У нас в гостях был настоятель храма Архангела Михаила в Летово протоиерей Дмитрий Кувырталов.

Разговор шел о том, чем отличается домашняя молитва о близких от поминовения в храме, за кого и как можно молиться и для чего существуют церковные поминальные записки.

 

---

А. Пичугин

— В студии светлого радио приветствуем вас мы: Алла Митрофанова…

А. Митрофанова

— Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— У нас сегодня в гостях отец Димитрий Кувырталов — протоиерей, настоятель храма Архангела Михаила в Летово, наш очень частый гость. Здравствуйте!

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Добрый светлый вечер, дорогие радиослушатели!

А. Пичугин

— Мне кажется, мы еще в программах «Светлый вечер» за все годы существования этой программы, не говорили о такой вещи, как молитва за ближних. Но в каком ракурсе, в каком разрезе? Вот мы пишем записки в храмах, записки разные совершенно бывают — тут надо разбираться. Мы как раз вас позвали, чтобы получше разобраться в том, что собой представляет собой такая форма молитвы за ближних. Попутно мы, конечно, разные формы можем обсудить. Мы пишем записки в храмах, огромное количество, тонны бумаги переводим — это обычные записки, которые читаются в середине Литургии, в конце Литургии оглашенных, в начале Литургии верных, просто записки…

А. Митрофанова

— Посыпалась профессиональная терминология.

А. Пичугин

— Ну, можно объяснить.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Это всегда приятно, ухо радует.

А. Пичугин

— Потом записки заказные так называемые — когда на проскомидии перед началом Литургии, когда всё готовится, вынимаются частицы; записки на панихиды; записки на молебны и на заказные молебны и т.д., и т.д. Вопрос: нету ли в этом какой-то, может быть, профанации молитвы? Потому что в этих записках очень часто указываются имена десятков, нескольких десятков людей…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Да нет, конечно. Сама по себе практика молитвенная церковная — это всегда проявление любви, это всегда проявление заботы, всегда проявление некоего таинственного покровительства всей Церкви. И вся Церковь, конечно, всегда оживает во время богослужения. И к сожалению, дальнейшая уже практика писать и этого, и того, этот болеет, а этот путешествует, а этот попросил сугубо помолиться, у него дети экзамены сдают, — она привнесла в Церковь некоторую внешнюю суету. Здесь очень важно разобраться именно в регламентировании — какая записка более важная, какая, может быть, совсем не нужна. Но древняя Церковь записок не знала. Все-таки надо понимать, что источник, корень — это общинная жизнь богослужебная Церкви, когда все собирались на службу. И всегда каждый лично присутствовал, и конечно молился за всех своих — самостоятельно.

А. Митрофанова

— Отец Димитрий, а можно я вопрос задам по поводу определения? Что такое вообще эти записки? Потому что Леша сразу начал так по-журналистски рубить с плеча: а нет ли в этом профанации? (Смеются.) А давайте для начала просто разберемся. Что это за форма такая? Потому что многие приходят в храм и видят, что там стоят либо бланки, либо просто бумажки нарезаны, ручки стоят, и можно взять и написать записку, подать ее женщинам, которые, как правило, это всё принимают…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Как в телеграфе раньше передавали…

А. Митрофанова

— Точно! «Жду дома, тчк, люблю, тчк» и т.д. (Смеются.) Телеграмма на другой конец света. А здесь получается — телеграмма на небо, что ли, таким образом отправляется?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Если совсем земными формулировками пользоваться, то в принципе, это то самое наше доброе послание нашим ангелам и Самому Спасителю, Матери Божией о наших близких. Это изначальная форма молитвы заочной за тех людей, которые по каким-то причинам не могут быть в храме. Дело в том, что сама Литургия, самое главное богослужение нашей Церкви, она наполнена этой молитвой о всех. И у Василия Великого в тексте разобраны наиболее эти самые «все»: эти в заключении, эти в путешествии, эти в плавании, эти остались под каким-то благовидным предлогом дома, не пошли в храм. И там много-много разных тех самых, которые не оказались сегодня в храме — «Помяни их, Господи, тоже вместе с нами со всеми. И тех, которых мы по множеству имен забыли, и тех помяни, и т.д.» А дальше эта молитва стала материализовываться, как лучики распространяются от солнца — каждому в сердце. И каждый уже сам свою молитву формировал внутри. А чтобы попросить об этом молиться священника, батюшку, в алтарь эту записку принести… Я чуть ниже скажу о том, как связано это желание с самой Литургией, с самим священнодействием. Для этого стали писать записочки. Сами записочки сначала были в одной форме. Вообще в древней Церкви, как мы сказали, записок не было. А что же было? Жертва. Приносили жертву за своих близких: просфору, масло, воск, или уже свечи готовые, хлеб ли, какие-то продукты, чтобы за общим столом помянуть усопших и т.д. Только позже эта форма, причем совсем поздно, в веке 18-м или 19-м, если уже не в середине 20-го, приобрела сегодняшнюю форму — регламентированного очень жестко и четко порядка записок: об упокоении и о здравии, на молебен, на литургию, заказная, на проскомидию и т.д. — то, о чем говорил Алексей. И эта форма все дальше и больше развивается до сегодняшнего дня. Но к сожалению, мне кажется, даже уже сами священнослужители не всегда понимают — какая записка откуда, для чего? Потому что их скапливается в алтаре действительно достаточное количество, и не всякий настоятель или священник в силах и по времени прочитать всю массу записок…

А. Пичугин

— Часто бывает, что они потом складывают все в общую кучу — пускай она будет заказная на проскомидию. А потом алтарники ее читают, подходит священник, и дальше уже каждый в силу собственного литургического творчества говорит: «Помяни, Господи!» — вынимая частицу, одну за всех, из просфоры…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Вспоминается пример отца Иоанна Кронштадтского, замечательного пастыря, святого, дерзновенного молитвенника. Ему приносили в алтарь мешки этих записок — люди со всей страны передавали отцу Иоанну, чтобы он помянул того-то и того-то. Понятно, что сама служба не вместила бы чтения всех этих записок. Поэтому отец Иоанн широким жестом крестил эти мешки и их выносили из алтаря. «Помяни, Господи!» — говорил отец Иоанн Кронштадтский.

