В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресение, в которое празднуется память преподобного Иоанна Лествичника, о Мариином стоянии, во время которого полностью читается канон святого Андрея Критского, а также о Похвале Пресвятой Богородице.

Ведущая: Марина Борисова

---

Марина Борисова:

— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова. Сегодня в студии с нами наш гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Здравствуйте.

Марина Борисова:

— С его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в четвертое воскресенье Великого поста и на наступающей пятой седмице. Название четвертое воскресенье говорит само за себя, это воскресенье — память преподобного Иоанна Лествичника. Все-таки мы начнем, как всегда, по традиции, с тех отрывков из апостольских посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной литургией, а потом уж поговорим о преподобном Иоанне и его «Лествице».

Протоиерей Максим Первозванский:

— И это, конечно, правильнее, потому что эти памяти святых, Иоанна Лествичника, Марии Египетской — это уже более поздние, и Торжество Православия и Григорий Палама, которого мы уже прошли, это некий второй слой смысла Великого поста. А первый содержится в тех самых библейских апостольских и евангельских чтениях, которые в эти дни читаются.

Марина Борисова:

— Мы услышим завтра отрывок из послания апостола Павла к евреям из 6-й главы, стихи с 13-го по 20-й. Честно говоря, как бывает часто с посланием апостола Павла к евреям, не всегда понятно, какое это имеет отношение к нам. Поскольку письмо было написано конкретно верующим иудеям, которые уверовали еще и во Христа.

Протоиерей Максим Первозванский:

— И оно носит вероучительный характер. Оно не носит пастырский назидательный характер, где говорится, что мы должны делать, и в этом смысле, какое это имеет отношение к нам, а как мы должны понимать те или иные евангельские события.

Марина Борисова:

— Так вот, в этом отрывке речь идет о том, что Бог, давая обетование Аврааму, как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собой. И дальше идет рассуждение о клятве. «Желая преимущественнее показать наследникам обетования непреложность Своей воли, употребил в посредство клятву, дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твердое утешение имели мы, прибегшие взяться за предлежащую надежду, которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошел Иисус». Вот, пожалуйста, теперь переведите с русского на русский, чтобы было понятно, о чем речь.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Во-первых, апостол Павел, все-таки обращаясь к евреям, говорит о вере. С самого начала, с самого первого чтения воскресного и из воскресенья в воскресенье мы слышим слова апостола Павла о вере, это является ключевым. И здесь апостол в очередной раз напоминает нам веру Авраама, что, да, так Авраам долготерпелив, получил обещанное, потому что, да, Бог ему поклялся, но вспомним, сколько лет ему...

Марина Борисова:

— 25 лет.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Да. Прошло между тем, когда это обетование было произнесено и тем, когда оно было получено — 25 лет. И сколько всего вместилось в эти 25 лет, каких испытаний веры Авраама. И здесь апостол говорит еще и про надежду, которую называет, не много, ни мало, надежда, которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий. Это то, что нам нужно понимать. Что Бог, обещая нам что-то, не обязательно исполнит это здесь и сейчас. Такая вера может оказаться ненадежной. Я много раз это видел, когда люди, искренне верящие в Бога, начинали по какому-то поводу молиться прилежно, изо всех сил, со слезами, с полным доверием. Как пишет апостол Иаков, если ты не веришь, хоть чуть-чуть сомневаешься, что Бог даст тебе просимое, и не начинай просить. Они без всяких сомнений просили и не получали. Вот здесь, когда мы не получаем обещанное... Авраам тоже мог так сказать: Господи ты обещал мне. В первую очередь, что обещал Бог Аврааму? Сына и потомство как песок земной и как звезды небесные. Авраам уже «в летах преклонных», Саррина «утроба замоторела», то есть уже детей-то быть и не может. И Авраам испробовал все способы и даже родил от рабыни Сарре на колени. Потому что нет детей, а для ветхозаветного праведника... Дело даже не в том, как это проявилось в родителях Пресвятой Богородицы, когда это какой-то позор, осуждение. Осудить-то было некому. Но это обессмысливает всю жизнь. Потому что для кого все это? И тут еще ведь и Бог обещал, а нет никого. И вот здесь надежда, о которой пишет апостол Павел, которая есть якорь надежный, становится важнейшей добродетелью, важнейшим качеством души, не знаю, как это назвать, то, что во мне живет, я все-таки надеюсь, что бы ни случилось. Здесь мы видим, как вера и надежда, будучи разными словами, вроде будучи даже разными свойствами нашей души, очень тесно смыкаются. Нет надежды без веры, нет веры без надежды. То, что он говорит нам про клятву, здесь действительно может нам оказаться не так важным. Точно так же как его размышления о том, что надежда есть «якорь безопасный и крепкий», что она входит «во внутреннейшее за завесу». Да, это важно было, и мы знаем, о чем идет речь. О том, что в храме была завеса, куда входил первосвященник, и, пишет об этом апостол, «куда Предтечею за нас вошел Иисус». Для людей с храмовой ветхозаветной культурой все было очевидно и понятно. Нам не очевидно, нам не понятно, и мы не живем в этой культуре, но соотнести себя мы все-таки можем. Когда мы понимаем, что, да, у нас есть такой первосвященник... Вспомним воскресное чтение прошлой недели, подчеркиваю, что эти постовые апостольские чтения все связаны между собой, они не идут, взятые отдельными кусочками. Поэтому их можно понять, только исходя из того, что было прочитано неделю назад, и того, что будет прочитано еще через неделю. И то, что мы с вами так смотрим, размышляем, это очень важно и полезно. Но итог подводить я бы стал не сегодня, а еще через две недели, когда пост совсем подойдет к концу и мы сможем оглянуться назад и понять, что же нам хотел сказать апостол Павел за весь Великий пост.

