«Радоница. Молитва об усопших». Светлый вечер с прот. Максимом Первозванским (06.05.2019)

У нас в гостях был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала Naslednick.online протоиерей Максим Первозванский.

Накануне особого церковного дня поминовения усопших — Радоницы — мы говорили о том, почему важно молиться за умерших близких и как это правильно делать.

---

Ведущий: Александр Ананьев

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- Добрый вечер, дорогие друзья!

Христос Воскресе! Здравствуйте! С Праздником!

Это – «Светлый вечер». Меня зовут Александр Ананьев.

Даже спустя… больше года, я считаю себя неофитом, и ещё долгое время буду задавать вопросы – наивные, важные для меня – и искать ответы на эти вопросы.

Огромное счастье, что ко мне снова и снова приходят удивительные собеседники, которые соглашаются дать мне ответы на мои вопросы.

И сегодня у нас в гостях клирик московского храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, удивительный собеседник, протоиерей Максим Первозванский.

О.Максим:

- Христос Воскресе!

А.Ананьев:

- Христос Воскресе, батюшка!

О.Максим:

- Воистину Воскресе!

А.Ананьев:

- Добрый вечер! Сегодня понедельник, восемь часов вечера, восьмой день после Пасхи, и вот… я-то был уверен, до программы, что завтра начинается большой праздник Радоницы, и вот, до программы, Вы сказали, что он начинается, как раз, вот в эти часы – вечером в понедельник.

О.Максим:

- Ну…  у нас есть некоторая… такая… двойственная временно-календарная система.

Церковное Богослужение, вообще – то, как мы служим в храмах, по сути дела, мы это делаем по византийскому времени, которое начинается с вечера. Поэтому, Воскресная всенощная у нас – в субботу вечером, а Богослужение Радоницы начинается в понедельник вечером.

А.Ананьев:

- Ну, то есть, поэтому вот и Пасха… там… начинается… в Субботу вечером.

О.Максим:

- Да-да-да… мы всегда начинаем… как бы… накануне. Собственно, в праздник мы въезжаем не с момента, когда уже солнышко встало, а, по сути дела, с момента заката солнца предыдущего дня.

А.Ананьев:

- Готовясь с к нашей беседе, я осознал, что… ну… во-первых, я не знал, по неофитству просто… я, вот, практически, первый годовой круг прохожу сейчас, и, вот, сейчас у меня, фактически, первая Радоница наступает – я не знал о ней, скажу честно. Но я, с удивлением, выяснил, что очень многие не знают о том, что такое Радоница, когда она отмечается, почему она отмечается именно на 9 день, после Пасхи.

И я начну с очень простого вопроса: Батюшка, скажите, пожалуйста, что такое Радоница?

О.Максим:

- Ну… вообще, вот… я, пока Вы говорили, я, внутри себя, сидел и думал, насколько мне… так вот… не согласиться с Вами. Потому, что Вы употребляли такие слова, как «большой праздник», и так далее.

На самом деле, в церковном календаре какого-то большого, серьёзного места вот этот день – не занимает. Связано это, в общем… собственно, из-за чего он, вообще, выделен в отдельный день?

Связано это с тем, что, в течение Страстной недели, и в течение недели Светлой – то есть, по сути дела, двух недель – Церковь, фактически, не поминала усопших. То есть, даже если человек вот только что умер, его отпевали, и не совершали поминовения ни третьего дня, ни девятого, ни сорокового, если они попадали на этот период – от Входа Господня в Иерусалим до Фоминой недели, то есть, до вчерашнего дня. Две недели…

А.Ананьев:

- То есть, это особенность Светлой седмицы…

О.Максим:

- … и Страстной. Страстной и Светлой недель – усопшие не поминаются. Да, и год если попадает памяти – даже сама дата если попадает на какой-то день, не устраивается ни… даже в церкви… Вы, конечно, можете написать записку, но панихиду Вы не сможете заказать.

И вот, собственно, начиная со вторника – ну, вот, с сегодняшнего дня, с понедельника вечера – возобновляется поминовение усопших.

Вот, собственно, и всё. Сколько вот этого вот накопилось, что называется, то постепенно… И, благодаря какому-то народному благочестию, и много ещё чему, этому дню стал придаваться какой-то прямо совсем особый смысл.

Ну, и, кроме того, опять-таки, ещё есть один момент. В советское время утвердилась такая традиция – ездить на кладбище в Вербное Воскресенье или в сам день Пасхи, и всегда священнослужители, на всех амвонах, площадках говорили: «Ребята, не надо! В эти дня вообще нет поминовения! Будет Радоница – поезжайте на Радоницу!» – и, ещё раз хочу сказать, что – да, несмотря на то, что в церковном календаре этот день не занимает того места, как, например, мясопустная родительская суббота перед постом, или Троицкая родительская суббота перед Троицей, всё равно, это – день вот такого, особого, поминовения усопших – весеннего, Пасхального поминовения.

А.Ананьев:

- Я даже не обращал внимания на это раньше, а сейчас я понимаю, что именно на Пасху сотрудники ГИБДД перекрывают улицу вдоль Ваганьковского кладбища – потому, что многие стремятся именно на Пасху на кладбище…

О.Максим:

- Ну, связано… да… это с тем, что в храм, по сути дела, люди не ходили, а своё какое-то религиозное отношение к жизни и смерти – о чём, собственно, Пасха и есть – хотели выразить, и вот – возникла эта, чисто советская, традиция посещения кладбищ на Пасху.

А.Ананьев:

- Батюшка, это – праздник?

О.Максим:

- Ну… если в Церкви – всегда праздник, когда мы что-то вспоминаем, то – да.

А.Ананьев:

- Почему я спрашиваю – ведь, это удивительно! Наши мысли об ушедших, об усопших – это же всегда – грусть, это всегда – печаль, и слово «праздник» с этим как-то не вяжется…

О.Максим:

- Ну… во-первых, всё-таки, почему я оговорился, что каждый день в Церкви – праздник… Праздник, во-первых, это не всегда прямо вот – какая-то радость-радость, ну, и, во-вторых, всё-таки, такое вот, нецерковное, отношение к умершим – оно разительнейшим образом отличается от правильного церковного отношения к усопшим.

Напомню вам, что отпевание в Церкви покойника совершается не в траурных, чёрных, великопостных ризах, а совершается – в белом. Даже если идёт пост, и обычное Богослужение всё совершается в тёмном, на отпевание священник надевает белую ризу – такую же, как на Крещение.

Самое пронзительное песнопение: «… надгробное рыдание творяще песнь: Аллилуия!» – то есть, «Аллилуия» – «Слава Богу!», «Бог идёт!», «Хвалите Бога!»

То есть, христианство – оно реально преобразует нашу скорбь в радость о том, что человек отошёл к Богу, что он закончил этот земной путь. А скорбь – она ведь… знаете… ещё у Гомера есть замечательное место. Когда идёт погребение Патрокла, друга Ахиллеса, там девы рыдают о Патрокле. И Гомер замечает, что они рыдали, скорее, о себе, а не о Патрокле.

