«Воспоминание о 40-х — 50-х годах 20 века». Елена Делоне

У нас в гостях была представительница древнего рода Делоне, племянница монахини Марии Скобцовой, многолетняя сотрудница московского храма святителя Николая в Кузнецах Елена Делоне.

Наша гостья поделилась воспоминаниями о своем детстве в военные и послевоенные годы и о людях, повлиявших на ее приход к вере.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на светлом радио. Сегодня четверг и, как всегда, в эфире наша совместная с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор музея...

К. Толоконникова

— Добрый вечер.

А. Пичугин

— Я Алексей Пичугин. И мы с удовольствием представляем нашу гостью. Сегодня здесь, в этой студии, вместе с нами, вместе с вами Елена Борисовна Делоне, представитель известнейшей фамилии рода Делоне, многолетний сотрудник храма святителя Николая в Кузнецах, племянница матери Марии (Скобцовой).

К. Толоконникова

— Замечательная рассказчица.

А. Пичугин

— Да. Здравствуйте, Елена Борисовна.

Е. Делоне

— Добрый вечер.

К. Толоконникова

— Да, добрый вечер уже. И мне кажется, что имело бы смысл как раз начать наш разговор именно с семьи — в какой семье вы появились на свет, как вы себя помните в этой семье в ранние годы. Потому что родились вы в 41-м году — это такое время, которое специально описывать нашим слушателям не надо. Как это было?

Е. Делоне

— Я родилась в мае 41-го года, в самое, так сказать, предвоенное время. Когда началась война, мой отец очень уговаривал мою маму уехать из Ленинграда, покинуть Ленинград. У меня был старший брат и есть старший брат, он на пять лет старше меня. Но мама отказывалась долгое время. И в конце концов в конце августа нас отправили в эвакуацию — это был последний эшелон, уходящий из Ленинграда, от большого крупного завода «Электросила». И вот с этим эшелоном мы были отправлены в Сибирь — на восток. Поезд шел три месяца. Три месяца — вот сейчас трудно это представить. Потому что, как мама рассказывала, нас загоняли на какие-то запасные пути, иногда мы там стояли неделю или больше, пока пропускали все эшелоны, шедшие на запад.

К. Толоконникова

— Невероятно себе представить вот это путешествие с грудным младенцем. Трехмесячное путешествие, с трехмесячным, вырастающим в процессе путешествия до полугодовалого младенцем, с маленьким сыном — это, я считаю, подвиг просто.

Е. Делоне

— Да. И, как мама тоже рассказывала — это я все со слов мамы, мама была, надо сказать, очень хорошим рассказчиком, много передавала. Она так много перестрадала в войну, вот в эти годы эвакуации и прочее, что она очень часто повторяла в разных местах вот нашу историю, поэтому я ее достаточно хорошо знаю, просто по маминым рассказам. Значит, самое интересное, что я была очень молчаливая в то время, в тот момент, и только по вечерам плакала. И все как бы те, кто был в этом вагоне, а вагон это просто была теплушка, понимаете, самая обыкновенная, разделенная на какие-то секции, стояли эти самые нары. И вот на этих нарах одна нара была маме с сыном и со мной. И я каждый вечер часов около восьми начинала плакать, а так остальное время я молчала. И, конечно, путешествие было ужасное так вот как бы. Приехали мы в ноябре месяце в Томск — уже был, начинался снег. Поселили нас в какой-то барак. И мама первое время — ну надо сказать так, что мама моя инженер-электрик и какое-то время работала на «Электросиле», и когда она приехала в Томск, она тоже начала работать на «Электросиле». Но я начала в Томске болеть. Болела очень много и очень страшно. И уже вообще врачи считали, что я не выживу никаким образом. И маме пришлось бросить работу. Она сидела со мной, брат ходил в детский сад, мы бедствовали очень страшно. И вот про Томск надо сказать, что в какой-то момент мама поняла, что я погибаю, и единственный способ — это уехать из Томска в деревню. Но — это к истории времени того, — уехать сама она не могла, она должна была получить пропуск на выезд в какое-то определенное место. Для этого надо было пойти к начальнику милиции города Томска и просить этот пропуск. И вот мама тоже рассказывала, как она держит меня на руках — она меня никогда, так сказать, не отпускала, говорит, не с кем было меня оставить. Она простояла очередь эту длинную, вошла в кабинет этого начальника милиции и стала проситься, чтобы ее направили куда-нибудь в деревню, где есть школа, что она может преподавать. Она думала, что как инженер-электрик могла преподавать математику или физику, она была готова преподавать физику. Но он сначала вообще и смотреть на нее не хотел, и разговаривать с ней не хотел. Тогда мама говорит — а она такая была боевая у нас, она как-то говорит: вот скажите, пожалуйста, у вас есть дети? Он поднял на нее глаза и сказал: да. Она говорит: скажите, сколько этой девочке времени, сколько ей месяцев? А это было уже, наверное, мне было года полтора к тому времени. Он посмотрел, сказал...

А. Пичугин

— Ну полгода.

Е. Делоне

— Полгода где-то. Она говорит: вот ее метрика — ей полтора года. А я не сидела, не ходила, не разговаривала, была такая скрюченная, совершенно нечто скрюченное. Он встал из-за стола — оказалось, что это человек без ноги, то есть это, по-видимому, был офицер...

А. Пичугин

— Фронтовик.

Е. Делоне

— Фронтовик оказался, да. И он тут же сел и сказал: ну хорошо, да. Стал смотреть, говорит: вот у меня есть место, но там нужен учитель истории. Мама говорит: историю я не знаю. Он говорит: ну вы же грамотный человек, да, вы же сможете преподавать историю? Ну мама согласилась. И мы отправились в Томск, где...

А. Пичугин

— А было это не в Томске?

Е. Делоне

— Нет, мы отправились из Томска в Парабель, простите, в такое местечко — это завод там был маленький, вот это Парабель.

А. Пичугин

— Ну относительно недалеко.