Марина Борисова:

— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Марка из 9-й главы, стихи с 17-го по 31-й. На мой взгляд, там два смысловых куска. Это история, известная большинству наших радиослушателей, я полагаю. Как человек привел к Спасителю сына, одержимого духом немым, и пожаловался, что просил учеников Твоих исцелить этого несчастного юношу, и ничего у них не вышло. Это один смысловой кусок, на мой взгляд. Почему у апостолов ничего не получилось и в чем там загвоздка? А второй смысловой кусок, когда уже речь пошла непосредственно об исцелении. Понятно, что, раз он просил учеников, и у них не получилось, закрались в души сомнения: а Учитель-то сможет? И поэтому разговор этот весь, когда Спаситель говорит: «Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему». Тот совершенно искренне, наивно отвечает со слезами: «Верую, Господи, помоги моему неверию». Юноша исцеляется. Очень сложно, мне кажется, соотнести это с собой, хотя, может быть, из всего Евангелия это самаяе соотносимая фраза, которую каждый из нас может с чистой совестью про себя самого сказать. Но очень не хочется.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Конечно, каждый евангельский эпизод это текст, хотя это Слово Божие, это текст. Мы его прочитываем, и образный ряд и эмоциональный ряд у нас встает, наверное, у каждого свой. И у меня он немножко другой, чем тот, который описали вы, потому что я отчетливейшим образом помню первую проповедь на эту тему, которая меня поразила. Это было очень-очень давно, я еще и священником никаким не был и ходил в храм Петра и Павла на Яузе, и покойный отец Аркадий Станько, приснопоминаемый, который потом венчал меня, произносил проповедь в этот день. Он сказал: к Иисусу подходит отчаявшийся человек, отчаявшийся не в смысле, что он подходит и плачет. Отчаяние — это не какая-то яркая эмоция, а это внутренняя опустошенность. Это примерно, как есть успешные профессиональные нищие, а есть такие нищие, которые тоже почти профессиональные, но они отчаявшиеся, они живут от подачки до подачки. Это не те, кто зарабатывает нищенством, а они не верят в то, что их жизнь может измениться, они уже смирились со своей участью. В этом их отчаяние, потому что это плохое, наверное, смирение. Принятие с одной стороны, это хорошо. А с другой стороны, неверие в то, что что-то можно поправить. Такой человек подходит и говорит, да, мы ходим, куда мне деваться, у него бесноватый сын. Что ты будешь делать, когда у тебя бесноватый сын? Они уже всех врачей обошли, везде были. Мы и к ученикам Твоим приходили, и они тоже ничего не смогли. Если Ты хоть что-то можешь, помоги нам. Без всякой веры. А дальше происходит не то, как вы описали это. Что вот он в простоте, какой-то детской вере говорит: «Верую, Господи, помоги моему неверию». Господь ему говорит: если хоть немножко можешь веровать. Он видит изверившегося человека. Если хоть немножко в тебе вера есть, то все возможно даже немножко верующему. Мы, правда, не знаем, с какой интонацией отец это говорил, может быть, он бросился в ноги, заплакал и сказал: «Верую, Господи, помоги моему неверию».

Марина Борисова:

— «Воскликнул со слезами», — написано в Евангелии.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Слезы-то тоже разными бывают. А может быть, он стоял, плакал и говорил: ничего я не верю, помоги моему неверию. Что, как могу веровать, так верю, а вообще-то я уже давно ни во что не верю, но помоги моему неверию. И дальше он в этом общении с Богом, для меня это здесь самое ценное, что он в неверии, отчаянии, в любом другом плохом состоянии приходит к Спасителю. Общение с Ним не может никого оставить прежним. Даже первосвященники Анна и Каиафа, даже Понтий Пилат после общения с Господом стали другими. Нам об этом не описано в Евангелии, но я уверен, что так оно и было. Это не могло для них пройти, как еще с одним человеком, как еще с одним кем-то там поговорили. Так и здесь мы видим, что отец этого юноши переживает то, что греки бы назвали красивым словом «катарсис» или истинное покаяние, изменение. Невозможно, глядя на Бога, не верить в Него, это просто невозможно. Поэтому какая-то часть, можно от этого всячески закрываться, можно отворачиваться, можно злиться, но равнодушным остаться невозможно. Он не остается равнодушным, но говорит, восклицает со слезами: «Верую, Господи, помоги моему неверию», — и получает исцеление. Поэтому в каком бы тяжелом состоянии — сейчас уже в жанре проповеди, получается, говорю — мы ни находились, насколько бы вера нас не оставляла, я думаю, эта молитва «Верую, Господи, помоги моему неверию» и попытка поговорить с Богом, пусть даже не припадая со слезами, а просто высказать Ему то, чего у нас и про неверие и про все. И тогда с нами случается чудо.

