Поделиться
У нас в студии был настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин.
Мы говорили об особенностях и смыслах богослужения в ближайшее четвертое после Пятидесятницы воскресение; о праздновании обретения мощей преподобного Сергия Радонежского; положения честной ризы Иисуса Христа в Москве; празднике в честь Казанской иконы Божией Матери; а также о памяти святых священномученика Константина Лебедева и равноапостольной княгини Ольги.
Ведущая: Марина Борисова
М. Борисова
— Добрый вечер, дорогие друзья. С вами Марина Борисова. В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Сегодня со мной в студии настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин.
Иерей Стахий
— Добрый вечер.
М. Борисова
— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в четвертое воскресенье после Пятидесятницы и на наступающей неделе. Как обычно, мы стараемся найти смысл наступающего воскресенья, обращаясь к тем отрывкам из Священного Писания, которые будут звучать завтра в храме во время Божественной литургии. И завтра мы будем слушать отрывок из Апостольского Послания, Послания апостола Павла к Римлянам, из 6-й главы, стихи с 18-го по 23-й. Начинается этот отрывок словами: «Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности». И вот я когда читаю про то что человек освободился от одного рабства и стал рабом чего-то другого, даже со знаком плюс, у меня встает вопрос: если мы воспринимаем веру нашу, Евангелие, как прорыв к свободе, и об этом говорит множество святых отцов по разным поводам, то почему мы за апостолом должны смотреть на вот необходимость быть праведным, то есть соблюдать евангельские заповеди, как рабство праведности?
Иерей Стахий
— У нас рабство воспринимается через наше подростковое чтение о пиратах, о рабах на плантациях, и сейчас уже, может, подрастающее поколение меньше читает, но все равно сериалы там, мультфильмы и так далее — все то же самое. Надо понимать, что для древнего мира это имелось в виду, что ты на кого-то работаешь. Понятное дело, что ты мог попасть в чье-то рабство и отрабатывать какую-то повинность, отрабатывать какой-то свой долг, а особенно до появления денег, изобретения человечеством, люди, в принципе, обмен был работы на какую-то награду — в виде там продуктов, в виде запасов зерна, не обязательно на время твоей работы и так далее. Поэтому точно также, конечно, может и более аутентично переводить было это как «ты работник» — ты работник греха. А другое дело, надо понимать, что тут работник, который, правда, исполняет волю своего господина. В принципе, даже если ты сейчас трудоустроен и вовсе не в рабстве находишься, и тебе платят зарплату, и у тебя есть какой-то там социальный пакет — отпуск, больничный, а у многих людей, кто там не трудоустроен, там по-черному и того и подавно нет, все равно ты должен выполнять волю того, на кого ты работаешь. Ты волен это поменять. Почему это рабство, рабство праведности, его нельзя говорить: ой, это рабство безвозвратное, потому что ты можешь от него спокойно освободиться. Ты не хочешь быть работником праведности — ты не раб праведности, потому что ты можешь взять и уйти. И не завтра уйти, и не через две недели, как по трудовому кодексу сейчас это на работе такое — ты еще две недели лишен своей свободы, иначе тебя засудят, при желании, могут, конечно, не связываться, но в принципе. А вот ты прямо сейчас не хочешь за праведностью идти — ты от нее освобождаешься. Но пока ты находишься в подчинении у Господа, добровольно, поступаешь как блудный сын, который приходит и говорит: Господи, я недостоин быть Твоим сыном и наследником, я лучше буду спасаться, если я буду от Тебя прямые указания получать. Потому что мое указание: дай мне имение мое, я его пойду, расточу на стране далече, во грехе, — оно меня привело к голоду, к несчастью, поэтому я лучше буду Твои указания выполнять. Поэтому точно также, прежде чем достигнуть полного усыновления в Царстве Небесном, пока мы живем в нашей земной жизни, лучше относиться действительно ко Господу как не только к нашему Небесному Отцу, но и как к нашему начальнику. Идеальный образец для этого (ну насколько может быть что-то идеальным на земле) — это вот семейный бизнес, когда есть отец, глава семьи, он ведет какое-то дело, и он, с одной стороны, конечно, детям своим отец любящий, но тем не менее, чтобы это дело развивалось, нужно, чтобы дети выполняли указания, трудились точно также, а не то что ждали, что папа за них все сделает. Точно также и мы ко Христу относимся, что: ой, да, нам приятнее, Отче, работать с Тобой, чем работать на грех, чем работать себе во вред. Что действительно, когда я был в рабстве у греха, то там никакой награды я не получал. Я мог получить только какую-то свою миску еды во время рабочего дня греха — это вот ну какое-то греховное удовольствие от греха. И мог после этого получить ну раннюю смерть и какие-то плети, просто потому что грех, он все равно ведет к несчастью в душе и к погибели души уже в вечности. А сейчас я да, действительно, Отче небесе и земли, и мой Небесный Отец, который на небесах, вот да святится имя Твое, — я все-таки стараюсь, стараюсь поработать Тебе. И я надеюсь, что Ты мне дашь награду и все-таки примешь меня как Своего сына, когда уже вся работа будет выполнена, виноградник земной жизни, труды уже какие-то останутся позади, останется только собрать урожай.
