«Христианин в современном мире». Андрей Притыко

У нас в студии был доктор медицинских наук, профессор, нейрохирург, заслуженный врач России Андрей Притыко.

Мы говорили с нашим гостем о его пути в медицине и о том, как вера помогает ему в особенно сложных ситуациях.

Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева

---

диак. Игорь Цуканов

— Добрый вечер, дорогие друзья. Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Как всегда, в это время в студии моя коллега Кира Лаврентьева.

Кира Лаврентьева

— Добрый вечер.

диак. Игорь Цуканов

— Я — диакон Игорь Цуканов. И не вдаваясь, так сказать, в долгие рассуждения, хочется сразу представить нашего сегодняшнего гостя. Это совершенно замечательный человек Андрей Георгиевич Притыко, российский нейрохирург, доктор медицинских наук, профессор, президент научно-практического центра специализированной медицинской помощи детям имени святителя Луки Войно-Ясенецкого, заслуженный врач Российской Федерации, член Президентского Совета по реализации государственной политики в сфере защиты семьи и детей. Вот очень много регалий, и это человек, который, вот так, чтобы вы себе представляли, человек, который почти 30 лет назад, 29 лет назад создал вот этот самый научно-практический центр специализированной медицинской помощи детям, нейрохирургический. И, собственно, бессменный руководитель этого центра сначала в качестве директора, вот сейчас в качестве уже президента. Ну и мы, конечно, будем говорить и о нейрохирургии, и о медицине, и о вере, потому что у нас Радио ВЕРА, дорогие друзья. Андрей Георгиевич, добрый вечер. Рады вас видеть в нашей студии.

Андрей Притыко

— Добрый вечер, я тоже рад вас видеть.

диак. Игорь Цуканов

— Тем более, что, как вы говорите, первый раз.

Андрей Притыко

— На радио первый раз. Телевидение очень много мучило, снимало, но на радио первый раз. И еще на таком радио, как ВЕРА.

диак. Игорь Цуканов

— Ну и слава Богу.

Андрей Притыко

— Уникальное радио.

диак. Игорь Цуканов

— Мы вас очень рады видеть, Андрей Георгиевич, первое, что хотелось у вас спросить, ну вот нейрохирургия — это такая одна, как я понимаю, может быть, я ошибаюсь, одна из самых сложных таких сфер медицины, самых вот таких тонких, как бы, да, и заболевания эти одни из самых сложных. Ну я со сложного вопроса, извините, начну, часто ли бывает так что врач нейрохирург оказывается не в состоянии, не в силах помочь пациенту. Вот насколько, всё-таки до каких сейчас, ну как сказать, высот эта сфера медицины у нас доросла?

Андрей Притыко

— Ну, я бы не сказал, чтобы часто, но головной мозг, мы все понимаем, что это очень сложный орган, и те центры, которые сосредоточены в нем, они требуют очень глубокого уважения к себе. Поэтому все манипуляции на веществе головного мозга должны быть крайне оправданы, профессионально выполнены, должна быть анатомическая допустимость, физиологическая возможность. Вот тогда результат должен быть хороший. Но у детей, у детей в чём осложняется ситуация? В том, что мы получаем очень часто пациентов с врожденными пороками развития головного и спинного мозга. И когда включается генетика, то здесь всегда очень тяжело бывает в лечении. То же самое, если взять неврологических пациентов, потому что мы идем рядом неврология и нейрохирургия. Когда включается генетика у неврологических больных, например, с приступами, в научно-практическом центре открыта клиника эпилепсии тяжёлых форм, резистентных форм эпилепсии. И там, где подключается генетика, очень трудно купировать эти приступы. Поэтому врожденные заболевания мозга, которые мы получаем как хирурги, в первую очередь, это водянки мозга, кровоизлияние внутриутробное или во время родов эти кровоизлияния возникают, внутрижелудочковые, они часто ведут к смерти пациентов. Поэтому должны срочно вмешиваться. Своя специфика есть у детей, вот я хотел бы это сказать. Я не беру нейротравму, я беру только вот сейчас это.

Кира Лаврентьева

— Андрей Георгиевич, а как вы вообще выбрали такую специальность непростую? Во-первых, медицину, во-вторых, нейрохирургию. Это же особое призвание должно быть. Ну, как бы медицину. У меня был выбор между двумя специальностями. Или врач, или учитель. И вот как-то вот так сложилось. Потом уже я узнал, что в семье у меня священники были, и учителя, и врачи. И как бы все они служили людям таким вот непосредственным, близким образом. Но а мама у меня была медсестра, всю жизнь она проработала в детской поликлинике, и вот она мне все говорила, ну, иди лучше врачом, ну, детишки такие хорошие, они такие чистенькие, она все такими словами, вот, и как бы я не поступил первый год, вот, и пошел работать в школу старшим пионерважатым, в ту школу, в которую я закончил. Там была вакантная ставка, ну вот, и вот думал, что, как, потом все-таки решил готовиться в медицину. Занимался с репетитором, зарплата шла вся на репетиторов, там три предмета надо было. Готовился, готовился, второй год не набрал баллы. А вот уж на третий год так надо было полюбить то, чего не знаешь, я имею в виду медицину, видимо, так полюбил ее, что был уже тогда рабочий стаж, и после того, что балл добавлялся рабочему стажу, я поступил на педиатрический факультет.

Кира Лаврентьева

— Три года подряд поступали.

Андрей Притыко

— Да, стремление было такое.

Кира Лаврентьева

— Вот это да.

Андрей Притыко

— И в то же время было со стороны школа, я хотел учителем, у меня уже были такие мысли. Но Господь мне потом дал, я стал все равно преподавателем в университете.

диак. Игорь Цуканов

— В медицинском.