Марина Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». В студии Марина Борисова. Со мной наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Добрались мы до нашего любимого преподобного Иоанна Лествичника и до его книги. Удивительное дело, сколько помню себя в церкви, помню, когда первый раз мне попала ксерокопия «Лествицы».

Протоиерей Максим Первозванский:

— И я помню.

Марина Борисова:

— И я читала ее, как в институте приучили конспекты трудов Маркса и Ленина, я сидела, конспектировала «Лествицу», чтобы потом подумать на досуге, о чем там написано, потому что книжку надо было отдавать. Сейчас такой проблемы нет, может быть, в этом печаль большая.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Как я ее тогда прочитал в самиздатовском варианте Натальи Андреевны, мамы отца Федора Бородина, которую мне тогда где-то в бане из-под полы продал Алексей Рогожин из общества «Радонеж». Я как сейчас помню, она стоила каких-то сумасшедших космических денег, по нынешним деньгам тысяч двадцать или тридцать эта бы книжка стоила. Она еще была издана, ксерокопия на одной стороне большого листа А4, а дальше свернута пополам и в результате...

Марина Борисова:

— Да, да, да. Толстая-претолстая.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Толстая-претолстая, да. Я ее тоже читал с карандашиком, что-то для себя выписывая. Видите, как одинаково у нас почти.

Марина Борисова:

— Каждый пост начинается у нас с возвращения к этой литературе. Тем более что и уставом предписано прочитывать «Лествицу» в течение Великого поста. Вопрос-то в том, кому адресована «Лествица», которую мы с такой жадностью читали на заре нашей христианской юности. Она ведь адресована монашествующим, про мирян там очень мало сказано. Причем, очень так, если самые элементарные вещи соблюдаете, то и хорошо, и хватит с вас.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Да, в первой главе про мирян. На самом деле это книга об устроении души, о сути духовной брани невидимой, и о помыслах, и о страстях, и о добродетелях. Для меня это примерно такая книга, как тригонометрия для гуманитария.

Марина Борисова:

— Для чайников.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Часто задают вопросы, у нас же тригонометрию изучают все, это программа основного среднего образования, то есть девяти классов. Не может ни один человек пройти мимо синусов, косинусов, тангенсов и всего остального. И вечный вопрос гуманитариев, зачем мне это нужно, я никогда не буду этим заниматься. Ответ очень простой всегда на этот вопрос, который дал Михаил Васильевич Ломоносов: «Математику уже за тем учить нужно, что она ум в порядок приводит». Да, тебе в жизни синусы и косинусы, может быть, никогда не понадобятся. И спроси сейчас любого, на улице проведи опрос общественного мнения, что такое синус, я думаю, 9 из 10-ти человек не скажут, что такое синус.

Марина Борисова:

— Еще тангенсы, котангенсы.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Там уже, может быть, проще, а вот про синус точно не скажут. Но вместе с тем это необходимые знания, которые где-то там откладываются, не в виде знания, которое ты можешь оттуда выудить, а в виде какой-то общей базы. Так и тут, да, ты можешь никогда в жизни не употреблять в тех подробностях и в той степени знания, которые ты получил, читая «Лествицу», может быть, даже перечитывая. Я вот давно не перечитывал, нарушаю это предписание устава. Действительно, чтение «Лествицы» входит в Синаксарь Великого поста, то есть сейчас у нас нигде во время богослужения не читаются тексты Синаксаря, а вообще-то положено. В монастырях они тоже сейчас, как правило, читаются не на богослужениях, а, например, за трапезой. Я давно не читал «Лествицу», но те представления базовые, которые с карандашиком нами были выписаны, не как то, что я должен приложить в свою жизнь, но как понимание об устройстве души, о взаимоотношении души с помыслами, о том, куда и как мы должны двигаться, что есть душевный грех, что есть душевная грязь — все это там содержится, и в таких подробностях, может быть, невоспроизводимых мирянской жизнью, но они все равно нам нужны.

Марина Борисова:

— Иоанн Лествичник 19 лет прожил в Синайском монастыре в строгом послушании. Потом сорок лет прожил отшельником. «Лествицу» он писал уже очень глубоко старым человеком, 75 лет ему было, это был итог его...

Протоиерей Максим Первозванский:

— Как раз время написания мемуаров.

Марина Борисова:

— Вот. Итог его монашеского делания. При этом монахи Оптиной Пустыни конца 19-го века жаловались, что чтение «Лествицы» приводит их в смущение. Поскольку там очень здорово и замечательно написано про духовную работу, но именно из «Лествицы», некоторые молодые монахи узнавали о таких грехах, о которых лучше бы им и не слышать, потому что «не буди лиха пока лежит тихо». Описывая монастырь, совершенно идеальный, сборище святых, просто всем монастырям монастырь, он описывает такие чудовищные вещи, которые в этом монастыре происходили, что невольно задаешь себе вопрос: а нам читать это полезно?