М. Борисова
— Теперь обратимся к отрывку из Евангелия от Матфея — из 8-й главы, стихи с 5-го по 13-й. Сюжет очень хорошо известный и даже имеющий свое как бы особое название — это сюжет о вере сотника. Речь идет о том, что, когда Иисус пришел в Капернаум, «к Нему подошел сотник и просил Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает. Иисус говорит ему: Я приду и исцелю его. Сотник же, отвечая, сказал: Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой; ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает. Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры».
Иерей Стахий
— Для нас очень важен, ну как для людей в основном языческого происхождения, а не иудейского, если так отсчитывать от крови, то для нас очень важно, как Иисус общается с языческим миром. Все-таки Господь пришел проповедовать к тем людям, которые на протяжении поколений готовили Его пришествие в мир, но, как мы все-таки видим, в итоге оказались не очень-то и готовы в своем большинстве. Тем не менее недаром Он пришел в то время, когда Иудея была и под властью, и заселена и вокруг, и частично даже и иудейские территории заселены язычниками, что особенно касается Галилеи, да, где сказано «и ты, Галилея, земля языческая» недаром, еще в ветхозаветном пророчестве. Поэтому вот это прикосновение ко Господу человека, просителя, язычника, сотника — ну судя по всему римского гражданина, возможно, он не обязательно был римлянином, возможно, не обязательно он был латиноязычным, на Востоке греческий язык был, но в любом случае он был не иудей. И здесь Господь показывает для нас некоторый пример того, что никаких нет таких стартовых позиций, которые тебя ближе сделают ко Христу и нет никакой в жизни такой ситуации, которая тебе дорогу ко Христу закроет. Да, вот можно сказать: ой, меня в детстве этому не учили или: ой, меня в советские годы учили так-то, так-то, я теперь сомневаюсь, верю я или нет — это реально люди говорят, вот там кто-то. И старичок схоронил жену, и хочет за нее помолиться, и говорит: ну нет, как-то меня в детстве учили, что там Бога нет, я не знаю, молиться мне за жену или нет. Хотя ему охота помолиться. Надо говорить: да нет, действительно, ты иди и молись. И с другой стороны, помимо вот этого соприкосновения со Христом человека, который от Христа еще пока что далек, но может к нему вот прямо сейчас приблизиться, нам еще, конечно, важно почувствовать вот это некоторое искушение властью, искушение социальным статусом, которое потенциально может помешать нам приблизиться к Богу, а может, наоборот, помочь нам Ему еще лучше послужить. Потому что, когда сотник говорит: да, я могу сказать слуге, я могу сказать, и мои приказания будут выполняться любые, — он показывает самое главное: я не могу Тебе приказывать, Господи. Хотя, в принципе, ну как-то он мог свое служебное положение там взять, Его привести — что это там за уличный проповедник? Или там надавить на какую-то иудейскую общину, чтобы они там как-то Христа подвели, да, там к сотнику. Или вообще его статус — как-то подходить, ему надо, наоборот, показывать власть римского оружия, а не просто приходить по каким-то своим мелким событиям, у местного уличного проповедника там какую-то просьбу просить. Но нет, нет, он показывает это смирение. Именно потому нам надо в той области, где у нас есть власть — тут речь не только военачальниках, не только там о депутатах, о чиновниках, а в принципе, в любой области, где у нас есть власть. То есть у учителя есть власть там над классом, там из такого-то количества детей, да, даже в самой маленькой какой-то компании, у тебя есть власть там ну над каким-то маленьким отделом подчиненных. Или даже у тебя нет подчиненных, но ты сейчас выполняешь свою работу и у тебя есть какие-то вот клиенты или твои сотрудники, с которыми ты вместе трудишься, которые от тебя в данный момент зависят, от того, как ты себя проявишь. Что если ты поступишь как сотник в этот момент — со смирением, ты стараешься с любовью помочь, послужить людям, то тогда тебе и будет отдача. Даже если будет отдача не от людей, будет отдача от Господа. Потому что все-таки сотник пришел к Иисусу не как просто к человеку, пусть он, конечно, не понимал, что это Мессия, что это Бог, да и вообще с его языческим сознанием у него представления о Боге весьма смутные были и искаженные, но по крайней мере он пришел к Нему как вот к посланцу некоему высших сил. Точно также и мы, когда берем и даже имея где-то какие-то полномочия, и этим не гордимся, не пыжимся, не показываем: вот, у меня такая-то должность, вот сейчас там от меня все зависит, вот вы здесь никто, а я здесь все. А если мы будем относиться со смирением — не по отношению к своему начальству, а по отношению к тем людям, которые в данный момент времени оказались, например, ты стоишь в очереди, а кто-то идет, женщина с коляской, и ты ее берешь, — и длинная очередь, ты отстоял два часа, — и ты ее пропускаешь. Да, ты не свысока это делаешь: потому что о, у меня есть власть, пропустить не пропустить, а ты это делаешь с максимальным смирением, даже если ты не получишь от людей благодарность. А от людей очень часто не получишь благодарность. Воспримут как должное: ой, нам услужили, ну это там клиент всегда прав. Ой, нам как-то там уступили — ой, это чтобы подольститься нам. Или: ой, нам уступили, да, потому что в принципе я такой хороший, в принципе, мне должны все уступать. Гордость нам это говорит. Если же пусть и мы все равно даже от людей никакой благодарности не получим, все равно Господь, вот как Он помог сотнику и его желание выполнил, точно также Сам Иисус Христос, прислушиваясь к нашему желанию, где-то и на земле нам поможет, пусть и через других людей. А самое главное, будет рад нас принять в Своем Небесном Царствии.