А.Ананьев:

- Очень верное замечание…

О.Максим:

- То есть, вот это важно, что мы, в большинстве случаев, когда мы плачем, когда мы грустим – мы грустим о себе. И это, вот… Церковь нас, как раз, призывает: «Ты пока… вот… немножко ты успокойся – ты что про себя-то думаешь? Ну, понятно, что если – вдовы, сироты, и всё остальное, а так – всё-таки, человек пошёл к Богу, он закончил свой земной путь». Это, одновременно, скорбь о разлуке, и это, одновременно, радость о нём.

А.Ананьев:

- Вот, как раз, недавно, с супругой, посмотрели потрясающий – очень пронзительный, и, при этом, светлый фильм о Ван Гоге, с Серебряковым… я не знаю, удалось Вам его посмотреть…

О.Максим:

- Я не посмотрел.

А.Ананьев:

- Вот, прямо – рекомендуем, Вы получите огромное удовольствие. И одна из тем там – это, как раз, неизбывная обида на того, кто нас покинул. Мы часто просто не можем простить ему это! И затаиваем внутри такую обиду, которая и нас разрушает, и…

О.Максим:

- Да. А Радоница – это ещё ведь, всё-таки, надо понимать, что это не праздник поминовения какого-то конкретного усопшего – это, вообще, поминовение наших усопших сродников.

Напомню, Родуницы – это, вообще, чисто славянско-языческое такое понятие… род…

А.Ананьев:

- «Родуницы», Вы сказали?

О.Максим:

- Родуницы. И часто пишут… если сейчас, по-русски, Радоница, а, вообще-то говорили «Радуница».

А.Ананьев:

- Признаться, задумываясь об этимологии этого слова, я, как раз, был склонен полагать, что оно, парадоксальным образом, имеет отношение к «радости».

О.Максим:

- И к радости, но, всё-таки – к роду.

А.Ананьев:

- Всё-таки, к роду?

О.Максим:

- Всё-таки, к роду. То есть, мы вспоминаем наших родных, усопших от века. И это даже не конкретное воспоминание – ещё раз говорю – конкретного ушедшего человека, а это такой вот… как бы… «родительский» день. Почему и называется… те же субботы называются «родительскими».

Мы, отпраздновав Пасху, отгуляв всю Светлую неделю, мы, всё-таки, обращаемся мыслями теперь к тем, кто сейчас не с нами, и вот этот день… В современной традиции – это, действительно, день, когда, по сути дела… ну, если не говорить про совсем южные районы… впервые посещают кладбище, после зимних снегопадов, когда там что-то надо поправить, покрасить, принести цветы, убраться – то есть, это ещё и такой, как бы, «кладбищенский» день, получается.

А.Ананьев:

- Как… раз уж у нас зашёл разговор… правильно провести этот день?

О.Максим:

- В идеале, если… прям вот… Вы не идёте во вторник на работу, завтра…

А.Ананьев:

- Начать с Богослужения.

О.Максим:

- … то начать с Богослужения, конечно.

Можно… если уж вы совсем церковные люди, то тогда, наверное, и мои советы вам не нужны… но, всё-таки, можно пойти в понедельник вечером на службу – раз, по окончании вечернего Богослужения служится, впервые после Пасхи, заупокойная лития краткая. На следующий день – Литургия, панихида, и, после этого, в идеале, опять-таки – посетить кладбище.

Я знаю очень многих моих знакомых священнослужителей, которые не обязательно служат на кладбище, но как-то привязаны – или в сельской местности, или ещё где-то – и они всегда посещают в этот день кладбище тоже. Поэтому, если вы приедете на кладбище, даже если там нет храма, с большой степенью вероятности, вы найдёте там священника, который на могилке ваших родных или знаемых может отслужить краткую панихиду.

А.Ананьев:

- Знакомый батюшка – у себя в социальных сетях – каялся по поводу того, что: «Если я во вторник, вот в этот, превышаю скорость – поверьте, это не от дурного воспитания и желания нарушить закон – мне просто очень надо успеть во много разных мест сразу!»

О.Максим:

- Да, да…

А.Ананьев:

- Он называет этот праздник, для священника, «Днём уставших ног и большого веселья».

О.Максим:

- Красиво!

А.Ананьев:

- Да…

О.Максим:

- Поэт батюшка…

А.Ананьев:

- Да. А, кстати, что нужно сделать, чтобы… вот… батюшка помог на, собственно, кладбище, на могиле усопшего родственника отслужить панихиду? Надо обратиться к нему с просьбой?

О.Максим:

- Ну… вообще… да. В принципе, опять-таки, если при кладбище есть храм – а наши кладбища, если это не какие-то совсем уж новоделы, да и там сейчас есть часовни – как минимум, часовни, а то и храмы есть, опять-таки – вы посещаете Богослужение, после этого… Ну… всё зависит ещё вот от чего: если там, действительно, очень много народу, священник – один, можно подойти заранее – я бы советовал тогда даже с вечера подойти, если там есть служба. Но, так или иначе, просто обратиться к священнику с просьбой дойти до вашей могилы и отслужить именно на могиле панихиду. Хотя, я не считаю, что это нужно сделать непременно.

То есть, если вы просто помянули вашего усопшего ( или ваших усопших ) в храме, а потом пошли на могилу – уже без священника, то вы не то, чтобы что-то потеряете.

А.Ананьев:

- Неофитский вопрос совершенно. Вот, ты находишься у могилы усопшего родственника, и очень хочется прочитать что-то, особенное… наверное, есть что-то особенное, что надо прочитать? Что… вот… мне лично прочитать?

О.Максим:

- Вы знаете, сейчас во многих молитвословах есть тот самый чин – он называется «Чин литии», или «Чин поминовения усопших», мирянским чином. По сути дела, Вы можете прочитать, практически, всё, кроме… там… небольших возгласов и одной молитвы, которую читает священник.

То есть, всё, что… весь тот чин поминовения усопших вполне можно, если вы умеете, опять-таки, читать, если вы готовы это сделать, а ещё лучше и пропеть, если вы это можете – всё это можно прочитать на могиле. И можно, и нужно.

А.Ананьев:

- Нужно?

О.Максим:

- Да. Ну, если Вы можете. Тут, понимаете, как… как это говорят, что политика – это искусство возможного, так и здесь.

То есть… наверное, мы, вообще, не можем никогда и нигде сделать всё, что нужно. И, поэтому, хорошо бы, чтобы мы, вообще, по любому поводу, и в разных ситуациях, делали хотя бы то, что можем. А уж… что там нужно – это, наверное, вообще, один Бог знает.

А.Ананьев:

- По этому поводу вспоминается рассуждение одного знакомого священника, который говорил, что провели во время какого-то вот этого заседания большого Синода какое-то исследование, и поняли, что если бы Богослужение проводилось по всем, по всем канонам – так, как нужно, оно бы занимало более 24 часов.