Протоиерей Максим Первозванский:

— Я думаю, что взрослому человеку, живущему в нынешнем чудовищном мире, это вполне по силам. Другой вопрос, что даже для монахов, и особенно для монахов... Мы-то все-таки, если мы в здравом уме находимся, не воспринимаем «Лествицу» и подобные чтения из Добротолюбия как руководство к действию. А вот монахи могут их воспринять. Сейчас я займусь любимым делом, начну учить монахов, как им жить по-монашески. Это чтение, как руководство к действию для наставников монахов. Есть у меня в загородном доме котел, который газ сжигает и воду греет. Есть к нему инструкция, инструкция эта состоит из двух частей, первая для пользователей, а вторая для профессионалов. Там даже крышка есть специальная для настроек, которую обычный пользователь, то есть я, не будучи профессионалом, открывать не должен. Но она там есть, и я ее почитываю. Я туда не лазаю, но мне интересно, как оно устроено и как оно, может быть, я лучше понимаю работу котла, и что значат те или иные цифирки, который доступ для меня открыт и есть. Поэтому, мне кажется, что как руководство к действию, это не для монахов, а для наставников монахов. Для монахов это как некое ознакомление, чего и куда нас может занести, а для всех нас это такая книга, как тригонометрия для чайников.

Марина Борисова:

— В свое время, когда мы не только читали, но и обсуждали «Лествицу» и даже дерзали задавать дурацкие вопросы нашим духовным руководителям. — сейчас понимаешь, насколько эти вопросы были дурацкие — нас, многих неофитов 80-х годов, интересовал вопрос. Весь этот механизм: от прилога к сочетанию, от сочетания к сосложению, от сосложения к пленению, потом борьба и, наконец, страсть.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Там еще порок в конце.

Марина Борисова:

— Вопрос. А это помогает каким-то образом нормальному мирянину тогда конца 20-го , сейчас начала 21-го века, живущему в мегаполисе, занимающемуся светской работой и живущему семейной жизнью, насколько нужна детализация процессов, происходящих в твоей душе. Дело в том, что это был очень утилитарный вопрос. Многие начинали задумываться, и как та сороконожка, задумавшись, с какой ноги пойти, переставали ходить вовсе.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Мне кажется, что именно это, что, в моей голове и в моей душе осталось от «Лествицы» как сухой остаток и то, что, что как раз практически и можно использовать. Мы все живем в мире, выражаясь светским языком, если мы сейчас говорим для людей, которые не понимают значение этих слов: прилог, сочетание, сосложение, страсть, порок. Хотя эти слова мы слышали, но в таком профессиональном, духовном смысле не привыкли использовать. Мы знаем, что такое зависимость. Зависимость это состояние порока, это уже страсть, перешедшая в порок. Как не допустить себя до того, чтобы твои грехи пришли в состояние страсти или порока? На каком этапе ты находишься? Очень важно понимать простейшие вещи, — обычный человек этого не понимает — что помыслы всеваются от врага, они рождаются в голове человека. Это очень важно понимать. Люди ужасаются, как у меня такие вещи в голову приходят? Это прилоги, мысли приходит в голову — это прилоги, дьявол вносит их. Что ты с ним делаешь, как этот помысел отразить. Там же на каждом этапе свой метод борьбы. Это действительно практическое руководство. Мне кажется, это ценнейшая часть, практическая, в том числе для любого мирянина, которую из «Лествицы» мы должны взять, как противостоять помыслам. А помысел, тоже приходится переводить современному человеку на русский язык, это мысли-чувство. Не просто мысль и не просто чувство, а мысль, соединенная с чувством. Любая, возьмем что-нибудь нейтральное, обида какая-нибудь, осуждение, раздражение — это мысли, соединенные с чувствами. Они могут действительно нас душить, давить, на разном этапе сосложения с ними мы находимся, поэтому конспект и выжимку именно этой части необходимо давать для ознакомления каждому православному человеку.

Марина Борисова:

— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». С вами Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервемся. Вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

Марина Борисова:

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. У микрофона Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Неделя у нас шикарная, одни сплошные праздники. Как к этому относиться, конечно. Есть люди, которые любят, чтобы на праздник была литургия Иоанна Златоуста, она покороче всего остального, причаститься и в праздничном настроении пойти домой. А здесь праздники великопостные, которые сопровождаются такими долгими богослужениями, что нужна особая тренировка, чтобы их выдержать. Такое богослужение ждет нас на этой неделе. Считается, что это четверг пятой недели Великого поста, но поскольку у нас все это происходит накануне вечером, то это получается среда. Мариино стояние и чтение всего огромнейшего Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского, который мы слышали в первые четыре дня первой седмицы. Плюс к этому житие преподобной Марии Египетской. Все это вместе, служба огромнейшая. Но почему так важно, что она есть?

