У нас в гостях был историк, филолог, специалист по русской культуре Николай Котрелёв.

У нашего гостя четверо детей, 18 внуков и одна правнучка. И говорили мы не о науке, а о семье: о том, как строится семейное счастье в большой семье и что значит быть отцом священника.

---

Ведущие:  Анна Леонтьева, Константин Мацан.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

- Добрый светлый вечер! Сегодня с вами в студии Анна Леонтьева…

К.Мацан:

- … и Константин Мацан. Добрый вечер!

А.Леонтьева:

- Сегодня у нас в гостях очень почётный гость – Николай Всеволодович Котрелёв, историк, специалист по русской культуре XIX и первой половины ХХ века, но что важно сегодня в нашей передаче – отец четверых взрослых детей, дед восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки.

Добрый вечер!

Н.Котрелёв:

- Добрый вечер!

А.Леонтьева:

- Николай Всеволодович, мы, наверное… вот, по тому разговору, который начался у нас до программы, мы поняли, что Вы не просто к нам пришли, а Вы просто смирились с необходимостью прийти и поговорить про свою прекрасную семью.

Н.Котрелёв:

- Семья у меня хорошая, но… смирился… про неё можно рассказывать увлечённо…

А.Леонтьева:

- Вот…

Н.Котрелёв:

- … но не всегда с удовольствием!

А.Леонтьева:

- Вот, хотелось бы вот… как раз, сегодня увлечённо с Вами об этом поговорить.

У нас в гостях был Ваш сын – отец Фёдор Котрелёв – и… как-то, знаете… Николай Всеволодович, поскольку мы сегодня говорим на такие простые, семейные темы, я должна признаться, что когда я готовилась к программе, и когда увидела нашего гостя, я подумала: «Как же я завидую людям, у которых какая-то вот такая необыкновенная семья!» – вот.

И, в начале программы, я говорю: «Отец Фёдор, вот у Вас – такая семья… ну… известная, богемная…» Он говорит: «Нет, нет, у моих родителей – никакая не богемная семья…» – и сразу начал как-то поправлять нас.

Вот, можно ли начать сначала… хочется и про Ваше детство поговорить, но хочется начать с начала Вашей семьи, с начала её основания. Как она начиналась?

Н.Котрелёв:

- Моя семья начиналась не с меня. И никакая семья, в счастливом течении времени, и в правильном развитии человеческих судеб, не начинается с родоначальника – с одинокого человека, который прилепляется к человеку противоположного пола, и составляют… и живут в плоть едину, плодятся и размножаются. Всегда есть предшествие.

Если мою семью сегодня считать хорошей и счастливой по-настоящему, то заслуга в этом – не моя, а – моих родителей, моих дедов. Я вырос именно – в семье, но не отца и матери, а в семье отцовской матери и светлой, святой памяти моих дядьёв и отца об их отце и самой Марьи Владимировны, Царство ей Небесное, об её покойном муже, который умер до моего рождения – с одной стороны.

С другой стороны, я вырос в семье родителей моей мамы. Я помню своего прадеда. И это всё была – одна семья.

Они были – это два моих корня – были в разных городах и между собой почти не имели общения. Мама была – курская, отец был – московский, курский дед был серб – так, что во мне нету только самой чистой русской крови северной.

Один дед – смоленский, другой дед – сербский, одна бабка – владимирская, другая – курская… то есть, во мне смешалося, соединилося всё, что очень полезно генетически. И я убеждён, что если бы я не видел того культа папы и мамы, который я видел в своей маме, и того почитания памяти отца и мужа в отцовской семье, то, может быть бы и ничего не вышло из моей семьи.

Я хотел, чтобы у меня была семья. И – семья есть! Но есть и большая семья. Лет 15-20 назад, как-то под Пасху, я подумал: «А что ж – Котрелёвы-то? Вот, теперь старшего поколения – нет, что – они так и разбредутся?» Я позвонил своим двум кузенам – двоюродным братьям, позвонил своему родному брату, и сказал… не помню, там… на Светлой Неделе: «Прошу всех – ко мне!»

С той поры, раз в год бывают «Котрелёвки» – человек 60. Мы не из дворян, но это – память. Вот, собираются, по очереди, теперь уже из нас четверых… дело в том, что сначала был московский… Котрелёвы, вообще… на Духовщине ( это в Смоленской губернии такой городок есть ) – там много Котрелёвых, но они не знают даже, в каком родстве, свойстве или однофамильничестве состоят с моим дедушкой, но их там – много. А в Москве был – один, и от него произошло трое сыновей. И он этих троих сыновей – произошло ещё четверо, и всё мальчишки. А от нас четверых – уже… как-то… раскинулося шелестящее ветвями и листочками дерево. Нас вот собирается за столом человек от 50 до 60, в зависимости от того, кто здоров, кто присутствует в Москве в этот момент. И там – детвора бегает, обычно, шумит.