Е. Делоне

— Ну нет, довольно-таки далеко — это вверх по Оби, это уже Нарымский край, да, это довольно-таки далеко. Там мама завела корову Зорьку бешеную, которая убегала от нее, но давала молоко. И мы с братом поднялись, так сказать, на этом молоке, на этом свежем воздухе. И где-то в середине 43-го года приехал... А мой отец оставался в блокаду в Ленинграде и все время на заводе «Электросила». И когда директор «Электросилы» там кто-то умер, там кто-то вообще уже был отправлен...

К. Толоконникова

— А удавалось связь поддерживать?

Е. Делоне

— Да, и знаете, самое интересное, что я уже потом по письмам, по всему увидела, нашла, что отец в войну имел возможность переводить через Сбербанк, через сберкассу — там я не знаю, назывался это Сбербанк или нет, — переводить деньги маме. Он переводил деньги свои, которые там зарабатывал, он переводил деньги на детей — на меня и на брата моего. И вот где-то в середине 43-го года, уже, наверное, после зимы, где-то весной 43-го года он приехал к маме туда, в Нарымский край, вот в этот Парабель. Мама говорит, что это был скелет, это был ужасно страшный человек. То есть она на него со страхом смотрела, потому что у него были...

К. Толоконникова

— То есть его вывезли по Дороге жизни, да, получается?

Е. Делоне

— По Дороге жизни его вывезли, да. У него были распухшие колени, суставы все распухшие — то есть это был совершенно больной человек. И настолько истощенный, что он еле ходил. Он выходил на порожек — это уже вот была весна, садился на порожке, как старичок, совсем согбенный...

А. Пичугин

— А хотя лет ему было немного.

Е. Делоне

— Лет ему было немного, да. 43-й год, ну он с 1906 года...

А. Пичугин

— Сорока не было.

Е. Делоне

— Да, сорока не было. И мама его там отпаивала. А надо сказать, что в этой Парабели, в этом поселке, эти местные жители к маме хорошо относились. Они ей кричали: «Однако, Наташа, смотри, твоя Зорька опять куда -то убежала». Вот так: «Однако, Наташа, ты должна мужа-то своего поднять». И они несли ей какие-то там продукты. Ну вот эта еще корова Зорька, которая нас всех спасала. И отец, когда оклемался как бы, да, вышел из состояния своего страшного, он уехал в Москву. И его вызвало министерство в Москву, министерство электрификации, наверное, так тогда называлось. И потом он вызвал нас. И надо сказать, что это, конечно, огромная благодарность ему, потому что я думаю, если бы он нас не вывез, не вызвал, то мы бы, наверное, так и остались в Томске. Вот это тоже интересная история, которую я могу, так сказать, перескочив, рассказать. Значит, он вызвал нас в Москву, и мы на перекладных, очень тяжело, очень трудно, добрались до Москвы. Потому что сначала надо был добраться до Томска и оттуда уже в Москву. Он жил в Москве, он жил в Тайнинке — ну это близко от Москвы, у своих друзей...

К. Толоконникова

— Да, Лосинка.

Е. Делоне

— Там было семейство его профессора, когда-то он у него был учеником, отец мой, учеником этого профессора. Этот профессор его приютил и потом нас тоже приютил. А про то, что мы могли остаться в Томске, история была такая. В уже 60-х годах появилась такая передача, как же она... «Юность у микрофона», кажется, так она называлась.

А. Пичугин

— Ну это предвестник радиостанции «Юность», которая существовала.

Е. Делоне

— Да, вот этот предвестник, да. И как-то однажды я слышу такую передачу, что там какая-то девушка получила первое место за свои стихи и ее расспрашивают, она говорит: я вот из Томска, там учусь в каком-то институте, университете, что-то такое. Ну и как-то слово за слово, она говорит: но я родилась в Ленинграде, она говорит. Я прислушиваюсь. Ну а почему же вы не уехали? Она говорит: а мы не могли уехать. Уехать из Томска после войны было невозможно.

К. Толоконникова

— Только если был вызов.

Е. Делоне

— И я тут поняла, что мы могли остаться в Томске вообще на всю оставшуюся жизнь, что называется. Вот это вот интересно, это доходят какие-то известия уже потом, через много лет. Ну вот так вот мы оказались в Москве. Потом, правда, у нас, так сказать, по тем временам довольно-таки частая история — отец как бы, у него уже оказалась другая семья там. И мы с мамой, отец сказал маме сразу же, что мама не сможет вытянуть двух детей сразу, поэтому он ей предлагает, что он заберет брата моего, которого он очень любил. А что, значит, а вот Леночка останется с тобой. И мы с мамой остались. И даже должна вам сказать, что, значит, в 44-м году он уехал, квартиру мы получили, то есть комнату в квартире мы получили в 49-м году, да. А до 49-го года мы на самом деле, как я считаю, что мы бомжевали. Просто бомжевали. И там были всякие моменты...

А. Пичугин

— По знакомым.

К. Толоконникова

— По добрым людям, да.

Е. Делоне

— По знакомым. Мама меня отдала...

К. Толоконникова

— А прописка как же? Ведь...

Е. Делоне

— Ну прописка, там, значит, вот с пропиской отец, он, в общем-то, он не хотел маме зла такого, да. И, так сказать, он просто говорил, в письмах даже теперь, которые я вижу, эти письма, он там пишет: я Леночку не знаю, я ее совсем не знаю, не представляю и все. Но все-таки он маме помогал там. И он уговорил своего...

А. Пичугин

— А вы, простите такой вопрос, потом общались с отцом?

Е. Делоне

— Ну с отцом тоже это интересная история была. Значит, он попросил своего, ну с кем он учился в институте, его друг, да, что тот пропишет нас у себя. И даже какая-то там у них была в квартире маленькая комнатка, что эта комнатка будет наша. Ну там что-то переигралось, но мы там имели эту прописку все-таки. Мама устроилась на работу. Тоже надо сказать, первые шаги ее были, тоже благодаря как раз брату, то есть благодаря отцу моему. Она с детства знала три языка, с самого раннего детства и была инженером. И, в общем, она попала, она была референтом, переводчикам, техническим переводом занималась по своей специальности в разных таких более-менее закрытых учреждениях. Меня она отправила — ну другого выхода у нее не было, это, в общем, это понятно — я жила долгие годы на шестидневке. Летом отправляли и на дачу на все лето.

