«Как справляться с чувством страха христианину?» Священник Григорий Геронимус

У нас в гостях был настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино священник Григорий Геронимус.

Мы говорили о том, что такое страх, какова его природа, как с ним справляться, в чем особенность страха смерти, и был ли страх заложен в человека Богом изначально.

Ведущие: Алексей Пичугин, Марина Борисова

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на светлом радио. Здесь, в этой студии, приветствуем вас мы, я Алексей Пичугин...

М. Борисова

— И Марина Борисова.

А. Пичугин

— И представляем нашего гостя — ближайший час, эту часть «Светлого вечера», вместе с нами и вместе с вами проведет священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Здравствуйте, добрый вечер.

Иерей Григорий

— Добрый вечер. Здравствуйте.

М. Борисова

— Отец Григорий, есть такие вопросы, которые всегда присутствуют в жизни человека, наверное, начиная с раннего детства и заканчивая глубокой старостью, просто они видоизменяются, меняют окраску. И мне кажется, один из этих вопросов: как преодолеть страх смерти? Страх смерти — он, по-видимому, естественное состояние всего живого. Просто если у человека отсутствует этот страх, то он теряет ориентацию в том, что происходит вокруг и способен на какие-то опасные поступки, которые могут его погубить.

Иерей Григорий

— Ну я думаю, что нет людей, у которых полностью отсутствовал бы страх смерти. Есть люди, конечно, очень смелые, очень решительные, есть люди, которые имеют какие-то такие ценности, за которые они готовы преодолевать этот страх и готовы и умереть если надо. Но людей, у которых не было бы страха смерти, таких не существует. Дело в том, что страх смерти, ну он как бы неотъемлемая часть нашей природы, потому что человек сотворен для жизни. В Священном Писании очень ясно и определенно сказано, что Бог не творил смерти. Смерть — это наш последний враг, говорит Священное Писание, смерть — это результат грехопадения, результат человеческих грехов. Смерть — это всегда трагедия, всегда то, чего не должно произойти, это всегда то, с чем невозможно смириться.

А. Пичугин

— А если здесь невозможно проследить какую-то цепочку последствий? К примеру, жил себе человек здоров и тяжело заболел — здесь же мы не можем говорить о том, что это результат греховной жизни конкретного человека?

Иерей Григорий

— Нет, смерть — это не результат греховной жизни конкретного человека. Нет такого, что вот некоторые люди святые — и они бессмертны, а другие люди грешные — и они умирают. Конечно, не так. Смерть — это общий удел всех нас, и нет среди нас бессмертных. Только два человека за всю историю существования человечества не умерли, так как мы по крайней мере — это пророк Илия и Енох. Очень таинственная личность, человек, который жил на самой заре существования человечества, седьмой от Адама — то есть седьмое поколение людей. Про него очень мало известно, только сказано несколько буквально слов, что он ходил перед Богом, был непорочен и Господь взял его на небо. И то есть церковное предание, что и Илия пророк, и Енох придут когда-то в последние дни вновь на землю, будут свидетельствовать о истине, о Христе, за это будут умерщвлены, таким образом и они не избегут смерти. После грехопадения мы все через это так или иначе проходим, и у нас у всех есть страх смерти. И святые отцы очень ясно и определенно говорят, что это нормально, в этом нет никакого греха, в этом нет какой-то трусости, это естественно, потому что человек должен жить. Более того, есть святое Евангелие, евангельская история нам говорит о том же самом. Потому что Христос перед тем, как умереть за нас, Он испытывал тоже страх смерти. Он был совершенно безгрешен, Он был свободен от всякого греха, от любой слабости человеческой, Он свободен и от первородного греха, и при этом Он страх смерти испытывал — то есть это абсолютно безгрешное и естественное чувство. Христос перед Своим арестом, перед судом и перед распятием молился в Гефиманском саду. Все мы помним, как это было, как капли пота Его были как кровь, падающая на землю. И молил: «Отче, если возможно, пронеси эту чашу мимо Меня. Впрочем, не Моя воля будет, но Твоя». Так обращался Сам Сын Божий к Своему Небесному Отцу. То есть если это возможно, Господи, вот пусть это пройдет мимо Меня, но Я приму то, что Ты Мне дашь. И это есть христианское отношение к смерти. Каждый из нас, учеников Христа, должен как-то вот к этому примеру двигаться. Если это возможно, Господи, отодвинь этот день, пронеси эту чашу мимо меня, я хочу жить, я сотворен для жизни — это такой очень естественный инстинкт. Но, впрочем, не моя воля будет, но Твоя, когда этот день придет, я его приму, потому что такова Твоя воля.

М. Борисова

— Но есть в евангельском тексте такой парадокс, на мой взгляд. С одной стороны, в нем бесконечно приводятся слова Спасителя «не бойтесь», по самым разным поводам. И в то же время мы постоянно видим испуг от самых разных причин Его учеников. Последняя капля — это Гефсиманский сад, когда они все разбежались. Боялись Иосиф Аримафейский с Никодимом, приходя по ночам пообщаться с Христом, то есть страх там, на страницах Евангелия, от ближайших людей к Спасителю, очень много примеров этого страха. И вот как исполнить слова Христа «не бойтесь», если, как вы говорите, и все мы согласны, страх неотъемлемая часть нашей жизни?

Иерей Григорий

— Действительно, в Библии самые распространенный Божий призыв к нам, то что чаще всего повторяется, именно этот: не бойтесь. Более того, вы так образно сказали, что бесконечно, но можно посчитать, сколько все-таки раз говорится— 365 раз, подсчитали библеисты, в Библии говорится «не бойтесь», «не устрашайтесь» — разными словами, но вот этот смысл 365 раз. Как-то, я думаю, неслучайно.