М. Борисова
— Ну и еще один такой штрих — это воскресенье у нас особенное, потому что в это воскресенье мы вспоминаем своего любимого святого — это день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского. Поэтому есть еще особый, сугубый, такой вот русско-православный повод порадоваться.
М. Борисова
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». А с вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. На этой неделе у нас такой праздник — их таких два дня в году, и каждый раз это особый повод, потому что, несмотря на обилие почитаемых Богородичных икон в православной российской традиции, есть особо близкие какие-то теплые и не требующие даже специально какого-то пояснения, до революции эти образы были вообще почти в каждой христианской семье, в красном углу — я говорю о Казанской Божией Матери, празднование в честь этой иконы у нас 21 июля, день обретения. Мне кажется, что тут важно столько, связанного с этой иконой, что даже не знаешь, с чего начать. Потому что и сама эта чудесная история обретения иконы, и личность святого, через которого, собственно, она и пришла к нам в такую широкую Русскую Церковь — это святитель Гермоген, мученик, который в то время, когда икона была обретена в Казани, был просто приходским священником. И то как эта икона прославилась, потому что прославилась она в критический для истории России момент, когда практически не было никакой надежды, что Смуту, начавшуюся в первые годы XVII века, удастся преодолеть. Потому что, как во времена гражданской войны в начале XX века было ощущение, что весь народ сошел с ума, потому что все ненавидели всех, а отношение к власти — ну какое могло быть отношение власти, если даже на престоле люди сменялись там, как калейдоскоп, и не успели присягнуть одному царю новоназванному, как его сменяет другой. Цена человеческой жизни была низведена просто к ничтожной величине. И вот в этот морок, в этот кошмар вдруг вторгается образ Пресвятой Богородицы Казанской, который тоже не сразу приняли даже в ополчении. Потому что когда из Казани его привезли в первое ополчение, то никакого особого почитания этого образа не получилось. И только уже его повезли обратно в Казань, и в Ярославле вот второе ополчение, князь Пожарский принял этот образ, и дальше это, чем дальше, тем больше стало объединяющим началом. И осталось, и осталось так в первую Отечественную войну 1812 года, потому что Кутузов именно перед этим образом молился перед тем, как отправиться к войскам. В общем, этот образ, он какой-то удивительный в истории русского православия.
Иерей Стахий
— Вы очень хорошо рассказали, как раз в контексте событий XVII века, поэтому здесь я добавлять ничего не буду. А я бы, наоборот, все-таки перенес акцент на обретение иконы. Потому что все-таки празднование, которое у нас в начале ноября, стало государственным праздником — слава Тебе, Господи! — люди могут выбраться в храм в этот день или даже на несколько дней уехать в небольшое какое-то семейное путешествие и тоже в каком-то святом месте в этот день на службе помолиться со своими домашними. А вот этот праздник немножко, на фоне вот это летней жары, остается в тени, и ему все-таки тоже надо уделить внимание особое. Потому что Богородица явилась в некоторый поворотный период русского государства, когда оно впервые за многие века из государства, которое только и только как-то оборонялось, выживало, терпело вот какие-то набеги, стало расширяться, и было присоединено Казанское ханство, Астраханское ханство, которое было населено людьми, и совсем неважно, что люди иноплеменные, потому что как бы во Христе нет ни иудея, ни эллина, а людьми иноверными. И, в принципе, для русских поселенцев, которые, кстати, появились там не после завоевания, а жили там веками, в том числе жили как невольники, как вынужденные переселенцы. Потому что за эпоху монголо-татарского ига многих самых умелых ремесленников и талантливых людей переселяли, переселяли в различные города, находившиеся под непосредственным контролем татарских, либо сначала единого государства, потом разрозненных государств. Так вот то что все-таки в городе Казани, в таком новом центре после упадка Сарая, старой столицы Золотой Орды, что там была явлена простой девочке вот эта икона — это тоже, конечно, для всех православных людей, которые терпели и нападения, терпели нападки, терпели вот некоторые, действительно там открытого выступления, может, и не было, а такое преследование просто было, что это, конечно, был некоторый знак надежды. Кроме того, и для многих людей иноверных, которые как-то относились критически к православию, тоже для них, как для людей, которые не искушены в богословии, вот как раз явление такой реликвии тоже сыграло определенную поворотную роль. Особенно что это касается народов, которые сами были монголо-татарами покорены, которые веками жили на этих землях, были по своему исповеданию кто-то там христианство мог исповедовать до завоевания, кто-то просто в язычестве оставался и пребывал, что тоже для них это был некоторый такой старт для обращения ко Христу. Если мы посмотрим сейчас, например, у нас самые религиозные, ну то есть вот процент воцерковленных людей, где больше всего, среди каких народов России? Конечно, это будут у нас чуваши и мордва — два самых воцерковленных человека, две республики, где больше всего людей в воскресный день на службе. Да, эта религиозность тоже там проникнута, может, какими-то суевериями, да, и некоторые из них весьма забавные, некоторые даже пугающие, но тем не менее вот видно, насколько люди православную веру полюбили. А ведь действительно на протяжении веков были непосредственно в татарском государстве, тоже участвовали в набегах на русские земли, тоже как бы храмы это были местом, которые разорить, оттуда что-то пограбить. И вот, как мы видим, видим, как эти действительно люди, точно также вспоминаем и кряшен — татар православных, точно также вот это действительно не просто для отдельных людей, а для целых народов стало такой поворотной точкой. Поэтому и для нас, вот сейчас мы тоже можем немножко критически относиться, что люди вместо того, чтобы читать Евангелие, любят постоять где-нибудь в очереди к мощам, к какой-нибудь чудотворной иконе, которая у нас постоянно в России находится или которую откуда-то там привезли. Да, конечно, это проблема, проблема это, если люди только к иконе постояли, а дальше жизнь свою не меняют. Но точно также вот в этот праздник, мне кажется, мы должны все помолиться, чтобы для нас соприкосновение с той или иной святыней стало поворотной точкой жизни, от которой не закончился у нас путь ко Христу, а наоборот, только начался, с которым мы бы уже делали после первого и второй, и третий, все необходимые шаги для того, чтобы достигнуть Царствия Небесного.
М. Борисова
— Но вот удивительным образом исторически совпадает такое становление Казанской иконы как такого очень дорогого символа для русских православных людей и появление в Москве частицы ризы Господней — это тоже 1625 год. Хранилась частица в Грузии и потом, после персидской войны, шах Аббас I вывез вместе с другими трофеями из Грузии вот и частицу ризы Господней и передал в дар патриарху Филарету и царю Михаилу Федоровичу Романову. Вот удивительным образом две эти святыни каким-то образом соединились, потому что праздник в честь Положения честной ризы Иисуса Христа в Москве — это 23 июля.
Иерей Стахий
— Для нас, конечно, мы смотрим, и для нас радость, что в Москву пришла риза Спасителя. А тем не менее если мы вспомним, что поход шаха Аббаса на Грузию — это было одно из самых кровопролитных событий, когда разрушались храмы, когда вырезалось мирное население. Но тем не менее, конечно, для нас радость, что да, пусть христианская святыня, которая веками была, вернулась не в Грузию, оккупированную персами на тот момент, а ввернулась в Россию тем не менее, что она пребывала не где-то в отдаленной сокровищнице у иноверцев, а то что она, по сути, в результате тоже определенных и поражений, и дипломатических уступок, она оказалось в православном государстве. Поэтому точно также мы должны радоваться, когда не только святыня рядом с нами находится, мы можем к ней пойти, прикоснуться, но точно также, когда она и с нами, пусть она где-то далеко в том месте, до которого я никогда не доберусь в паломничество, но тем не менее я рад, что там ей возносят молитвы, и через эту святыню тоже к Богу и святым приближаются.
М. Борисова
— В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. Мы ненадолго прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
М. Борисова
— Еще раз здравствуйте, дорогие слушатели, продолжаем программу «Седмица». С вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. На предстоящей неделе у нас будет повод поразмышлять, снова вернуться к недавней истории нашей Церкви, к трагическим десятилетиям этой истории, к временам гонений на Русскую Православную Церковь, которые начались со времени революции 1917 года. А 22 июля у нас будет день памяти священномученика Константина Лебедева. Собственно, кто такой был отец Константин? Простой сельский священник в Пермской губернии, в 17-м году ему было 35 лет. И, в общем, судя по тому, что в той деревенской церкви, где он служил, кроме него клир был еще один псаломщик, можно представить себе, что в общем, это такой вот совсем-совсем захудалый приход. И, по-видимому, вряд ли это был такой батюшка книжный, после академии, по-видимому, простой такой, самый обычный сельский священник. И нельзя сказать, что он как-то особо свидетельствовал или вызвал какое-то особое раздражение, да ничего, он просто попал, как говорится, под колесо. В 18-м году пришли красноармейцы, забрали его, загнали в какой-то сарай, целую ночь пытали — причем чудовищно пытали, потому что по описаниям, как было найдено его тело, там просто живого места не было. И на следующее утро просто расстреляли и ушли. Закидали навозом труп, и все. Вот я когда читаю истории вот эти новомучеников наших, иногда останавливаешься, потому что не знаешь, как реагировать. Потому что это не умещается в голове, во-первых: почему, зачем, отчего это все происходило? И можем ли мы сказать, что это вот было в XX веке, но в нашем — XXI, просвещенном, этого не будет никогда. Ведь, наверное, в XIX тоже ни в одну голову в Российской империи мысль не могла прийти, что такое возможно в православном царстве. Но оказалось такая тонкая пленка православия, что прорвалась она буквально во мгновение. Вот о чем вообще вся эта история для нас?
