«Совет по делам Русской Православной Церкви в советские годы». Петр Чистяков - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Совет по делам Русской Православной Церкви в советские годы». Петр Чистяков

* Поделиться

У нас в гостях кандидат исторических наук, доцент учебно-научного Центра изучения религии РГГУ Петр Чистяков.

Мы говорили о созданном Иосифом Сталиным Совете по делам Русской Православной Церкви, как он был устроен и как советская власть пыталась контролировать жизнь Церкви.

Ведущий: Алексей Пичугин


А.Пичугин:

— Дорогие слушатели, здравствуйте!

Это «Светлый вечер» на светлом радио.

Сегодня — четверг, и, как всегда, в эфире, в это время, наша программа, совместная с музеем-исследовательским центром «Советский союз: вера и люди».

Сегодня мы, к сожалению, без Ксении Толоконниковой — в следующих программах они к нам вернётся. Но, тем не менее, мы от тем наших совместных программ не уходим. Музей, я напомню, и наши передачи посвящены истории Церкви в середине, второй половине ХХ века, в послевоенный период, и до распада Советского союза.

И сегодня, как раз, мы говорим по мотивам доклада, который прозвучал на конференции — в мае месяце конференция прошла в музее «Советский союз: вера и люди», и, вот, был замечательный доклад нашего сегодняшнего гостя — Петра Чистякова — кандидата исторических наук, доцента кафедры «История религий» РГГУ ( Российского Государственного Гуманитарного Университета ).

Пётр, здравствуйте! Добрый вечер!

П.Чистяков:

— Добрый вечер!

А.Пичугин:

— Тема доклада была такой: «Контроль уполномоченных совета по делам Русской Православной Церкви за рукоположением духовенства во второй половине ХХ века». Это — очень интересное время, с точки зрения церковной истории. Разделяется оно сразу на несколько периодов. Я надеюсь, что наш сегодняшний разговор, как раз, будет очень насыщенным — потому, что очень много тем, о которых можно поговорить.

Что такое «Совет по делам Русской Православной Церкви»? Когда он появляется?

П.Чистяков:

— Этот орган был создан 4 сентября 1943 года. Сталин объявил о его создании на знаменитой встрече с тремя митрополитами — митрополитом Сергием Страгородским, митрополитом Алексием Симанским и митрополитом Николаем Ярушевичем. Они были вызваны в Кремль поздно вечером. Уже, практически, ночью, состоялся этот разговор, во время которого Сталин сказал, что знает о том, что Церковь очень помогает фронту, он за это очень благодарен, и, зная о различных трудностях, которые переживает Церковь, готов эти трудности помочь разрешить.

И, вот, в самом конце этого разговора, Сталин сказал такую фразу, что... ну, вот, если вопросов больше нет, то, соответственно, возможно, они появятся в будущем, и Правительство решило создать специальный орган — совет по делам Русской Православной Церкви — который все эти вопросы будет решать. И, вот, присутствующий на этой встрече товарищ Карпов, соответственно, становится председателем этого органа...

А.Пичугин:

— Очень любопытная личность — товарищ Карпов. Он же не случайно присутствовал на этой встрече? А, наверняка... или — он мог не знать, но сам Сталин уже предполагал назначить его на эту должность.

П.Чистяков:

— Да, конечно! Это был сотрудник органов госбезопасности, который активно участвовал в...

А.Пичугин:

— ... репрессиях...

П.Чистяков:

— ... репрессиях — это известно. И, кроме того, церковная тема ему была знакома. Сам Карпов пишет в записке, которую он, впоследствии, составил — в записке об этой встрече, — что утром этого дня ему позвонил Сталин, задал несколько вопросов, в том числе, попросил охарактеризовать, вот, этих трёх митрополитов и внутрицерковную ситуацию. Соответственно, Карпов на все эти вопросы ответил.

Кроме того, в биографии Карпова есть очень интересный и абсолютно неизученный факт. Сообщается, что он — выпускник духовной семинарии, но, вот, к сожалению, никто никогда...

А.Пичугин:

— Я не встречал этих сведений...

П.Чистяков:

— ... никто никогда не занимался, какой именно. Мне это попадалось, но... вот... очень кратко: «Окончил духовную семинарию». То есть, получается, что у него, вот, такой интересный очень был бэкграунд.

А.Пичугин:

— Я читал, что он окончил какое-то ремесленное училище, а, после этого, началась его трудовая карьера, а потом уже — карьера в органах. И, действительно, он в Карелии поучаствовал... неплохо поучаствовал в репрессиях — в Карелии, Псковской области. И, в общем-то, потом уже, впоследствии, в 60-е годы, при Хрущёве, когда его с должности уполномоченного снимали, ему, как раз, припомнили эти репрессии, и...

Его надо было снять, потому, что Карпов, с какого-то момента, начал не то, чтобы благоволить, но он... его отношения с Церковью перешли в достаточно личную плоскость. Не значит, что он стал верующим человеком — хотя, об этом никто не знает, но, при этом, он был в... не дружеских, не то, чтобы приятельских, но в каких-то лично неплохих отношениях с патриархом Алексием Симанским ( Алексием I ).

П.Чистяков:

— Да, об этом свидетельствует их переписка, которая, лет десять тому назад, была опубликована. Патриарх, действительно, писал ему вполне личные, тёплые письма, справлялся о здоровье, его домашних делах. И Патриарх, конечно, прекрасно понимал, что Карпов, в определённых вопросах, может помочь, как говорится, по дружбе.

А.Пичугин:

— И, вот, он помогал — насколько было возможно. Но, опять же, не надо тут оставлять место иллюзиям, что отношения государства и Церкви в поздне-сталинский и... такой... меж-сталинско-хрущёвский период были очень тёплыми. Гайки снова стали закручивать достаточно быстро. Уже к концу 40-х годов, снова закрываются храмы, снова... пускай, не в таких объёмах, но восстанавливаются репрессии в отношении священнослужителей, но... где было возможно, Карпов принимал личное участие в каких-то церковных делах.

