«Патриаршая литературная премия». Светлый вечер с Александром Стрижёвым и Сергеем Арутюновым (13.06.2019)

У нас в гостях были писатель, лауреат Патриаршей литературной премии 2019 года Александр Стрижёв и поэт, преподаватель литературного института имени Горького Сергей Арутюнов.

Мы говорили об истории Патриаршей литературной премии, о ее лауреатах, о творчестве наших гостей и о современной литературе.

---

Ведущие: Алексей Пичугин, Алла Митрофанова

А. Пичугин

– Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио. В этой студии приветствуем вас мы, Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

– Алексей Пичугин.

А. Пичугин

– Сегодня мы будем говорить с людьми, которые имеют непосредственное отношение к современной литературе, к литературе XX века. И вот замечательный повод...

А. Митрофанова

– И XXI тоже.

А. Пичугин

– Да, и XXI тоже, что-то я все в XX, видимо, витаю. Состоялось вручение премии, литературной Патриаршей премии. В этом году лауреатами стали сразу три человека или это по традиции так бывает? Да, по традиции трое писателей получают. И в этом году Патриаршую премию по литературе получили Александр Стрижев – Александр Николаевич Стрижев сегодня гость нашей студии. Добрый вечер.

А. Стрижев

– Здравствуйте.

А. Пичугин

– Мы поздравляем вас с получением заслуженной награды. А также поздравляем еще двоих лауреатов, одного из них вы прекрасно знаете – наш коллега, ведущий программы «Исторический час», Дмитрий Володихин. А также писатель, поэт Михаил Тарковский. Сегодня их в этой студии нет, но у нас в гостях также сегодня замечательный поэт, преподаватель Литературного института имени А. М. Горького и сотрудник оргкомитета Патриаршей литературной премии, Сергей Арутюнов. Добрый вечер.

С. Арутюнов

– Здравствуйте.

А. Митрофанова

– Я даже не знаю, с чего начать, поскольку очень много читала отзывов о вручении этой Патриаршей премии, что ну надо же, мы не знаем работ этих авторов, тех которые получили премию Патриаршую. Может быть, действительно мы начнем тогда нашу беседу с того, что, Сергей, вы нам немного расскажете о каждом из этих произведений. И конечно, пользуясь тем, что Александр Николаевич сегодня в нашей студии, мы о ваших работах поговорим более подробно. Сергей, ну вот сначала, может быть, небольшую картину, да, вот срез: какие работы поступили в этом году на конкурс, на получение Патриаршей литературной премии, и на каких из них и почему комиссия остановила свой выбор.

С. Арутюнов

– Десятки авторов стремятся к Патриаршей премии каждый год. Но наша контрольная цифра, если они бывают, то это там 60–80 заявок за год. Из них в несколько этапов очень тщательно выбираются люди, которые действительно внесли какой-то вклад в русскую словесность, с очень определенным таким градусом рассмотрения. То есть есть люди, которые пишут много, пишут популярно, пишут доступно, просто, хорошо, и ну в конце концов это просто красиво – есть такой мем уже, да. У этих людей красочные обложки, у них есть большой актив рецензий, которые исполнены на них, в толстых литературных журналах или даже в прессе такой, ну глянцево популярной...

А. Митрофанова

– Я по вашей интонации понимаю уже, что это не ваши авторы.

С. Арутюнов

– Это не наши авторы. Я хочу объяснить, почему.

А. Митрофанова

– Да, объясните.

С. Арутюнов

– Вот присутствующий здесь Александр Николаевич, вызывающий у меня просто благоговение, когда мы впервые встретились, я сразу понял, что я попал в квартиру настоящего интеллигента. Открылись высокие филенчатые двери, и Александр Николаевич сам, несмотря на то что ходить ему в 85 лет не так просто и легко, он сам вышел в прихожую, чуть-чуть шаркая, и сказал: «Здравствуйте». И вся съемочная группа, а мы писали интервью со всеми номинантами, и даже с теми, кто не попал в короткий список, но это такая тайна Патриаршей премии, что мы пишем со всеми, кто примерно, да, вот соответствует условиям поиска. Мы попали в эту квартиру, и я понял: сейчас будет настоящий разговор. Мы проговорили два часа с Александром Николаевичем. Он не просто рассказывал о своей жизни, он показывал, мы листали альбомы. Я постоянно озирался на стены, где множество реликвий, не только святые иконы. В общем, понимаете, эти люди – подвижники. Наш автор это подвижник, это не просто человек, у которого там миллион совокупного тиража, это подвижник, это должно ощущаться. И премия объясняет, почему эти люди попадают в короткий список, потому что они находятся, ну тройная лупа на них наводится. Ведь не только Издательский Совет Русской Православной Церкви проводит Патриаршую, за нами внимательно наблюдает Патриархия, причем несколько синодальных отделов видят, как проходят экспертные голосования.

А. Пичугин

– Ну наверное, не только Патриархия, я думаю, что экспертное сообщество-то, оно гораздо шире. И кроме Патриархии, которая не то что контролирует, но которая наблюдает за процессом, еще достаточно много писателей, которые просто вовлечены в процесс. Ну вы например.

С. Арутюнов

– Ну мое участие минимально. Ну что это – я читаю произведения, я как эксперт высказываюсь и принимаю участие в чем – в совершенствовании сценария, который год от года, конечно, меняется, ну вот эти видео-интервью, цикл – это минимальное участие. Огромная ответственность лежит на Попечительском совете премии, который – бывает так, что в присутствии и Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, бывает, при его отсутствии, но при его каком-то, да, вот незримом присутствии, то есть при участии митрополита Калужского и Боровского Климента, – выбирает из списка, где человек, наверное, двадцать семь или восемь, самых-самых-самых.

А. Пичугин

– Сергей, о номинантах и лауреатах этого года расскажите, пожалуйста. Прежде чем мы сейчас подробно будем говорить, конечно же, в первую очередь с Александром Николаевичем Стрижевым, уникальная возможность для этого...

А. Митрофанова

– Это правда.

