У нас в гостях был духовник Алексеевского женского монастыря в Москве протоиерей Артемий Владимиров.
Накануне Прощеного воскресения мы говорили о значении этого дня, о чине Прощения и об умении оставлять все обиды, и прощать по-настоящему.
Тутта Ларсен
— Здравствуйте, друзья, вы слушаете «Семейный час» на радио «Вера». В студии Тутта Ларсен и наш гость, старший священник и духовник Алексеевского женского монастыря в Москве, член Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства, протоиерей Артемий Владимиров.
Протоиерей Артемий
— Приветствую вас, дорогие наши и преданные радиослушатели.
Тутта Ларсен
— До начала Великого поста остались буквально сутки. И нас завтра ожидает Прощеное воскресенье — такой очень...
Протоиерей Артемий
— Великий день.
Тутта Ларсен
— Великий и, мне кажется, очень трогательный в то же время день, когда ну вот действительно это, наверное, тот самый день, вот мне сейчас в голову пришло: обычно там мы с понедельника новую жизнь начинаем или там с Нового года. Вот с Нового года я там больше не пью алкоголь, худею, не ругаюсь со своими близкими или там, не знаю, начинаю заниматься каким-нибудь делом, которым давно планировал заняться. Но на самом деле, мне кажется, что Прощеное воскресенье это как раз и есть тот самый чудесный день в году, когда действительно у нас есть реальный шанс начать какую-то новую жизнь и оставить позади то, что нам мешало быть счастливыми, радостными. Мешало, как вериги какие-то, тащило нас назад в прошлое, в рефлексию, в какие-то наши страдания. Хотя, с другой стороны, это очень тяжело: взять вот так вот перед всеми покаяться, у всех попросить прощения, и таким вот чистеньким, как младенчик из купели, войти в Великий пост и провести весну духовную действительно в состоянии вот такого вот обновления и покрывания просто яблоневым цветом духовным.
Протоиерей Артемий
— Тяжело. А кто сказал, что в поезде будут кормить бесплатно? А кому легко? Но вы знаете, на самом деле легко, потому что не только ты простишь, но и тебя простят. И, безусловно, нас счастья лишает преимущественно не лишний вес и не ненормированный рабочий день, а несчастная склонность помнить обиды, угрызаться собственным самолюбием. Мы накапливаем за год столько негатива в общении с подобными нам, которых иногда, прости Господи, и за ядовитых насекомых не считаем, а смотрим как на исчадие ада, что очистить нутро, мысли, чувства, язык от этого шлака и решительно всем изречь «прощаю» и простить — это счастье со слезами на глазах. Представьте себе: в конце взаимного прощения обид, вот этого трогательного чина — я как священник вместе с собратьями стою у алтаря, под ступенечками амвона, с крестом, и каждому человеку — прихожан знаю в лицо, хотя появляется всегда много новеньких в этот вечер, похоже, просто паломничество в храмы свершается. И к каждому ты обращаешься на ты — я вообще-то на вы даже с животными, но здесь особый случай, — говорю: «Прости меня, брат! Прости меня, сестра! — Бог простит, батюшка! Что вы, что вы... — И вас, и тебя Бог простит, и я прощаю». Вы знаете, когда к этому относишься не как к какому-то механическому ритуалу, а действительно выдыхаешь из сердца эту милость, тем паче, что реально ведь оседает какой-то тяжелый металл в общении с твоими прихожанами: недоразумения, что-то сказал лишнее, или услышал не то, что нужно, или поддакнул, а получилось, как участие невольное в какой-то сплетне, непроверенной информации, — вот реальное ощущение, что тебя, из самих сочленений, составов, из мозгов выходят токсины, бляшки — вы чувствуете необыкновенную легкость. Хотя приходится попотеть, если пятьсот человек мимов вас прошли ручейком. Но вы выходите из храма, как после русской бани: ног под землей не чуете, вечернее небо кажется ласковым, даже меняются черты лица — какие-то искорки в глазах, интонации размягченные. А главное, вы осознаете, что Отец Небесный, Тот Самый, Кто изрек: «Прощайте и прощены будете. Если вы не простите должникам вашим, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших», — вы чувствуете на себе взор Божий. И сердце согрето, просветлено, умягчено, жизнь прекрасна и удивительна. Так что отходишь ко сну, повторяя, как младенец: «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!» И совершенно правильно вы говорите: вступаете в Великий пост без страха и упрека. Понимаете, что Божия благодать будет вас питать Святыми Таинами, у вас нет уже никаких препон к тому, чтобы чаще причащаться: ведь самое главное и необходимое условие это примирение с ближними.
Тутта Ларсен
— Вы знаете, я вот думаю сейчас, сижу, что проще: просить прощения или прощать? И раньше мне казалось, что попросить прощения это более сложное какое-то действие, какое-то движение души. А сейчас, поразмыслив, я понимаю, что прощать-то, оно куда сложнее, чем просить прощения. Ну ты вот наделал делов, сказал: «Прости меня, я не хотел», — и дальше пошел. А человек, которого ты с этим оставил, ему как-то надо все это переработать в себе, и искренне отпустить, и простить, а иногда это бывает совершенно невозможно.