Протоиерей Максим Первозванский:

— Можно начать, конечно, с уставного ее описания. Я люблю об этом напоминать. Если на первой недели Великий покаянный канон читается на повечерии и разбивается на четыре части, то здесь он читается на утрене. Да, как вы сказали, он должен был бы читаться в ночь со среды на четверг, начинаться поздно ночью, после полуночи в четверг и заканчиваться неизвестно когда, потому что сейчас расскажу, как он полагается по уставу. Там двести пятьдесят, даже больше, тропарей, которые начинаются с запева «Помилуй мя, Боже, помилуй мя», и по уставу на каждый из этих тропарей при пении «Помилуй мя, Боже, помилуй мя» полагается три земных поклона. Суммарно с молитвами Ефрема Сирина, с часами, с вечерней и с повечерием в этот день получается под тысячу земных поклонов. Есть места на земле, не знаю, как сейчас, поскольку там все очень сложно, но рядом с Угледаром есть монастырь, который основал отец Зосима, старец Донецкий, которого сейчас часто вспоминают, в его монастыре это совершалось именно так по уставу. Одна моя знакомая, однажды вернувшись с этой службы оттуда, произнесла сакраментальное из Маяковского: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей». Это точная цитата. И действительно такая служба, которая на всю ночь. А иногда у людей возникает вопрос, ведь полагается, чтобы эта вся служба постепенно переходила, утреня переходит в часы, потом вечерня и литургия Преждеосвященных Даров, на которых (на часах и на литургии Преждеосвященных Даров) уже нет земных поклонов. Потому что нет тех, у кого остались бы силы, чтобы эти поклоны исполнить. В нашей реальной практике мы совершаем не три земных, а один поясной, а все равно поклоны земные отменяются, и это как все у нас. Как название Всенощное бдение на полтора часа, напоминающее нам о том, что мы должны были бы сегодня молиться всю ночь. Отмена земных поклонов на часах Марииного стояния, потому что это напоминание нам о том, что мы за всю ночь должны были бы положить восемьсот земных поклонов. Поэтому такая служба. Пост вроде бы идет к завершению, с другой стороны, те, кто привык уже совершать земные поклоны многочисленные, вошли в меру способности, колени уже не скрипят. Легко проверить, кстати, Великий пост — смотришь, сосед делает рядом с тобой земной поклон, щелкают колени. А, значит, он обычно по жизни ленится или больные у него колени. А так, да, коленки наши начинают в начале поста хрустеть, а ближе к середине они уже не хрустят, разработались. Получается, такое сверхусилие покаяния. Удивительно, что старец Зосима, о котором я вам рассказал, для меня воедино слился со старцем Зосимой из жития преподобной Марии Египетской. Мне кажется, здесь ключевое не само житие Марии Египетской, а этот эпизод со старцем Зосимой. Когда он, дожив до пятидесяти с лишним лет, по тем временам большой возраст, но я уже старше, он решил, что он пришел в совершенство и задался вопросом: а есть ли еще где-нибудь на свете человек, превзошедший меня подвигами и добродетелями. А он действительно, находясь с юности в монастыре, все, что только можно, все монашеские подвиги на себе испытал. И тогда Господь его отправляет, говорит: поезжай в монастырь при Иордане. Дальше ведет его в пустыню, и он встречает Марию Египетскую. И заканчивается это житие, опять-таки, рассказом не о Марии Египетской, а о старце Зосиме, где он восклицает (я сейчас своими словами): какой же я был дурак, думая, что я близок к совершенству. И обращаясь к Марии Египетской, он говорит: благодарю тебя, мать духовная, что ты показала мне — это уже почти цитата — как далек я от совершенства. Мне кажется, вся эта служба с каноном Андрей Критского, бесконечными его образами Ветхого и Нового Завета, показывающими, как люди грешат, и житие Марии Египетской, и самое главное — с этим ощущением старца Зосимы, святого Иорданского, соответственно должна нам показать, что да, пост уже близится к завершению, уже больше половины прошло, совсем чуть-чуть осталось, уже совсем пахнет... как далеки мы на самом деле от совершенства. Потому что ближе к концу поста у нас может возникнуть это ощущение: ну, я уже молодец, смотри-ка, как здорово я пощусь, я уже столько раз поисповедовался, я уже столько раз причастился, я уже даже на исповеди не знаю, чего еще сказать, я уже все сказал. Это ощущение старца Зосимы: есть ли кто на свете, превзошедший меня добродетелями. И тут нас, как котят слепых: вот, посмотри.

Марина Борисова:

— А почему такое странное сочетание, казалось бы, совершенно не сочетаемого. Одно дело преподобный Андрей, понятно, подвижник, великолепный церковный писатель, поэт, погружает нас в образный мир Ветхого Завета, все замечательно, прекрасно, все понятно. Мария Египетская тоже вроде все понятно. По отдельности. Но почему они вместе?

