Евангелие от Луки, Глава 6, стихи 1-10

Читает и комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.

Этот евангельский отрывок начинается с уникального для Нового Завета указания на день, в который происходили описанные здесь события: «в субботу, первую по втором дне Пасхи». В славянском переводе это указание звучит ещё более таинственно и загадочно: «в субботу второпервую». Комментаторы по-разному понимают это евангельское указание на время, а некоторые толкователи, к примеру, святитель Амвросий Медиоланский, и вовсе предпочитали не пытаться разгадывать историческое значение этой евангельской загадки, а понимать её в исключительно аллегорическом ключе. Впрочем, при таком подходе итоговые слова толкователей звучат не менее загадочно, чем сам евангельский текст. Примером снова может послужить уже упомянутый святитель Амвросий: «Замечательно, что святой Лука сказал о второпервой субботе, а не о первовторой […] Подобало отдать первенство тому, что имело превосходство. Это вторая суббота, так как первая пришла прежде неё силой закона, в котором даже было предусмотрено наказание для работающих в этот день (см. Исх. 31:14); но она первая, потому что первая по закону суббота была отменена, и эта, установленная второй, стала первой. Разрешено трудиться в субботу, и нет никакого наказания трудящемуся!»

Как бы то ни было, совершенно очевидно, что указание на «субботу, первую по втором дне Пасхи» находится в евангельском тексте неслучайно и, скорее всего, его стоит понимать как указание на особую религиозную и обрядовую важность именно этой субботы. Нечто подобное мы можем встретить и в нашем православном христианском календаре: есть рядовые воскресенья, и есть среди них одно особенное — день празднования Христовой Пасхи, и то, что надлежит делать христианам каждое воскресенье, в превосходнейшей степени надлежит делать в Светлое Христово Воскресение. Видимо, схожим образом стоит понимать и евангельское указание на особенную субботу в этом отрывке: в субботу делать ничего нельзя, а в субботу «второпервую» запрет имеет особенно строгий характер.

Но могут ли какие-либо субботние запреты простирать своё действие на добрые и благие дела? При размышлении над этим вопросом мы неизбежно придём к необходимости найти определение того, что подразумевают под собой добрые дела. Мы знаем, что в религии Ветхого Завета ко времени прихода в мир Христа Спасителя сформировались пространные трактовки заповеди о субботнем покое, эти трактовки включали в себя списки как запретов, так и разрешённых действий. Авторитетные раввины провели большую работу и попытались сделать эти списки как можно более детализированными с тем, чтобы никому не пришлось самому делать вывод относительно допустимости того или иного действия. Но возможно ли описать все проявления жизни и все действия, которые совершают люди? Очевидно, что подобное сделать невозможно и ненужно, ведь есть ещё и интуитивное осознание каждым человеком того, что является добром, и это осознание невозможно совершенно утратить даже в том случае, если само благое действие подпадает под религиозный запрет. Собственно, именно это мы и видим в реакции книжников и фарисеев на финальный вопрос Христа Спасителя: «Что должно делать в субботу? Добро, или зло? Спасти душу, или погубить?» (Лк. 6:9). Евангелист Лука свидетельствует, что книжникам и фарисеям нечего было ответить, «они молчали». Получается, что эти люди прекрасно понимали разницу между добром и злом, но дать ответ Воплощённому Богу и самим себе им мешала верность раввинистическим толкованиям закона Моисея. С одной стороны — естественное человеческое различение добра и зла, с другой — верность словам авторитетных раввинов.

Мы знаем, что в конечном итоге книжники и фарисеи предпочли остаться с раввинами и их толкованиями, а не с вложенным Богом в каждого человека естественным нравственным законом, через который Бог проявляет Себя в человеке. И это неосознанная ими самими трагедия книжников и фарисеев. К сожалению, они так увлеклись толкованиями закона, что забыли о его сути, суть же закона состоит в том, что он должен не уничтожать естественное человеческое нравственное чувство, а, напротив, усиливать его и делать совершенным, так, чтобы оно перестало зависеть от каких бы то ни было условностей человеческого общества и списков допустимых и недопустимых действий.