А. Пичугин

— Но для этого надо быть отцом Иоанном Кронштадтским.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Вот тут мы приходим к ключевому моменту: силе и искренности молитвы. Все-таки суть богослужения церковного — это молитвенная насыщенность, молитвенная жизнь. Это всегда пламень огненный, который возносит сердца́ горе́, на небо, к Богу. И в этом пламени, конечно, согреваются, освящаются все наши близкие, все наши чаяния, надежды, тревоги, упования, все наши расчеты, планы, или наоборот — скорби, печали прошлого. Всё здесь, в этом пламени. Литургия, как печь, она всё это переплавляет, преображает и преподает Богу уже как испеченный хлеб — всю муку́ нашей жизни, житейских наших переживаний, злоключений и разных тревог.

А. Митрофанова

— Отец Димитрий, обычно меня Леша спускает с небес на землю, а теперь мы с ним поменяемся местами. Можно чисто профанский вопрос задать, абсолютно бытовой? Вот я прихожу в храм, я пишу эти записки, я подхожу к свечному ящику, где их принимают, отдаю. И мне задают вопрос: «Простые или заказные?» У меня в этот момент спросили про что?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Это про то, какую сумму вы готовы отдать за пожертвование на эти записки.

А. Митрофанова

— Всё, больше никакой разницы нет?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Я думаю, что для нас это именно так — я имею в виду тех, кто подает эти записки. А дальше для работников свечного ящика, алтарников и священников — они, видимо, в несколько кучек, стопочек распределяются. Но я думаю, что в каждом приходе, в каждом храме есть свой нюанс, своя особенность, и за все приходы сказать сложно. Но мне кажется, что заказная записка — это особое, сугубое поминовение, и скорее всего, на Литургии, скорее всего, с просфорой, и скорее всего, с частицей из этой просфоры, может быть, даже неоднократного…

А. Митрофанова

— А что значит «с частицей из этой просфоры?»

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Я хочу сейчас об этом немножечко сказать. А простая записка — это если батюшка на какой-то ектении помянет вслух тех, за кого мы хотим сугубо молиться. Но опять же…

А. Пичугин

— Важно еще, мне кажется, отметить, что не обязательно это может сделать батюшка, а это могут сделать все присутствующие в алтаре или около алтаря, те, кому эти записки раздадут читать. Потому что батюшка чисто физически этого не сможет…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Тут есть момент благословения послушания — все-таки единоначалия в Церкви никто никогда не отменял. И глава Церкви — Христос, Он поставляет апостолов и епископов, те поставляют священников, священники могут эту благодать и это послушание раздать уже и алтарникам, и благочестивым мирянам, и даже тем, кто в храме стоит. Бывает так, что на панихиде, особенно на Родительской субботе, стопки записок раздаются просто стоящим в храме, молящимся. И все так же участвуют в этом общем котле, в этом пламени молитвенном о устремлении к Богу. Здесь ничего зазорного нет, потому что все-таки эти имена в алтаре поминаются, произносятся, поминаются и произносятся по благословению настоятеля, служащего священника, в конце концов архиерея и Самого Господа Спасителя. Здесь не должно быть смущения никакого. Но суть этой записки — что мы хотим в итоге? Чтобы просто это имя было произнесено в алтаре? Это можно сделать и вне алтаря, уж так скажем. Но это имя должно быть не просто произнесено, а за это имя вынимается частичка из просфоры. Вынутые просфорки — видно, что там одна-две частицы, иногда больше…

А. Митрофанова

— Такие дырочки там есть у нее в боках…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Да, дырочки выковырянные, маленькие частицы. Это действительно священнодействие. Что происходит с этой частицей потом? Я поминаю: «Помяни, Господи, раба Твоего новопреставленного архимандрита Кирилла...»

А. Пичугин

— Или живого человека.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Или о здравии: «Помяни, Господи, путешествующую рабу Твою Татьяну». Вынимаю за нее частицу, эту частицу кладу на дискос рядом с Агнцем, который освящается…

А. Пичугин

— Поясняйте тогда, если уж у нас ликбез пошел: что такое дискос?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Дискос — большая тарелка, широкая, на подставке, в которую складываются все частицы поминальные и сам Агнец, который потом станет Причастием во время службы. Причем не просто просфора, а уже приготовленный, вырезанный…

А. Пичугин

— Куб такой из круглой просфоры…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Само священнодействие очень таинственно, очень благоговейно — когда из просфоры вырезается кубик, он вынимается, как Спаситель из яслей. Ясельки остаются, эта часть обрезанной просфоры потом становится антидором… А сама эта часть становится Агнцем. Его кладут на дискос, потом он освящается и становится Телом Христовым, погружается в чашу, где находится Кровь Христова, и раздается верующим как Причастие. Всё. Но — после причастия всё это обратно заносится в алтарь, и в чашу ссыпаются все те маленькие частички, которые были вынуты поименно за каждого из записок наименованных христиан. И эти частицы ссыпаются в чашу с простой молитвой: «Помяни, Господи, всех, кто был здесь помянут, и отмой грехи их Кровью Твоею честною». Мы омываем все несуразности, все неправды, всю скверну с человеческих душ этим символическим действием — погружая эти частицы в чашу Причастия. То есть мы все становимся во Христе — это такое таинственное причащение тех, кто даже в храме в эту минуту не находится. Даже те, кто уже отошел в мир иной — и все равно они пребывают в Церкви, и все равно они омываются Кровью Христовой. Все равно этой живой организм, который токи своей благодати передает от каждого к каждому — от самых дальних до самых близких, предстоящих и удаленных, и скончавшихся христиан.

А. Митрофанова

— То есть когда, простите, опять возвращаюсь к своему профанскому вопросу: когда у меня спрашивают: «Записки какие вы подаете: простые или заказные?» — мне по сути задают вопрос: «Вы хотите, чтобы ваших близких просто по именам назвали в алтаре, или вы хотите, чтобы они заочно фактически приняли участие в этом священнодействии, в богослужении?» Вообще-то, разница велика.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Да, разница существенна. Поэтому в некоторых храмах принято такое волевое решение, и кстати, в монастырях в большинстве, чтобы вообще отказаться от этого различия между записками.

А. Митрофанова

— Как у нас в Татьянинском храме.

А. Пичугин

— Да, и я знаю храмы, где так же.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Должна быть записка одна — на Литургию. И этого более чем достаточно.