О.Максим:

- Ну… насчёт 24 часов – не знаю, но Уставные Богослужения в Престольные праздники где-нибудь на Афоне – они, действительно, длятся… там… 10-11 часов. То есть, это вот, по-настоящему, много.

А.Ананьев:

- По-настоящему, много.

Давайте разберёмся с остальными традициями. В этот день многие несут кулёчки с конфетами, пасхальные яйца, куличики, чтобы почтить память и подарить праздник ещё и тем, кто – усоп. А некоторые ставят стаканы с каким-то алкоголем. Некоторые даже считают своим долгом разделить его с усопшим… как бы правильнее это сказать…

О.Максим:

- Ну, собственно, для того и ставят, да.

А.Ананьев:

- Некоторые даже не просто ставят, а выливают его на надгробный, простите меня, холмик… даже не знаю… неловко вот это всё говорить, фотографию приносят – вот именно специально на этот день.

Где кончается православная традиция, и начинается то, что мы сами себе придумали – понятно, из благих намерений. Потому, что у нас душа болит за этих людей, мы их любим, нам их не хватает – мы хотим какое-то время прожить с ними… вот… такой, полноценной жизнью.

О.Максим:

- Ну… вообще… вот эта традиция трапезы на могилах – она восходит, конечно, к древнейшим традициям тризны. То есть, действительно, тризна – это и есть… такое… совместное с усопшим… ну… не празднование, а вкушение пищи и пития. И… в общем… это, конечно, не правильно.

А.Ананьев:

- Не правильно?

О.Максим:

- Нет. Вообще, вот эти традиции… очень многие традиции при прощании с человеком, когда ставят… там… стакан водки и кладут кусочек чёрного хлеба сверху, или ещё что-нибудь – да, они такие… как бы… пронзительные, они много что, может быть, выражают, но, в общем, к православию это отношения не имеет. Усопший не может разделить с нами пищу. Это… в общем… достаточно конкретно и определённо содержится в православном вероучении. Поэтому, ему от нас это всё – не нужно.

При этом, это вовсе не значит, что вы не можете взять с собою на кладбище какую-то еду, в том числе, и пасхальную. Это не значит, что вы не можете…

Знаете, вот… иногда говорят: «А что делать, когда кулич засох?» – им отвечают: «Ну, покрошите птичкам».

А.Ананьев:

- Ну… это… разве можно…

О.Максим:

- Если вы просто покрошили птичкам где-нибудь, там, рядом с могилой, чтобы птички тут прилетали… но, опять, не для того, чтобы покойному здесь вот сладко лежалось, и птички над ним пели.

Здесь, действительно, как Вы правильно сказали, есть некая грань, когда мы… ну… то есть… есть одна крайность, даже вполне православного восприятия.

Напомню вам, что, допустим, преподобный Нил Сорский, вообще, завещал себя не хоронить, а бросить на дорогу псам. То есть, вот, такое у него было отношение к самому себе и к тому, что ты, собственно, получаешь через погребение. А, с другой стороны, естественно, никто так не поступил по отношению к нему, и мы, выказывая уважение и почтение – что непосредственно к телу усопшего, что к месту его погребения – мы, тем самым… у нас есть вот этот способ выразить любовь к нему.

Знаете, это как вот… то же самое, что с Богом. Бог, ведь, не нуждается ни в каких наших действиях, ни в каких наших приношениях, Он не нуждается в наших поклонах, Он не нуждается в наших молитвах – в этом нуждаемся мы. А что значит – нуждаемся? Нам важно что-то сделать для Него, что-то сделать для Бога.

Поэтому, и для усопших нам хочется что-то сделать. Особенно, вы знаете, это чувство бывает гораздо более острое даже, чем по отношению к Богу – я замечал у людей. Когда человек чувствует вину – что он недолюбил, недоговорил, недозаботился… может быть, проявил какие-то негативные черты своего характера, может быть, был зол, может быть… там… обидел – как это искупить? И вот – хочется что-то сделать. И человек – красит оградку, сажает дерево, и, вот этими действиями… надеясь как-то искупить недостаток своей любви, как ему кажется, которую он проявлял при жизни.

То же самое бывает, например, когда… это уже совсем из другой темы… допустим, женщина, сделавшая аборт, пытается понять, каким образом ей, хоть как-то, загладить свою вину, и ей говорят: «Ну… ты вот… там… помоги детям из Детского дома. Ты недодала своему ребёнку – ты вот так с ним поступила, но хоть другим детям, которые нуждаются, у которых нет мамы – что-то для них сделай».

Так и здесь – мы пытаемся хоть что-то сделать для наших усопших, и, поэтому, один из важных очень моментов – это, всё-таки, тоже – раздача милостыни. То есть – делать что-то для живых, в память об усопшем. Вот, такая благочестивая традиция.

Поэтому, конечно, на Радоницу нищие стекаются – и к храмам, и к кладбищам, чтобы как-то что-то себе… тоже… поиметь.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- Вы слушаете «Светлый вечер». Мы продолжаем разговор с протоиереем Максимом Первозванским о начинающейся – вот, как раз, в эти часы, в эти минуты – Радонице.

Батюшка, в одном из разговоров, я обратил внимание на довольно неожиданное для меня… даже не высказывание, не мнение… а факт: следить за опрятностью могилы усопшего нужно не столько из эстетических соображений, и не столько из уважения к усопшему, сколько… вот, здесь я ступаю на очень опасную дорожку – потому, что я даже не знаю, как правильно сформулировать… сколько потому, что это конкретное место будет местом воскрешения грядущего, из мёртвых, нашего родственника. Поэтому, оно должно быть в порядке. Поэтому – Распятие должно быть в порядке на этой могиле, поэтому она должна быть чистой, прибранной – потому, что мы не знаем, когда это произойдёт. Правильно ли я это понял?

О.Максим:

- Я неоднократно тоже встречал эту мысль, и впервые я, на самом деле, не так давно об этом задумался, в связи с погребениями в Иерусалиме на горе Елеонской – определённым образом, чтобы, погребённые там, первыми увидели явившегося Господа, первыми встали пред Его Лицо…

Вы знаете… я, к сожалению… я надеюсь, наши радиослушатели не побьют меня камнями за то, что я сейчас скажу… я, всё-таки… такой… скептик в этих вопросах. И я понимаю, что… вот… где находится могила ваших родителей, вы, скорее всего, знаете, и даже – где находится могила ваших дедушек и бабушек, вы, скорее всего, знаете. Очень может быть, хотя уже маловероятно, вы знаете, где похоронены ваши прадедушки и прабабушки. А вот где похоронены ваши предки, жившие в XVII веке, я уже не говорю про VII, или V – вы не знаете точно, если вы не принадлежите к роду Рюриковичей – и то, в этой ситуации, вы, скорее всего, знаете могилу кого-то одного из ваших предков.