Протоиерей Артемий
— Конечно, меня озабочивают ситуации, когда вот этот словоохотливый, по видимости смиренный человечек не меняет своего эгоистического потребительского отношения, а просто стал бесстыдником: прикрываясь христианской терминологией, высасывает жилы и соки, пользуясь христианским умозрением, настроением своего ближнего. Но тем не менее, мне кажется, что свойство прощать, оно поистине божественное, оно делает нас царями и священниками. Христос раскинул на Кресте Свои объятия и изрекает прощение всякому кающемуся. Когда мы прощаем, в нас более всего сияет образ Божий, мы действительно чувствуем себя богозданными личностями. И власть, способность и желание простить говорит о том, что мы сыны света и сыны Царства. Простить — это, конечно, не значит бросаться в объятия к человеку, который одно пишет, а два имеет в уме. Может быть, я уже буду осторожнее с ним общаться? Может быть, сохраню известную дистанцию, по крайней мере, не буду ему поверять каких-то глубоких тем и не буду с ним иметь тех дел, которые требуют абсолютной искренности? Но не держать зла, вверить его со всеми потрохами милости Божией, как-то почувствовать сердечное облегчение — это прекрасно. Конечно, просить прощения нелегко. Я, например, как священник знаю, и вокруг себя знаю людей, которым, увы, никак не свойственно никогда, ни в каких ситуациях, ни у кого просить прощения. И как будто шпиль какой-то стоит: внутренняя гордость или какое-то сознание себя римским папою, который всегда прав. И такие люди по-своему несчастны. Они бывают и мужского чаще, бывают и женского пола. И для них это действительно великий подвиг — смириться настолько, чтобы сказать: я не прав, я ошибся, простите меня. Но неслучайно это слово именовали когда-то в советское время волшебным, на самом деле это святое слово, оно чудотворное. Повинную голову меч не сечет.
Тутта Ларсен
— А как быть, если у тебя не получается простить? То есть ты сказал: я прощаю, и ты вроде бы ну человеку выдал там билетик зеленый, зеленый свет...
Протоиерей Артемий
— Green Card.
Тутта Ларсен
— Да, грин-карту, а внутри ты все равно понимаешь, что ну ты его освободил, а сам не освободился от этого — от этой ситуации, от этой обиды.
Протоиерей Артемий
— Ну когда я говорю «я вас прощаю», я всегда внутреннее надеюсь (говорю про себя) на Божию помощь. Действительно, это же не просто шевеление губ и сотрясение воздуха, но мы мысленно обращаемся к Спасителю, Который обещает разрешить, очистить, освободить нас от наших грехов. И вы знаете, на поверку, если я делаю это с верою, а не для галочки, всегда импульс Божий я буду чувствовать и ту внутреннюю поддержку, то просвещение Божией благодатью, которые в Церкви осязательно имеют место быть. Но тем не менее, наверное, раз вы спрашиваете, видимо, бывают такие случаи трудные, как медики говорят, — то есть остается в сердце какая-то тяжесть, какая-то рана. Думаю, что тогда нужно предоставить дело времени. Время — хороший учитель. Исповедь, причастие, молитва, в том числе за обидчиков. Важно не давать этому сатанинскому когтю внедриться в вас — я имею в виду застарелая обида, под воздействием которой человек уже даже и не хочет простить
Тутта Ларсен
— Но если я не искренне даю человеку прощение, может быть, это еще больший грех, чем не прощать? Ну то есть не говорить это, не озвучивать. Если я внутренне не могу пока его простить, а так сказал ему: «О’кей, прощаю тебя», то, может, я еще больше грешу, чем если скажу, что не прощаю, пока никак не могу?
Протоиерей Артемий
— Богобоязненный христианин, то есть стремящийся причащаться Святых Христовых Таин и ежедневно два раза, а то и более на дню произносящий слова «и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим», предпринимает все усилия, чтобы в сердце его не было подобной раздвоенности, раскола и тяжести. Потому что, знаете, достаточно прочесть один раз из Киево-Печерского Патерика повествование о некоем диаконе Тите (Тит — мужское имя) и его оппоненте: они были очень дружны, два насельника Киево-Печерского монастыря, один был диакон, другой, по-моему, священник даже. Но вот между ними пробежала мышка, потом кошка, а потом лукавый их так озлобил, что один выходил из храма, если другой входил в церковь. Тит разболелся к смерти и молил, чтобы Евагрий пришел и примирился с ним. А тот, находясь уже под воздействием сатанинской озлобленности, какой-то черной меланхолии, сказал: «Ни в нынешнем, ни в будущем веке не прощу тебя!» Он сказал это, стоя...
Тутта Ларсен
— В храме.