Протоиерей Максим Первозванский:

— На самом деле они не вместе. Хотя мы всегда выносили, у нас в Новоспасском монастыре была эта икона, где действительно на одной иконе преподобный Андрей Критский и преподобная Мария Египетская. Мы здесь не вспоминаем преподобного Андрея, мы читаем его канон. Это покаянный канон. Житие Марии Египетской должно нам показать не глубину ее падения и даже не силу ее покаяния, как мне кажется. Хотя из года в год мы можем обращать внимание на абсолютно разные вещи, которые именно нам в этот момент близки. Кто-то, прости Господи, впал в блуд, и ему важен этот образ покаявшейся блудницы сейчас из жития. Кто-то в этом году в блуд не впал, а наоборот мнит себя фарисеем, ему тогда важен образ преподобного Зосимы, который тоже восчувствовал, какой он уже святой человек стал, и тут ему показали, как далеко он отстоит от святости. Ведь это же классический вопрос, который я, как священник, постоянно слышу: я не знаю, в чем мне исповедоваться. Что это значит? На него есть классический ответ: несите доску, будем писать с вас икону. Говорит: не, не, не, какое с меня писать икону? А тогда вам почему не в чем каяться? Дело не в том, что какие-то грехи вы должны назвать, скажи на исповеди, только от сердца, пойми, как далеко ты отстоишь от совершенства, к которому призвал тебя Господь, скажи, прости меня, Господи. И этого будет уже достаточно, это уже будет признание своего несовершенства и греховности общей, то есть несвятости в меру Марии Египетской. И тут как раз нам бах покаянный канон, вот я последний грешник, я больше всех на свете согрешил. И преподобный Андрей нам подает возможность это восчувствовать.

Марина Борисова:

— Тут позволю себе такую дерзость, обратить упрек к нашим отцам. Когда-то на исповеди, когда человек исповедовал грех, священник ему говорил, прости нас, Господи, напоминал, что после того, как ты этот грех называл, ты просишь у Бога прощения. Он возвращал к смыслу того, что происходит в данный конкретный момент. Это ушло из практики.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Почему? Нет.

Марина Борисова:

— Это почти никогда уже, сколько последние годы мне приходилось в разных местах поисповедоваться, этого почти нигде нет. Человек просто, как любит говорить Алексей Ильич Осипов, приходит с отчетом о проделанных грехах.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Не знаю. В моем опыте все-таки... Нет, наверняка такое есть, я не сомневаюсь. Многие люди действительно с этим приходят, но те священники, которых я знаю, и сам я всегда, особенно, если человек не знает, как каяться: что мне нужно сказать? Я говорю: говори, прости меня, Господи, я согрешил. В чем ты согрешил? Я вредничал, капризничал, маму не слушался, прости меня, Господи. Дальше, я то-то, то-то, то-то, не молился, прости меня, Господи. Я пост нарушаю, прости меня, Господи. Покойный отец Иннокентий (Просвирнин), похороненный в Новоспасском монастыре, еще добавлял фразу, которую я пытался применять в своей священнической практике, но у меня не получилось. Каждый раз, когда человек называл какой-то грех, он говорил: свят, свят, свят. И вот это ушло, это я слышал только от него последний раз, и я не могу искренне эти слова сказать. Но вот «прости меня, Господи» вместе с человеком священник, если не вслух, то в сердце своем произносит.

Марина Борисова:

— Суть того, что происходит во время Марииного стояния. Пост близится к концу, силы наши на исходе, и нам предлагается сверхусилие. Вообще, насколько в духовной практике это правильно?

Протоиерей Максим Первозванский:

— Второе дыхание. Это все по классике. Да, этот срок поста, который прошел... Даже в обычной жизни, не в душе, а в теле у нас есть две усталости. Наш организм, и мозг в особенности, страшный жмот, везде, где можно сэкономить, он экономит. Поэтому каждый раз, когда мы куда-то пошли, побежали, начали копать, организм говорит: все хватит, мы полчаса покопали, я больше не могу, возникает эта самая усталость. В духовной жизни то же самое, это напряжение нескольких, четырех уже, недель Великого поста, организм говорит: все, хватит, я устал. Здесь нельзя себе верить. Это первая усталость. Хотя разные есть люди, для кого-то ты день прожил, и у тебя уже тридцать восьмая усталость. А дальше есть вторая усталость, как бы окончание реальных ресурсов организма. Не то, что организм начинает, как капризный ребенок: я больше не пойду, я больше не буду, все, хватит. Реально, если мы эту первую усталость превозмогаем, у нас открывается второе дыхание, которое нам очень будет нужно в самом конце Великого поста и на Страстной и Светлой неделе, когда мы должны уже лететь, когда мы должны истончиться в некотором смысле. Когда мы должны уже не понимать, хотим мы есть или не хотим, нужно нам мясо или не нужно. Сколько мы уже молились, два часа, четыре? Нет, а где они были? Когда ты теряешь это ощущение, что ты даже усилие какое-то прикладываешь. Но для этого нужно то самое сверхусилие, которое мы с вами сейчас и прикладываем. Поэтому так важно во второй половине поста после Крестопоклонной эти все службы не пропускать, по возможности. Я понимаю, что у нас у всех возможности разные, но по возможности быть и на Мариином стоянии и на предстоящей — мы сейчас, наверное, об это поговорим, если время у нас останется — Субботе акафиста, и по воскресным дням. И каждый раз обязательно исповедоваться и причащаться.

Марина Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Ну вот, вы сказали слово, по вашему слову начинаем разговор...

Протоиерей Максим Первозванский:

— Придется отвечать.