Андрей Притыко

— В медицинском, да. Уже 25 лет как заведую кафедрой в университете, во втором медицинском. Ну, сейчас это РНИМУ имени Пирогова. А вот вы знаете, чтобы что-то получилось, однозначно теперь уже могу сказать, оглянувшись назад и как бы понимаю, что надо влюбиться безумно. Вот я безумно влюбился. И знаете, интересно, вот отношения с человеком, вот с женщиной, к примеру, да, ты влюбляешься, что-то не получается, ты опять, ты же влюблён, ты хочешь. Вот так было у меня с медициной. Чем тяжелее были предметы, чем сложнее они были, тем я пытался...

диак. Игорь Цуканов

— Настойчивее.

Андрей Притыко

— Настойчивее, да, идти вперед, и как бы шел вперед, и мне нравилось учиться, мне нравилось познавать это все. И вот сейчас только я понимаю, что же это было, почему такое у тебя было рвение к учебе, особо-то как бы у меня такого вот в школе не было рвения к учёбе. Потому что я влюбился в медицину, в педиатрию. Вот, понимаете, это произошло. Сейчас я это могу сказать, тогда я это не понимал.

диак. Игорь Цуканов

— А во что именно вы влюбились? Вот в возможность помогать людям или в возможность понимать, как вот вообще устроен человек и как вот эти все процессы происходят?

Андрей Притыко

— Наверное, это еще было связано с тем, что когда я поступил, у меня было там около три недели, что ли, было у меня, и меня устроили санитаром в больницу, в хирургию. И я уже там увидел, как бы вот эти все, меня учили там, как там клизму сделать, как там судно подать. Ну, просто индивидуально учили, это было в Московской области. Это не какая-то, была медсанчасть при заводе, то есть знакомые были хирурги, брали меня на операции, я сейчас вот так вот подумать, ну, как брали, я, намывали меня, значит, я стоял там, держал там крючок, смотрел, как они оперируют.

Кира Лаврентьева

— Не было страшно?

Андрей Притыко

— Всё оперировали под местной анестезией, никаких наркозов, всё под местной анестезией. И всё научился, вот сейчас меня спросите о аппендэктомии, я вам чётко расскажу, как это делается, представляете. Вот это, наверное, ещё придало любовь, это вот придало вот этот момент, к медицине. А потом первый курс вот анатомии, очень интересно. Помню, первый этот коллоквиум, это были кости, и я всю ночь не спал. Писал, чтобы запомнить зрительно. Тяжело латынь, надо было это все писать, писать. До сих пор зато помню, до сих пор помню. Биология тоже была очень тяжелой для меня. Спросите мне всех возбудителей, я вам все расскажу по латыни. Я порой студентам говорю, ну, расскажите там, кто вызвал, вот, там, сыпной тиф, возвратный тиф, брюшной тиф, по латыни мне назовите. Вот это... И школа была, конечно, тогда другая все-таки, более такая, знаете, консервативная, академичная, без всяких этих телефонов. Электронных всех.

диак. Игорь Цуканов

— Андрей Георгиевич, а как случилось, что вы стали верующим человеком? Потому что нам очень часто рассказывают наши гости, да и не только в нашей передаче, рассказывают, что люди, которые как раз занимаются биологией, занимаются медициной, вот у них, ну, поскольку они очень хорошо понимают, как устроен человек, никогда не видели душу в человеке, да, ну, как святитель Лука говорил, да, что я тоже много раз оперировал на черепной коробке, никогда не видел там ума.

Кира Лаврентьева

— И совести.

диак. Игорь Цуканов

— И совести, да. Вот, но многих это как-то вот от веры.

Андрей Притыко

— Он ещё сказал, и Бога я не видел.

диак. Игорь Цуканов

— И Бога не видел, да. Но многих это, тем не менее, как-то от веры дистанцирует. Вот как вы к ней пришли?

Андрей Притыко

— Я тут ехал, когда к вам сюда сейчас пробирался, так вот что-то тоже такое у меня. А вот когда же всё-таки началось что-то? Ну, так сложилось, что если брать какие-то такие определенные артефакты, то у одной бабушки я видел икону все время стояла. Меня всегда это поражало. Маминой мамы. Она родом... Род идет весь мамин из Шуи, Ивановской области. И село Васильевское, это недалеко, вот там они всё-таки верующие. Вот эти, о ком я рассказал, все были по той линии. И диаконы были, и священники, и учителя, и, значит, вот врачи. Вот. Вот одну икону... Я говорю, бабушка, вот Николай Чудотворец... Старая икона стояла. И так она всю жизнь простояла у них, потом она перешла к моей сестре. А я первый раз прочитал Евангелие в 16 лет. Это была салатовая книжечка, вручили её, по-моему, баптисты или вот эти кто-то, кто литературу всё время разносил.

диак. Игорь Цуканов

— Они её и издавали зачастую.

Андрей Притыко

— И издавали, и я помню, она вот такая вот салатовая, Новый Завет написан был. Я его залпом прочитал, но не могу даже сказать о своих ощущениях, я их не помню. Их, наверное, не было. Просто вот прочитал, понял, что Бог есть, что вот такие чудеса Он творил. Но это все давно было. Ну и как-то так вот не было долго этого. В родительской семье не было. Пасху делали, и кулич пекли, яйца красили, всё. Но вот когда началась работа, я попал сразу, ну, во-первых, я решил, что я буду хирургом. Вы спросили, как нейрохирургом. Я решил, что буду хирургом. Там получилось, что возможность детским нейрохирургом увидеть. И меня направили в институт нейрохирургии. И я второй год ординатуры своей там был на стажировке. И вот стал так нейрохирургом. И эта профессия, она как бы зарождалась, потому что она была в институте нейрохирургии, там были, ну, выдающиеся вообще, я вспоминаю, люди, во-первых, детское отделение открыли, а профессор Арендт Андрей Андреевич — это праправнук лейб-медика Арендта, который лечил Пушкина. И вот он был детский нейрохирург, и первая его вышла монография гидроцефалии у детей. То есть он первый, кто как бы... А вокруг него собралась команда. Знаете, кого? Женщины после войны, пришедшие в погонах, капитана, майора, одна там старшая лейтенант была, все они пошли работать детскими нейрохирургами, врачами в детское отделение Института Бурденко. И вот я этих женщин еще застал тогда, они были еще живы. Вот такое, конечно, впечатление необыкновенное, вот понимаете от этого, необыкновенное. Там такой дух был вот этой педиатрии и детской нейрохирургии. Когда я был распределен в республиканскую детскую больницу, там нейрохирургии не было, там была очень серьезная клиника детской хирургии. На 300 коек под руководством академика Юрия Федоровича Исакова, это известнейший детский хирург, который заложил основу детской хирургии в Советском Союзе. То есть в каждой республике Советского Союза были открыты клиники детской хирургии. Вы можете себе представить, какой вклад он внес и сколько учеников кафедра эта подготовила. Это кафедра Второго медицинского института, кафедра детской хирургии, она базировалась на базе Филатовской больницы.

