«Русская народная песня». Светлый вечер с Евгенией Смольяниновой (26.06.2018)

А.Пичугин:

— В студии светлого радио приветствуем вас мы — Алла Митрофанова...

А.Митрофанова:

— ... Алексей Пичугин.

А.Пичугин:

— И сегодня, вместе с нами и с вами, здесь, в этой студии, этот светлый вечер и ближайший час проведёт замечательная певица Евгения Смольянинова — заслуженная артистка России, лауреат премии «Национальное достояние», и ещё много, много, много, наверное, можно сейчас назвать Ваших достижений... здравствуйте!

Е.Смольянинова:

— Добрый вечер.

А.Митрофанова:

— Когда говоришь «Евгения Смольянинова»: «А!... эта женщина с хрустальным голосом...» — люди, как правило, вспоминают Ваш тембр уникальный, и вот это сравнение с хрусталём — я думаю, что Вы не раз уже слышали в свой адрес именно этот эпитет.

Е.Смольянинова:

— Вы знаете, в сравнении участвовали многие драгметаллы и... какие-то... и самоцветы — и жемчуга, и золото, и серебро, но это всё настолько условно... бронзы не было, скажу честно, никогда.

А.Митрофанова:

— Как-то мне, кстати говоря, и в голову бы не пришлокак-то с бронзой сравнивать! А хотя... кто знает?

А.Пичугин:

— Ну, откровенно говоря, я могу представить себе «бронзовый голос Россиии», но он, скорее всего, будет мужской, низкий...

А.Митрофанова:

— ... и не Ваш. Совершенно, вот, вообще другой, по настроению даже.

А.Пичугин:

— Нет, не Ваш, не Ваш.

А.Митрофанова:

— Здесь ещё важно, мне кажется, то настроение, которое Вы несёте, потому что народная песня — она сегодня... она, мне кажется, не совсем в тренде. Но когда люди слушают Вас, то заминают, потому что невозможно оторваться. Я не знаю, в чём секрет. Вы как-то себе объясняли, почему у нас сегодня с народным пением получается такая... неувязка, что ли, и почему Вам удаётся этот барьер преодолевать?

Е.Смольянинова:

— В отношении первого, знаете, есть в фильмах... по-моему, в американских, есть такое устойчивое выражение «вы не захотите этого знать». Почему так? На мой взгляд, это неслучайно, и достаточно планомерное искоренение интереса к народной культуре — к национальной, к русской и крестьянской песне, конечно. И, знаете, для меня было очень важным моментом, когда я приехала к своей учительнице Ольге Сергеевой в последний раз, наша последняя встреча...

А.Пичугин:

— Псковская область.

Е.Смольянинова:

— Псковская область, да, Усвяты. На мой взгляд... вот, не боюсь сказать, без преувеличения — великая русская певица. Она пела... её голос звучал в картине Тарковского «Ностальгия». И вот, наш последний разговор, и неожиданно совершенно она говорит: «Только наши с тобой песни никому не нужны» — вот, буквально так. А поскольку это было в 2000 году, и я ещё не знала, что будет, была полна энтузиазма на этот счёт, и я сказала: «Нет, ну что вы... ну... Вы знаете, как людям это нравится? Вы не представляете, как люди хотят это слышать!» Но вот, время шло, и теперь я понимаю — да, она была права.

А.Пичугин:

— А Вы знаете, мне кажется, что в 90-е, как раз... ну, мне так кажется, это исключительно моё видение ситуации — в 90-е, действительно, не было запроса на русскую культуру. А, может быть... ну, мы помним прекрасно и попсовые концерты бесконечные, и то, что нельзя нигде было услышать русскую народную музыку — ну, разве что уже умирающую в Домах культуры, на каких-то очень любительских концертах очень любительских хоров. Но — сейчас ситуация меняется к лучшему, и к нам приходят часто сюда люди, которые успешно гастролируют по всему миру с русскими народными песнями. Но, правда, один из исполнителей признался, что его творчество гораздо более популярно в США, чем в России. Но, всё равно, какой-то возврат состоялся в последние годы.

Е.Смольянинова:

— Я думаю, он всегда присутствовал. И в 90-е годы популярные исполнители — не будем говорить «успешные»... или... скажем так... те исполнители, чьи имена известны как исполнителей народных песен — выезжали и в Европу, и в Америку, и всегда были успешны там, и пользовались популярностью и интерес... по понятной причине — это экзотика. Ну, знаете, это как вот... как то, чего я не знаю, и мне интересно смотреть потому, что это исполняется задорно, весело, внутренне... ну, за этим есть мастерство и что-то вообще. Кроме того, это так здорово, что не может не вызывать нормальной, естественной реакции.

А.Пичугин:

— Вы знаете, вот, не может не вызывать... не может не вызывать Ваше творчество, творчество Ольги Сергеевой. А мы привыкли, что русская культура — это балалайка и медведь. Причём, балалайка — в худшем смысле, к сожалению, слова.

Е.Смольянинова:

-Может быть, кстати, и в этом проблема.

А.Пичугин:

— Потому что есть Алексей Архиповский замечательный, а есть вот эти вот — любительские... они молодцы, они стараются, они хотят что-то делать, но у них не очень хорошо получается. Будем честны, любительские коллективы, состоящие... ну... в основном, из пенсионеров, старушек — очень хорошо, что они есть — но вот, к сожалению, именно они — синоним русской культуры, русской песни. И это вот не те песни, которые исполняете Вы или исполняла Ольга Федосеевна. Это — какое-то... какая-то калька с русских песен!