А. Пичугин

— Хоть каждый день открывай, читай новый.

Иерей Григорий

— На каждый день года Бог нам говорит: не бойтесь. Что испытывали Никодим и подобные ему, когда приходили ко Христу ночью? Испытывали ли они страх в этот момент? Ну, может быть, и нет. Может быть, это какая-то была естественная осторожность: они знали, что если они будут приходить ко Христу открыто, то это может иметь за собой какие-то последствия, которых они там не хотели или хотели отсрочить эти последствия. А когда пришло время, они объявили себя явно учениками Христа. И в нашей жизни тоже бывают такие случаи, когда не из-за страха, а есть разные крайности — есть страх, а есть безрассудство. Вот не всегда надо там прыгать со скалы: ай там, вперед — это может для тебя быть очень опасно и никакой пользы может не принести. Некоторая осторожность нам нужна в жизни, она не всегда связана именно с боязливостью. Но есть, конечно, и другая крайность — боязливость, о которой Бог нас предупреждает. Не надо ничего бояться. Обстоятельства в жизни бывают иногда очень трудные, иногда очень тяжелые, как сегодня мы все переживаем такие очень непростые обстоятельства. Но Господь нам говорит: вы в мире будете скорбны, но мужайтесь, Я победил мир. И вот мы это должны помнить даже в самых скорбных обстоятельствах.

А. Пичугин

— А претерпевший до конца спасется.

Иерей Григорий

— Да. Мир лежит во тьме — да, действительно столько в мире ненависти, злобы, и часто брат убивает брата, и восстает народ на народ. Но есть в этом, внутри этой тьмы, с тех пор как в мир пришел Христос, есть свет, и тьма не может его объять. Вот одна даже свечечка горит, а вся тьма мира — ее так много по сравнению с этим огоньком одной свечи, но как бы она ни наваливалась на эту свечу, а она эту свечу загасить не может. И вот христианин должен об этом свете помнить и стараться не отчаиваться даже в самые трудные времена. Действительно, Господь нас очень ясно предупреждал: будут войны и военные слухи, но этому надлежит быть, не ужасайтесь. Вот будем стараться, как христиане, исполнять слова Христа и не ужасаться. И так Господь и сказал: кто до конца претерпит, тот спасется.

М. Борисова

— Но это в идеале. Чаще всего разлитый в воздухе, многократно умноженный на страх окружающих, твой собственный страх, он ведет как раз не вверх, а вниз — он ведет не к Богу, а к впадению в уныние. Человек через это вот сначала просто тревожное ощущение, которое передается от одного к другому, как инфекционная болезнь, потом начинает постоянно чувствовать, что ему, он не знает, куда себя приткнуть, он все время об этом думает. В результате очень часто человек впадает вот в такое абсолютно унылое состояние безысходности, безнадежности. Причем даже верующий человек. Что с нами не так?

Иерей Григорий

— Ну есть разные такие эмоции, чувства, которые негативные, которые неприятно переживать. Но они могут при этом человеку дать что-то для него нужное, как-то ему помочь. Вот стыд, например, — это неприятно, когда тебе стыдно, но иногда очень полезно испытать это чувство. Со страхом не так. Страх практически никогда ничего полезного тебе не дает. Ну в какой-то совершенно экстремальной ситуации — если на тебя набросился тигр вдруг из соседнего подъезда, и тебе надо от него убежать, может быть, надо сильно испугаться, чтобы чуть побыстрее побежать. И то иногда страх сковывает и это тоже не дает сделать. Но в любой другой ситуации страх нас сковывает, отнимает у нас силы и ничего не дает взамен. Поэтому-то в Библии так много и говорится, что мы не должны бояться. Был один старец — ну он не всю жизнь был старцем, а когда-то был молодым священником, это как раз было в сталинское время. И в такое раннее сталинское время он очень боялся ареста — за то что он священник, за то что у него храм, за то что у него большая община, за то что он проповедник. И этот страх был, конечно, очень обоснован, потому что церкви закрывались, арестовывались все вокруг, священники отправлялись в ссылки, в лагеря, многие были расстреляны — было чего бояться. И вот он уже спустя годы своим духовным чадам рассказывал: я не спал ночами, я все время ждал, когда постучат, придут люди...

А. Пичугин

— И боялся шорохов.

Иерей Григорий

— Да, боялся шороха. И однажды за ним действительно пришли, его арестовали, куда-то его кинули там в какое-то помещение тюремное. И, говорит, мне стало так хорошо — всякий страх отступил, я заснул и безмятежно спал на каменном полу этой, говорит, камеры тюремной те сутки, которые меня забыли, и никто меня не трогал. Потом какая-то была жизнь, он прошел через лагеря, вернулся, снова служил и стал таким очень известным старцем. И он это рассказывал не просто так, а именно как поучение для нас для всех. Потому что сказано, что люди будут гибнуть от страха грядущих бедствий — не от самих бедствий, а от страха. И вот этот страх мы должны преодолевать. Пока еще не случилось, пока не наступило это бедствие, нечего бояться. Когда это бедствие — можно, конечно какие-то разумные шаги сделать. Но именно страх, он не помогает сделать эти разумные шаги.

А. Пичугин

— Но мы начинали с того, что страх — это естественное состояние...

Иерей Григорий

— Страх смерти, да.

А. Пичугин

— Страх смерти. Но тут на самом деле, когда бы мы ни говорили про то, что священник боялся за то, что за ним придут — это тоже страх смерти. Потому что, если опять же цепочку выстроить: придут, отправят в лагерь, мало кто возвращается, и обязательно я там пострадаю и погибну — это все равно подспудно страх смерти. И он сковывает, он может деморализовать.

Иерей Григорий

— Любой страх, да, сковывает и отнимает силы.

