В уголке холла устроились двое: маленькая сухая женщина, с искаженным ассиметричным лицом, чертами, говорящими о тяжелом, скорее всего врожденным заболевании. В дерматиновой обуви, которую, я думала, уже не выпускают, с клеенчатой сумкой, ручки которой она мяла и жала с нездоровой суетливостью и силой.

Рядом с ней, как будто расположенная специальным режиссерски- гипертрофированным контрастом, сидела ухоженная молодая женщина.

Открытое лицо, огромные глаза, красивое каре богатых каштановых волос. "Простите, я хотела спросить "- остановила меня молодая женщина, когда я мчалась мимо к служебной двери. Голос её оказался мелодичным и полным как ксилофон, на щеках заиграли ямочки. Она была настолько, безусловно, и изысканно красива, что хотелось сфотографировать её как картину на редкой выставке...
"Как нам получить ...". Она задала вопрос, который я слышала много раз за день.
"Вам?..."
"Не мне, вот, этой... моей... женщине... Мы за путевкой ее дочке. Я - социальный работник".,
Редкой красоты молодая женщина мягко взяла за руку сухую нездоровую карлицу. Та перестала рвать ручку своей клеенчатой сумки, и прижалось к роскошному плечу красотки.

... Через полчаса они уже шли к бульвару, одна - мелкая, искореженная, сухая, другая - высокая, статная, оборачивающая прохожих.
Счастливые и красивые: одна - от радости и защищенности, другая от природы и доброты.

А я постеснялась их сфотографировать. И всё думаю о них. О том, как несправедливо и глупо сложился стереотип о том, что, милосердие и служение как профессия – удел убогих, ущербных, странных. И каким на самом деле кажется совершенным и небезнадежным мир, в котором красота внешняя об руку с красотой нравственной.