Все друг друга знают, и, должен сказать, что отношения после того, как стали встречаться, заметно изменились. Кто-то сдружился и с четвероюродными, кто-то уважительно относится издалека, но это – память рода. И вот это – большая семья.

К.Мацан:

- Но мы, когда, как раз, с отцом Фёдором беседовали, тоже я этот вопрос задавал: а в чём смысл для человека вот так собираться – компанией из 60-ти человек? И он признался, что смысл, безусловно, есть, хотя, есть и дискуссия о том, насколько это нужно, не является ли это каким-то просто таким формальным… формальной данью некоторой традиции?

Я так понимаю, из Ваших слов, что вот именно – память рода, ощущение того, что ты – не один, что есть связи горизонтальные… и вертикальные для вас важны?

Н.Котрелёв:

- Да, конечно, конечно! Я благодарен своей племяннице двоюродной – врачу – за обо мне врачебное попечение, которое несколько отличается от среднестатистического врачебного вмешательства…

К.Мацан:

- Во всё – своя польза!

Н.Котрелёв:

- Да…

А.Леонтьева:

- В семье должны быть врач и юрист.

Н.Котрелёв:

- Вот, юристов – нет. Пока. Ну, потом, может, заведётся…

Я очень рад, что мой двоюродный племянник работал какое-то время у моего брата. И – так далее. То есть, здесь – иные отношения. И, кроме того, за этим стоит ещё две немаловажные вещи.

Во-первых, вообще человеку нехорошо быть одному, как мы читаем в Писании. Во-вторых, осознание, что плоды сознательного – в веках – воспитания одиночества – это то, что дало сегодняшнюю американскую культуру, цивилизацию, и европейскую, где – почти закон, что бабушка не касается детей, что наступает холод в отношениях. И, разумеется, может быть, никому, или двум-трём всего из собирающихся на «Котрелёвке» это парафилософское рассуждение приходит на ум.

Есть ещё один аспект, который, по-моему, очень важен. Вот, если мой сын, дай Бог ему здоровья, сказал, что есть какие-то аспекты внешне-формальные…

К.Мацан:

- Он так не сказал… он сказал, что – это обсуждается, это некий вопрос…

А.Леонтьева:

- Это, скорее, был наш вопрос, да…

К.Мацан:

- Это был наш вопрос, но это была реплика о том, что: «… и мы это обсуждаем, чтобы это не превратилось в некое внешнеформальное…»

Н.Котрелёв:

- А человек должен иметь в себе – любой человек – ресурс подчинения внешним требованиям, если они разумны, или даже архиразумны. Человек должен… это – вежество: знать, что он тебе – старший, уважение к старшим, уважение к старшим по крови, уважение к старшим по званию, положению в обществе – это всенепременное, долг. И, если ты… ну, скажем даже… как-то и не заинтересован, и безразличен по отношению к троюродному дядюшке, ты должен ему… ну… говоря по-старинному, кланяться – и тебе воздастся. За твоё смирение, за твою память о правиле.

Я считаю так, и тут разговора противного быть не может.

А.Леонтьева:

- Очень весомо Вы говорите! Николай Всеволодович, вот, от этих встреч, которые Вы чудесно назвали «Котрелёвки», кто счастливее становится? Вот, Вы смотрите на своих родственников – для кого они важнее? Для внуков, для правнуков, для детей… там… не знаю… для дядей? Какое поколение – счастливое?

Н.Котрелёв:

- А – для всех!

К.Мацан:

- Для Вас?

Н.Котрелёв:

- Для семьи. Для меня – так это, действительно, счастливые. Для моих…

А.Леонтьева:

- Главное – для меня!

Н.Котрелёв:

- … покойного двоюродного брата, покойного родного брата, Царствие ему Небесное, для моего живого двоюродного брата – это и есть счастье! Вот оно – молодое поколение, кучерявится… это – продолжение, в каком-то смысле, и нас. Вопрос – не бессмертия, бессмертие – личное… а вопрос продолжения жизни.

Погоня за счастьем – это погоня за каким-то фантомом, это – огромный соблазн современной цивилизации. Потому, что что такое счастье – это очень… как правило, к сожалению, давящее неправильное представление о счастьи. Это – когда сытый, пьяный, сам – в кабаке, нос – в табаке, удовольствие – полное, живи – не хочу! Это – не факт.