А. Пичугин

— Но при этом ведь никакого рецепта от него нет. И даже молитва, я думаю, для человека верующего, она все равно, вряд ли... У каждого по-своему, конечно, это бывает, но вряд ли она всех, кто к ней прибегает, может оставить без страха. Мы же начали с того, что Спаситель молился, да, гефсиманское моление, оно же тоже было наполнено в том числе и страхом. Образ страдающего Спасителя, который всегда рядом с нами — это еще и Его такое очень человеческое, да, в Нем, то что мы всегда должны, ну как мне кажется, всегда помнить, это вот эту человеческую составляющую, человек боялся.

Иерей Григорий

— Да, это один из таких центральных рассказов Евангелия. И как раз в этом рассказе нам показано, как совершеннейший, небесный человек, Богочеловек, Господь Иисус Христос, все равно испытывает тот же самый страх смерти. А потом предает Себя в руки Божии. И многим из нас тоже приходится в своей жизни пройти через какие-то подобные вещи.

А. Пичугин

— Друзья, мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино.

М. Борисова

— Отец Григорий, но вы, наверное, согласитесь, что вся история человечества — это история постоянных войн. И вот опыт, накопленный за тысячелетия, переживаний человека в ситуации, когда он оказывается на поле брани, наверное, можно выразить словами тех, кто воевал вот из наших родственников в Великую Отечественную войну. Те, кто вообще рассказывал об этом, как правило, говорили, что бояться, оказавшись там — это подписать себе смертный приговор. Парадокс в том, что, когда ты оказываешься в ситуации смертельной опасности, страх может как раз как бы притянуть к себе вот эту смерть, которой ты так боишься. Что в этот момент нужно...

Иерей Григорий

— Ну человек в состоянии панического страха действует нерационально. Действует часто так, что увеличивает опасность. Я сам никогда не был, по милости Божией, вот ни в каком таком положении, на фронте, скажем, во время боевых действия я не был. Но то, что мне об этом известно, то что я слышал — это да, действительно так, что страх только мешает. Не должно быть и другой крайности, о которой мы сегодня уже говорили — безрассудности. Но страх — это то, с чем можно и нужно бороться. И до того, как человек оказался в каком-то особом положении, он тоже может испытывать этот страх, причем в совершенно мирное время — страх заболеть, страх какой-то неприятности — у разных людей разные фобии. И это ну что-то вроде заболевания, с которым можно бороться и можно его лечить. И не совсем с вами согласен, что вся история человечества — это история войн. Конечно, войн много было, к сожалению, в нашей истории. Но у нас были и годы относительного мира. Последние десятилетия были, конечно, локальные конфликты, и были места на земле, где лилась кровь, и оружие...

А. Пичугин

— И не было времени, когда бы в мире не было ни одной войны. Но тем не менее мы, живущие...

Иерей Григорий

— Многие очень люди переживали, и даже многие десятилетия подряд время относительного мира. И кроме истории войн, все-таки у нас есть и история веры, история культуры, история достижений, история науки — у нас есть очень много еще другого. Я вот не могу согласиться с фразой, что история человечества — это только история войн. А в частности, есть и многое другое.

М. Борисова

— Нет, я не говорила, что только.

Иерей Григорий

— Да, простите.

А. Пичугин

— Но что в человеке такое просыпается и во многих людях, к сожалению, когда... Вот то, о чем вы говорите, безусловно, прекрасно, и то что должно наполнять человека в первую очередь любого, живущего на земле — история веры, история культуры, медицины, достижения науки, совместные попытки борьбы с тяжелыми заболеваниями, фонды. Когда все это вдруг пропадает и снова начинается какая-то, даже внутри человека, милитаризация и готовность к тому, чтобы стать снова солдатом. Это какое-то естественное состояние для человека, которое всегда с ним, от рождения, повреждение его природы? Или, наоборот, не повреждение, которое в определенный момент вдруг возникает?

Иерей Григорий

— Естественное состояние человека — это состояние, в котором убийство и смерть являются неприемлемыми. И даже когда мы видим это вокруг себя, даже когда это подступает, мы должны знать, что Бог не творил смерти, и смерть — это всегда трагедия, как бы и где бы она не осуществлялась и каким бы путем она ни приходила.

А. Пичугин

— Вот ранняя Церковь, она — я как-то вот думал сегодня, когда готовился к программе о том, что вся церковная история, не только церковная, да, если мы уж мы будем говорить о православии и о той форме, которую мы получили, восточного христианства, православия из Византии, мы увидим, что многие церковные каноны, они осмысливаются исключительно в русле византийской традиции. Когда купец — он вряд ли возьмет когда-то в руки оружие, потому что постоянно в торговле, он постоянно в делах где-то, путешествует, торгует. Горожанин — он живет своей жизнью, он обеспечивает город, он обеспечивает своих сограждан в каком-нибудь Константинополе всем необходимым, и это взаимный процесс. А воины — они воюют, и это их профессиональная обязанность, и это их работа. И вот относительно них только церковные каноны что-то и говорят про возможно убийство на войне. Но даже церковные каноны V века говорят о том, что воин, проливший кровь на войне, на какое-то количество времени отлучается даже от причастия.

Иерей Григорий

— Да, совершенно верно. По правилу Василия Великого воин, совершавший убийства, даже на самой справедливой войне, на некоторое время отлучался от причастия. Такие каноны в истории Церкви действовали и были.

М. Борисова

— Но мне кажется, тут совершенно ускользает из поля зрения, что страх за себя в какой-то момент может трансформироваться в гораздо еще более сильный страх — за ближнего. То есть когда человек берет в руки оружие не потому, что так сложились обстоятельства или не потому, что он такой жестокий и ему это доставляет удовольствие, а потому что он просто боится за своих близких. И он принимает вот эти условия, противоестественные для нормального человека как творения Божия, просто потому что страх за ближних превышает его страх за собственную жизнь. Такое может быть объяснение?