А. Митрофанова

— А денег кто сколько хочет, тот столько и жертвует, кто сколько может. А кто не может, вообще не жертвует.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Вопрос, конечно, не в цене. Более того, церковный человек не может сказать: «Сколько стоит у вас записка?» Церковный человек за свечным ящиком не может ответить: «У нас бесплатно. Или стоит столько-то». Потому что всегда основа отношений в Церкви — это жертва. Не финансовая, денежная какая-то — а сердечная, глубокая. Христос стал Жертвой. И мы все так же являемся участниками этой благодатной божественной Жертвы. И сами посильное участие в этой жертве оказываем, принося в церковь. Не унося из церкви просфору, свечку, или еще что-то — а принося в церковь то, что мы можем — от своего сердца, от своих трудов, от своего усердия. В этом смысле пожертвование за записку может быть самым условным. Проще, скажем, в формальных отношениях: 50 рублей, или 500 рублей, или 5 тысяч рублей — чтобы вопрос не возникал. Потому что возникает много комических эпизодов, когда говоришь «за пожертвование». «А все-таки — сколько?» — «За пожертвование». — «Ну, сколько?» — «Сколько хотите». — «Нет, вы скажите — сколько?» (Смеются.)

А. Пичугин

— Но это понятное желание человека.

А. Пичугин

— Напомним, дорогие слушатели, что в гостях у нас сегодня протоиерей Димитрий Кувырталов — настоятель храма Архангела Михаила в Летово, в Новой Москве. Говорим о молитве человека за своих близких и еще о такой церковной форме молитвы как записки.

А. Митрофанова

— Отец Димитрий, скажите, пожалуйста, что касается молитвы самого того человека, который пишет записку: он как-то должен свое участие принимать в происходящем? Или он записку написал, отстрелялся, а там дальше уже всё автоматически будет происходить? Или здесь речь идет о том, что… Ведь говорят же, что молиться — это кровь проливать, это же серьезные очень слова. Это значит, что по идее, наверное, человек, который пишет эту записку, сам тоже должен тоже какие-то усилия прилагать.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Да, как древнее благочестивое выражение: «Отдай кровь и прими Дух». То есть если ты хочешь пользы не только для себя в этом богослужении, но и для своих близких, конечно, надо встать перед Богом нараспашку. То есть надо в буквальном смысле слова обнажить свое сердце, и всё, что в тебе есть, все твои усилия духовные вознести туда, к престолу Божиему. Это, конечно, труд неимоверный. Поэтому, к сожалению, большинство из нас пользуется этими записками — чтобы просто их передать. «Батюшка же, он и должен это делать. А на что же он тогда поставлен? Пусть он нараспашку перед Богом и трудится за нас всех». Конечно, это послушание каждого приходящего в храм. Ты отдал записку — ты не сделал уже дело. Ты только начал это дело. И это дело дальше должно раскрываться в самом богослужении. Тут еще, конечно, важно знать саму службу. Потому что Литургия когда служится, там далеко не всё о наших близких, и далеко не всё о нас самих. Там очень много к Богу, там очень много благодарности, там очень много славословия, там очень много возвышенных откровений, озарений. Там совсем мало времени для поминовения наших близких, особенно в их житейских нуждах, совсем чуть-чуть — это сразу после чтения Евангелия ектения, и сразу по окончании так называемой анафоры, Евхаристического канона, когда хор поет Божией Матери: «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу…»

А. Пичугин

— Часто можно услышать, как в этот момент священник поминает людей, персонально причем, находящихся в разных жизненных ситуациях: путешествующих, заключенных, больных…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Есть еще традиция поминовения близких на великом входе, на херувимской песне — особенно у греков. Многие, кто был, паломничал на Святой Земле, может быть, у Гроба Господня был на службе, или просто на греческих литургиях... Вот они выходят на великой вход с чашей, с диаконами, с предстоящими, с рипидами, со свечами — и минут 15 начинают читать разные имена. Действительно, такая традиция есть. Но это всё, что в Церкви есть о наших близких — немножко после Евангелия, немножко на херувимской, и совсем чуть-чуть, общими словами, о всех сразу на «Достойно есть…» после анафоры.

А. Митрофанова

— Как-то странно — немножко, немножко, немножко. А что же тогда? Ведь Церковь — это собрание верующих, это когда мы друг за друга держимся и друг за друга молимся. А как же тогда? Получается, что совсем понемногу на богослужении времени отводится на такие вещи…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Потому что сама Литургия, она, как общее дело, конечно, безусловно, единит нас всех со всеми своими переживаниями и нуждами. Но все-таки задача у нее немножко другая — преображение мира. Каждый из нас должен переплавиться во время службы. И во время службы огромное количество есть таких текстов, переживаний, молитв — к сожалению великому, они тайно читаются в алтаре. И в немногих храмах батюшка дерзновенно произносит вслух молитву благодарения — анафора, возношение…

А. Пичугин

— Где-то даже с микрофоном.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Всё замолкает в храме, один батюшка торжественно…

А. Пичугин

— Да, и даже хор не поет. Он произнесет молитву Евхаристического канона, а потом хор споет то, что в других храмах поется параллельно.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Тут в некотором смысле должна быть уже крепкая община. Потому что человек, вошедший в храм случайно, чтобы просто подать записку, он вообще не поймет, что происходит, о чем там вообще батюшка произносит эти слова?

А. Митрофанова

— Он придет, подаст записку и уйдет. О чем это они там? Совершенно непонятно.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— По сути своей, это то минимальное наше участие, которое жизненно необходимо для нас. Но это даже не первая ступенька, это просто порог церковный, на который мы встаем, отдаем записку и, к сожалению, уходим из церкви, не оставаясь на богослужение или не проникаясь смыслом этого богослужения.