Счастливым человек может быть и больной, и бедный – потому, что счастье совсем не в полной тарелке, не в мягком стуле, не в бабе-мужике. Счастье – гораздо более сложная вещь, гораздо более сложная вещь…

Счастье может быть в преодолении испытаний, а испытания могут быть сложные, строгие, тяжкие…

Поэтому, безбедная жизнь, молочные реки и кисельные берега… во-первых, и кисель-то теперь искусственный, и молоко – ложное.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

 К.Мацан:

- Николай Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века, отец четырёх детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

Николай Всеволодович, а в Вашей жизни вот это счастье в преодолении испытаний случалось на практике? И что это были за испытания, если – да?

Н.Котрелёв:

- Ой…

К.Мацан:

- Вы так уверенно об этом говорите…

Н.Котрелёв:

- Конечно, было… было всякое…

К.Мацан:

- А можете рассказать, например?

Н.Котрелёв:

- Можно, я воздержусь?

К.Мацан:

- Понятно.

Н.Котрелёв:

- Потому, что…

А.Леонтьева:

- Не хватит нам программы…

Н.Котрелёв:

- Во-первых, долго будет объяснять, в чём же состояло испытание. Во-вторых, лучше это сохранить для исповеди.

К.Мацан:

- Понятно.

А.Леонтьева:

- Николай Всеволодович, простите, пожалуйста, а можно я вас обоих, как часто бывает в программе, немножко «приземлю»? Потому, что вы уже очень высоко летаете, а я…

К.Мацан:

- Это Николай Всеволодович  только…

А.Леонтьева:

- Николай Всеволодович… но такую птицу пригласили – что делать? Высоко летает. Просто Вы сейчас говорили о счастьи, а до этого говорили о том, что счастливая семья – она вырастает из древа других счастливых семей, которые были предками этой счастливой семьи. Это просто очень здорово!

Но я вернусь настойчиво к своему вопросу, поскольку, передача у нас про семью. И, всё-таки, когда эта семья, выросшая из многих счастливых семей предков, встретилась? Вы и Татьяна Фоминишна, которая – известный художник в Москве, и даже есть такое прозвище – «Чуда».

Н.Котрелёв:

- Ну, это прозвище не от… её прозвище пишется не «Чудо», а «Чуда»…

А.Леонтьева:

- Да, ага…

Н.Котрелёв:

- … поскольку – чистое прозвище от фамилии. Она – Чудотворцева по фамилии.

К.Мацан:

- Можно я сразу спрошу? После одной из программ на радио «Вера», Николай Всеволодович, мы с Вами ехали в одной машине – это была программа «Философские ночи» на радио «Вера», и Алексей Павлович Козырев – ведущий – подвозил нас, и Вы с кем-то разговаривали по телефону – я подозреваю, что с супругой – и сказали: «Ну, Чудушка, я еду домой!» – Вы к жене обращались, да?

Н.Котрелёв:

- Да.

К.Мацан:

- Потому, что я подумал тогда: «Вот, какая трепетность осталась, на протяжении лет, в отношениях мужа и жены!» – а это ещё, оказывается, и такое вот… как сегодня говорят, никнейм – «Чуда».

Н.Котрелёв:

- Больше 50 лет мы вместе, и вот тут – другой поворот, важный, видимо, для вашей темы, для темы ваших передач.

Мы оба хотели семьи. Это был выбор, основанный не на каком-то… прости, аудитория… физическом влечении, а на достаточно сложном, я так понимаю, комплексе чувств, волевых установок, социальных установок.

Начинали мы… что ж, у нас было счастливое начало! По советским временам. Мы сразу получили, отдельную от родителей, комнату в коммуналке.

Это – очень важные… уйдёт человек от родителей, прилепится к жене – всё описано, сознавалось всё вековечно, и мы жили, сами строили.

Я должен был – так уж получилося – большую часть бюджета обеспечивать. Татьяна Фоминишна, она же – Чуда, обеспечивала другую часть бюджета, а главным образом - попечение о детях, попечение о доме. Но мы этого – хотели.

В этом смысле, мы счастливо противилися той установке, которую взяла советская власть. Советская власть, особенно в начале своём, была направлена своими вожаками, выстраивалась – на разрушение семьи. На разрушение традиционной цивилизации, которая построена именно на поддержании и сохранении семьи.

Это – страшный социальный опыт, который пережила не только моя семья. Моя семья, как я говорил, в своих корнях – она, как раз, наоборот, сохранила – благодаря Церкви, благодаря своим основателям – сохранила скрепы человеческие. Но, в принципе, большевистская власть ставила задачу преодоления семейной традиции.