Знаете, мне как-то прислали такую картинку по интернету, где от человека вниз ведут две стрелочки к маме и папе, а от мамы и папы – ещё две стрелочки вниз… то есть, не родословное древо, а именно вот – от человека вниз, постоянно раздваивающаяся, в каждой точке, в каждом поколении… такая… «галочка». И получается такая красивая «птичка», и я вдруг, с удивлением, ужасом и трепетом увидел, что… там… допустим… пять поколений назад, у меня было… там… сотни предков, из которых я сейчас состою. И, конечно, я не могу, не имею возможности ни следить за их могилами… и, скорее всего, и никто уже не знает, где они находятся.

Если мы вот таким образом, всё-таки, ту мысль, которую Вы высказали, прямо продолжим – что для тех, у кого могилки будут в правильном состоянии и в опрятности и так далее, то у них будет вот – один вариант их воскрешения, а для тех, кто забыт, и – неизвестно что, и где – у тех будет другой вариант… то тогда мы к каким-то… вообще… очень странным выводам можем прийти, и, мне кажется, это – не совсем верно. И не нужно над этим вот так прямо зацикливаться.

Хотя, да – символизм в этом есть. Мы хороним человека определённым образом, в определённую сторону головой, в определённую сторону – ногами, в ногах ставим Распятие, чтобы человек восстав… ну… и так далее. Этот символизм – присутствует. Но это, всего лишь, мне кажется… вот, опять-таки, да не побьют меня камнями… это, всего лишь, символизм.

Ну, и, кроме того… вот… знаете… в песнопениях родительских суббот – особенно двух – которая была перед Великим постом, и которая будет перед Троицей – там потрясающий по силе канон об усопших, который, к сожалению, в наших храмах, часто сокращают и не читают полностью, или читают так, что и никто… в общем… даже и особенного внимания не обращает на то, что там читается. А если послушать его внимательно, там перечисляются, по сути дела, все варианты умерщвления человека, которые он может испытать – и за каждого из них мы молимся: «Помяни, Господи, и затоптанных конями, помяни, Господи, и кого плитой придавило, помяни, Господи, и кто в море утонул, помяни, Господи, и кого звери растерзали… и всех воскреси в последний день, и сделай так, чтобы они встали перед Тобой». Вот – это есть, поэтому, мне кажется, тут… вот… кроме символизма… могилы не надо… вот, прям уж… совсем… так к этому относиться.

А.Ананьев:

- Я очень рад, что Вы заговорили о вот этих канонах, молитвах за тех, кто усоп. Зачем им наши молитвы?

Я поясню свой вопрос. Мои рассуждения таковы: вот, у нас есть земная жизнь, за нашу земную жизнь только от нас зависит, насколько мы впустим Господа в своё сердце, насколько мы к Нему приблизимся, и подготовим себя к встрече с Ним. И вот, заканчивается наш земной путь, мы предстаём перед Господом, и несём всю полноту ответственности за всё то, что мы сделали…

О.Максим:

- Во-первых, не только от нас зависит, как мы пройдём этот земной путь. Это зависит от множества людей, который мы встретим в этой жизни, и тех, кого мы не встретим в этой жизни.

Поэтому, начиная просто уж от совсем очевидных вещей – от наших родителей зависит наш земной путь, от наших учителей, от наших наставников, от наших друзей. Даже если мы уже взрослые и совсем самостоятельные люди, всё равно, к нам относятся слова «с преподобным преподобен будеши… а с нечестивым – развратишися».

А.Ананьев:

- Но разве это не наш выбор – с кем мы…

О.Максим:

- Далеко не всегда. Я, например, может, хотел бы родиться в Китае, и девочкой, в XV веке, но у меня как-то… знаете… не получилось. И, больше того, у меня ещё много чего не получилось. И сейчас уже мы с вами находимся на таком интересном этапе, когда… я как-то читал одно, достаточно серьёзное, исследование, показывающее, что, вообще, собственно, мы мало чего в этой жизни выбираем. У нас постоянно есть иллюзия выбора… ну… на таком примере… меня очень тогда это впечатлило… можно, я такое маленькое отступление…

А.Ананьев:

- Да с радостью, с радость…

О.Максим:

- Понимаете, мы думаем, что мы выбрали ту девочку в классе, в которую нам влюбиться – на самом деле, нам и не могло понравиться… значит, там… две трети девочек нам и не могли понравиться, из оставшихся пяти – четырём не нравимся мы, а вот ту, единственную, которая… вот… некая взаимная симпатия возникла, типа, мы и выбрали. На самом деле, ничего мы не выбирали – потому, что по-другому и не могло быть. И вот так – почти со всем в нашей жизни.

То есть, конечно, мы делаем какие-то выборы, конечно, мы за них отвечаем, но мы вплетены в эту глобальную единую ткань, этот удивительный ковёр красивый, который мы, все вместе, всем человечеством… значит… сплетаем. И… вот… мы живём здесь, в России, а там – наши братья выбрали Президента, где-нибудь в другой стране…

А.Ананьев:

- В Венесуэле, например…

О.Максим:

- …поближе где-нибудь, или посерьёзней… и это – что, никак не повлияет на мою дальнейшую жизнь? Да ещё как повлияет! Поэтому… и новые выборы, которые мне придётся делать – в смысле, в своей жизни, и много чего ещё.

Но это вот, всё-таки, я… простите… придрался к Вашим словам по поводу того, что только от нас зависит – очень много от чего зависит.

А.Ананьев:

- Батюшка, это – чистое неофитство! «Всё зависит только от меня…»

О.Максим:

- Есть такая потрясающая поговорка… только, опять, сразу меня не бейте… говорят, что если ты банк не грабил – значит, возможности не было, а если жене не изменял – плохо предлагали.

Ну, простите за такую, на грани фола… шутку, но, на самом деле, фактически, в зависимости от того, в какой среде мы находимся, какие люди нас окружают, какой заряд мы получили, что было сформировано другими людьми в нас, что мы сформировали в себе – да – сами, но при определённых благоприятных, или неблагоприятных, обстоятельствах – то есть, тут масса сложнейших взаимосвязей, которые мы совершенно не можем учесть.

И самое удивительное, что эти все связи и взаимосвязи – они продолжают жить и после смерти человека. Человек уже ушёл, его нету, но живут его дела, живут его родные, близкие, друзья – и всё это никуда не делось. Последствия его жизни – продолжаются. И, именно поэтому, до конца этого мира Господь не произносит Своего окончательного…

А.Ананьев:

- В каком-то смысле, его земная жизнь продолжается – в памяти, в его…

О.Максим:

- В делах просто, да… ну, вот… знаете…

А.Ананьев:

- … делах, в стихах, в песнях, в картинах…

О.Максим:

- Да просто даже – в людях, которые живут, продолжают жить свою жизнь под его воздействием.

Значит… вот… женщина думала, не сделать ли ей аборт – не сделала, и её ребёнок родился, она сумела его воспитать. Или, наоборот, она его воспитала так-то… или ещё что-то… то есть, вот… это всё…

Вот, я уже говорил, что – да, мы не помним, мы не знаем, допустим, ни имён, ни мест погребения наших предков, живших… там… в XVIII или XVII веке – не то, что раньше, но мы – такие, как мы сейчас, в том числе и потому, что они жили так, как они жили.