Протоиерей Артемий
— В дверях кельи. И тотчас был поражен невидимой стрелой Божественного правосудия. Это не выдумка не благочестивый сюжет, а это реальное свидетельство. Тит, который был практически парализован, вдруг восстал, в него вошла сила Божия как награда за стремление примириться, а Евагрий испустил душу. И это был страшный случай, который вошел в Киево-Печерский Патерик — любимое чтение русского народа, вместе с Псалтирью. Я всегда вспоминаю это ужасное, из уст Евагрия вышедшее слово: «Ни в нынешнем, ни в будущем веке не прощаю тебя!» — и мгновенная смерть. И вы знаете, когда сталкиваюсь где-то в храме с людьми на исповеди, которые говорят: «Не могу простить покойную мать», — я вздрагиваю всегда и употребляю все средства красноречия, иногда вот и этот эпизод рассказываю, чтобы вместе мы, помолясь, вверили обидчика милости Божией. Простить легко, когда ты понимаешь, что Христос пришел в этот мир, чтобы нас очистить, и простить, и избавить от власти диавола. Христос, как врач, пришел к безнадежно больным и пролил всю Свою кровь за тебя, за меня. Соответственно, если Бог это сделал и повелевает нам: «Прощайте, как Христос простил вас», то христианин, конечно, получит инъекцию Духа Святого с тем, чтобы совершенно исцелиться от этой страсти. Люди не прощающие, как бы эту жабу на груди греющие, как гадюку за пазуху прячущие, они даже внешне выделяются: меняются черты лица, становится холодным взор, колючим, душа как будто съеживается, скукоживается. Почему? Ну сказано: «Ненавидящий брата своего есть человекоубийца». Может быть, я и не ненавижу, но если не прошу ему прощения... Что значит не простить — это желать ему вечной гибели в геенне огненной. Что значит простить: «Господи, дай ему покаяться! Господи, приведи его в сознание его грехов, чтобы он ужаснулся безобразию своего поступка. Я хочу ему исцеления. Ты пришел простить всех, прости его», — вот за такую молитву ты получишь просимое: мир сердца.
Тутта Ларсен
— Вы слушаете «Семейный час» на радио «Вера». Говорим с нашим гостем, протоиереем Артемием Владимировым, накануне Прощеного воскресения о том, как научиться прощать. А если ты просишь, а тебя не прощают упорно, как тут быть? Ведь это уже не от тебя же зависит. Молиться?
Протоиерей Артемий
— Некоторые люди, вы знаете, просто отчаиваются, паникуют, приходят к священнику: «Батюшка, мне, наверное, уже нельзя причащаться Святых Христовых Таин — меня не простили». Священник поспешит успокоить: если вы сделали все от все зависящее для того, чтобы примириться с какой-то соседкой коммунальной, или невестка со свекровью неуживчивой, если вы руки сложили на груди и попросили не попомнить зла, а в ответ услышали презрительное: «Поди ты... катись отсюда», то апостол Павел на сей счет говорит однозначно: «Насколько возможно от вас, мир имейте со всеми». К миру призвал нас Господь. Я со своей стороны прошу у вас прощения за то, что вот монополизирую беседу и практически не даю вам возможности вставить слово. В следующей передаче обязательно исправлюсь. «Прости меня», — и меня прощают. Ну а если не простили — it’s your headache — это ваша головная боль.
Тутта Ларсен
— Ну батюшка, конечно же, это счастье, что вы монополизируете эфир. Потому что кто еще так хорошо, развернуто и полно ответит на все наши вопросы. А, кстати, я вдруг поняла, что толком ни разу и не задумывалась об этимологии слова «прощение», а похоже, что оно происходит от слова «просто»?
Протоиерей Артемий
— «Где просто — там и ангелов со сто». Интересно. Действительно вопрос вы задали очень интересный. Там где нет прощения — там непросто, там вот эта лукавая, скособоченная, скукоженная душа, там нет света Божия, там какие-то извилистые такие коридорчики, какие-то подземелья, двойное дно. А «прощение», «простите» — да, действительно, речь идет о каком-то выпрямлении, распространении сердца, когда уходят всякие сгустки тьмы, воцаряется абсолютный свет. И думаю, что мы с вами на правильном пути в этом неожиданном для нас этимологическом, филологическом размышлении.
Тутта Ларсен
— Получается, что прощение нужно нам для того, чтобы упростить наши отношения с кем-то.
Протоиерей Артемий
— Совершенно правильно, и это тоже. И я удивляюсь вашей, знаете, такой проницательности словесной. Действительно, там, где есть обида, там теряется доверие, а где нет доверия, то из простого получается сложное. Там каждое слово влечет за сбой рой подозрений, там извращается смысл. А если я прошу у вас прощения, вы прощаете меня — мы вновь с улыбкой смотрим друг на друга, и жизнь становится простой, и ясной, и прекрасной. Пожалуй, действительно, думаю, что слово «прощение» говорит не только о прояснении внутреннего душевного состояния, но и о выстраивании мирных, как говорит Сергей Викторович Лавров, продуктивных, созидательных взаимоотношений с ближними.
Тутта Ларсен
— Но мне тоже кажется, когда у тебя простые отношения строятся с миром и людьми, то это и есть такое обязательное условие счастья, радости в жизни, к которому мы все стремимся и которое очень труднодостижимо.
Протоиерей Артемий
— «Возьмемся за руки друзья, чтобы не пропасть поодиночке». И воскресный вечер Прощеного воскресенья, он и должен возвратить нам этот утерянный рай. У английского писателя Мильтона есть многостраничное произведение «Потерянный рай». И вот, дорогие радиослушатели, мы имеем не просто шанс, а призываемся вновь войти в Божий рай, оставив за порогом храма мнительность, подозрительность, обиды, амбициозность, честолюбие, вот эти «зубы» — «я имею на вас зуб» — оставим их на церковной полке, и какими-то беззубыми словесными младенцами войдем в Великий пост.
