«Клайв Льюис». Светлый вечер с о. Антонием Борисовым (23.11.2018)

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега — Алла Митрофанова —

А. Митрофанова

— Константин Мацан —

К. Мацан

— И сегодня у нас в гостях священник Антоний Борисов — доцент кафедры церковной истории Московской духовной академии. Здравствуйте, отец Антоний.

Свящ. Антоний Борисов

— Здравствуйте.

К. Мацан

— Вчера, 22 ноября, дата — 55 лет со дня кончины английского писателя и апологета Клайва Стейплза Льюиса, известного нам всем по «Хроникам Нарнии», по «Письмам Баламута», по богословским апологетическим трудам, таким как «Просто христианство», и по многому чему еще. И вот об этом мы сегодня поговорим, этому замечательному мыслителю посвятим эфир, подумаем о том, что сегодня для нас актуально и важно в том, что полвека назад писал и говорил Льюис. Ну, начнем вот с чего: кажется, в 95-м году вышла статья очень знаменитого современного авторитетного православного богослова — англичанина митрополита Каллиста (Уэра), под названием «Можно ли считать Льюиса „анонимным православным“?» — в переводе вот такой заголовок был у этой статьи. И митрополит Каллист отвечает что да, конечно. При этом свой, скажем так, анализ, он основывает не на, скажем так, богословских или околобогословских трудах Льюиса, а на его литературе, то есть на прозе, на художественной прозе. Отец Антоний, вы бы согласились с таким утверждением?

Свящ. Антоний Борисов

— Я бы согласился, потому что Клайва Льюиса, я, как просто читатель, очень люблю. Его книги, действительно, для моей частной жизни имеют большое значение. Я в свое время, когда был студентом Московской духовной семинарии, сидя на вахте, перечитал, наверное, всё, что на русском языке тогда Льюиса издавалось. И действительно, Льюис и его произведения во многом сформировали то религиозное ведение, которым я, наверное, сегодня обладаю. Когда я читал и «Хроники Нарнии», и «Пока мы лиц не обрели», и «Космическую трилогию», мне казалось, что эти строки пишет человек, который в своих взглядах не сильно отличается от моих, будем надеяться, православных убеждений. И когда я уже более подробно стал изучать биографию Клайва Льюиса и узнал, что он вот так всю взрослую жизнь хранил верность Англиканской Церкви и так в Православие и не пришел, хотя с православными очень плотно всегда общался. В частности, его близкими друзьями были Николай и Милица Зёрновы — эмигранты, жившие в Оксфорде и создавшие там Дом святых Григория и Макрины, где жили и живут православные студенты Оксфорда; и Льюис там часто бывал, и совместные мероприятия они проводили. Но вот в Православие он так и не пришёл, несмотря на это плотное общение с православной, именно русской средой. Поэтому, я думаю, что владыка Каллист (Уэр) не сильно ошибается, когда говорит, что Льюис был православным, но анонимным; ну, в том смысле, что убеждения его были действительно близки к Православию, просто не всегда он их афишировал.

А. Митрофанова

— Вспоминаю один эпизод: здесь, в этой студии, на вашем месте сидел один из гостей нашего «Светлого вечера» и говорил о том, что, знаете, если бы мне в детстве в школе дали почитать «Хроники Нарнии», наверное, я вырос бы другим человеком. Он встретился с этой книгой, но уже значительно позже, когда он стал взрослым, сформировавшимся. И вот это ощущение радости, которое испытываешь, когда открываешь... я не знаю, в разных, наверное, изданиях есть «Хроники Нарнии», но вот даже с первых строк, как проваливаешься в этот мир и какое захватывает волшебное чувство от соприкосновения с этим — не спутаешь ни с чем. И действительно, я с ним абсолютно согласна. Дети, которые имеют возможность, когда им там 10 лет, с этим миром соприкоснуться, мне кажется, это уже на всю жизнь остается и формирует нас во многом, конечно же...

Свящ. Антоний Борисов

— Да, простите, Алла, но только при условии, что у этих детей уже есть некоторая религиозная подготовка, что они уже представляют себе, что такое Евангелие и представляют, в чём же заключается ценность жизни и подвига Христа. Потому что Льюис-то писал именно вот для таких детей: для детей, измученных Законом Божьим в воскресных школах; детей, которые воспринимают Церковь именно сквозь призму строгого закона учителя, который им за то, что они знают или не знают, кто такие филистимляне и мадианитяне, ставит либо «пять» либо «два». И вот дети, уставшие от Закона Божьего вот в таком преломлении и за всеми этими историческими деталями, потерявшие вот это радостное ощущение — Кто же такой Бог, Кто такой Христос и почему так здорово быть христианином, почему человек испытывает радость от того, что он христианин, — вот дети, все это утратившие, когда к ним в руки попадали книги Льюиса — «Хроники Нарнии» — и они считывали вот этот подтекст, который спрятан за сказочным повествованием; и они вдруг открывают для себя: оказывается, вот оно что значит быть христианином и вот, оказывается, в чем суть Евангельской истории.

А. Митрофанова

— Удивительно, потому что ведь Льюис сам имел подобный опыт; у него же мама умерла, и его отец отправил в школу, в какой-то колледж для мальчиков, где, я так понимаю, Закон Божий преподавали именно так, как вы сейчас сказали. Когда люди знают кто такие филистимляне и, по сути, не знают Кто такой Христос.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, соглашусь с вами, детство Льюиса действительно было трагическим; первая потеря, которую он очень сильно переживал — это смерть любимой собаки Джекси. Собственно, почему друзья Льюиса звали Джеком — он этот псевдоним взял в память о погибшем питомце. Потом потеря мамы, потом вот этот непростой опыт жизни в пансионе. Собственно, оттуда он вышел абсолютно неверующим человеком. Льюис в своей духовной автобиографии «Настигнут радостью» пишет, что когда он поступал в колледж, то он поступал туда, будучи человеком, который был, как сам Льюис пишет, «совершенно бессовестным, имевшим представления о христианской нравственности довольно отдалённые», и единственные отблески благородства, которые в нём были, касались только, наверное, темы денег. Никогда ничем нечестным в отношении денег Льюис не занимался, и даже в юности, несмотря на отсутствие каких-то христианских убеждений, в этом его упрекнуть нельзя было ни в коем случае; в нечестности и неправдивости его тоже упрекнуть было нельзя. Все остальные пороки, свойственные вот таким отвязным молодым людям, видимо, были ему присущи.