Е.Смольянинова:

— Понимаете, в этом вопросе я усматриваю тенденцию всё равно выстроить некую иерархию и, так сказать, «намыть» некую элитарность. Ну, вот, что — да, вот эти вот бабушки — они... как бы... они неинтересны... Я, знаете, вспомнила... вот, Вы сейчас говорили, а я вспомнила... Как это говорится — на заре туманной юности, в Ленинграде ещё даже, поскольку мне это было интересно, я ходила по каким-то коллективам самодеятельным, фольклорным. Вот, фольклорный ансамбль... это же было тогда — вспышка была, вспышка, которую инициировал, во многом, Дмитрий Покровский покойный и его коллектив чудесный. И вот, в Ленинграде тоже возникли такие вот какие-то коллективы, и я пришла в один Дом культуры на репетицию, и услышала то, что, с моей точки зрения... и наслушавшись и Покровского, и народных исполнителей, и Ольгу Сергееву, тогда уже у меня составился свой, так сказать, образ народной песни... и я услышала, с этой точки зрения... ну... ужас и кошмар. Потому что это были бабушки, которые родом из деревни, но жили в городе, и их собрали в коллектив, и вот они там... знаете — кто в лес, кто по дрова — некую, такую, результирующую песню пели. Ну, это, как правило, репертуары уже таких вот, академических, народных хоров, то есть такие «a la russe»... ну, такое уже...

А.Пичугин:

— Вот, я об этом и говорю!

Е.Смольянинова:

— Да, да, да!

А.Пичугин:

— Может быть, я не совсем удачно выразился, но я именно это имел в виду.

Е.Смольянинова:

— Нет, Вы прекрасно изложили суть темы. Вот... и я была так возмущена, вот, буквально, Вашими словами почти говорила, что... ну, это невозможно! И там был руководитель, уже немолодой мужчина, который очень любил народную песню. Ну, у него своё было об этом представление. И я... знаете, как об этом говорит молодёжь — наехала грубо. Ну, не грубо в выражениях, а — в чувстве, очень не тонком чувстве, без всякого понимания, а, знаете... так... по-юношески: «Что вы делаете? Это же безобразие! Они же из разных областей, у них же разная традиция! Почему они поют вот это...» — ну, что-то такое вот, я уже сейчас не помню подробностей. И, знаете, я его устыдила, убедила этих бабушек, я была так горяча, ещё спела что-то такое, и я как бы победила в этом... в этом бою своём маленьком, и бабушки, так, тоже... знаете... как-то: «Степаныч, ты что? Что ты, там, с нами такое... давай вот, как вот она говорит, давай!» И я вышла... и вдруг, вы знаете, меня как будто... вот... с Неба на меня пролилось какое-то... как, знаете вот... слёзы. Я это почувствовала, и чувствую до сих пор. Слёзы, и стыд такой, колоссальный стыд, что я вот просто пошла и своим этим... мечом порубала — лежачих! Потому, что дело не в том, как это хрестоматийно — правильно это или нет. И я потом столкнулась с аналогичной ситуацией, но на другом уровне. Когда при мне сотрудники фонограммархива Пушкинского Дома, профессиональные этнографы, сказали, что, собственно говоря, репертуар Ольги Федосеевны не представляет этнографического интереса, никакого. Потому, что она вот... конечно, она — лирическая певица, но всё, что она поёт... ну, дальше я уже избегу этих выражений. И вот, я поняла, что это такое. Вот этот карающий меч, так сказать, «правды» — он... знаете, как... выносит... как это говорят... с водой вы...

А.Пичугин:

— ...выплеснуть ребёнка.

Е.Смольянинова:

— ...ребёнка, да.

А.Митрофанова:

— Вы знаете, Вы уже несколько раз упомянули — и Вы, и Лёша — Ольгу Федосеевну Сергееву, и я думаю, что для большинства наших слушателей, к сожалению, это имя незнакомо.

Е.Смольянинова:

— Да.

А.Митрофанова:

— Вот мы с Лёшей, например...

А.Пичугин:

— ... сейчас, перед эфиром, сидели — слушали, слушали, слушали...

А.Митрофанова:

— Сидели... да... и пытались вникнуть в то... ну, опять же... нельзя поверить алгеброй гармонию, нельзя понять, из чего сложен этот голос. Но то, что это человек со слухом более чем исключительным и с какой-то невероятной душой...

Е.Смольянинова:

— Да...

А.Митрофанова:ъ

— ... ну... такого размера, что она никаким тоже измерениям не поддаётся — это чувствуется даже вот нашими непрофессиональными ушами. Расскажите, пожалуйста, о ней. Насколько она в жизни была такой же невероятной, как и в своих песнях? Или это человек, который... ну, я не знаю, как... условно говоря, знаете, как... есть жизнь вот такая — всем очевидная, а есть мир художника, в который он уходит, и об этом, кроме него, никто не знает.

Е.Смольянинова:

— А я Вам встречный задам вопрос: а насколько невероятен каждый человек, если глубоко на него смотреть?

А.Митрофанова:

— Ну, «космос» — да... ну, конечно.

Е.Смольянинова:

— В том первозданном своём облике, в той... ну, как мы говорим, по образу и подобию Божию созданном. Насколько он невероятен? Просто не каждый человек может... как бы сказать... проявиться вот этой удивительной, неповторимой, чудесной.. чудесным ликом своим, и чудесным образом своим. И не у каждого для этого... к этому есть даже просто интерес, даже понимание этого. А у Ольги Федосеевны — я не знаю, насколько было глубоко её самоосознание. Она, конечно, прекрасно понимала, что она за певица, и как она отличается от прочих...