диак. Игорь Цуканов

— А до этого не было, да, в республиках?

Андрей Притыко

— Ее ввели в строй, и в 1985 году ее открыли. Кафедра заняла 300 коек детской хирургии, там открыли очень серьезная клиника. И известные хирурги, такие как Эдуард Александрович Степанов, торакальный хирург, вообще общий хирург, с кафедры часть сотрудников перешла в эту больницу в Республиканскую детскую, где начали осваивать детскую хирургию, открывать ее, потому что новый корпус был, и в общем пошли операции, больные были очень запущены, тяжелые больные. Я помню, очень было много детей с ожогами пищевода поступали. Это тяжелые операции, которые говорят о том, что необходимо и шунтирование пищевода, и наложение гастростом. Там очень тяжеленные дети. Дети с пороками развития кишечника, аноректальные пороки тоже туда шли. В общем, вся тяжелая патология с России, с Советского Союза тогда еще ехала вот в эту республиканскую больницу. А нейрохирургии не было детской. И вот тогда я предложил главному врачу, он поддержал меня, открыть 10 коек нейрохирургических, потому что кафедра огромная, но известная кафедра, Юрий Федорович был замминистр здравоохранения СССР, то есть вот такая величина действительно. Вот, и я начал детскую нейрохирургию, открыл койки, начал принимать тоже потихонечку больных, пока был один, было немыслимо не заболеть ничего, ну, а потом пришли доктора, там начали расширяться, как вот 30 коек, это уже полноценное отделение, когда 30 коек, потом 60 коек, значит, это уже целая клиника. Ну и вот по предложению академика Бадаляна Левона Оганесовича, это известнейший был академик-невролог на весь Советский Союз, и кафедра у него была, тоже большая кафедра, тоже во втором медицинском. Я почему говорю второй мед, не то, что я его там закончил, всё, но педиатрическая служба второго меда лучшая вообще была в СССР и в Европе. Настолько, вот ей уже 100 лет будет, по-моему, вот ей. Ну, вы не представляете, какие там специалисты работали на педиатрическом факультете РНИМУ сейчас. И тогда я присоединил ещё 60 коек, это была неврология. И получилось, смотрите, 60 неврологии, 60 нейрохирургии. И создали центр, ну, внутри РДКБ, он не был юридический, как бы, да, он был внутри больницы, центр патологии нервной системы. Я стал его руководителем. Ну, вот тут, конечно, началось такое, что эти больные шли туда потоком, пришлось очень много летать по санавиации. Я помню, мне фельдшер говорит, Андрей говорит, слушай, говорит, ты можешь скоро и на пенсию выйти. Я говорю, почему? А у тебя столько, говорит, бортчасов налетов. Я вот помню эти бортчасы. Тогда была санавиация. Ну, вот, не знаю, сейчас вроде тоже создали. Но вот тогда очень серьезная была санавиация. Летали мы из Быкова. После операции выходишь, вечером тебе звонят, надо лететь. Там Харьков, там еще куда-то, Тамбов, Чита, вот эти вот, которые я помню, летали очень. Самолёт ждёт, вот садишься в машину и вперёд.

диак. Игорь Цуканов

— После операции.

Андрей Притыко

— После операции. Ну, собрался, умылся, оделся, пришёл.

Кира Лаврентьева

— Ну да, врачи приучены ночами, ночами не спать.

Андрей Притыко

— Там стоят они, Ближняя Россия, вот эти, Л-410 стояли, борты санавиации. А если что-то так посерьезнее, дальше лететь, ну, это уже идешь, тебе выдавали скорая помощь вне очереди, вот такую бумагу. Ты подходишь к кассе, тебе тут же билет, без всякой очереди, тебе место обычно нам давали, вот 154-й, впереди 4 кресла, чтобы можно было сложить, положить носилки. А рядом доктора. Ну, в общем, вот работа была такая, что мама не горюй. И, как бы, конечно, главным была работа.

диак. Игорь Цуканов

— И сколько лет вы в таком режиме трудились?

Андрей Притыко

— Девять.

диак. Игорь Цуканов

— Без отпусков, да?

Андрей Притыко

— Пока не перешел в Москву. Нет, в отпуска я ездил. Меня бы выгнали тогда вообще, если бы я в отпуска не ездил с семьей, нет, ездил. А вот так, ну такой был вот ритм, никуда и не деться, и ничего.

Кира Лаврентьева

— Как семья к этому относилась, Андрей Георгиевич?

Андрей Притыко

— А жена работала всю жизнь со мной и сейчас работает.

Кира Лаврентьева

— А, вот оно что, это как бы вот и есть секрет успеха, конечно.