Иерей Григорий

— Не только может быть, но и многократно в истории различных христианских народов такое бывало. И когда речь идет о защите своих близких, своих святынь, женщин и детей, то христианин действительно с оружием в руках, тот, кто к этому призван по крайней мере, такую защиту обязан осуществлять.

М. Борисова

— Просто природа страха, мне кажется, что многие на своем личном житейском жизненном опыте знают, что когда заболевает ребенок тяжело, когда что-то случается с родителями, еще с кем-то вот очень дорогим для тебя из твоего ближнего круга, ты на какое-то время абсолютно как бы переливаешься в этого человека — ты думаешь только о нем, ты боишься только за него, ты о себе забываешь на то время, пока не пройдет кризис. И это тоже, наверное, естественное состояние.

Иерей Григорий

— Есть такое очень известное высказывание Тертуллиана: душа каждого человека по природе христианка. И проявляется это вот в том числе и в том, о чем вы сейчас говорите. Когда страдает близкий человек, то любой переживает за него, если он его любит, этого человека, больше, чем за самого себя в такой же ситуации. Это есть христианское отношение. Потому что для христианина ближний должен быть так же любим, как ты сам, как Христос нам велел. И такое вот сострадание и сопереживание близкому человеку, готовность ему очень многое отдать в этот момент — свои силы, свое время, какие-то другие ресурсы, позаботиться о нем, сделать для него все, чтобы ему помочь — это и есть проявление того, что в нас, в каждом из нас есть душа, которая по природе христианка. Именно любовь и жертвенная любовь — это и есть одно из важнейших содержаний нашей христианской веры.

М. Борисова

— А можем ли сказать, что именно об этом говорил Иоанн Богослов, вот если вспомнить его слова: совершенная любовь побеждает страх. Он об этом говорил или он имел в виду что-то другое?

Иерей Григорий

— Это очень важные слова. Одни из таких моих любимых слов в Священном Писании. Я думаю, что совершенная любовь — это прежде всего любовь Богу. Если человек укоренен в этой любви, если он живет Богом, то все остальное ему уже не так страшно. Какие бы обстоятельства в жизни ни произошли, какие бы беды, какие бы трагедии не случились, где бы он сам ни оказался — за решеткой, в лагере, в плену, в пустыне — если он живет в Боге, если его душа укоренена в богообщении, если он имеет совершенную любовь к Богу, а следовательно и к близким, то такому человеку действительно уже ничего не страшно. Это говорится о святых.

А. Пичугин

— Но ведь все мы призваны к святости. И если святые, которые у нас перед лицом канонизированы, каждый из них со своей жизнью и со своим опытом любви к Богу, многие из них вообще стали святыми только в какие-то последние моменты жизни. Вернее, стали святыми они вследствие почитания их людьми, наверное, все-таки. Но все мы призваны к святости. И если мы говорим, что это вот только у святых, и только они могут быть таким примером, ну наверное, может быть, мы...

Иерей Григорий

— Но святые — это не какие-то полубоги или какие-то особые существа.

А. Пичугин

— Просто люди.

Иерей Григорий

— Это такие же люди как мы, которых отличает от нас только одно: они подлинно и по-настоящему решились жить по Евангелию и были верны этому решению. И святость — это вообще-то норма в жизни в Церкви, каждый человек должен быть святым. Древние христиане, они так и называли друг друга. Апостол Павел там заканчивает какое-нибудь Послание и пишет: приветствуют вас такой-то и такой-то, и все святые — то есть все члены нашей общины. Не приходило никому в голову, что в Церкви, в христианской общине может быть какой-то не святой человек. И в нашем богослужении до сих пор в некоторых местах осталось вот это наименование, что те, кто присутствуют в храме, они святые. "Святая святым«— говорит священник перед тем, как преподать Святое Причастие. То есть тогда Святыня, которая находится на престоле — Тело и Кровь Христова, Святые Дары сейчас будут отданы святым — тем, кто в храме присутствуют. Если вдруг зашел какой-то нехристианин, не надо приступать к Таинствам, это для святых — для тех, кто христиане, для тех, кто крещены, для тех, кто здесь находится, в храме. И это норма жизни в Церкви. И вот мы сегодня говорили о том, как же справиться с этим страхом, который нас всех обуревает. Вот это и есть рецепт: жить святой жизнью, жить в Боге, жить своей верой — это и есть то, что приводит человека к святости, к совершенной любви и тем самым к преодолению всякого страха.

А. Пичугин

— Друзья, мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Марина Борисова и я, Алексей Пичугин. И мы через минуту вернемся в нашу студию.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня гостях у нас священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Марина Борисова и я, Алексей Пичугин, также здесь.

М. Борисова

— Отец Григорий, вот вы говорите о том, что можно избавиться от страха, если сконцентрировать, сфокусировать свое внутреннее зрение исключительно на Боге, и кто бы спорил. Но как же нам быть с тем, что нас призывают постоянно иметь страх Божий? Это тоже страх. Что это такое с точки зрения вот верующего христианина?