А. Митрофанова

— Еще один профанский вопрос. Иногда за свечным ящиком спрашивают: «А не хотите ли заказать сорокоуст?» В чем смысл этого прошения? Что такое сорокоуст? Это, как тут же могут объяснить, в течение сорока дней Литургии будут поминать ваших близких. Это каким образом будут поминать? И как это «работает»? Простите за механистичность такую.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Нет-нет, это действительно вещь важная. Это тоже древняя традиция церковная — это сорокоусты, это годовые поминовения, иногда вечные, если о упокоении человека мы молимся. Действительно, в течение сорока дней на каждой Литургии, на каждом богослужении поминается конкретное имя. Это считается основным поминовением. Сорокоуст во многих церквах выделяется особо и в форме подачи этой записки, потому что за каждое имя платится, пожертвование какое-то вносится, и отдельно это всё вносится в синодики, в отдельные книжки — это уже не записки. В данном случае, конечно, сорокоуст — одно из самых важных поминовений в Церкви, древних поминовений. Сорок — это священное число, потому что сорок — это число возрастания духовного. Мы знаем, что сорок дней Моисей на горе Синай пребывал в богообщении, в итоге принес скрижали Закона, сорок дней Илия на гору Хорив шел и там увидел Бога, сорок дней Спаситель постился в пустыне, множество еще сорокодневов можно прочитать…

А. Пичугин

— Пост Великий, в конце концов. Он, правда, немножечко не сорок, но все равно, почти.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Четыредесятница, тот самый сорокоднев также…

А. Митрофанова

— Ну, сорок, и дальше там Лазарева суббота, Вербное воскресение…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Мать после родов сорок дней не вхожа в храм, пока происходит это очищение, а на сороковой день она опять входит в храм, и ребенка на сороковой день вносит в алтарь, мальчика. То есть это всегда некое таинственное число духовного возрастания, духовной зрелости. Сорок дней мы сугубо молимся, даже о новопреставленном, чтобы разрешилась не просто его какая-то проблема житейская, а разрешились его узы, его связанность, его скомканность земным грехом — чтобы он расправился перед Богом. И за сорок дней действительно происходят эти удивительные благодатные перемены в человеческом сердце. Многие брали на себя обеты на сорок дней. Например, владыка митрополит Вениамин (Федченков) сорок дней служил Литургию ежедневно, когда встал перед ним вопрос: возвращаться в Советский Союз или оставаться за границей? И он во время этих литургий… Он удивительный дневник вел, каждый день записывал свои озарения, откровения — следить за этим его богообщением с таким трепетом… Вот кто-то, может быть, знает, или кто-то еще не слышал об этом дневнике — советую очень прочитать, особенно постом Великим. Очень благодатные его там переживания… Все-таки он принял решение возвращаться домой на Родину, в Советский Союз.

А. Пичугин

— И даже книгу написал потом. Сорок дней служат священники и диаконы новорукоположенные.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Вот это всё число сорок… Поэтому сорокоуст, конечно, желательно. Чтобы была не разово была подана записка — заказная ли, простая ли, на проскомидию, с просфорой, без просфоры — а именно сорокоуст. Чтобы ежедневно в храме поминался этот человек…

А. Митрофанова

— А его будут поминать с частицей?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Да, с частицей, с просфорой...

А. Митрофанова

— То есть человек будет участвовать фактически в богослужении, причем заочно, причем он, может быть, даже этого не знает.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Чаще всего он об этом не знает, это тайная любовь, тайная милостыня за человека.

А. Пичугин

— А можно объяснить тем, что Господь и так всё знает и всё понимает — то, что тот же сорокоуст, например, часто читают во время всенощной, а частицу на проскомидии берут только на следующее утро, и сорокоуст бывает порой такой толстый, огромная тетрадка, и читают его полтора часа. Естественно, за каждого отдельно частицу не вынут, но вынут одну или две, или три…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— За десятки имен.

А. Пичугин

— За десятки имен. И все равно это будет то же самое?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Конечно, в количественном отношении мы не должны себя здесь уж совсем вводить в такое смущение, в арифметику какую-то — сколько по весу должна быть частица эта за одно имя, или за какое-то пожертвование? Конечно, это абсурдные уже рассуждения. Мы должны довериться Богу в простоте. Но — труд молитвенный Церковь тоже вносит через алтарь, через эти записки — ведь каждый от себя какую-то лепту посильную вносит в богослужебную и даже хозяйственную жизнь церкви, прихода конкретного. Батюшка усилиями своими, какие есть у него, благочестивые… Если даже батюшку лично попросишь, скажешь: «Батюшка, сугубо помяните такого-то». Или в записке иногда даже подчеркивают какое-то имя. Я не знаю, что с этим именем, что там происходит? Но конечно, я усилием сердца — какая-то мышца еще одна сердечная сожмется и вздохнет о конкретном имени. И Бог, безусловно, знает всё о нас, и наперед знает. Но Он знает и наши усилия, которые мы вкладываем об этом человеке. И не потому, что Он за наши усилия какие-то нам дает разрешение каких-то вопросов недоуменных или просьбы молитвенные выполняет, а по смирению тех людей, которые просят за них, не надеясь на свои силы, а надеясь на молитву Церкви. И они, привнося свое участие в эту молитвенную просьбу всей Церкви, тем самым являют свое смирение и свое доверие Богу своих близких, домашних. А батюшка, алтарники, служащие в храме — не посредники, они уже на этом корабле, они уже в этом потоке благодатном находятся.

А. Митрофанова

— Сейчас сделаем небольшой перерыв. А вторую часть программы, если позволите, мне бы хотелось начать с вопроса о молитве за врагов. Вот их тоже в записки помещать, их имена? И с каким настроением это надо делать?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Хорошо.

А. Пичугин

— Давайте продолжим через минуту. Напомним, что протоиерей Димитрий Кувырталов — настоятель храма Архангела Михаила в Летово, это Новая Москва — гость программы «Светлый вечер». Здесь Алла Митрофанова и я, Алексей Пичугин.

А. Митрофанова

— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Алексей Пичугин и я, Алла Митрофанова. И напомню, что в гостях у нас сегодня протоиерей Димитрий Кувырталов — настоятель храма Архангела Михаила в Летово. Мы говорим о том, как мы пишем записки, зачем мы это делаем, когда приходим в храм, как мы их подаем. Что вообще это такое — эта форма поминовения своих близких или дальних, живых и уже ушедших от нас людей, все равно близких нам. Мне очень хотелось бы во второй части программы часть времени уделить тому, чтобы поговорить о том, а как молиться за тех, кто нам совсем не близок? Люди, которые нам причинили какие-то…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Насолили.

А. Митрофанова

— Насолили, например, или что-то еще. Бывает такое, что у человека прямо внутреннее возмущение по поводу того, что «как это я помещу его в одну записку рядом с теми, кто мне так близок и дорог?» И что с этим делать?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Ну да, неприязнь, негодование — все наши житейские чувства вдруг вскипают именно в тот момент, когда мы слышим евангельскую заповедь о необходимости молиться и за врагов, потому что «Бог благ, и солнце светит на злых и добрых, и дождит на праведных и неправедных свой дождик». И получается, что мы как-то вроде и совсем не как Он. Да и конечно, разве мы можем с Богом сравниться? Но заповедь-то дана нам, и дана Им. То есть нам надо это сделать — и переступить через порог собственной неприязни и боли, горечи, оскорбления, конечно, нужно. Для чего? Конечно, очень важно понимать, что каждый человек каким-то образом связан со всеми остальными, с окружающими. И наша молитва о близких, о дальних, она, безусловно, имеет свои последствия и свои плоды. Для тех, кого мы любим, конечно, эти последствия добрые и благие. А кого мы ненавидим, или не любим, или не терпим, или не можем любить, или действительно затаили какую-то страшную обиду? Плоды молитвы — какие? Что мы хотим у Бога просить за них? Здоровья, благополучия? Чтобы они дальше продолжали нам гадить и вредить до бесконечности? (Смеются.) Как-то мне это не очень улыбается перспектива такая, я лучше вообще про них забуду. Нет, конечно. Надо про них молиться, надо за этих людей молиться, их поминать — только для того, чтобы ангел их, который у них есть, приставлен, постучался к ним в сердце, чтобы он немножечко их одернул. Где-то, может, перенаправил мотивы их, житейские их намерения — чтобы в конце концов этот мир горний, мир духовный и в их сердце воцарился, и они развернулись к нам нараспашку с распростертыми объятиями и, упав перед нами на колени, попросили прощения за все их безобразия. И мы бы так же упали на колени. И потом встали бы, обнялись бы, расплакались бы, расцеловались бы, и действительно наступила бы Пасха всеобщая.

А. Митрофанова

— Только мне кажется, что слова ваши, отец Димитрий, не нужно понимать в том смысле, что вот стоит человек, думает о своем враге: «Ну, сейчас я за тебя помолюсь! А ты ко мне потом прибежишь…» (Смеется.)

А. Пичугин

— Вряд ли кто-то так делает.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Удивительно, какой спектр этих переживаний у людей — люди разные, у каждого человека есть свое… Но, к сожалению великому, большинство из нас именно так воспринимает молитву — как манипулирование другим человеком: «Мы сейчас помолимся о своей дочери, которая сейчас сдает экзамены, чтобы преподаватель не задал ей каверзный вопрос». И вот мы пытаемся всё переиначить, переустроить, забывая, что мы просим, чтобы воля Божия была. А не наша — человеческая. Человеческое должно упраздниться, а божественное должно, наоборот, войти в наш план земного бытия, в нашу суету житейскую — и устроить всё, как должно быть.

А. Митрофанова

— Мне кажется, что еще здесь очень важно молиться и о себе самих. Потому что если внутри себя человек чувствует какое-то ожесточение по отношению к другому, то здесь нужно не только за того человека молиться, но и за себя тоже — чтобы и собственное сердце выпрямить каким-то образом.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Не будет плодов молитвы, если нет в сердце любви. Любовь — как мы начинали сначала говорить об этом — является сутью и вообще стержнем духовной молитвенной жизни в Церкви. Если хоть какой-то отголосок любви в нашем сердце есть: а вдруг этот человек погибнет — враг мой, который против меня что-то?.. И если он погибнет, то не моя ли вина в этом тоже будет? И не окажусь ли я соучастником его погибели? И вдруг на Страшном Суде мы встанем рядом, и Господь спросит, мне глядя в глаза: «Ну что же ты? Не смог оказать ему никакой помощи, поддержки? Улыбнуться один раз или просто хотя бы промолчать и не заметить тех козней, которые он тебе творил? Ты видишь, что с ним теперь произошло?» И я представляю себе, что этот взгляд Божественной любви окажется для меня испепеляющим. Поэтому я должен сейчас предпринять какие-то усилия, чтобы не доводить до этой крайней ситуации — чтобы этот человек погиб. Потому что Бог хочет всем человекам спастись. А если я стою перед Богом — почему же я хочу, чтобы спаслись только некоторые, а вот те пусть погибнут? Но! Есть еще один момент, тоже важный. Господь есть мздовоздаятель — Он воздает всем и всё. Когда мы пытаемся что-либо на земле здесь, или по земному своему разумению, как-то разрешить со своими близкими и дальними — какие-то конфликты, что-то сказать, поступки какие-то предпринять, какие-то шаги, превентивные меры — мы тем самым Бога не впускаем в свою жизнь. Надо Бога попросить о том, чтобы Он сам эту ситуацию выправил так, как Он считает нужным. Нужно отомстить? Пусть Господь отмщает. Вразумить? Пусть Господь вразумляет. Утешить, пожалеть, направить? Пусть это Господь сделает. Я, как слон в посудной лавке, я только дров наломаю, я толком ничего не сделаю, я только вред принесу и себе, и близким, и дальним. Пусть Господь здесь делает. Поэтому, конечно, молиться в этой ситуации — это единственный правильный выход. И если мы молимся на Литургии, и если еще записочки пишем, и просим, чтобы грехи этого человека омылись, которые препятствуют его полному ведению Бога, смысла нашего здесь существования, этого дела, по которому мы спорим и ссоримся… Этот забор поставил на мою дорогу, машине не дает пройти-проехать, этот закрыл финансовые счета, я не могу ими пользоваться, этот совет директоров собрал, отобрал у меня проценты мои акционерные и т.д. То есть надо просить, чтобы Господь вразумил этих людей, чтобы у них всё выправилось. Возможно ли это? Бог не действует без нашего участия на человека, без нашего сердца.

А. Пичугин

— Я думаю, что возможно вполне в Церкви… Это же не значит, что ты должен враз с этим человеком начать общаться. Тем более что бывают случаи, когда выстроить или восстановить отношения невозможно, не хочется — ну, просто потому, что это ни к чему не приведет. Но при этом молитва о таком человеке вполне необходима…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Мы коснулись очень болезненного такого явления…

А. Пичугин

— Это же можно разделить — свое отношение церковное и отношение…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Рабочее?

А. Пичугин

— Даже не рабочее, наверное (смеются.) Отношение личное.

А. Митрофанова

— Если ты молишься за человека, то это не обязательно значит, что ты пойдешь навязываться ему в друзья.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Вот! Так, конечно!

