«Композитор Людвиг ван Бетховен». Юлия Казанцева

Мы беседовали с кандидатом искусствоведения, пианистом, лауреатом международных конкурсов, автором музыкально-просветительских циклов Юлией Казанцевой.

В декабре исполнилось 250 лет со дня рождения Людвига ван Бетховена, и мы говорили о творчестве и жизненном пути этого известного немецкого композитора. Юлия рассказала, почему Бетховена можно назвать «человеком хаоса», чем уникален этот композитор, и как рождались его великие произведения. Наша собеседница поделилась, что Бетховен любил писать такую музыку, которая передавала бы состояние его души, и часто это молитвенное созерцание и диалог с Богом. Также разговор шел о Бетховене, как о родоначальнике новой фортепианной школы.

---

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» — здравствуйте, дорогие слушатели! Я — полный профан в музыке, человек, лишенный какого бы то ни было музыкального образования — Алла Митрофанова, радостно приветствую на другом конце провода человека, который умеет о музыке говорить очень доступным языком, понятным даже мне (а уж о наших слушателях и говорить не приходится) — Юлия Казанцева: пианист, искусствовед, лауреат международных конкурсов... Юлечка, добрый вечер!

Ю. Казанцева

— Добрый вечер!

А. Митрофанова

— У нас радостное событие: в декабре 2020 года — 250 лет со дня рождения Людвига ван Бетховена... Человека, без которого (ну, это даже мне понятно) наша музыкальная картина мира — она не то что была бы неполной... Она вообще была бы совершенно иной...

Ю. Казанцева

— Да, уже не представить просто!

А. Митрофанова

— Как хорошо, что он у нас есть! А дальше... Ну, я думаю, многим известны какие-то факты его биографии, связанные, например, с глухотой — таким физическим недугом, который для композитора, как это сказать... критичен, пожалуй, да, и трагичен... И вместе с тем (как, опять же, известно), Бетховен с этим справлялся...

Ну а вот дальше, пожалуй, если глубже копать — наверное, не специалисту типа меня известно о нем крайне мало. Если Вы поможете нам разобраться, как складывался его жизненный путь и как рождались самые великие его произведения — и симфонии, и сонаты... То огромное Вам за это спасибо! Потому что, раз уж на дворе 250-летний год со дня его рождения — наверное, нужно воздать должное этому человеку и поблагодарить его за тот невероятный прорыв, который он совершил не только для своих современников, но и вообще для всех нас...

Вы знаете, Юль, первое, наверное — чтобы мы обозначили как-то его фигуру на таком... «музыкальном олимпе»... Давайте разберемся: он принадлежит... Он — последний, вроде как, композитор (как о нем говорят) венской классической школы... А можете перевести, пожалуйста, извините, с русского на русский — что это значит?

Ю. Казанцева

— Ну, Вы знаете — на самом деле это некая формальность, конечно. Мы испытываем потребность приклеить вот такие ярлыки — кто есть кто, на какую полку положить... И поэтому Бетховен да, он — последний венский классик. Гайдн, Моцарт, Бетховен — три великих венских классика...

Но формально Бетховен — классик... Если мы посмотрим на даты его жизни — а он родился в 1770 году, умер в 1827 году — то мы увидим, что он относится и к эпохе классицизма, и к эпохе романтизма. И более того — его «Лунная соната» всем известная... Некоторые считают, что с «Лунной сонаты» и начинается музыкальный романтизм. Он ее написал как раз в 1801 году — то есть вот, как бы 19-й век открывается...

И «Лунная соната» — это произведение, написанное от несчастной любви. Это тоже история всем известная, но тем не менее... 30-летний Бетховен влюбился в молодую и прекрасную Джульетту Гвиччарди; она вроде как ответила ему взаимностью вначале; а потом передумала и вышла замуж за другого...

И он пишет эту «Лунную сонату»... Он ее так, конечно, не называл — это «лунное» название приклеилось позже. Но само вот это состояние, когда от несчастной любви композитор пишет произведение — это станет именно для романтиков очень характерно, такая ситуация. Не для классиков...

То есть, Бетховен — его очень сложно куда-то «уложить». Но формально мы его называем все-таки «венский классик».

А. Митрофанова

— Венский классик... Отсюда можно сразу сделать нехитрый вывод, что жизнь его протекала в Вене... Он же немец при этом, и родился, насколько я помню, на территории Германии...

Ю. Казанцева

— Он родился в Бонне, да...

А. Митрофанова

— Бонн... Это город в то время пока еще не настолько крупный и значимый. А гораздо более крупным и значимым тогда был, конечно же, город Кёльн. И каким-то образом он (в свое определенное время) попадает в Вену. Тому самому попаданию предшествовал, ну... все-таки, мне кажется, определенный путь. С бухты-барахты композиторы в Вену не приезжают...

Каким было его детство? И опять же, насколько я помню (могу ошибаться) — отец Бетховена, вдохновленный примером семейства Моцартов, хотел из своего сына «второго Моцарта» воспитать. А потому обеспечил ему занятия музыкой — ну, практически, если не с младенчества, то во всяком случае с довольно раннего возраста...

Ю. Казанцева

— Да, есть такой миф о «несчастном детстве» Бетховена — как якобы его отец-алкоголик запирал ночью, заставлял заниматься, бил... То есть, такие страшилки, и они кочуют из учебника в учебник. А вот сейчас сложно разобраться, что из этого правда...

Потому что в то время, представьте себе, детей так воспитывали — без битья воспитание как-то не шло. И в этом мысле история Моцарта уникальна. Леопольд Моцарт никогда не наказывал физически своего сына, и это было очень странно...