Иерей Григорий

— Да, ну есть такое учение, которое еще с апостольского времени присутствует в Церкви, что есть разные ступеньки что ли и разные стадии служения человека Богу. Когда человек только начинает свой церковный путь — это часто очень связано именно со страхом в самом таком обыденном смысле этого слова. Когда человек узнал, что Бог не терпит беззакония, не терпит греха, и боится: я не буду делать вот это и вот это, и вот это, потому что знаю, что Господь может меня за это наказать, если не в этой жизни, то в жизни будущего века. И поэтому я не буду красть, я не буду убивать, я не буду там еще что-то такого делать. Это рабское служение — служение из страха наказания. Это тоже страх Божий, но это такой страх для самых новоначальных, и это еще не соответствует тому, что Бог от нас ждет на самом деле. Бог не рабов Себе ищет. Есть следующая стадия служения Богу, когда человек уже немножко над этим возвышается и познает Бога как Человеколюбца и милосердного Владыку. И, ощутив на себе вот действие милующей благодати Божией, он начинает служить Богу из ожидания вот этой награды, из ожидания каких-то милостей, которые Бог человеку дает — опять-таки что-то в этой жизни, а что-то в жизни будущего века. И не ворует, не убивает и не совершает каких-то грехов, а наоборот, совершает какие-то хорошие, добрые поступки из ожидания вот этой награды. Но это что такое — это стадия наемническая, стадия слуги, когда человек делает что-то то, что от него ждут, что-то правильное и хорошее, ради награды, ради вознаграждения — и это тоже не то, чего Бог от нас ждет. И наконец есть третья такая ступенька — не всегда можно сразу, перепрыгнув две ступеньки, сразу запрыгнуть на третью, до этого надо дорасти. Но третья ступенька — это ступенька сыновнего служения. Когда человек уже и не столько боится наказания, и не столько ради какой-то награды, а именно из люби Божией, из любви к Богу делает то, что Бог от него ждет. Как сын в доме Отца, он, может быть, уже ничего такого особенно и не боится и ничего особого не ждет, но он любит этот Отчий дом и старается как-то его своими действиями укреплять и служить своему Отцу по любви. И вот к этому нас Церковь призывает — к тому, чтобы через рабскую, через наемническую ступеньку пройти к служению сыновнему.

А. Пичугин

— То есть вырасти.

Иерей Григорий

— Вырасти, да, до сыновства. И вот на этой ступеньке тоже есть страх Божий, но он уже не такой, что меня накажут.

А. Пичугин

— Страх огорчить Отца.

Иерей Григорий

— Страх огорчить Отца. Ефрем Сирин святой, преподобный, он говорил: Господи, если Твоей любви будет угодно меня отправить в ад — и там не перестану я восхвалять и любить Тебя. Он был готов: если будет Тебе угодно, я готов ад пойти, как Ты, Господи, куда меня направишь. Он то есть не боялся уже никакого наказания и не ждал никакой награды, а только вот одна любовь в нем действовала. И вот к этой степени мы должны восходить. И это есть подлинный страх Божий — страх огорчить Того, Кого ты любишь всем своим существом.

М. Борисова

— Иеромонах Роман Матюшин перефразировал эти слова, у него есть в одной песне такая строчка: «Господи, с Тобой не надо рая, тесный ад с Тобою мне как рай». Но это все, конечно, очень высоко, и кто бы спорил, все это замечательный идеал. А в реальной жизни мы готовимся к исповеди, перечисляем свои грехи — и мы боимся ада, и мы не хотим попасть в ад. И эта первая стадия, о которой вы говорили, она преследует нас, и мы никак не можем с нее сдвинуться. Этот страх попасть в ад, он постоянно присутствует в нашей жизни.

Иерей Григорий

— Ну, значит, мы вот от этой рабской ступеньки еще не отделились до конца.

М. Борисова

— Да, но дело в том, что высокие люди, которые даже в древности додумывались до мысли, как Ориген, что Господь всех простит, в результате были объявлены на соборе еретиками. Поэтому вот тут бы как бы не заблудиться в трех соснах нам — далеким от святости и не сдвинувшимся с первой ступеньки.

А. Пичугин

— А тут можно я тоже пять копеек какие-то выскажу. Мне просто кажется, что страх ада, безусловно, он тоже достаточно естественный для религиозного (я даже специально говорю: для религиозного) человека. Потому что для верующего человека там может быть какая-то очень большая вариативность. Но, с другой стороны, мне кажется, что чем меньше мы думаем про ад, тем меньше мы свою земную жизнь делаем адом. Потому что мы, к сожалению, мне вот кажется, что часто приходится встречать людей, которые погружают себя в очень такое невыносимое состояние (а часто и окружающих) своими мыслями, рассуждениями про ад. Хотя мы в целом вообще очень мало где, по крайней мере в утвержденных текстах, да, синоптических текстах Евангелия найдем что-то, что бы нам как-то помогло понять вообще, что это за место такое.

М. Борисова

— Ну может быть, нам и не надо понимать. Я могу просто ответить тебе словами Силуана Афонского: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся».

А. Пичугин

— «Держи ум свой во аде и не отчаивайся» — это другое. Потому что мы-то не держим ум свой во аде, мы держим свой ум в средневековых, очень таких красочных и очень пугающих картинках про ад. Вот мы в них держим свой ум чаще, чем в словах Силуана Афонского.

М. Борисова

— Отец Григорий.