А. Митрофанова

— Мне кажется, он к себе слишком строг, как любой нормальный христианин он с себя спускает три шкуры, потому что ведь эпизод, который, мне кажется, его по-человечески очень хорошо характеризует: он же из тех, кто прошел Первую мировую войну — это колоссальный опыт. И, по-моему, он даже сам писал, что вот эта фраза, что «в окопах атеистов не бывает», на самом деле она не работает там, что они бывают. Он стал таким атеистом, еще более убежденным, на войне, когда увидел вот всю эту мерзость. Первая мировая — это первая война, в которой применялось оружие массового поражения, когда человеческая жизнь, как спичка, просто вот так ее можно сломать и всё. И это уже не штыковые атаки, когда люди друг друга видят в лицо и понимают, кто их противник, нет. Вот просто газ пустили и всё, или бомба взорвалась — это всё ужасно. И он-то как раз испытывал по отношению к Господу Богу, как он сам писал, я не ручаюсь сейчас за дословное цитирование: «Злость за Его отсутствие». И вместе с тем, там, на войне, он встретился со своим другом, который погиб и за которого Льюис вернулся в его семью, то есть у них было такое соглашение: если кто-то из нас погибнет, то второй берёт на себя заботу о двух семьях.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, Льюис действительно заботился о матери и сестре своего друга: 9 лет жил с ними под одной крышей, заботился об их пропитании.

А. Митрофанова

— Вообще-то, это подвиг.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, действительно, но это не единичный подвиг в жизни Льюиса. Второй, не менее значимый подвиг, это тот брак, в который он вступил с Джой Дэвидмен, американкой еврейского происхождения, которая, пообщавшись с Льюисом, полюбив его, приняла крещение, стала англиканкой; их брак состоялся, несмотря на то, что Джой была смертельно больна. У неё был рак последней стадии, по-моему, саркома. Несмотря на это, их брак состоялся, и та радость, которую они обрели в этом союзе, позволила продлить дни жизни Джой Дэвидмен. Они совершили путешествие в Грецию, бывали там в православных храмах, и вот после этой поездки, уже через какое-то недолгое время, Джой Дэвидмен скончалась, Льюис ее похоронил.

К. Мацан

— Льюис вспоминал, по-моему, где-то, что еще в юности, когда он заводил новые знакомства, он понял, что два самых ужасных человеческих порока, во-первых — быть католиком, во-вторых — быть филологом. Его лучший друг, знаменитый Джон Толкин, оказался католиком и филологом, который в итоге, как свидетельствуют биографы, обратно к христианской вере его и привел в одной из бесед в пабе.

А. Митрофанова

— Вот это, кстати, очень интересный эпизод, потому что об этой беседе часто говорят биографы Льюиса, и он сам об этом писал. Там какая-то загадочная история, отец Антоний, может быть, вы нам свет прольете? Там буквально следующее: что была некая поездка в зоопарк... сейчас, может быть, даже цитату эту найду. Да, вот, пожалуйста — «Настигнут радостью»: «Когда мы (Уорни и Джек то есть) отправились на мотоцикле в зоопарк в Уипснэйд, я не верил, что Иисус Христос есть Сын Божий, но когда мы пришли в зоопарк, я верил». А как это объяснить?

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, там, на самом деле, история более долгая. Это обращение не было для Льюиса спонтанным. Дело в том, что он к этому обращению был подготовлен чтением трудов Гилберта Кита Честертона, в частности «Вечного человека». Ещё одного католика, хотя католиков Льюис не любил и, кстати, Толкин очень расстраивался, что Льюис к Христианству вернулся, но католиком не стал, что вернулся он в Англиканство. Льюис был, как мне кажется, уже подготовлен к встрече со Христом, и вот в своей автобиографии духовной он пишет, что уже летом 1929 года он признал, что всё-таки Бог есть. Он пишет: «Я вставал на колени и молился, но это было просто ощущение, что Бог есть», — ощущение Божества, пока не связанное с христианской традицией. А вот, собственно, вера в христианского Бога пришла к Льюису, и это действительно детально зафиксировано, 19 сентября 1931 года, во время... да, там было посещение зоопарка, а потом была ночная прогулка по Оксфорду, причём в ней участвовал и Толкин и Хьюго Дайсон — ещё один друг Льюиса. В итоге Льюис, Дайсон и Толкин стали обсуждать: а что такое миф? Вот филологи, они стали рассуждать, а что же такое миф...

К. Мацан
— Там есть ещё вообще античник-философ, по первому такому образованию, которое ещё начал получать, то есть в институте...

Свящ. Антоний Борисов
— Вот, и Толкин с Дайсоном растолковали Льюису, что миф — это не обязательно сказка, не обязательно выдумка, что миф может быть видением человека.

А. Митрофанова

— Системой смыслов.

Свящ. Антоний Борисов

— Системой смыслов, да. Толкин в какой-то момент друзей покинул; Льюис с Дайсоном продолжали ходить гулять. И Льюис, после окончания этой прогулки, вернулся в свою квартиру в колледж святой Магдалины, и в этот момент понял, что он уверовал в Иисуса Христа.

К. Мацан

— Священник Антоний Борисов, доцент кафедры церковной истории Московской духовной академии, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер», и мы говорим о Клайве Стейплзе Льюисе — писателе, апологете. Ну, вот мы так к его биографии прикасаемся, она, конечно, очень красноречива и о многом говорит. Но, знаете, о чём хотел спросить: мне в свое время довелось от журнала «Фома» делать интервью с приемным сыном Льюиса, одним из тех двух, если не ошибаюсь, сыновей его супруги Джой, которым он посвятил книгу из цикла «Хроники Нарнии» — «Конь и его мальчик». Этот приемный сын — Дуглас Грешам, был консультантом на всех фильмах,

которые тогда снимали по «Хроникам Нарнии», и он называл его в интервью Джеком — так, как его называли родные и близкие. И он сказал такую политкорректную фразу, что Льюис себя никогда ни к какой деноминации не причислял, он был таким вообще христианином, вот в целом. Хотя, понятно, что в текстах Льюис о себе как об англиканине пишет. Я тогда подумал, что в этом какая-то, может быть, такая широта большая Льюиса; не случайно он назвал свою книгу, серию бесед «Просто христианство». К этому термину «просто христианство» огромное количество вопросов, в том числе в православной среде. Как к этому относиться? Значит ли это, что Льюис предлагает все конфессии убрать и верит во что-то такое общее и единое? Отец Антоний, всё-таки, что такое для Льюиса это «просто христианство»?