А. Пичугин

– Александр Николаевич к нам приехал. Но все-таки вот перед тем, как перейти к основному разговору, хотелось бы узнать про номинантов и лауреатов. Мы, конечно, все знакомы с Дмитрием Володихиным как его коллеги, и он в программе «Светлый вечер» приходит с историческими рассказами и сам ведет программу «Исторический час. Но хотелось бы еще узнать о нем как о писателе, во-первых, потому что я думаю, не все наши слушатели знают его с этой стороны. Про Михаила Тарковского хотелось бы послушать. И еще узнать, кто входил в список.

С. Арутюнов

– Ну помимо вот трех увенчанных действительно настоящими лавровыми венками, здесь еще и Василий Дворцов. Это замечательный сперва театральный художник, потом человек, переходящий по благословению одного, в общем, из владык Русской Православной Церкви в писательство, когда был буквально отлучен от художества. Он, видите ли, расписал великолепный храм, а храм сгорел буквально сразу же. Тогда благословением Василий Дворцов, отлученный от росписи храмов, бросился в писательство.

А. Пичугин

– А почему его отлучили от росписи храмов? Ну сгорел, бывает всякое.

С. Арутюнов

– Один из ну очень таких значимых духовных отцов Василия Дворцова сказал ему: не стоит тебе, раз храм сгорел, сейчас заново бросаться в то же самое дело. Господь, видимо, не совсем за. Подумай об этом, посиди дома и очень хорошо подумай. А вот видел я у тебя что-то написанное. Не попишешь ли? И Василий Дворцов бросился в писательство – у него великолепные стихи, у него великолепные романы. Далее, конечно, следует сказать о Константине Скворцове. Это поэт и мастер драматической поэзии, который создал тетралогию на материале византийском, о первых православных святых. Я подчеркиваю: первых православных святых, почитаемых всеми нами. То есть о самом начале вот того, с чего начиналось. Это еще не восприятие даже Русью веры, это первые века христианства, это от Константина Великого и дальше. Вот что происходило – целая тетралогия.

А. Митрофанова

– Ну первые-то христиане, они были задолго до Константина Великого.

С. Арутюнов

– Ну он обратился именно к Византии.

А. Митрофанова

– А, к Византии.

С. Арутюнов

– Как вот все-таки именно провозвестнице нашей версии того, что говорил Иисус. Это было важно для него. Это важнейшее, и он отдал этому огромное количество, эти пьесы идут в разных театрах, люди слушают их, годами буквально ходят на эти спектакли, когда их ставят. И они как-то вот эти духом пресуществляются, и они начинают понимать, а почему собственно мы не католики – вот такой простой вопрос.

А. Митрофанова

– Ну до великой схизмы там еще много было веков-то. Все-таки ну ладно, это лучше разговор, который мы оставим в стороне сейчас...

А. Пичугин

– Это скорее исторический разговор.

А. Митрофанова

– Это не самое главное. Михаил Тарковский. Конечно же, фамилия, которая обращает на себя внимание, и сложно предположить, что...

А. Пичугин

– Они не родственники.

А. Митрофанова

– Что это просто однофамильцы.

С. Арутюнов

– Ну разумеется нет, хотя Михаил Александрович не любит, когда на этом фиксируются. Никто из писательских семей, люди не любят излишнего внимания к тому, что...

А. Митрофанова

– В их семье есть великие родственники.

С. Арутюнов

– Да, с той же фамилией.

А. Пичугин

– Ну у него был выбор, он мог стать по отцу, как он был по отцу Гордоном – тоже Александр Гордон, его отец, известный режиссер. Или же по матери, соответственно, Тарковской.

С. Арутюнов

– Ну вот выбор был, он был сделан. Но Михаил Александрович в 80-е годы еще – кстати сказать, ездить в Сибирь он начал еще в 70-е, – уехал из Москвы. И начал там совершенно собственную самостоятельную жизнь, которая привела его к знакомству к Виктору Петровичем Астафьевым, на которого он, по собственному признанию, смотрел ну как на божество буквально, да. Это мало того, что это человек воевавший, сделавший в послевоенной литературе максимум, один из центров притяжения сил вообще там словесности. Ну и Михаил Александрович начал писать собственные и стихи и романы. Стихи из «Тойота-Креста» – это такое очень хитрое название его романа: «Тойота-Креста». Ну действительно есть такая Тойота Креста...

А. Пичугин

– Она праворульная.

С. Арутюнов

– Да. А с другой стороны, можно с другим ударением прочитать – Креста́. Это роман, в котором, как и вот у Пастернака в «Докторе Живаго» есть собственные стихи персонажа, которые мы публиковали на нашем портале «Правчтение». Смею сказать, что это стихи великолепные, потому что они написаны, с одной стороны, очень хмурым и усталым человеком, но с другой стороны, за счет вот это заскорузлой какой-то, страшной, приниженной даже где-то интонации разговорной, они испускают потоки какого-то удивительного света веры во что-то, что происходит вот сейчас и здесь. Это довольно большая редкость для времени. Ну и, конечно, если упоминать Дмитрия Михайловича Володихина, который тоже очень тщательно скрывает многие свои ипостаси, выступая как бы только историком, конечно, это не так.

А. Митрофанова

– Вот сейчас все и раскрылось.

С. Арутюнов

– Вот Дмитрий Михайлович при ближайшем рассмотрении не только автор талантливых и захватывающих приключенческих повестей, относящихся там к прогностике, к футурологии, фантастике, он еще и поэт. Вот у него есть две книжечки стихотворений. И однажды он мне прочел, вот даже не зацикливаясь, я даже не понял, кто это сначала, я сказал: это просто здорово. Он сказал: спасибо, это мое. Вот так он меня испытал, и я понял, что в принципе ну стандартный такой литератор, литератор литераторович, таких строк написать не может, не в состоянии. Поэтому я многое понял про него, и с удовольствием читал его исторические повести, такие реконструкционные, «Чашу смертную» я рецензировал.

А. Пичугин

– Дмитрий Володихин у нас в эфире бывает каждую неделю, как минимум. А Александр Николаевич Стрижев у нас в гостях.

А. Митрофанова

– Впервые.