Иерей Григорий

— Да, я думаю, что мы опять-таки не должны впадать ни в одну, ни в другую крайность. Одна крайность — это очень такое легкомысленное отношение к этим темам, оно для христианина встречается, но это невозможно на самом деле, это несовместимо с христианством. Каждый христианин знает, что в мире действительно действуют очень темные силы, и эти силы хотят, чтобы люди ненавидели друг друга, чтобы люди воевали, чтобы люди истребляли друг друга, чтобы люди мучились и страдали, совершали подлости и предательства. Они питаются в том числе нашим страхом, эти силы, они питаются нашей ненавистью, они любят, когда людям больно, и тошно, и отвратительно. И жизнь каждого христианина (еще есть такое название) — духовная брань. Это борьба против этих сил злобы поднебесной. И эти силы реально существуют, и слишком легкомысленно к этому относиться не надо. Есть другая крайность — это всюду видеть действие этих сил, повсюду их бояться, жить только этим мыслями — это тоже совершенно неправильно. В Крещении, когда человек даже готовится еще к Крещению, совершается оглашение, читаются запретительные молитвы, в этих молитвах запрещается именем Христовым темным силам причинять любой вред человеку. И потом тот, кто крестится или, если это совсем малыш, то за него крестные родители говорят, что он отрекается от этих сил. И священник говорит: а теперь дунь и плюнь. Фу и тьфу, — вот так делает тот, кто крестится или его крестные родители. И вот это есть наше отношение к сатане, оно такое наплевательское, презрительное. Мы его не боимся, мы знаем, что он есть, мы сражаемся с теми злобными помыслами, которые он и служащие ему демоны пытаются в нас вселить — это труд, это действительно духовная брань, но относимся мы к нему вот так, презрительно-наплевательски, без всякого страха. И самим вот входить в такое вот ощущение совершенно неполезно — в ощущение ада, который вокруг тебя. Иногда Господь нас проводит через какие-то такие состояния — это уже так именно духовная такая история, а не психологическая. Но добровольно человек не должен погружаться психологически в какие-то бесконечные поиски происков темных сил вокруг себя.

М. Борисова

— Я хочу еще вот возразить немножко Алексею по поводу размышлений об аде. Они далеко не всегда этнографические, и далеко не всегда связаны с какими-то лубочными картинками, представляющими, как там черти грешников на сковородке жарят.

А. Пичугин

— Безусловно. Но это опять же речь об определенных уровнях представлений и погруженности человека.

М. Борисова

— Я могу просто привести мои собственные, вполне беспомощные размышления по поводу притчи о званных и избранных. Там ведь, когда отчаявшись собрать друзей, у которых нашлось сто причин, почему не прийти на пир, хозяин послал слуг на всякие там перекрестки, и дороги, и обочины, собрал всех кого ни попадя, и дальше вот они все оказываются на пиру в белых одеждах.

А. Пичугин

— А один — нет.

М. Борисова

— И один нет. Но дело в том, что им взять, они не готовились к пиру — то есть они не ходили в церковь, не исповедовались, не причащалась — ну это я так, примитивизирую. И вот их позвали, и им, по-видимому — как я себе представляю картинку, как в кино, — на входе выдавали эти одежды. Потому что взять им белые одежды было неоткуда.

А. Пичугин

— Ну так и толкуется чаще всего, что им на входе распорядители пира выдали. А один отказался.

М. Борисова

— Ну хорошо, выдали-то они всем. Ну а отказался ли он? А может быть, он по каким-то причинам...

А. Пичугин

— Я тоже всегда об этом думаю, да.

М. Борисова

— Нес там, я не знаю, перекинутым через руку. Может, он грязный был, не хотел пачкать.

А. Пичугин

— Да, мне тоже вот этот образ, я тоже всегда так представляю.

М. Борисова

— Так вот когда человек размышляет об аде. Ведь чем для него это кончилось? Для него это кончилось как раз, что его ввергли в тьму кромешную. Дело не в том, как ты представляешь себе картинку, а дело в том, что ты боишься оказаться вот этим человеком, которому выдали брачную одежду, а он ее по какой-то причине не одел.

А. Пичугин

— Ну мы можем немного другой разговор, это даже разговор не о страхе. наверное, это скорее уже что-то, какие-то богословские трактования понятия ада. Так как они очень широкие, то мы вот тьму кромешную с плачем и скрежетом зубовным тоже не можем однозначно трактовать адом и не можем говорить о ее конечности или бесконечности. А вот мне как-то ближе образ — ну просто потому, что в Евангелии об этом сказано, да, и мы можем размышлять, как, и почему, и что с этим человеком. Но мне почему-то ближе, мы когда-то в наших программах очень часто вспоминали эту книгу, и в конце концов решили уже пореже о ней говорить, просто потому что...

Иерей Григорий

— Неужто Евангелие?

А. Пичугин

— Нет! А, так получилось, что я об этом сказал, что можно из этого сделать вывод... Нет, не Евангелие, конечно, нет. Книгу мы часто вспоминали —"Расторжение брака" Льюиса.

Иерей Григорий

— Да, это прекрасная книга.

А. Пичугин

— И вот почему-то я, когда ее первый раз прочитал, а потом я даже пытался ее и озвучивать и помню, знаете, это как-то неофитский порыв по отношению к определенной литературе: когда ты вдруг для себя открываешь, ты стараешься и всем это раздать, показать. Вот мне как-то это образ скорее оттуда ближе. Поскольку евангельский я не могу, там не говорится и это оставляется для очень широкой трактовки людьми, да, что же это за тьма такая. А вот Льюис попытался дать ей трактовку, и вот эта трактовка, она как раз у меня лично в свое время легла на сердце, и я пытаюсь это вот так же представить.

Иерей Григорий

— Спасибо, что вы вспомнили, замечательная книга. Я тоже всегда как-то очень ценил этот текст. И нашим радиослушателям, которые вдруг, может, кто-то не знаком еще с этим произведением, конечно, очень рекомендую ознакомиться.

А. Пичугин

— Друзья, я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино.

М. Борисова

— Отец Григорий, ну вот как вам кажется по вашему опыту общения с людьми, с прихожанами, насколько серьезная проблема... То есть понятно, что мы уже говорили о том, что страх смерти присутствует у человека на протяжении всей его жизни, но вот бывают периоды, когда он обостряется. И насколько сейчас можно сказать, что это как раз вот всеобщее обострение этой болезни страха?