А.Ананьев:

- Вот, я знал, что если в гости к нам придёт протоиерей Максим Первозванский, разговор будет гораздо глубже, чем «можно или нельзя приносить конфеты на могилу».

Мы вернёмся в студию ровно через минуту.

Это – «Светлый вечер», я – Александр Ананьев, вы слушаете радио «Вера».

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- Вы слушаете радио «Вера», меня зовут Александр Ананьев, и я продолжаю разговор с удивительным собеседником – глубоким, интересным, живым – Максимом Первозванским, протоиереем, клириком московского храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе.

Ещё раз, добрый вечер, отец Максим!

О.Максим:

- Христос Воскресе!

А.Ананьев:

- Христос Воскресе!

И поводом для нашего разговора стала предстоящая – наступившая уже вот в эти минуты – Радоница, и сегодня я, на правах неофита, хочу, всё-таки, получить ответы на вопрос о наших взаимоотношениях, о нашей взаимопомощи – а речь идёт именно о взаимопомощи – с умершими, о нашем общении с умершими, молитвенном общении с умершими.

Вы сейчас… я просто хочу вернуться на пару минут назад… Вы сейчас сказали о том, что мы слишком переоцениваем возможности своего выбора. А как же то, что в основе, вообще, православия, лежит свобода – абсолютная свобода человека в выборе, свобода, данная нам Господом? Именно от нас зависит – грешить нам, или не грешить, украсть, или не украсть, идти в храм на Литургию, или не идти – Он дал нам эту свободу, и внимательно смотрит, как мы этой свободой распорядимся. Разве не это является основой всего?

О.Максим:

- Ну… а вот то, как Вы это описали… вот, знаете, как говорят… я в молодости был физиком, и у нас там была такая шутка: «сферический конь в вакууме» – это уже даже мемом стало, по-моему… и не для физиков, а…

А.Ананьев:

- Абсолютно, да, да, да… исключительные идеальные условия…

О.Максим:

- Да. Такого не бывает. У нас, конечно, есть – где-то очень глубоко, где-то, в некоей точке, где мы, действительно, делаем выбор, и именно поэтому – да, мы отвечаем за то, как мы живём. Но где… почему мы не можем судить других? Почему сказано: «Не судите, да не судимы будете»? И почему мы… тоже есть такая вот… такой афоризм, что если мы, всё-таки, попадём в Рай, то мы там удивимся больше всего тому, что мы не увидим там, кого ожидали увидеть, и увидим – кого совсем не ожидали.

Потому, что, действительно, особенности жизни, и вот всех этих взаимосвязей, которые мы видим, происходящие с другими людьми – они совершенно могут не соответствовать тому, что там есть на самом деле.

Поэтому – да, мы отвечаем за наш выбор, но условия, в которых мы этот выбор делаем – они настолько могут быть различными, настолько неочевидными, невидимыми постороннему взгляду – и даже самому человеку, он может совершенно неадекватно оценивать ситуацию, в которой он делает выбор, но он его делает.

А.Ананьев:

- Мне не приходило в голову, что установка «не судить» других – она уходит корнями именно вот в Ваши эти размышления.

О.Максим:

- Ну, мне… когда я был молодым, у меня был такой пример – он сейчас мне кажется уже не очень красивым, хотя могу его привести.

Вот, Вы идёте по улице, и видите, что один человек бьёт другого ногами по лицу больно.

А.Ананьев:

- Ужас какой…

О.Максим:

- Вот, что Вы можете заключить об этом человеке? Да, ничего, по сути дела, не можете! Может быть, это такой интеллигент, который, вообще никогда мухи не обидел, а тут он так вот разгневался, пал, и вот, впервые в жизни, вот это… то есть, это для него – падение, что он таким образом поступает. А, может быть, это, наоборот, уголовник, вот, убийца, рецидивист, который всегда убивал в таких ситуациях, а здесь, из последних сил, сдерживается, и он его не убьёт, а всего лишь больно побьёт.

А мы видим одну картинку – один человек бьёт другого. И нам не надо даже задумываться над этим, а нужно пойти и попытаться вот это всё прекратить…

А.Ананьев:

- Конечно, прекратить, потому, что человека бить не надо…

О.Максим:

- Да, но… опять – не судить о том, что там… какова мера… там… вины кого-то, что там произошло, как там… как они докатились до жизни такой. Поэтому, конечно… не можем мы ничего здесь сказать по поводу…

А по поводу общения, всё-таки, и взаимопомощи, с усопшими…

А.Ананьев:

- Да, зачем мы за них молимся? И молятся ли они за нас, и, если молятся, то тоже – зачем? И – как?

О.Максим:

- Мы с вами до перерыва, до паузы, мне кажется, уже говорили немножко о том, что жизнь человека – не личное его бытие в этом мире, здесь, с нами ( не с Богом, а здесь ), а… вот… его жизнь – как… то, что происходит, благодаря его жизни – прости, такая тавтология получается – продолжается. И продолжаться она будет до конца света. Даже – до того момента, когда… и после, когда все о нём забудут, когда никто не будет знать, что жил такой Максим Первозванский, когда исчезнет интернет, и всё… весь кэш окажется где-то там… то есть, всего этого не будет. И, всё равно, последствия моей жизни будут продолжаться до самого конца этого мира.

И, поэтому, конечно, если те люди, которые после моей смерти будут меня помнить ( так же, как и каждого из нас ) и за меня молиться – это будет влиять… это тоже будет следствие моей же жизни, которая будет продолжать влиять на мою посмертную судьбу.

Не то, что надо вот… «злого Бога» упросить, чтобы Он был «подобрее» ко мне – вот этого точно нету. Бог и так, по отношению к нам, проявляет максимальную любовь, которую мы даже и вообразить себе не можем. Но этими молитвами мы реально можем повлиять на этот мир, и, как следствие, и на нашу посмертную судьбу.

А.Ананьев:

- Однако, тем не менее, кого-то мы можем указывать в записках, которые мы пишем в храме перед Литургией, кого-то – не можем. Что даёт нашим усопшим друзьям, знакомым, дорогим нам людям, родственникам то, что мы их указываем в записке, и почему кого-то нельзя указывать?

Допустим, был у меня дорогой мне друг – я даже не знаю, крещён он или нет, и предполагаю, что с тем именем, под которым я его знал, его и не могли крестить. Видимо, при Крещении, если оно было, ему дали другое имя, и я его не знаю – вот, с ним что делать? А душа болит, и я тоже хочу его указать. Зачем мы это делаем? Что это даёт усопшим?