Тутта Ларсен
— Да, но это какое-то немыслимое усилие. Это какой-то невозможный уровень просветления что ли должен на человека снизойти, чтобы вот так вот, абсолютно по образу и подобию Христа никого не осуждать, всех, даже тех, кто тебя мучает, прощать. И это состояние какого-то, ну для кого-то, наоборот, какое-то состояние какого-то отупения что ли, да? Вот когда ты выключил все чувства свои, и тебя ничего не трогает, ничего не обижает: все мне одно, все едино, все хорошо. А, наступили на ногу — спасибо, дали по голове — спасибо, деньги украли — спасибо.
Протоиерей Артемий
— Я думаю, что в отличие от инфантильного Леля или какого-то, простите, лица с неполноценной психикой, который — аха-ха, аха-ха, — смешком реагирует и на горе, и на радость, состояние христианина прощающего и прощенного — это, наверное, что-то особое. Это пребывание Христа за пазухой, когда вот солнышко светит в твоем сердце, и его лучи, распространяясь, согревают всякую приходящую к тебе душу. А Владимир Владимирович Маяковский не о том ли говорил: «Светить всегда, светить везде — вот лозунг твой и солнца». А Герда, моя любимая сказочная героиня, которая сумела потепление климата вызвать в снежном царстве, и Кая — загипнотизированного, зомибированного — вновь вернуть бабушке с розовым кустом?
Тутта Ларсен
— Но это уже прямо-таки уровень святости или блаженства, то есть ты становишься блаженным. А как же? Ну вокруг тебя мир кипит, бурлит, завихряется, а это значит, что ты должен как-то вообще из него выйти, чтобы в это состояние прибыть.
Протоиерей Артемий
— Либо иметь внутри себя нечто такое неотмирное, иноприродное, что не позволяет сгусткам тьмы, вот этим обыкновенным для нас отрицательным эмоциям вторгаться в тебя и лишать тебя твоей радости о Господе. Кстати, не забудем, что одно из последствий Прощеного воскресенья на уровне психологическом — это удивительная радость. Ведь покуда ты держишь обиду, обижаешь кого-нибудь или обижаешься — у тебя по кислой морде, простите, видно, что ты уже не совсем человек, а какая-то сколопендра, какая-то кикимора лесная. И напротив, если у меня отлегло, я отпустил ситуацию, я вас простил, несмотря на то, что мы мне подложили поросенка — человек сразу внутреннее успокаивается, у него проступает на лице улыбка, мягчеет взор. Говорят, что настоящего христианина и обидеть-то невозможно, настолько он благожелателен и радостен в общении. Во всяком случае, Иоанн Златоустый как-то изрек (я вот, запомнив эту цитату, всегда ее вспоминаю, когда мне хочется на кого-то разобидеться): «Кто обижается, тот просто глуп». Ну как мне не хочется быть тупым, тормозом — стараюсь все-таки не допускать до себя этого такого противного, какого-то неуютного и очень тяжелого чувства.
Тутта Ларсен
— Мы скоро продолжим нашу беседу.
Тутта Ларсен
— Вы слушаете «Семейный час» с Туттой Ларсен на радио «Вера». У нас в гостях старший священник и духовник Алексеевского женского монастыря в Москве, член Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства, протоиерей Артемий Владимиров. Говорим о том, как научиться прощать. И мы говорили об обиде. Мне еще очень нравится высказывание отца Димитрия Смирнова, по крайней мере, ему его приписывают: «Обиделся — снимай крестик и клади на пианино». Вот это очень такая, мне кажется, понятая и простая формула того, что значит такое обида для тебя. Если ты обижаешься, то как бы вредишь только себе.
Протоиерей Артемий
— Как бы отрекаешься Христа. Вы знаете, вот меня иногда спрашивают... Я не из обидчивых, честно скажу, но все-таки прожил уже почти сто лет на земле и знаю, что сокращает жизнь именно обидчивость. И если меня спросят: «Батюшка, а вы что, такой блаженненький и есть? Вас что, никогда вот так вот не цепляет эта обида?» Не могу сказать. Бывает, как бы враг подкрадывается незаметно. Особенно если священника кто-то — к нам очень почтительно относятся, — а тут вот с ехидцей иногда, без какого-то должного пиетета, вроде как цепляет. Но здесь важно, мне кажется, быть начеку и сразу же, едва лишь только вот этот коготок появился, тотчас его доводом разума и рассудка отсечь. Вот мне нравятся слова преподобного Серафима: «Если бы ты был святым, то на тебя бы никто не обижался». А вчера я служил в одном храме, поздравляли батюшку с именинами, и он с амвона такую мудрую вещь произнес, я даже вот сегодня во сне эту вещь про себя каким-то образом повторял, так она меня впечатлила. Батюшка говорил о том, что священник, свершая свое приходское служение, отдавая усилия созиданию храма, должен всегда помнить: «Господи, я никто и звать меня никак, — говорил батюшка, — то есть Ты, Господи, Сам действуй через мои слова, через мои дела. Я созидаю храм, но это не моя собственность, я все делаю для людей, потому что Ты заповедал это». И вот эта внутренняя установка: я очень какое-то маленькое существо, я какой-то младенец, я не нечто немаловажное, а совершенное ничто. Но не забытый Богом васька, а я чадо, дитя, которое всецело устремляется к Богу и просит Его помощи. И вот это внутреннее помышление о том, что ты нечто маленькое, что ты не пуп земли, не индюк с раздувшимся зобом, а вот малое дитя, которое не способно ни на кого таить обиду и смотреть букой — оно мне лично помогает.