Иерей Григорий

— Сейчас, конечно, время очень такое тревожное, и, наверное, нет человека, который этой тревоге не поддавался бы. Я думаю, что сегодня как никогда мы должны вспоминать, и перечитывать, и осмысливать евангельские слова, где Господь говорит: когда услышите о военных слухах и о войнах — то есть это то, что с нами происходит: мы услышали сначала военные слухи, потом война постепенно стала входить вот в реальность нашей жизни все больше и больше. Господь говорит, что мы должны делать в этой ситуации? Не ужасайтесь. И мы должны вот всеми силами как бы выкарабкиваться из этого состояния ужасания, потому что оно ничего хорошего, ничего полезного нам не даст — не поможет нам спастись, не поможет нам ободрить и поддержать наших близких, не поможет нам принять какие-то правильные жизненные решения. Ужасаться не будем, будем действовать, будем молиться и будем помнить вот об этом свете, который светит во тьме, и тьма его не может объять, а только что мы сегодня уже говорили. Вот когда приходит такое ощущение, что все вокруг как-то рушится, привычные жизненные устои оказываются не такими уж устойчивыми, и вся ткань нашей жизни начинает колебаться, и не очень понятно, что нас ждет впереди — я думаю, мы должны вспомнить жен-мироносиц, вспомнить апостолов, в каком они были состоянии, когда после молитвы в Гефсиманском саду Господь был арестован, судим, предан пыткам, распят на кресте. Они были тоже вот в положении людей, у которых все рухнуло, земля ушла из-под ног, все во что они верили, обернулось полным крахом — вот такой мрак и ужас на них нашел. Их ждало впереди только преследование. Потому что, если их Учитель — это преступник государственный, распятый на кресте, значит, они сообщники, соучастники. Вместо царства мессианского, которого они так ждали, их ждет впереди, возможно, даже казнь. И даже не в этом дело, потому что есть — мы говорим о страхе смерти сегодня, но есть вещи, которые страшнее, чем смерть: как бы сама, как философы говорят, экзистенциальная основа жизни уходит из-под ног — вот на что теперь опереться? Они думали, что это Сын Божий, а оказалось, что все кончилось крестной смертью. И вот жены-мироносицы пришли на гроб и увидели там Ангела, который им сказал: не ищите Живого с мертвыми, Он воскрес. Жизнь побеждает. После каждой ночи наступает рассвет и новый день. И вот в такие в тяжелые, темные как сейчас времена мы должны об этом помнить. Христиане должны жить надеждой. «Утешайтесь надеждой», —говорит апостол Павел. Мы много говорим в Церкви с наших амвонов о любви, о вере, но гораздо реже слышны вот эти слова — о надежде. Ведь это такая важная христианская добродетель — вера, надежда и любовь. И вот эта надежда, она тоже нам сейчас очень нужна, и над ней надо трудиться.

А. Пичугин

— Тем более недавно вспоминали.

Иерей Григорий

— Да, наверное, неслучайно в эти дни как раз и Церковь нам предлагает вспомнить удивительных мучениц — Веру, Надежду, Любовь и их маму, Софию — то есть премудрость. Вот будем искать этой премудрости, будем мудро действовать и будем жить надеждой.

А. Пичугин

— Мне кажется, мы так вернулись к теме святых удачно. Я бы вспомнил — можно я тоже добавлю? — я бы вспомнил очень близких нам святых. У нас же есть святые, близкие нам по времени, и еще по улицам вместе с нами ходят их современники. Вот для меня, например, такой образ очень важный святых — у каждого ведь еще они ложатся на сердце какие-то свои святые, вот у меня это парижские мученики — мать Мария (Скобцова), отец Дмитрий Клепинин, Илья Фондаминский, Георгий Скобцов. Ну и не парижский мученик, но все равно (найдите, кстати, послушайте программы на Радио ВЕРА, о нем несколько штук выходило) — Александр Шморель, малоизвестный святой, который во времена Третьего рейха открыто выступал против политики проводимой, и в итоге он погиб, и был прославлен Зарубежной Церковью, как местночтимый святой в Оренбургской епархии, ну и как-то его уже постепенно начинают почитать по всей России. Замечательный святой, тоже вот не грех вспомнить. И, кстати, вот когда мы вспоминаем о святых, близких нам по времени, тоже очень мы сразу представляем, какие святые могут быть. Мы любим, я очень люблю Сергия Радонежского, но я понимаю, насколько это было сложный и тяжелый, наверное, человек, если уж братия там его не выдержала, не смогла вытерпеть. И я думаю, что многие святые, которых мы действительно любим, к которым мы прибегаем в молитвах, к которым мы приезжаем поклониться их мощам, они были очень тяжелыми и непростыми людьми. Как непростой была мать Мария (Скобцова), если почитать ее житие, биографию ее, все что с ней было в течение ее жизни. Как непростыми были многие и многие.

Иерей Григорий

— Ну как минимум святые — это не какие-то такие клонированные, совершенно одинаковые...

А. Пичугин

— Персонажи из мультфильма.

Иерей Григорий

— В белых одеждах, да, вот грядущие с пальмовыми ветвями в Царствие Небесное. Нет, это живые люди — они очень разные и с очень разным темпераментом, очень разным характером, и жившие в разных эпохах, — это очень разные люди. И в каждый момент жизни, в каждое время и каждый для себя может найти кого-то из них, кто может оказаться таким удивительным образцом, вот с кого можно взять пример — я с кого могу взять пример сегодня и сейчас, в тех обстоятельствах, в которых я нахожусь. Мне хотелось бы вспомнить еще рассказ из жизни митрополита Антония Сурожского. Он сам о себе рассказывал, что, когда он был подростком, он там куда-то уезжал, долго был без родителей. И потом вернулся, и отец ему говорит: я очень о тебе беспокоился. Его тогда звали не митрополит Антоний, а его звали Андрей, он был мальчиком-подростком. Андрей говорит: да? А что же ты об мне беспокоился, ты думал, что со мной может что-то случиться или что я могу погибнуть? Отец говорит: нет, я не очень об этом думал и из-за этого не очень волновался, потому что это всегда может произойти. А я волновался, не совершишь ли ты какой-то бесчестный поступок. И вот страх смерти, о котором мы сегодня говорим, он естественен, он у каждого из нас есть, но мы должны помнить, что смерть это далеко не самое страшное, что может с нами случиться. Рано или поздно смерть придет, это неизбежно. А вот что действительно страшно — это совершить какой-то бесчестный поступок и запятнать чем-то очень сильно свою совесть. А если еще и не покаяться после этого — вот это то, что действительно приносит огромный вред не просто телу, а душе нашей, той душе, которая будет вечно существовать. Поэтому будем больше бояться не смерти, а потери чести и совести.