А, вот, дальше? Что было дальше?

П.Чистяков:

— А дальше начинается совсем другой период. Потому, что, на смену Карпову, приходит Куроедов, и, действительно, начинается последовательное закручивание гаек. И мы очень хорошо знаем, что, во время хрущёвской антирелигиозной кампании, было закрыто множество церквей — причём, очень часто, они закрывались при непосредственном участии правящего архиерея, как это было, например, в Кировской епархии. Об этом подробно рассказывается в знаменитом открытом письме Бориса Талантова.

Уполномоченный, соответственно, сообщал епископу, что тот или иной приход нужно закрыть, и епископ, никоим образом, за этот приход не вступался. Уполномоченный лишал, по каким-то причинам, настоятеля регистрации — сделать это было несложно, достаточно было какой-то небольшой придирки, соответственно, на этот приход никого не назначали. Верующие обращались и в Епархиальное управление, и к уполномоченному. В епархии им говорили, что священник должен сначала получить регистрацию, а потом будет указ. Уполномоченный, естественно, говорил, что «я священников не назначаю — пусть архиерей даст указ, и я его зарегистрирую». Вот, в этой бюрократической игре проходило несколько месяцев, после чего уполномоченный составлял заключение, абсолютно стандартное, в котором говорилось, что Богослужения не совершаются, община верующих распалась, и эту церковь следует снять с регистрации, что и происходило.

А.Пичугин:

— А если архиерей был чуть-чуть посмелее? Уполномоченный же не говорил, что «нельзя». Уполномоченный говорил, что «это не в моей компетенции», «должен заняться этим вопросом архиерей». Архиерей, если он был более лоялен... или... там... совсем лоялен к происходившему в области, и лоялен по отношению к уполномоченному, к совету по делам религий... по делам Русской Православной Церкви, то тогда он, понятное дело, никого на приход не назначал.

А если он имел возможность как-то высказать собственное мнение, и назначить на приход человека, дальше — уполномоченный обязан был его зарегистрировать, или нет?

П.Чистяков:

— Вот, если архиерей был посмелее, то в епархии складывалась совсем другая ситуация — мы это можем наблюдать, скажем, на примере Московской епархии в 50-е годы. Я имею в виду Московскую областную епархию, которой, соответственно, в те годы, управлял митрополит Николай Ярушевич — один из участников этой ночной встречи со Сталиным.

Митрополит Николай был, с одной стороны, человеком очень осторожным, с другой стороны, он блестяще умел незаметно, но уверенно отстаивать церковные интересы.

Дело в том, что среди послевоенного духовенства было немало людей пожилых — либо прошедших через лагеря, либо, соответственно, бывших очевидцами всех этих печальных событий, и они старались жить незаметно. Они старались не привлекать к себе внимания... ну... кроме того, они были уже людьми откровенно пожилыми. Им было трудно служить часто, им было трудно проповедовать. Среди них были священники, которые не проповедовали вообще никогда — мне доводилось слышать о таких.

И, конечно, уполномоченный — им, в то время, был небезызвестный товарищ Трушин, его любой ненавистью ненавидели многие поколения московского и подмосковного духовенства, потому, что он был, действительно, человеком достаточно строгим...

А.Пичугин:

— Он известный... очень известный...

П.Чистяков:

— ... да... он рассчитывал, что все эти пожилые священники, рано или поздно, либо умрут, либо уйдут за штат, и, было бы желательно, на их место никого не назначать. И, более того, в конце 50-х годов, Трушин, в своих отчётах, достаточно прямо говорит о том, что им намечены некоторые бесперспективные приходы — это приходы, где служат пожилые священники, это приходы, где, по его мнению, достаточно мало прихожан, и... вот... он пишет, что, соответственно: «Мы рекомендуем правящему архиерею на эти приходы впредь никого не назначать, и эти приходы, соответственно, ликвидировать».

Но митрополит Николай на всё это говорил: «Да, да...» — кивал головой, потом этот священник уходил за штат, и на его место назначался молодой, активный выпускник семинарии, который тут же начинал проповедовать, начинал служить — не только по воскресеньям и праздникам, но чаще, занимался каким-то ремонтом храма, и уполномоченного, конечно, это раздражало невероятно!

Одним из таких активнейших священников был отец Григорий Петров, который служил в Кашире, в церкви Флора и Лавра. Он постоянно фигурирует у Трушина — Трушин говорит о нём с нескрываемым раздражением, и потом он, всё-таки, нашёл способ его лишить регистрации.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Пичугин:

— Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня Пётр Чистяков — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории религий Российского Государственного Гуманитарного Университета ( РГГУ ), и мы говорим о событиях в истории Русской Церкви в 50-60-70-е годы, с точки зрения контроля за рукоположением новых священников со стороны официальных советских органов.

Но, вот, и... митрополит Николай Ярушевич прожил, по нынешним меркам, не так уж и много — он в 69 лет умер, достаточно внезапно, после непродолжительной болезни. Этому предшествовало закрытие храма, где он был настоятелем. И это, на тот момент, единственный пример сноса действующего Московского храма — на Преображенской площади. Храм сейчас воссоздан. Но, вот, храм был закрыт, митрополит отправлен на покой, и доживал свои дни он в небольшом домике, неподалёку от метро «Бауманская», и, при достаточно странных обстоятельствах, умер.

П.Чистяков:

— Вне всякого сомнения, вот, эта отставка его очень подкосила. А отставка была вызвана, как раз, его решительнейшей позицией.

Я могу процитировать небольшой фрагмент из отчёта Трушина за 1960 год. Этот отчёт был составлен в начале 1961 года, уже после отставки митрополита Николая, и, вот, он здесь говорит: «В отчёте за прошлый год упоминалось, что наш отказ в регистрации излишних служителей культа вызвал яростное сопротивление со стороны Патриарха, осуществляющего руководство церквями города Москвы, и бывшего управляющего Московской епархией митрополита Николая. Несмотря на имевшуюся договорённость о необходимости сокращения излишних служителей культа в сельских церквях, митрополит Николай, до последнего дня его отставки, не только не применял каких-нибудь действенных мер в этом направлении, но, наоборот, предпринимал меры в их задержке. Смотря на действия митрополита Николая, такую же политику стал проводить и его викарий, вновь назначенный епископ Стефан Никитин...»