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, тут, мне кажется, нужно две вещи для себя определить: первая — это, собственно, конфессиональная принадлежность Льюиса; он действительно о себе пишет, что «я недостаточно высокоцерковный, но и не низкоцерковный». Что он имеет в виду? Он имеет ввиду следующее: Англиканская Церковь — это такое очень своеобразное явление: с одной стороны, Церковь в Англии одна, но внутри нее три течения. Есть англикане — консерваторы, тяготеющие к католицизму в каких-то вещах, они называют себя «Высокой Церковью»; есть и англикане, которые тяготеют к протестантам, довольно радикального толка, они себя называют «Низкой Церковью». А есть те, которые находятся между, и они себя стали в какой-то момент называть «Широкой Церковью» — широкой в смысле от широты убеждений. Вот Льюис, как мне кажется, представитель именно вот этого течения — «Широкая Церковь». С одной стороны, он, может быть, в плане богословия действительно разделял убеждения высокоцерковников, но ему не нравилась вот эта вот аристократическая чопорность, свойственная как раз многим представителям «Высокой Церкви». А в «Низкой Церкви» он себя чувствовал не очень уютно именно в силу того, что там тоже какие-то были условности, связанные с тем, что низкоцерковники часто были воинствующими: говорили, что надо выбросить то, упразднить это и забыть про третье... Льюис, когда создавал свою книгу, вернее, вел беседы на BBC, а потом создавал на их основе книгу «Просто христианство», он поступил очень интересным образом. Когда рукопись была готова, он отправил эту рукопись служителям разных церквей: католическому священнику, англиканским священникам разных направлений, отправил служителю в Методистскую Церковь и, по-моему, кому-то ещё. После того, как он получил положительные отзывы со всех сторон, он понял, что вот, наверное, это текст, который вполне может удовлетворить христианина-читателя самых разных убеждений. Он в этом тексте старается говорить не о том, что нас разделяет, а как раз, наверное, о том, что нас объединяет, вернее о том, Кто нас объединяет — то есть говорить о Христе. Причём говорить таким образом, чтобы этот разговор действительно был объединяющим, а не разъединяющим. Ведь часто, действительно, когда мы ведем диалог с христианами разных конфессий, но так или иначе мы находим вот тот самый момент, где мы не сходимся и почему-то именно на этом моменте концентрируемся. Я сейчас говорю не про какие-то там экуменические движения, экуменические встречи — нет. Просто вот о том общении, которое, может быть, для нас в России не очень привычно. Вот если в Англию приехать и, например, приехать в Оксфорд, в котором большую часть своей жизни Льюис прожил, то, идя по улице Оксфорда, ты можешь встретить и католического служителя и англиканского служителя, служителя Методистской Церкви и даже православного священника. Можно в очереди в книжном магазине стоять с православным епископом и: «О, ужас, его никто не пропускает вперед!»

А. Митрофанова

— А он и не требует. (Смеется.)

Свящ. Антоний Борисов

— Да, он и не требует. Вот идешь и смотришь — а он уже вышел из магазина, сел на велосипед и едет на велосипеде по улицам Оксфорда. И вот это многообразие христианских церквей, которые есть в Англии, оно, видимо, и привело Льюиса к тому, чтобы и написать этот текст, который был бы просто о Христианстве — о том, что, всё-таки, нас объединяет, а не разъединяет.

А. Митрофанова

— Это не значит, что он призывал людей всех собраться вместе, вместе молиться, чтобы слушались службы, какие-то таинства были совместные, а именно о том, что у нас действительно есть что-то очень важное общее, из-за чего мы друг другу гораздо ближе, чем порой думаем.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, согласен.

К. Мацан

— Недавно вышла книга — перевод биографии жизни Льюиса, которую написал тоже такой очень знаменитый, авторитетный, современный англиканский богослов — Алистер Макграт. И он как раз там этот вопрос рассматривает в очень таком интересном ключе. Он говорит: посмотрите-ка, Льюис не предлагает как раз-таки все деноминации как бы отменить и признать неважными, он приводит образ: вот есть зал, в зале хорошо, просторно, красиво. Из этого зала ведут разные комнаты, и вы не можете человека держать в зале. Если вы хотите напоить его чаем и обнять, и с ним по душам поговорить — вы должны его куда-то завести, в какую-то комнату. Это зал — это «Просто христианство», а комнаты — это те самые деноминации. То есть для Льюиса это «Просто христианство» не отменяет деноминации, а, наоборот, их утверждает. То есть это то некое ядро глубинное Христианства, которое не может иначе выразиться, кроме как конкретно в Православии, Католицизме, Англиканстве и так далее. Это взгляд Льюиса, как об этом пишут в этой книге, и мне кажется, это очень точно, что все эти вещи — они предполагаются, они требуют себя, чтобы выразить ядро Христианства.

А. Митрофанова

— Вместе с тем, я вспоминаю свою любимейшую книгу Льюиса — «Расторжение брака» и понимаю, что когда я ее читаю, у меня ощущение, что это какой-то конспект из святоотеческого православного богословия. Я не знаю, может быть, я не понимаю, что думаете, отец Антоний?

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, действительно, в «Расторжении брака», в этой притче о том, как между собой рай и ад соотносятся, Льюис действительно очень близок именно к православному восприятию рая и ада. Почему так? — потому что Льюис, например, в отличие от Толкина, у которого тоже есть притча на эту тему («Лист работы Ниггля»), Льюис, например, никак не говорит о чистилище, — о промежуточном состоянии между землей и раем, в который верят католики. И, кстати, веру в чистилище разделял и Льюис но, тем не менее, в этой притче он от образа чистилища отказывается. Он говорит о том, что вот есть два состояния, именно два состояния, не два места, а два состояния: рай и ад — хотя представлены они именно как два места. Для тех, кто не читал, в чём сюжетная канва этой притчи: она заключается в том, что существует ад, и обитатели ада пребывают в такой очень серой, скучной реальности...