Тутта Ларсен
— Почему так получается большей частью в нашей жизни, что самые тяжкие обиды наносят нам самые близкие люди, и их-то нам и труднее всего прощать?
Протоиерей Артемий
— Наверное, потому что они меньше всего нас стесняются и меньше всего берегут наш внутренний мир. Вот мы с вами находимся в такой приятной фазе знакомства, встречаясь в этой радиорубке и имея нелегкую задачу провести эфир на заданную тему, прибегая к экспромту, мы должны работать с вами в паре, дуэтом и не по принципу: кукушка хвалит соловья, вы не лисичка, я не ворона с куском сыра, что у нас нет даже какой-то психологической подпочвы для нанесения друг другу ударов из-за угла. Мне хочется соответствовать вашему интеллектуальному уровню. Вы всегда прекрасно выглядите, приходя на встречу с батюшкой — comme il faut— то есть с иголочки. А вот домашние, они не перед софитами, не перед кинокамерой и, наверное, распускаются часто и плохое настроение не считают нужным сдерживать.
Тутта Ларсен
— Мы говорим с вами об обидах. Но ведь бывают вещи, которые мы совершаем по отношению друг к другу, которые глубже, и больнее, и страшнее, чем обида. Какие-то, например, ну какие-то такие не совсем поправимые вещи, хотя, наверное...
Протоиерей Артемий
— А иногда совсем непоправимые.
Тутта Ларсен
— Ну вроде как все поправимо, кроме смерти. Но тем не менее, например, измену в супружеской жизни иногда бывает простить невозможно, даже если виновник покаялся, вернулся, и они продолжают жить вместе. А она все равно, она не может с этим справиться, это ее разрушает, разъедает изнутри...
Протоиерей Артемий
— Только Бог может исцелить эту рану и время. Действительно, когда...
Тутта Ларсен
— Но можно ли вообще прощать такие вещи?
Протоиерей Артемий
— Если человек приполз в слезах, кается: «Себя не помню, какой ангел меня дернул, что вдруг мне изменило самообладание, я забыл о последствиях...» — иногда, увы, такое слышишь. Притом что бывает, изменила больше плоть, чем дух. Тем не менее, конечно, изрядное благородство и большая молитвенная просвещенность, близость к Богу пострадавший половины требуется, чтобы прикрыть руками эту зияющую рану в твоем собственном сердце и улыбнуться тому, кто попрал обеты верности. Тем не менее история показывает, что и эти раны Божия благодать прикрывает. Ну у меня опыт пастырский. Дело в том, что человек, вот так ударивший под дых свою спутницу жизни, он прежде всего должен раскрыть эту рану взору Божиему, он должен покаяться пред Создателем. Потому что, как говорит Иоанн Златоуст, супруги это единая плоть. И, скажем, муж, изменивший жене, он половинку этой плоти разрывает и бросает на съедение блуднице. Почему мучается вторая половина — потому что они один организм. «Жестока, как ад, ревность», — утверждает царь Соломон. И не только ревность, но и обида, и физическая мука — мы же единое целое. И вот почему облегчение наступает тогда, когда согрешившая половина Богу раскрывает эту рану. Священник вместе с кающимся молится, Дух Святой снисходит, врачует — это невидимо для глаза, но это осязательно для сердца, —врачует рану. Диавол бежит прочь, посрамленный смирением и искренностью кающегося. А вторая половинка, супруга, издали наблюдающая, как ее муж становится на колени и, смиренно склонив главу, — возвращение блудного сына в Отчий дом, — принимает разрешительную молитву, она чувствует, что исцеление касается и ее собственного сердца. Это, наверное, самые запоминающиеся и радостные минуты в жизни священника, духовника, когда он подзывает, после принесения им исповеди, подзывает супругу — а она пришла с каменным лицом, какая-то помраченная такая, внутренняя ее мучает болезнь, — и просит разрешения прочитать совместную над ними молитву. И молит Господа Бога о том, чтобы порванные нити доверия были Божией рукой вновь соединены, и чтобы дух единомыслия, единодушия, доверия вновь заполнил их сердца. И вот вы чувствуете, как на скелет нарастает плоть и кровь. И когда вы видите улыбку на лице женщины, оскорбленной, можно сказать, в ее самых интимных переживаниях и мысли, это, конечно, свидетельство, что Воскресший Христос на самом деле действует через того, кто прощает и просит прощения. И здесь Христос Воскресший реально соединяет и умиряет сердца.
Тутта Ларсен
— Но ведь бывает такая ситуация, когда человек систематически делает какие-то поступки: либо он пьянствует, либо он поднимает руку, либо изменяет. Просит прощения, смиренная вторая половина его прощает, а он через какое-то время возвращается к прежнему. И получается, что ты, давая ему прощение, потворствуешь его греху.