Если угодно, я нарочно принёс вам цитату Троцкого – это уж супостат первого градуса…

К.Мацан:

- Так…

Н.Котрелёв:

- … наивысшего…

А.Леонтьева:

- Ага… сейчас – цитата, а потом я Вас буду «приземлять» обратно…

Н.Котрелёв:

- Хорошо. Но она – архиважна.

В середине 30-х годов Троцкий уже был в изгнании… в изгнании – вышвырнут был…

К.Мацан:

- В побеге.

Н.Котрелёв:

- В побеге… вот… и вдруг он заметил, что советская власть ( ему казалось, что это – главная вина Сталина ) изменяет задачам революции. И вот что он пишет: «Когда жива была ещё надежда сосредоточить воспитание новых поколений в руках Государства, власть не только заботилась о поддержании авторитета старших, в частности, отца с матерью, но – наоборот, стремилась как можно больше отделить детей от семьи, чтобы оградить их от традиций косного быта. Ещё совсем недавно, в течение первой пятилетки, школа и Комсомол широко пользовались детьми для разоблачения, устыжения, вообще – перевоспитания пьянствующего отца, или религиозной матери. Этот метод означал потрясение родительского авторитета в самых его основах.

Ныне и в этой немаловажной области произошёл крутой поворот. Наряду с седьмой ( то есть, о грехе прелюбодеяния ), пятой ( о почитании отца и матери ), заповедь полностью восстановлена в правах – правда, ещё без Бога.

Забота об авторитете старших повела уже, впрочем, к изменению политики и в отношении религии. Ныне штурм небес, как и штурм семьи – приостановлен. По отношению к религии, устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета, но это только первый этап».

То есть, Троцкий, который был ответственен, по решению Ленина, за все антицерковные зверства первых, 20-х, годов – но только, чтобы Ленин сказал, чтобы его никто не видел, чтобы не говорили, что он – еврей, а организатором всех зверств и безобразий был Лев Давыдыч.

Так, он и говорит, что наша задача была – потрясти семью, оторвать детей от родителей.

А.Леонтьева:

- Ну, да, подорвать авторитет – очень правда…

Н.Котрелёв:

- Да…

А.Леонтьева:

- Видимо, с этого начинаются все беды.

Н.Котрелёв:

- С этого начинается всё… и, собственно говоря, нынешние дети и внуки Емельяна Ярославского, Троцкого, с какого-нибудь «Пересмешника Москвы» или «Нестарой газеты» – они продолжают именно это разрушение семьи, разрушение Церкви.

И, к сожалению, этот процесс зависит… они – пешки, малоталантливые, но очень злобные… это – выбор европейско-американской цивилизации. Антисемейный, антицерковный, античеловеческий, в конечном счёте.

Противостоять этому очень трудно. Но… я не скажу, ни в коем случае, что мы с Татьяной Фоминишной ставили себе задачу – преодолеть. Нет, нам хотелось детей, нам хотелось семью, нам хотелось, так сказать, простых вещей, и мы ими жили. Слава Богу! Это была – специальная благодать. Но – поддержанная предыдущими поколениями, памятью о них, и теми, кто был жив.

Дядюшка забегал, Алексей Николаевич, бездетный. Забежит: «Ну, что? Ты мне нальёшь стопочку?» Он не пил, но – символически… «Ой, какой суп!...» – и так далее.

Отец мой, уже больной, за нами очень следил. Приедешь в гости: «О… Татьяна, сделай мне сырничков!»

Вещи очень простые, элементарные, но… до сих пор мои дети помнят «Курскую бабушку», и как они гостили у неё в городе Курске, как она иногда приезжала к нам – помнят её ласку, и её тепло, и я вижу, что это в них – живёт.

Так, что – это нас поддерживало. Но были и вполне благодатные поддержки со стороны наших ровесников, которые ценили наш дом, со стороны старших людей – предыдущего поколения – из других семей, которые привечали, заботились… это – дар Божий. Слава Богу за всё!

К.Мацан:

- Николай Всеволодович Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века, отец четверых детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

В студии – Анна Леонтьева и Константин Мацан. Мы прервёмся, и вернёмся к вам буквально через несколько минут.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

- Сегодня мы говорим о семье с Николаем Всеволодовичем Котрелёвым, который хотел представить себя как историк, специалист по русской культуре XIX – первой половины ХХ века, а мы, от себя, представляем Вас, Николай Всеволодович, как отца четверых детей, дедушку восемнадцати внуков и прадедушку одной правнучки.

