Поделиться
В августе далекого 1868 года, живший в Иерусалиме немецкий пастор Фридрих Август Клейн отправился в поисках приключений в район Мертвого моря. Как-то трапезничая с бедуинами, он узнал, что в селении Дибон, стоящем на месте древнего города, хранится некий камень с непонятными письменами. Пастор поспешно отправился в указанное место. Его взору предстал массивный черный базальтовый монолит. Клейн не мог определить древность находки, ни, тем более прочесть надпись, он наскоро зарисовал общий вид камня и скопировал несколько строк надписи. После чего, приехав в Иерусалим стал хлопотать о выделении средств на приобретение камня.
Тем временем о стеле стало известно французскому археологу и дипломату Шарлю Клермон-Ганно и он отправил в Дибон двоих доверенных арабов. Те столкнулись с неожиданной проблемой. Собравшиеся вокруг стелы местные жители, отогнали посланцев. Пришлось ретироваться, поспешно сняв с камня гипсовую копию. Но даже этот поврежденный и нечеткий слепок, позволил французу установить, что немецкий пастор обнаружил чрезвычайно древнюю стелу, каким-то образом связанную с Библейской историей.
Увидев интерес европейцев к позабытому черному камню, арабы решили повыгоднее продать его. На совете старейшин было решено разбить его на несколько частей и продать по отдельности. Стелу разогрели на костре, а затем стали поливать холодной водой. В результате базальтовый камень раскололся на множество кусков. Эти обломки арабы отправили в Иерусалим и стали реализовывать через знакомых торговцев. В итоге большая часть осколков оказалась в руках француза Клермон-Ганно, 18 фрагментов досталась английскому офицеру и археологу-любителю Чарльзу Уоррену. Первооткрыватель камня пастор Фридрих Клейн, так и не смог приобрести ни кусочка. Некоторое время Французский Лувр и Английское археологическое общество спорили, в чьих руках должны сосредоточиться все осколки стелы. Победил французский музей, и древний памятник стал одним из его самых ценных экспонатов.
Французы приступили к кропотливой и сложной работе по восстановлению первоначального вида стелы. Делу помогли зарисовки пастора Клейна и гипсовый слепок, сделанный арабами. Через некоторое время стало ясно, что базальтовый камень – это воздвигнутая в начале IX века до нашей эры стела, воспевающая победы моавитского Царя Меши, о войне с которым идет речь в одной из глав IV Книги Царств. Легендарное царство Моав, упоминаемое до этого времени только на страницах Библии и отрицаемое официальной наукой, получило второе рождение. Кроме этого надпись на стеле подняла из небытия и другие древние города, упоминаемые в Библии.
Стела уникальна еще и тем, что на ней содержится доселе нигде, кроме Священного Писания не встречаемое, упоминание имени Бога Израиля - ЯХВЕ! Кроме того текст, расшифрованный французами, повествует о войне между Моавом и Израилем во времена моавитского царя по имени Меша и израильских царей Омри, Ахава и Иoрама. О тех же событиях повествует и Библия!
Текст стелы, иначе оценивает ход войны, сообщая больше о своих победах, чем о поражениях и даже от имени царя Меши горделиво заявляет: "Израиль погиб навсегда". Как это часто бывает, обе стороны восхваляют свои успехи. Тем не менее, через три тысячи лет после того, как произошли события, описанные в Библии, подобные находки доказывают что ее герои не были придуманы и события описанные в священных книгах действительно происходили.
Сказ о том, как Владимир Даль словарь составлял
Поделиться
Многие знают имя Владимира Ивановича Даля как составителя «Толкового словаря живого великорусского языка», а некоторые имеют эту книгу в своей библиотеке... Я же хочу рассказать пару историй о том, как Владимир Иванович свой словарь создавал. Начну с того, что Даль по первому образованию — морской офицер, мичман. Прослужив 6 лет на корабле, он решил сменить род деятельности и... — выучился на медика. Став хирургом, Владимир Даль участвовал в русско-турецкой войне 1828-29 годов в качестве полевого врача. И если мы с помощью фантазии перенесёмся в то время и в место его службы, то увидим удивительную картину: возле госпитального шатра стоит верблюд, навьюченный мешками. А в мешках — исписанные Владимиром Далем листки. Здесь, в этих свитках — настоящее сокровище: слова, пословицы, сказки и прибаутки, собранные военным врачом в беседах с простыми служаками. Очарованный с юности красотой и меткостью русской речи, общаясь с матросами и солдатами, Владимир Даль записывал забавные сюжеты и не знакомые ему русские слова. В пору врачебной службы его записи составляли уже немалый объем. Поэтому начальство и выделило ему для перевозки верблюда. Правда, Даль чуть не потерял все свои богатства, когда верблюд внезапно попал в плен к туркам. Но обошлось — казаки отбили. Так вот получилось, что гордый корабль пустыни возил на своём горбу бесценное русское слово.