А. Митрофанова

— В унынии

Свящ. Антоний Борисов

— В унынии, да, действительно. И периодически из ада, из этого очень скучного, серого, унылого мегаполиса — как описывает его Льюис — отправляется экскурсионный автобус в рай. В рай можно действительно съездить на экскурсию и даже, при желании, остаться. Но вот незадача: почему-то абсолютное большинство экскурсантов в раю, хотя там и очень красиво и очень здорово, оставаться не хотят. Я не буду сейчас раскрывать все тонкости сюжета... Вот Льюис описывает разные причины, почему люди так или иначе отказываются в раю остаться. Но мне больше всего нравится одна из упомянутых причин, так уж и быть, я о ней скажу: один из экскурсантов — это теолог-богослов, который живёт в аду. Вот он попадает в рай, и всё ему там, с одной стороны, нравится, но, с другой стороны, не совпадает с его собственными богословскими убеждениями. Он начинает сравнивать рай с теми выкладками богословскими, которые создавались на протяжении поколений: «Вот он же писал об этом, а почему у вас вот этого нет? Вот этот богослов авторитет, он об этом упоминал, так почему у вас вот этого нет?» Там он встречает своего знакомого в раю, который предлагает ему остаться, и на этот призыв обитатель ада говорит: «Ты знаешь, у нас там богословский клуб, и у нас завтра очередное заседание. Мы обсуждаем важную богословскую проблему, я никак не могу здесь остаться, потому что я должен вернуться к своим коллегам, этого заседания я пропустить ну никак не могу». Льюис подмечает очень важную особенность восприятия рая и ада, которое свойственно именно Православной Церкви. Святой Николай Кавасила, в свое время описывая, что же такое ад и почему те, кто там пребывает, не могут быть рядом с Богом, привел такой образ: что двери ада действительно закрыты, они заперты, но заперты они изнутри. Потому что те люди, которые там находятся, они прожили свою жизнь таким образом, что Бога в этой жизни не осталось и присутствие Бога для них является не счастьем, а мучением. Поэтому ад — это то, что на самом деле, видимо, создается свободной волей человека. И это Льюис очень тонко подмечает вот в этой самой притче, что ад на самом деле это не тюрьма, где Бог неугодные ему души запер, там оставил мучиться, а ад — это та тюрьма, которую мы, видимо, создаем сами.

А. Митрофанова

— По сути это даже в каком-то смысле проявление милосердия. Есть вот эта аналогия с концертным залом, да, представьте себе, что лучшие музыканты со всего мира исполняют какую-то космическую, фантастическую музыку в каком-нибудь зале консерватории; и там сидят люди, которые тонкие ценители этой музыки, они подмечают разные аспекты, и вот им это доставляет невероятную радость и счастье. И там же в этом зале сидят люди, которые терпеть не могут классическую музыку, им это невыносимо и им в этот момент лучше находиться где угодно, но только не здесь. Для таких людей из милосердия создаётся, ну, какое-то другое место...

К. Мацан

— Вот искусство апологета Льюиса написать так, чтобы мы сегодня обсуждали не просто его текст, не просто его биографию, а себя самих на основе того, что прочитали в его книгах. Мы к этому вернемся после небольшой паузы. Напомню, что сегодня у нас в гостях священник Антоний Борисов — доцент кафедры церковной истории Московской духовной академии. В студии моя коллега Алла Митрофанова и я — Константин Мацан, не переключайтесь.

А. Митрофанова

— Ещё раз добрый «Светлый вечер», дорогие слушатели. Константин Мацан, я — Алла Митрофанова, и напоминаю, что в гостях у нас сегодня доцент кафедры церковной истории Московской духовной академии священник Антоний Борисов, один из постоянных авторов радио «Вера». И мы говорим сегодня о Клайве Стейплзе Льюисе — очень известным уже, слава Богу, в наше время британском авторе, хотя по происхождению он ирландец, но всё равно это корпус текста, который принято относить к английской литературе, потому что он их создавал, будучи профессором Оксфордского, а впоследствии Кембриджского университетов. И вот что интересно: многие люди, которые как-то не условно как бы себя причисляют к Христианству или, если уже взять, к Православной Церкви, вглядываются в себя и вдумываются, да... Вот они считают, что Льюис — это абсолютно православный автор. Я думаю, что то же самое могли бы про него, наверное, и католики сказать, хотя он был англиканином, ну, не суть. Отец Антоний, вы нам перед началом нашей программы рассказали очень интересный эпизод о том, как на самом деле Льюис был похоронен под православным крестом. Дело в том, что вчера была как раз годовщина, связанная с ним — 55 лет со дня его кончины. Озвучьте, пожалуйста, это для наших слушателей, потому что мне кажется, это какой-то любопытный и даже символичный такой факт.

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, насколько я помню, в завещании Льюиса значилось, что никакого значимого надгробия он не хочет, просто такое скромное захоронение, и не более того. Никаких могильных крестов, никаких саркофагов, усыпальниц — ничего ему было не нужно. Просто какое-то скромное надгробие, не более чем табличка. Близкие друзья Льюиса — Николай и Милица Зёрновы; Николай Зёрнов — русский эмигрант, женившийся на православной сербке Милице. Вот супружеская чета — они переехали в Оксфорд. Николай Зёрнов был профессором кафедры православной культуры в Оксфордском университете, вместе со своей супругой они купили и создали в Оксфорде дом, который назвали «Дом святых Григория и Макрины». В этом доме до сих пор живут православные студенты, и там же размещается секретариат англикано-православного братства святых Сергия и Албания — Сергия Радонежского и мученика Албания. Братство англикано-православной дружбы.

А. Митрофанова

— Есть даже икона такая, на которой святой Сергий и святой Албаний вместе, да, это вот икона этого братства.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, вот до сих пор выпускается журнал «Соборность» этого братства... Вот, и Николай и Милица Зёрновы были на отпевании Льюиса, были на его похоронах, и когда гроб Льюиса опускали в могилу, то Милица Зёрнова положила на крышку гроба крест из цветов. Этот крест был крест восьмиконечный, так называемый «русский крест», и вот после этого стали говорить о том, что Льюис похоронен под русским крестом, под православным крестом.

А. Митрофанова

— Удивительно то, что вы сказали — что он не хотел для себя какого-то пышного памятника. Всё-таки это его характеризует, наверное, как человека чрезвычайно скромного.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, на его надгробии значится цитата из «Короля Лир» Шекспира: «Мужчины должны уметь выдержать свой уход из мира».