Андрей Притыко

— Да, и как бы вот дело в том, что, конечно, но все равно это дело такое, что сложно было, сложно, но не уставали, не уставали, нет. И потом доктора, которые пришли ко мне, я их тоже как бы так. Уже первый пришел ко мне врач, как сейчас помню, говорит: «Я, Андрей Георгиевич, на все готов. Хотите, вот даже буду тут ночевать, за больными смотреть». Потому что больные были очень тяжелые. А я говорю: «Хорошо, давай». От, говорит: «Но только не летать. Я не могу летать». И он мне до сих пор вспоминает: «Неделя прошла, и вы мне говорите, вас ждет Бурятия. На вас все оформлено. Как вы меня? Первый раз в самолет. Я чуть не умер, пока долетел». Ну, всякие тут моменты. Так вот, в это время очень много запущенных больных, которые, к сожалению, погибали. То есть мы не успевали. Они приезжали в такое состояние декомпенсации, что помочь им было уже нельзя. Ну вот эти, не совсем котлы, которые мы называем, огромные головы, но даже их оперировать, операция заключала в шунтировании. Шунтирование — это отведение жидкости, ну разные, в сердце отводят, в предсердие, но уже это как бы давно мы не... В брюшную полость. Раньше мочевой пузырь отводили, в кишку отводили, ну, самое оптимальное — это брюшная полость, и, в общем, как бы единственное во всём мире вот сейчас спасение. Ну, я вам должен сказать, что техника дошла до определённого уровня, и эндоскопические операции сейчас мы делаем.

Кира Лаврентьева

— Тоненьким зондом, да?

Андрей Притыко

— Да, входим и смотрим, где заросло отверстие, где жидкость-то должна течь. А вот тут заросло, к примеру, отверстие, да. Так вот мы аккуратненько делаем перфорацию. И без шунта это хорошо, потому что шунт это...

диак. Игорь Цуканов

— Инородное тело.

Кира Лаврентьева

— Травматично всё.

Андрей Притыко

— И всё это потихонечку течёт.

диак. Игорь Цуканов

— Андрей Георгиевич, ну вот мы с вами в прошлом получасе как раз говорили о вашей работе, собственно, да, в качестве нейрохирурга. Вы, как я понял, во многом и поднимали вообще эту сферу медицины, эту отрасль медицинскую. Ещё в Советском Союзе собирали вот этот коллектив врачей, создавали вот этот научно-практический центр.

Андрей Притыко

— Нет, это потом, научно-практический, это про РДКБ я только говорил. А в 95-м я перешел в Москву на работу в Московское здравоохранение. Это федеральное здравоохранение.

Кира Лаврентьева

— Да, там своя кухня.

Андрей Притыко

— А это Московское здравоохранение. Вот там уже была задача. Так вот, когда эти пациенты погибали, я видел их смерть и видел страдания матерей, их слезы, вот тогда меня потянуло в храм. И я тогда пошел в храм.

Кира Лаврентьева

— Прямо в храм сразу.

Андрей Притыко

— Вот пошел в храм. А у нас там рядом храм, можно дойти пешком было. Это вот Михаил Архангел, это который вот, «Ирония судьбы» показывает его, старый храм. Помните фильм «Ирония судьбы» показывает этот красный храм? Вот это же рядом, больница там рядом, вот гостиница «Салют», этот храм, а через Ленинский, Республиканская больница. И вот его тогда, значит, отдали в церковь. И вот я тогда пошёл, познакомился тогда с отцом Георгием, сейчас он там настоятель, благочинный в этом храме, потрясающий человек, потрясающий просто. И вот такой вот, понимаете, у меня был момент обращения к Богу, и я обращался, конечно, в первую очередь ради себя, потому что я даже не знал, выдерживаю ли я, потому что я не знал, мне было, конечно, очень тяжело. Да я 28 лет стал заведующим. Ну что такое 28 лет? Ну это вообще ничего.

Кира Лаврентьева

— Сейчас люди в 28 еще не знают, куда им учиться пойти.

Андрей Притыко

— Да, а я, да, я, больно рано так все Господь управил, что так, и я поэтому для меня, и вот так крупинка по крупинке все это пошло, крупинка по крупинке, потому что смерть, она заставила просто задуматься, вот, но когда стало понятно, что уже у Бога все живы, и мертвых нет у Бога, это, конечно, такой сильный вдохновляющий толчок для жизни. Все, надо идти вперед, надо идти. Ну, такие вот моменты, они, конечно, очень... Я потом говорил с руководством больницы тоже вот как бы говорил, что посмотрите, какие у нас больные тяжелые, и было принято решение, знаете, если я не ошибусь, наверное, я нет не ошибусь, почему не ошибусь, потому что я его вчера увидел по Союзу. Владыка Сергий, митрополит Сергий Воронежский, он же в Москве был. Ну, как Владыка Арсений, вот сейчас тоже там он где-то...

диак. Игорь Цуканов

— В Липецке.

Андрей Притыко

— В Липецке. А этот был жив. И вот владыка Сергий открывал и освещал храм покрова Пресвятой Богородицы в Республиканской детской больнице. И мы были тогда счастливы, там на первом этаже был открыт, ну, и сейчас он был открыт, этот храм, в одной из аудиторий. Вот так вера потихонечку копилась, копилась, и были моменты такого счастья, что я вроде всего достиг, ну, а потом прочитал про лестницу, намазанную маслом, и понимаю, что как только я обрадовался, а падаешь, знаете, куда сразу? В грех. Ни куда-нибудь. Просто упал. Не на предыдущую ступень. Нет, потому что сразу в грех. Там грех. Может быть, так на земельку было бы упасть, даже интереснее. Нет, сразу туда в грех. А Он тебя раз. Поэтому вот эта борьба, конечно, она шла, и подсказать было тогда некому, если честно, в плане священников. Но вот как-то так, Господь. Иконы я поставил в дом, в квартиру, уже стал понимать, что это.

диак. Игорь Цуканов

— Окошко.

Андрей Притыко

— Окошко. Потом дошел, подарили мне молитвослов такой красивый, весь в серебряных этих, что есть эти молитвы утренние и вечерние. Ну, вот так вот, потихоньку, потихоньку.