А.Пичугин:

— Тоже — незаурядная весьма личность. Кстати, епископ Стефан Никитин... можно вспомнить о том, что он — врач, что он — член Маросейской общины знаменитой, и что он долгое время не собирался рукополагаться, работал врачом, и очень много контактировал с катакомбным духовенством, которое, таким... тем или иным образом, соприкасалось ли с Маросейской общиной, вышло ли из Маросейской общины... И, вот, здесь даже удивительно, что он, в принципе, стал в советские годы, в послевоенные годы архиереем.

П.Чистяков:

— Да, человек, безусловно, очень выдающийся. Но, вот, после отставки митрополита Николая, ситуация в Московской епархии резко изменилась. Потому, что, ему на смену, пришёл митрополит Питирим Свиридов.

Митрополит Питирим был уже человеком совершенно другого склада. Он был абсолютно лоялен, он был абсолютно подконтролен. Как любил говорить покойный отец Иннокентий Павлов — кукловодим. И, соответственно, митрополит Питирим Свиридов, сразу же, оказался под властью Трушина, который обязал его делать то, что отказался делать митрополит Николай Ярушевич. Вернее, не отказался... он, на словах, соглашался, но, де факто, этого не делал.

В отчёте Трушина за 1961 год говорится, буквально, следующее: «В справке о содержании моей беседы с митрополитом Питиримом от 4 января 1961 года говорится, что, в результате беседы, достигнута была договорённость по следующим вопросам...» — то есть, между Трушиным и митрополитом Питиримом состоялся некий разговор, в результате которого были достигнуты некие договорённости.

Я хочу обратить ваше внимание на то, что Совет по делам Русской Православной Церкви должен был следить за соблюдением советского законодательства о религиозных культах — то есть, никаких договорённостей — устных или письменных, помимо законов и подзаконных актов, в принципе, не должно было быть. Но, тем не менее, мы видим, что, в обход законодательства, появляются некие договорённости, и, конечно, будет чрезвычайно интересным отыскать, вот, эту справку о содержании беседы Трушина и митрополита Питирима. Потому, что тот пункт, который цитируется в отчёте — единственный процитированный пункт — имеет номер шестой, и, судя по отточиям, были какие-то пункты и после этого шестого пункта.

А пункт следующий: «Рукоположение в священнический сан будет совершаться только над лицами, окончившими духовные учебные заведения, и Епархиальное управление будет избегать представления к рукоположению людей часто светских. Перед рукоположением Епархиальное управление докладывает о кандидате уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви».

А.Пичугин:

— Тут возникает вопрос. Давайте, тоже пойдём последовательно.

Это — годы хрущёвской антирелигиозной кампании. Надо, наверное, немного рассказать о том, что это за время.

Антирелигиозная кампания началась в... тут по-разному дают даты её начала... 1957-58 году. Предшествовала ей... ну... достаточно... такая... активная пропаганда антирелигиозная — в средствах массовой информации. До, после — снимаются фильмы антирелигиозные, или, по крайней мере, сатирические, показывающие не только Русскую Православную Церковь, но и протестантов, католиков, просто верующих, также — различные секты.

Предшествовало началу кампании и закрытое постановление Совета министров о нарушении законодательства в сфере религиозных культов.

Вот, давайте, немножко про это поговорим, а потом вернёмся к рукоположению в священники. Потому, что одно вытекает из другого.

П.Чистяков:

— Да, действительно, хрущёвской антирелигиозной кампании предшествовала мощнейшая агитация. Использовались и газеты, и радио, и постоянно выходили различные антирелигиозные книги и брошюры.

Отец Александр Мень вспоминал, что Анатолий Васильевич Ведерников, работавший в издательском отделе Патриархии, заказал у специального агентства, занимающегося, вот, такой, актуальной библиографией, чтобы они составляли списки выходящих антирелигиозных книг и статей. И они, какое-то время, это делали, а потом отказались — потому, что сказали, что: «Мы не справляемся, потому, что это — громадный объём».

И, в частности, огромное распространение получили антирелигиозные фельетоны. Один подмосковный священник — это зафиксировано в отчётах у Трушина — говорил, что, вот, раньше духовенство боялось ареста, а теперь духовенство боится фельетонов. Потому, что, действительно, после фельетона могло произойти всё, что угодно — и лишение регистрации, и невозможность дальнейшего служения, и какие-то неприятности от, соответственно, местных властей.

И сам отец Александр Мень тоже стал героем одного из... вот... таких антирелигиозных фельетонов. Там могла содержаться абсолютно лживая информация, факты могли абсолютно перевираться, но по, соответственно, священнику, о котором это было написано, это ударяло очень сильно.

А.Пичугин:

— А ещё — это было время отказов от сана. Уже в последнее время, стали называть это явление ренегатством, когда люди публично выступали в советской печати — центральной или региональной — и декларировали свой выход из священства.

Самый известный — это, наверное, протоиерей Александр Осипов, бывший некоторое время даже ректором Ленинградской Духовной Академии — семинарии и академии, отец Павел Дарманский, Евграф Дулуман — но он раньше ушёл, он не был священником, он был просто преподавателем Саратовской семинарии, и ещё ряд священников, которые сложили с себя сан.

Вот, что это было за явление? Почему, в условиях того времени, когда, казалось бы, людям... ну... наверное, не угрожали лагеря, как это было 30-ю годами ранее... 25-ю даже годами ранее... что подталкивало этих людей на выход из Церкви?

П.Чистяков:

— Это — очень интересный вопрос. И этот вопрос, безусловно, заслуживает дальнейшего изучения.

Отчасти, свет на этот вопрос проливает замечательная книга Сергея Львовича Фирсова «Апостасия», посвящённая...