То, что отец Бетховена мог его наказать (ну, отшлепать, например) — это не говорит о том, что это был какой-то ужасный отец. И алкоголиком он не был, пока не умерла его жена — а все-таки тогда Бетховену исполнилось уже 17 лет, когда вот умерла его мать...

То есть, неизвестно, насколько детство Бетховена было таким уж несчастным. Отец его был музыкантом, певчим в придворной капелле, и действительно хотел сделать из своего сына «второго Моцарта»... Но не получилось.

Не получилось — потому что Моцарт... Он выглядел младше своих лет. И когда 6-летний Моцарт отправляется на первые гастроли — знаете, он выглядел года на 4, такой белокурый ангелочек... Даже не так важно, как он играет — сам вид уже вселял какие-то нежные чувства...

А Бетховен, к сожалению, выглядел даже старше своих лет — наоборот, крепыш... И поэтому, когда отец давал объявления, что «вот играет мой сын», он даже «скашивал» несколько лет... Но это не помогало Бетховену — он уже не воспринимался таким милым ангелочком, и как бы он ни играл — такого эффекта Моцарта просто уже невозможно было достичь...

Поэтому карьеры вундеркинда не сложилось. Тем не менее, с детства, конечно же, Бетховен учится — у отца, у местного органиста Неффе, который посадил своего ученика за Баха, за хорошо темперированный клавир...

И вот в 17 лет молодой Бетховен приезжает в Вену... Может быть, знакомится там с Моцартом — это до сих пор не ясно, были они знакомы лично или нет. Но есть такая легенда тоже, что Моцарт услышал игру Бетховена и воскликнул, что «об этом человеке будет говорить еще весь мир». Такая красивая история...

Но вот с Гайдном Бетховен не только был знаком, но совершенно точно занимался, брал у него уроки... Они не сошлись характерами — люди слишком разных эпох. Гайдн — это вот эпоха классицизма, а Бетховен вот уже «не помещался» в эти условности, «не помещался» в этот «галантный век»... Он был слишком другой, слишком эмоциональный...

И Гайдн говорил Бетховену: «Молодой человек, Вас слишком много. Такое впечатление, что у Вас три головы, три сердца... То есть, много, много всего, и слишком Вы не сдержанны!». И поэтому они расстались... Хотя Бетховен, конечно же, с огромным уважением относился к Гайдну, а Гайдн признавал невероятный талант этого молодого человека...

Но вот если посмотреть сверху на жизнь Бетховена — самое, конечно, главное событие (вот как Вы сказали) — это глухота. И ведь он очень рано начал терять слух. В 30 лет он уже плохо слышал. И вначале он верил, что это просто последствия осложнения от простуды, и доктора вселяли надежду — одно средство, другое... Но постепенно вот, год за годом становилось всё хуже, и в какой-то момент Бетховен осознал, что нет — лучше не будет, а скорее всего, глухота скоро наступит... полнейшая...

И теперь представьте: вы молодой человек, вам 32 года, вы успешны... А Бетховен к тому времени покорил Вену! Он приехал туда первый раз в 17 лет; потом вынужден был вернуться в Бонн, потому что как раз умерла его мать, и он должен был заботиться о своих братьях... А вот в 22 года он опять вернулся в Вену, и уже там остался, и покорил ее — очень легко... Именно, знаете, своей инаковостью — он был ни на кого не похож. Он был такой наглый, молодой...

Играл часто, как даже говорят, не по тем нотам, но так страстно — он ломал рояли вот эти нежные венские и фортепиано своим напором... И венская публика — она была и шокирована, с одной стороны, а с другой стороны — невероятно привлекала вот эта свежесть и инаковость...

Поэтому к 32 годам Бетховен был очень успешен. У него были ученики, у него были заказы, его музыку исполняют, он выступает как пианист, как дирижер... И вот эта глухота, которую он пытается, конечно, скрывать — потому что, ну... его на смех поднимут! Какой это композитор, если он ничего не слышит?

И переломный момент в его жизни — это 1802-й год, «Гейлигенштадтское завещание». Что это такое? Это письмо, которое было найдено после смерти Бетховена в его тумбочке. Это не завещание — это именно письмо, которое он написал своим братьям, но так и не отправил. И на многих страницах (их можно прочитать, кстати, в интернете — оно переведено на русский язык, это письмо Бетховена) он объясняет, что же с ним произошло, что он пережил...

Он пишет: «Еще немного — и я покончил бы с собой. Меня удержало только одно — искусство. Мне казалось немыслимым покинуть свет раньше, чем я исполню всё, к чему я чувствую свое предназначение». То есть, вы понимаете, он даже думал о том, чтобы покончить с собой... Вот эта бездна отчаяния...

Он уезжает из Вены в деревеньку Гейлигенштадт, чтобы побыть в одиночестве, чтобы понять, как жить дальше... И решает жить дальше. Он принимает свою глухоту... Хотя не сразу еще наступает полная глухота — он еще слышал, если ему там... громко крикнуть в ухо... Но вот вернувшись в Вену из Гейлигенштадта... Можно сказать, что это вернулся уже другой Бетховен.

И знаете, что он пишет? Он пишет сочинение, которое сейчас не столь известно (не как «Лунная соната») — это оратория, единственная оратория Бетховена — «Христос на Масличной горе». То есть, это сюжет моления о чаше. Ну и тут параллели — они напрашиваются, да: что вот какую судьбу нам дает Господь, и как ее принять... И Бетховен принимает свою глухоту, хотя ему это очень нелегко дается.