А. Пичугин

— А дача где была?

Е. Делоне

— Ну дача в смысле именно...

К. Толоконникова

— Детский сад.

Е. Делоне

— Детские сады.

А. Пичугин

— А, ну это, соответственно, разные места. Ну, в общем, это не так...

К. Толоконникова

— Такое казенное детство.

Е. Делоне

— Да, казенное детство. И вот представьте себе: мне было пять лет, наверное, и я уже не могла эти шестидневки, они были очень тяжелы. Ну это было очень тяжело. Ну неделя — это понятно, мы там на шестидневке все вместе. Ну вечер, наступает вечер. У нас в те времена были очень хорошие люди, вообще были очень отзывчивые. После войны особенно очень отзывчивые, помогали как-то, да, ну и вот эти наши воспитатели в детском саду, они были очень какие-то... Ну я не помню каких-то там по отношению к нам каких-то злых...

К. Толоконникова

— Грубостей.

Е. Делоне

— Да, грубостей каких-то совсем не помню Я помню, вот вечером на этой шестидневке, значит, вот время, когда всех детей разбирают по домам. А наша воспитательница, дежурная, та которая в этот раз дежурит с нами, она собирает нас кружком, мы садимся на маленькие эти стульчики, она садится напротив нас, берет книжку и читает. А мы каждый раз прислушиваемся. Входит уборщица, кричит: «Петров! Ванька Петров, за тобой папа пришел!» И постепенно дети уходят, а мы остаемся. И вот эта вот тоска в сердце ужасная совершенно. Вот сейчас вспоминаешь...

К. Толоконникова

— Да, щемящая просто.

Е. Делоне

— Щемящая такая тоска — всех забирают, а мы остаемся. Я не одна оставалась, там оставалась достаточно много детей, то есть я не одна была там. Но все равно щемящее это было...

А. Пичугин

— Я напомню, что в гостях у светлого радио Елена Делоне, представитель известнейшей фамилии рода Делоне, многолетний сотрудник храма святителя Николая в Кузнецах, племянница матери Марии (Скобцовой). И сегодня Елена Борисовна вспоминает о своей жизни, сейчас вот мы про детство говорим. И вас забирали из сада, ведь шестидневка...

Е. Делоне

— Да, на шестой день меня забирали. И забирать было особо некуда. Мама, между прочим, когда я была на шестидневке, мама жила в кабинете, где она работала. И тоже полулегально. Потому что, конечно же, ей не разрешалось, но она все-таки, так сказать, кто-то, наверное, знал, что она там остается. И вот в какой-то прекрасный день, в понедельник, когда меня мама повела в этот детский сад, а сама убежала на работу, она доводит меня до какого-то места — это где-то в районе Бауманского все было, и она мне, значит, говорит: ты дойдешь до детского сада? Я говорю: да. Она бежит на работу, я подхожу к калитке. Сердце мое останавливается, можно сказать, в такое превращается неизвестно что. Я потихонечку разворачиваюсь и иду за ней.

А. Пичугин

— Это лет вам было сколько?

Е. Делоне

— Мне было шесть лет. Ну пять-шесть, где-то вот пять с половиной, шесть. Я иду за ней. Я знала, где она. Значит, детский сад находился у нас где-то, наверное, около улицы Радио, вот так, в этом районе...

А. Пичугин

— Сейчас вот вы начинаете говорить, и я вспоминаю свой детский сад возле улицы Радио, и то что это здание 20-х годов постройки, где изначально, судя по его планировке, был как раз детский сад на шестидневку. Так что вполне возможно...

К. Толоконникова

— Вполне возможно, то самое здание.

А. Пичугин

— Я вам фотографию его покажу после программы.

Е. Делоне

— Спасибо, да. Я иду, а мама работала моя — значит, это на Новой Басманной, там на углу, где же это, где улица Лукьянова...

А. Пичугин

— Улица Лукьянова до сих пор называется.

Е. Делоне

— Там институт, закрытый «почтовый ящик», как тогда говорили.

А. Пичугин

— Ну сейчас это все Высшей школе экономки принадлежит.

Е. Делоне

— Ну может быть, да. А вообще долгое время это был институт, институт по радиолокации. Мама моя работала в институте радиолокации, директором которого был знаменитейший такой контр-адмирал Аксель Иванович Берг. Он был ее непосредственный начальник, а она была заведующим реферативным отделом этого института. И я, значит, переходя улицу Радио, вот на этом самом на Разгуляе, на самой вот этой серединке Разгуляя, там где теперь скверик, там на углу был двухэтажный...

А. Пичугин

— Там, где памятник Ополчению стоит.

Е. Делоне

— Да, а там было такое двухэтажное или трехэтажное здание, где внизу был магазин продовольственный. А в то время там ходили, были трамвайные пути. Вот народ переходит, я с ними, но я немножко замешкалась, по-видимому, трамвай звенит — я стою на путях. Народ собирается, толпа — девочка стоит на путях, не может, не поймет... Ну знаете, как-то испугалась...

К. Толоконникова

— А вы в ступор в такой впали.

Е. Делоне

— А я в ступор, да, впала, да, вот так. И подбегает к мне, как очень хорошо помню, подбегает ко мне мальчик, как я потом говорила, мальчик такой, пионерчик, хватает меня за руку, и какая-то тетка схватила меня тоже за руку: ты куда, ты к чему... В общем, милиционер подошел: куда ты, девочка, идешь? Я говорю: я к маме. А где твоя мама? Мама здесь работает. В общем, толпа собралась. Короче говоря, этот милиционер берет меня и ведет к маминой работе. Но когда он подходит к этому институту...

А. Пичугин

— А вы ему показываете дорогу.