Протоиерей Артемий
— Да, конечно, Господь учит нас прощать семьдесят раз на семь — то есть быть расположенным к прощению, иметь готовность прощать. Но и кающийся должен иметь готовность исправлять свою жизнь. Одно дело, речь идет о мелочах. Я уже как-то рассказывал об одном смиреннейшем батюшке, отце Тихоне Пелихе, почившем давно, матушка которого была немножко расслаблена умственно. И вот она говорила с промежутком через полторы минуты: «Открой форточку, закрой форточку... Открой форточку, закрой форточку...» — и так как речь шла о склеротическом явлении, то батюшка, видимо, упражняясь в долготерпении и любви, безмолвно это делал, как по раз навсегда заведенному механизму, и оставался благодушным. Но, простите, если речь идет об измене родине — для этого существует трибунал. И если человек бесконечно или, так скажем, бестрепетно вновь и вновь распинает доверие своего сродника или своей половины, есть какая-то линия поверхностного натяжения, которая может лопнуть, учитывая, что мы существа ограниченные. Невозможно бесконечно предавать любовь. Любовь требует трепетного, бережного отношения и совместного взращивания. И, скажем, грубость, какое-то мужланство, матерная брань, агрессия, которая бьет рикошетом по детям. Один раз сорвался. «Чтобы этого больше не было никогда, покайся», — она прощает. Но если он, просто это его modus vivendi, в конце концов, конечно, терпение может лопнуть. И есть такая красная линия, такая черта, перейдя которую, иногда уже невозможно восстановить доверительные отношения.
Тутта Ларсен
— Когда мы готовимся к причащению, в молитвах есть такие слова: «первее примирися тя опечалившим».
Протоиерей Артемий
— Да.
Тутта Ларсен
— Это как раз о том, что надо простить всех, кто тебя расстраивал? Или буквально прямо позвонить, сказать: ой...
Протоиерей Артемий
— Прежде всего примирись с опечалившими тебя. То есть не ты опечалил, а тебя опечалили — какое-то у тебя смущение, какое-то у тебя недовольство, имеешь ты вот эту обиду — давай-ка брат, прежде причащения, прежде, чем подойдешь к Святой Чаше, постарайся разгладить эти морщины и изреки царственное слово «прощаю», не носи камней в своей душе. Да, действительно, видите, все в нашей жизни измеряется светом Таинства Причащения: мы должны так жить в семейной жизни — недавно вели с вами по этому поводу дискуссию непростую, трудную, — в отношении обид, должны так строить свою жизнь, чтобы всегда быть готовым участвовать в Тайной Вечере Господа Иисуса Христа. А для этого мне необходимо иметь сердце мирное, спокойное, светлое, прощающее, милующее. Я должен быть настолько внимателен, чтобы ни на кого не окрыситься, никого не облаять, ни на кого не спустить полкана. Я думаю, что в данном случае я не просто становлюсь каким-то «блаженненьким», но человеком благовоспитанным, человеком высокой духовной культуры, аристократом духа. На помощь лично мне (последние слова я не о себе произнес, а в обобщенном смысле) приходит юмор. На мой взгляд, в современной жизни, в будничном общении, когда люди очень неровные, статическое электричество так и брызжет, коротит, вот нужно иметь всегда в запасе какую-то мягкую шутку, какую-то улыбку, как-то эти углы надо стачивать. Иначе мы все загремим в психосоматическое отделение, а там, знаете, сорок дней провести нужно.
Тутта Ларсен
— Сегодня очень так ну популярны социальные сети. И завтра немалое количество людей, которые даже ну не особо там ходят в церковь и молятся, будут писать у себя на страничке в фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации): «Простите меня все». Можно ли это считать реальным каким-то призыванием к прощению или это все-таки просто поза? Или эсэмэску кто-нибудь тебе пришлет: «Прости меня, дорогая».
Протоиерей Артемий
— Ну не думаю, что это поза. Россия это особая страна, где церковные уставы и праздники настолько глубоко входят в нашу жизнь, как мы, знаете, Масленицу с вами провожали деятельно, не как пассивные созерцатели, вот этот Прощеный день о себе заявляет в жизни даже людей нецерковных. И думается, что друзья по фейсбуку (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) не останутся равнодушными. Во всяком случае, тут важна интенция, намерение. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Если из твоих уст вышло такое доброе, светлое, ласковое, искреннее слово — ну для меня это залог больших успехов. Я мимо таких вещей равнодушно не прохожу.
Тутта Ларсен
— Ну то есть это не профанация.
Протоиерей Артемий
— Разместить в сетях свое желание быть прощеным и простить? Нет, там реально много друзей, которые с вами ежедневно общаются. Но, конечно, заменить фейсбучными «безешками», смайликами и поцелуями реальную жизнь было бы не мудро. И, дорогие радиослушатели, мы все ждем вас, приглашаем вас в Божии храмы. «Русь еще жива, Русь еще поет». И мы говорим сегодня о дне Прощеного воскресенья, о том удивительном светлом вечере, который даст вам заряд и импульс не то что до Пасхи, а на весь год, до следующей весны.