диак. Игорь Цуканов

— А были какие-то специфические такие, ну, искушения, да, потому что, ещё раз повторю, что, конечно, когда ты занимаешься медициной, то, наверное, ты смотришь на некоторые вещи, связанные, ну, с такой бытовой религией, скажем так, немножко иными глазами, потому что ты понимаешь, что многие вещи, они как бы работают сами по себе. То есть, Господь, Он на каком-то совсем другом уровне действует. Но вот это понимаешь, наверное, не сразу. Сначала могут быть какие-то такие разочарования. Или не было у вас таких вот специфических для медицинских тружеников искушений?

Андрей Притыко

— Искушений было полно. Я даже вам передать не могу, сколько было искушений. Это пальцев не хватит. Полно было искушений. Но уже более в старшем возрасте, где-то в 35, по-моему, я прочитал или побольше, ну, в общем, целый сборник купил Брянчанинова. Знаете, все грехи, которые там написаны, у меня все присутствуют. Я к батюшке пришел, говорит, ну что, батюшка, можно я прочитаю? Брянчанинова открыл, можно я вот эти все грехи, он же там пишет списком целым, он смеется, говорит, ну ладно, давай без деталей, я говорю, давайте. Так что искушений было столько, что ни сказки сказать, ни пером описать. И только где-то с возрастом ты понимаешь, что это не надо, это плохо, и вот как-то отходишь. И то грызут до сих пор многие. Так что тут очень тяжело было, очень тяжело было. Да и сейчас не проще. Единственное, вот я вижу выход, вот я лично для себя вижу выход, вы спросили. Как можно чаще исповедоваться и причащаться. Вот это помогает. Это своя меркантильность моя, это то, что я в храме открыл, в центре детском я открыл храм. Мой эгоизм, в первую очередь.

диак. Игорь Цуканов

— Чтобы ходить недалеко.

Андрей Притыко

— Я сегодня к вам приехал с литургии, поэтому надо чаще исповедоваться и причащаться. И тогда, вы знаете, вот действительно человек почувствует однозначно, потому что я знаю этих людей, вот этот свет в туннеле, в тёмном, в темноте будет свет. Вот. Чем чаще ты это делаешь, тем лучше.

диак. Игорь Цуканов

— Андрей Георгиевич, вот у меня вопрос, который, вот я вам тоже его задам, он, может быть, там скорее к... Ну, в том числе можно было бы задать его, может быть, врачу-психиатру, но и вам тоже. Если вот перед нами человек с серьёзными какими-то нарушениями головного мозга, с повреждениями, врождёнными, может быть, или приобретёнными. Вот как в нём, где в нём образ Божий? Вот как вы это понимаете? Вот как православный врач, как вы на это смотрите? Вот как до этого образа Божия достучаться, что ли? Как его увидеть, потому что человек может вести такой образ жизни очень-очень ограниченный, так скажем, который с серьёзными какими-то поражениями головного мозга.

Андрей Притыко

— Дело всё в том, что вот до сих пор, знаете, не прошло, сколько я смертей насмотрелся за свою жизнь, до сих пор я не могу видеть, когда страдают дети. Я не могу, раньше я еще как-то держался, но, видимо, с молодостью своей обратный регресс у меня, просто не могу это видеть. Вот показывает эту себя гадость, выбросилась она там с пятого этажа, ребёнка захватила, ну ты лети сама, что ты ребёнка трогаешь. Вот эти моменты очень тяжелые. Вот в ребёнке я вижу образ Божий, прямо вижу. Вот вижу. В любом я вижу ребёнка, в любом. У нас было очень большое сотрудничество, православная церковь помогла. Лет 15 назад Храм Христа Спасителя, вот отец Михаил, он ключарь храма, к нему обратился Ватикан, католическое, чтобы, может быть, есть клиника какая-то в Москве, мы хотели бы с ней сотрудничать. А там была клиника, глаза открыты, это надо было видеть. Это клиника Ватикана через забор с Ватиканом, не где-то там, Бамбино Джизус, Младенец Христос. 15 лет мы с ней сотрудничали. Ну вот, события изменяются, и, к сожалению, контакты как-то отошли. Это уникальная была клиника, финансировал Ватикан, директора клиники, я их трех пережил, назначает папа римский. Потрясающие специалисты. Мы с ними сделали интереснейшую программу по лечению эпилепсии у детей, включая хирургическое лечение. Онкологическую программу. В Солнцево, в НПЦ открыты две клиники онкологии, где лежат и лечатся по уникальным технологиям дети. И в этом вот Бамбино Джизус, Младенец Христос, вот эта икона, которая там висит, ну вот понимаете, я это просто вижу в любом. Теперь в отношении взрослых, тоже приходится смотреть, обращаются они. Конечно, в первую очередь должно быть сострадание, но, видимо, у меня натура такая, я как бы внутри очень сострадание у меня развито, особенно больным людям. Я не знаю, это у меня по наследству или это приобрелось в профессиональной деятельности, но вот особенно к детям. Дети — это просто святое. Когда в Евангелии ты читаешь, что пропустите детей, и дайте пройти им ко Мне, ибо их Царство Небесное. Ну, это, ну, как это? Это, теперь всё это складывается в пазлы. В храме у нас на западной стене, в центре мы сделали эту фреску, потрясающую фреску, когда Господь сидит, и дети вокруг, Он их так вот гладит, они стоят все вокруг Него, Он сидит рядом, а очень хорошо родители входят с детьми, вот сегодня было много там, вот онкологические детишки с родителями, они все вот видят.

диак. Игорь Цуканов

— А у вас, получается, в центре не только нейрохирургические больные, то есть там большой центр.