К. Толоконникова

— Я ему показываю дорогу. Мы подходим к институту, он смотрит и говорит: не может того быть, чтобы мама у тебя здесь работала. Я думаю, что он сразу понял, что это закрытое или, может быть, знал, что это закрытое учреждение. И меня отвели в комнату милиции. Я там просидела спокойно одна. А в комнате милиции женщина, которая там была, я думаю, что она когда-то воевала, наверное, потом была этим милиционером. Вечер, за мной никто не приходит, куда меня вести, непонятно. Ну она меня забрала к себе домой. И вот тоже очень хорошее воспоминание, я это очень хорошо помню. Она меня приводит, жила она где-то близко...

К. Толоконникова

— Знаете, вспоминаю фильм «Подкидыш».

А. Пичугин

— Да, да.

К. Толоконникова

— «В нашем городе большом каждый ласков с малышом» — помните?

Е. Делоне

— Да, вот именно так это и было. Между прочим, так это и было. Ну вот. Значит, она меня забрала к себе. Я очень хорошо помню. Сижу я на кухне, в полуподвале, окна уже темные. Я сижу у такого стола, который покрыт клеенкой и совершенно уже сплю. А ее мама или ее бабушка, может, печет пироги с кислой капустой. Вот этот запах кислой капусты, я уже засыпаю, мне спать хочется, мимо окна вот идут ноги какие-то, темно — вот эту вот обстановку я очень хорошо помню. Клеенка эта, да, все это, в общем. И вдруг я вижу — мама моя бежит. Каким образом она узнала, что я оказалась здесь...

А. Пичугин

— Ну, наверное, в милицию пришла.

Е. Делоне

— Ну там кто-то ей говорит: Наташа, а почему твоя Леночка сегодня не пришла в детский сад, ты знаешь? Мама: как не пришла? Она должна была прийти. Ее спрашивают: она опять заболела? Мама говорит: нет, она должна прийти, должна была дойти. Мама, конечно, испугалась, пошла в милицию. А там...

А. Пичугин

— А там отделение-то, вот на Новой Басманной, оно одно и есть до сих пор.

Е. Делоне

— Ну вот, видите. В общем, меня нашли. После этого все-таки все закрутилось довольно-таки быстро. Потому что какое-то время я помню, мы жили, мама снимала угол, и мы жили за шкафом. Там была кровать и я, когда болела, сидела в этой кровати. А самое главное, надо было, чтобы соседи не слышали, что я остаюсь одна в этой квартире. И я там сидела целый день одна, а мои двоюродные сестры, которые старше меня, они приходили, меня кормили обедом и убегали к себе туда, по работе. А я сидела. Ну тут уже, когда все это случилось, в этом институте, где мама работала, как-то немножко все...

К. Толоконникова

— Встревожились, взбудоражились.

Е. Делоне

— Встревожились. И вот Аксель Иванович, он как раз как бы все-таки смог убедить, что маме нужно как-то. А знаете, как было? Я вам скажу, почему. Значит, мама попадала в список на квартиру. Все смотрели список, доходили до фамилии «Делоне», и потом маме говорили: послушайте, у вас брат член-корреспондент Академии наук, математик известный, у него большая квартира на Пятницкой.

К. Толоконникова

— Борис Николаевич Делоне.

Е. Делоне

— Борис Николаевич Делоне. Почему вы там не живете? А там моя бабушка жила. Ну такие были семейные обстоятельства. Ну тут вот Аксель Иванович эти семейные обстоятельства как-то сумел обойти и нам дали комнату. Да, я в первый классе уже была, мы еще по углам жили. В первый класс меня повели, мы еще по углам жили по каким-то. А тут, значит, нам дали квартиру в Фурманном переулке. И тоже вот характерная для того времени такая вещь. Большая коммунальная квартира в хорошем доме, таком доходном, старинном. Шесть семей, значит, вот одна комната. Ну, в общем-то, короче говоря, там жил, в этой комнате жил чуть ли не генерал. И семья его выезжала, потому что у него был сын больной, и ему дали однокомнатную квартиру ради сына. Но этот генерал сидел на табуретке до тех самых пор, пока мы не приехали с мамой. Потому что, если бы он уехал, комнату эту могли занять.

К. Толоконникова

— Соседи. Расшириться могли бы за счет этой комнаты.

А. Пичугин

— И таким образом он сторожил для вас.

Е. Делоне

— Он сторожил для нас комнату.

А. Пичугин

— Замечательная история. И я напомню, что у нас в гостях сегодня Елена Борисовна Делоне, представитель знаменитого рода Делоне. Мы вспоминаем 40–50-е годы — вот пока первая половина нашей программы. И сейчас небольшой перерыв. Напомню, что, как и всегда по четвергам, сегодня вы слушаете совместную передачу с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, я Алексей Пичугин здесь. И буквально через минуту мы к вам вернемся.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня, как всегда по четвергам, вы слушаете совместную программу с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова директор музея, я Алексей Пичугин. И наша гостья Елена Борисовна Делоне с замечательными воспоминаниями о своей жизни. Мы сейчас где-то в конце 40-х годов и вам дают комнату.

Е. Делоне

— Да, нам дают комнату. Ну и с этой комнатой как бы у нас уже жизнь пошла совсем иная, и надо сказать, уже таких мрачных картин больше уже не было. Примерно в это же время мы стали чаще там появляться в доме моего дяди, как раз Бориса Николаевича, там жила моя бабушка. И вот если вспоминать наш, так сказать, как бы род...

К. Толоконникова

— Бабушка по отцу.

Е. Делоне

— Бабушка по маме. Надо сказать, что, конечно, основные как бы вот ну близкие мои родственники в основном все как раз по маме, и я мамину фамилию имею, не отца. Значит, вот бабушка моя, Надежда Александровна, урожденная Георгиевская. Отец ее был Александр Иванович Георгиевский, как бы он был действительным тайным советником, членом Государственной думы и там прочего всего.

К. Толоконникова

— Из бывших.