Марина Борисова:

— ...о Субботе акафиста. Начнем с того, что этот акафист всем акафистам акафист, потому что это акафист с первой заглавной буквы «А». Он единственный, в английском языке поставили бы определенный артикль.

Протоиерей Максим Первозванский:

— The акафист.

Марина Борисова:

— Да, сказали бы the акафист.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Так оно и есть. Это единственный акафист, который входит в уставное богослужение. Все остальные акафисты по-хорошему написаны для домашнего келейного употребления и вставляются в службы. Они часто читаются на утренях и на вечернях, но это не уставное богослужение. Точно так же, как, например, пассия, которая в некоторых храмах Великим постом совершается по воскресеньям, это акафист Страстям Господним, это не уставное богослужение, которое стало для многих храмов частью их богослужебного обихода. Так же, как и акафист храмовым святым или чтимым иконам читаем на службе. Но собственно уставной акафист один. Сейчас мы о нем и говорим.

Марина Борисова:

— С ним все так странно. Вроде, понятно, что акафист Пресвятой Богородице, все это перекликается по эмоциональному позыву с Торжеством Православия, это что-то такое из одного эмоционального ряда. А с другой стороны, это служба, которая была исторически установлена в честь вполне для тех времен нормального события. Очередной раз осадили Константинополь, патриарх с иконой, с пением и молитвой обошел по крепостным стенам и, слава Тебе, Господи, отбились. И вот после этой победы было введено в обиход это празднование. Но все уже давно забыли об этом.

Протоиерей Максим Первозванский:

— И правильно сделали. Так же, как и на Покров, здесь тоже множество споров, какая часть службы, условно, военно-оборонная. Даже, кстати говоря, кондак «Взбранной Воеводе», который не на «А» начинается, является доказательством того, что эта победная часть...

Марина Борисова:

— Надо пояснить, почему на «А». Что это поэтическая акафистная форма, которая была выработана для этого акафиста, она особая.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Да. Но вообще, это любопытная перекличка. Канон Андрея Критского, о котором мы говорили в предыдущей части нашей программы — это канон, и преподобный Андрей явился автором этого жанра, он первый начал писать каноны, с ирмосами, со всем, что положено, с песнями, девять песен, канона. До этого существовала такая форма богослужения, как кандокарная или кандоки. Они принадлежат преподобному Роману Сладкопевцу, его авторству этой богослужебной формы. Акафист — это объединенные в соответствующие группы кандоки. Причем, мы видим на примере этого акафиста, еще имеющие акростих, то есть по первым буквам слов есть еще какое-то высказывание, какое-то слово. И любопытно, что в этом акафисте это просто алфавит. «Ангел Предстатель с Небесе послан бысть рещи Богородице: радуйся». Ангел — первая буква «А». И по-русски, и по-славянски, и по-гречески. А «Взбранной воеводе», первый кондак, который поется, совсем не на «А». Это говорит о том, что он добавлен снаружи, отдельно. То, что мы им начинаем, мы его потом читаем в конце, это в некотором хорошем смысле военизированная добавка может быть привязанная к этому историческому событию. А вообще нам, правда, может быть, кому-то это важно, но мне никогда не казалось в таких случаях важной историческая привязка. Многие вещи, в нашем богослужении в частности, когда мы можем изучать Божественную литургию или какие-то элементы богослужения, есть исторические размышления, в какой момент, в каком веке, в связи с чем. Это неважно, мы сейчас вживую участвуем, это наш сейчас праздник, это сейчас элемент Великого поста. Невозможно отделаться от мысли... Несколько лет назад, у меня уже все слилось, что было не в этом году, по-моему в пятницу было Благовещение, а в субботу была Суббота акафиста. Это было так естественно, и очевидно понятно. Да, акафист — это акафист Благовещению Пресвятой Богородицы, что это такое продолжение или наоборот в какой-то год будет сначала акафист, а потом праздник Благовещения. По сути дела эта служба соотносится с Благовещением. Мы же действительно надеваем по уставу нашей Русской Православной Церкви голубые одежды, мы выходим на центр храма несколько раз, каждый раз с пением этого кондака «Взбранной Воеводе» читаем на четыре больших куска, в службе есть какие-то интересные моменты, которые только этой службе присущи. Например, не знаю, как в других местах, а у нас свечи духовенству раздают прямо в алтаре. Не как обычно духовенство выходит и им, вышедшим батюшкам, на середине храма раздают свечи, а свечи раздают перед престолом, и мы уже выходим, и диакон с горящей свечой и священники выходят уже с горящими свечами. И канон-то, между прочим, утрени, это тоже канон акафиста Благовещения тоже посвящен Благовещению. Это не тот канон из Благовещения, в котором перекличка Архангела Гавриила с Девой Марией: «Богородице рече, Архангел возопи», где весь канон построен на этом диалоге Архангела Гавриила и Богородицы, но он весь пропитан мыслями о Благовещении. Поэтому так же, как воспоминание Благовещения, благая весть о грядущем Спасителе, о Его Воскресении, начале нашего спасения, мне кажется, он здесь настолько уместен за неделю до окончания Великой Четыредесятницы, что да, скоро, скоро, скоро, еще один звоночек.