Иерей Стахий
— На самом деле, если мы так глядим на революцию, гражданскую войну, советскую власть с политической точки зрения, то должны быть какие-то там предпосылки, должна быть какая-то мотивация. Но если мы посмотрим особенно на первый период гонений, до того, как он был поставлен на какую-то такую машинальную ступень уже при Сталине, то мы увидим, что эти гонения были абсолютно не мотивированы. И если даже где-то они были в больших городах — ой, крестный ход превратится там в демонстрацию, ой, какое-то там воззвание, оно там тоже как политическое может быть истолковано, то когда мы смотрим на страдания простых сельских священников из русской глубинки, то мы видим, что просто ну как бесовское наваждение. Никаких оснований для того, чтобы так пытать, издеваться, да и просто даже убивать священников, пусть даже без издевательств, у этих солдат не было. То есть если можно говорить там: ой, какие-то, вот был аналог там, «попы на джипах» — ну не был этот батюшка «попом на джипе» ну никак. Даже не в силу того, что еще джипов к тому моменту не изобрели, а просто потому, что действительно, если мы видим, что храм без второго священника, без диакона, что в штате их нет, что действительно это как бы минимальный набор, псаломщик. Это тоже на всякий случай напомню, что это сейчас в храмах хор есть, да, несколько человек. Учитывая количество храмов на Руси, их большую доступность, на душу населения больше храмов было — стандартно, за исключением каких-то больших городских храмов, это был один псаломщик, то есть он там и пел, и читал, и мог там по алтарю прибраться помочь, вместе со священником. Ну и в свою очередь священник, он не только там служил, а точно также занимался там и ремонтом храма, вместе с псаломщиком, там и доску подгонял, где надо, и там точно также в будние дни трудился в поле. Потому что такой приход хоть и выдавал некоторое содержание священнику, это содержание, его нельзя было назвать зарплатой, на которую можно было прожить, его можно было назвать как некоторая такая премия, что батюшка все-таки меньше мог трудиться в поле, меньше мог трудиться в огороде, и благодаря этому мог спокойно отвлечься от своих трудов. А так же он был, как и все окружающие крестьяне, таким же обычным тружеником. Да, если у нас есть более центральные губернии России, когда вот мы читаем там про гонения в Касимовском уезде Рязанской губернии, то у нас есть более подробные описания — там действительно, наоборот, видно, что священник, наоборот, как он трудился в поле, как он старался инновации какие-то вести, как он там объяснял. То есть мы видим, ну действительно тот человек, который жил жизнью своего прихода вот он максимально. И ничем, кроме вот священного сана, от окружающих не отличался. Соответственно, и здесь тоже, как это могло кого-то вот подтолкнуть к такому вот насилию? Ну только вот, действительно, когда мы понимаем, что грех, он не рационален, у греха не бывает обоснования. У него бывают некоторые предпосылки, у него бывают катализаторы. Но если грех проникает в душу, то дальше ты не сможешь никак с ним управиться. Для нас это очень важно не только в контексте, что, ой, будут гонения или не будут, а просто для нас там, даже для верующих людей, которые ни в каких гонениях там не будут участвовать, то ну даже если от них, возможно, когда-то там, через какие-то годы придется пострадать, для нас очень важно вот само это отношение бескомпромиссное к греху, к его допуску. Если ты запустил грех там один маленький грех — то жди что с ним еще семь злейших, если ты запустил семь — то жди еще там сорок сороков грехов вот этих в душу забьется. И наступит такой момент, вот как сказано про апостола Иуду: с этим куском вошел в него сатана, — что дальше он, как в некотором мороке, был сам себе не хозяин, да, уже сам и не рад, а все равно ничего сделать не может, потому что сатана за ниточки дергает. Да, что как этот бесноватый, который говорил, что имя мне легион. Да, ему тяжело, ему было плохо, он мучился, но ничего сделать не мог, он свободу своей воли терял. Вот мы начинали сегодня с чтения, как человек от рабства греха приходит к работе праведности. Можно спокойно от этой праведности отказаться, можно начать работать греху, можно получать награду греховное удовольствие какое-то. Но все равно сносочка в этом сатанинском контракте, которая написана прозрачными чернилами на там какой-то тысячной странице, до которой ты никогда не долистаешь, а она самая главная и существенная — это как раз то, что твоя свобода воли полностью добавляется. И какие бы ни были, нельзя сказать, что это были какие-то там действительно самые какие-то люди с военным синдромом и так далее, поскольку все-таки это явление массовое, да, то что у нас один новомученик так пострадал, мы знаем, что и в других епархиях, в других городах происходило то же самое, плюс-минус. И раз это было не один какой-то полк кочевал и вершил какие-то — ну вот как даже когда какой-то вражеские войска нападали, были у немцев были специальные части совершенно, карательные, а армия занималась войной. А тут обычные армейские солдаты вот этим занимались. Или даже не обязательно солдаты, а просто кто-то вот, ну какие-то коммунистические волонтеры были, которые тоже занимались пытками, умерщвлением людей. Что, конечно, они этому уже были не рады. Конечно, им это счастья не доставляло. Конечно, они даже и уже не знали, что сделать, вот выходили — ну чем-то там закидать, бросить это тело, то есть не как даже не выставить на обозрение на всеобщее. То есть тоже уже сатана действует в душе и приводит тебя к максимальному несчастью, и потом человек просыпается ночами спустя годы и вот это вспоминает. И вопрос, может ли он еще покаяться. Потому что вот апостол Иуда, у него даже сил покаяться не было. Да, дай Бог, мы все-таки в такие ужасы не зайдем в своем грехе. Но если все-таки нам кажется, вот лукавый пришел, нас обманул и сказал: ты давай, вот здесь ну для того, чтобы такую ситуацию как-то успеха добиться, вот здесь чуть-чуть уступи, здесь чуть-чуть согреши, там покаешься, помолишься и так далее. Нет, если ты стал на эту дорожку, если ты решил: ну я сейчас в пропасть не пойду, не буду прыгать туда на пять метров, я просто вот пару шагов сделаю в пропасть, а потом обратно заберу. Если ты один шаг сделаешь в пропасть, ты уже вниз, законы гравитации тебя утянут, и ты костей не соберешь. Может, ты действительно не до глубины в тысячу метров, а упадешь на выступ скалы, которая там двадцатью метрами ниже, но все равно, возможно, даже если ты выживешь, ты кости ног там себе переломаешь и как оттуда выбираться? Поэтому тоже, дорогие братья и сестры, не идем на компромисс с грехом, не соглашаемся, не поддаемся ради какого-то мифического блага, которое будет потом, чтобы сейчас вот какой-то грех совершить. Потому что иначе мы дойдем до таких грехов, которым сами потом ужаснемся, как же мы могли такое сделать.