Е. Делоне

— Из бывших, да, очень из бывших. Но он умер до революции. И бабушкина родная тетя была Елена Александровна Денисьева — последняя любовь Тютчева. И надо сказать, ну как, может быть, вы тоже, знаете, что, значит, вот Денисьева, ее тетя, Анна, она была инспектрисой, одной из инспектрис Смольного института. И почти что все вот Денисьевы, девочки Денисьевы, они все учились в Смольном. И бабушка моя тоже училась в Смольном, кончила Смольный. Так что она смолянка такая — с прямой спиной, с хорошими манерами там. А, значит, замуж она вышла за Николая Борисовича Делоне, который был внуком такого француза Пьера Делоне, который появился в России вместе с армией Наполеона. Он был лейб-медиком армии Даву и участвовал, конечно, в боевых сражениях. И был ранен, как я помню, по семейным рассказам я помню, что якобы он участвовал в Бородинском сражении. Но вот по последним некоторым документам я вижу, что это было где-то в другом месте. Он был ранен и привезен в Москву. И попал в институт, то есть в больницу, Голицынскую больницу, Первую городскую больницу. Представляете, вот такое интересное совпадение. И как только он немножко поправился, он сразу стал, он был очень энергичный француз такой, он сразу стал там помогать — участвовать в перевязках и даже там, по-видимому... Ну хирургией он тогда еще пока не занимался. И он остался. Он остался, после уже разгрома Наполеона он остался в России. Притом начало его жизни в России было достаточно сложным. Знаете, интересно, что муж моей двоюродной сестры, дочери Бориса Николаевича Делоне, он в свое время написал даже такую маленькую книжку для семьи, он ее издал тоже для семьи только: «Русские Делоне» — те, которые остались как бы в России. И вот этот Пьер Шарль Делоне, он стал Петром Карловичем Делоне в России, женился на Елене Николаевне Тухачевской, и открыл здесь врачебное как бы дело. Но у него не было диплома и для того, чтобы получить диплом окончательный, он уехал даже в Париж, закончил там Сорбонну и стал уже хирургом таким, врачом-хирургом.

К. Толоконникова

— Дипломированным.

Е. Делоне

— Дипломированным. Тоже у него было интересно. Это есть даже выписки такие, — как только он вернулся уже с дипломом врача в Россию, он в один из первых дней появилось такое объявление в «Московских ведомостях» — о том, что он готов принимать любых пациентов с семи утра до девяти бесплатно.

А. Пичугин

— Представляю, какая очередь выстраивалась.

Е. Делоне

— Но вы знаете, самое интересное — вот мы же все узнаем постепенно, да, — самое интересное, что у Георгиевских, вот у Александра Ивановича Георгиевского отец тоже был медиком и тоже был врачом. И тоже он принимал пациентов, любых пациентов бесплатно рано-рано утром.

К. Толоконникова

— В определенные часы.

А. Пичугин

— В определенные часы рано утром.

К. Толоконникова

— Может быть, это общая была практика у медиков.

Е. Делоне

— Общая практика, да. Ну те которые, так сказать, вот считали правильным такое, да. Пьер наш, Петр Карлович Делоне, он был человеком, конечно, фантазером, по-видимому, и любил там всякие такие какие-то представления иметь, что он что-то там может добиться еще...

К. Толоконникова

— Ну такая галльская жовиальность была ему присуща.

Е. Делоне

— Да. И в какой-то момент он совсем разорился. Ну уже у него дети были достаточно взрослые — значит, у него было два сына и три дочери. И он уже полностью разорился и пошел на государственную как бы службу. И стал, как тогда говорили — тоже вот я смотрела в этих самых, в архивах находила, он стал старшим врачом Симбирской губернии. Тогда это называлось так. На самом деле это был главврач всей Симбирской губернии. И он был старшим врачом Александровской больницы в Симбирске, то есть в Ульяновске, и его там до сих пор помнят. Вот в архивах Ульяновска там есть, да, представьте себе. И когда я была там, вот библиотекарь мне показывала даже брошюры там, статьи, где упоминается он и вот они там его помнят.

К. Толоконникова

— А в вашем детстве насколько вы были осведомлены об истории вашей семьи, что вам рассказывала ваша мама, бабушка? Ведь поскольку вот бабушка ваша смолянка, да, это как я уже сказала, из бывших — это, может быть, было такое не совсем безопасное знание для советской школьницы, что считалось необходимым скрывать?

Е. Делоне

— Ну да. Надо сказать, что про то что бабушка окончила, смолянка что она была, я знала с самого детства. И это всегда говорилось, и это не скрывалось, это, так сказать, и было известно. Ну то что дома у них была любимейшая гувернантка, которая вырастила мою маму — «Нуну» ее звали (я думала, что это ее имя, а «нуну» — это «няня» просто, да), которая была членом семьи, которая помогала моей бабушке, потому что бабушка много болела — это все не скрывалось совсем. Про Пьера Делоне тоже не скрывалось. И до такой степени, что...

К. Толоконникова

— Ну это далекая история.

Е. Делоне

— Ну это далекая история. Потому что я в какой-то момент в классе седьмом, наверное, когда мы там проходили это самое, революцию во Франции... А с Пьером — это тоже история была семейная, это все знали — считалось, хотя это подвергается сомнениям и это не подтверждено, но у нас в семье об этом говорилось, что Пьер Делоне был племянником последнего коменданта Бастилии.

А. Пичугин

— Я слышал это про вашу семью, причем как утверждение.

Е. Делоне

— Как утверждение, да. Но есть даже я, знаете, благодаря гуманитарной помощи я познакомилась со своими родственниками по линии Делоне, французами, они этим тоже интересовались и смотрели, и они отвергают эту версию.

К. Толоконникова

— То есть это такой семейный апокриф.

А. Пичугин

— А это во Франции распространенная фамилия?

Е. Делоне

— Во Франции, когда я приехала первый раз во Францию к своим друзьям и говорю моей подруге: слушай, давай поищем Делоне. Она говорит: ты знаешь, это ты себе не представляешь, сколько их. И она открыла — тогда это была такая штука, еще не было компьютеров, но был — минитель назывался — то есть это список...