А.Пичугин:

— Простите, что я Вас перебиваю. Мы про Ольгу Сергееву поговорим буквально через несколько минут. Нам сейчас надо уже слушать музыку. Мы возвращаемся к Вашему творчеству, и первая песня, которая у нас прозвучит сегодня, она называется «Когда волнуется желтеющая нива...» Буквально, два слова про произведение.

Е.Смольянинова:

— Вы знаете, как ни странно, это песня, которую я писала на заказ для фильма о Леониде Утёсове Ленинградского... какого-то... телевидения — «Лентелефильм» — вот такое было объединение. Это о последних днях... песня касалась последних дней Леонида Утёсова, Леонида Осиповича. Есть такая история, что он, уже в постели... находился, не вставал, наверное... ну... болел — я рассказываю так, как я это знаю, так, как мне рассказали — и просил свою супругу всё время читать ему одно и то же стихотворение Лермонтова. Я, правда, не знаю уже — в издании советском, без этого конца... без последней фразы, или уже... или ещё, вернее, дореволюционное издание — я не знаю этого. Ну, вот, для фильма нужна была песня. Вот, так и появилась эта песня. Я так долго почему-то рассказываю об этом. Давайте слушать.

А.Пичугин:

— Хорошо, да, мы сейчас будем слушать. На стихи Михаила Юрьевича Лермонтова.

-ПЕСНЯ-

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Пичугин:

— Мы напомним, что сегодня в гостях у программы «Светлый вечер» Евгения Смольянинова, певица, заслуженная артистка России, лауреат премии «Национальное достояние». Замечательная песня — «Когда волнуется желтеющая нива...» Последняя строчка, о которой говорили, которая была вычеркнута... ну, чаще всего не печаталась, или никогда не печаталась в советское время: «...И в небесах я вижу Бога». Здесь она звучит.

А.Митрофанова:

— Мы говорили о Вашем педагоге, об Ольге Федосеевне Сергеевой, женщине, которая... ну, как Вы говорите, она Вам показала, что такое пение.

Е.Смольянинова:

— Вы знаете, пение ведь, если вдуматься... народная песня передавалась всегда из уст в уста. Причём, это не сто, не двести лет, а очень много лет. У меня есть песни, которые звучали... ну, как минимум, восемьсот лет тому назад. Вообще, трудно понять... если песня не имеет исторической отсылки какой-то, событийной, то очень трудно понять... ну, так сказать... в какой точке она зародилась, потому что она всё время двигалась, как живая планета. Она... менялись какие-то слова, и так далее... то есть... отшлифовывалась мелодия, но изначально это было удивительное абсолютно какое-то мелодическое образование... какое-то словесно-мелодическое образование, если так можно выразиться. И я всё время говорила и думала об этом. Это как же надо было её спеть, чтобы она вот так вот в сердце слушающему так запала, чтобы он это запомнил на всю жизнь! То есть, это можно петь только сердцем. Вот, совершенно — от избытка сердца уста могут такое проглаголать. И, собственно говоря, запись появилась... ну, где-то там... в конце ХIХ века. Ну, предположим, ей, там... 150 или сколько, там, лет... не буду сейчас считать... а до того — как? Ведь не нотировали этого ничего, это всё было вот... таким... живым, трепетным исполнением. Вот, Ольга Федосеевна сделала то же самое: она так это спела, что моё сердце... было совершенно... ну, просто, вот... всё состояло из одного вот этого, знаете, трепета и желания это пронести и повторить... не потерять.

А.Пичугин:

— Мы можем только посоветовать нашим слушателям найти в Интернете записи Ольги Сергеевой — их, слава Богу, много. Но: я думаю, что для многих из наших слушателей её имя ничего не говорит. Может быть, в двух словах, просто — о ней и её жизни. Мы открываем статью в Википедии — есть статья в Википедии «Ольга Федосеевна Сергеевна», и там буквально два абзаца: родилась в 1922 году в Витебской губернии, скончалась в 2002, в конце 2002 года в Псковской области.

А.Митрофанова:

— Работала на маслобойне.

А.Пичугин:

— Вот, даже, по-моему, этого здесь нет... Да, это уже из других источников.

Е.Смольянинова:

— Да, она работала на маслобойне.

А.Пичугин:

— Вот... кем она была? Как она прожила свою жизнь? Ведь, на её долю выпала и война, в полной мере... потому что 1922 год... есть статистика, которая показывает, что мужчин 1922 года рождения в Советском Союзе было очень, очень мало — естественно, их всех забрала война. И как она из Витебской губернии оказалась в Псковской области — хотя, это, в принципе, не очень далеко?

Е.Смольянинова:

— На самом деле, это просто географическое переименование такое, знаете... просто эта область — она была и Витебская, и Смоленская, и...

А.Пичугин:

— Ну, всё рядом, да... мы же из Псковской области, как раз, в Витебскую въезжаем в Белоруссии. Она всю жизнь работала на маслобойне — как к ней пришло творчество? Где о ней узнал Тарковский? Вот это всё — очень интересно тоже.

Е.Смольянинова:

— Вот, кстати, где они... Тарковский никак не определяется. Я пыталась и с Фондом Андрея Тарковского... в добрых отношениях... и пыталась и так вот выяснить — нет воспоминаний об этом. Где-то, вот... где-то в Дневниках, кажется, есть запись, что он считал её голос — голосом России, голосом Родины.

А.Митрофанова:

— Есть такое, да. Это есть... чуть ли даже не в Википедии, действительно, написано.