То, что Вы говорите, необыкновенно весомо, Николай Всеволодович ( я ещё раз это слово повторю, простите ), но я хотела бы спросить: Вы сказали, что вас поддерживал ближний круг. И я… так… знаю, что Ваша семья – она, как бы, была таким… ну, как сказать… открытой моделью семьи. У вас был свой… или был, или – Вы сейчас расскажете – может быть, появлялся постепенно круг людей-единомышленников, которые приходили к вам в гости – ну… простите, я знаю, что у вас было всегда очень много таких людей – и Вы в одном интервью сказали: «В нашем кругу, у христиан…» – при этом, речь идёт… там… о 60-х, 70-х годах, когда вот это вот звучит, как, в общем, резкий контраст с тем, что происходило.

Вот, как этот круг образовывался, как он стал христианским, или – как он остался христианским – вот этот миллион вопросов… прошу Вас?

Н.Котрелёв:

- Объяснить это иначе, как вмешательством Ангелов, нельзя.

А.Леонтьева:

- Так, хорошо…

Н.Котрелёв:

- Я был, может быть, даже чересчур доволен тем, что я был из христианской семьи – и материнская семья хранила церковную память, и отцовская. У меня не было проблемы, которая возникла перед многонациональной советской молодёжью – войти в церковь, перекреститься и так далее.

Не то, чтобы я был… я и до сих пор-то не очень образован в этой части, но бытово – я был христианин.

А.Леонтьева:

- Бытово?

Н.Котрелёв:

- Да.

А.Леонтьева:

- Как это?

Н.Котрелёв:

- Ну… я ходил в церковь. Не часто, к сожалению, иногда – на бегу, но мне нужно было – раз у меня есть жена, то чтобы на Масленицу – были блины ( первые блины пёк я сам ), на Пасху – была тёртая пасха и куличи ( первую пасху тёр я сам ) – потом Москва вся восхищалась, какая пасха у Котрелёвых!

Куличи пекла моя мама. Теперь Татьяна Фоминишна печёт куличи сама – замечательные куличи!

И… собиралися – за столом, и не за столом – друзья именно такие! Покойный, замечательно талантливый, и бессмысленно задавленный автомобилем Юра Дунаев, уже доцент в Суриковском, новокрещёные какие-то приходили, старокрещёные, друг замечательный – покойный отец Алексей Беляев – живёт в Киржаче, но, приезжая в Москву, останавливается у нас.

К.Мацан:

- Не было опасно?

Н.Котрелёв:

- А кто ж его знает? Наверное… потому, что, скажем, отец Фёдор – будущий отец Фёдор – ходил пел в подпольном хоре, который вела покойная матушка Нина, отца Николая Ведерникова супруга. Иногда раздавался звонок: «Нет, нет, мы сегодня не собираемся!» – значит, там появилось что-то на горизонте опасное, чтобы…

Но в это время уже, на самом деле, не было того страха ни в ком, и той жестокости, которые долетали из 30-х годов.

К.Мацан:

- Ну, вот, когда у нас в гостях был отец Фёдор, мы тоже его об этом спрашивали, и меня очень зацепила его мысль, что… он сказал: «В нашей семье никто не считал себя диссидентами».

Вот, я, может быть, по-своему пересказываю, но мысль была… я её так услышал – его мысль. Не дословно, но вот так смысл считал, что это не было… в этом не было какой-то борьбы с обществом, такого… противопоставления себя системе, но – просто жизнь по вере, естественная, и вот… без дополнительных каких-то… обременений вот такими смыслами.

А.Леонтьева:

- Без оппозиционерства, да?

Н.Котрелёв:

- Ну…

К.Мацан:

- Такого… публичного, может быть.

Н.Котрелёв:

- … оппозиционность витала в воздухе, но она никогда меня не захватывала.

Разумеется, между друзей, я знал, и близко знал многих людей – откровенных борцов – борцовского темперамента, борцовских устремлений. И сам я вполне… был недоволен многим, если не всем, в культурной жизни Советского союза, идеологией и так далее. Но во мне не возникало идеи начать какую-то регулярную деятельность. С меня хватало просто той жизни… я не могу сказать, что она формулировалась в голове как «живите по правде» Солженицынское, или как он там говорил… но – что я живу так, как, по моим скудоумным представлениям, человек и должен жить.