Остались дневники Бетховена... Сейчас мы поставим фрагмент из этой оратории, но я еще хочу зачитать фрагмент из его дневников. «Боже, помоги мне, Ты видишь — я покинут всем человечеством. Боже, мое прибежище, моя скала. О моё Всё! Ты смотришь в глубину моей души и знаешь, как больно мне причинять страдания кому бы то ни было...». Действительно, Бетховен вот — это бездна отчаяния; и он из нее каким-то образом выходит... Поэтому Бетховен дает нам надежду, дает пример вот этой силы человеческого духа...

Ну, и я сейчас предлагаю послушать фрагмент из этой оратории... Потому что, знаете, даже музыканты ее не очень знают — это вот одно из таких произведений Бетховена, которые прекрасны... Но у Бетховена столько музыки, что мы даже не в состоянии всё осознать...

А. Митрофанова

— С удовольствием поставим сейчас — оратория, фрагмент оратории «Христос на Масличной горе», моление о чаше: «Если только можно, Авва Отче, Чашу эту мимо пронеси», — как Пастернак, да, в своем стихотворном цикле Юрия Живаго переложил эти знаменитые слова из Евангелия...

Звучит фрагмент оратории Людвига ван Бетховена «Христос на Масличной горе» (Моление о чаше)

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Напомню, на связи с нами — искусствовед, пианист, лауреат международных конкурсов и потрясающий рассказчик Юлия Казанцева. А говорим мы сегодня, в декабре 2020 года, о человеке, который родился 250 лет назад и изменил музыкальный мир. Зовут его Людвиг ван Бетховен. Только что прозвучала оратория «Иисус на Масличной горе», фрагмент из нее, как Юля уже сказала, довольно малоизвестный, и, судя по всему, редко исполняемый... и вместе с тем, фрагмент выдающийся...

Юлечка, если позволите, мне бы хотелось такой шаг назад сделать... Вот этот эпизод из его детства, когда отец Бетховена пытался сделать из своего сына «второго Моцарта» — он наводит на, как это сказать... понятные мысли — и сейчас уже, наверное, привычные и логичные, но вместе с тем, не теряющие важности — не надо пытаться делать из своих детей кого-то, или воспитывать их как кого-то...

Ю. Казанцева

— О да... (смеются)

А. Митрофанова

— Бетховен стал Бетховеном в итоге! Ни на кого не похожим... Он не стал «вторым Моцартом» — и слава Богу, что это так! Потому что он стал единственным в мире — таких, как он, просто больше нет... Кстати говоря, среди его учеников ведь, если я не ошибаюсь, был и Ференц Лист. Ну, вернее, не напрямую его ученик, а ученик его ученика, но — человек, который стал в итоге чуть ли не послом музыки Бетховена во всём мире, продолжателем какой-то его очень важной традиции... Или я ошибаюсь?

Ю. Казанцева

— Да, Вы абсолютно правы: у Бетховена был ученик Карл Черни, а Карл Черни — ну, его знают многие, кто учился в музыкальной школе, это бесконечное чудо, Черни...; а у Черни учился Лист. То есть, это одна династия — можно говорить, да, о преемственности...

А. Митрофанова

— А сам Бетховен... Когда человек действительно теряет, наверное, самое ценное, что у него есть... У каждого из нас это что-то своё. Ну попробуйте, не знаю там... Если (не дай Бог) фотомодель попадает в автокатастрофу, для нее это — конец ее карьеры, если из этого состояния она выходит, скажем, на инвалидной коляске... Или художник, который теряет зрение... Я понимаю, насколько разновеликие по масштабу эти дороги, но тем не менее...

А композитор теряет слух... Это вот просто, чтобы приблизить к нашим реалиям — это же правда, ну... невероятный кризис, который ставит перед тобой все те самые проклятые вопросы: «А про что тогда моя жизнь — что я в ней буду делать?». И вот эти метания, которые у Бетховена — в общем-то, в оратории они тоже чувствуются — они, наверное, понятны многим из нас, кто так или иначе какой-то внутренний кризис переживает и задаётся вопросом: «А той ли дорогой я иду, и что я буду делать?».

И то, как пронзительно он переживает своё новое состояние и как он обращается к Богу в том фрагменте, который Вы привели — ну, это правда какая-то невероятная высота... Это вот дай Бог каждому в кризис почувствовать настолько рядом Бога в своей жизни... Он религиозным человеком был? Ведь в то время это уже был, что называется, далеко не обязательный «пункт программы»...

Ю. Казанцева

— Он был очень активно ищущим человеком. То есть, например, у нас есть списки книг, которые он читал. Вот этот вопрос... он всю жизнь искал ответы на такие основные вопросы бытия — он читал и Гомера, и Плутарха, и Канта, и Шиллера... У нас есть его дневники, где, например, можно такие слова прочитать... Бетховен пишет: «Мы — смертные, воплощающие бессмертное духовное начало — рождены лишь для страданий и радостей. Едва ли будет неверным сказать, что лучшие из людей обретают радость через страдания»...

И вот Бетховен — он сполна прошел путь этих страданий. И вы знаете, можно сказать, что он обретает радость. Мы это слышим в его музыке... Особенно совершенно фантастический поздний Бетховен... А Бетховен ведь, знаете — он очень разный. У нас есть такой шаблон, что Бетховен — это бунтарь и революционер; вот этот портрет знаменитый, где он лохматый, еще молодой...