Е.Смольянинова:

— Но, вы знаете, как... это же всё такая... как бы сказать... мифологемы — они складываются — кто-то где-то сказал, и проверять... проверять можно только... только сердцем. Вот, только услышать, и если у тебя это тоже так... совпадает, если ты, действительно, слушаешь её и ты понимаешь, что это — та Россия, о которой мы почти ничего не знаем, и та Россия, которую мы, полагаю, очень мало чувствуем... Знаете, как — русские песни любят на своих условиях. То есть, русская песня должна быть такой, такой и такой. Она должна какую-то нести функцию, она должна что-то символизировать, к чему-то звать и что-то демонстрировать. А вот, есть такие песни — они совершенно... и исполнители, по сути, которые... крестьянские, которые вообще — они, собственно говоря, ничего не могут символизировать и демонстрировать, и призывать ни к чему не могут. Потому, что в них есть вот какой-то... совершенно другой дух.

А.Митрофанова:

— Мне кажется, что в этих песнях есть какой-то культурный код, что ли... Сейчас затёрли немножечко это выражение, поэтому оно, может быть, даже несколько для кого-то и неловко звучит, но, мне кажется, что здесь речь идёт, как раз, о каких-то очень таких важных, корневых, фундаментальных вещах, которые остались в этих песнях, они остались в нас — это то, что мы воспринимаем с... через кровь, через клетки, из которых мы формируемся, от наших предков. Вот. Это — гены наши. Просто в нас это — есть, и это резонирует, когда мы слышим такие песни. Но, поскольку мы сегодня настолько стали какие-то задёрганные, ошпаренные, прыгающие, бегающие, что угодно делающие, но только... то есть, это всё, может быть, хорошо и прекрасно, но порой бывает так, что это очень далеко нас уводит от самих себя. А вот эти песни — они нам об этом напоминают. И мы, может быть, даже не всегда в состоянии это осознать, но когда мы слышим это, мы понимаем что-то очень важное про себя. Или себя вспоминаем, и начинаем плакать. По моим ощущениям, это так.

Е.Смольянинова:

— Совершенно верно. Вы знаете, я настолько рада слышать всё то, что Вы говорите, потому что это очень созвучно моим мыслям, и не только мыслям, но и опыту. Потому что я занимаюсь терапией, и у меня есть своя методика — она связана с народными песнями. Буквально.

А.Пичугин:

— А вот, мы об этом сейчас, после небольшого перерыва, обязательно поговорим. Это очень интересно, потому что... по крайней мере, ни в одном из интервью, которые нам удалось найти, Вы об этом не рассказываете.

Е.Смольянинова:

— Да.

А.Пичугин:

— Мы слушаем песню, которая называется «Вифания». Два слова о ней.

Е.Смольянинова:

— «Вифания»... я написала эту песню, когда формировала программу «Молитва». И я, видимо, была изголодавшимся человеком по духовной песне, и это был период такого моего очень бурного воцерковления, если можно так вот сказать... ну, какого-то прямо вот... я не могла не отреагировать...

А.Пичугин:

— В 90-е годы, да?

Е.Смольянинова:

— В 90-е годы, да... и мне очень хотелось доказать всем, что нет в этом мире никого, кроме Христа. Вот, для меня это был какой-то вопрос жизни и смерти. Я везде смотрела, и искала, и ходила в библиотеки, и пришла в библиотеку Александро-Невской Лавры в Петербурге, и увидела в формулярах огромное количество каких-то, знаете... народные... духовные стихи... вот, какая-то такая вот, знаете... с нотами с какими-то... вот. Я написала столько заявок, а поскольку можно там только по пять отдавать, я сидела, по пять отдавала, потом ждала, снова по пять отдавала — у меня была такая кипа заявок. И, наконец, вернулись мои заявки, и на всех красным карандашом было написано: «Утеряно, утеряно, утеряно, утеряно...». И я... я чуть не расплакалась! Я говорю: «Ну, как такое может быть?» — и библиотекарь, преклонных лет дама... и я говорю: «Ну, как же вы могли это потерять?!» — а она смотрит на меня, и говорит: «Девушка, дорогая, благодарите Бога, что мы жизнь не потеряли, что мы хоть что-то сохранили. О чём Вы говорите? Где мы жили, Вы что, забыли?» — и... ну, да...

А.Пичугин:

— А ещё и блокада была!

Е.Смольянинова:

— Да, и, вы знаете... я столкнулась с тем, что... а, собственно говоря... а что осталось? У меня немножко было духовных стихов, я начала искать какие-то ноты — вот, романс «Молитва» нашла Варламовский. А потом я познакомилась с чудесным батюшкой, который и говорит: «Вы знаете, вот у меня...» — и дал мне стихи какие-то. А потом я приехала в Троице-Сергиеву Лавру, и отец Матфей Мормыль — меня к нему подвели, мой архимандрит знакомый и дорогой сердцу, и говорит: «Вот, ей нужны ноты, может быть, ты дашь ей какие-то ноты?» А отец Матфей так на меня глянул, и говорит: «А ты музыку пишешь?» Я говорю: «Да» — «Вот, и пиши! Найдёшь стихи, какие нравятся — вот, и пиши! Что тебе ноты? Зачем тебе ноты? Пиши сама!» И вот с этого началось — с благословения. И вы не поверите — просто какая-то чудесная... какой-то чудесный период моей жизни! Я везде находила стихи ХIХ века, в частности, стихотворение «Вифания» — это стихотворение ХIХ века малоизвестного поэта Пономарёва. Ну, такое вот... такой дар любви. Вот, такие стихи... знаете... они разные бывают. Одни бывают удачные, другие — менее удачными, но это — дар любви, дар какого-то... это молитва, в конце концов такая вот... как... сложенная. И Вифания... ну... это о Марфе и Марии.