Надо ходить в церковь? Надо. Когда мы поселилися на Сивцевом вражке с молодой женой, я было пошёл в Филипповскую церковь. Раз сходил, два сходил… тут в голове возникает: «Да-да, но вот известно, что дядя Володя ( отцовский брат ) никогда не ходит в одну и ту же церковь – чтобы не примелькаться, чтобы не навлечь на себя… и я перешёл. Думаю: «Нет, пойду куда-нибудь подальше от дома. Тут – соседи…» – кого-то я из соседей увидел.

Это – жило в воздухе. Прихожу в Обыденскую церковь… но это – конец 60-х годов, мы в 1966 году оказались с женой на Сивцевом… и вдруг я вижу, что тут – один, второй, третий – из моих друзей! Это были приятели по Университету, по университетскому двору. Это был пик такого наплыва молодёжи – русских, евреев, наверное, татар – в Церковь.

К.Мацан:

- И в Обыденский приход, легендарный в те годы… ну, и сейчас – тоже.

Н.Котрелёв:

- Да. Вот… и тут, как-то забылось о том, что не надо ходить всегда в одну церковь… ладно – эта будет наша. И – так уж пошло.

Но возникли постепенно… при том, что мои дядья – они всегда ездили исповедоваться и Причащаться за город, в одну церковь. Так, на Праздник, ходили по Москве – ко Всенощной, может, к обедне… бабушка, естественно, московская ничего не боялась – раз надо, так надо, но дядья – нет, они – туда, в сторону Лианозово…

А.Леонтьева:

- …ездили Причащаться туда, да? На Праздники.

Н.Котрелёв:

- Да. Вот… но они были выучениками 30-х годов. Они выросли на церковном дворе. На Зубовской площади, где такое серое большое здание какой-то телефонной станции, стояла церковь Знамения в Зубове. Вокруг неё стояло несколько домов небольших. В одном из них жили Котрелёвы. И тьма друзей, и даже, к счастью моему – глубокому счастью – наша коммуналка состояла из людей, переселённых оттуда, когда храм и окружающие его дома сломали. А я жил в замечательной семье Капустиных.

А.Леонтьева:

- Коммуналка единомышленников, да?

Н.Котрелёв:

- А… каких «мышлеников»? Это не мысль! Это – жизнь.

На кухне – что Котрелёвы, что Капустины – месили куличи, варили студень к Пасхе, появлялися – поскольку единственная дочь в большой семье Капустиных была… так сказать… в обслуге в храме Николы в Хамовниках – появлялись замечательно красивые на Пасху яйца, делавшиеся… поскольку, это был один из немногих храмов, который не закрывался и в 50-е годы жил полноценно, и, естественно, туда попадали и из Лавры, и из каких-то… видимо… подпольных рукоделий замечательные яйца! Ух, какие красивые!

Церковный календарь, Журнал Московской Патриархии – я всё это читал. Потому, что Антонина Филипповна, или, как её звали – Антонида – она всё это приносила.

Это была – наша квартира. Небольшая квартира в деревянном доме – тут, недалеко, на теперь Нагорной улице ( тогда – Катуаровском шоссе ), и – это и было счастье! Но я не задумывался об этом – я жил. Уже когда не мальчишкой был, а отрок – куда там! Родители уедут – ну, придём с кем-то из друзей, ночью ехать далеко… утром, главное, старуха Капустина – замечательная русская купчиха – стучит: «Ну, ребята… я вам картошечки пожарила!»

То есть, совсем другие отношения, и во мне нет этого страха перед коммуналкой – я, наоборот, чувствовал там себя как у Христа за пазухой. Это и есть – счастье!

Поэтому, я и говорю, что обо мне заботились особенно, нарочито просто. Вытаскивали из всяких – если я их не пересиливал – пакостей Ангелы.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Николай Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века, отец четверых детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

А.Леонтьева:

- Николай Всеволодович, а можно из разговора о Вашей среде перейти к разговору о воспитании детей? Потому, что это очень важная часть вопросов, которые мне хотелось Вам задать.

Я, во-первых, знаю, что дети у Вас очень по-разному определились в жизни. Отец Фёдор, который был на нашей программе – священник, второй Ваш сын – вот, Вы можете сами рассказать про своих детей, кто кем стал. И… вот, такая сейчас есть тенденция: все говорят, что детям нужно дать свободу выбора, уважать их выбор… вот, как это в Вашей семье происходило? Потому, что они явно выбрали очень разные вещи.

Н.Котрелёв:

- А Вы попробуйте не уважать выбор! Жизнь семьи определяется отнюдь не отцовской или материнской волей. На воспитание, на жизнь оказывают влияние – да, иногда очень сильное влияние – родители. Иногда – полная, так сказать, безотцовщина, хотя и при живом отце даже. Это очень сложный процесс.

Сильно, очень сильно влияет общество. И от него – никуда не денешься.

По крайней мере, с древнегреческих времён, всё пишут о воспитании. Дошли до нехорошего, до какой-нибудь ювенальной юстиции. Есть великие воспитатели – целые томы написаны по теории воспитания. Они…

А.Леонтьева:

- Николай Всеволодович, ну… вот… в Вашей семье – прошу прощения, что Вас перебила – это Вы можете сказать, что семья как-то подвергалась вот таким влияниям общества? Ведь вы жили, по-моему, в каком-то отдельном мире…

Н.Котрелёв:

- Да, конечно! Конечно, подвергалась. И иногда невозможно уследить за тем, как общество влияет. Я и не знал, что… я помню… одно из таких… ключевых воспоминаний – о том, что я никого не воспитывал.

Я лежу, у меня… лето на дворе, у меня – температура 39, какой-то грипп, или ещё что-то. Любящая супруга – где-то с детьми и внуками в деревне. В Москве – никого нет. Иногда только зять появляется на пороге моей комнаты, и говорит: «Я Вам сок принёс!» Аппетита, естественно, никакого, сок я пью, сбрасываю температуру, плаваю, соответственно, в простынях… потом опять начинает трясти – я мёрзну в простынях, и вдруг вбегает радостный сын – Тихон Николаевич: «Папа, я поступил!»

Я, в некотором остолбенении, хотя лежу пластом, говорю: «Куда ты поступил?» – «В ГИТИС!» – «На какой?» – «На актёрский! Курс – Фоменко».

Я говорю: «Тиша, но чтобы учиться актёрству, нужно хоть иногда ходить в театр…» – «Папа, ты ничего не знаешь! Я каждый день хожу в театр».

Ну, а я и не знал. Он уже был… я только знал, что его никакими уговорами – палки уже было недостаточно – нельзя было заставить написать диплом в РГГУ. А он, оказывается, хитрый был человек – не делился. Чтобы получить право на второе образование бесплатное, он и не писал диплом, и окончил свой ГИТИС. Теперь вот и Кузьма Фёдорович – во МХАТе пребывает. Что-то, может быть, в крови… потому, что был момент, когда я сам в театральной студии объявился – к счастью, ненадолго. А дядюшка – всю свою жизнь – был актёром в Вахтанговском театре. Так, что… усмотреть – невозможно! И это вот – давление общества.

Я знаю, что, из воспитательных средств, у нас лет до 14 будущего отца Фёдора, не было телевизора. И это была наша с супругой воля. Даже когда вдруг как-то утром раздался звонок, и кто-то из отъезжающих в эмиграцию далёких приятелей входит с телевизором в обнимку: «Нате – я вам принёс чернила!» – как в том анекдоте… не знаете анекдот? … замечательный анекдот:

«На краю кладбища стоит дом. А тут – гроза, светопреставление, огоньки по болоту бегают… и раздаётся стук в дверь громовой.

- Кто там?

- У вас чернила есть?

- Нет у нас чернил, нет!

Проходит полчаса, час. Опять стук. А те – уже совсем перепугались: небо раскалывается, молнии, болото хлюпает, вода поднимается…

- Да я ж сказал: нету у нас чернил!

- Нате – я принёс!»

Вот, так нам телевизор принесли.

 А.Леонтьева:

- И что вы с ним сделали? Только не говорите, что выбросили!

Н.Котрелёв:

- Нет! Я его… значит, мальчишки жили в своей комнате на двухэтажной кровати, и всё не было времени построить лестницу наверх, и телевизор служил ступенькой, чтобы залезать наверх – он большой был…

А.Леонтьева:

- Не пропал телевизор!

Н.Котрелёв:

- … пока вдруг… мы где-то с женой были – на даче, или где-то такое… возвращаемся, будущий отец Фёдор – наладил телевизор! И с той поры… А теперь – попробуйте! Я не знаю, как он справляется с этим ужасом всех фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)ов и прочих безобразий – это гораздо страшней телевизора!

К.Мацан:

- Николай Всеволодович, а вот я не могу Вас не спросить, раз уж мы заговорили о Ваших сыновьях, что это за опыт, является ли он каким-то отдельным, особым, духовным, экзистенциальным – что сын стал священником? Или это просто – ну, выбрал человек такой путь… вот… один – ГИТИС, другой – священство, и это, в принципе… разницы нет.

Н.Котрелёв:

- Ну… как это в нём зрело – я, опять-таки, сказать не могу. Ну, я знаю, что я держал его на руках. Потом, к ужасу Обыденской церкви, я держал его на плечах иногда, поскольку народу там было – тьма, держать было трудно. Потом – водил за ручку. Потому он… вот… у Нины Аркадьевны – пел.