А. Митрофанова

— Он, кстати, правда... Юлечка, он же правда был лохматый? (смеются)

Ю. Казанцева

— Он правда был лохматый! Вот эта шевелюра непослушная — это ведь характер его, весь характер его бунтарский... И действительно, в молодые годы он, можно сказать, был революционером, он поддерживал идеи французской революции — это ведь времена его юности... Он горел этими идеями... И если мы слушаем музыку молодого Бетховена — это блестящая музыка, вот где-то и эпатаж, это блеск, это виртуозность... Мы слушаем другой, зрелый период — это тема судьбы, да, вот тот самый борец с судьбой...

Потом мы слушаем позднего Бетховена — а это Бетховен-философ, где уже нет никакой борьбы, где полное приятие своей судьбы и где очень много радости. Вот для меня это невероятно, конечно — вот столько света, столько радости и... умиротворения. Это не просто данность, а это очень сложный и длинный путь, который пройден Бетховеном...

И Вы совершенно правильно говорили... Вот как представить, через что он прошел... Таких нет больше примеров в истории, чтобы композитор потерял слух! Было такое, что композитор ослеп — Бах в последние годы своей жизни ослеп, Гендель... Были слепые композиторы от рождения — но все-таки они слышали, согласитесь... Поэтому Бетховен — он уникален...

А. Митрофанова

— Об уникальности Бетховена. Юлечка, а как принимали его музыку современники и как реагировали? Вот Вы уже сказали, что она обращала на себя внимание своей непохожестью ни на что. Нередко бывает, что художника в такой ситуации не принимают. С Бетховеном вышло иначе: он стал популярен, моден даже, можно сказать — хотя потом оказалось, что это, в общем-то, не мода, а просто какое-то космическое новое явление, и поэтому вполне закономерное, в каком-то смысле...

Ну вот, например, мы знаем Ван Гога: каким бы «прорывным» он ни был и как бы мы сейчас им ни восхищались, но при жизни-то всё было совершенно иначе, и ни одной картины он не продал... Как Бетховену удалось пройти через вот эту границу установленных рамок того, что принято в музыке, и принести другую музыку, которую тоже начинают принимать «на ура»?

Ю. Казанцева

— Вот в этом смысле у Бетховена всё счастливо складывается. Более того, знаете, был момент, когда он хотел из Вены уехать. Там всё хорошо было, в общем-то, но... приглашение в другой город получил — и хотелось, наверное, каких-то перемен... И вот венская аристократия собралась, «скинулась» и предложила Бетховену стипендию — «только не уезжайте, только не уезжайте»... Настолько Вена уже не мыслила жизни без Бетховена, он стал ее достопримечательностью, венцы гордились Бетховеном...

И под конец жизни он стал... Вот знаете, был Гёте — непререкаемый авторитет, и был Бетховен — вот два таких «титана»...

А. Митрофанова

— Кстати, они были знакомы?

Ю. Казанцева

— Они были знакомы, но их знакомство не заладилось, если уж откровенно говорить... (смеются) Они уважали друг друга... Бетховен уважал Гёте как поэта, но личное знакомство их немного разочаровало — причем и того, и другого...

Но вы знаете, что я хочу сказать... Бетховен под конец жизни... Венцы его на руках вот носят — а ему это было абсолютно не нужно, абсолютно... Он уже был немного не там. Вот эта слава... этот успех — он не то, чтобы ему мешал... Он просто его как-то не замечал, он жил настолько замкнуто... Причем его квартира — ну, ведь формально он хорошо зарабатывал, его издавали, его играли — у него была очень скромная квартира, жуткий там был хаос, беспорядок...

То есть, условия его жизни многих шокировали. Говорили: «И вот это — великий Бетховен?! Что же вы, венцы, не обеспечите вашему главному композитору приличные условия проживания?». А вот Бетховену это не нужно было — он, можно сказать, не замечал уже таких мелочей, где он живет, как он живет... И вот это тотальное внутреннее одиночество... Мы посмотрим — у него не было друзей. Да, у него был племянник, который ему много горя принес... Но у него не было близкого друга, он был один...

А. Митрофанова

— У него была музыка... Давайте сейчас вернемся к музыке Бетховена. Юлечка, что послушаем? «Торжественную мессу»?

Ю. Казанцева

— Да, мы послушаем «Торжественную мессу»... Сам Бетховен говорил, что это одно из лучших его произведений. И он ее пишет уже в 20-х годах... В первый раз мессу исполнили в России, в Санкт-Петербурге; а потом уже — в Вене... Потому что у нас многие были поклонники — например, князь Голицын был большим поклонником Бетховена. И вот у нас в первый раз прозвучала эта музыка. Грандиозная месса... И мы послушаем оттуда часть «Sanctus» — то есть, «Свят».

А. Митрофанова

— «Санктус» из «Торжественной мессы» Людвига ван Бетховена прозвучит сейчас на радио «Вера»... И буквально через минуту после этого мы вернемся к нашему разговору. Напомню, что на связи с нами — Юлия Казанцева, пианист, лауреат международных конкурсов, искусствовед и потрясающий рассказчик.

Звучит фрагмент «Торжественной мессы» Людвига ван Бетховена («Sanctus»)

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие слушатели. Я — музыкальный профан Алла Митрофанова — с радостью напоминаю вам, что на связи с нами — Юлия Казанцева, пианист, искусствовед, лауреат международных конкурсов и человек, который знает биографии абсолютно всех композиторов (а если про кого-то она еще не знает — это просто вопрос времени).

Юлечка, еще раз добрый вечер...

Ю. Казанцева

— Добрый вечер!