Тутта Ларсен
— Вы слушаете программу «Семейный час» на радио «Вера». В студии Тутта Ларсен и наш гость, протоиерей Артемий Владимиров. Говорим о прощении накануне Прощеного воскресенья. Мне все-таки кажется, что просить прощения в фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) или в эсэмэске — это ну как-то... ну не считается это. Ну это так просто: взял, написал, отослал и забыл.
Протоиерей Артемий
— Безусловно. Все-таки наша жизнь протекает не в виртуальном мире, а нас окружают наши домочадцы, наши друзья по приходу, наши коллеги. И поэтому до наступления вечера, когда мы встретимся все в храме, думаю, с особенной внимательностью будем общаться друг с другом. И если только ваш собеседник мало-мальски причастен к духовной церковной культуре, совсем не будет диссонансом и в присутственном месте, в офисе или еще где-то так тихонечко, во время обеденного перерыва таки испросить друг у друга прощения. От этого действительно сразу появляется улыбка, какая-то теплота сокровенная, какая-то сердечность. Вспомним, между прочим, что в обителях мужских и женских ежедневно бывает прощеный вечер. И братия, насельники, сестры, они в течение дня и на кухне там какая-то резкая интонация, кто-то запоздал, кто-то друг друга нехотя подставил, а может быть, шуточка уже не шуточка, а ирония — все люди, все человеки. А вот вечером собираются в храме, поют песнопения: «Се Жених грядет в полунощи». Матушка игумения или игумен и затем по старшинству, и друг ко другу подходят: «Прости меня, брате! Прости меня, сестра!» — и такой глубокий русский поклон поясной, а кое-где и земной поклон. И все это во исполнение слов апостола Павла: «Солнце да не зайдет во гневе вашем». И ежедневно в обителях примиряются друг с другом с тем, чтобы любовь царствовала. А у нас, обыкновенных людей, дорогие друзья, хотя бы раз в году. Помните, как Анна Герман пела: «Один раз в год сады цветут»? Мне кажется, что это именно о Прощеном воскресенье говорится.
Тутта Ларсен
— Есть ли у прощения какой-то срок годности? Вот, например, я знаю одну драматичную историю. Я не знаю, рассказывала ее я вам, в эфире я, по-моему, ее уже упоминала. Про одну пару, которые очень любили друг друга, но вот они, как журавель и цапля, никак не могли соединиться, каждый нашел свой путь. Она вышла назло замуж. Его мать не хотела, чтобы она становилась его женой, и поэтому он ее за себя не взял. И вот так они всю жизнь как-то жили каждый со своей семьей, но при этом продолжали любить друг друга: встречались — расставались, расставались — встречались...
Протоиерей Артемий
— Мильон терзаний.
Тутта Ларсен
— Да, мильон терзаний. Мучили себя, мучили своих близких. И когда он был готов, значит, оставить свою семью и стать ее официальным супругом — она не хотела, потом они менялись местами. В общем, это была достаточно ну такая жестокая по отношению друг к другу война постоянная. И по отношению к близким, с которыми они связали свою жизнь. Прошло очень много лет, и уже им было обоим за 70...
Протоиерей Артемий
— Ой-ой-ой...
Тутта Ларсен
— Да. Они довольно долго не виделись. И он позвонил ей и сказал: «Прости меня». Она ему сказала: «О чем ты говоришь? Зачем тебе мое прощение, жизнь прожита. Уже ничего не вернуть, уже все прошло. Уже всё, успокойся, какое там прощение!» — ну и не сказала ему «прости». А он наложил на себя руки...
Протоиерей Артемий
— Ой-ой-ой!
Тутта Ларсен
— И жизнь его закончилась страшно.
Протоиерей Артемий
— Это реальная история?
Тутта Ларсен
— Это реальная история, да, двух взрослых людей — прекрасных, талантливых, знаете, не жестоких, не преступников. И он, и она были прекрасными светлыми людьми и окруженными любовью своих близких, дающими любовь. Но вот друг с другом — это был их какой-то такой, не знаю, страшный крест или что-то такое в их жизни. И так это все мрачно закончилось. И с одной стороны, она, конечно, могла ему сказать: «Я тебя прощаю», и зачем-то ему в этот момент надо было это. Она же не могла знать, что он находится в таком состоянии: в смятении, в предсмертном каком-то вообще метании, что у него там на душе. А с другой стороны, ну действительно, какое прощение? Ты меня мучил всю жизнь. Я тебя 60 лет ждала, там с 15 лет. Все эти 60 лет ты давал мне ложные надежды, уходил, возвращался, мучил меня. Ты мужчина. Ну в любом случае, наверное, конечно, в ситуации виноваты оба. Но мне кажется, что мужчина это тот человек, который больше в ответе...
Протоиерей Артемий
— Конечно.
Тутта Ларсен
— Зачем тебе мое прощение, в принципе? Уже оно действительно выдохлось. Всё. И вот поэтому и задаю такой вопрос: а есть, вот все-таки, может быть, есть непоправимые вещи, когда уже прощение и невозможно?