А. Митрофанова

— А он, кстати, еще так это сделал... вот Господь — Великий Режиссер — в который раз убеждаюсь. Если человек так хотел, ведь так получилось, что он ушел вот из этого нашего мира в один день с Кеннеди.

Свящ. Антоний Борисов

— И не только с ним, и с Олдосом Хаксли.

А. Митрофанова

— Точно, и с Хаксли. И поскольку вся шумиха в СМИ понятным образом была связана...

Свящ. Антоний Борисов

— С убийством Кеннеди, да.

А. Митрофанова

— Да, вот с этим вот беспрецедентным актом, то о том, что скончался великий писатель и апологет Клайв Стейплз Льюис, который во Вторую мировую войну очень многим людям помог обрести смысл заново...

Свящ. Антоний Борисов

— Да, он уже хотел во второй раз уйти на фронт, но, в связи с возрастом, его уже не взяли, поэтому Льюис послужил своей стране и вообще христианам иным образом. Вот, действительно, его радиобеседы утешали людей вот в эти очень непростые годы.

А. Митрофанова

— Даже какой-то генерал про него сказал, что вот на войне, в общем, теряешь абсолютно всё, но передачи Льюиса вот эти на ВВС, они нам давали смысл жизни, потому что это была встреча с Богом фактически — то, о чем он говорил. И вот получается, что его уход из жизни тоже был каким-то невероятно скромным.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, получается так. Ну, на самом деле, Льюис остается очень скромным человеком и после своей смерти: дело в том, что некоторые мои коллеги, преподаватели в духовных учебных заведениях, отказываются считать Льюиса богословом. Они готовы считать его кем угодно: писателем, филологом, но не богословом. Потому что, с их точки зрения, у Льюиса нет, как они любят выражаться, метода, методологии. С их точки зрения Льюис говорил о чём угодно и как угодно без какой-либо методологии, и поэтому, его нельзя считать в прямом смысле слова академическим богословом — богословом-ученым. С чем я, на самом деле, вот совершенно не соглашаюсь, потому что, с моей точки зрения, ну, может быть, да, действительно, у Льюиса метода в таком вот в понимании эпохи Просвещения, наверное, и не было. Но скажите, есть ли метод в нашей жизни, который нас окружает?

А. Митрофанова

— Хороший вопрос.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, академические богословы, которые не любят Льюиса, говорят о том, что его творчество представляет собой некий хаос высказываний, но с таким же успехом можно сказать, что наша жизнь тоже является хаосом. Льюис — мыслитель чрезвычайно жизненный, и в этом он очень похож на богословов Древней Церкви, которые не руководствовались каким-либо методом, а отвечали на те запросы, которые им давала именно жизнь — окружающая их реальность.

А. Митрофанова

— Как хорошо, что я не богослов. Потому что одно из высказываний Льюиса для меня, ну, по сути вот концентрация... ну, какая-то квинтэссенция наших отношений с Господом Богом. Помните, по-моему, это тоже из «Расторжения брака»: «Запомни, есть только две категории людей: те, которые говорят Богу: «Да будет воля Твоя», — и те, кому Бог говорит: «Да будет твоя воля».

Свящ. Антоний Борисов

— Да, действительно.

К. Мацан

— А вот смотрите, у нас такой немножко... даже не немножко, а вполне заслуженно панегирический разговор получается в отношении Льюиса. Но я позволю себе такую ложку дегтя, к тому же не от себя, а от величайшей Натальи Леонидовны Трауберг — переводчицы Льюиса, благодаря которой во многом, мы знаем это имя в России. Она в одном интервью... я, к сожалению, не могу сейчас его найти, потому что уже забыл, в каком это было издании, но меня поразила ее мысль. Она сопоставляла... ну, там в какой-то беседе Честертона и Льюиса. Честертон — первый герой, которого мы узнали благодаря ей. И у нее была такая мысль, несколько критическая в отношении Льюиса: что вот читаешь Честертона и понимаешь, что какие-то слова тебя переворачивают, и ты уже не можешь быть прежним после вот его какого-то парадоксального, точного силлогизма. А Льюиса читаешь — прекрасные мысли, замечательно все, верно — прошел, прочитал и пошел дальше, и тебя это не перевернуло Наверное, Наталья Леонидовна имела право на такое суждение — сколько читала она Льюиса. Но мне интересно, насколько вам это близко, отец Антоний: вот у вас были какие-то фразы, моменты книги, эпизоды, которые бы вправду для вас стали чем-то очень важным у Льюиса?

Свящ. Антоний Борисов

— Если сравнивать Честертона и Льюиса, то Льюис, конечно, автор, который проще для понимания рядовому читателю, потому что речь Честертона настолько насыщена, настолько наполнена различными головоломками, яркими образами, что, прочитав несколько страниц, понимаешь, что всё — больше не можешь. Наступает некое пресыщение. Льюис в этом смысле, да, действительно, автор которого читаешь, читаешь, читаешь, и его речь — она льется, и это больше походит не на разговор сверху вниз, потому что когда читаешь Честертона, то постоянно пытаешься добраться вот как бы до высот его мысли. С Льюисом разговариваешь, в общем-то, на равных; понимаешь, да, что это действительно очень умный человек, но этот умный человек, вот он эти шаги по ступенькам вниз...

К. Мацан

— Он сел с тобой рядом у камина, пьёт чай вместе — вот сейчас он так вывел тебя в эту комнату...

Свящ. Антоний Борисов

— Да, да. Ну, вот я помню, что очень сильное впечатление на меня произвело ещё одно произведение Льюиса — притча, аллегория «Кружной путь, или Блуждания паломника». Там сюжетная канва следующая: что молодой человек, воспитанный в строгой такой, условно говоря, христианской среде в стране Пуритания, покидает отчий дом и отправляется на поиски себя. И в конечном счете он возвращается в исходную точку, но с совершенно иным видением, причём жилище Бога, Которого почитают жители Пуритании, оно, с их точки зрения, находится за скалистыми горами или на вершине — эти горы никто точно не знает. Но сам этот образ скалистых суровых гор в сознании жителей Пуритании создаёт образ сурового Бога-Судьи, который ведет подсчет добрых и злых дел и, соответственно, за проступки человека строго наказывает. И вот молодой человек, герой этой притчи, этой истории, согрешив, убегает из отчего дома, боясь встречи с этим суровым Божеством. Много скитаний, много поисков, причём отчасти вот скитания этого героя напоминают жизненный путь Льюиса, который пытался найти истину за пределами Христианства, обращаясь то к скандинавской культуре, то к древнегреческому эпосу. Вот, там такие образы, действительно, встречаются. А потом молодой человек, герой этой притчи, как ему кажется, попадает в место, где обитает тот Бог, Которого он ищет. Это место — прекрасный остров, с удивительной красотой природы, очень, действительно, приятное место, напоминающее райский сад. Попав туда, он гуляет там и, найдя Бога, он вдруг понимает, что, оказывается, вот это замечательное место от Пуритании отгорожено скалистыми горами, и что жители Пуритании это место на самом деле не видят, потому что они вот с той стороны скалистых гор, а Бог на самом деле обитает вот здесь, а не на вершине этих скалистых гор. Да, действительно, казалось бы, классический сюжет притчи о блудном сыне, который отчий дом покидает, себя теряет, себя находит и опять к отцу возвращается. Но вот эта притча настолько здорово была Льюисом переработана, переформатирована, что, читая ее, я помню, действительно испытывал большое внутреннее удивление и переживание за судьбу вот этого главного героя. И вот та сцена, где ему приходит озарение, что Бог, от Которого он бежал и Бог, Которого он нашёл — это Один и тот же Бог, просто он сам внутренне изменился — герой сам внутренне изменился. Вот то, как это всё было Льюисом описано, конечно, меня тогда, я помню, очень сильно поразило.

А. Митрофанова

— Я думаю, что эта история была невероятно актуальна для тех реалий и обстоятельств исторических и культурных, в которых Льюис жил; потому что, мы вспомним, опять же, его строгий колледж, где наверняка преподавали Закон Божий вот по традициям, сейчас уже, слава Богу, неприемлемым. А с другой стороны, вы знаете, сейчас буквально у меня какая ассоциация родилась: ведь сегодня многие из нас тоже, мы представляем себе, что происходит в Церкви — как вот такое место, где тебя обязательно за что-нибудь отругают, где тебе там нужно будет дать отчёты о каких-то своих проступках и так далее. Но когда мы там в итоге оказываемся, мы понимаем, что мы... Ну, это же практически как в раю, вот какие-то моменты пиковой радости... Понятно, что в храме с нами тоже всякое может происходить — мы всё-таки люди и живём на земле, и там тоже разное бывает. Но вот эта радость встречи за богослужением, переживание какое-то, которое там внутри (может быть, даже не обязательно как-то очень ярко, но всё равно), вот это ощущение Присутствия, которое у нас есть, когда мы оказываемся там — это очень дорогого стоит. И это стоит того, чтобы перебраться напрямую или какими-то окружными путями через эти скалистые горы, через свои предубеждения, необязательно даже убеждения, а порой именно даже предубеждения.

Свящ. Антоний Борисов

— Как мне кажется, для Льюиса по поводу Христианства характерно рассуждение в таких двух слоях понимания: первое, что Христианство для Льюиса было синонимом понятия радости — пребывание рядом с Богом, пребывание рядом со Христом для Льюиса действительно радость. Мы, когда видим заглавие этой духовной биографии Льюиса — «Настигнут радостью», мы должны понимать, что на самом деле Льюис это выражение не выдумывал — это цитата из поэта девятнадцатого века. Я сейчас, простите, не помню, как его звали, но это из сонета, который этот поэт сочинил после того, как похоронил свою дочь. И там он описывает, как стоит у её могилы и говорит: «Настигнутый радостью, я обернулся». Смысл этого выражения заключается в том, что поэт, похоронив свою дочь, обрел веру в бессмертие человеческой души, что за смертью тела жизнь человека не заканчивается и, находясь у могилы своей дочери, он понял, что всё равно их связь не прервалась, что всё равно он имеет надежду на грядущую встречу. Вот для Льюиса «настигнут радостью» — это выражение как раз радости о встрече, но уже не с умершим родственником или родственницей, а с Богом, о Котором Ницше и подобные философы говорили, что Он умер. Льюис был настигнут радостью от Бога Воскресшего, Которого вроде как похоронили, Которого умертвили в европейской цивилизации, но тем не менее Бог не умер. И вот в жизнь Льюиса Он постучался. И второй слой, второй слой это... вот вы говорите, там мне хорошо, там я чувствую присутствие Бога. Для Льюиса, если человек настигнут радостью, то эта радость становится его радостью; она одновременно и радость, исходящая от Бога — благодать Божия, но это уже и в хорошем смысле собственность человека. И вот мне кажется, что проблема, с которой мы сегодня сталкиваемся, и к правильному пониманию и решению этой проблемы нас направляет Льюис, это правильное понимание того, что такое Церковь. Что Церковь это не «там», а Церковь — это там, где мы. Не где-то там, отдельно от нас, а там, где мы, потому что все мы, по слову апостола Петра, «царственное священство». И если уж мы царственное священство, то, независимо от того, старые или молодые, мужчины или женщины, но Церковь — это там, где мы сейчас, в данный момент, находимся, потому что мы есть вестники этой Церкви, соответственно, этой радости.

К. Мацан

— Священник Антоний Борисов, доцент кафедры церковной истории Московской духовной академии, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Мы говорим о Клайве Стейплзе Льюисе, вчера была дата: 55 лет со дня его кончины. Меня поражало всегда, что последняя глава завершающей книги «Настигнут радостью» называется «Начало». Вот в конце, придя к вере, автобиография эта духовная заканчивается обретением веры. И вот это начало — пошла жизнь настоящая, новая, какая-то такая совсем другая. Ну, вот если попытаться окинуть взглядом биографию Льюиса, то возникает интересная закономерность... не закономерность, а вот путь: ученый, очень серьёзный Оксфордский ученый, сначала философ, потом филолог, литературовед истории культуры и так далее — пишет научные работы. В какой-то момент он начинает писать такие апологетические богословские или околобогословские труды. Я читал, что первая книга, такая именно публицистика, апологетика, которая называется «The problem of pain» («Страдание», в нашем переводе, в одном из переводов), его попросили эту книгу написать, вернее, ему предложили поразмышлять на эту тему, когда он уже стал таким известным христианским полемистом, скажем так. И он пишет серию работ вот такого апологетического содержания. Потом война, и вот эти беседы «Просто христианство», которые потом стали книгой «Просто христианство», а уже после войны, уже в зрелом возрасте, человек обращается к художественной литературе — к этому самому фэнтези, с которого мы начали. По сути — к детской прозе; условно, конечно, детской. Но все его вот эти «хиты»: «Хроники Нарнии», «Расторжение брака», «Письма Баламута», которые мы ещё не упомянули, — потрясающая аллегорическая притча — это всё уже послевоенные произведения зрелого Льюиса, учёного, христианина и апологета. Вот как бы вы это оценили, отец Антоний? То есть с возрастом человек понимает, что о Христе, о радости уместнее говорить вот в аллегориях в прозе? Вот что это за путь, как вам кажется, потому что мы не можем знать, что было в сердце, но как мы можем это оценить?