А. Митрофанова

— Давайте сразу же напомним нашим слушателям и о Ваших вебинарах — ведь не только в наших эфирах можно Вас слышать и знакомиться с теми удивительными историями из жизни композиторов, которые Вы рассказываете... Но и Вас можно слушать напрямую — на сайте Yulia.today есть информация о том, где какие вебинары в ближайшее время пройдут Ваши...

Ю. Казанцева

— Да, каждую субботу обязательно провожу вебинар...

А. Митрофанова

— В ближайшую субботу что это будет?

Ю. Казанцева

— Французская музыка, 19-й век...

А. Митрофанова

— Прекрасно! Ну, наверное, все-таки Людвиг ван Бетховен — он несколько иной, чем французы 19 века, в музыкальном отношении тоже... Хотя, как Вы уже сказали, ведь у Бетховена был период, когда он был увлечен французской революцией...

Ю. Казанцева

— Да, и он восхищался Наполеоном...

А. Митрофанова

— Кто им только не восхищался, Наполеоном, во время французской революции — вся передовая молодежь, собственно говоря, была им увлечена... А наши соотечественники это «увлечение» сохранили вплоть до 1812 года, пожалуй вот, когда стало понятно, что Наполеон — совсем не то, что из себя представляет. В романе «Война и мир», как все мы прекрасно помним, это блестяще описано у Льва Николаевича Толстого на примере Пьера Безухова, который... да, тоже сначала грезил Наполеоном, а потом увидел своими глазами пожар в Москве...

Что касается Бетховена — ведь он тоже разочаровался в Наполеоне. И он даже, по-моему, какую-то симфонию ему сначала посвятил... патетическую — а потом даже ее переименовал...

Ю. Казанцева

— «Третья симфония», «Героическая»... Действительно вначале он ее посвятил Наполеону, но потом уничтожил это посвящение. Он, мне кажется, в каком-то смысле сравнивал себя с Наполеоном — они ведь ровесники; и Наполеон тоже из не знатной семьи, и вот — он становится кумиром тысяч и тысяч людей...

И Бетховен тоже — он сын простого певчего в Бонне... И он становится кумиром музыкального мира. То есть, мне кажется, тут даже какое-то было сравнение... Но действительно, когда Наполеон стал именовать себя императором, и Бетховен увидел, что это тиран ничуть не лучше других — он поменял, да, своё мнение, и уничтожил посвящение...

И когда французы — вот войска Наполеона — заняли Вену (1805-й год, кажется, был), Бетховен... Он был патриотом, и знаете, он в своей «Пятой симфонии», во второй части использует тему «Марсельезы» — то есть, вот его уже бунт против тирании французов...

То есть, Бетховен — он, с одной стороны, вечный композитор; а с другой стороны — он очень чутко реагировал на то, что происходит здесь и сейчас; он очень активно принимал участие даже вот в таких событиях...

А. Митрофанова

— Кстати говоря, ведь Бетховен, когда уже он потерял слух, и с друзьями, насколько я припоминаю, общался отчасти с помощью письма — у него даже какие-то тетради были, куда его друзья записывали ему реплики... И эти тетради были — не знаю, полностью или частично — сожжены, потому что там было предостаточно компрометирующей информации... Бетховен не стеснялся в выражениях, оценивая и власть Священной Римской империи...

Ю. Казанцева

— Да, он вообще не стеснялся...

А. Митрофанова

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее, что там было?

Ю. Казанцева

— Ну во-первых, представьте: разговорные тетради — то есть, у нас возможность есть в натуральном виде вот присутствовать при разговорах Бетховена. Да, мы не видим его реплик, но можно судить и по одной стороне диалога... Да, конечно, много друзья заботливые уничтожали, чтобы не навлечь гнев; ведь 20-е годы в Европе — это время такое непростое... Это время, когда работали трибуналы по революционным беспорядкам... Особенно в Вене было очень всё сложно в этом смысле...

А Бетховен — он ничего не боялся, он всегда говорил то, что думал — причем, как многие глухие люди, он говорил громко, очень громко... (смеются) И ему говорили: «Ты что там... на виселицу хочешь? Нельзя так...». Но ему можно было всё...

И вот иногда контекст, знаете, как важен! «Девятая симфония» (мы ее сейчас тоже будем слушать) — одно из главных произведений Бетховена, итоговое произведение, в каком-то смысле... Сейчас это — гимн Евросоюза, вот последняя часть — «Ода к радости»... В последней части этой симфонии звучит хор, и текст Шиллера «Оды к радости» звучит...

Так вот эта идея — «Обнимитесь, миллионы»... Когда ее Бетховен пишет? В такие «застойные», можно сказать, 20-е годы, когда мировая общественность находилась в каком-то таком подавленном состоянии, когда, наоборот, возникает течение «малого искусства», и это домашнее музицирование... Когда, в общем-то, люди устали от всех этих исторических потрясений, войн, революций, знаете, всё это уже, что называется — «оставьте нас в покое», просто посидеть дома и поиграть какую-то милую музыку, ни на что не притязающую, просто вот тихо-мирно...

И тут — эта грандиозная симфония Бетховена... Это действительно послание всему человечеству. У Бетховена ведь есть произведения очень личные — как его фортепианные сонаты, как его квартеты — когда он просто говорит о том, что у него на душе происходит... Вот поздние его квартеты или сонаты — прямо такое впечатление, что это диалог с Богом, что мы заглядываем во что-то очень личное...

А симфонии, особенно вот «Девятая симфония» — это как такое послание Бетховена всему человечеству...