О.Максим:

- Ну… здесь важно… знаете, как… вот…

Мы, когда пошли вширь… я имею в виду – мы, христиане, когда пошли вширь, мы, всё больше и больше, вынуждены говорить, что мы – за всё хорошее, и против всего плохого. И здесь мы, к сожалению, чем дальше мы вот по этому пути расширения… такого… экстенсивного, без усвоения сути, идём, тем более мы, действительно, размываем и наше вероучение, размываем наше представление о добре и зле, и о жизни, и о смерти. И здесь, в какой-то момент, нам нужно остановиться… так, головой потрясти немножечко, и понять, о чём, всё-таки христианство говорит. Что христианство – это не просто «за всё хорошее, против всего плохого».

Знаете, как-то отцу Дмитрию Смирнову, давным-давно, был задан такой вопрос: «А будут ли хорошие люди в Царствии Небесном?» Вот, просто – хорошие люди. И, знаете, как он удивительно ответил? Понятно, что это, всего лишь, афоризм, не исчерпывающий все темы, но я, как-то, запомнил. Он сказал: «Знаете, хорошие люди – они попадают на доску почёта. А в Царствие Небесное попадают кающиеся грешники».

А.Ананьев:

- Прекрасно!

О.Максим:

- Ещё раз говорю, я понимаю, что это, всего лишь, некий афоризм. Нам хочется, конечно, нам очень хочется, чтобы все люди, которые достойны того, чтобы попасть на доску почёта, попали ещё и в Царствие Небесное! Неважно, были они верующими, неверующими, ходили они в храм, или не ходили, были они крещёные или некрещёные – это хорошее чувство. Это нормальные, правильные чувства, вообще. Вообще, мы хотим добра тем, кого мы любим, а особенно тем, кто уже закончили этот свой земной путь. И, в этом отношении, никто и никогда не может помешать вам молиться за тех людей, которых вы любите. Это вот – очень важный момент. И, больше того, не только не может помешать вам молиться, а это – ваша прямая обязанность. Если есть человек, которого вы любите, и за которого вы переживаете, закончивший свой земной путь, то вы призваны и должны за него молиться – особенно, если за него больше и помолиться-то некому.

А.Ананьев:

- За-чем? Что ему это даёт?

О.Максим:

- Любовь. Это даёт любовь. Бог есть Любовь. И молитва – это возношение ума и сердца к Богу. Собственно, за грань жизни и смерти проходит только любовь. И молитва – это воплощённая – в словах ли, в делах, и, действительно, в нашем возношении ума и сердца к Богу – любовь. Она проходит за грань жизни и смерти, и оказывается важной и значимой.

Дальше это всё может быть выражено в каких-то символических действиях… в смысле – образах, которыми… там… наполнено Церковное Предание. Знаете, вот… очень много всяких таких описаний того, что там происходит, когда за человека молятся, что даже за тех, кто в аду… там… может прилететь Ангел Господень…

А.Ананьев:

- А откуда эти описания берутся? Откуда, вообще, можно это знать, чтобы рассказать или написать?

О.Максим:

- Вы знаете, я вот… я уже не молодой человек, и не неофит. И я могу высказать своё, собственное, представление, которое, очень может быть, опять-таки, не все разделят, и не всем понравится.

Когда я всё это читал, будучи молодым неофитом, я почти не делал разницы между всеми этими представлениями – и Символом веры, и словами Иисуса, содержащимися в Евангелии – у меня всё это было неким вот… общецерковным представлением.

А потом мне попалась, ещё, помню, в 90-е годы, книжечка Юлии Вознесенской «Мои посмертные приключения». А ещё позже я прочитал книжку протоиерея Дмитрия Торика «Димон» – совершенно замечательная книжка, которая, безусловно, является просто художественной литературой. Но художественной литературой, вот так вот – укоренённой в православной традиции и понимании того, что происходит с душой после смерти.

Будет ли книга «Димон» читаться через 500 лет так же, как «Мытарства блаженной Феодоры», например, которую мы читаем сейчас, как некоторую часть православного… я уверен, что – да. Это, примерно, одно и то же.

Мы прекрасно знаем ( и это – факт ), что очень многие вещи, которыми полны – что жития святых, что какие-то благочестивые писания, патерики, или ещё что-нибудь – это некая художественная форма, в основании которой лежат действительные факты, лежит действительная жизнь того или иного человека, лежат какие-то его реальные высказывания.

Но… вот… у нас есть Евангелие. Есть там эпизод, например, касаемый Благовещения – что сказал Ангел Деве Марии, что Она ему ответила – это описано там… тремя фразами. А есть – канон, который читается на Богослужении Благовещения, который – весь канон – построен, как диалог Архангела и Богородицы. И там даже припев необычный: «Богородице рече», «Архангел возопи». Все 9 песней канона – это что? Это, прямо вот, точная запись их разговора? Нет, это некая художественная форма, которая является развитием тех двух фраз, которыми обменялись Архангел Гавриил и Пресвятая Дева Мария. И вот этого у нас в Церкви – много. И это – хорошо. Но просто нужно понимать, что догматическая ценность этих всех вещей – она достаточно условна. Это очень душеполезное чтение – иногда. Только нужно знать – когда, с кем, сколько, и так далее.

Поэтому, я бы не абсолютизировал эти вещи просто, и тогда всё будет на своих местах.

Я вот всем рекомендую читать «Димона». Вот, правда! Это – замечательная книга…

А.Ананьев:

- Вот, я записал… я обязательно прочитаю…

О.Максим:

- Просто шикарная книга, где, по сути дела, посмертная судьба человека интерпретируется в реалиях посещения большого торгового центра. Очень понятно современному человеку.

А.Ананьев:

- Вот, я сейчас слушал Вас, и вспомнил размышления одной моей очень мудрой, удивительной знакомой. Она говорила: «Знаешь, Сашка! Мне кажется, что рай и ад – это одно и то же место. Весь вопрос – в нашем к этому отношении». Я спросил: «Как это, вообще, понимать?» Она говорит: «Ну, как бы тебе это объяснить… Представь себе… ну, вот, что ты любишь? Музыку любишь? Представь себе…

Лучший на свете оркестр, во главе с лучшим на свете дирижёром… кто у нас, там, ты считаешь… Теодора Курентзиса лучшим? Вот, представь: Теодор Курентзис, первые скрипки всех мировых оркестров ( в составе там – все оркестры ), самый огромный в мире хор, и они играют… что ты больше всего любишь?... «Реквием» Верди?... вот, они играют «Реквием» Верди. И представь себе, что этот концерт длится Вечность. А ты – в зале.

Так вот, если ты любишь музыку, и вот этого дирижёра, и разбираешься в этом произведении – да ты будешь получать вечное наслаждение от этого!

А теперь представь, что ты не разбираешься в симфонической музыке…»

О.Максим:

- Помните частушку: «В филармонии была, слушала Бетховена…» – и дальше – неприличное окончание.