М. Борисова

— А если уж стали вспоминать святых, мне кажется, что как раз в октябре — 10 октября у нас память одного святого, которого, мне кажется, мы вспоминаем редко, и очень напрасно. Это святитель Петр (Полянский), митрополит Крутицкий, местоблюститель Патриаршего престола после патриарха Тихона. И почему я, мне кажется, что этот пример его очень подходит к нашему разговору о страхе. Он ведь не был даже священником, он был хорошим верующим православным человеком, он был преподавателем. И, в общем-то, совершенно не собирался быть ни монахом, ни церковным деятелем. Но просто на Соборе 1917–18 года будущий патриарх Тихон попросил его принять постриг и принять священство и епископство, потому что просто ему нужен был помощник вот в лице этого человека. И когда я читала его воспоминания, о нем его родных, они говорят, что его реакция была, когда он обсуждал в семье это — он понимал, что, если он согласится, он подпишет себе смертный приговор. Всем было понятно, чем все это закончится. И он абсолютно с открытыми глазами пошел на это. И это не было согласие на мгновенную смерть, когда тебя расстреляют у стенки, это был колоссальный подвиг вот с 1918 года до 37-го. Причем он своим этим подвигом доконал всю систему ГПУ и НКВД, которые его — ну казалось бы, не должен человек этот жить, и он им совершенно не нужен, и мешает он им. Но им пришлось распространить слух о его кончине за год до того, как они его расстреляли.

А. Пичугин

— Да, это известная история. А может быть, чуть меньше, чем за год, да.

Иерей Григорий

— Очень такой важный для нас пример.

А. Пичугин

— Кстати, этот пример в 90-е годы, в начале двухтысячных — образ владыки Петра, он был такой очень значимый и известный, много говорили, как раз в 2000 год — канонизация новомучеников, и про Петра (Полянского) очень много говорили. А потом постепенно, ну как у нас, из нашего сознания, к сожалению, вытесняются новомученики, очень жаль, что они становятся образом. Причем не живыми людьми, которые страдали недавно, которые жили рядом с нами, и каждый раз вспоминаю, что мы, если речь идет о новомучениках, часто относимся к ним точно так же, как относимся к мученикам Древней Церкви, которые действительно далеки от нас, и для многих они где-то в глубине не вызывают какого-то живого отклика. Они святые, а мы люди церковные, поэтому там, ну что же, молитвами святых мучеников Господь поможет нам. А когда мы говорим о новомучениках, вот мы почему-то это стали забывать, что за этим образом стоит очень близкий нам по времени образ и звук просто там ломающихся пальцев на допросах, там плеск воды Беломорканала, и вот эта вся цепочка, да. И когда мы еще про это помнили и часто вспоминали их персонально, даже интервью выходили с людьми, я помню, тогда часто, которые были их ближайшими родственниками, хорошо помнили — вот тогда прямо образ святителя Петра, он был очень яркий, и о нем часто вспоминали. Спасибо, Марина, что вы про него вспомнили, потому что мне кажется, он, к сожалению, сейчас стал забываться.

М. Борисова

— Но помимо того, что мы можем черпать силы вот в жизнеописаниях святых, в каких-то примерах, которые, может быть, мы встречали в жизни, естественно, в Евангелии, участии в богослужении — это все естественно и понятно, конкретно для каждого из нас как личности, как вот я индивидуум, я христианка и я верующая, церковная — я, соответственно, воспринимаю это как свой путь. Но должны ли мы пытаться помочь бороться со страхом смерти людям близким, но либо нерелигиозным, либо нецерковным? И можем ли мы транслировать им свое отношение к этому?

Иерей Григорий

— Ну ненавязчиво. Я думаю, что можем и должны, но так, чтобы это не было для них еще новой проблемой дополнительно к тому, что и так у них есть. Как мы должны помогать нашим близким? Прежде всего не унывая, распространяя вокруг себя вот эту христианскую надежду — может быть, не столько в словах, сколько в своем облике, в выражении лица, в таком поиске собственной внутренней устойчивости прежде всего. Если она будет, то и другие люди вокруг нас смогут опереться как-то на нас. И это, конечно, наша христианская задача. Если мы будем там кого-то брать там за ухо и вот: «я тебе должен объяснить... ты должен делать вот то-то, то-то и не бояться, не отчаиваться... и как вообще ты можешь, и ты вообще такой-сякой...» — конечно, мы никому не поможем, а только помешаем. А если мы сами будем в состоянии христианской надежды и вот это вокруг себя распространять, то мы можем быть тем светом, на который другие люди могут опереться как-то.

А. Пичугин

— Спасибо большое. Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня был священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Я Алексей Пичугин...

М. Борисова

— И Марина Борисова.

А. Пичугин

— Прощаемся. До свидания.

Иерей Григорий

— Спасибо. До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Деревянные церковные сокровища в собраниях ГИМа». Наталья Углева
• «Чтение художественной литературы — христианский взгляд». Иеромонах Геннадий (Войтишко)
• «Покровский собор — храм Василия Блаженного». Татьяна Сарачева