А. Пичугин

– Да. Так как Михаила Тарковского у нас в студии нет, но я очень хотел прочитать одно его стихотворение, как раз из романа «Тойота-Креста», оно действительно стоит того, чтобы быть сейчас озвученным.

Там, где кедр с обломанной вершиной

Над седой стеной монастыря,

Где встаёт над мокрою машиной

Сизая осенняя заря.

Как в огромной выстывшей квартире,

Где по стенам солнечные швы,

Я живу в пустеющей Сибири

И люблю Марию из Москвы

В головах Саянские отроги,

Енисей вливается в висок,

Руки, как огромные дороги,

Пролегли на запад и восток.

В каждой я держу по океану,

Не испить, не слить, не уронить,

Как же мне, разъятому орлану,

Самого с собой соединить?

Снег идёт задумчиво и косо,

Головы застыли на весах,

И бессонно крутятся колёса

В головах, машинах и часах.

А. Митрофанова

– Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня лауреат Патриаршей литературной премии по литературе, Александр Николаевич Стрижев. И Сергей Арутюнов поэт, преподаватель Литературного института и сотрудник оргкомитета Патриаршей премии по литературе. Ее не так давно вручили, стали известны имена номинантов. И вообще мы сейчас поговорили немного о тех людях, которые вошли в короткий список этой премии. Но поскольку здесь у нас в студии Александр Николаевич Стрижев... А здесь такой момент еще интересный: когда мы с Алексеем обсуждали нашу сегодняшнюю встречу, Леша сказал: ты представляешь, ведь Александр Николаевич, он сейчас экономит силы для того чтобы писать, продолжать заниматься творчеством. Вот он выбирался на вручение собственно премии и приедет сегодня к нам в эфир. Для нас, конечно, это большая честь. Спасибо вам огромное, что для радио «Вера» вы сделали вот такое исключение. И у вас какой-то невероятный путь в литературе, который, наверное, как принято делить на определенные периоды творчества каждого писателя. Александр Николаевич, а сами вы как делите или не делите ваш творческий путь на какие-то периоды? Вот как вы сами это видите?

А. Стрижев

– Ну с возрастом, конечно, менялись, так сказать, весовые категории. В это что-то надо вложить себя побольше, в другое – там меняется, так сказать, отношение. Я скажу, что я сразу же для себя тему такую, так сказать, родную для меня – это тема о русском народе. Я хотел создать русскую книгу. Поэтому русская книга, она началась в голове вначале, никто тогда, это 60-е годы, хрущевские гонения, все. Значит, фотографии, с церкви крест снимают, значит, срезают, цензор там, не знаю кто, одним словом даже это, вот до этого доходило – даже говорить об этом противно. Но я скажу: в душах светилась вера. И человек, который вырос в православной семье, как я, значит, и который по существу жил ощущениями, народной жизнью, а там это все еще держалось крепко в народе, и мне, конечно, было ближе всего именно то, что относится к моему народу. И вот первое, что я взялся, я собирать стал народную мудрость, русскую народную мудрость. Я собирать стал народную мудрость с целью определенной. И не просто мудрость – ну она многообразная, многоликая мудрость, – а вот то что связано с русской природой.

А. Пичугин

– Вот это очень интересный разговор, потому что...

А. Стрижев

– Я начал русскую природу, я собираю народные приметы и пословицы, и разнословие всякое, причем широко. Это потом не войдет в книгу в таком объеме. Но всегда с походом все это делается, то есть под себя, что называется, прогибая вот эту тему. И представьте себе, когда я посмотрел на свою картотеку, ее, значит, окинул взором – это ящики с этими вот карточками, на которых написано, каждая карточка это определенный фразеологизм – то есть это какая-то примета или, значит, пословица. Но попали они сюда не зря, потому что это тема, тема в данном случае разрабатывается – мир природы, где обитает русский человек. Это вот по временам года, на каждый день. Причем ведется это все как по святцам, не какой-то формальный календарь взят за основу, а святцы взяты. Потому что мое детство прошло в то время, когда крепко держалась вера вот в народе простом, и вся жизнь была построена по святцам, по существу. Все праздники мы справляли, значит, и начало там сельхоздел всяких, работ, все это тоже делалось по святцам, освящено как бы традицией такой. И соответственно, значит, и весь мой, так сказать, багаж, вот который я наращивал, народной мудрости, он был связан как раз с жизнью русского человека, вот в течение года, что его волновало. Ну что касается природы, тут, безусловно, все это надо собирать, а потом, помимо этого, это все надо прописать. Прежде чем прописать, надо устроить конкурс среди этих записей – они повторялись некоторые тематически или записи были формальные, я все это откидывал. Надо было самое лучшее, где чувствуется народный говор, где голос народный.

А. Митрофанова

– А скажите, это лично мое ощущение, или у вас тоже возникала вот эта ассоциация с работой, которую проводил в свое время Владимир Иванович Даль? Когда он ездил...

А. Стрижев

– Не только это, я все, можно сказать, наизусть выучил. И Владимир Иванович Даль, и его биографию, его так сказать сложную судьбу. И другие работы, у него помимо этого много другого.

А. Митрофанова

– Вы фактически его работу продолжили.

А. Стрижев

– Нет, ну продолжить его работу... Ну в какой-то мере да, потому что это потом у меня будет словарь русских народных говоров – вот это как раз более близко к нему.

А. Пичугин

– Как вы его собирали?

А. Стрижев

– Причем это паспортизация полная, значит, где записи, любые записи, где они были записаны, эти слова. Четыреста слов, значит, вот эти говоров, они связаны с моим селом, где я родился, там я слышал эти слова, и записаны они с точной паспортизацией. И я послал эти слова свои четыреста в Институт русского языка. И что вы думаете – это 60-е годы были, – мне присылают, быстро-быстро пришло письмо. Так отдельно там бы директором Института русского языка на Волхонке, оттуда приходит письмо, благодарит и говорит: мы ваши слова передали вот в такой сектор, они сейчас готовят сорокатомный словарь русских народных говоров. И по секрету я вам скажу, тридцать томов-то вышло в наше время. И так долго выходят, в 68-м начали, сейчас...

А. Митрофанова

– Десятый том только вышел?

А. Стрижев

– Нет, тридцать томов вышло.