Андрей Притыко

— Ну вот, понимаете, я вот создавал, когда я был на стажировке за рубежом, это еще был Советский Союз, и тогда я увидел структуру, как правильно сделать. Я опять же, молодой, но все записывал, все записывал, под карандаш все это. И я эту структуру привез в Россию, понимаете, и сделал упор в те годы на то, чего у нас не развито. Нейрохирургия. До сих пор, вот, 30 лет клиника существует, эпилепсии у детей. Мы знаете, какими занимаемся тяжелыми больными? Единственная в России клиника, которая так комплексно занимается вот этими резистентными формами, к лечению резистентных формам, где и хирургия выполняется, где и подходы неврологов, эпилептологов. Это ж падучесть... Аж в Евангелии пишут о падучести. Это серьёзное заболевание. Вы не представляете, сколько детей на учёте не состоит в Москве, которые страдают эпилепсией. И каждый во что горазд лечит. Этот одну таблетку два раза, этот не надо так лечить, это одну три раза. Вот такой был разбой в 89-м году. Разбой мыслей и мнений, имеется в виду. И вот была, я поставил для себя задачу систематизировать эту службу. Очень вот помогал, я уже сказал, академик Бадалян Левон Оганесович. Благодаря ему мы начали вот это все продвигать, понимаете? Так что есть клиника эпилепсии, есть две клиники онкологии. И вот тогда интересный момент, клиника черепа и лица. Слышали такое? Вот мы первые, кто начал оперировать детей с врожденными пороками черепа и лица. В СССР их рождалось 65-70 тысяч в год. Эти дети в основном все были разнесены по детским домам, но я не хочу это приводить, я считаю, что вообще нельзя вот эти вещи называть врачам, обывателям можно, а врачам вот говорить Квазимодо. Вот этот персонаж из Нотр-Дам-де-Пари, Виктор Гюго, Квазимодо, который был влюблён в эту Эсмеральду, да, вот это наш пациент. Синдромом Крузона, расщелины губы и нёба. Это серьёзная патология, очень часто встречающаяся, чаще, чем вот эти пациенты с черепом и лицом врождённым. Ну, там, заячья губа, волчья пасть, ну, это нельзя говорить. Я лекции читаю, когда студентам, я говорю, вы поймите, вы не имеете права это говорить, потому что рядом сидит мама, и вы превращаете ребёнка в животное. Нельзя это. Обыватели говорят, ну вы же врачи. И вот эту патологию мы подняли на особый верх. Почему? Потому что в своё время оперировали этих детей с 6 лет. Представляете, он живёт с дырой в нёбе, он говорить не может, голоса нет, всё гнусавое, пища заливается в нос, потом аспирация в лёгких, если вовремя не сделать, погибают, а мы их из роддома начали забирать, этих детей. А почему? Я увидел на стажировке, что ребёнка с расщелиной губы не дают маме в США, пока его не соперируют. Я говорю, а почему? Ну, а зачем маме такой шок? У неё может начаться чуть ли там не горячка или ещё что-нибудь, эклампсия. Она увидела нормальное личико, аккуратненькое, тут губку сделали, не такую вот эту. Представляете, какой?

Кира Лаврентьева

— Деликатный.

Андрей Притыко

— Представляете, это 89-й год. 89-й год. На секундочку. 89-й.

Кира Лаврентьева

— Андрей Георгиевич, вы какие-то потрясающие нам вещи рассказываете. Мы сидим, конечно, с отцом Игорем.

диак. Игорь Цуканов

— И вот сразу вспоминаешь Евангелие как раз, как Господь ходит и вот всех лечит. Так, оказывается, люди тоже могут много.