А.Пичугин:

— Про отца Александра Осипова...

П.Чистяков:

— ... да, отцу Александру Осипову.

Но, я думаю, что власти прилагали достаточно большие усилия по поиску тех священников, которые потенциально могут уйти. Потому, что, ведь, сам Осипов уходить не собирался, хотя у него достаточно сложные личные биографические обстоятельства. Он, по сути дела, лишился семьи — потому, что, во время войны, его жена, вместе с детьми, мигрировала, и он просто не знал, где они живут. Впоследствии, он вступил во второй брак, что, соответственно, сделало для него невозможным дальнейшее служение. Но, поскольку он был замечательным лектором, было принято... такое... компромиссное решение, что он, не имея возможности служить, тем не менее, остаётся преподавателем — профессором Ленинградской Духовной Академии...

А.Пичугин:

— Причём, как протоиерей...

П.Чистяков:

— ... как протоиерей, да. Он будет носить рясу, Крест, и, в общем-то, он мог всю жизнь, вот, так и оставаться профессором Духовной Академии. Но, с одной стороны... в его душе происходят какие-то разнообразные размышления — что неизбежно, потому, что человек оказывался в такой... двойственной ситуации: с одной стороны, он — священник, и он несёт церковное служение, как профессор академии, а, с другой стороны, служить он не может. Максимум, что он может — он может Причаститься в Алтаре.

И — итогом стало, вот, это его отречение. Как свидетельствует дневник, отрёкся он под влиянием неких, как он их называет, «товарищей», которые, соответственно, его «обрабатывали», и как-то сподвигли... Ну, ходили слухи... я не ручаюсь за эти слухи... но мне доводилось слышать, вот, такие разговоры, что, будто бы, на него надавили, что, будто бы, ему намекнули, что, иначе, его арестуют...

А.Пичугин:

— ... и, вообще, жена ушла с немцами...

П.Чистяков:

— ... да-да-да-да-да! Тут, естественно...

А.Пичугин:

— ... сам он служил на оккупированных территориях некоторое время...

П.Чистяков:

— Арестовать можно было запросто! Так, что, возможно, что и такое.

А.Пичугин:

— Тут ещё такая вот... что касается отца Александра Осипова... Мы с Ксенией Толоконниковой, которой, к сожалению, в сегодняшней нашей беседе участия не принимает, записывали воспоминания архимандрита Иеронима Карпова, многолетнего настоятеля храма в Звенигороде на Городке, человека, который там служит на протяжение полувека, и, до этого, ещё был... с военных времён... даже с довоенных... частично, прихожанином храма в Ярославской области. И, как раз, вот, он застал Александра Осипова преподавателем Ленинградских духовных школ.

Я не помню, правда, это его ли история воспоминаний, или кого-то из его соучеников, что, на последней лекции по Ветхому Завету в семинарии, Осипов раздал, как всегда, домашнее задание, простился до следующего раза, но больше не пришёл. И вышла статья в «Правде». Вот. Тоже такое воспоминание.

Мы вернёмся к нашему разговору с Петром Чистяковым, кандидатом исторических наук, доцентом кафедры истории религий РГГУ через минуту.

Я — Алексей Пичугин.

Напомню, что программа наша сегодняшняя — совместная с музеем-исследовательским центром «Советский союз: вера и люди».

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Пичугин:

— Мы возвращаемся к разговору в нашей студии.

Напомню, что в гостях у светлого радио сегодня Пётр Чистяков — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории религий РГГУ, и мы говорим о Церкви в советские годы, о Церкви в годы хрущёвских гонений — по мотивам доклада Петра Чистякова, который прозвучал на конференции в музее «Советский союз: вера и люди» в мае.

Мы давно планировали этот разговор — вот, наконец, он состоялся. Тема доклада была «Контроль уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви за рукоположением духовенства во второй половине ХХ века».

Мы сейчас обсуждали контекст, обсудили... и, наверное, ещё чуть-чуть поговорим про годы хрущёвской антирелигиозной кампании, говорили про священников, которые уходили тогда, писали письма, писали статьи в «Правде» о том, почему они уходят. Но, вот, за всеми этими признаниями, наверное, не было особой искренности. Об этом, кстати, Фирсов пишет, в отношении Осипова — что не было искренности в его служении, не было искренности в его уходе.

Вот, может быть, я с ним не согласен, что не было искренности в его служении, поскольку, об Осипове много и очень тепло говорили, как о замечательном священнике и проповеднике. Вот, была ли искренность в его уходе — это другой вопрос.

Мне кажется, что уходили, в основном, молодые люди — люди, сформировавшиеся в советское время, люди конца 20-х — начала 30-х годов рождения, которые, каким-то образом, почему-то, возможно, под влиянием войны, возможно, под влиянием родственников, поступали в семинарию, принимали сан, и... возможно, это были какие-то, довольно спонтанные, решения, и социальные проблемы, проблемы выбора — они повлияли и на их мировоззрение. То есть, оно не было монолитным.

П.Чистяков:

— Да, Вы правы, среди ушедших священников было достаточно много людей достаточно молодых. Есть целая книга, изданная в 1961 году — она называется «Мы порвали с религией. Рассказы бывших верующих». Там собраны все эти истории, и, там, собственно, не только православные священники — там и миряне, и есть там рассказы и католиков, и протестантов, и евреев, ушедших из религии. Открывает эту книгу, конечно, знаменитое самосвидетельство Осипова. Но, когда читаешь эту книгу, возникает удивительное впечатление, действительно, какой-то неискренности, какой-то неестественности. Многие рассказы как-то по-настоящему поражают читателя.

Ну, вот, этот священник ( к тому моменту уже бывший священник ) рассказывает, что: «Вот, я пошёл в семинарию потому, что, вот, как-то так получилось... вот так сложилось... и я был человеком верующим. А потом я увидел, что мои собратья, на самом деле, люди очень неискренние, они пьянствуют, у них — любовницы...»

А.Пичугин:

— А... так это же — Павел Дарманский... это отец Павел Дарманский об этом писал...

П.Чистяков:

— В том числе, да...

А.Пичугин:

— Это же Вы, прям, цитируете...

П.Чистяков:

— Но он — не единственный. Тут... получается, что я цитирую очень многих — что, «вот, это всё люди нечестные, неискренние, что они ведут себя очень неприятно... ну, и я решил, что Бога нет, я решил уйти, и, вот, теперь я счастлив оттого, что я ушёл, что я разорвал с этой средой».

Что стоит за этим рассказом, иной раз, довольно трудно понять. Вообще, сложно верить, вот, таким советским текстам.

Мне вспоминается, например, антирелигиозный фельетон, герой которого, как раз-таки, очень молодой в те годы священник из Тамбовской епархии. Он неумеренно пил, и в фельетоне, соответственно, он выведен, как пьяница, который попал в милицию, в вытрезвитель. И, вот, сотрудники милиции, с удивлением, обнаружили, что это, на самом деле, священник — человек, который, казалось бы, должен быть образцом для подражания, а — «вот, каковы они, на самом деле»! — восклицает автор этой статьи, — и что он пьяница, и что, на самом деле, в Бога не верит, а служит исключительно ради материальной выгоды. Это — очень типичное объяснение для тех лет.

Но, дело в том, что, благодаря моему коллеге из Тамбова, я знаю доподлинно, что этот священник — он прожил достаточно долго, и умер уже в 90-е годы — на самом деле, был человеком вполне верующим. И, более того, ещё в 90-е годы, он мечтал о возвращении к церковному служению. Он говорил разным своим знакомым священникам: «Вы, пожалуйста, скажите владыке, что отец Иван готов на приход!» — то есть, он совсем не был атеистом, который служит исключительно ради материальной выгоды.

А.Пичугин:

— Но — не вернулся...

П.Чистяков:

— Но он не вернулся. Он не мог вернуться потому, что, действительно, его алкоголизм зашёл слишком далеко.

Но, просто, это свидетельствует о том, что все эти советские тексты, с одной стороны, нельзя сбрасывать со счетов — потому, что это, как-никак, исторические источники, и, зачастую, единственные источники, сообщающие об этих событиях, но относиться к ним надо чрезвычайно осторожно, чрезвычайно критически.

А.Пичугин:

— И, что интересно, статистика изучения этого периода и людей, которые так оставляли сан, показывает, что каких-то высот они не снискали и в советском обществе. Потому, что... ну, пожалуй, кроме Евграфа Дулумана, который, вообще, ещё в сталинские годы ушёл, никто из них высоко подняться не сумел. Им всем была уготована роль... таких... второсортных, третьесортных антирелигиозных лекторов, которые ездили бесконечно в гастроли с одной и той же лекцией, на протяжение десятков лет: «Как я порвал с Церковью». И эта, бесконечно заезженная, пластинка — она... там мало счастливых судеб.

Кто-то, к сожалению, наложил на себя руки впоследствии, кто-то — достаточно трагично умер... Мы сейчас не будем говорить о том, что это — кара Господня, но это... просто... судьбы несчастных людей, которые не нашли себя ни там, ни здесь.

Но есть и другие примеры. Вот, про них — гораздо меньше известно. Вообще, этот вопрос плохо исследован. Хотелось бы, чтобы когда-нибудь была написана статья про это — потому, что, если мы пишем про ренегатство, то, наверное, и про возвращение — тоже надо говорить.

Люди возвращались. До сих пор, в Перми живёт священник, который в 60-е годы публично сложил с себя сан, а ещё, в 60-е годы, и вернулся обратно. Про это — никто не говорил. И он служит до сих пор.

Я находил свидетельства — достаточно много, я собирал их, как-то пытался систематизировать — о таких священниках, бывших лекторах атеистических, которые публично сообщали о снятии сана, и которые в годы Перестройки вернулись, и им разрешали служить, их принимали в качестве действующих священников, даже если они публично отказывались от сана в 60-е годы.

Я уверен, что, помимо пермского примера, сейчас есть ещё несколько человек, живущих, которые — совсем уже старенькие, но — вернулись. И я знаю примеры людей, которые честно в 90-е годы шли на приходы — причём, некоторые из них — в глухие сельские приходы — возрождать их. Им, на тот момент, было, всё-таки, не так много лет — там, за шестьдесят, всего лишь... чуть-чуть... едва-едва... это ещё были очень крепкие люди. Но это, как раз, вот, из тех самых ренегатов.

П.Чистяков:

— Одним из таких священников был небезызвестный схиархимандрит Сампсон Сиверс. Некоторое время назад, были обнаружены документы конца 30-х годов, где он прямо пишет: «Я слагаю с себя сан и звание служителя религиозного культа». Но он потом вернулся достаточно быстро, и он нигде не засветился, как... вот, такой... антирелигиозный агитатор.

Но, безусловно, Вы правы — это тема интереснейшая, и это — абсолютно белое пятно в нашей церковной историографии.

А.Пичугин:

— Ну, с отцом Сампсоном Сиверсом... там... вообще, не очень понятно, кто его рукополагал, где, когда, в обновленческой ли церкви это произошло, или, всё-таки, в Тихоновской... и... там... белых пятен в его биографии, в какой-то момент, больше, чем не белых, а вполне официальных известий.

Но, давайте, вернёмся к 60-м годам, к антирелигиозной кампании. Всё-таки, тон задавал Собор 1961 года, архиерейский, который полностью изменил систему управления Русской Церковью — когда священник становился наёмным работником, а всем на приходе управлял староста.

П.Чистяков:

— Да, Архиерейский собор, под влиянием Совета по делам Русской Православной Церкви, фактически, лишил священника возможности, как бы то ни было, влиять на приходскую жизнь. Причём, это было сделано под таким, якобы, благовидным предлогом — было объявлено, что священник — это пастырь, его задача — служить, его задача — осуществлять духовное руководство общиной, и он не должен отвлекаться на какие-то хозяйственные вопросы — для этого есть староста.