А.Пичугин:

— Давайте слушать!

Е.Смольянинова:

— Давайте.

-ПЕСНЯ-

А.Пичугин:

— Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня Евгения Смольянинова, замечательная русская певица. Алла Митрофанова, я — Алексей Пичугин. Мы через минуту в эту студию вернёмся.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Митрофанова:

— Ещё раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова, и с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас сегодня заслуженная артистка России Евгения Смольянинова, певица, исполнительница русских народных песен и романсов, композитор, исследователь народной песни. И мне кажется, что вот эта последняя Ваша регалия — она не менее важна, чем все предыдущие. Потому что, благодаря Вам, фактически... ну, как... реставрация такая происходит, мы возвращаемся к этой песне, она звучит, во всяком случае, в нашей жизни. К сожалению, не так много у нас исполнителей, которые этим занимаются, и уж... я не знаю... чтобы кто-то этим занимался на таком уровне, как Вы... ну, дай Бог, чтобы были такие люди — просто мне это неизвестно. Вы ещё лауреат премии «Национальное достояние России». Мы с Вами, когда уходили сейчас на перерыв, Вы сказали о своём приходе к вере, о том, что у Вас был вот этот период очень яркий...

А.Пичугин:

— Простите, а правда, что Ваше воцерковление происходило, во многом благодаря Льву Николаевичу Гумилёву?

Е.Смольянинова:

— Нет.

А.Пичугин:

— Нет?

Е.Смольянинова:

— Нет, я была знакома с ним, слава Богу, и описывала неоднократно какой-то ... вы знаете... поразивший меня эпизод моей жизни. Я вместе с своим маленьким сыном... ещё ему было 4 года, наверное... мы шли по Петербургу... я всё время забываю, в каком году Ленинград превратился в Петербург, поэтому...

А.Пичугин:

— В 1994-м, по-моему...

Е.Смольянинова:

— Ну, значит, ещё по Ленинграду, по Владимирской площади, мимо Собора Владимирской иконы Божией Матери. И прямо вот у врат этого Собора, на улице стоял Лев Николаевич Гумилёв и Александр Панченко, они беседовали. Они были одеты, знаете, соответственно не ХХ веку, а, скорее, ХIХ... ну, или началу... если ХХ, то только началу. И чудесно беседовали. Вот, я проходила мимо... и дальше я не знаю, почему, они прекратили свою беседу, повернулись в нашу сторону, сняли головные уборы — и поклонились. Оба.

А.Пичугин:

— А я даже процитирую из одной из статей, которые я находил в Интернете: «В студёный зимний день 1987 года Лев Гумилёв у Храма Владимирской иконы Божией Матери Ленинграда благословил Евгению Смольянинову на служение».

Е.Смольянинова:

— Ну, это журналистская... так сказать... интерпретация.

А.Митрофанова:

— Я думаю, знаете, почему они повернулись? Потому, что стоят два мужчины, идёт женщина с внешностью Мадонн Боттичелли, и с ребёнком, и светится. Я думаю, что любой нормальный мужчина в такой ситуации поступит так, как Лев Гумилёв: он обернётся, снимет шляпу и поклонится. Потому что это очень красиво. Потому что это... как Вам сказать... ну... это как воплощение архетипа такого...

Е.Смольянинова:

— Это очень красивая и приятная мысль, которую Вы высказали. И, конечно, хотелось бы, чтобы было так. И, конечно... но Вы до того сказали о разъединённости и... такой... разорванности человека. Поэтому, не думаю, что это может случаться часто, но в жизни всё-таки... знаете, даже одного такого случая мне как-то вот хватило, чтобы согреть моё сердце навсегда. Хотя, повторюсь, мы были знакомы. Я дружила с Народным музеем Анны Ахматовой, вообще — очень любила... «вообще» здесь не подходит, и очень так некрасиво по-русски звучит, но... Анна Андреевна... вот, как сказать, что... это мой любимый поэт — она не любила слова «поэтесса»...

А.Пичугин:

— Да, она всё говорила: «Я поэт».

Е.Смольянинова:

— Да. Вот, как ни скажи, всё равно мало. Я всегда с этим сталкиваюсь. Как сказать: «Я люблю поэзию Александра Сергеевича Пушкина» — ты мгновенно выстраиваешь такую... огромную какую-то такую вот... не знаю... вертикаль, где ты находишься где-то там внизу, такой маленький, а тот, кого ты любишь, такой большой-большой, и он очень далеко... Вот, и Анна Андреевна — она тоже такая, большая, и тоже вот эта вертикаль существует, но это, всё-таки, не запрещает мне вот внизу этой самой вертикали, у подножия её любить творчество Анны Андреевны, и её стихи, и даже песни какие-то у меня есть, на её стихи написанные, так что...

А.Митрофанова:

— Мы с Вами говорили о вашем приходе к вере. Расскажите, какие события предшествовали этому, что повлияло. Я помню, читала в одном из Ваших интервью о том, как Вы говорите, как няня и бабушка Ваши молились, и Вы, будучи 3-х-летним ребёнком, это очень хорошо запомнили. Но ведь, наверное, ещё какие-то события — уже в 90-е годы, да?.. как Вы сказали, это было...

Е.Смольянинова:

— Я пришла к выводу, что события не важны. Вот, на самом деле, не важны события, потому что они происходят и по сегодняшний день. И, на самом деле, то, что человек приходит к вере, как мне кажется... ну, вот, то, что я, в частности, пришла... как это говорят... «вера без дел мертва». То, что ты сказал, что «я верю» — это ещё какой-то такой маленький эпизод, и беда, если на нём и остановишься. Поэтому...