А.Ананьев:

- Ну, да, да… «… Да ты же будешь вечно мучиться на этом концерте!» И я почему-то вспомнил сейчас вот этот её образ, он у меня глубоко внутри засел, и он кажется… ну… если не точным, то близким…

О.Максим:

- Он очень точный! Он очень точный, и, больше того, он прямо укоренён в Священном Писании и в учении Церкви. Когда после Второго Пришествия и Страшного Суда… в Священном Писании написано, что Бог будет всё во всём.

То есть, если ветхозаветный ад, условно говоря – я сейчас вот такими, простыми, схемками оперирую – это место, где нет Бога, и поэтому этот ад оказался разрушен, когда Бог туда спустился – в Великую Субботу спустился в ад, и ад просто перестал быть адом. Нам даже не обязательно говорить теперь, что он был «разрушен». Просто, если ад – это место, где нет Бога, и туда спускается Бог, это место перестаёт быть адом, то, например, Исаак Сирин говорил, что грешники в аду мучаются огнём Божественной любви.

То есть, то, что Вы сейчас сказали…

А.Ананьев:

- То есть, там нет, в буквальном смысле, сковородок с шипящим маслом…

О.Максим:

- Да, да, да… это… вообще, мы не можем себе представить это место в наших земных терминах. Точнее, даже не место, а, всё-таки, мы должны говорить об аде как о состоянии.

Апостол Павел про рай, куда он был восхищен, сказал следующие слова: «… око не видело, и ухо не слышало, и на сердце человеку не приходило, что уготовил Господь любящим Его». И он засвидетельствовал, что слышал там «неизреченные глаголы, которые невозможно человеческим языком передать» – то есть, те слова… то, что он там видел, то, что он там слышал, то, что он испытал, он не смог… даже непосредственно испытав, пережив этот опыт, нам передать словами. То же самое касается ада.

Поэтому, конечно, это, всего лишь, образы, чтобы у людей хоть какое-то представление, хоть на каком-то уровне, возникало.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- Вы слушаете «Светлый вечер».

Мы продолжаем разговор с протоиереем Максимом Первозванским о нашем взаимообщении, молитвенном общении, взаимопомощи с усопшими. Напомню, темой нашего разговора стало то, что вот сейчас начинается Радоница.

Если мы, батюшка, можем помочь усопшим своей любовью, отправляя её, сообщая им о нашей любви снова и снова в наших молитвах, в наших записках, то получается, что, теоретически, мы можем им и каким-то образом навредить? Как не навредить им? Если это, вообще, возможно.

О.Максим:

- Ну, вообще… знаете… тема такая… действительно, очень важная. Нам надо с вами не забыть про записки. Потому, что, когда я говорил, что мы должны молиться, я говорил про индивидуальную молитву.

Тему церковных записок Вы затронули, и, кажется, нам надо будет к ней обязательно вернуться. А сейчас я отвечу…

А.Ананьев:

- Я думаю, что ей надо отдельную программу посвящать, потому, что… да… это…

О.Максим:

- Может быть. А сейчас я Вам попытаюсь ответить по поводу «не навредить».

Вы знаете, у меня был один предок, известный московский священник. И у него был сын, который, ни много, ни мало, занимался, в той же самой Москве, созданием масонской ложи. За что был, соответствующим образом, наказан, и там… я почему сейчас об этом рассказываю… потому, что в соответствующем вердикте было сказано, что «ради заслуг отца, наказание сыну должно быть более щадящим». И наоборот бывает – когда… вот, я совсем недавно беседовал по поводу того, насколько священник, у которого у самого не сложилась, например, семейная жизнь, может выступать учителем семейной жизни других, насколько человек, который сам что-то не сделал, является авторитетом для того, чтобы учить других. Мы связаны в обе стороны. Это очень важно понимать, что – да, наши дети, если мы ведём достойную жизнь, они получают не только высочайшее, с точки зрения… там… августейшее какое-то помилование, но и, безусловно, Бог пытается смотреть на них по-другому. Но – и наоборот. Если наши дети оказываются недостойными, если мы ведём жизнь какую-то недостойную, то, в общем, наши предки за это… не то, что юридически отвечают… Понимаете, для меня это такой образ дерева… вообще, вот… человек – он какой-то кусочек, какая-то веточка, какой-то листик на большом дереве всего человечества, и, конечно, своего рода. И вот, токи – соки, кровеносные сосуды – они по этому дереву текут в обе стороны, и со смертью это течение не прекращается.

Как положительные, так и отрицательные последствия нашей жизни проявляются в наших детях. Не случайно иногда говорят, что если вам удастся, среди ваших детей, воспитать хоть одного монаха, то он – понятно, что это тоже такой афоризм – вымолит весь ваш род… там… до пятого колена. И, наоборот, если среди ваших детей окажется какой-нибудь каин, то все остальные ваши труды – Господь, как бы, и не посмотрит на них.

Но, опять… вот это вот… тут очень важно понимать, что… знаете… часто люди каются и говорят: «Я воспитала непутёвого сына». Стой, стой, стой, стой… ты что – владычица морская? Что, в твоих руках находятся ключи жизни и смерти человека? Ты что, хочешь сказать, что ты полностью определяешь судьбу своего ребёнка? Или, что твоя собственная судьба полностью определена жизнью и воспитанием твоих родителей? Так, это мы решим, что тогда – всё, Адам и Ева во всём виноваты, а мы тут просто, к сожалению, являемся их слепыми и беспомощными потомками, от которых уже ничего не зависит.

Конечно, нет! Конечно есть вклад – мой личный, конечно, есть вклад тех, кто жил до меня, конечно, есть вклад тех, кто будет жить после меня. И вот это вот… А мы сейчас живём здесь, и через нас, удивительным образом, перетекает это – то, что уже давно ушло к Богу, и то, что ещё не родилось, то, что ещё только будет, чего ещё нету.

А.Ананьев:

- Отец Максим, в Ваших словах я нахожу утешительный ответ на вопрос, который мне задала, не так давно, жена. Она спросила: «А ты веришь, что мы, после смерти… ну… после того, как закончим наш земной путь, там – тоже будем вместе?»

О.Максим:

- «Мы встретимся, Портос, обязательно встретимся!» – как сказал Д’Артаньян. Я в этом ни капельки не сомневаюсь. Другой вопрос, что… как сказано Господом напрямую, в Царствии Божием… что, во-первых, Царствие Божие не есть пища и питие, и, точно так же, в Царствии Божием не женятся и не выходят замуж.

То есть, в земном понимании, брака в Царствии Божием нету. Но, поскольку любовь там есть, то, безусловно, всё, что связано любовью, будет вместе в Царствии Божием.

А.Ананьев:

- И, всё-таки, коротко – хочется, чтобы Вы рассказали о записках. Потому, что, в моём понимании – это то, что обязательно надо сделать. Ты пишешь имя дорогого тебе человека – причём, в правильном падеже, что очень важно, потому, что меня один раз бабушка одна поправила: «Да что ж ты делаешь…»

О.Максим:

- Ну… это, как раз, не важно.

А.Ананьев:

- «Это важно, – она говорит, – Иди, переписывай!»