М. Борисова
— Мне кажется, здесь есть еще один нюанс что ли — в отношении к священству. Что греха таить, у нас, в особенности благодаря соцсетям, в которых многие из нас довольно много проводят время, отношение какого-то такого пиетета, естественного пиетета к священнику далеко не так распространено, как хотелось бы. Мне кажется, что в Русской Церкви в начале XX века, возможно, отношение к священникам тоже было такое, скорее формальное. Понять необходимость иерархичности в Церкви очень трудно. То есть можно написать, можно прочитать, можно как-то выучить, но сердцем принять трудно, в особенности современному человеку очень трудно. А без этого чего-то самого главного лишаешься, мне кажется.
Иерей Стахий
— Я бы здесь даже ну, в принципе, согласился бы вот с вашим утверждением, но вывод все-таки был из него другой в контексте нашей ситуации. Если бы как бы священника особо не отличали, если бы его не выделяли, да, то священникам бы не досталось. Раз все-таки эти солдаты решили схватить там не кулака, схватить не какого-нибудь дворянина, да, купца, неважно кого, а они решили издеваться над священником, эти случаи именно они задокументированы, и они действительно симптоматически по всей стране происходили, там где действительно власть красных уже успела распространиться — это значит, наоборот, видели, что священник другой, что священник не такой, что в священнике что-то есть такое. Другое дело, что, например, что-то такое, что, либо ты рядом со священником должен поменяться — даже самым простым, там необразованным сельским батюшкой — стать лучше. Либо ты понимаешь, что у тебя стать лучше сил нету и, как вот сказано в молитвах, которые мы тоже ежедневно мы можем в молитвослове воспользоваться: «или доброту чуждую увидев, и тою уязвлен был сердцем» — то есть ты видишь что-то вот благое в ближнем рядом с тобой, и это тебя не повышает до уровня твоего ближнего, а наоборот, озлобляет, что ты не можешь также, и ты, наоборот, стараешься вот это грязью как-то замазать. Человек там берет, ведет себя как-то дурно, кто-то ведет рядом хорошо, тебе в пример его приводят, говорит: да нет, у него такие-то и такие-то недостатки — это и на словесном уровне, а на телесном, действительно, вот мы как-то там вплоть до пыток и смерти довести. Сейчас, я боюсь, у нас в чем-то и другая проблема, что к священнику такое максимально равнодушное отношение, что там если какие-то гонения начнутся, что там просто будут отодвигать: ой, или там не мешайте, просто мы тут в храме сделаем что-нибудь там, сделаем какой-нибудь сарай, сеялку, веялку поставим и так далее. Но даже какой-то, может, агрессии не будет. Другое дело, что даже сейчас отношение к священнику, оно есть, оно тоже как-то вот воспринимается и тоже, наоборот для нашего современного сознания священник это более необычно, чем сто лет назад, ну даже не сто, а там сто десять, сто пятнадцать — то есть в дореволюционные времена. То есть до этого священники постоянно рядом, священников много на душу населения, священник — это норма жизни. Священник ходит по улице — это стандарт, в рясе, в подряснике — то есть этим никого не удивить. Сейчас если я куда-то там еду по делам по обычным, я не одеваю там рясу, подрясник. Но если я иду из храма кого-то причащать, то обязательно я уже и на автобусе еду, и по улице иду. И действительно, идешь — и люди, как-то вот даже они с удивлением смотрят — священник там как человек из другого мира. Поэтому мое предположение, если гонения будут, то как-то вот настрой, он, может, и будет отличаться. Другое дело, что, поскольку сатана не творческое существо, что итог будет один и тот же — все равно, если грех в сердце проникает, начинается озлобление, то какие бы ни были предпосылки, итог будет одинаково печальный.