Марина Борисова:

— Мы с вами говорили о сверхусилии, когда говорили о Мариином стоянии. Такая удивительная у нас неделя. В воскресение пренепременно надо быть на службе.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Пренепременно.

Марина Борисова:

— Дальше у нас в среду вечером огромная служба — Мариино стояние.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Пренепременно.

Марина Борисова:

— В пятницу вечером у нас акафист.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Пренепременно.

Марина Борисова:

— Дальше у нас суббота и воскресенье, соответственно Всенощное бдение и литургия.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Еще Преждеосвященных в четверг, еще литургия Иоанна Златоуста в субботу. Это если ты можешь, понятное дело. Службы в храмах идут.

Марина Борисова:

— А если вы хотя бы для себя определили самый минимум пятой седмицы Великого поста, это воскресная литургия, Мариино стояние.

Протоиерей Максим Первозванский:

— И утреня вечером в пятницу Субботы акафиста.

Марина Борисова:

— Дальше уже уходишь в следующее воскресенье. А мы только что говорили, что силы на исходе.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Откроется второе дыхание. Должно. Тут тоже опыт нам в помощь. Постоянно вижу, ладно бы неразумных неофитов, а неразумных людей, которые в храме десятилетиями находятся, соизмеряйте свои силы. Мы уже должны, и я и вы и мы все должны понимать свой предел. Не жалеть себя, с одной стороны, понимая, что второе дыхание должно открыться. С другой стороны понимать, что я-то уже не девочка, а мне-то уже, я не могу. По-хорошему с самого начала нужно для себя — не в смысле устав о той же еде, он нам в помощь, несомненно — понимать, я смогу, допустим, без масла или не смогу. А нужны мне эти гады несчастные в еду. Я не знаю, как это воплотить, я в свою жизнь это не могу воплотить, но делюсь, поскольку для меня это какая-то мечта, наверное, несбыточная. Что говорил Иоанн Златоуст о посте? Пост — это время, когда мы, да, безусловно, отказываемся от мяса, а дальше еда должна быть более дешевой и более быстро приготовленной. Для того чтобы освободившиеся деньги потратить на благотворительность, а освободившееся время потратить на молитву, и так, чтобы сил хватало. Чтобы сил хватило, не той самой лени первоначальной, когда организм говорит: я устал, я устал, давай больше не будем с тобой все это, давай отдохнем, посидим. А та самая ресурсная усталость, когда ты понимаешь, что твой организм не потянет весь Великий пост со всеми этими стояниями, что я уже... Включаем старую мудрость. Лучше сидя думать о службе, о Боге, чем стоя думать о ногах. На что способны наши ног? Если они не способны — садимся, берем с собой стульчик. На что способен наш организм? Мозги на что способны? Гастрит наш на что способен? Он потянет еду без масла, или даже без молочки, да простят меня ревнители устава? На что конкретно ты можешь потянуть этим постом? Я сегодня уже вспоминал отца Аркадия Станько из храма Петра и Павла, видимо, надо еще раз перекреститься, раз я уже второй раз его сегодня вспоминаю. Он мне, тогда неразумному неофиту, говорил: ты пойми, тебе поститься-то всю жизнь. Это не то, что ты сейчас можешь поститься на пяти просфорах постом запросто. А у меня был тогда друг, Даниил его звали, он ел пять просфор в день весь Великий пост, и не больше, и вода. Пять просфор и вода. Ты можешь, конечно, но тебе всю жизнь поститься. Тебе сейчас 25 лет, но тебе будет и 35 и 40, и 75. Поэтому пойми свою меру поста, чтобы ты не упал, чтобы ты не переходил в какое-нибудь излишне измененное состояние сознания, чтобы в больницу не загремел. Поэтому хватит нам сил, если мы ресурсность свою базовую сохраняем, то должно открыться второе дыхание. Поэтому приходим по воскресеньям, причащаемся обязательно. Кстати, причастие это тоже... Опять, у всех обстоятельства в жизни разные, кто-то многодетный, кто-то далеко от храма живет, кого-то привозят, кто-то вообще может в пост только один раз прийти на службу, потому что его... а иначе никак. Кто-то вообще священника домой приглашает. Смотрите дома, если вы дома сидите, сейчас все трансляции служб, слава Богу, есть, можно посмотреть и послушать. По возможности все же приходите в храм, садитесь в уголочке. Чем больше вы сможете поучаствовать во всех этих службах, тем лучше для вас, реально лучше, сил дает.

Марина Борисова:

— И тем счастливее будет Пасха.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Тем счастливее мы будем и в процессе поста, и, конечно, тем счастливее будет Пасха.

Марина Борисова:

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу. Поститесь постом приятным. До свиданья.

Протоиерей Максим Первозванский:

— Храни нас всех Господь.

---

Все выпуски программы Седмица

• «Вербное воскресенье. Страстная седмица». Прот. Федор Бородин
• «Пятое воскресенье Великого поста: память преподобной Марии Египетской. Лазарева суббота и другие праздники следующей недели». Прот. Федор Бородин
• «Четвертое воскресенье Великого поста: память преподобного Иоанна Лествичника. Мариино стояние. Похвала Пресвятой Богородицы». Прот. Максим Первозванский