Это кажется мне почти чудом, что не публикуемый в советской печати 28-летний московский поэт Александр Сопровский, в «глухом» 1981-м году, взялся писать (кому? куда? — для себя самого, и далее в «самиздат», конечно) — большую работу под названием «О книге Иова».
Он закончил её весной 1985-го, и погиб через пять лет под колесами ночного автомобильного лихача. И его стихи (мы читали их в «Рифмах жизни») и его поразительный труд о важнейшей книге Ветхого Завета, о святом праведном Иове — остались в духовном и культурном пространстве России, думаю, навсегда.
«Сам вопрос: есть ли Бог, — перед Иовом не встает. Но, сколь бы ни казалось это сегодня противоречивым, равно не встает перед ним и другой вопрос: „принять“ или „не принять“ незаслуженную беду. Только на второй этот вопрос Иов заведомо ответит отрицательно. <...> Для Иова бытие Бога никак не сопряжено с приятием зла. А для нас тут тайна за семью печатями.
Иов — живой, исключительно чуткий человек. Жизнь же требует мужественного напряжения сил — не отвлеченного раскидыванья умом. Иов соответственно принимает и Господа, и себя самого — всерьез. Можно ли разорвать живого человека надвое, на Иова долготерпеливого и Иова дерзающего? Как не заметить целого, основного: Иова верующего?..»
Из работы Сопровского о Праведном Иове Многострадальном читал друг и сомышленник Александра — поэт Юрий Кублановский.
«...У московских ребят / прилетевшие с севера книги / и покрытая патиной соль соловецкой вериги, / а крещённые в тридцать — повесили крестик на грудь. / Так давайте скорей / собираться в таинственный путь...»
Это из стихов Юрия Михайловича памяти друга.
Путь христианина и поэта Сопровского был путём ответственным.
«Спор об Иове на небесах был затеян по праву Творца. „Творческое доказательство“ заключено не в каком-то суждении или отрывке книги: вся книга Иова целиком есть такое доказательство. Поэтому вся обстановка и все „точки зрения“ в книге — поэзия. Сухим жаром дышит она в „утешениях“ мудрецов, а в „возвышенных речах“ Иова — свежей горечью. Метафорами, в которых то страшно, то трогательно дают о себе знать заботы дня и движение природы... Головокружительный обзор мироздания в речи Творца выдвигает эту многоярусную поэтическую постройку в пределы вселенной...»
Мне особенно хочется поделиться трудом Сопровского с теми творческими, деятельными людьми, — кто пришёл и приходит к вере в том самом, ещё очень молодом возрасте, когда очерк «О книге Иова» был закончен и читался переходя из рук в руки. Для меня, как и многих, это чтение оказалось жизненно важным.
...С вами был Павел Крючков и давайте послушаем ещё один фрагмент из очерка, — который в конце прошлого века был напечатан журналом «Новый мир» — внутри большой архивной публикации, поминающей поэта, публициста, философа, и нашего современника Александра Сопровского. Царствие ему Небесное.
«...Иову так и не было дано примириться с утратой. Ему было дано другое. Был открыт источник — откуда черпать силы. „Принимать“ или „не принимать“ — это всего только две стороны мертво-страдательного отношения к жизни, которому чужда вся иудео-христианская традиция.
Искать новой жизни —другое, творческое измерение. В конечном счете — религиозно-творческое. <...>
Богобоязненность Иова не была „нравственностью“... Нравственность — беспочвенна, общеобязательна для всех, безлична. Бунт безбожен. Страх же Иова, как и его дерзание, есть интимное отношение к личному Богу».
«Белые птицы»
Белые голуби в чистом весеннем небе — это очень поэтично. «На волю птичку выпускаю...» — писал Пушкин о празднике Благовещения. Однажды в Екатеринбурге я видела, как епископ открывал после праздничной службы большую клетку — и стая белоснежных птиц ринулась в небеса...
Но сейчас я живу в Переславле-Залесском, чудесном старинном городе, где сам воздух, кажется, пропитан православными традициями — однако птиц на Благовещение из клеток не выпускают. В конце утренней службы в храме на самом берегу Плещеева озера батюшка обращается к нам с проповедью. Он рассказывает о благой вести, что принёс Деве Марии Архангел Гавриил, о смирении Марии перед этой вестью, а значит — перед Богом, о грядущем Спасителе. И вот мы выходим из храма к озеру — в полной уверенности, что Господь любит каждого из нас, если пришёл в наш грешный мир. Жаль только, что птиц здесь не выпускают...
Мои размышления прерывают... птицы! Я замечаю вдруг стаю, что кружит над ледяной озёрной гладью. Неужели чайки вернулись? Нет, им рано. Пригляделась — да это голуби! Белые-белые! Откуда они? Может, из ближайшей голубятни — я знаю, тут есть недалеко... А впрочем, какая разница! Они кружат над нами — белые птицы, знак наших надежд и любви Господней. И в этом — высшая поэзия.
Все выпуски программы Утро в прозе
Тайная вечеря – первая Пасха
Первой Пасхой христиан была Тайная Вечеря — та Пасха, которую праздновал Сам Иисус Христос в Иерусалиме накануне Своего ареста и казни. Праздник еврейского народа в воспоминание об освобождении его из египетского рабства стал тогда на Тайной Вечери преддверием крестной смерти Сына Божьего.
Наверно, ученики Христа искренне удивлялись тому, что праздник столь разительно отличается от той традиционной еврейской Пасхи, ведь были изменены ее установления.
Во-первых, Учитель праздновал Пасху в чужом доме, а ее полагалось праздновать обязательно в своем узком семейном кругу.
Согласно установленному древнему ритуалу, Пасху ели стоя и будучи готовыми к дороге — то есть одетыми и подпоясанными, с посохом в руке. Так полагалось в память о спешном бегстве евреев из Египта. В Евангелии же сказано, что «настал час, Он возлёг, и двенадцать Апостолов с Ним». Господь и Его ученики возлегли, не как рабы, а как свободные люди. И куда-то торопиться ради спасения им уже было не нужно, ведь Спаситель — с ними.
И вот Господь, как сказано в Евангелии, «взяв чашу и благодарив, сказал: приимите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается». Так Господь устанавливает великое таинство будущей Церкви — евхаристию. Учеников же в те минуты, может быть, больше всего удивило то, что хлеб для Пасхи выбран квасный, дрожжевой — вовсе не тот, пресный, который положено есть на Пасху.
Первую Новозаветную Пасху Спаситель совершал по-новому. И смысл ее был направлен уже не в прошлое, а в будущее, ко Второму Пришествию Христа. И особое спокойствие, торжественная неторопливость, с которой, несмотря на присутствие на трапезе предателя Иуды, совершалась первая христианская Пасха, свидетельствовала о том, что народ Христов — это уже не рабы земного царя, от которого надо бежать ночью, а Царство Божие — не дальняя земля за горами. Царство Божие — внутри нас.
2 мая. О духовном смысле Омовения ног Христом апостолам
Сегодня 2 мая. Церковь вспоминает Омовение ног Христом апостолам.
О духовном смысле этого события, — протоиерей Владимир Кашлюк.