М. Борисова
— Напоминаю нашим радиослушателям, в эфире программа «Седмица». С вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. 24 июля мы празднуем память святой княгини Ольги, во святом крещении Елены. Те, кто помнит еще курс истории из программы средней школы, наверняка помнят все, что об этом историческом лице говорилось еще в детстве, о том какова была ее удивительная судьба — подростком выданная замуж, рано овдовевшая, при малолетнем сыне наследнике многие годы практически бывшая правительницей и военоначальницей. Вот эта удивительная женщина, она, мне кажется, удивительна еще тем, что, приняв православную веру в то время, когда вокруг еще к вере относились скорее с насмешкой — на Киевской Руси была известна вера православная, даже храмы православные уже появились, но это было такая периферия сознания общественного, до крещения святым князем Владимиром, ее внуком, было еще два поколения. И вот эта женщина властная, женщина почувствовавшая, что такое править государством, даже жестокая в своем правлении, приняв христианство, осталась ему верной, несмотря на то что ее подросший сын относился к этому, как к такому материнскому чудачеству. Вот как выдержать, не сломаться, не предать своей обретенной веры, когда ты один с ней? Мне кажется, что мало кто задумывается об этом, говоря о княгине Ольге.
Иерей Стахий
— Если умный учится на чужих ошибках, то дурак учится на ошибках на своих. И тут мы должны относиться к себе самокритично и стараться хотя бы учиться на ошибках на своих и, раз мы говорим все-таки о духовной жизни, на ошибках своей духовной жизни. Как мы видим просто из истории, что уж точно было не отнять у великой княгини Ольги то, что она была человек крайне волевой, решительный, готовый там к нестандартным ходам, которая чего только не пережила и во внутренней политике, и во внешней. И если мы видим, что вот потеря мужа, страсть ее сердце возгнала, и какие вот эти казни древлянские знаменитые, не будем их перечислять. Слава Тебе, Господи, школьники, даже если что-то забывают, всякие скучные реформы, какие-то там даты, тем не менее вот где какая-то такая интрига, это все равно все помнят, что же там несчастные древляне там кричали и как они там, бедные, страдали из-за того, что посмели князя Игоря (который, кстати, с ними несправедливо поступил), там обойтись таким непочетным образом, мучительной казни его предав. Но вот святая княгиня Ольга, пройдя вот через вот эту языческую справедливость (потому что месть, это действительно вещь, с языческой точки зрения справедливая), она смогла понять, что счастья и радости это ей не принесло. Мы, православные христиане, все равно вот этой уловкой справедливости больше всего искушаемся. То есть мы, когда видим несправедливость, мы хотим согласиться на грех, лишь бы эту справедливость восстановить. А прежде всего, конечно, это справедливость самолюбивая, то есть несправедливость по отношению к себе, тут еще учитывая, что через самолюбие все, как через кривое зеркало, идем, то мы с большим запасом несправедливость к себе видим и, наоборот, не видим, где мы, в каких-то нюансах пусть даже, несправедливы к окружающим. Однако Господь показывает, что надо поступать не по справедливости в Новом Завете, а по любви. Говорит: сказано древним, око за око зуб за зуб — ветхозаветный закон, справедливость. Причем это правило было именно справедливости: что если тебе око выкололи — то не больше ока в ответ. Если тебе зуб выбили — то один зуб только, ты не можешь так двинуть, что сразу два у противника вылетят. А если два — то будь добр, и второй подставляй. В принципе, тут и иудейское ничем не отличалось ото язычества. Там вот в современном язычестве любят говорить: ой, христианство — это там порождение иудаизма и так далее. А на самом деле, если просто научно посмотреть, то ты увидишь, что иудаизм и язычество — это два сапога пара. А христианство — это что-то принципиально инаковое. Недаром что иудаизм и неоязычество так против христианства вместе, в союзе рука об руку ополчаются. Вот как раз фигура княгини Ольги, так нелюбимая у современных неоязычников, она показывает, что можно действовать языческими методами, но это тебе радости не принесет. И, собственно, более того, я думаю, княгиня Ольга больше всего даже переживала не из-за угрызений совести, а больше она переживала за своего сына Святослава, что его наследие не было такое, как у нее, что вот Ольга человек волевой, Святослав, несмотря на своей военный талант, на свой аскетизм, он был человек не волевой. Как мы помним из летописи, он, ну главная мотивация: дружина будет надо мной смеяться. Если бы он был волевым князем — да, это его соратники, да это те, кого он ведет в битву в первых рядах и знает, что они во втором будут, спину его прикроют, но все равно он их стесняется, ему силы воли не хватает, той черты, которая была у княгини Ольги. Нет, храбрость, как у князя Игоря была, там военная доблесть была, а вот этого не было. И это, возможно, не было в том числе и потому, что в христианском духе это не получилось воспитать. Именно поэтому княгиня Ольга вкладывалась в своих внуков, в том числе в князя Владимира, который, конечно, как мы помним, поступал тоже не по-христиански — там вел гражданскую войну против своих братьев, какие-то подлые вещи делал, там гигантский