О.Максим:

- Ну, пишут, конечно, в родительном падеже, но это – не принципиально.

А.Ананьев:

- В родительном падеже, да… и потом – отдаёшь их в лавку, из лавки – приходит алтарник, забирает, относит в алтарь, и затем, в алтаре, во время Литургии, они выстраиваются, и – упоминают…

О.Максим:

- Во время, перед… да, на самом деле…

А.Ананьев:

- Это всё, что я об этом знаю.

О.Максим:

- … да… они участвуют в совершении Литургии. Именно поэтому, поскольку это не просто… вот, если Вы ко мне подойдёте и скажете: «Батюшка, помолитесь за моего некрещёного друга», – батюшка скажет: «Да, конечно. Упокой, Господи, усопшего…»… ну, или как-то по-другому. Или, может быть, если его… там… свыше что-нибудь «торкнет», он скажет: «Не буду», например. Вот. А так – это будет его личная молитва.

Когда вы подаёте записку на Литургию, эта записка участвует в общем совершении Литургии. И, именно поэтому, мы не можем в этих записках писать людей, которые не были крещены или умерли в разрыве с Церковью. То есть, это – общецерковная молитва, это молитва Церкви о членах Церкви. Она такая… как бы вот… не то, что какая-то «местечковая», не то, что «свои про своих», но, всё же…

А.Ананьев:

- Сугубо.

О.Максим:

- … есть некое понимание, что если человек в своей земной жизни не присоединился к Церкви, или отпал от неё сознательно, то молитвы Церкви будут о нём бесполезны, как минимум. И, поэтому, записка, собственно, и не будет принята. И это правильно.

А.Ананьев:

- Готовясь к программе, прочитал о том, что есть особое мнение о святом мученике Уаре, который якобы, в порядке исключения, по своему собственному… как бы… разумению и житию, отвечает за наши отношения с некрещёными или почившими, как Вы сказали, в отрыве от Церкви… ну… в том числе, там же – дети, скончавшиеся в утробе, и очень многие, о ком тоже душа болит. Вот, что – значит, с его помощью, можно… как говорится… а что, так можно было?

О.Максим:

- Вы знаете, тут надо начать с того, откуда, вообще, всё это берётся.

Нам, здесь живущим, конечно, очень хочется что-то сделать за усопших. Причём, что-то сделать такое, что – не просто вот я буду о нём молиться ( а, как я уже сказал, это и право, и обязанность каждого человека – молиться о своих усопших сродниках, особенно о тех, кого ты любишь, за кого ты переживаешь ), а хочется сделать что-о такое, чтобы вот – волосок из бороды вырвать, «трах-тибидох-тибидох» сказать, и чтобы вот что-то такое случилось. Например, там, засунуть записку в… я не знаю, там… Стену Плача, покрутить эти штуки, там, в буддийском каком-нибудь монастыре, или ещё что… сделать некое действие, которое бы имело некую безусловную, обязательную пользу для человека.

В некотором смысле – да, в основании этого лежит, такое, магическое представление о том, что есть специальные и правильные какие-то действия, которые вот уже… знаете, как… вот, даже мы часто записку – вот, мы говорили о записках – человек написал записку, и пошёл довольный. Он даже на службе стоять не остался.

Очень многие люди считают своим долгом просто вот на Радоницу, или… там… на Родительскую, прийти, написать записку – и уйти. На отпевание люди – не приходят.

Вот, я вам могу сказать, что… наверное, половина отпеваний, которые мы совершаем заочно – там нет ни одного человека. Он говорит: «Я потом зайду за землёй». Значит, мы пытались отказывать, в такой ситуации: «Мы без Вас не будем…» – и так далее, а сейчас мы махнули на это рукой – ну, ладно… значит, вот… такой… какой-то, я не знаю, может быть, прагматизм – денежку занёс, слава Богу, священник нужные молитвы прочитает – и всё, и – хорошо. Но вот это вот… для чего? Для чего человек пришёл в храм, написал записку, положил денежку, сказал: «Я потом зайду за землёй», расспросил подробно, куда эту землю деть… то есть… вот это – чистое такое… понимание, что нужно что-то сделать, чтобы там покойнику полегчало.

И, в этом смысле – да… ну, что… да, есть мученик Уар, из его жития известно… вот… а дальше у нас, видите, как представление о том… Почему великомученик отвечает за больных – потому, что он при жизни был целителем. Почему, значит, мученик… допустим, Иоанну-воину молятся о утратах, о потерях каких-то… вот, потерял что-нибудь, там… документы, кому молиться? Иоанну-воину: «А он помог найти… там… то-то, то-то, то-то…»

То есть, есть какие-то элементы жития, из которых мы делаем вывод, что этот святой и после смерти будет заниматься тем же самым. Ну… пускай… значит… будет так.

Известно, что мученик Уар молился, и даже вымолил каких-то некрещёный людей. Слава Богу! Если людям полегчает – ну… значит, полегчает. Насколько полегчает на самом деле, насколько это поможет – я, честно говоря, не знаю. Вообще, эта традиция, связанная с мучеником Уаром, она – недавняя, она всего, там… несколько десятилетий, как появилась, но, при этом, она уже – устойчивая, на кладбищах – целые храмы освящают мученику Уару, действительно, ему заказывают записки с просьбой помолиться о… если вот к этому относиться так, что вот… знаете… как я прошу, допустим, Николая-чудотворца благословить меня в дорогу, поскольку он – покровитель путешествующих, так же я, если прошу: «Святой мучениче Уаре, моими тухлыми молитвами, я понимаю, что я никого вымолить особо не могу, их точно не хватит. Но если ты можешь, ты тоже – присоедини свою молитву! Я знаю, что ты имеешь такую благодать от Бога – помогать, потому, что это точно – было! Один раз это – зафиксировано, в житии – написано! Пожалуйста, помоги моим усопшим!» Ну, вот, если в таком варианте – безусловно, это здорово! А если это… такой… магизм – вот, я что-то сделал, куда-то написал… в обычный храм – не могу, не разрешают в записке писать, а вот мученику Уару напишу – ну, и слава Богу! Вот это уже – не совсем верно.

А.Ананьев:

- Готовясь к нашей беседе, отец Максим, я, совершенно случайно, даже не важно, из какого контекста, выхватил одну цитату. А вот сейчас, оглядываясь на нашу часовую беседу, понимаю, что она очень точно, и очень мудро резюмирует всё сказанное Вами.

Как сказал Габриэль Марсель: «Сказать человеку «я тебя люблю», значит, сказать ему «ты никогда не умрёшь».

О.Максим:

- Аминь. Мне всегда нравилась эта фраза.

А.Ананьев:

- Спасибо Вам большое за эту беседу!

О.Максим:

- Воистину Воскресе Христос!

А.Ананьев:

- Да! Христос Воскресе, друзья! Спасибо вам большое, и… завтра – большой день, проведите его, по возможности, так, как вот сегодня рассказал клирик московского храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.

Я – Александр Ананьев. До новых встреч!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».