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, вы знаете, мне кажется это ещё и особенность, наверное, безусловно, это особенность биографии Льюиса, но ещё и особенность британской культурной среды. Дело в том, что между нами и англичанами, во всяком случае, если говорить о мужчинах, существует большая разница. В российской культурной традиции обычно происходит так, что юноша обычно либерал, а чем старше он становится, тем он становится всё более консервативным.

А. Митрофанова

— Блажен, кто вовремя созрел, да? (Смеется.)

Свящ. Антоний Борисов

— Да, а в британской культуре — там обратное движение. Там обычно молодые люди очень консервативны, но чем старше они становятся, тем либеральней они становятся в своих каких-то политических и общественных убеждениях. Мне кажется, что Льюис как раз в каком-то смысле вот проделывает этот самый путь, начиная с позиции такого, очень вдумчивого, очень отчасти сухого учёного — академического деятеля. Он, с течением лет, старался в хорошем смысле быть либеральней, ближе к самым простым своим читателям, чтобы его произведения были действительно наполнены той самой атмосферой, о которой Константин уже упомянул — атмосферой разговора у камина. Или разговора... я не знаю, за столом в том самом пабе «Орел и дитя», где Льюис со своими друзьями встречался. Почему так? Ну, мне кажется, потому что у Льюиса в конце концов созрело такое очень правильное понимание — что ж такое богословие или традиция Церкви. Мы часто это воспринимаем как что? — когда мы среднестатистическому россиянину... Ну, на самом деле никакой Марьи Ивановны нет — это все выдумки советских социологов. Ну, условно говоря, говорим какой-нибудь Марье Ивановне о богословии, и она себе представляет пыльную книжную полку, на которой стоят толстенные книжки, которые никто не читает.

К. Мацан

— Причем на древнегреческом.

А. Митрофанова

— Или на латыни. (Смеется.)

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, да, да. Если хотя бы буквы ты идентифицируешь, то птичий язык, на котором написаны эти книжки, не позволяет понять, собственно, что же там такое говорится. Вот Льюис, как мне кажется, он и решил в каком-то смысле вернуться к апостольской простоте христианской проповеди. Он сделал так, чтобы весть о Христе была доступна самым простым его читателям. Потому что вот с точки зрения Льюиса (и эта точка зрения, на самом деле, если мы усвоим, она будет полезна для всех нас), она сводится, в общем, к следующему: что традиция, без осознания корней, без истории, богословие без истории, вот эта наша церковная традиция, в которой мы живём, без осознания, где же её корни, превращается в ржавый догматизм. Ну, в каком смысле? В том, что человек изменяется, и условия его жизни, и он эту традицию бросает и устремляется куда-либо еще — все это лопается, как ржавая железка, и всё. А богословие без актуальности — это просто какой-то хаос: тоже мы говорим о чём попало, но не о том, что нужно. Вот Льюис пытается держать эту золотую середину: с одной стороны, понимая, где истоки нашей традиции (или общехристианской традиции), а другим глазом прицеливаясь, собственно, а куда же он должен попасть, где вот эта актуальность, на какой жизненно важный вопрос он должен ответить.

А. Митрофанова

— Я, если позволите, здесь ещё свою версию тоже выскажу, которая гораздо более приземленная, чем у отца Антония, но ничуть не противоречащая вам. Дело в том, что когда Господь Бог, мне кажется, хочет, чтобы мы что-то такое произвели на свет, Он нам подкидывает определенные обстоятельства. И вот Льюис... Так получилось, что ведь началась Вторая мировая война — это тоже полная драм, понятно, для всех нас страница — и в Англии, там тоже была эвакуация. Вот у нас из Москвы эвакуировали в Ташкент, в Алма-Ату, из Ленинграда — кого успели; а там из больших городов эвакуировали как раз в маленькие села, в одном из которых, близ Оксфорда, как раз на тот момент жил Льюис. И в его доме таким образом появилось четверо детей. Он живёт там со своим братом — два закоренелых холостяка... И внезапно в их размеренную жизнь ученых, преподавателей, профессоров Оксфорда внедряется вот эта банда. Кость, вот у тебя двое детей, я думаю, ты наполовину хотя бы можешь себе представить, что это такое было. В общем, да — разброд и шатание: то ребёнка одного там из-под стола вытаскивает он за ногу, то, значит, они с какими-то кастрюлями там ходят, гремят по дому, играют в прятки, то внезапно он лезет за галстуком и обнаруживает у себя в платяном шкафу всех четверых сразу — они там затеяли тоже какую-то очередную игру... И вот, чтобы как-то это всё угомонить и организовать, вот эти «беседы у камина» — они, мне кажется, как-то родились сами собой. Ну и, конечно, дети — они всегда вдыхают жизнь вот в этот мир ученых. Можно себе представить, какими высокими материями они мыслили, а тут надо как-то... ну, с бандитами надо как-то договариваться — ты с ними ничего не сделаешь. Им можно начать рассказывать сказки, и тогда наладится какой-то диалог. Мне кажется, так и наладилось все у них.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, абсолютно согласен.

А. Митрофанова

— Поэтому, слава Богу, что эти дети были посланы в дом Льюисов в эвакуацию, потому что благодаря им мы теперь имеем «Хроники Нарнии», четверых детей в главных ролях — и это совершенно прекрасно. И вместе с ними проживаем те же самые евангельские события, после которых, конечно, не знаю там... до слез и до мурашек. Вот мне было там, не помню, 21-22, когда я открыла эти книги — я помню это состояние счастья, вот от присутствия Асла’на (или А’слана — как у нас в фильме озвучили). Да, кстати, отец Антоний, а как правильно?

Свящ. Антоний Борисов

— Я вот сейчас вам так точно и не скажу. Я, на самом деле, уже сам запутался — то ли А’слан, то ли Асла’н...