Протоиерей Артемий
— Я часто вспоминаю про себя поэтические строчки: «Не думай о секундах свысока». И другие: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Да, 60 лет — жизнь прошла, но ведь это только миг между прошлым и будущим. И очевидно, что мы, существуя и во времени, и в вечности одновременно, готовимся к кончине и здесь находимся в командировке. И человек действительно, может, и склонен все гораздо серьезнее подвергать испытующему самоанализу, чем ближе час кончины, чем громче стук смерти, которая стучится в ворота нашего сердца. Я вот тоже вспоминаю случай — он меня потряс, из другой оперы. Ну посудите сами. Был совсем молодым священником и познакомился просто случайно с молодым человеком, который поверил мне свое желание поступить в семинарию. А я преподавал в семинарии, потому, наверное, он и, как говорят, вышел на меня. «Но, батюшка, такое обстоятельство, у меня определенная сложность: в военном билете у меня стоит пункт 8б» — это, видимо, когда люди от армии уходили, «косили», как говорил тогда, то по психиатрической статье ставили эту негодность...
Тутта Ларсен
— Отсрочку.
Протоиерей Артемий
— К службе.
Тутта Ларсен
— А, даже негодность, да?
Протоиерей Артемий
— Негодность к службе. Я говорю: «Ну я узнаю в семинарии, узнаю, что там скажут люди, принимающие участие в экзаменах». И спросил действительно, мне говорят: «Вы знаете, опыт показывает, что это 8б так просто все-таки не ставят. Будущий священник должен быть абсолютно психически здоров, и поэтому при поступлении мы всегда на это обращаем внимание. Нет дыма без огня. Это серьезное препятствие». И я вернулся домой, он мне звонит по телефону — мобильных не было, начало 90-х годов. И я понимал, что не без волнения, наверное, он услышит мой ответ, и ответил очень мягко, уклончиво: «Ну вы понимаете, должен вам сказать, что это, наверное, как-то воспрепятствует вашему поступлению. Ну может быть, найдутся другие пути. Познакомиться можно и с епископом в другой епархии, и как-то заочно закончить семинарию». Каково было мое удивление, ужас, когда мне сообщили через два дня, что мальчик поднял на себя руки. Я даже предположить не мог. И, наверное, он был действительно психически нездоров — уж если собрался в семинарию, ну как это может быть такое отчаяние. К тому говорю об этом, что мы предельно, все равно, должны быть осторожны, будучи готовы к неадекватной реакции на наше слово. И так как у нас сегодня передача посвящена прощению обид, то я, пользуясь и вашим рассказом, как священник призываю и себя, и окружающих никогда, даже в шутку нельзя говорить: «Нет, не прощаю!» или «Зачем тебе это мое прощение? Всё уже, ты сделал что мог!» — мы не знаем, в каком состоянии находится человек. И как часто мы слышим истории, что он как будто уже стоит на мосту, над пропастью во ржи, над бездной. Мы в этом смысле лучше будем перестраховываться. И когда речь идет о прощении, всегда готовы изречь: «Помоги Бог! Я прощаю, и ты меня прости! Давай будем думать о том, чтобы не повторять то, что нас разъединило». Потому что потом уже трудно себе простить случайную такую вот оговорку или такую легкомысленную фразу — человек ушел в вечность, а там его ждет уже вечное бытие. Дай Бог, дорогие друзья, чтобы мы не явились, невольно даже, каким-то источником соблазна, но вместе с Богом созидали, а не разрушали.
Тутта Ларсен
— Под занавес нашей передачи, резюмируя, хотела попросить вас все-таки о каком-то напутственном добром слове тем, кто завтрашнего дня ждет не с радостью, не с предвкушением освобождения и очищения, а с ужасом и страхом того, что надо, надо это сделать. Как процедуру, как к зубному врачу, а то и хуже, да, — пойти и попросить прощения. Вот человек сидит, собирается с силами, но ему очень тяжело, и он боится завтрашнего дня.
Протоиерей Артемий
— С удовольствием я это сделаю. И если можно, я буквально вчера, позавчера ночью сочинил такое маленькое обращение: «Простить — поистине Божественное дело, а ведь этой властью почтен каждый из нас. Пользоваться этой властью — необходимое условие спасения. Сам Бог говорит: „Прощайте и прощены будете“. Человек, изрекающий милость обидчику, благоугождает Всевышнему. Когда мы прощаем и сами просим прощения, тогда Отец Небесный отпускает нам грехи. Искренне участвуя в Чине взаимного прощения обид, мы освобождаемся от невидимых силков лукавого, который так крепко держит в своей власти обидчиков и обиженных. Лучшее средство в борьбе со страстями своими — не помнить причиненного нам зла, забывать обиды, прощать тех, кто нам недоброжелательствует и молиться о даровании им покаяния. Если кто хочет, чтобы Дух Божий обитал в нем, тот должен буквально следовать заповеди Господа, молясь за гонителей, делая добро ненавидящим, любя врагов и благословляя проклинающих. „Будьте совершены, как Отец ваш Небесный совершен есть“, — призывает всех нас Спаситель. А Церковь приглашает принять участие в Прощеном воскресенье».
Тутта Ларсен
— Спасибо, дорогой батюшка. У нас в гостях был протоиерей Артемий Владимиров. Это была программа «Семейный час». Всего доброго.
Протоиерей Артемий
— До свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер