Те, кто жили в Советском Союзе в 30-40-ые годы, хорошо знали формулу, пользуясь которой можно было спастись от арестов, лагерей и расстрелов. Люди называли её «принцип трёх у», что означало «угадать, угодить, уцелеть». Писатель Михаил Шолохов эту формулу игнорировал. Он предпочитал подвергать себя опасности, но только не идти против совести, особенно когда дело касалось человеческих жизней. Страна знала Шолохова как писателя, а вот о его заступнической и благотворительной деятельности никто особо не распространялся, и сам Шолохов в первую очередь.

В 1937-ом году он вступился за актрису Эмму Цесарскую, которую как жену «врага народа» лишили жилья, отлучили от кино. Писатель ходил по инстанциям, хлопотал, и актрисе вернули квартиру, а потом и работу. В том же году Шолохов спас поэтессу Ольгу Берггольц. Её арестовали по ложному доносу. Но Михаил Александрович вмешался, и Берггольц освободили. Писателю Андрею Платонову не давали ни печататься, ни устроиться на работу. Шолохов нашёл для коллеги место и в самые трудные времена поддерживал его материально. А когда Сергея Ермолинского — автора сценариев к таким фильмам, как «Машенька», «Друг мой, Колька», «Неуловимые мстители» в 40-ом году незаконно арестовали, Шолохов написал письмо в Президиум Верховного Совета с требованием снять со сценариста судимость. Анна Ахматова, которой за 15 лет не удалось напечатать ни одного сборника, в 40-ом году выпустила новую книгу стихов. Этого бы не случилось, если бы не Шолохов. Сочувствуя Анне Андреевне — матери арестованного сына, Михаил Александрович побывал на приёме в Кремле, ходатайствуя об освобождении Льва Гумилёва, прекрасно понимая, что домой с этого приёма может уже не вернуться.

Шолохов знал, что ходит по лезвию ножа, знал о том, что крестьян, живших на его родине — в станице Вёшенской, заставляли писать на него доносы. В семью Михаила Александровича даже внедрили инженера Погорелова из Новочеркасска. Он должен был следить за писателем — НКВД Ростовской области фабриковало дело, по которому Шолохов проходил, как руководитель заговора. Погорелов оказался честным человеком — предупредил Михаила Александровича об опасности. Шолохов выехал в Москву и встретился со Сталиным. После чего генсек приказал оставить его в покое, самому же писателю было сказано, что может возвращаться в Вёшенскую и работать.

Но в родной станице уделять много времени литературе Шолохову удавалось редко. К Михаилу Александровичу — депутату Верховного Совета и депутату местного и областного Советов Донского края — то и дело приходили просители. Приходили с самыми разными проблемами: кому-то был нужен совет по постройке дома, кто-то не знал, как воспитывать ребёнка, кому-то требовалась работа. Шолохов помогал всем. После войны в Вёшенском районе случилась засуха, погиб урожай хлеба, и писатель ездил в Москву, добывал деньги для закупки новой партии семян. Он контролировал организации, помогающие семьям погибших в Великой Отечественной войне солдат. Вёшенцы говорили о Шолохове: «Золотой человек. Когда бы ни зашёл к нему, выслушает, посоветует. А если у тебя несчастье приключится, глядишь, сам заедет, подбодрит, поможет».

Делом он помогал землякам гораздо больше, чем словом. Ещё в 1932-ом году Вёшенская стараниями Шолохова была телефонизирована. Тогда же там заговорило радио. Потом открылось педагогическое училище — этого тоже добился Михаил Александрович. Благодаря ему в Вёшенской построили больницу, роддом, библиотеку, клуб — писатель вложил в них средства из своей Нобелевской премии. В 60-ом году за роман «Поднятая целина» Шолохову присудили Ленинскую премию. Все деньги он отдал на строительство школы в станице Каргинской. Шоссейные дороги, телевидение, санаторий, аэропорт, газопровод — всё это появилось в Вёшенской при активном участии Шолохова. Он ездил по министерствам, добивался положительных резолюций, словом, оправдывал надежды людей, избравших его депутатом.

Сам Шолохов писал: «Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой, пробуждали любовь к человеку. Если мне это удалось в какой-то мере, я счастлив». Михаил Александрович не лукавил. Люди, знавшие писателя, вспоминали, что его личное кредо укладывалось всего в два слова «любить человека».