А. Митрофанова

— Ну и ладно. Это не существенно. Суть в том, что вот это счастье, которое переживаешь, даже похожее, наверное, на состояние эйфории, когда в «Последней битве» (самой последней книге) Лев говорит: «Пойдёмте за мной вперед и выше, вперед и выше», — и ты понимаешь, что начинается уже какая-то совсем другая история... И когда там, в конце, Льюис уже сбрасывает все маски и говорит открытым текстом, что перед ними стоял Тот, Кто уже совсем не был похож на льва, тогда уже окончательно становится понятно, что он, конечно, говорит о Христе.

Свящ. Антоний Борисов

— Да, именно так.

К. Мацан

— В каком-то интервью Льюис говорит, что многие думают, что, мол, я писал притчу, что вот я решил, что я сейчас возьму евангельские сюжеты и перескажу их для детей. Нет, говорит он, я писал просто сказку, как чувствовал, как хотел написать — почему-то получилось прямо по-евангельски, как-то вот точно прямо по догматике, можно сказать. Отец Антоний, а вот это так в человеке автоматически проявляется вера глубокая, что, может быть, даже не планировал, а получилась очень мощная аллегория?

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, я думаю, что Льюис пытался быть совершенно искренним со своими читателями, а если писатель хочет быть искренним, то будет писать о самом сокровенном. Ну, и нужно понимать, что в течение человеческой истории было написано огромное количество художественных произведений, но остались в человеческом сердце, в человеческой памяти только те из них, которые действительно были написаны от сердца. Когда человек пишет от сердца, пишет искренне, он пишет о своём. Если он пишет о своём, значит, он перед собой, перед читателями не лжет, душой не кривит и пишет о дорогом для себя. Для Льюиса явно вот этим самым дорогим в его жизни был Христос, Его история. А вот та сказочная оболочка, которая в итоге получилась... Ну, вот да — так вот всё сошлось.

К. Мацан

— Я не могу вас не спросить, раз уж вы у нас в студии — это не вполне про Льюиса, хотя это по теме, которую мы сегодня в связи с Льюисом поднимали. Я однажды присутствовал на одном, скажем так, заседании богословской кафедры, где обсуждалась какая-то курсовая работа по тому, что называется «история западных исповеданий». Вот человек решил исследовать автора-англиканина, ставшего католиком, его судьбу, его писание, его тексты и так далее. И на обсуждении среди преподавателей в православном вузе возник вопрос: а зачем это изучать? Мы сравниваем этого автора с православными авторами, мы занимаемся каким-то на пользу Православия деланием, или это просто история ради истории, наука ради науки? Вы — специалист, в том числе по современному Англиканству, и по истории, по сравнительному богословию, вы его преподаете. И здесь же, кстати, Льюис рядом как фигура, необходимая в современном английском богословском дискурсе... Вот зачем вам лично это, что вы черпаете — это узнавание чужой традиции, чтобы сопоставить со своей? Это, что называется, обличительное богословие? Какая в этом польза для православного?

Свящ. Антоний Борисов

— Ну, действительно, разные есть подходы... Есть подход такой, совсем консервативный, действительно — это вот обличительное богословие. Я сразу скажу, что он мне не близок, я стараюсь, скорее, сравнивать и находить, что нас объединяет, а не разъединяет. Потом, мне очень нравится высказывание святителя Григория Богослова... Ведь на самом деле традиция сравнения православного учения с инославным учением — это не выдумка девятнадцатого века, а довольно давняя церковная традиция, ведь инакомыслящие в христианской среде появились в самом начале существования Церкви, и их существование продолжилось... И вот святитель Григорий Богослов в отношении тех, кто мыслил неправославно, а наименовал себя христианами, он говорил так, что «мы добиваемся не победы над отделенными братьями, а мы желаем их возвращения, потому что разлука с ними терзает нас. Дело в том, что разделения в христианской среде — это же прямое нарушение заповеди Христовой: да будут все едино. Христос завещал своим ученикам быть едиными — едиными вокруг Него. Апостол Павел, однако же, уже констатирует: неужели Христос разделился? Неужели два Христа? Что, одни верят в одного, другие — в другого? Нет, Христос Один. Но вот люди... где-то ошибаются. И вот, сравнивая опыт Православной Церкви с опытами инославных церквей, понимаешь, что на самом деле довольно легко вот от этого царского пути, пути Православия, уклониться. Причем, продолжая себя именовать православными, люди подчас говорят совершенно не о том, о чем проповедует Православная Церковь, говорят уже совершенно об иных вещах. И вот, когда со студентами вместе разбираешь те или иные вещи, сравниваешь богословие православное и инославное, приходит вот это самое осознание, как, с одной стороны, легко совершить ошибку, с другой стороны, как потом тяжело вернуться назад. И третье — что, на самом деле, ровно в тот момент, когда мы говорим о том, что мы, православные, гарантированно защищены от совершения ошибок — вот ровно в этот момент и происходит вот то самое: первый шаг в ошибочном направлении уже совершен.

К. Мацан

— Как писал Льюис в «Просто христианство»: «Если вы уверены, что гордыней не страдаете, то я вас поздравляю: вы именно ей и страдаете».

А. Митрофанова

— Ей и страдаете, да... замечательное у него высказывание про гордыню — можно его послушать, по-моему, даже в «Ютубе» нарезка есть, именно вот про гордыню. А нам программу надо завершать, а так жаль вообще, просто невероятно... Спасибо вам большое, отец Антоний, что вы к нам пришли и дали нам возможность для себя столько нового узнать и снова окунуться в этот мир Льюиса, и не только «Хроник Нарнии», но и других его потрясающих книг... Нам их читать и перечитывать, и каждый раз это какие-то новые совершенно, очень яркие ощущения, переживания и пища для ума.

К. Мацан

— Ну, будут еще юбилеи у Льюиса, и мы эти беседы, конечно же, продолжим. Спасибо огромное! Напомню, сегодня у нас в гостях в «Светлом вечере» был священник Антоний Борисов, доцент кафедры церковной истории Московской духовной академии, который помог нам прикоснуться к наследию, к текстам английского христианского писателя и апологета Клайва Стейплза Льюиса. В студии была моя коллега Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. До свидания.

А. Митрофанова

— До свидания.

Свящ. Антоний Борисов

— До свидания.