А. Митрофанова

– А, уже тридцать.

А. Пичугин

– Уже тридцать за 50 лет.

А. Стрижев

– А должно сорок томов быть. Они малотиражные, ну тысяча экземпляров, значит, вот это то, что собрали за все за все годы со всей Русской Земли.

А. Пичугин

– А ваш вклад это...

А. Стрижев

– И там написано о моем вкладе, написано.

А. Пичугин

– То что вы собирали на своей родине, село, надо сказать, что Александр Николаевич – село Тарадеи, Рязанской области.

А. Стрижев

– Мое село Тарадеи. Это название, как бы так сказать, не очень симпатичное для уха.

А. Пичугин

– Хорошее название.

А. Митрофанова

– А мне нравится.

А. Стрижев

– А я вам скажу, оно очень значимое вот в чем. Наши все гидронимы значит сельские, названия, они связаны с людьми, которые жили на этой территории до христиан. Это в основном мещера жила...

А. Пичугин

– Финские племена так называемые.

А. Стрижев

– Да, племена. И вот они-то и дали названия речкам, урочищам, все. Тарадеи. И мне Солженицын в свое время, с которым я был хорошо знаком, значит, мне говорит: вот тарадеи что это? Тару делали, щи у вас там делали, – он мне пишет. А я говорю: подождите, «таралей» – если сказать правильно, Тарадеи – это формально теперь уж так, «таралей» – означает «речка в кустах» по местному вот говору, ну тому начальному. Есть праславянский язык ведь такой, ведь тоже праславянский. Кстати, Институт русского языка выпустил целую серию работ по этим вот названиям. И я скажу, что одним словом, собрать надо было – одно дело, а напечатать – это другое. Я не очень-то рассчитывал, что мой вот скромный, очень скромный труд потребуется где-то. Но мне прислали письмо, что ваши словарик включен из 9-го тома – я назвал, тридцать уже вышло, а это мне, получилось, в 68-м прислали. Но так медленно тянется. Но это дело и так и всегда делалось редко, то есть не какими-то порывами, не на одном вдохновении, это копотное дело. Это надо поработать, это собрать надо, значит, образцы, значит, этих говоров представить, лексемы так называемые. И вот, представьте себе, значит, 400 слов, они с 9 тома в русских шалалевских народных говоров, которые выпускает Институт русского языка, там есть мой прямо в заглавии: такой-сякой, значит, все сказано так. Ну представьте себе, это дело очень большое, и я бы сказал даже государственного порядка. Потому что в Институте русского языка полтора миллиона слов. Полтора миллиона русских слов – ни одна нация не обладает таким багажом огромным.

А. Митрофанова

– Это сильно.

А. Стрижев

– Это то что называли раньше «идиотизмы» – это так иногда называли во времена Пушкина, значит, называли народный говор – «идиотизм». Вот эти, как ни назови, это вот тот для писателя это необходимый материал, это живой язык живого народа или только что ушедших поколений. И я еще это слышал все, я записи сделал, полевые записи, то есть с голоса людей живых это сделал.

А. Пичугин

– Это очень ценно.

А. Стрижев

– Вот собирал я эти, а потом, значит, когда я выступал с этюдами о природе русской – а я 49 лет вел в газетах московских, кстати, эту рубрику этюды фенолога там и прочее.

А. Митрофанова

– Как вы это все успевали – и словарь собирать, и этюды писать, – когда вы это успевали делать? Я не понимаю.

А. Стрижев

– Ну Господь с вами, это делать надо, надо этим жить, тогда успеете.

А. Пичугин

– Слово «фенолог» прозвучало, оно уже, наверное, не совсем знакомое, хотя некоторое время назад заметки фенолога, записки фенолога.

А. Стрижев

– Да я написал две тысячи их.

А. Пичугин

– Фенолог – это тот человек, который наблюдает за природными явлениями в одном и том же месте на протяжении длительного времени и описывает их изменения. Это просто уточнение такое.

А. Стрижев

– Сейчас расскажу. Фенолог, значит, наблюдает за сменой времен года, и вот все эти признаки смены он должен наблюдать.

А. Пичугин

– Нам надо прерваться на минуту. Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня лауреат Патриаршей литературной премии этого года, Александр Николаевич Стрижев, русский писатель, историк русской культуры, замечательный писатель русской природы, библиограф. А также в этой студии Сергей Арутюнов, поэт, преподаватель Литературного института, сотрудник организационного комитета Патриаршей литературной премии. Мы с Аллой Митрофановой также здесь, ваши ведущие, через минуту вернемся.

А. Митрофанова

– Еще раз добрый светлый вечер. Алексей Пичугин, я Алла Митрофанова. И напоминаю, что в гостях у нас сегодня Александр Николаевич Стрижев, лауреат Патриаршей премии по литературе этого года. Человек уникальный – автор 50 собственных книг и составитель 50 томов еще совершенно разных, касающихся и жизни природы, и жизни русской деревни. И что еще очень важно, насколько разносторонними могут быть интересы человека, сборник сочинений Игнатия (Брянчанинова) тоже в вашем послужном списке, правильно?

А. Стрижев

– Собрание сочинений, да.

А. Митрофанова

– Книги о Серафиме Саровском, шесть, по-моему, да, сколько книг вы составили о батюшке Серафиме? И пять книг об Иоанне Кронштадтском. Вот такой человек сегодня у нас в студии и, по-моему, это совершенно потрясающе. И помимо Александра Николаевича у нас здесь Сергей Арутюнов, поэт преподаватель Литературного института и сотрудник оргкомитета Патриаршей премии по литературе. Вот прежде чем с Александром Николаевичем продолжим разговор о его творчестве, мне бы хотелось, Сергей, чтобы вы еще несколько слов буквально сказали о тех людях, которые вошли в короткий список Патриаршей премии в этом году. Мы уже остановились, то есть мы перечислили, что помимо Александра Стрижева это Дмитрий Володихин, Михаил Тарковский...

А. Пичугин

– Это лауреаты.

А. Митрофанова

– Лауреаты. Поговорили о Василии Дворцове и Константине Скорцове. Кто еще там есть, в этом списке?