Андрей Притыко

— Да, да, и вот смотрите, 90-ый год, Советский детский фонд имени Ленина. Возглавлял его тогда писатель Альберт Лиханов. Решает принять делегацию американских хирургов, которые тоже фонд сюда везет, для того чтобы наладить и показать нам, как надо оперировать этих детей с пороками черепа и лица. У нас эти операции не выполнялись. Вы можете себе представить, что 6 лет, ему в школу идти, а он говорить не может. Там с нуля оперируют. Вот этот мы процесс... А вот эти пациенты, какие я вам рассказал, с черепом, порог развития, когда мозг сдавливается во время формирования. И вот приезжают эти хирург, я их встречаю... Да, была задача какая? Их затянуть в Республиканскую больницу. У меня это получилось. И эта бригада вся приехала ко мне, мы познакомились, мы их приняли. С гостеприимством русским, всё как полагается, и они провели одну показательную операцию. Ещё в этой программе участвовал ЦНИИС, это институт стоматологии, вот на Тимура Фрунзе он здесь, там был профессор Ипполитов Владимир Петрович, а он участвовал как челюстно-лицевой хирург, а я как нейрохирург. Тут ситуация какая была? Надо же было череп открыть, чтобы челюстно-лицевой мог работать внутри. Нейрохирург открывает. В общем, вот эту команду они привезли. Мы с ними начали контактировать. Я поехал с коллегами туда, и все технологии, 10 клиник мы объехали в США, и все технологии мы привезли сюда, и начали нашим детишкам этим помогать, из детских домов их забирать, ездить по детским домам искать, выискивали, наши пациенты, вот так смотришь, диагноз на лице. Видишь, это наш. Вот эти пороки, гипертелоризм, когда глаза очень широко расставлены, вот такая переносится. Здесь тоже нужно оперировать, потому что зрение будет совсем другое тогда, если ты вовремя не соперируешь. Мы их начали собирать. Проблема заключалась очень серьезная. Инструменты. Абсолютно другие инструменты. Все там титановые, скрепки, шурупы, проволоки, отвертки самозахватывающие. Вы даже себе не представляете, потому что их не было у нас, их никто не выпускал. И тогда, это был, по-моему, 90-91 год, к нам в клинику приехала Раиса Максимовна Горбачёва. Она приехала в гематологию, потому что она помогала детям с лейкозами, там была большая тоже клиника лейкозных больных, и мне, конечно, удалось, не спрашивайте как, эта клиника на третьем была на 3 этаже, а наша была на 6, чтобы она поднялась и к нам. И вот она пришла к нам, увидела этих пациентов, она была просто тоже так удивлена, потому что, ну вот, конечно, уродство на лице, когда есть это, сразу видишь и бросается. И вот она потом, когда я ей показал этих пациентов, она посмотрела, говорит, ну как вам помочь? Я говорю, ну вот один набор инструментов, такой ящик, небольшой ящик, там три полки в нем, есть что-то необходимое, стоит 16 тысяч долларов. Но это в те годы, это было, конечно. Она говорит, вот я попрошу Михаила Сергеевича, он получил гонорар за книгу «Перестройка и новое мышление», и мы вам дадим денег на эти инструменты. Самый был счастливый человек тогда. И они дали эти деньги. Мы поехали, потому что в России их не купишь, мы поехали в Германию, нашли самую дешевую, ну, по деньгам, и купили себе все инструменты, и начали этих больных оперировать. В настоящее время выполняются все операции сложности у больных с черепом и лицом, мы перекраиваем, если надо, полностью череп, лицо, так, чтобы привести в анатомическую норму. И вот эти технологии все тоже были привезены, как вот эпилепсия, мы начали тоже с Америкой лечение детей с эпилепсией, хирургию, я имею в виду, самое сложное, там же надо так подойти, так иссечь, чтобы не задеть, как я начал сегодня рассказывать вам, ну, например, рядом лежит центр речи, но неаккуратненько ты так пройдешься пинцетом или коагулятором, а ребенок потом говорить не будет. То есть здесь такие вот моменты, надо было прежде, чем идти туда, физиологическая допустимость, анатомическая возможность, надо было понять, как это сделать. И вот Америка, это Майами, Miami Children’s Hospital, целый там центр у них, кто занимался эпилепсией у детей, мы с ними вместе работали, и эти технологии тоже перешли сюда к нам. А вторая клиника, потрясающие моменты хирургии, там оперировали, они приглашали французов. И он нам показал методику операции, когда одно полушарие отделяется от другого, потому что одно больное, и это больное начинает на здоровое посылать туда импульсы, и вот эту методику свою он показал в клинике Бомбино Джизус, Младенец Христос, в Риме, Ватиканская клиника. Вот так потихоньку все вот эти, значит, пациенты сейчас стекаются сюда, это московская клиника здравоохранения Москвы, но едут дети со всей России, и Казахстан очень нас любит, и Узбекистан, и Таджикистан, ну это уже они едут, там находят деньги, там фонды, оплачивают.

диак. Игорь Цуканов

— Вы справляетесь с таким количеством пациентов?

Андрей Притыко

— Ну, хватает, вот Господь управляет. Вот есть еще такое понятие. У вас было такое вот понятие?

диак. Игорь Цуканов

— Конечно.

Андрей Притыко

— А я вот с деньгами. Не было у вас?

диак. Игорь Цуканов

— Постоянно.

Андрей Притыко

— А вот не хватает, ну не хватит, ну не хватит денег, вот точно вот не хватит, а Господь так управляет, что именно вот этой суммы и хватает.

Кира Лаврентьева

— Так и есть.

Андрей Притыко

— Сколько ловил себя на этом, сколько это, и дети сейчас мои также тоже, говорит, смотри, Господь управит, видишь, я же тебе сказал, говорю, ну конечно.

диак. Игорь Цуканов

— А дети занимаются тоже медициной?

Андрей Притыко

— Да, они медики. Все медики

диак. Игорь Цуканов

— Они с вами работают?

Андрей Притыко

— Не, они в разных местах, но все медики.

диак. Игорь Цуканов

— Как вы думаете, вот если бы вы в тот момент не пришли в этот храм Архангела Михаила, то вот ваша профессиональная жизнь, она бы так же сложилась, или что-то всё-таки по-другому бы было? Вот какую роль всё-таки сыграла?

Андрей Притыко

— Отцы сыграли роль. Отцы. Мне Господь стал давать отцов рядом.

диак. Игорь Цуканов

— Отцов вы имеете в виду священников?

Андрей Притыко

— Священнослужителей, да. Как-то вот они. Такой был там батюшка. К сожалению, он умер вот в этом храме. Он приходил с ребёнком. Потом ещё другие батюшки с ребёнком, потом я вот здесь рядом живу. Наша семья приход имела на Воробьевы горы, вот Святой Троицы. Ну, посмотрите, отец Сергий Суздальцев, это же было тоже... Тоже Глыбов был, как он обнимал, как он вообще и жалел, и всё. Вот Господь стал давать отцов. Потом, 30 лет уже где-то, ну да, познакомил меня Господь с отцом Германом в Лавре. В Лавре. Ну, это вообще необыкновенный человек. Вот вы говорите, вот вы посмотрите божественное начало, а вот смотрите, как мы с ним работали. Рассказать вам?

диак. Игорь Цуканов

— Да.

Андрей Притыко

— Значит, я у него был, знаете, кто? Профессор по мозгам. Он меня так называл. Вот идёт отчитка.

диак. Игорь Цуканов

— Отец Герман?

Андрей Притыко

— Отец Герман Чесноков, Царство ему Небесное. Потеряли мы вообще, я считаю, такого вообще человека, что... Вот ходишь слева, там Иоанна Крестителя храм, там отчитка шла. И вот он, значит, там отчитывает, там всё. Потом одна подходит, что-то начинает, он говорит, слушай, нет, нет, ты не ко мне, это ты к профессору по мозгам иди. То есть мы направляли, а я порой смотрю, вижу, ох... То есть мы направляли, а я порой смотрю, вижу, ребенка дерет так, крутит.

Кира Лаврентьева

— А бывает так, да?

Андрей Притыко

— У что вы!

Кира Лаврентьева

— Я тоже слышала, но так это сложно поверить.