В течение жизни Даль записывал не только слова, но и сказочные сюжеты. В итоге его увлечения появилась книга сказок. Будучи в Петербурге, с экземпляром этого издания Даль направился прямиком... Ну конечно, к Пушкину! Там, у поэта дома они и познакомились. Пушкин сказки похвалил. Но более всего восхитился он далевским собранием русских слов. Особенно понравилось Пушкину слово «выползина» — сброшенная змеиная шкурка. Так Александр Сергеевич впоследствии и стал в шутку называть свой сюртук. Именно Пушкин уговорил Даля составить словарь. Благодаря этой встрече мы можем держать в руках словарь Даля, погружаться в стихию живой русской речи того времени и пополнять свой лексикон интересными словами. Например, узнать, что такое «белендрясы» и «вавакать, «мимозыря» и «жиразоль».
Приятного чтения, друзья!
Автор: Нина Резник
Все выпуски программы: Сила слова
Григорий Суров
Поделиться
В конце XIX-го — начале ХХ века врачи-офтальмологи, специалисты по глазным болезням, были в России на вес золота. Один из представителей этой редкой в то время специализации — Григорий Иванович Суров, окулист из Симбирской губернии — посвятил жизнь тому, чтобы сделать офтальмологию доступной для всех.
Уже в старших классах гимназии Григорий решил стать врачом. В 1881-м он успешно сдал вступительные экзамены на медицинский факультет Казанского университета. Первым местом работы Сурова была уездная больница в городе Спасске Казанской губернии. Там Григорий Иванович впервые обратил внимание, как широко распространены среди крестьян глазные болезни. У каждого второго пациента наблюдалась трахома — инфекционное заболевание, которое передаётся через предметы гигиены — например, полотенца, а распространителями являются мухи. Свои наблюдения и неутешительные выводы Суров записывал в дневник: «Эти болезни у нас в России распространены вследствие бедности, невежества, и малодоступной медицинской помощи». Офтальмологи, как уже говорилось, были в те годы большой редкостью. Поэтому Григорий Иванович решил специализироваться именно в этой области. За несколько лет работы в Спасской больнице он получил богатый практический опыт. Затем некоторое время Суров служил военным врачом. И опять же, занимался на этой должности преимущественно офтальмологией. В 1902-м он поступил в Петербургскую Военную Медицинскую академию — «для усовершенствования в медицинских науках по глазным болезням». Там с успехом защитил докторскую диссертацию.
А в 1906-м году Григорий Иванович вновь приехал в город Симбирск. Его назначили заведующим военного лазарета. Офтальмологического отделения в нём не было. И Суров его открыл. Сразу же к «глазному доктору» потянулся народ. «Главный контингент из страдающих болезнями глаз — крестьянство и необеспеченный рабочий люд», — отмечал Суров. С таких пациентов денег за лечение доктор не брал. Наоборот, помогал из собственного кармана — на лекарства, на изготовление очков. Вскоре Григорию Ивановичу удалось убедить местные власти выделить средства на глазной стационар в 50 коек. В 1911-м году стараниями Сурова в Симбирске открылась школа-приют для слепых детей.
А через несколько лет Россия стала Советской. Григорий Иванович не уехал за рубеж. Остался служить своей стране. В те годы о деятельном докторе нередко упоминали в прессе. Вот, например, как в 1923-м описывала его работу симбирская газета «Красный путь»: «Летом в разных районах губернии можно было увидеть фургон, в котором ехал доктор Суров. Он ездил обследовать сельское население. Оказывая помощь, он переезжал из села в село». После таких поездок и работы в госпитале, Суров принимал пациентов ещё и на дому, по вечерам. Симбирский учитель Алексей Ястребов в своих воспоминаниях писал: «Проходя по Беляевскому переулку, я вижу дом. И знаю: вечером у этого дома будет толпиться народ, потому что здесь живет замечательный врач, друг народа Григорий Иванович Суров».
Простой народ искренне любил своего доктора. Когда в 1920-м году большевики осудили Сурова и приговорили к году тюрьмы за то, что он взял на работу в госпиталь бывшего белогвардейского офицера — нищего больного старика, горожане встали на его защиту. Испугавшись волнений, власти восстановили доктора в правах. Впоследствии Григорий Иванович получил высокое государственное признание: в 1943-м году ему было присвоено звание Заслуженного врача РСФСР, а в победном 1945-м — орден Трудового Красного Знамени. Но не ради наград трудился доктор Суров. Однажды в своём дневнике он написал: «Я смотрю в мир глазами тысяч людей, которым помог избавиться от страданий».
Все выпуски программы Жизнь как служение
21 ноября. О пшенице и плевелах
Поделиться
В 13-й главе Евангелия от Матфея есть слова Христа: «Чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы».
О пшенице и плевелах, — епископ Тольяттинский и Жигулёвский Нестор.