А. Пичугин

— Можно вполне оставаться в дистанционных отношениях. Мне казалось всегда, что лучше помириться с любым своим противником. Но есть человек, с которым я не могу никак примириться — он мне неприятен до глубины души. Я стараюсь всегда и везде поминать его, но мы никогда не сможем общаться…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Конечно, для верующего сердца здесь проблемы не должно быть. Но самое поразительное другое. Кто-то из афонских отцов сказал, что «когда молишься за себя, ты слышишь ответ Бога — в своем сердце отклик всегда какой-то есть, плоды молитвы мы ощущаем. Когда молишься за других, за близких, за дальних — нет ответа от Бога». Потому что без нас, без нашего соучастия Бог не вмешивается в нашу жизнь. Но мы просим искренно и просим от полноты сердца, от любви, чтобы Господь вмешался в нашу жизнь — вот этот парадокс христианский, как ни парадоксально, решается в нашу пользу. То есть Господь все равно, преклоняясь на нашу искреннюю горячую просьбу, вмешивается в жизнь даже самых дальних людей, и как-то всё устрояется. Но тут ни в коем случае нельзя себе приписать плоды этих молитв: «Я молился — вот результат». Результат — от Бога. От нас — только труд, усердие, смирение и всяческое жертвенное устроение сердца. «Господи, даруй всем всё, что на пользу, ко спасению, и жизнь вечную каждому из нас».

А. Митрофанова

— Знаете, есть еще такая форма совместной молитвы, которая называется молитва по соглашению. Периодически кто-то кого-то приглашает молиться за него, за себя, друг за друга, за какого-то тяжелобольного, или за то, чтобы разрешилась какая-то жизненная ситуация. И опять же, простите за такую механистическую формулировку, но: а это как «работает»? И «работает» ли это? И «работает» ли это автоматически — когда в определенное время люди встанут в разных концах планеты даже…

А. Пичугин

— У Бога же нет времени.

А. Митрофанова

— Да, Он же уже в вечности. И пространства нет…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Тут именно вопрос — чтобы собраться нам, встать на молитву как-то вместе. Поэтому люди иногда договариваются о каком-то времени, часе, иногда месте.

А. Пичугин

— Бывает, это очень жестко происходит: вот обязательно ровно в полдень мы все вместе, а иначе — нет, не сработает. Я встречался с этим.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Касательно и записок церковных, касательно и таких жестких регламентов — я считаю, где кончается человеческая свобода, там кончается и благодать. То есть всегда есть момент некоего простора внутреннего и некоторого, опять же, произволения доброго сердца. Человек должен встать перед Богом в простоте сердца. Бывает, что с 21 до 21.15 самый ажиотаж в доме, а тут надо вставать на молитву. Поэтому начинается дома скандал: «не трожьте», хлопанье дверями, запирание…

А. Митрофанова

— Кому от этого будет польза, от этой молитвы?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Вот! Поэтому я считаю, что здесь, конечно, должен быть некий внутренний рассудительный простор. И человек должен сам себе позволить то время выбрать, когда он действительно может встать и сделать и поклоны, и всё… Для Бога здесь нет никакой разницы. Но в таком регламентировании, мне кажется, есть некий привкус язычества, некий привкус суеверия. И от этого тоже мы должны уклониться, должны как-то очистить эту шелуху внешнюю. Очень легко довериться форме — во всей обрядовости сколько соблазнов и сколько страстей, и сколько беды и горя. И в церковной жизни, начиная от старообрядчества, одним из апофеозов этого явления старообрядчество явилось. И сегодняшние эти споры бесконечные: нужно ли службу служить на церковнославянском или на русском; нужно ли нам алтарь выносить на середину храма или оставить всё внутри; нужно ли вслух читать эти молитвы или можно их читать про себя — главные, евхаристические. То есть эта некая форма, она, конечно, очень помогает собраться, молиться, но — она сама по себе ничего никогда не делает. Собрались мы двое или трое в одном и том же месте в одно и то же время, или 15 человек мы собрали, начали читать — всё, вычитали, пот со лба вытерли. Результат? Не знаю, какой результат.

А. Пичугин

— Никто не знает, какой результат.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Еще не факт, что сто́ят эти наши усилия, это наш скандал, какого-то внутреннего самоуспокоенного равновесия: «Всё я сделал, теперь делает Господь».

А. Митрофанова

— Галочку поставил. Отец Димитрий, а почему так мы склонны к такому формализму? Почему нам, действительно, чем жестче рамки, тем проще принять их за содержание — вот эту форму внешнюю принять за содержание? Почему мы вообще так склонны к этой подмене понятий?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Я над этим часто рассуждал, но очень глубоко сейчас не хочется тоже углубляться, но это проблема, на самом деле, нас нынешних. Не знаю, столетней давности это желание формализма к нам пришло, или оно было раньше, еще 100-200 лет до этого, возникло с синодальным периодом? Сложно сказать. Но действительно, это препятствие даже в монашеской жизни. В монашестве очень всё администрировано, в нашем русском монашестве. А монахи-греки — у них не то что всё в простоте, но там все-таки есть понятие «послушание любви». А администрирование — вот есть старший, есть младший, ты должен. Взял благословение — иди и выполняй. Такого у них нет, они немножко дико на нас смотрят. Это касается всей стихии нашей жизни — нам действительно проще в жестких условиях. Ты пришел в монастырь — ты здесь должен умереть. Ты пришел на приход — здесь вот такие законы, такие правила: женщины стоят слева, мужчины стоят справа, поклоны здесь делаем, здесь не делаем. «Ты что?» — могут зашикать, если ты поклонился в воскресный день или, наоборот, не поклонился в какой-то будний день. До абсурда доходящие приходские или внутрицерковные недоразумения и негодования, когда кто-то приходит извне. Доходит до совсем комических вещей. Когда в неподобающей одежде человек приходит, ему делается замечание, и начинается такая перепалка — во время службы, во время самых священных, таинственных, тихих, благоговейных моментов службы — начинается какая-то перепалка с людьми. Да не делай ты эти замечания! Какой бы он ни пришел, он же к Богу пришел, а не к тебе. Почему ты заставляешь себя, или делаешь себя вправе регламентировать…