А. Митрофанова

— Тут, наверное, стоит тоже сделать ремарку... Когда мы говорим о реакции, которая вот в эти самые 20-е годы «застоя», как Вы их называете, в Священной Римской империи, в Вене почему-то происходит... События революционные во Франции показали, как легко может пасть монархия. И в общем-то, не только в Вене испугались, и началась вот эта самая ответная реакция...

Ну в общем-то, и в России кое-что начинает происходить в связи с этим... И очень, как сказать... с одной стороны, мы это негативно оцениваем — вот посмотрите, в каких сложных условиях жили художники: и тайная полиция работает, и цензура, и так далее и так далее...

А с другой стороны, вот если поставить себя на место монарха: а что ему делать, когда через стенку от тебя, вот в соседней стране, обезглавили Людовика XVI и Марию Антуанетту? Попробуй тут не испугаться за происходящее, собственно, уже в твоей «квартире»...

И вы знаете, все-таки показательный момент — как Бетховен, действительно, «не церемонился»... Я не знаю, правда это или нет (или анекдот) — что однажды они якобы с Гёте прогуливались в городском саду и встретились там с императором, который, ну... Это не публичное было его выступление, не официальный визит, а просто император там тоже прогуливался, по-человечески... И Гёте, отойдя на почтительное расстояние, вроде как поклонился императору, а Бетховен прошел мимо, едва не коснувшись шляпы... Это правда, или это все-таки анекдот исторический?

Ю. Казанцева

— Тут сложно сказать — это настолько устоявшийся миф, что искать корни, действительно ли это так... Ну, ведутся раскопки по этому поводу... Но вы знаете, даже если это не так, то это очень похоже на правду — так могло быть с большой долей вероятности. Бетховен — он бы не поклонился, да, он бы пошел напролом...

А. Митрофанова

— Пошел напролом... Вот как он играл напролом, так он и пошел напролом... По поводу манеры его игры: Юлечка, я могу ошибаться (опять же), но мне попадалась в глаза такая информация, что Бетховена считают едва ли не родоначальником фортепианного стиля игры...

Ю. Казанцева

— Конечно...

А. Митрофанова

— Ну, мы понимаем, рубеж 18-19 веков — это когда клавесин господствует еще пока, да — опять же, поправьте меня, если я ошибаюсь... Манера игры на клавесине — она принципиально иная, чем на фортепиано...

Вот эти гаммы сумасшедшие, и использование педалей, которые сейчас для нас уже в порядке вещей, когда мы сидим на концерте, или если музыкант сам исполняет, да — он, в общем-то, и педалями смело пользуется, и так далее... До Бетховена особо этим никто не занимался?

Ю. Казанцева

— Да, это было время, когда рождается вот новое «пиано-форте», «фортепиано» потом его называют — и Моцарт уже пробовал первые инструменты и их одобрял. Но именно при Бетховене все-таки идет уже бурное развитие, и фортепиано уже полностью вытесняет клавесины... И Бетховен был вечно недоволен вот этими новыми инструментами, ему всё равно было мало — мало звука, мало мощи и вот всего мало, что называется...

И можно сейчас послушать исполнение Бетховена на аутентичных фортепиано — действительно слышна разница. То есть, это почти современный, но немного другой тембр, вот что-то другое... Очень интересно, на самом деле, сравнивать. И Бетховен, он почему, как я говорила, ломал эти нежные инструменты — они были действительно в то время нежные. Это еще не современные Steinway 4-метровые...

Но что-то мне подсказывает, что если бы Бетховена посадили даже за современный инструмент, ему бы всё равно было мало — вот у него просто характер был такой всё равно... (смеются) И да, действительно он — родоначальник новой фортепианной школы, потому что, конечно, меняется и фактура, меняется и манера исполнения... То, что потом развивает Ференц Лист — это всё берёт начало у Бетховена...

А. Митрофанова

— Композитор, которому «и целого мира мало»... Давайте сейчас послушаем еще фрагмент из его произведений... Что, «Девятую симфонию»? Раз мы о ней говорили с Вами...

Ю. Казанцева

— Да, это будет «Девятая симфония», но не финал (который, в общем-то, я думаю, на слуху), а я хочу поставить медленную часть... И тут — аллюзия на церковную музыку. Это Бетховен делает сознательно: вот эта как бы аллюзия на церковный хорал для его поздних сочинений (да и не только поздних) — это одно из его любимых состояний в музыке, такое молитвенное созерцание...

Звучит фрагмент из «Девятой симфонии» Людвига ван Бетховена

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Третья часть из «Девятой симфонии» Бетховена прозвучала сейчас у нас в эфире. И напомню, что говорим мы об этом удивительном человеке с Юлией Казанцевой — пианистом, искусствоведом, лауреатом международных конкурсов...

Юлечка, Вы так упомянули об укладе жизни Бетховена, о его быте... А если позволите, еще хочется, чтобы Вы добавили несколько красок. Вот как волосы его мы все знаем по школьным портретам — они такие всклокоченные все в разные стороны... И рядом с портретами, скажем, Иоганна Себастьяна Баха, у которого всегда парик строгий такой, ну или Моцарта, у которого вот эта косичка, хвостик — он выглядит, конечно, инопланетянином...

Но ведь бардак был у него в доме тоже? Вы уже обмолвились об этом...

Ю. Казанцева

— Абсолютный...

А. Митрофанова

— Почему так? Вроде бы немец по натуре... Или совсем не немец?

Ю. Казанцева

— Ну, если говорить о корнях — да, вообще, фламандские корни...