С. Арутюнов

– Мы чуть не забыли, я чуть не забыл замечательных людей, которые в числе семи вошли в короткий список. Это, конечно же, Михаил Чванов, это глава Аксаковского фонда, который размещается в Уфе. Человек, если бы он пришел сюда, то мы бы испытали не меньшее потрясение, потому что с юности Михаил Чванов занимался не какой-нибудь там кабинетной литературой, о нет, он спускался в самые страшные пещеры России и проводил там столько времени, сколько ему нужно.

А. Митрофанова

– А что вы под пещерами сейчас имеете в виду, что это?

С. Арутюнов

– Кутук-Сумган, кажется, называется эта страшная пещера на Урале, откуда идут какие-то пары, какое-то страшное проклятое место. Вот он спускался...

А. Пичугин

– Опасно, видимо.

С. Арутюнов

– Смертельно, даже бы сказал. Он как исследователь бы не только на Урале, а еще спускался в вулканы на Камчатке.

А. Митрофанова

– Потрясающе.

С. Арутюнов

– То есть вулканы стали страстью этого человека, который в конец концов написал в 80-е годы эссе, которое чуть было не разорвало наше гуманитарное, еще тогда советское, сообщество на части. Он написал эсхатологическое эссе, в котором призвал как можно скорее вернуться ко Христу. В коммунистическое время, это в «Литературной газете» напечатали.

А. Митрофанова

– Это он на основе изучения жизни вулканов пришел к такому выводу?

С. Арутюнов

– Да. Медленно изучая вот эти жуткие бездны, где бурлит какая-то совершенно хтоническая страшная жизнь лав, газов, постоянно все взрывается, постоянно все готово взорваться, он пришел к эсхатологическому видению этого мира. И он понял, что если мир продолжит, цивилизация продолжит двигаться вот так, как она двигается – он вывел это на базе еще и собственного чтения, да. Не только каких-то там мистиков, да, а просто на основе экономических данных, на основе теории о солнечной активности, которые тщательно затаптывались, да, что у нас многие даты зависят от года активного солнца. Вот он напечатал это эссе. И оно имело такой громовой отклик в гуманитарном сообществе, что Михаил Чванов стал одним из вот этих русских глубочайших мыслителей. И только усилиями наших руководителей это эссе не прогремело настолько, но ведь сколькие люди после этого эссе, прочтя его, обратились. Они вспомнили, что, оказывается, есть Иисус, что есть Новый Завет. И люди после вот, читая такие, казалось бы, безобидные вещи, они бросили снова искать Евангелие. Это были десятки тысяч людей.

А. Митрофанова

– Интересно.

А. Пичугин

– И знаменитейший писатель, Василь Быков в начале 80-х писал, написал письмо Михаилу Чванову, где, в частности, говорил: «Ваш талант очень глубок, постарайтесь распорядиться им достойным образом. Я очень надеюсь еще услышать о вас, не верьте никому, больше слушайте себя самого, талант вам подскажет». И действительно так и случилось.

С. Арутюнов

– Все сбылось.

А. Митрофанова

– А кто еще один?

С. Арутюнов

– И наконец, самый молодой из участников, ну видимо, есть логика в том, что он упомянут в числе семи – Вячеслав Бондаренко, с которым мы познакомились в этом году, с текстами я имею в виду. Это писатель, который взвалил на себя память о русских героях столетней давности. Он очень много пишет не только о белом генералитете, но и вообще о героях Первой мировой войны, гражданской войны, которые не смирились с тем, как пошла жизнь в столицах. А ведь советская власть ведь только в столицах поначалу, ну что там говорить, да, Москва да Петербург.

А. Стрижев

– Да. Толща.

С. Арутюнов

– Да, а в толще народной жизни все оставалось по-прежнему. И вот эти герои были выброшены вот этой страшной волной гражданской войны, кто в Монголию, кто в Китай и дальше, кто был выброшен по ту сторону там Констанца или Константинополя, неважно, через Черное море. Он отслеживает в своих таких, в общем, очень глубоких, на мой взгляд, исследованиях их судьбы. Вот для меня это одно из главных. Он занимается вообще героикой. Вот есть вообще такая большая замечательная область славная – героика. Карлейль говорил, без поклонения героям мы не народ, мы не цивилизация, мы вообще не люди. И вот Вячеслав очень так спокойно и здраво следует этому направлению. Ну добавить к тому, что он так сценарист сериала «Ликвидация» – можно не добавлять.

А. Митрофанова

– Любопытный факт.

С. Арутюнов

– О том, что он сценарист, да, там «Кадетства» – можно не добавлять, потому что это делает это уже для развлечения такого чистого, хотя это глубокая работа.

А. Пичугин

– Ну не сказать об этом нельзя, потому что сериалы все смотрели.

С. Арутюнов

– Но не сказать об этом нельзя.

А. Митрофанова

– Сериалы хорошие, конечно.

С. Арутюнов

– Вячеслав писал и о моих предках. И я с наслаждением прочел его очерк о моих предках, Деливронах, русских моряках, которые полтора века отдали, ну в общем, битвам за то чтобы ну просто Россия не упала, да. Вот на всех морях, во всех портах, во всех океанах Деливроны дрались. И вот один из эпизодов жизни этой гигантской семьи он освящает в своем белорусском очерке, там был такой вот морской спецназ.

А. Митрофанова

– Очень интересно.

А. Пичугин

– А мы возвращаемся, предлагаю вернуться к нашему главному герою этого вечера, Александру Николаевичу Стрижеву, лауреату Патриаршей литературной премии этого года. Мы в первой части нашей программы говорили про разные аспекты вашего творчества, как раннего, где вы собирали различные литературные, даже вернее не литературные...

А. Митрофанова

– Народные.

А. Пичугин

– Народные материалы.

А. Митрофанова

– Пословицы.

А. Пичугин

– Да, спасибо, в Рязанской области, на вашей родине. Говорили о ваших заметках о природе. Но в то же время уже более сорока, даже, наверное, почти пятьдесят лет назад вы начали писать достаточно много всего о тех людях, о которых в те время писать было достаточно сложно, если не сказать невозможно. Вы оставили заметки о таких писателях как Никифоров-Волгин, например, Евгений Поселянин, многие-многие другие, те люди, о которых там мы узнали только в начале 90-х. Как вы с ними познакомились, с их творчеством, тогда ведь в это время они были все под спудом?