Но, вот, за этими красивыми словами стояла суровая реальность, когда, соответственно, священник просто не мог попасть в храм, если староста не хотел, чтобы в этот день были Богослужения.

Мне рассказывал, например, покойный отец Александр Соловьёв, который много лет служил в селе Малахове, в Раменском районе Московской области, что он, будучи назначенным на этот приход, приехал служить 30 сентября, в день памяти мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии. Он собирался служить, но староста ему сказала, что у них в этот день службы не бывает, и, соответственно, он сумел, просто физически, попасть в церковь только вечером, когда нужно было служить Всенощную под Воскресение.

А.Пичугин:

— А теперь — о рукоположениях. Что мы, вообще, знаем о возможностях рукоположиться в 50-е, 60-е, 70-е годы?

Потому, что очень много — легендарного, мифического про это время, с точки зрения... там... рукоположения и... Считается, и об этом даже в курсе истории Русской Церкви ХХ века говорится, что нельзя было рукополагать людей с высшим образованием ( светским ), а только — после семинарии. Но, ведь, нет никаких подтверждений этому документальных...

П.Чистяков:

— Совершенно верно! Никаких документальных подтверждений нет. Более того, недавно мы говорили об этом со свидетелем эпохи — с протоиереем Фёдором Верёвкиным. Он сам был рукоположен митрополитом Хризостомом в Курске в 1980 году. И отец Фёдор прямо сказал, что ему очень режет слух, когда он слышит вот этот тезис — что в советское время было запрещено рукополагать людей с высшим светским образованием. Многие были рукоположены — и в 70-е годы, и в начале 80-х, имея высшее образование, в том числе, он сам.

Но, другое дело, что рукоположиться с таким бэкграундом, иной раз, было непросто. И складывается такое впечатление, что не было никакого общего циркуляра для, соответственно, всего Советского Союза — циркуляра, который секретно запрещал архиереям рукополагать, вот, таких ставленников. Если бы этот циркуляр был, то митрополит Хризостом не смог бы рукоположить множество молодых людей с высшим образованием.

Но была такая негласная установка, и, соответственно, каждый уполномоченный решал этот вопрос по-своему. Вот, у Трушина, как мы видим, возникла некая, письменно зафиксированная, договорённость с митрополитом Питиримом Свиридовым. В других епархиях, скорее всего, это могло быть какое-то устное запугивание. Очевидно, что многие епископы боялись, многие епископы — опасались.

Но, и, тут, конечно — два момента возникает. Прежде всего, вот, эта общая установка, что такие рукоположения крайне нежелательны. Второе — действительно, каждая конкретная кандидатура согласовывалась, и разбирали — что это за человек, не замечен ли он в связях с диссидентами, нет ли на него какого-то другого компромата... как-то, вот, так это происходило.

А.Пичугин:

— Говорят, что митрополит ( тогда архиепископ ) Хризостом — но это только говорят, к сожалению... есть такая у нас мечта взять интервью у владыки Хризостома, но пока это всё остаётся мечтой... говорят, что он тогда рукополагал... сначала рукополагал, а потом уже представлял рукоположенного человека уполномоченному в Курске, и говорил, что: «Вот... я его уже рукоположил. А теперь — делайте, что хотите. У меня есть такие-то и такие-то приходы — давайте, подумаем, куда его отправить. Но он — уже священник».

И... видимо, это тоже какие-то личные были договорённости. Всё-таки, недаром митрополит Хризостом — единственный из архиереев Русской Церкви — в 90-е годы ( в начале 90-х ) говорил о том, что приходилось идти на разные контакты, на разные соглашения с органами... но, вот, в его случае — на благо Церкви. Ради блага Церкви.

Мы не знаем, что он там делал, но, действительно, что-то помогало ему, на протяжение многих лет, рукополагать людей, которые не просто закончили семинарию, но людей, которые, как он прекрасно понимал, нужны были Церкви в тот момент.

П.Чистяков:

— Да. Есть такое мнение, что Хризостом — это единственный архиерей, который покаялся в своём сотрудничестве с органами. На самом деле, он сказал по-другому. Он сказал: «Я не раскаиваюсь, потому, что я не делал на этой стезе ничего скверного». Он очень эмоционально воскликнул в одном из интервью самого начала 90-х годов: «Вот, откройте архивы КГБ, — в то время, это витало в воздухе, что, вот, буквально, ещё несколько дней — и всё откроется, — откройте эти архивы, и вы увидите, что я не делал ничего, что пошло бы Церкви во вред!» И ему, действительно, можно верить — потому, что, ведь, в знаменитом отчёте Фурова, который был написан в 1974 году и опубликован, благодаря отцу Глебу Якунину... тоже, на самом деле, совершенно фантастическая, удивительная история...

А.Пичугин:

— Детективная история!

П.Чистяков:

— ...заслуживающая отдельного изучения... но, вот, в этом отчёте Хризостом помещён в третью группу архиереев...

А.Пичугин:

— Он там выведен, как самый нелояльный, да...

П.Чистяков:

— ... абсолютно неблагонадёжных. О нём отдельно говорится, как о самом нелояльном. И, действительно, он рукополагал сначала, а потом сообщал об этом уполномоченному.

Но, дело в том, что, ведь, помимо рукоположения, был ещё один нюанс...

А.Пичугин:

— Регистрация.

П.Чистяков:

— ... это — регистрация.

А.Пичугин:

— Вот — тут вопрос! Ведь, уполномоченный, действительно, мог сказать: «Владыка, Вы рукоположили — Ваше дело. Но регистрировать его я не буду».

В этом отчёте, кстати, который отец Глеб передал на Запад, за что, собственно говоря, во многом, и поплатился лагерем, была группа архиереев, максимально лояльных. И, как пример... там уполномоченный приводит этот пример, как наиболее благоприятный для советской власти архиерей ( не помню, какая кафедра, не помню, какая область ) — ни разу не выезжал из своего областного центра на служение в другие приходы, служит только по Воскресеньям в Соборе, и немало времени проводит в Карловых Варах на водах. Вот — это идеальный образ «советского» архиерея, с точки зрения уполномоченного.