Андрей Притыко

— Он пришел с приступами, аура может сопровождаться разной, такое психомоторное возбуждение может быть перед приступом. Что угодно. Я-то это, ну, потом я уже так, как говорят, спинным мозгом чувствую, что это надо, вот я говорю, ну, вы верующие люди, тут тоже надо подойти ведь сейчас уже с этим.

Кира Лаврентьева

— С деликатностью.

Андрей Притыко

— Сейчас уже тут были такие моменты, но я как бы ушел от этой ситуации. Вы тоже, понимаешь, вы же верующие, вы же видите. Да, мы вот ходим, в храм ходим. Я говорю, ну вот съездите, я позвоню, он нас примет. Да как мы к нему не пробьешься, он не примет. Я говорю, я вам обещаю, что лично я попрошу. Вот такой у нас был обмен с ним. Он говорит, к профессору по мозгам езжайте, ты не моя. Представляете? Сейчас вспомнил я это, сейчас просто вспомнил, вот как это тогда было. Долго мы были вместе, долго, и он приезжал ко мне, и вот кто первый клинику осветил в 2004 году, а это вот, вы говорите, искушение. Ну как вот, вы представляете, в 95-м я стал директором, дали мне этот трехэтажный такой домик. Ну вот там я и занимался, и проект, и искали участок, бегали, какой лучше, и прочее. 9 лет там пришлось. Мы работали там, лечили больных, все. Открываем, слава Богу, 2004 год. Такой клиники нет, потому что по заданию тогдашнего мэра я должен был сделать то, чего нет в Москве и в России. Я сделал. Увидел в Голландии, в городе Утрехте, детскую клинику. И вот по подобию, забрали сюда проектировщиков оттуда и сделали. Но красота, все, отмыли, открываемся. Вот вам, это такое искушение, что можно просто с ума сойти. И вдруг штурм Беслана, дети погибают, там около 200 человек детей погибло, больше 300 погибло. И мы все в торжестве, что открываем клинику, и вдруг это. Ну как это назвать. Все погасили, всю музыку убрали, убрали все эти. 4 числа мы открываем, ну мы же не знали, что там начался штурм 4. Только сказали уже, когда пришли там ленточки, убрали музыку. Господь как дань дал эту клинику детскую вот этим погибшим ребятишкам. Это не то что искушение, это сумасшествие просто. Такое произошло. Мы готовились, мы все сотрудники, все, неужели мы откроемся, ну скажи. И вдруг такое происходит.

диак. Игорь Цуканов

— Ну, это действительно, как вот сказать, это нельзя назвать, конечно, никаким балансом, но всё-таки...

Андрей Притыко

— Ну, это не баланс, конечно, это ужасно.

диак. Игорь Цуканов

— Но все-таки не случайность, что это появилось вот именно в это время.

Андрей Притыко

— Появилось и очень много, кстати, детей из этих республик. При всем уважении к этим республикам детское здравоохранение там, конечно, надо усиливать. Много идет больных, запущенных оттуда, и мы это видим. А вот про здравоохранение Москвы могу сказать. Ну, вот понимаете, такого, что сейчас происходит, здравоохранения Москвы еще не было в истории. Впереди планеты всей московской здравоохранения сейчас. Потому что на таком уровне, вот мэр поднял сейчас московское здравоохранение, но это действительно. Это уникальные технологии, это уникальные клиники, оборудование. Вы посмотрите, причем это не какими-то такими, как в 2000-м мы построили, она была единственная такая вот красивая. А сейчас посмотрите, как преобразилось первичное звено. Я пришел в поликлинику, приехал в детскую, мне надо было там. Я удивился, ну как это вообще? И опять не одна, а все, и больницы не одна, а все, и посмотрите, флагманские центры. Ну, вот я это видел в великих странах, могу так сказать, и теперь я увидел это в Москве.

Кира Лаврентьева

— Спасибо огромное.

Андрей Притыко

— Это действительно так.

диак. Игорь Цуканов

— Дай Бог, чтобы это не только в Москве было, чтобы, конечно, и в других городах и республиках.

Андрей Притыко

— Ну, хотя бы будет стремиться к чему.

диак. Игорь Цуканов

— Ну, есть образец какой-то.

Андрей Притыко

— Могут приехать, посмотреть.

диак. Игорь Цуканов

— Я хочу сказать, конечно, уже, к сожалению, завершая вот нашу беседу, что Господь, наверное, даёт эти клиники, эти технологии, эти возможности не просто так, а вот когда есть люди, которым это всё можно доверить. Когда есть такие люди, как вы, Андрей Георгиевич, которые занимаются этим всю свою жизнь и всю свою жизнь кладут на помощь людям. Дорогие друзья, у нас сегодня был замечательный разговор, за которым мы очень благодарны. С Андреем Георгиевичем Притыко, это российский нейрохирург, основатель и президент научно-практического центра специализированной медицинской помощи детям имени святителя Луки Войно-Ясенецкого. Находится он в районе Солнцево в Московском. Доктор медицинских наук, профессор. У микрофона были Кира Лаврентьева и я, диакон Игорь Цуканов. Андрей Георгиевич, огромное вам спасибо за то, что вы к нам сегодня приехали. Поделились с нами небольшим, как я понимаю, но очень каким-то ярким и важным для нас и для наших слушателей кусочком вашей жизни. Огромное спасибо и помощи вам Божией.

Андрей Притыко

— Я хотел бы вам сказать тоже спасибо и закончить словами: «Верую, помоги Господи моему неверию».

Кира Лаврентьева

— Точно, точно.

Андрей Притыко

— Спасибо вам большое.

Кира Лаврентьева

— С Богом.

диак. Игорь Цуканов

— Спасибо. До следующего воскресенья, дорогие друзья. До свидания.

---

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

• «Творчество, музыка, вера». Николай Ходзинский
• «Вера и творчество. Почитание Царской семьи». Ирина Ордынская
• «Из города в деревню». Ольга Демидюк