А. Стрижев

– Вообще говоря, это можно шире рассматривать. У   меня был подход один, мысль такая была: вернуть имена, возвращение имен. И вернуть можно по-разному. То есть вернуть по воспоминаниям этого человека, какой он был. Вернуть, допустим, биографические описания, то есть дать списки его произведений, где они были напечатаны, когда были – то есть разыскания такие, на уровне клетки, то есть это библиографии, то есть основа источниковедения, библиографии. Это вот я занимался довольно долго. И того же возьмем Никифорова-Волгина или там, скажем, другого писателя, сейчас я назову их, этих людей. Большая, вот такая копотная работа, ей не особо любят заниматься, только какие-то одиночки вроде вот меня там занимаются этой работой, выискивают источники по какой-то теме определенной. И вот когда дается, скажем, этот уже полный список с описанием биографии этого человека, потому что очерк надо писать, кто он такой. Вот был такой предшественник Белинского, Надеждин, ну упоминается в истории литературы...

А. Митрофанова

– Кто сейчас помнит его фамилию.

А. Стрижев

– Да, вот Николай Надеждин. И я о нем вместе со своей сотрудницей, мы вместе занимались поиском этим. Нашли дотошно все публикации его и о нем вплоть до сегодняшнего дня. Это большая-большая работа, я имею в виду объемная работа, так. И плюс к этому достаточно основательный очерк жизни его, где представлен в полный рост этот исторический персонаж, его надо было показать. И наша работу опубликовала Академия наук РАН. Опубликовала, в этом РАН, как известно, имеет отраслевые институты, вот гуманитарные институты и ИНИОН – институт, значит, научной информации по общественным наукам, там философия, социология, это вот все в этом институте. И литературоведение тоже там. Вот там журнал свой, и нас он печатает там. Ведь не потому что мы хорошие, потому что никто не хочет такой работой заниматься, копотной. Это надо, так сказать, ну хорошенько уметь сидеть на месте и вот преданным быть теме. А у нас такие там по многим. Что касается Никифорова-Волгина, представьте себе, он не открыт, он еще не открыт целиком. Я ездил в Нарву, где он жил, ездил, конечно, в Вильнюс, когда можно было ездить туда, потому что он жил в Вильнюсе.

А. Пичугин

– А как вы о нем узнали? Потому что Никифоров-Волгин расстрелян в декабре 41-го года.

А. Стрижев

– Вот я это дело сделал, представьте себе. Значит, я взял и прочел ужасную, можно сказать, историю, как везли в 41-м году, когда, в общем-то...

А. Пичугин

– В Киров.

А. Стрижев

– Да, везли на расстрел через всю Россию. И везли в этих, значит, «столыпиных», как их называли, «столыпин» эти...

А. Митрофанова

– Вагоны.

А. Стрижев

– Да, зарешеченные. Он смотрел на Россию, которую он впервые видел, потому что ребенком его увезли.

А. Пичугин

– Да, он родился в Тверской губернии и переехал в Нарву.

А. Стрижев

– Родился на Волге, поэтому Никифоров-Волгин. Волгин отсюда, Волгин – на Волге. А отец у него был сапожником. А он вот жил в Нарве, полюбил слово, значит, которое он слышал в раннем детстве. И вот был предан слову, самородному, такому цветастому слову. И вот, одним словом, Никифоров-Волгин пишет вначале в нарвской газете, своей там заметки, репортажи, все. И приглянулся читателям, стал интересен. Его даже стали печатать в столице. А столица это Вильна была, это до 40-го года было, 37-й год. Его печатают в Париже, в журнале «Для Вас» назывался журнал, «Для Вас» – и там печатают его тоже. Я составил полную библиографию. Вышла полная библиография по Никифорову-Волгину, единственная у нас. Сейчас она перепечатана в Вильнюсе, там занимаются немножко им, вспомнили старину свою, так, одним словом. Но никто, к сожалению, больше не полшага не сделал. А полшага надо было сделать какого порядка – в местных газетах, которые в Москве недоставаемы, и у нас теперь в теперешней России не достать, напечатаны были циклы его очерков. Вот такие же как «Земля-именинница», скажем, целый цикл там. И никто их не разыскал, а они нужны людям. Меня спрашивают: Александр Николаевич, а что же вы дальше не продолжили? Я говорю: милые мои, был бы я в вашем возрасте, вот таком бы, как вот джейран по горам бегает, так, и был бы я такой, конечно, я бы тут же поехал. Как раньше ездил, кстати сказать, в Нарву там, в Нарвский край, вот тот край, который захватил, значит, Никифоров-Волгин. Ну одним словом, и я пишу, отсюда, может, и пошло это вот, что его расстреляли на Петелинском кладбище города Вятки, так. Расстреляли в декабре 41-го года. А арестовали его в мае 41-го, арестовали, еще война не началась. И вот пока он сидел, что называется, в предвариловке, и потом началась война. Его везут через всю Россию, чтобы расстрелять. Какой смысл везти? Там бы на месте расстреляли, что же везти человека. Но для него это был в какой-то мере даже маленький подарок. Потому что он через решетку видел Россию. А так бы он больше не увидел бы никогда ее.

А. Пичугин

– Лучше без таких экскурсий, конечно.

А. Стрижев

– Да вот такая, ну это невольная экскурсия. Вот человека везут на расстрел. Зачем, спрашивается? Он никакой не преступник, крепкий такой литератор. Но писал он потрясающие вещи, немножко они напоминают Шмелева. А он, кстати сказать, и хорошо относился к Шмелеву. И я выпустил и о Шмелеве книжку воспоминаний, по редким воспоминаниям. Зуров, был сподвижник Бунина по эмиграции. И вот моя книга «Обитель» – это повести Леонида Федоровича Зурова, уроженца Псковской земли. А потом тоже, значит, отступая с Белой армией Юденича, он оказался там, значит, я имею в виду, в Прибалтике. А потом, значит, он выпустил повесть «Отчина», где воспет отчий край. Такой пронзительный слог, потрясающий слог, но настолько он был потрясающий, что потрясал самого Ивана Алексеевича Бунина. Бунин прислал ему письмо и приглашение приехать к нему, вот, в Париж. И он приехал. Приехал туда и так он уже и остался там. И он будет наследником, кстати сказать, архива Бунина. И вот он доведет, как говорится, и Вера Николаевна, вдова Бунина, будет с ней тоже, что называется, до конца помогать ей.