А. Пичугин

— Когда он к тебе в гости придет домой, тогда можешь дресс-код какой-то вводить.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Значит, ты в этот момент не молился сам на службе — ты был Богу чужой. Ты ищешь себе развлечение — ты его нашел. Получил оплеуху или какую-то колкую фразу, тебя это задело… Начинается повод к исповеди: «Вот, батюшка, я ей сказал, а она сказала, а я ей ответил, а она мне…» Конечно в этом нет никакого благочестия, это вообще не о церковной жизни. Это просто попытка как-то заменить свою церковную жизнь этим внешним благочестием: подал записочку, ушел из храма, денежку заплатил, всё — долг свой исполнил. Согласился с кем-то помолиться по соглашению: «Я же молюсь, батюшка, мы такую молитву каждый день читаем». Как правило, ко Причастию человек читает. Спрашиваешь его. «Да-да, мы молимся». — «А какую молитву?» И такую они околесицу произнесут, которую когда-то сто лет назад какая-то бабушка в какой-то деревне передала из уст в уста — вот она, эта молитва, у них в роду и хранится. Вот она эту молитву читает всегда — ко Причастию, не ко Причастию она молится. То есть, к сожалению, вот этого сокровенного ощущения таинства, жертвенного порыва, любви в молитве у большинства людей нет. Поэтому проще — регламент.

А. Пичугин

— Напомним, дорогие слушатели, что в гостях у нас протоиерей Димитрий Кувырталов — настоятель храма Архангела Михаила в Летово, это Новая Москва.

А. Митрофанова

— Отец Димитрий, вы много сейчас говорили и подробно рассказывали о том, как не надо делать: что не нужно, чтобы форма главенствовала над содержанием, какой-то жесткий регламент соблюдать и прочее, и прочее. А как тогда надо молиться? Может быть, даже слово «надо» здесь не самое подходящее. Как хорошо было бы чтобы мы молились, в таком случае? С каким внутренним настроем? Что это должно быть?

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Мне кажется, что здесь важна простота — самое важное качество и свойство, которое мы, к сожалению, теряем. Мы действительно зашорены этими формами: надо так, надо здесь, надо туда. И дальше: а вдруг что-то не так? И что же теперь? И вместо паники сердечной и смущения на это место должно прийти именно такое простое расположение к Богу: «Господи, Ты где?» Он же близко. Ему не надо кричать, Ему не надо формулировать свои мысли — Господь знает, что в нашем сердце, знает, что будет. И все наши помыслы и даже намерения тайные знает Господь. Встань перед Богом и упростись. Перестань быть со своими «а вот там», «а вот здесь», «а мне еще надо то», «а мне передали вот такую-то просьбу». «Господи, устрой, как Сам знаешь!». В первую очередь обо мне, о моем сердце: «Научи меня молиться!» Здесь нужно человеку самому попросить об этой тайне, чтобы Господь в эту тайну его ввел, чтобы раскрыл эту тайну благодати молитвенной в каждом сердце человеческом. И через это вхождение в эту тайну человек возрастает — человек приобретает силу, человек приобретает эту сердечную даже не сказать власть, а простор попечения о всех окружающих людях. И он тогда может дерзновенно просить у Бога, что хочет. Вот замолчать, встать перед Богом и просто обратиться к Нему в простоте сердца о том, чтобы Он сначала мое сердце собственное изменил. А потом уже, когда я почувствую стихию благодатную любви, которая меня коснулась и согрела мое сердце, я могу просить за всех. И конечно, молитву личную никто не отменял в Церкви. Когда я прошу еще кого-то молиться — это всегда в плюс, это всегда благодать, это всегда преумножение этой радости. И почему бы мне не поделиться своей заботой с Церковью? Я пишу эту записку — только не надо здесь думать, что эта простая, а эта заказная — это туда, это сюда. Но: «Мою записку в алтарь внесите, а там — на ваше усмотрение, как уж вы там сами решите». Потому что я попросил уже священника молиться. И эта маленькая многоступенчатость такая, как кажется, она многих смущает. А на самом деле в этом ничего смутительного нет — я передал, грубо говоря, в почтовый ящик опустил. А там свои почтальоны, они донесут туда, куда нужно. Поэтому мы уже переживать по этому поводу никак не должны, а сами — включиться в поток этой благодати.

А. Пичугин

— А можно кого-то попросить молиться за незнакомого человека? Часто можно встретить: «Пожалуйста, помолись о рабе Божией Наталье. Очень надо».

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— «Помоги, Христос». Конечно надо.

А. Пичугин

— А ты не знаешь эту Наталью — и кто она, и что она, и что ей нужно? Вот ты идешь завтра в церковь: «Напиши записочку за Наталью, или за Ивана».

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— На Страшном Суде для верующего человека… Мы всегда волей или неволей ставим себя на этот последний порог нашей жизни. И мы с этой Натальей встанем рядышком, и она скажет: «Благодарю тебя за то, что ты за меня тогда вздохнул». Может быть, на этих весах милосердия Божиего — если опять же условно, символически себе представить — этого моего какого-то вздоха на ходу и не хватает, чтобы эта чаша перевесила…

А. Пичугин

— Я иной раз встречаю в записках такую декларацию политической позиции.

А. Митрофанова

— В смысле?

А. Пичугин

— Там будет в конце обязательно написано: «Помяни, Господи, всех православных Новороссии». Или «Помоги, Господи, воинству Твоему православному на Донбассе».

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Это как раз свидетельство того, что само общество у нас заполитизировано. И, к сожалению, это давно наша болезнь такая. Но мы действительно переживаем обо всем и обо всех: о паводках в Бразилии, о здоровье Папы Римского, о том, что происходит где-то там на далеких рубежах и границах. Хотя, конечно, то, что происходит на Донбассе — это печаль, это горе, это боль. Безусловно, каждый совестливый человек молитвенно должен об этом переживать. Но мне кажется, что декларация подобного рода публичная говорит о человеческом, может быть, не только формализме, говорит о его незрелости духовной. Он понимает, что если ты сам в своем сердце изменил мир себя самого — всё вокруг меняется. И любая война всегда прекратится только потому, что ты… Вот как Силуан Афонский, он увидел какие-то бедствия и говорит: «Не переживай, все спасутся». И действительно, дерево, падавшее на человека, вдруг замирало. Лодка в штормах, разбиваемая о камни, разбивалась вдребезги, а люди выходили невредимыми на берег. То есть здесь нужно просто тихое, молчаливое, таинственное предстояние. Здесь не нужно просить о всех, молиться о политических партиях, о тех, кто принадлежит к той или другой линии фронта — потому что и с той линии фронта, и с другой линии…

А. Пичугин

— Такие же христиане стоят — вот что важно.