П.Чистяков:

— Да, это — просто мечта уполномоченного! А, соответственно, архиерей, который, подобно Хризостому, рукополагает, не советуясь с уполномоченным, который предпринимает разные другие действия, нежелательные для уполномоченного — это фигура, в глазах уполномоченного, одиозная.

И, на самом деле, можно даже обратить внимание — по биографиям архиереев советского времени — если епископ много лет служит на одной кафедре, скорее всего — это человек, в глазах уполномоченного, благонадёжный. Если епископ...

А.Пичугин:

— Хотя, есть разные примеры...

П.Чистяков:

— Если епископа постоянно перемещают — как, например, было с епископом Иннокентием Зельницким — значит, есть какие-то постоянные, с точки зрения уполномоченного, проблемы.

А.Пичугин:

— Или же — есть проблемы другого характера. Когда человек, с любой стороны, неблагонадёжный — ни с точки зрения Церкви, ни с точки зрения уполномоченного.

Есть несколько очень известных фамилий — не будем, наверное, их сейчас называть, которых переводили по всем кафедрам Советского Союза... там... география — от Иваново до Дальнего Востока, и обратно. Но нигде они не задерживались... там... с 40-х по 70-е годы... дольше, чем на один год. Там список сменённых кафедр — огромный, а потом, попросту, отправлялись на покой.

Они и лояльны были советской власти максимально, они и были всегда за закрытие, но, всё равно, их сопровождал такой скандал всегда, который не мог позволять им оставаться на кафедре, даже с точки зрения уполномоченного.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Пичугин:

— Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня Пётр Чистяков, кандидат исторических наук и доцент кафедры истории религий РГГУ.

Итак, я вспоминаю пример — тоже очень хорошее интервью дал несколько лет назад отец Георгий Эдельштейн, замечательный священник, который сейчас служит в Костромской области уже много, много, много лет — как он с 60-х годов искал возможность рукоположиться, будучи кандидатом исторических наук, и так и не став доктором — потому, что ушёл на церковное служение, с многолетней работой в высших учебных заведениях. Он искал возможность рукоположиться, он объезжал весь Советский Союз, ещё начиная с владыки Луки Войно-Ясенецкого, святого нашего замечательного, и везде он искал возможности рукоположиться, но, вот, рукоположил его только архиепископ Хризостом... когда только... в 1980 году... или... в 1979 году.

П.Чистяков:

— Да, это, действительно, замечательный пример. И, главное, что отец Георгий очень подробно рассказывает о тех мытарствах, которые ему пришлось пережить.

Например, один из епископов, к которым он обратился в 70-е годы, сказал ему довольно прямо: «Ну, вот, допустим, я, прямо сейчас, приму у Вас прошение о рукоположении. Но мне придётся об этом сообщить уполномоченному. Уполномоченный скажет, что ему нужно подумать, и немедленно сообщит в Ваш институт, где вы учитесь в аспирантуре — Вас отчислят. Он, после этого, меня вызовет и скажет: «Вы знаете, я проверил, но, оказалось, что Эдельштейна рукополагать нельзя, ни в коем случае...

А.Пичугин:

— Это значит, ещё и пятая графа...

П.Чистяков:

— ... да, да... и, соответственно, Вам и научную карьеру сломают, и я не смогу Вас рукоположить».

То есть, вот, это — епископ, у которого не было тех возможностей, которые, соответственно, были у Хризостома. Но, в то же время, это, действительно, ситуация — очень запутанная, и, вполне может быть, что у Хризостома и не было каких-то особых возможностей, а просто он элементарно не боялся — просто, элементарно, его невозможно было запугать.

Ведь, можно вспомнить замечательный рассказ отца Георгия Эдельштейна о том, как его... кажется, это было в Вологодской епархии... вызвали в облисполком, и ему сообщили о том, что он грубо нарушил законодательство о религиозных культах — потому, что он совершил панихиду на кладбище. И, собственно, было сообщено, что за ним было установлено наблюдение, что откуда-то из-за кустов были сделаны фотографии: «Вот, пожалуйста, посмотрите — вот, эти фотографии, которые, соответственно, доказывают, что Вы нарушили закон». Но он на это абсолютно спокойно ответил: «Зря вы отвлекали всех этих людей, которые за мной следили, от их основных занятий, потому, что я же ничего не нарушил», — законодательство 1929 года, действовавшее на тот момент, разрешает Богослужение на кладбище без каких-либо согласований с местной властью.

Его собеседники сделали «глухое ухо». Они сказали: «Мы таких законов не знаем, но мы знаем, что в Вологодской области, на протяжение многих лет, на кладбищах никто не служит, и Вы не должны служить». Но сделать они ничего не могли потому, что, на самом деле, с их стороны это был откровенный блеф.

Или, например, его, тоже замечательно им описанная, полемика с уполномоченным. Он всегда всюду ходил в рясе — это была его принципиальная позиция. У уполномоченного это вызывало гнев. Уполномоченный говорил, что это недопустимо, что это запрещено законами, а отец Георгий говорил ему: «А покажите законы!» Уполномоченный ещё больше злился, и говорил: «Ну, Вы же понимаете, что нет закона, который запрещал бы человеку ходить по улице голым, но все знают, что этого делать нельзя». Ну, вот, то же самое — нет такого закона, но просто есть — запугивание.

Ну, вот, а в Харьковской епархии, например, я доподлинно знаю, духовенство давало расписку, что они обязуются не ходить по улице в рясе.

А.Пичугин:

— Ну, я знаю пример из какой-то другой украинской епархии, описанный отцом Михаилом Ардовым, где духовенство всегда ходило по улице в рясе, а, вот, архиерей шёл в костюме. И, вот, неловкий момент, когда навстречу ему идёт священник в рясе и с Крестом, а архиерей идёт — в костюме. И они видят друг друга, и у каждого — смущение. Потому, что никто не знает, как правильно подойти, и к кому. Священник понимает, что он не может подойти под благословение к архиерею... ну, то есть... может, конечно, но... и даже уже, наверное, и идёт, как архиерей первым делает шаг навстречу, и... вот... так, размашисто жмёт ему руку, и говорит: «Отец Василий, привет!» — на что проходящая мимо старушка морщится, и говорит: «Ох, совсем... вот... совсем безбожники что-то попутали: не знают, как с батюшкой правильно здороваться!»