А. Митрофанова

— Ну, это многое объясняет... Я очень люблю Фландрию и фламандцев, и вот эту часть Бельгии... Но тем не менее, это закваска совсем другая, это правда...

Ю. Казанцева

— Знаете, в детском возрасте, кстати, была одна попытка отправиться на гастроли — как раз на историческую родину, в Голландию... Но провалились концерты маленького Бетховена, и он как-то затаил, что ли, обиду на свою историческую родину... И была, конечно, возможность туда потом приезжать, но он уже просто не хотел — и не хотел, и он считал себя абсолютным венцем, он любил Вену...

А вот что касается беспорядка... Вы знаете, есть «люди хаоса» — вот видимо, Бетховен был «человеком хаоса», и из этого хаоса он и творил... То есть, действительно Гайдн — это порядок, причем и в жизни, и в музыке; а вот Бетховен — хаос...

А. Митрофанова

— Так слушайте, получается, что он из хаоса фактически, как «демиург», творит космос...

Ю. Казанцева

— Именно так...

А. Митрофанова

— То есть, пытается своей музыкой его каким-то образом осознать и... если не упорядочить, то хотя бы каким-то образом гармонизировать?

Ю. Казанцева

— Именно так. Ведь сколько хаоса в музыке Бетховена! Именно вот, знаете, в каком-то библейском смысле, как до сотворения мира, у него такие картины есть мощные... А сколько страстей в его музыке! То есть, какой тут порядок! Почему Гайдна-то и пугал молодой Бетховен — потому что эти страсти не сдерживаются, вот те страсти, которые сметают всё на своем пути...

И на самом деле, в жизни молодого Бетховена страстей было предостаточно, то есть, даже любовных страстей — постоянные любовные страдания...

А. Митрофанова

— Страдания в одностороннем порядке, как я понимаю? В общем-то, он же так и не женился, и наследников прямых у него тоже нет... Или чего-то мы о нём не знаем?

Ю. Казанцева

— К сожалению... Он хотел создать семью — он писал об этом брату, что вот он хочет создать семью... И он активно занимался поисками своей жены... Но вы знаете, он всё время влюблялся не в тех, в кого нужно. Он ведь занимался в основном с аристократками, его ученицы — ну, там, графини... И они Бетховена любили... Но в каком-то смысле он был... да, звезда; но всё равно он не воспринимался как ровня. Да, скандальная звезда, очень хорошо брать уроки, пригласить погостить...

Но, конечно же, серьезно как кандидата в мужья его не рассматривали. И это настолько уязвляло самолюбие Бетховена... Знаете, в него влюблялись девушки его круга — дочки музыкантов... Но он вот на них внимания не обращал. Его всегда притягивала вот эта недоступность... И поэтому неудивительно, что всегда это заканчивалось разбитым сердцем...

Та самая «Лунная соната», которую мы уже упоминали — это одна из довольно многих историй. Но она очень показательна, потому что 17-летняя графиня Джульетта Гвиччарди вот потом выходит замуж за ровню... И вот это уязвляет Бетховена. Не только то, что она его бросила, а вот что предпочла...

А. Митрофанова

— Ну, эта «ровня» (насколько я помню, опять же) слыл композитором... Я даже не помню сейчас его фамилию...

Ю. Казанцева

— Да, да, он вроде как писал тоже музыку какую-то... Но вот Бетховен не мог смириться с этим — что да, его принимают в лучших домах, его вроде как любят... Но всё равно он вот другой; его до конца никогда не примут...

А. Митрофанова

— Ну что же, очень жаль, что так и не сложилось его семейное счастье... Но вместе с тем, помимо вот этой самой графини, были ведь и другие попытки, и довольно талантливые пианистки, современницы Бетховена, были и среди его учениц, и среди его просто почитательниц... И одна из них — Юлечка, вот напомните, пожалуйста, как ее звали (Бетховен, по-моему, даже посвятил ей письмо) — была она фактически, ну, что ли главной такой любовью или музой его жизни...

Ю. Казанцева

— Ой, Вы знаете, Алла, тут очень интересная история. Действительно, есть письмо, которое вошло в историю как письмо «Бессмертной возлюбленной». По этому поводу масса всего написана, и фильмы, кстати, сняты — это самая большая интрига музыкального мира...

Потому что после смерти Бетховена нашли не только «Гейлигенштадтское завещание», но и вот это любовное послание. На многих страницах такой любовный поток просто... Можно тоже почитать в интернете — на русском языке это всё есть. Но каждый год можно встретить сенсацию: «Мы знаем, кто эта «бессмертная возлюбленная»... И разные кандидатки, да, действительно, каждый год... А потом — нет, что-то не сходится: даты, еще что-то...

Ну, знаете, это вечная загадка. Можно смириться уже, что никогда мы не узнаем, кто же эта главная муза... Вот эта интрига, которую Бетховен для нас создаёт — в его духе, конечно... Но мы никогда не узнаем. Любовь в его жизни была, ее было много, и каждый раз заканчивалось разбитым сердцем...

Но знаете, как художник он, действительно, говорит, что радость — через страдания... Страдания — они необходимы человеческой душе...

А. Митрофанова

— Юлечка, а может быть, он выдумал эту свою возлюбленную? Если уж так вот не складывается с реальными людьми, ну почему бы не написать письмо, ну... как вот воображаемому другу, точно так же вот — воображаемой девушке, которая была бы ему идеальной спутницей... Такая версия существует, нет?

Ю. Казанцева

— Кто знает, кто знает... Вы знаете, с трудом верится — слишком уж оно пылкое, это послание. Я думаю, что была все-таки какая-то девушка. Ну, или мне хочется так верить...