К. Толоконникова

— Телефонный справочник.

Е. Делоне

— Телефонный справочник, но электронный такой. И там, значит, они по-разному писались: есть де Лоне — отдельно, да, — и это маркизы и там всякое прочее. А есть Делоне вместе — это попроще.

К. Толоконникова

— Попроще.

А. Пичугин

— Ну это, видимо, тоже бывшие маркизы, которые с течением времени просто. соединили.

Е. Делоне

— Да. Ну, в общем, этих Делоне оказалось такое количество, что найти их было невозможно. Но вот мой этот самый муж моей двоюродной сестры, он нашел. То есть вернее даже вот как — это тоже интересная семейная история. Вот эти де Бретани, то есть потомки Делоне, французы, с которыми я, в общем, так сказать, в хороших отношениях, они мои какие-то пятиюродные там, какие-то такие, семиюродные...

К. Толоконникова

— Седьмая вода на киселе.

Е. Делоне

— Седьмая вода на киселе, да, вот именно. Но их тоже это очень интересует все, поэтому это интересно. Они, значит, нашли Вадима Делоне...

А. Пичугин

— Ваш племянник.

Е. Делоне

— Племянник.

А. Пичугин

— Я про вашего племянника — это замечательная история. Я, заинтересовавшись в свое время...

К. Толоконникова

— Ну надо нашим слушателям напомнить, что это поэт, участник диссидентского движения.

А. Пичугин

— Вот сейчас я пытаюсь это сделать. Я заинтересовался сначала диссидентским движением и таким обществом СМОГ — как они только себя ни называли там: «самое молодое общество гениев»...

К. Толоконникова

— «Г» на конце — «смогисты».

А. Пичугин

— Леонид Губанов. Вместе с ним рядом был Вадим Делоне, молодой человек из Москвы, один из тех, кто вышел на Красную площадь, а потом на Пушкинскую площадь. И я про него, поступая в одно учебное заведение нужно был написать какое-то эссе. А учебное заведение в 90-е годы было очень такого либерального толка, и я туда не проходил по баллам. Но эссе я написал про Вадима Делоне. Как-то там: напишите о человеке, который вас вдохновляет — и я написал про Вадима Делоне, который меня вдохновлял тогда. И я по баллам в это учебное заведение не проходил, но они сказали, что берут меня, потому что у молодого человека очень правильные взгляды.

Е. Делоне

— Интересно.

К. Толоконникова

— Делать жизнь с кого, да.

Е. Делоне

— А даже если говорить про Вадима, я вам должна сказать, что Вадим — это друг моего детства. Хотя у нас достаточно большая разница была, но...

К. Толоконникова

— Вы его старше.

Е. Делоне

— Я его старше, да, он с 46-го года рождения, нет, 45-го года рождения, а я, значит, 41-го.

К. Толоконникова

— Но в детстве это значительная разница.

Е. Делоне

— Значительная разница. Но я была, по-видимому, из-за моего раннего трудного детства я была, в общем, отсталым ребеночком. А он был фантазер феерический просто, просто фантазия сплошная, с ним было очень интересно.

К. Толоконникова

— Видимо, он многое унаследовал от своего далекого дедушки.

Е. Делоне

— Да. Ну и надо сказать, что Борис Николаевич Делоне был тоже фантазером ой-ой-ой. Он любил там так, он и преподавал так, что там студенты ходили к нему, чтобы послушать его лекции, настолько они интересно как бы велись.

К. Толоконникова

— Esprit был там такой, да.

Е. Делоне

— Да, да. А вот в тот момент, когда мы уже переехали в Фурманный переулок, и у нас была своя комната, и мы могли как бы разъезжать, и мы с мамой каждую субботу или воскресенье ездили к бабушке. Никогда не оставались там ночевать. Никогда. У бабушки была отдельная комната, у нее была вообще огромная квартира. Ну я играла, значит, с Вадимкой, он там фантазировал всякое. Мама сидела с бабушкой и, конечно, очень много тогда рассказывалось всего, и там ну, в общем, не стеснялись рассказов. Интересная еще такая семейная история. Это мама должна была, знаете, в советское время надо было писать огромные анкеты там, не знаю, по 12 страниц там и прочее. И вот мама куда -то должна была устраиваться на работу и написала анкету. А бабушка ей и говорит: «Таточка — мама, значит, она Наталья Николаевна, а дома ее звали Таточкой, — Таточка, ты мне должна принести эту анкету, я посмотрю, правильно ли ты про всех написала». Мама пишет там: дедушка — Александр Иванович Георгиевский, действительный статский советник. Бабушка посмотрела и сказала: «Таточка, фи! Он же действительный тайный советник!» Мама говорит, ну ей было совершенно, понимаете... Но это настолько вот какие-то такие вещи, это надо было все очень четко прослеживать. Ну так, мы отступили немножко.

А. Пичугин

— А может быть, мы вернемся в Москву 53-го года — очень интересная история. Я читал тоже в одном из ваших интервью — вы воспоминали, как вы хоронили Сталина.

Е. Делоне

— О да, это была история интересная.

К. Толоконникова

— И как вам это пришло в голову?

Е. Делоне

— Да, знаете, ну надо сказать, что я была, наверное, из-за того, что я в детском саду все-таки выросла, я была очень как это, даже не коммуникабельна, а отзывалась на все вот как бы ситуации...

К. Толоконникова

— Общественно-политические.

Е. Делоне

— Да, да.

К. Толоконникова

— То есть вы были советским ребенком.

Е. Делоне

— Я была советским ребенком, конечно, да. И когда это все случилось, значит, мы там в кассе там сидим, тихо, учительница в углу плачет. Уроки не идут. Портрет висит. Потом перерыв. А мы все — одни девочки тогда учились, отдельно девочки, мальчики. Девочки, значит: портрет, его над там траурными ленточками, да, давайте — чуть ли не из кос давайте доставать эти самые...

К. Толоконникова

— Банты.