А. Пичугин

– Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Сергей Арутюнов, поэт, преподаватель Литературного института, сотрудник организационного комитета Патриаршей премии по литературе и Александр Николаевич Стрижев, лауреат этого года Патриаршей премии по литературе. И вот Александр Николаевич, поскольку первый раз у нас на радио «Вера», рассказывает ну практически обо всех направлениях своей деятельности. И это настолько интересно, что у меня просто не укладывается в голове, как человека может хватать на столько всего сразу. И то что вы рассказали о вашей работе, вошедшей в состав словаря, вот того самого русского языка, на котором говорят в провинциях, это потрясающей интересный словарь. И, кстати говоря, что вы сказали, полтора миллиона слов насчитывается сейчас в русском языке.

А. Стрижев

– Полтора миллиона слов – это в Институте русского языка на Волхонке. Если придете и зайдете, значит, в этот словарный зал, там картотека за полтора столетия полтора миллиона собрано вот такими людьми, даже больше.

А. Митрофанова

– Такими, как вы.

А. Стрижев

– Ну я себя лучше, так сказать, меня я так, на запятках. Потому что такие рядовые сотрудники. Вот я четыреста слов – ну о себе говорить не мог же много, да и не нужно. Четыреста слов я им дал, толкования местные дал, так, а потом написал уже связный текст в свою книжку, которая называется «Хроника одной души». Ее потому что даже «душа» слово под запретом было. Вот в московской газете «Вечерняя Москва» Семен Индурский, значит, редактор этой газеты, сказал, пока он редактор, он слова «душа» никогда не пропустит.

А. Пичугин

– А редактором он долго был, почти 30 лет. До перестройки и до смерти.

А. Стрижев

– Он долго. Он, кстати, очень сноровистый редактор. И я при нем печатался лет десять, наверное, в этой газете, чтобы никаких. Но вот это резануло как-то, слово «душа» – это вот у него это должно быть под запретом для всех, для себя оставить, а для нас вами, чтобы у нас души не было. Я так думаю. А я пишу, в заголовок книги выношу – «Хроника одной души». Значит, и там расписано не что-нибудь придуманное, а мое село, о котором мы говорили, вот то самое Тарадеи, время – первый год войны, 41-й год. И вот это огромное, огромное не то что волнение души, а люди просто не знали, как жить-то будем. Немец подступил, через несколько месяцев уже на 60 километров от нас стоит. И идет война. Значит, здесь, в общем, все в смятении, так будем говорить. И все-таки люди находят правильно, значит, в себе укрепу и держатся. И вот православная вера и была той укрепой. Как вот, знаете, вот живем мы, как жили наши деды, значит, по святцам, все весь годовой цикл мы также проживаем, как они.

А. Митрофанова

– А священник был у вас?

А. Стрижев

– Значит, всех священников у нас расстреляли. Вот ведь какое дело-то было. У нас ведь тамбовский край, он был вовлечен в антоновское движение, поэтому, значит, священников, да вот, к сожалению, вот у нас, например, я потом нашел родственников этих священников. И очень, значит, да, оказалось это очень важно, родство у них. Вообще наше село, я вам советую, может быть, при случае почитайте мой очерк.

А. Митрофанова

– С удовольствием.

А. Стрижев

– Да, вот там это расписано все. Он называется «Мой Солженицын», мои воспоминания о нем и письма ко мне. Я-то знал его лично очень хорошо.

А. Пичугин

– Да, еще с 67-го года.

А. Митрофанова

– С 67-го, да.

А. Пичугин

– У меня какой вопрос к вам. Если вы сейчас заговорили про священников, и вы говорите, что в вашем селе все священники были расстреляны. Но тем не менее в молодом возрасте вы начинаете писать о христианской культуре, вы говорите, что семья ваша была церковная...

А. Стрижев

– Мы жили-то не в безвоздушном пространстве. Дед, бабушка, все они церковноприходскую школу. Ну школа это школа, а вот пройти жизненную школу, они ее прошли. Труд и молитва для них это все было, так. Вот это люди, которые закалили себя, и другой жизни не представляют и не хотят больше, а их принуждают. Поэтому такая жизнь колхозная, она называется принудиловка. Принуждают людей, так. А там они жили, как хотели. Бывало, вот отобрали у нас, значит, все, потому что у нас не хотели в колхоз вступать, разорение полное. И вот все сломали у нас, и вот Серко – это мерин, мерин – значит, оскопленный жеребец, который работает, такой будет, ну скот домашний, – вот он подойдет к окну глядит, и глаза плачут его. К родному дому приходит, нам так кажется. Вот такое разорение было. Ну не подумайте, что это у нас одних, это же прошлось, вот прошлось вот такое вот, такая свинцовая метель. Для острастки в 18-м году у нас просто расстреляли людей, чтобы запугать. Хватали и расстреляли, ну там какой-нибудь придумали пунктик, и в каждом селе для острастки там где пять, где восемь, наши табовичи. Так вот такая действительность. Ее мы сейчас не хотим вспоминать, что шевелить раны, но если когда касается какой-то конкретики, это волей неволей возникает, так. Ведь народ трудовой, а его отучили от труда, вот теперь никто не хочет. Земли никогда не было, кусок земли это счастье. А сейчас сколько, вот по восемь гектаров дают любому человеку, кто живет в деревне – никто не берет. Потому что сил нет дойти до этой земли. Как обрабатывать, если нет ни техники, ни домашних животных, с помощью которых это делалось. И это вот полное... И поэтому вот мой отзыв на радостные события, когда я узнал, что Святейший Патриарх возглавляет теперь Общество русской словесности, я тут же написал вот такое большое рассуждение, радостное. И его напечатали. Союз писателей, наш Союз писателей России издает журнал, «Роман-журнал XXI век», и вот там был этот очерк напечатан. Речь о чем идет, а о том, что сейчас надо держаться того, что сохранилось и преумножать потихоньку, так, по мере сил. Поэтому потихоньку, я говорю, это делается. Так сказать, буднично, но настойчиво. Вот смотрите, вот называли славные имена теперешних писателей, поэтов, так, это же деятели культуры, они движители или двигатели, как хотите называйте, они вот ну по-своему каждый, в меру своих сил делает. Ну и какие-нибудь прорывные вещи будут, безусловно. Я вот помню, когда был школьником, 52-й год, значит, это я уже в 10 классе учился и писал стихи. А тогда ведь по-мальчишески думаю: пойду я читать не куда-нибудь, а пойду я читать их Пастернаку.

