Писатель Габриэль Маркес был уверен, что его брак свершился на небесах. Он нередко полушутя говорил, что Господь соединил его с женой Мерседес задолго до того, как послал их обоих на землю. Для Маркеса это была любовь с первого взгляда. Для Мерседес — первая детская любовь. И для обоих она стала любовью на всю жизнь.

Они встретились на танцплощадке колумбийского городка Сукре. Габриэлю было 18 лет, он учился на юридическом факультете и пробовал свои силы в литературе. Грациозная 13-летняя Мерседес показалась Маркесу похожей на ласточку. Они танцевали, разговаривали и к концу вечера юноша понял, что влюблён. Он тут же сделал девочке предложение. Она ответила согласием и только заметила, что сначала ей нужно закончить школу. Вернувшись домой, Маркес вспомнил, что уже видел Мерседес — во сне, который оказался вещим.

Потом было ожидание длиною в 13 лет. Габриэль искал себя в искусстве. Он писал рассказы, которые не печатали, и продолжал учёбу. С Мерседес за все эти годы Маркес встретился всего раз семь. Но она терпеливо ждала, ходила в школу и переписывалась с женихом. Девушка хорошела с каждым годом, кавалеры сватались к ней один за другим. Она отвергала всех, за что получила в городе прозвище Пенелопы. Маркеса злые языки, естественно, называли Одиссеем. Когда Мерседес узнала о том, что жених бросил перспективную юриспруденцию и занялся журналистикой, то отнеслась к этому спокойно. Ей было всё равно, с кем делить судьбу: с журналистом или юристом, главное, что с Габриэлем. А что касается столь долгого ожидания, то Мерседес говорила так: «Габито ждал, пока я вырасту».

Через 13 лет они, наконец, назначили день венчания. Но девушка опоздала в церковь. Габриэль, решивший, что Мерседес его разлюбила, был готов биться головой о камни. Друзья с трудом удерживали его. И тут появилась невеста. Выяснилось, что в последние дни она так переживала, что похудела, и подвенечное платье пришлось срочно ушивать прямо на ней.

Семейная жизнь начиналась непросто. Выросшей в богатой семье Мерседес пришлось учиться вести хозяйство и экономить на всём. С последним пунктом она справлялась блестяще, а вот уборку дома и готовку Маркес в первое время взял на себя. Денег у молодой семьи не было, за журналистскую работу Габриэлю платили гроши. Потом родились дети — два сына. А потом на свет появился роман, принёсший Маркесу мировую славу.

Чтобы написать «Сто лет одиночества» Габриэль бросил журналистику и на полтора года закрылся в своём кабинете. Семью обеспечивала Мерседес, которая работала подёнщицей по 17 часов в сутки. Она же взяла на себя переговоры с кредиторами. Маркесы должны были всем: начиная от хозяев продовольственных лавок и заканчивая домовладельцем, у которого снимали квартиру. Мерседес ни на что не жаловалась. Она верила — её муж гений и делала всё для того, чтобы он мог спокойно работать. Маркес закончил роман, и тут выяснилось, что у них нет денег даже на то, чтобы отправить его в редакцию. Мерседес продала последнее, что у неё было — миксер и фен. Очень скоро эти деньги обернулись огромными гонорарами. Роман сметали с прилавков, его перевели на 35 языков. Маркес стал не только лауреатом Нобелевской премии, он превратился в живого классика, не знающего неудач. Издатели напечатали даже ранние произведения писателя. Те, от которых отказывались, считая их бездарными.

Маркес без устали повторял, что успехом своих книг обязан Мерседес. Роман «Любовь во время чумы» был посвящён жене. «Мерседес — чума моего сердца! Пустила там корни, потекла кровью по сосудам и вросла в мою плоть», — говорил писатель.

За всю семейную жизнь, а брак Маркесов продлился 55 лет, Мерседес дала всего два интервью. Журналисты охотились за ней, она от них пряталась. Недаром, сразу после свадьбы один из друзей Маркеса сказал о Мерседес: «Габо женился на немой». Её тяготила светская жизнь. Гораздо важнее было поддерживать огонь в домашнем очаге и делать жизнь мужа и сыновей комфортной. «Мы богаты не дворцами и деньгами. А своими прекрасными детьми и своими чувствами. Чем больше мы с Мече живем, тем сильнее влюбляемся друг в друга», — говорила Мерседес. Да и сам Маркес, с возрастом переставший стесняться сантиментов, признавался, что для него несомненно одно: смысл жизни — в любви.