«…Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет меня непременно видеть либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах… Я ненавижу ложь и насилие во всех видах…».

Это Чехов. Его в своей книге цитирует литературовед Елена Толстая.

Эти слова Чехова цепляют, потому что они — про сегодня. И в особенности, про предельно политизированную дискуссию вокруг Церкви. Правила дискуссии — неписанные, но у меня есть ощущение, что от каждого (во всяком случае от меня) здесь ждут категоричного самоопределения — «за» ты или «против». Либерал ты или консерватор. Вернее, ты можешь быть аполитичным par excellence, быть не “за” и не “против”, восклицать, что я, мол, “вообще о другом”, но это не важно — за тебя решат: проанализируют твои записи в блоге и френдленту... «Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции…»

Что делать в такой ситуации? Отвечает Чехов в своих письмах: «Я стал равнодушен, и мне хорошо…» Елена Толстая комментирует: это «равнодушие освобождающее — легкое сердце, бескорыстие, бесстрашие…»

Как же это точно! По моим ощущениям, атмосфера сегодня такова, что только такой равнодушный и может позволить себе роскошь быть не с теми и не с этими, а как-то по-другому: над схваткой ли, вне схватки ли, в монастыре, в бурном потоке собственного художественного творчества или в своей уютной Торбе-на-Круче. Как угодно, лишь бы оставаться свободным от кандалов двухмерного политического пространства «либерал/консерватор»…

Считается, что равнодушие — это плохо. Вопрос только, какого рода это равнодушие и что в таком случае предлагается считать неравнодушием: «Ты не разделил друзей на «своих» и «чужих»? Ясно — тебе просто начхать, что будет с родиной и с нами!» Я в таком случае лучше останусь равнодушным. И буду считать равнодушие чем-то спасительным в предельно христианском смысле слова — близким к кротости и не-осуждению.