Недавно я узнал об удивительном священномученике Григории Лебедеве, чья история меня поразила.

Историки традиционно определяют рамки большевицкого «красного террора» как 1917 и 1923 года. Внутри этих дат и начинается священнический путь будущего священномученика Григория. В монахи, как я сказал, он уходит в 1919-м — ему 41 год. Событие, если вглядеться, удивительное: он родился в семье священника, блистал как талантливый ученик в Коломенском духовном училище и в семинарии, затем был принят послушником в Спасо-Преображенский монастырь в Казани и окончил Казанскую духовную академию — одну из трех «топовых», как сегодня сказали бы, духовных школ страны того времени (наряду с Московской и Санкт-Петербургской академиями), потом преподавал в Симбирске (нынешний Ульяновск) и в Москве. Словом, с самого рождения он шел путем, напрямую связанным с жизнью Церкви, к принятию сана были все основания — с его-то образованием и опытом, и все же свое призвание он чувствует только к сорока годам — когда новые власти уже признали священство классовым врагом, не жалея резких выражений и жестких мер по отношению к нему…

Путь от простого монаха до архимандрита священномученик Григорий прошел в московском Свято-Даниловском монастыре, а затем в 1923 году был переведен в Петроград — как викарный (помогающий) епископ и наместник Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры. К тому моменту большевики уже «запустили» движение обновленчества: предполагалось, что священники-обновленцы — облагодетельствованные советской властью, не признающие патриарха, выступающие за радикальный слом всех существующих канонов — спровоцируют раскол внутри Церкви, и Церковь падет сама, без лишних усилий извне. Этого не произошло, видимо, потому, что везде — в городах, деревнях, монастырях и т.д. — оказывались священнослужители, неготовые предавать Церковь даже несмотря на свое тяжелое положение. В Петрограде и в Александро-Невской Лавре одним их таких сдерживающих обновленчество священнослужителей был епископ Григорий.

Мне всегда казалось, что люди, принимавшие сан или уходившие в монахи в первые годы советской власти, должны были обладать какой-то особой внутренней силой и железобетонной неколебимой верой — чтобы «скорректировать» их представления жизни не мог даже бушевавший вокруг общественно-политический шторм.

Священномученика Григория расстреляли 13 сентября 1937 года по решению Тройки УНКВД города Кашин, в котором он после Петрограда вел тихую, почти затворническую жизнь, занимаясь богословием. Его обвиняли в создании некой фашистско-монархической организации.

До нас дошли проповеди священномученика Григория. В одной из них есть слова: «Может, и вы, пренебрегши возвышенным зовом, предпочтете ему зов тела и страстей? Не избрали ли вы участь остаться с земной добычей, пренебрегая нужным и ценнейшим?..» Казалось бы, пастыри часто обличают грехи людей, чтобы морально на них повлиять. Но в словах священномученика Григория появляется особый смысл, если помнить, что произнесены они где-то между 1924-1927 годами, когда «зов тела и страстей» и стремление к «земной добыче» были едва ли не главным мотивом свершающихся в России большевистских преобразований.