А.Митрофанова:

— А что это тогда, если не событие? Какая-то потребность, изменение внутреннего состояния, запрос такой, поиск? Что это?

Е.Смольянинова:

— Ну, это такой путь... конечно, конечно... и события — они... знаете, они разные — вообще, любые события. Ты начинаешь чувствовать, какое-то внутреннее... такое, знаете... какой-то свой такой, внутренний, Солярис, который начинает как-то так... шевелиться... и ты чувствуешь себя совсем иным, ты начинаешь понимать, что... ты — это не только то, что ты видишь в зеркале, и то, что ты делаешь, и то, что про тебя знают какие-то другие люди. И потом нач... ну, это всё, знаете... книги, книга может быть событием. Ты можешь читать книгу, и ты можешь... прочитать вот... и понять, о чём там. И эта книга тебя может настолько изменить, что вчера ты был один, а сегодня — другой. Только потому, что ты прочитал какие-то слова, и дело не в том, что ты такой молодец, что ты прочитал... скажем... какие-то слова... ну, скажем... Василия Великого... ну, предположим, да... дело не в этом. А дело всё в том, что по какой-то причине, тебе неведомой, так устроилось, что ты понял, что он хотел сказать!

А.Митрофанова:

— Вы вместе с ним... ну, как бы... со-проживаете то, что он говорит. Понимаете, в чём дело... Вы сейчас говорите о «событии». Мы, как люди, привыкшие к новостному потоку, прежде всего, воспринимаем это слово в том значении, которое имеется в виду, когда речь идёт о каких-то там новостях, происшествиях и прочем. А ведь, если посмотреть на составные части этого слова, и задуматься над его происхождением: со-бытие. То есть, со-присутствие в чьём-то бытии. Либо вы соприкасаетесь с другим человеком, и событие от того, что вы... я не знаю... чувствуете синхронное дыхание, и взаимопонимание, и прочее. Либо это бытие в присутствии Бога даже — ведь так тоже бывает, и это тоже со-бытие.

Е.Смольянинова:

— Ну, вот... я коснулась темы терапии своей, да... и я пришла к выводу, что между людьми всегда есть Бог. И люди могут это не осознавать, но Он всегда есть. И поэтому любой разговор — и наш с вами здесь, независимо оттого, что у нас микрофоны — но это уже некое событие, которое уже повлияет и на мою жизнь, и на вашу. И не оттого, что я так хороша, но оттого, что мы затронули очень важное, и... А, может быть, даже и не из-за этого... но это могло быть значимо, а могло быть — незначимо. Я не знаю, что будет дальше, но... в меня, например, глубоко запали слова, и ваше понимание. Не то, как вы это выразили, а то, что вы понимаете то, что понимаю и я — вот то, как вы говорили о народной песне, то, как вы говорили о человеке...

А.Митрофанова:

— А расскажите о Вашей терапии. Вы о ней упомянули, а как Вы пришли к тому, что человека можно... приподнять, что ли, да, наверное?.. или как это Вы делаете... с помощью песни?

А.Пичугин:

— И кому она адресована?

Е.Смольянинова:

— Вы знаете, вот... не побоюсь сказать, но на сегодняшний момент я думаю, что это всем, любому, причём независимо от возраста, независимо от положения, и даже независимо от веры. Вот, я всегда начинаю с одного вопроса... чтобы вам было понятно. Вот, приходит человек, и я всегда задаю вопрос: «Скажите, как Вы думаете, какой самый главный у Вас Божий дар?» И люди... ну, понимая, что я певица, и, соответственно, у меня дар пения, так думая, говорят: «Ну, что Вы, ну какой у меня дар? У меня нет дара». Я Вам докажу, что он есть, но просто мне важно, как Вы думаете? Женщины всегда так, знаете, поводят мечтательно где-то там глазами под потолком, потом говорят: «Я умею любить!» А мужчины так сосредоточиваются внутри и говорят: «Ну, я — неплохой руководитель, я умею организовывать, набирать команду, я умею осуществлять какие-то дела...» Я говорю: «Нет! Это всё — качества, это всё — ваши инструменты, так сказать, в жизни, но вот — дар, то, к чему вы не прилагали сил, а вот именно — дар?» И все, как-то, в недоумении. Дальше я задаю детский вопрос: «Сдаётесь?» — «Да, сдаёмся». Я говорю: «Жизнь!» И, знаете, какая реакция? «А, ну, жизнь...»

А.Пичугин:

— А я думал, что: «Ах! Ну, это же на поверхности! Ну, мы подразумевали...»

А.Митрофанова:

— «Дар напрасный, дар случайный», да...

Е.Смольянинова:

— Да, такое: «А... ну, жизнь...», и...

А.Пичугин:

— До этого надо дорасти, наверное — до ощущения того, что жизнь, да...

Е.Смольянинова:

— Понимаете, вот с этого... как бы... с этого начинается. Потому что вот песни эти, народные, они, как раз... они — не впрямую, они не призывают ценить жизнь, но они звучат как жизнь. Они звучат — Вы правильно сказали — они звучат, как код жизни, они звучат, как словесный код — именно наш, национальный, русский... русское слово звучит. Это важно очень! Всё-таки, слово сказанное влияет на нас, влияет во всех смыслах! Влияет на наше здоровье, влияет на наше самочувствие, на наше тело влияет слово. Но если слово влияет на воду — сейчас уже никого не удивишь этим — а человек из воды состоит... я очень примитивно говорю, но человек состоит из воды на очень большое количество процентов, как огурец... так вот, если представить себе, что это влияет... ну, вот, хотя бы так можно понять, что слово влияет. И вот слово, с которым... если небрежно, невнимательно, беспечно к нему относиться — к слову — оно недейственно, оно разрушающее... и человек... в пении — оно помогает не разрушать, а созидать. И, знаете, не только созидать — выстраивать внутренний ритм, потому что народная песня несёт вот этот вот ритм человека, его дыхание — в каждом человеке есть ритм, причём, не один — очень много ритмов. Они все синергичны, эти ритмы. Они все содружественны. Человек, который находится в балансе — каждая его система помогает другой, то есть, они... это как бы есть некое, знаете... космос, как Вы сказали — да, космос. Но если он разрозненный, то это — хаос?