там гарем себе завел и так далее. Но все-таки как вот недаром многие бабушки берут и стараются — дети не очень в храм ходят, а своих внуков в храм водить. И кажется: ну вот зачем водить, дети потом все равно уйдут. Это все равно не зря, потому что, если ты взял и вложился в детей — да, они потом отойдут, да, они потом будут биться свои шишки, но все-таки безумец это тот, кто не учится даже на своих ошибках. А если ты уж в духовном плане как дурак поступаешь, то есть ошибки делаешь, но потом на них научился и потом знаешь, куда вернуться — прийти ко Христу, то ты это успокоение найдешь. Однако на этом пути, как и княгине Ольге, надо преодолеть гордость. Потому что надо понимать, что прийти и принять вот веру от греков, византийскую веру, креститься там — не креститься в Киеве, например, от своих там каких-то подданых или даже там от греческого священника, который как-то находится на таком подчиненном положении, а приехать в Константинополь — это же воспринималось, уже воспринималось византийским императором, что раз уже какой-то иноземный царь крестится (пусть уже даже когда Ольга не была правительницей, уже Святослав правил в те годы), это значит, что как бы он становится таким вассалом византийского императора. Не было в западноевропейском понимании такой вассальной зависимости, но нечто сходное в таком вот византийском представлении о мире было. И тем не менее вот княгиня Ольга, которая утверждала свой авторитет, которая вот такой горделивостью отличилась, вот через такое величайшее смирение ко Христу пришла. Поэтому точно также и мы, нам как-то охота жить по-христиански и не хватает всего лишь какой-то малости — вот и нам, и мы должны все-таки поучиться у Ольги, чтобы не получилось ошибки Святослава. Да, я бы мог быть большим христианином, да, я бы мог прийти в храм, да, я бы мог там больше молиться, да, я мог бы не постесняться, помолиться, когда увидел храм, перекреститься, но мне что-то мешает. Не надо бояться переступить через свою гордость. Ты через вот эту свою гордость переступил и по отношению к Богу, и по отношению к ближнему, с которым ты, например, примириться не готов — потому что ну как это я примирюсь, я не виноват. Да, переступить через свою гордость — ты прямо выдохнешь, тебе легче будет жить. И вот это счастье, Царствие Небесное, которое вот вроде только мы ждем в будущей жизни, как Господь недаром сказал, что оно внутри нас есть, что вот эта легкость, она появится в душе уже сейчас.
М. Борисова
— Но вот митрополит Сурожский Антоний, он в своей проповеди, посвященной дню памяти равноапостольной княгини Ольги, особенно отмечал как раз то, что очень трудно устоять в своей вере тогда, когда вокруг тебя насмешливая, враждебная среда. И видел пример Ольги полезным для православных христиан вот второй половины XX века и, по-видимому, и для нас тоже в этом. Он писал, что «мы должны очень серьезно задуматься надо своей боязливостью, над своими страхами и поставить перед особый вопрос: отчего это так? Потому ли, что мы вообще так боязливы, потому ли что страх так глубоко въелся в нашу плоть и кровь? Или же мы все еще ничего не поняли? Или мы забыли, кто для нас Господь Иисус Христос, и Ему место только где-то на задворках нашей жизни, но не в ее сердцевине». Вот насколько мы можем согласиться с владыкой Антонием?
Иерей Стахий
— Ну все-таки я думаю, княгине Ольге было полегче немного. Даже когда она не была правительницей, даже когда правил ее сын, я не думаю, что кто-то позволял при сыне или уж тем более в отсутствие сына, когда Ольга была регентом, по сути, потому что вспоминаем болгарский проект князя Святослава, княгиня Ольга все равно была правительницей, то есть ей в чем-то было легче. Но все равно через вот некоторые насмешки, вот больше даже эти насмешки могла она видеть, взгляды византийской знати, которые: ой, приехала там какая-то варварская царевна (старушка уже вполне, это уже все-таки на склоне лет было) и вот, да, как там мы варваров подчинили каких-то вот этих диких. Да, вот эти насмешки, пусть и не совсем симметричная ситуация. Но, с другой стороны, в этом же мы как раз должны вспомнить, оценивая, что на Руси уж точно никто над Ольгой не смел насмехаться, по крайней мере очно или так, чтобы до нее эта весточка дошла через вторые руки. А где-то вот на чужбине насмехались люди. Что точно также мы должны понимать: Господь никогда не даст нам крест не по силам. Поэтому, нам кажется: ой, над моей верой кто-то там потешается, криво смотрит, косо. Оглянись и посмотри, кто не криво смотрит. И оглянись, и посмотри, кто с уважением, с почтением смотрит, кто там, может, с молчаливым даже непониманием, удивлением, все равно: ой, да, человек странный, но зато какой молитвенный, значит, в этом что-то есть. Ну это не для меня, но все равно что будет. И ты тогда, мне кажется, вот это соображение, можно княгине Ольге, наоборот, помолиться. Не просто вот так терпеть: ой, все насмехаются, а я буду терпеть, терпеть, терпеть. А действительно оглянуться и посмотреть, от кого ты не терпишь насмешек, кто тебя поддерживает, какие у тебя есть действительно православные друзья, с которым тебе легко, и неохота думать о том, что кто-то там где-то что-то о тебе подумает.
М. Борисова
— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.
Иерей Стахий
— С Богом.