А. Митрофанова

— Доротея Эртман — вот нашла я сейчас, как ее зовут...

Ю. Казанцева

— Одна из... одна из многочисленных кандидаток...

А. Митрофанова

— Тоже одна из... Ну что же, хотя, судя по портрету (опять же, в сети можно посмотреть на нее) — и красива, и талантлива как пианистка... Как жаль, что у Бетховена... Хотя с другой стороны, откуда мы знаем! Ведь Господь тоже Своими путями ведет каждого человека, а художника в особенности — у него же особенное предназначение...

И как знать — написал бы Бетховен всё то, что нас сейчас так питает, вдохновляет, если бы оказался счастлив в семейной жизни? Как принято говорить, история не терпит сослагательного наклонения... Удивительный момент...

Ю. Казанцева

— Вот мне тоже так кажется — да, я согласна, что может быть, и не было бы, если бы у него было счастье такое семейное...

А. Митрофанова

— У нас, к сожалению, уже не так много времени остаётся до конца программы... Вы знаете, что меня поразило совершенно — когда Бетховен уходит из жизни, тысячи людей приходят его провожать, и среди этих людей — ну, самые разные представители разных политических, что называется...

Ю. Казанцева

— Да, вся Вена, вся Вена вышла на улицу...

А. Митрофанова

— Да, разные совершенно течения интеллектуальные, политические, и разные сословия — то есть, Бетховен стал каким-то национальным достоянием, получается...

Ю. Казанцева

— Вот он тогда говорил: «Обнимитесь, миллионы» — вот в каком-то смысле это и произошло... Он объединил людей. Кстати, одним из многих был Шуберт, который провожал Бетховена в последний путь — вот еще два гения, которые не встретились, живя в одном городе, представляете...

А. Митрофанова

— Сложно себе представить, как это возможно... Ну может быть, это связано с такой «асоциальностью» Бетховена — отчасти?

Ю. Казанцева

— Да, Шуберт был очень скромный и стеснялся «побеспокоить великого Бетховена»... А Бетховен — он не очень любил знакомиться, скажем так...

А. Митрофанова

— Ему хорошо было наедине с музыкой... Ну вот в последние годы жизни (когда он пользуется уже даже какими-то трубками, по-моему) — да, когда он пишет музыку, и она звучит у него внутри, и он в ноты переносит вот этот весь хаос, из которого он космос сотворяет в своей голове... А с людьми он общается через какие-то слуховые аппараты того времени... Как это выглядело?

Ю. Казанцева

— Ну, их было множество... Знаете, можно тоже просто посмотреть картинки, да... Они мало помогали — то есть, он пробовал разное, но в общем-то, это уже всё было бессмысленно. Когда полная глухота — то это уже трубки, не трубки — не помогало... Это была полная изоляция.

А. Митрофанова

— Как жаль, конечно... И тем не менее, концерт, которым он дирижирует, есть (опять же, может быть, это какая-то легенда, а может быть, и нет), которым он дирижирует, и зал аплодирует ему стоя, продолжительные овации — и он этого не слышит... И кто-то из солистов подходит к нему, берет его за руку и разворачивает его к залу — чтобы он увидел хотя бы глазами и ощутил, что там происходит, какое ликование и как его приветствуют... Было такое, нет? Или это придумка?

Ю. Казанцева

— Да, я думаю, что это было, потому что это во многих воспоминаниях указано, этот момент... Вот что, вы знаете, мы будем на прощание слушать — я долго выбирала, и выбрала моё самое-самое у него любимое произведение: это «Четвертый концерт»... Он его пишет (начинает писать) в 1804 году — то есть, всего два года спустя после точки отчаяния, да, вот этой точки отсчета — «Гейлигенштадтского завещания», когда он думает, что, может быть, и жить незачем...

И в этом концерте я его играла... И знаете, вот честно — я его не могу слушать без каких-то внутренних слез радости... Вот там столько чистой радости, какого-то... Ну, знаете, тут все слова уже бессильны... Но вот это Бетховен — когда слов не хватает... И кажется, это очень важный показатель вот уровня гениальности — когда очень хочется что-то сказать и выразить свой восторг, но все слова тут бессильны...

А. Митрофанова

— 250 лет со дня рождения Бетховена 16 декабря исполнилось... Юлия Казанцева рассказала нам сейчас о нем как о человеке своей эпохи, или даже человеке, который сам по себе — эпоха... Юлечка, для тех, кто хочет узнать более подробно о Бетховене, есть Ваши вебинары — да и о других композиторах тоже, и о целых музыкальных течениях и направлениях, ликбез настоящий музыкальный — по субботам Вы проводите Ваши вебинары... Еще раз, где информацию искать и как к Вам туда попасть?

Ю. Казанцева

— Мой сайт — Yulia.today, и во всех соцсетях, инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) — я всегда там... И о Бетховене у меня есть отдельный вебинар — он совершенно бесплатный, потому что 250 лет... Просто пишите — и я вам с удовольствием вышлю запись.

А. Митрофанова

— «Четвертый концерт» Людвига ван Бетховена послушаем сейчас, под занавес нашего разговора... И да, удивительная, конечно, планета — этот человек... Какое счастье, что он есть в нашей жизни! Юлия Казанцева — лауреат международных конкурсов, пианист, искусствовед — была сегодня с нами и рассказывала о Бетховене... Я — Алла Митрофанова... Прощаемся с вами... И слушаем великую музыку!

Звучит фрагмент «Четвертого фортепианного концерта» Людвига ван Бетховена.