А. Митрофанова

– А почему нет, кстати.

А. Стрижев

– Надо идти к нему. И пришел в Лаврушинский переулок, где Писательский дом. Лаврушинский переулок.

А. Пичугин

– А вы в Москве жили?

А. Стрижев

– Я в это время в Москве. Я приехал в Москву в 50-м году. После окончания 7 класса в своем родном селе я приехал к родителям, которые жили, сразу после окончания войны, как отец вернулся с фронта, он поселился в Москве и перетащил семью туда.

А. Митрофанова

– Так. И что с Пастернаком, нашли вы его?

А. Стрижев

– И вот представьте себе, значит, и я прихожу, и не один, а тоже с таким же, как и я, значит, вдвоем пошли, посмелее чтобы быть. А нам сказали, там когда мы постучали – а тогда, вообще говоря, никто никаких кодовых замков, ничего, ходили свободно, куда хочешь, ходили. А где я нашел телефон? На телеграфе лежи огромный талмуд, вот такой вот, телефонов...

А. Митрофанова

– И все в открытом доступе.

А. Стрижев

– Вот по фамилиям, сразу такая фамилия позвонил – да, заходи. Значит, вот пришел. А его нет, он в Переделкино. Тогда двумя этажами спустившись, позвонили к поэту Луговскому Владимиру Александровичу. Он тогда славный был поэт. Ну пришел, он говорит: читай. Да, вначале он, правда, я должен сказать, он сам прочел. Взял журнал «Знамя», где он был членом редколлегии, стал читать. Значит, стихи «Большевикам пустыни и весны» – вон какие стихи у него, так. А ты, говорит, читай, – на меня. А я начинаю читать, думаю, чего же я такое прочел ему, стихотворение «Бессонница» мое называется. Это никакие не большевики, ни весны – «Бессонница». И с вашего позволения, а оно небольшое:

Падают звёзды в прозрачную синь,

Месяц в кустарник пускает зайчик.

Длинные тени от спящих осин

Густо сползают в овражный ящик.

Человек мечется. Его душит спазма.

Кто-то сапожищами бьёт у крыльца...

Зрачок запрыгал на поверхности глаза,

Руки откинулись в два кольца.

Мягкая в душу сочится тоска,

Словно в дырявую лодку волны.

Чувствует: крошатся звёзды

И свысока прямым ударом тысячи молний

Выстрелом глушат больное сознанье;

Где-то деревни покорней слуги...

Свадебный поезд лошажьим ржаньем

Рвёт колокольчик с горящей дуги!

Человек мечется. Его душит спазма.

И нет его боли конца...

Бронхи наполнились до отказа

Раскалённой лавой свинца.

Вот такие вот стихи.

А. Митрофанова

– Ничего общего, я думаю, со стихами поэта Луговского...

А. Стрижев

– Ну не только он мне, а несколько обругал даже за это. Читай еще там. Я ему о природе, думаю, а такое я написал, зачем мне читать. И я ему тогда. Вот так-то пиши. Если разрешите, тоже прочту:

Рыхлый снег обласкан солнцем,

Жарок яркий луч.

Под бугром блестит оконце

Первых капель с круч.

Облака, светлей эмали,

Взор отвыкший вновь слепят.

И раздвинутые дали

Вновь бескрайностью манят.

Где-то жаворонка трели

Радость славят с высоты...

По лощинам запотели

Вербные кусты.

Зима укрылась на пороге

За ледяной косяк,

А на обочинах дороги

Ныряет пепельный русак!

Он мне сказал: вот, пиши о русаках.

А. Пичугин

– И стихи мы сегодня послушали...

А. Стрижев

– А ты что, «Бессонницу». А не понимаю, такое время было. И вот такого свойства. А я вообще-то не поэт, я только вот в школе, да еще когда студентом был, может быть, курса два еще стихи писал. В общем, написал я два сборника, а они-то не изданы, валяются у меня до сих пор.

А. Митрофанова

– Александр Николаевич, вы, по-моему, человек-планета. Так много в вас всего, о чем хочется поговорить. У нас, к сожалению, программа заканчивается.

А. Стрижев

– Нет, давайте говорить дальше, а что?

А. Пичугин

– А у нас, к сожалению, хронометраж нашего эфира.

А. Стрижев

– Разве мы говорим, пока еще...

А. Пичугин

– Нет, все, к сожалению, все. А вы к нам приходите, мы с удовольствием еще поговорим.

А. Стрижев

– Ну если не против, вот внучка привезет.

А. Пичугин

– Вот да, внучка. Обращайтесь к внучке.

А. Митрофанова

– Спасибо.

А. Пичугин

– Спасибо большое. Даже стихи под конец послушали. Не поэт, но замечательные стихи Александра Николаевича Стрижева, русского писателя, историка русской культуры, библиографа, лауреата Патриаршей премии по литературе этого года. Спасибо огромное, Александр Николаевич, что доехали до нас. И также в нашей студии сегодня был Сергей Арутюнов, поэт, преподаватель Литературного института имени А. М. Горького, сотрудник оргкомитета Патриаршей премии по литературе. Спасибо, Сергей. Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

– Алексей Пичугин.

А. Стрижев

– Вам спасибо большое.

А. Пичугин

– Всего хорошего.