А. Митрофанова

— Да, я как раз об этом тоже хотела сказать…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— И здесь отделить «своих» от «чужих», мне кажется, что это как раз показатель продолжающейся гражданской войны.

А. Пичугин

— Церковь же нас призывает в середине Литургии молиться за всех страдающих на Украине.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Конечно. Там есть… сейчас наизусть, наверное, не вспомню, но очень близко постараюсь пересказать эти слова — о том, чтобы эта семья, это родство наше, это большое общество родных людей не оскудевало у тебя, Господи. Чтобы эта божественная семья, одно целое наше, Отечество духовное наше, Православие, чтобы оно не расточалось нашими страстями человеческими. Чтобы мы все-таки были вместе. Действительно, мы молимся о всех сродниках, но в первую очередь в духовном отношении сродников.

А. Пичугин

— Но это очень такой тонкий вопрос, потому что в 20-м веке мы столкнулись с межрелигиозными войнами очень активно. Особенно даже не в 20-м, а в 21-м — все исламские государства, радикальный ислам и т.д., и т.д. А вообще-то, в течение многих веков мы воевали друг с другом — христиане с христианами. Понятно, что не может быть для Бога ни чьей-то правды выше другой, а не может быть для Бога меньше христиан — как с одной стороны, так и с другой, противоборствующей.

А. Митрофанова

— И тот Ему ребенок, и этот Ему ребенок.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Конечно, все дети. Когда многодетная семья, там прекрасно видны эти конфликты детей: младших со старшими, братьев с сестрами… Конечно, всяко бывает, но родительскому сердцу это больно. И он старается всех как-то утешить: этого успокоить, этого погладить по головке. Так же и Господь — Он к нам, как к детям, как одна большая семья. И мне кажется, что все эти войны — это показатель. Потому что мы в 20-й век вынырнули из жуткой совершенно ямы — противоборства, внутреннего раздрая, ожесточения. Это чудо Божие. И всё что угодно может произойти…

А. Митрофанова

— Простите, что перебиваю. Мне кажется, что эту партийность у себя из головы надо стараться вынимать. И это тоже, как мне кажется, важная часть нашей работы на пути к тому, чтобы претендовать на то, чтобы называться христианами.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— У меня был такой очень показательный случай. Мы были в Риме, паломничали и заехали в храм Святителя Николая Чудотворца, и там замечательный старенький настоятель, сегодня уже скончавшийся, отец Николай. Он нас посадил, нас было три священника, и мы стали с ним беседовать. В такой ситуации, понятно, вопросы: «А как вот с Патриархом Варфоломеем? — потому что они подчинены Варфоломею, это Константинопольский Патриарх. — А не хотите ли вы перейти снова под окормление Матери-Церкви? А как вы с Папой Римским? А как вы с новым календарем справляетесь? Вы же перешли на новый календарь, а мы-то со старым календарем...» Батюшка нас слушал, слушал эти вопросы. Потом говорит: «Отцы, простите. Я, конечно, очень хочу перейти под окормление Матери-Церкви. Но вы приезжаете все из Москвы, и вы одни и те же вопросы мне задаете: как я с Патриархом Варфоломеем, как я с Папой Римским, за красных я или за белых (смеется). Вы все одинаковые. Вы хоть спросите: как я вообще здесь выживаю? Кто у меня поет на клиросе, как я плачу за свет, откуда у меня берутся просфоры и т.д. У меня масса проблем, и таких добрых и хороших вещей и откровений, которыми я могу и хочу с вами поделиться. Но я теперь думаю: а стоит ли переходить под окормление Матери-Церкви, если вы все оттуда такие политизированные приезжаете?» Он нас немножко поставил на место, и стало понятно, что любовь и простота, искренность и расположенность друг к другу в самых простых вещах: «Господи, помоги!»

А. Митрофанова

— Мне кажется, что это очень важно. Потому что партийность — от слова «партия». А «партия» — это по определению часть чего-то. Мы никуда от этого не уйдем, это часть чего-то. А Церковь — про единое целое, и Христос — про единое целое. Мы у Него все, а Он у нас Один такой. И мне кажется, что делить, выяснять друг с другом отношения вот в этой части нашей жизни, которая, по сути, для человека, который пытается идти путем христианской жизни... это как-то странно — выяснять, кто… «Я у одной чаши с таким-то человеком не встану!» — я это всё перестала понимать.

А. Пичугин

— Тут если подумать, то ты с такими людьми у одной чаши стоишь, которые… Вот у той самой чаши — она же одна всегда. Та самая, которая была на Тайной Вечере…

А. Митрофанова

— И в Москве, и в Константинополе — везде она одна и та же.

А. Пичугин

— Поэтому за ней за 2000 лет постояло такое количество народу, с которым ты, может быть, и не очень бы захотел рядом сидеть.

А. Митрофанова

— А Христу они все до́роги.

А. Пичугин

— Так они и тебе, получается, должны быть все до́роги, раз ты стоишь сам около этой чаши…

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Вот когда человек стоит возле этой чаши, мне кажется, меньше всего он должен думать о том, кто стоит рядом с ним.

А. Митрофанова

— Вот-вот.

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Потому что: а каким образом я́ вообще здесь оказался, Господи? Неужели я сейчас не испепелюсь благодатным Твоим порывом обнять меня и войти в меня, и соединиться со мной и принять Христа. И я принимаю Христа — и в эту минуту, конечно, уж совсем мне не пристало думать о каких-то не то что политических партиях, а даже о том, кто стоит рядом со мной. «Господи, так бы всех бы Ты обнял, всех бы Ты причастил. И все бы мы стали едины — как и Ты с Отцом, так и мы».

А. Пичугин

— Спасибо большое, отец Димитрий, что пришли к нам сегодня. Говорили мы о молитве — о молитве за своих близких и за самих себя, о такой форме церковной молитвы, как записки. Протоиерей Димитрий Кувырталов — настоятель храма Архангела Михаила в Летово, Новая Москва. Алла Митрофанова.

А. Пичугин

— Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Всего хорошего!

Протоиерей Димитрий Кувырталов

— Всего вам доброго, дорогие радиослушатели!