П.Чистяков:

— Да, это — замечательная история, и, конечно, достаточно много было, вот, таких... ситуаций, связанных с рясой в публичном месте.

А.Пичугин:

— И, всё-таки, можем ли мы сделать какой-то вывод о том, какова была практика рукоположений в 60-70-е годы? Верно ли, что нет каких-то общих правил, а есть только правило о том, что человек должен закончить духовное учебное заведение?

Ну, предположим, хорошо — человек с высшим... там... со средним ли образованием без семинарии принимает священный сан. Ну, и, логично, что богословское образование ему необходимо, при этом, и его отправляют учиться заочно. Ведь, могла бы быть такая история?

П.Чистяков:

— Конечно! Безусловно... ну... Вы знаете, на данный момент, окончательный вывод сделать абсолютно невозможно, поскольку большинство документов Совета по делам религий за вторую половину 60-х, 70-е, 80-е годы абсолютно недоступны для исследователей, и они засекречены. И, прежде всего, засекречены инструктивные письма уполномоченным. Эти письма Совет рассылал с определённой регулярностью несколько раз в год, и, собственно, вот, эта повседневная деятельность уполномоченных, в значительной мере, определялась именно этими письмами.

Если это когда-нибудь будет рассекречено, соответственно, мы узнаем... быть может, мы там прочтём, что... соответственно... уполномоченному рекомендуется... соответственно... объяснять архиерею, что он не должен рукополагать тех, у кого есть высшее светское образование, или степень, но, на данный момент, эти документы нам абсолютно недоступны.

Воспоминания свидетельствуют о том, что в разных епархиях дело обстояло по-разному, и где-то, соответственно, вот, как у Хризостома, такие рукоположения были возможны, где-то они были абсолютно невозможны, где-то возникали какие-то особые условия.

Например, отец Фёдор Верёвкин рассказывал, что в Калужской епархии, куда он приезжал с вопросом о рукоположении... там, на Калужской кафедре, в конце 70-х годов, был такой епископ Никон... вот, он ему сказал, что надо обязательно прописаться в Калуге, что, естественно, для него было неприемлемым...

А.Пичугин:

— Ну, и, вообще, институт прописки в советские годы был таким, что выписаться и прописаться — это не так уж и просто было.

Тут, ещё один вопрос. У нас уже совсем мало времени, к сожалению, но...

Вот, отец Сергий Желудков — замечательный священник, автор «Литургических заметок», неоднократно переизданных, когда его сняли с регистрации в 70-е годы, более к священническому служению не возвращался. И это — несмотря на то, что он до конца оставался... там... ревностным христианином, никогда не находился под запрещением в служении, но, вот — никогда не служил, даже у друзей где-то, к кому он приезжал, ни в каких тайных Богослужениях он никогда не сослужил.

И, вот, это тоже хороший вопрос — почему? Хотя, он просто был лишён регистрации уполномоченным. Достаточно серьёзно переживал по этому поводу.

П.Чистяков:

— Дело в том, что лишение регистрации — это была, действительно, очень серьёзная мера. Потому, что священник, который допускал к служению своего собрата, лишённого регистрации, и сам мог этой регистрации запросто лишиться, как, соответственно, нарушивший эти советские правила.

Но, кроме того, были епископы, которые откровенно запрещали настоятелю допускать к служению других клириков, даже этой же епархии. Вот, этим отличался, например, митрополит Серафим Никитин ( не путать, ни в коем случае, со Стефаном Никитиным ). Это архиерей, который в 70-е годы управлял Московской областной епархией — он был Крутицким и Коломенским. Есть документы, опубликованные тоже благодаря отцу Глебу Якунину, в своё время, в Вестнике РХД, где говорится о том, что были его циркуляры, откровенно запрещающие, скажем, сослужение в Престольный праздник соседей, настоятелей окрестных приходов. Это всё — не приветствовалось. Ну, по всей видимости, он делал это не по собственной инициативе, а по указанию уполномоченного. Действительно, была у многих уполномоченных такая идея, что Богослужение должно быть, как можно менее торжественным.

И мне рассказывал один старый подмосковный священник — уже ныне покойный отец Анатолий Кузнецов, что, вот, действительно, не ездили друг к другу в гости. Я разговаривал с ним, я расспрашивал его о, в частности, его соседях по Раменскому району, где он начинал, в самом конце 50-х годов, и оказалось, что он абсолютно никого не знал, кроме благочинного. «Я ни к кому не ездил, — он говорит, — и ко мне никто не приезжал... откуда я их знаю?»

А.Пичугин:

— А собраний у них каких-то... там... благочиния... и не было никогда толком?

П.Чистяков:

— Да, он говорит, что ничего не было. Что, вот, он знал, исключительно, благочинного... ну, и ещё одного священника...

А.Пичугин:

— Хотя, это тоже, наверное, не самая частая история. Всё-таки, как-то общались в те годы. Хотя, и священников-то было — не много. Должны были знать... Ну, это, мне кажется... такая... достаточно редкая история.

П.Чистяков:

— Видимо, по-разному. Кто-то общался, кто-то — не общался, как это всегда бывает с ситуациями советского времени. Всё — очень по-разному.

А.Пичугин:

— Спасибо большое!

Напомню, что в гостях у нас был Пётр Чистяков, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории религий РГГУ — Российского Государственного Гуманитарного Университета.

Программа наша — совместная с музеем-исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди».

Я — Алексей Пичугин.

Мы — прощаемся, до новых встреч! Всего доброго, и — будьте здоровы!

До свидания!

П.Чистяков:

— До свиданья!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем