С раннего утра у  серого здания Томской городской тюрьмы толпился народ. Кто-то шёл сюда узнать об участи своих близких, кто-то нёс родным, попавшим в заключение, продуктовые передачи. Начался тысяча девятьсот двадцатый год – год «красного террора» с его массовыми арестами по сфабрикованным обвинениям в антисоветской деятельности. Тюрьмы страны не вмещали всех осуждённых, а попасть под чудовищный в своей жестокости молот мог любой, абсолютно ни в чём не повинный человек. Особенно, если он был верующим…

В хвост длинной очереди у окошка для передач встала хрупкая девушка в косынке, аккуратно повязанной на пышные тёмные волосы. Приём шёл медленно – казалось, за три с половиной часа очередь не продвинулась ни на сантиметр. Но вот, наконец, подошёл черёд девушки в платке. Она протянула в окошко большой мешок с хлебом, крупой, маслом, кое-какой одеждой.

-  Кому передача? – строго и резко спросили из окошка.

- Разделите между теми, кто передач от родственников не получает, - попросила девушка. – И вот ещё… - она достала из кармана несколько денежных купюр. – Это тоже включите в передачу.

- Ваша фамилия! – ещё строже прозвучало из-за мутного стекла.

- ГрИмблит, -  ответила девушка. – Татьяна Николаевна Гримблит.

Таня Гримблит родилась в небогатой, но очень дружной, благочестивой семье. Символично, что день её рождения – четырнадцатое декабря – совпал с памятью святого Филарета Милостивого, который был известен своим состраданием и помощью обездоленным. Родители Татьяны были простыми служащими,  а дед – священником Русской Православной Церкви. Глубоко верующей, воспитанной на евангельских идеалах, выросла и Таня.

Поэтому, даже после революции семнадцатого года, когда Церковь подверглась гонениям, а священнослужителей и верующих новая власть поставила в положение изгоев общества, Татьяна от веры не отступила.

Ей было восемнадцать, когда в тысяча девятьсот двадцать третьем году она устроилась воспитательницей в томскую детскую колонию.  Дети Татьяну сразу же искренне полюбили, а вот коллеги, напротив, отнеслись к слишком «добренькой», на их взгляд, воспитательнице, с подозрением. А когда случайно узнали, что всю свою зарплату Гримблит тратит на передачи для ссыльных и заключённых, и вовсе опешили.

- Танька, тебе что, больше делать нечего?!  Пошла бы лучше, платье себе красивое купила – а то ходишь в каком-то старье, -  язвительно укоряли её коллеги.

Но Татьяна предпочитала одеваться скромно, а зарплату продолжала жертвовать нуждающимся. Когда в лютый мороз она отправилась в соседний Иркутск, чтобы передать деньги и продукты находящимся там в пересыльной тюрьме священнослужителям, её арестовали.

Это был первый арест в жизни Татьяны Николаевны Гримблит. Потом их будет ещё четыре, и все – по обвинениям в антисоветской деятельности и церковной пропаганде. Но ссылки и лагеря не сломили христианского духа милосердия этой женщины. После каждого своего освобождения она возобновляла помощь заключённым.

Вот слова самой Татьяны Гримблит, зафиксированные в протоколе допроса во время её очередного ареста:

«С тысяча девятьсот двадцатого года я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству, и вообще ссыльным, находящимся в Александровском централе, Иркутской и Томской тюрьме и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу, как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Я оказывала помощь священникам и мирянам; вообще заключенным, не уточняя причин их заключения».

Шестнадцать лет продолжалось самоотверженное служение Татьяны Гримблит обездоленным, попавшим в беду и безвинно страдавшим людям.  В тысяча девятьсот тридцать седьмом году, во время последнего – пятого – ареста, её приговорили к расстрелу. Однако общая могила на Бутовском полигоне не смогла скрыть благодарную память о той, которую в страшные годы гонений на веру называли «новым Филаретом Милостивым». В две тысячи втором году Татьяна Гримблит была прославлена Церковью в числе святых новомучеников и исповедников Российских.