А.Пичугин:

— Мы сейчас, как раз, будем слушать песню.

Е.Смольянинова:

— Давайте.

А.Пичугин:

— «О, Всепетая, Дево чудная...»

-ПЕСНЯ-

-«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»-

А.Пичугин:

— Евгения Смольянинова в программе «Светлый вечер», замечательная русская певица. Песня, которую мы сейчас слушали, она называлась «Всепетая, Дево чудная...»

А.Митрофанова:

— Вы знаете, возвращаясь к разговору о состоянии человеческой души, о том, что по природе это — космос, а в том состоянии, в котором мы часто пребываем — это, скорее, хаос, а не космос, то есть, беспорядочное такое... да... пространство, на Вас... лично на Вас как влияют песни, которые Вы исполняете? Насколько Вы чувствуете, что у Вас внутри меняется или перестраивается что-то, в зависимости от того, о чём Вы поёте, и как Вы это делаете?

Е.Смольянинова:

— Конечно, влияет... ну... не может не влиять, разумеется. Здесь есть такие две составляющие. Поскольку я певица уже сценическая, то, разумеется... здесь есть момент... ну, знаете... реакция зрителя, аплодисменты, вот это вот всё — это важно, это, конечно, очень важно. Теплота зала, взаимодействие с ним — это очень важно. Вот. В конце концов, очень важно — передать. Вот... знаете... для того, чтоб тебя поняли, надо хорошо сказать. Соответственно, вот так хорошо надо спеть, чтоб тебя поняли. Чтобы родилось ответное чувство. И это не так просто, как кажется. Потому, что человек может испытывать восторг просто потому, что он пришёл на концерт — любой, просто потому, что он сидит в тёплом уютном зале, и там красиво...

А.Пичугин:

— Ну, он не будет испытывать восторг. Мне кажется, он будет испытывать сначала комфорт, потом станет скушно. А дальше уже вступает...

А.Митрофанова:

— Ну, это по-разному очень бывает...

Е.Смольянинова:

— Люди разные! Вот, вы знаете, есть люди, которые говорят: «Мне было так хорошо! Вы просто чудесная совершенно», — но это не важно. Важно другое — а что остаётся самому человеку, самому певцу... ну, мне, в частности, когда... помимо... Был период, когда мне оставалось... знаете, вот... пустой зал, воздух после него — это я всегда любила: выходить на сцену после концерта и так немножко постоять в тишине... как, знаете — послушать вот этот вот резонанс, который ещё... эхо какое-то внутреннее. Вот. А потом я приезжала домой, в тишину, и иногда мне было одиноко. Вот, прямо, знаете — одиноко... как-то так вот... как будто я всё, что имела — всё отдала, и ничего себе не оставила. Этот период — он был не такой длинный, но всё-таки он был. Когда я говорю «одиноко», я не имею в виду, что никого нет рядом, дело не в этом. А дело всё в том, что ты как-то — всё отдал. Ничего, ничего! А что тебе осталось? И ты в этот момент ничего не можешь делать, потому что у тебя нет на это никаких сил. Но время ведь идёт, и опыт делает тебя, в каком-то смысле... и уроки вот эти вот, они делают тебя уже... знаете... умудрённым каким-то... вот... уж прошу прощения за то, что я так говорю. Но именно в этом, да, какое-то умение твоё оставаться потом... не с пустотой, а, как раз... как, знаете... после хорошего разговора, как после умной беседы. Вот этот стереотип... знаете... публики — артистка и публика — вот это ушло. К счастью. И это стала не публика, а люди, и с большим вниманием я стала к этому относиться. Я считаю, что это просто милость Божия, что вот такое в моей жизни произошло, что я могу петь, например, народную песню — просто для одного человека. Не для славы, не для известности, не для какого-то там... знаете... идеи, воплощённой в жизни, а просто для одного человека. И оказывается, что человек настолько необъятен, что этого ему мало. Этого ему мало — всех песен. Ему мало. Ему песня нужна, но и этого ему мало. И всё, что человеку нужно... ему нужен только Бог. Вот, я... может быть, это звучит пафосно очень, и об этом не принято говорить, но ведь это же правда.

А.Митрофанова:

— Это правда, потому что если у нас в жизни... если мы Его как-то не пускаем в себя, мне кажется, мы становимся тогда ненасытными.

Е.Смольянинова:

— Да.

А.Митрофанова:

— И вот этого состояния покоя... ну... очень трудно бывает достичь.

Е.Смольянинова:

— Да.

А.Пичугин:

— А сколько лет Вы уже занимаетесь вот этой терапией... лаллотерапия, да? Я нашёл название.

Е.Смольянинова:

— Да, совершенно верно.

А.Пичугин:

— К Вам приходят люди, с которыми Вы действительно один на один общаетесь?