Е. Делоне

— Банты, да. Так что все это было. А потом с подружкой уже, когда вот на следующий день у нас был траурный день, мы не учились. По-моему, несколько дней даже был траурных, мы не учились совсем, а все время радио, рассказы...

К. Толоконникова

— А вы говорили, что еще чуть ли не из Елоховского собора...

Е. Делоне

— Да, да. Вы знаете, это самое интересное, что у меня, в комнате у нас не было радио с мамой — мама не выносила. А вот у соседей целыми днями работало радио. И я помню это...

А. Пичугин

— А что из Елоховского собора?

Е. Делоне

— Что из Елоховского собора там были заупокойные какие-то молитвы читались, какое-то песнопения были.

К. Толоконникова

— То есть это передавали именно в связи, так сказать, с кончиной вождя?

А. Пичугин

— А из Елоховского собора — как вы это узнали? Вы рядом были или...

Е. Делоне

— Ну я вам не могу сказать, может быть, это потому, что были молитвы какие-то, да, может быть, это даже и говорилось...

А. Пичугин

— Я напомню, что вы слушаете совместную программу радио «Вера» и музея «Советский Союз: вера и люди». Сегодня наш гость Елена Делоне, представитель знаменитого рода, династии Делоне, вспоминает о своей жизни, о своем детстве, юности. И вот похороны Сталина — 53-й год.

Е. Делоне

— Да. Я помню, что какая-то погода была страшная, ужасная, все прочее. Но вот в день похорон у нас были занятия в школе. И наша учительница русского и литературы — была замечательная учительница. По-видимому, как я сейчас представляю себе, потому что я у нее бывала дома, я думаю, что она была из старой интеллигентной семьи, тоже такой. И, может быть, даже, ну мне так представляется, что она знала обстановку другого рода, не такую открытую, а другого рода. И зная мои порывистые, так сказать, возможность вот так вот что-то сделать, она, значит, мне сказала: Лена, ты сегодня должна сидеть и писать там какое-то сочинение, которое ты написала плохо. Надо вам сказать, что училась я плохо, прямо могу сказать. Училась я плохо, потому что у меня были, как я уже потом, много-много лет позже, когда работала в издательстве «Аврора», моя дорогая начальница, любимая, такая Мария Александровна Климова, урожденная Введенская, она как-то приходит и говорит: о, Леночка, я знаю, почему вы столько делаете ошибок. В этом самом журнале «Америка» была маленькая статья о том, что вот есть такая вещь как это самое, когда неправильно пишут...

К. Толоконникова

— Дислексия... Дисграфия, по-моему.

Е. Делоне

— Дисграфия. Но у меня, по-моему, и дислексия была, и дисграфия, и все вместе взятое — я писала ужасно, то есть это был кошмар. Ну и здесь моя учительница русского языка сказала: Леночка, ты должна переделать свою работу, потому что, в общем, сиди и работай. А я уже договорилась с своей подружкой, что мы идем на похороны. И я, конечно, верчусь на стуле, она говорит: давай я вместо тебя напишу? Там проверяет мою работу, чтобы у меня все правильно было написано, мы сдаем. И в конце концов освобождаемся, и бежим. И бежим мы к Цветному бульвару — ну вот на угол Цветного и Садового кольца.

К. Толоконникова

— Со стороны Сухаревской вы бежите?

Е. Делоне

— Со стороны Сухаревской, да. И вливаемся в эту толпу. И идем, если вот смотреть, не по самому по Цветному бульвару, а по проезжей части как бы...

К. Толоконникова

— К домам ближе.

Е. Делоне

— Ближе к домам и с левой стороны.

К. Толоконникова

— И уже становится страшно, наверное.

Е. Делоне

— И уже становится страшно. И мою эту подружку Свету куда-то оттиснули, и я не могу ее найти. Я иду одна и не вижу ее, кричу: «Света! Света!» А нас затиснули, и я оказалась прижатой к ограде. А в то время, вот в сталинские времена, были такие ограды — низ цоколь такой, а дальше шли вот эти вот, решетка такая, ну именно вот такими этими самыми. И за решеткой человек, увидев меня, кричит — ну я уже сейчас не помню, что, но он, так сказать, пытается меня вытащить из этой толпы. Он хватает меня за руку и хватает за воротник и вытягивает меня вот на этот вот цоколь. Я стою, плачу, естественно, потому что страх же, ужасно. И видно, что толпа какая-то совершенно безумная. Я кричу: «Светка! Светка!» Он говорит: «Какая Светка?!» Но Светка тут нашлась, он ее тоже вытягивает. Мы пролезаем через эту решетку и дворами выходим в переулок, который идет ну как бы перпендикулярно Цветному бульвару. И первые натыкаемся на машины, которые стоят поперек дороги.

К. Толоконникова

— Это получается, в районе Трубной улицы, там.

Е. Делоне

— Ну еще выше, там переулочки такие есть, вот эти самые, между Садовым и Трубной улицей.

А. Пичугин

— Да, там, где Печатников переулок.

Е. Делоне

— Да, какие-то вот эти, я сейчас даже не могу сказать точно, какой. Там вот так машины перекрыты и стоят солдаты и не пускают. Мы плачем. Зареванные, плачем, пальто у меня, воротник оторван. Офицер уходит, по-видимому, так сказать, ну отходит от нас и нас пропускают, мы через машины пролезаем. «Нам домой бы только... — А где вы живете? — Там-то». И нас вот так вот из одного ряда во второй пропускают вот эти вот солдатики, мимо этих машин. Мы пролезаем под машинами, бежим домой. Ну, в общем, так добегаем до дома. И маме я, конечно, не говорю ничего. Мама приходит в ужасе с работы, потому что уже какие-то разговоры были. А потом, на следующий день просто там рассказывают о том, что там вывозили целыми машинами эти грузовики галоши потерянные, шапки и люди, там не пойми чего. А мама через какое-то время говорит: «Леночка, Лена, где ты так оторвала свой воротник?» А я совсем про него забыла, сама я зашить его не могла. Ну я что-то сказала, что меня мальчишки обидели. Ей не стала говорить.