Потом он хотел быть медиком – не получилось. Опыт медбрата – готовясь к повторной попытке в мединститут сдавать, он работал в больнице. Говорят, хорошо работал. Кто ж его знает?

Армия. В армии он пел, уходя в увольнения, в церковном хоре – это был уже его выбор.

К.Мацан:

- А для Вас…

Н.Котрелёв:

- Я очень рад.

К.Мацан6

- … когда Вы осознали себя – папой священника, папой отца? Вот, это, как для верующего человека, для христианина – стало чем-то особенным?

Н.Котрелёв:

- Я у почтенного протоиерея спросил: «А как же вот теперь – власть отцовская распространяется на отца Фёдора?» – «Теперь-то и особенно!» – сказал мне многоуважаемый протоиерей.

Это, естественно… не приходилось ни разу к власти этой прибегать – как и Папа Римский – он же только один раз вот это вот своё «право на безошибочное суждение» применил за 150 лет! Так и мне – ни разу пока не приходилось.

Надеюсь, что если какая-то будет совершенно строгая потребность, я скажу: «Отче… ну… ты – по линии человеческой – должен подчиниться» – он, может, и подчинится. А может и не подчинится. Всё-таки, и ему лет – столько, что… седеет, и так далее. Вот.

Нет, я был, конечно, очень доволен. Очень волновался за его… как сказать… вот… в дьяконах – когда же его рукоположат во священство, и так далее… а почему в дьяконы не ставят – всё он в хоре поёт… конечно, волновался. И сейчас волнуюсь. Я ощущаю живо… почти ничего ему не говорю, но иногда – делюсь своими сомнениями. Он мне говорит: «Это – неважно…», или: «Да», – иногда соглашается.

А.Леонтьева:

- То есть, даёт Вам советы духовного содержания?

Н.Котрелёв:

- Это – другой вопрос.

А.Леонтьева:

- Да?

Н.Котрелёв:

- Отношения душеводительства между отцом и сыном – это другой вопрос. Самое трудное, что было в моей жизни – это передача… прямая передача моих профессиональных знаний детям. Когда родилась и стала подрастать до произнесения нечленораздельных звуков дочка старшая, первая, я было попробовал говорить с ней только по-итальянски, и понял, что ничего из этого не выйдет. С той поры я не пытался детям напрямую передать то, что я знаю или умею.

Время от времени случалось, что я их посылал для себя в архиве что-то списать, время от времени я что-то им рассказывал, и внукам, по возможности, но учителем я им никогда не был.

И, поэтому, опыт общения с сыном-священником, как со священником… я иногда подхожу к нему под благословение Причаститься, но на исповедь я к нему никогда не хожу. Это – сложный очень вопрос.

Бывают другие отношения, когда потомственные… там, скажем… отец и сын – в одной профессии – математики, бывает, даже и больше – два, три поколения…

А.Леонтьева:

- Ну, математикам исповедоваться не нужно!

Н.Котрелёв:

- Ну, они передают математику… или, там, арабский… это – бывает. Но… по крайней мере, мне – этого не дано. Начну помирать, и ближайший священник окажется мой сын – ну, тогда будем думать, что делать.

К.Мацан:

- Спасибо огромное за эту беседу, Николай Всеволодович! И напомню – сегодня в «Светлом вечере» с нами и с вами был Николай Всеволодович Котрелёв, историк, специалист по русской культуре конца XIX – начала ХХ века – так скромно наш гость попросил себя сегодня представлять. А мы, от себя, добавляем, что он – отец четырёх детей, дедушка восемнадцати внуков, и прадедушка одной правнучки…

Н.Котрелёв:

- … Устиньи Кузьминичны.

К.Мацан:

- … Устиньи Кузьминичны. Как красиво звучит!

А.Леонтьева:

- Николай Всеволодович, спасибо огромное за то, что… я бы сказала, что разговор, может быть, только начат… но, всё равно…

К.Мацан:

- Даже и не начат ещё, по-моему!

А.Леонтьева:

- … даже ещё и не начат, да… вопросов ещё осталось – море, но, всё равно, было очень полезно, очень ценно услышать главу счастливой семьи, счастливого мужа, счастливого деда…

К.Мацан:

- … прадеда…

А.Леонтьева:

- … да, прадеда, отца, и… спасибо Вам за этот разговор!

К.Мацан:

- Анна Леонтьева и Константин Мацан. До свидания!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».