Е.Смольянинова:

— Да. Только один на один. Я с группами... когда меня спрашивали... я вошла в Европейское научное сообщество вот с этой своей идеей, и... ну, правда, я скромно... так сказать... мне хочется опыт приобрести в большей степени, чем известность.

А.Пичугин:

— А кто-то ещё занимается похожим?

Е.Смольянинова:

— Похожим, наверное, да. Но лаллотерапия — это... так сказать... моё изобретение, моё название...

А.Митрофанова:

— Есть разные варианты — есть... просто... кто-то через сказку, да... там... сказко-терапия есть, я знаю. Есть...

А.Пичугин:

— Ну, это известно уже давно... да ...

Е.Смольянинова:

— Балу этим занимается, сказко-терапией. Надо сказать, что и он инициировал то, что я делаю. Потому что я... немного сказала вот о наших посещениях онкологии и так далее, но это была не только онкология, это были и душевно больные люди, то есть... Понимаете, это мне бы, конечно, не пришло в голову. Я тогда была занята только пением, только голосом, только песнями. А, поскольку, доктор — естественно, он смотрел на реакцию пациентов. И люди с какими-то вот заболеваниями такими, душевными расстройствами — вдруг как-то гармонизировались, успокаивались. Какое-то благостное состояние наступало. И, собственно, это и было замечено. Было много идей каких-то таких вот... это всё начало 80-х годов, собственно говоря, а потом — Перестройка, и всё изменилось. Изменилось отношение, изменились... у людей задачи изменились, и приоритеты, и так далее. Ну, все мы про это всё знаем. И, собственно говоря, я бы не вернулась к этому делу, потому что... ну, собственно... какие предпосылки у меня были?.. если бы однажды — вот, это совершенно промыслительная встреча — я не спела... меня пригласили в Екатеринбурге после концерта придти в Богадельню — Свято-Елизаветинская Богадельня есть — и просто спеть. И я снова пошла по палатам, и снова стояла у коечек — она небольшая — и снова пела. И одна бабушка, раба Божия Екатерина — вот, не могу о ней не рассказать... Она сидела такая, знаете, в халатике, маленькая, как птичка, на кровати, и... значит, ножки так вот спустила, и она слушала внимательно, а потом говорит: «А Вы не могли бы спеть такую песню: „Но любовь всё живёт в моём сердце больном?“» — ну, романс «Хризантемы». И я встала напротив неё, и спела ей «отцвели хризантемы в саду...» И она, знаете, она не на меня смотрела, а куда-то вот — за меня, и куда-то вверх, и совершенно с блаженной улыбкой на лице, вот просто с каким-то светящимся взглядом, и улыбалась. И вот это «а любовь всё живёт в моём сердце больном» — а она вот так вот улыбается, и куда-то вдаль смотрит. И... это произвело на меня такое впечатление... Я вышла из Богадельни, и думаю: «Вот ведь моя жизнь! Вот — она ведь эта! Вот это же — моя дорога! Вот, я же так должна была идти!» — и я иду, вы знаете, и чуть не плачу, и думаю: «Ну, зачем же я пошла... вот эти вот... ну, зачем я на сцену пошла? Почему я думала вот... о чём я думала? Почему я не стала заниматься вот этим вот?» И с этими мыслями, и ещё с одной такой, удручающей, мыслью, что я не смогу вернуться уже — ну, да... уже дорога выбрана другая, и я не смогу вернуться, я вернулась... я вернулась к себе домой. И мне позвонили из Богадельни, и сказали, что на следующий день эта Екатерина умерла. Преставилась. По сути говоря, это была её последняя песня: «Но любовь всё живёт в моём сердце больном...» И преставилась она в день памяти Иоанна Богослова, в один из дней его памяти — апостол Любви! И это так было всё вместе, и это какое-то такое... внутренний мой взрыв был — и радости, и счастья, и возврат, вот — желание возврата.

А.Пичугин:

— Наверное, у неё — тоже. У Екатерины.

Е.Смольянинова:

— Я надеюсь! Я не знаю, но я надеюсь на это. Это...

А.Пичугин:

— Нам уже, к сожалению, пора заканчивать этот разговор. Вот, так час и пролетел!

Е.Смольянинова:

— Да.

А.Пичугин:

— Мы последнюю песню сейчас будем слушать. Она называется «Жизнь».

Е.Смольянинова:

— О, это одна из самых любимых моих песен! На стихи поэтессы — она не боялась, когда её называли поэтессой. Более того, она говорила: «Если бы я была настоящим поэтом...» — вот, это всегда было: «Если бы я была настоящим поэтом!» Наталья Даниловна Онуфриева. Её мало знают, потому что она почти всю свою жизнь была репрессированной и провела в тюрьмах, лагерях и так далее. О её судьбе написано очень много, я не буду сейчас про это говорить... меня поразило, что можно пройти через такое, и вынести свет! Не яд, не мстительное чувство, не жажду справедливости, а вынести свет и любовь к Богу. И вот, песня «Жизнь»... знаете, был период, когда я только написала эту песню, и я говорила на концерте всегда — она у меня звучала в финале — и я говорила: «А сейчас... вот, я все песни вам, конечно, дарю, но вот эту песню я хочу вам подарить особенно. Она называется „Жизнь“. Я хочу подарить вам эту „Жизнь“!» Итак, «Жизнь».

А.Пичугин:

— «Жизнь». Спасибо большое! А у нас была Евгения Смольянинова, замечательная певица. Мы прощаемся с вами. Алла Митрофанова...

А.Митрофанова:

— ... Алексей Пичугин. До свидания!

А.Пичугин:

— Всего хорошего!

Е.Смольянинова:

— Спасибо вам!

-ПЕСНЯ-

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».