К. Толоконникова

— Вы так и не сказали маме?

Е. Делоне

— Так я и не сказала, нет. Потому что я понимала, что она, наверное, пришла бы в ужас в полный от страха от такого. Но, к счастью, мы там не попали. Но это была, конечно...

К. Толоконникова

— Ну это милость Божия.

Е. Делоне

— Милость Божия, да. Вот этот человек, который просто нас спас. Просто нас спас.

А. Пичугин

— А вы говорите, вы были советским ребенком, совершенно таким. А когда что-то начало меняться в вашем мировоззрении?

Е. Делоне

— Начало меняться, пожалуй, тоже в школе, вот примерно в то же время. Надо сказать, интересно, что у нас школа до 53-го года, до 54-го, наверное, года —учителя были удивительные совершенно — очень такие интеллигентные, знающие. Вот эта учительница русского языка Вера Ивановна. Был у нас такой учитель истории — Вениамин... не помню, как его отчество было. И вот этот историк, он тоже интересно. Значит, я совершенно не могла запомнить даты — это для меня мучение, я даты не помню почти никогда. И он меня, когда спрашивал историю, я, конечно, рассказывала интересно, с интересом, все. Он говорит: ну а теперь пиши там ну типа диктанта такого, да, по датам. И в дневнике он ставил если пять — то маленькую, коротенькую пятерочку, а если кол — за то, что я не знаю — он жирный такой ставил. Ну, в общем, этот Вениамин Маркович, по-моему, он был, да, Вениамин Маркович — ну в 55-м он ушел от нас. И потом оказалось, что он ушел в Институт всемирной истории и был потом зав. отделением и прочее. То есть он, по-видимому, был из репрессированных. Потом к нам уже пришли другие учителя...

К. Толоконникова

— Может быть, он и в школе пересиживал вот эту кампанию по борьбе с космополитами.

Е. Делоне

— Да, у нас вот такие учителя такие были. Потом это все немножко изменилось. Ну вот и на следующей год была история по Франции, ну и, в частности, вот французская революция. И там учительница что-то стала говорить плохое про коменданта Бастилии. А я ей говорю: вы не правы, потому что, я говорю, он был совсем другой человек. Ну они, да, что это вот его убили, там голову отрубили, на пике носили — французы были жестокие. Надо сказать, что уже потом во Франции мне говорили: ну слушайте, ваша революция — это что, вот у нас во Франции была намного хуже. По процентному отношению погибших во Франции в момент французской революции было намного больше.

К. Толоконникова

— И зверств было очень много.

Е. Делоне

— И зверства было очень много. И вот эта учительница меня невзлюбила совершенно.

К. Толоконникова

— А вы вступились за честь рода таким образом.

Е. Делоне

— За честь рода, да. Она говорит: а откуда ты знаешь? Я говорю: потому что он был дядя моего прадедушки. Прапрадедушки.

А. Пичугин

— И тут она вдвойне.

Е. Делоне

— А тут она вдвойне. И через год я из школы ушла. Ушла из школы после 8 класса и кончала школу уже рабочей молодежи. Вот так вот. И вот тогда, примерно в те годы так потихонечку, потихонечку как-то вот это все узнавалось.

К. Толоконникова

— Но не без влияния семьи или это как-то вот...

Е. Делоне

— Может быть, под влиянием. У нас еще интересно, я немножко там, значит, у меня по маминой линии, у мамы был три брата. Старший, Борис Николаевич Делоне — математик. Второй брат был Лев Николаевич — он был генетик, селекционер, был профессор Харьковского университета.

А. Пичугин

— Наталья Львовна Делоне — это его дочь.

Е. Делоне

— Да, это моя двоюродная сестра. Он был профессор Харьковского университета. И когда началась вот, наверное, с этого времени примерно, когда началась сессия ВАСХНИЛ — это был 49–50-й, потому что приезжал мой дядя, Лев Николаевич. Он приезжал, был на этой сессии. Их разгромили...

К. Толоконникова

— Это вот «мухолюбы-человеконенавистники» — вот когда генетику разгромили....

Е. Делоне

— Да, да. Вообще этот Лысенко, который там и все. И его лишили профессорского звания. И, к счастью, он уже работал в то время — ну как бы он был профессором университета, но вместе с тем была такая как бы станция селекционная, и вот он на этой станции работал. Он ушел туда работать просто уже. Вот когда его выгнали отовсюду, он туда ушел работать, стал каким-то, я не знаю, служащим просто таким. А Наталья Львовна — Наташа, моя двоюродная сестра, она тоже генетик. Она училась в тот момент в аспирантуре и жила она тогда какое-то время жила в МГУ, в общежитии, какое-то время жила у дяди, у Бориса Николаевича. Но потом как-то там что-то не сложилась, и ее выгнали тоже отовсюду, и она поселилась у нас. Это было самое лучшее. У нас такая была смешная квартира в Фурманном — она достаточно комната была большая, но такая: семь метров длины и немножко меньше трех метров ширины. И Наталья Львовна семь лет прожила у нас посреди комнаты на раскладушке. Пока это все не угомонилось, пока у нее потом семья не появилась и прочее. Так что она имела очень большое на меня влияние, Наталья Львовна Делоне.

А. Пичугин

— Это замечательные воспоминания Елены Борисовны Делоне. Мы в следующих наших программах продолжим говорить с Еленой Борисовной, потому что просто настолько интересно все, что происходило. Елена Борисовна, я напомню, представитель этой знаменитой фамилии Делоне здесь, в России, в Советском Союзе и уже постсоветской России. Елена Борисовна также многолетний сотрудник Николо-Кузнецкого храма и племянница матери Марии (Скобцовой), о чем мы тоже обязательно поговорим. Программа наша совместная, напомню, с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова...

К. Толоконникова

— Спасибо, дорогие друзья, что были с нами это время. Прощаемся. Доброго вечера.

А. Пичугин

— До свидания. Всего хорошего. До новых встреч.