряд дефицита, и вермишель как символ запасливости. С каждым днём участников викторины становилось всё больше. Форму конкурса пришлось менять по ходу — из индивидуального соревнование стало коллективным. Команды двух домов, стоящих друг напротив друга, увлечённо отвечали на вопросы Ноама Картозо.
Опыт показался соседям настолько увлекательным, что они решили им поделиться. Эрудиты создали блог в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), где ежедневно выкладывали видеозапись своей интеллектуальной игры. Страница моментально собрала десятки тысяч подписчиков. Признаюсь, что я тоже подписалась. Мой французский не позволял в полной мере оценить искромётные шутки и оригинальные ответы участников викторины. Но то, что весёлая затея Ноама Картозо сплотила соседей и помогла прогнать уныние, понятно было и без слов.
Все выпуски программы Живут такие люди
Тишина. Наталия Лангаммер
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен