У нас в гостях была актриса Оксана Коростышевская.
Разговор начался с тёплых воспоминаний о недавно ушедшем Эльдаре Александровиче Рязанове. Наша гостья рассказала о своей работе с известным режиссером, а также о своем творческом пути, работах в театре и кино, о социальной и общественной деятельности, а также о присутствии Бога в её жизни.
______________________________________________________________
А. Пичугин
— Уважаемые слушатели радио «Вера», здравствуйте! Это программа «Светлый вечер». Здесь, в этой студии, я — Алексей Пичугин. И с удовольствием представляю нашего сегодняшнего гостя: этот вечер вместе с вами и с нами проведёт Оксана Коростышевская — актриса театра и кино.
О. Коростышевская
— Добрый «Светлый вечер»!
Наше досье:
Оксана Коростышевская. Родилась в Минске в семье солистки Белорусского оперного театра и преподавателя вокала. Занималась в студии спортивных танцев, театральной студии и позже — в студии Театра пантомимы. Закончила хоровое отделение в музыкальной школе. В 1993 году переехала в Москву и начала работать тренером по движению и пластике в модельном агентстве. В 94-м году поступила во ВГИК на актёрский факультет в мастерскую Евгения Киндинова и Алексея Баталова. Играла на сцене нескольких московских театров. В кино дебютировала в фильме Эльдара Рязанова «Тихие омуты». За эту работу получила приз за лучший дебют. Активно помогает Всемирному фонду природы. Лично участвует и помогает воспитанникам детских домов и приютов Москвы и Ярославской области.
А. Пичугин
— Сегодня поговорим о вашем творчестве, о театре, о кино, немного о религии. Но начнём с не очень, конечно, даже совсем нерадостной темы, события — умер Эльдар Рязанов, совсем недавно. Вы снимались у него. Собственно, ваш дебют в кино был же у Рязанова в «Тихих омутах».
О. Коростышевская
— Да.
А. Пичугин
— Давайте буквально в двух словах вспомним: расскажите, кем был для вас Эльдар Александрович Рязанов, и какие-то уроки его жизненные. Я в ваших интервью читал, что вы часто вспоминаете его стихи.
О. Коростышевская
— Да. Эльдар Александрович для многих, конечно, был такой знаковой фигурой, и я думаю, что останется. А для меня это вообще мой старт. Я думаю, о таком трамплине может мечтать каждая актриса, актёр. Потому что, закончив наш любимый ВГИК, по окончании института Ольга Владимировна Волкова, побывав у меня на дипломном спектакле, мы познакомились, она мне сказала много хороших слов. В том числе сказала о том, что Эльдар Александрович теперь запускает новую картину и ему нужна героиня, он ищет героиню, а она очень хочет меня предложить. Мы договорились с ней, мы сделали пару сцен из сценария и договорились о том, что мы придём, чтобы это показать. А так сложилось, что Эльдар Александрович как раз в тот же момент был занят поиском главного героя. И я не знаю, счастливым стечением обстоятельств получилось так, что на пробы пришёл Александр Гаврилович Абдулов. Было лето, было тепло, Александр Гаврилович пришёл с большой корзинкой спелой черешни. Как всегда — вошёл человек-праздник с корзиной черешни, с шутками-прибаутками, всех как-то осчастливил своим присутствием. Мы сыграли пару сцен, Эльдар Александрович сказал, что он закончил поиски, что ему эта парочка очень нравится. Он нас утвердил. Конечно, счастью не было предела. Собственно, потом начались съёмки, которые, конечно, мне очень много дали, потому что Эльдар Александрович, кроме того, что потрясающий человек, отдельный такой режиссёр, режиссёр, который... Мне кажется, что основная тема всех его картин — это любовь. Наверное, каждый художник, чем бы он ни занимался, он стремится провести эту линию. Ну а ради чего тогда всё делать? Тем не менее, у него это такая, наверное, основная тема всех его картин. И было очень здорово на съёмках. Конечно, всё складывалось не просто, мы начали с того, что картину закрыли по причине дефолта, который грохнулся в августе...
А. Пичугин
— В 98-м.
О. Коростышевская
— Да-да-да!
А. Пичугин
— И вышла она только через два года.
О. Коростышевская
— Да. Но, тем не менее, нашему продюсеру удалось-таки найти деньги. И зимой мы всё-таки начали съёмки под новый год. А потом был период — полгода ожидания летней натуры, в которой Эльдар Александрович начал съёмки «Старых кляч». И мы с ним в эти полгода очень тесно общались. Мы дружили. Во всяком случае, я возьму на себя смелость так сказать. Потому что мы встречались, мы общались, мы где-то там кофейку попить, поболтать. Он много рассказывал о себе, о своей жизни, о своей потрясающей жене Ниночке, кем она вообще была для него в жизни — это была часть его жизни большая, — как сложно она уходила, как он это переживал. Эльдар Александрович читал много стихов. Благодаря Рязанову я открыла для себя такую вообще фантастическую поэтессу Марию Петровых, которую до тех пор не знала, а потом влюбилась. Он был, с одной стороны, сложный человек, с другой стороны... допустим, он на съёмках совершенно спокойно мог прийти на площадку и сказать: «Ну что, ребят? Я пустой — я не знаю, что снимать. Давайте думать!» И благодаря вот этому воздуху, который он давал актёрам...
А. Пичугин
— Я так понимаю, что это очень редкое качество для режиссёра?
О. Коростышевская
— Это редкое качество, тем более для такой личности, для такой величины как Рязанов. И в картине появилось две сцены, которые мы придумали совместно. Они очень смешные, всем было весело, мы повеселились. Иногда заходил разговор о вопросах веры. Я думаю, что ни для кого не секрет, Эльдар Александрович говорил это в каких-то своих интервью о том, что он — человек неверующий. Меня это сначала, конечно, крайне удивило. Но, честно, я не очень ему поверила, потому что... любовь, вот она такая — во многих её проявлениях она всё-таки предполагает присутствие Бога в человеке.
А. Пичугин
— А вот интересно, есть какие-то профессии, в которых оставаться неверующим человеком очень сложно. Вот актёрская, режиссёрская профессии из таких. Есть наоборот, где преимущественно люди атеистического склада, неверующие, как-то просто странно относящиеся ко всем вопросам чего-то такого сверхъестественного. А вот актёрская и режиссёрская, они почему-то... сколько я ни общаюсь, сколько ни сталкиваюсь с людьми из мира театра, кино, у всех что-то такое присутствует. Пускай в душе, пускай это не выливается в какую-то церковную составляющую.
О. Коростышевская
— Вот, вы сказали ключевое слово, потому что речь идёт о душе. Потому что любой актёр, работая над образом... если не думать о персонаже как о личности, если не наделять его какими-то качествами, если его не одушевить, он останется плоским и никому не нужным. Любой персонаж. Причём не зависимо — плохой он, злодей или он какой-нибудь замечательный; ребёнок или взрослый — это не имеет значения, всё равно он должен стать одушевлённым.
А. Пичугин
— Вот возвращаясь к Эльдару Александровичу.
О. Коростышевская
— Возвращаясь к Эльдару Александровичу: конкретных таких разговоров, конечно, мы не вели, то есть я с ним не спорила на предмет существования Создателя. Хотя я — человек верующий, православный, безусловно. Но мне было приятно для себя отмечать всё-таки то, что я права. Потому что невозможно писать стихи, которые он писал, не будучи верующим человеком. Я бы хотела прочитать одно из них, которое является одним из последних... ну, не последних, наверное, нет...
А. Пичугин
— Поздних.
О. Коростышевская
— Да, поздних, уже таких взрослых стихов. Оно положено на музыку. Этот по красоте необыкновенный романс исполняет Елена Камбурова — чудесная любимица Эльдара Александровича.
А. Пичугин
— Ну, конечно, да!
О. Коростышевская
— А стихотворение называется «Господи, ни охнуть, ни вздохнуть»:
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть, —
Дни летят в метельной круговерти.
Жизнь — тропинка от рожденья к смерти,
Смутный, скрытный, одинокий путь.
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть!
Снег. И мы беседуем вдвоём,
Как нам одолеть большую зиму.
Одолеть её необходимо,
Чтобы вновь весной услышать гром.
Господи, спасибо, что живём!
Мы выходим вместе в снегопад.
И четыре оттиска за нами,
Отпечатанные башмаками,
Неотвязно следуя, следят.
Господи, как я метели pад!
Где же мои первые следы?
Занесло начальную дорогу,
Заметёт остаток понемногу
Милостью отзывчивой судьбы.
Господи, спасибо за подмогу!
А. Пичугин
— Вот удивительно, что мы не знаем, конечно, Эльдара Рязанова как поэта. Я не помню, откуда я знаю, что он писал стихи, где-то они мне попадались, я их читал. Но я думаю, что, в целом, Рязанова как поэта мы не знаем, может быть, ещё узнаем когда-то.
О. Коростышевская
— Вы знаете, он был в этом отношении чрезвычайно скромным человеком. Он даже стеснялся этого! Я вам скажу по секрету, что он часто выдавал свои стихи за стихи каких-то неизвестных авторов.
А. Пичугин
— А я тоже такое встречал, да.
О. Коростышевская
— Причём, даже Петров его пару раз просто поймал, то есть когда люди работают в тандеме, они, конечно, чувствуют друг друга. Когда Эльдар Александрович приносил ему какие-то стихи, говорил: «А, это какие-то стишки мне принесли, посмотри!» Петров так, что называется: ага-ага... И рождались прекрасные песни.
А. Пичугин
— А изданы? Книги ни одной не издано, да?
О. Коростышевская
— У него есть маленький сборник.
А. Пичугин
— Видимо, для друзей такой.
О. Коростышевская
— Да. Он вышел совсем крошечным тиражом. Да, мне его Эльдар Александрович подарил, он у меня хранится дома.
А. Пичугин
— А впоследствии, после окончания работы над «Тихими омутами», вы общались?
О. Коростышевская
— Мы общались какое-то время. Потом всё равно же был процесс озвучивания картины. И мы встречались. Я вам даже больше скажу: мне, благодаря Эльдару Александровичу повезло ещё раз — я познакомилась с Людмилой Марковной Гурченко. Для картины была написана песня... Точнее, нет, она не была написана, она была взята для картины. Песня, которую всегда исполняла на своих концертах Людмила Марковна. Она называется «Нет, мой милый, никуда я не уеду». Красоты необыкновенной песня. Я, конечно, очень боялась. И тогда Рязанов, хорошо ко мне относясь, сказал: «Слушай, давай сделаем так: я позову Люсю, — как он её нежно называл. — Я бы очень хотел, чтобы она спела эта песню». Но, во-первых, это нужно было для записи какого-то диска, в любом случае — тогда на «Мосфильме» записывался диск. И знаменитый тогда, и теперь, наверное, Владимир Владимирович Виноградов — великий, на мой взгляд, звукорежиссёр записывал диск Людмилы Марковны. В общем, она по приглашению Эльдара Александровича приехала, она спела эта песню. А я тихонько сидела в аппаратной, слушала — слушала, умирала от счастья. А потом, когда она вышла, Эльдар Александрович нас познакомил, представил меня и сказал, что вот это актриса из новой картины его, что я тоже должна записать эту песню. Людмила Марковна на меня внимательно посмотрела и сказала: «Ну что же, удачи, девочка, хорошо!» Как-то так по-своему благословила.
А. Пичугин
— Говорят, она была очень не простым человеком в общении.
О. Коростышевская
— Я, к сожалению, не была с ней близко знакома, но вот этот шарм, очарование, вот эта её какая-то аура необыкновенная, она на меня просто подействовала просто каким-то магнетическим образом. И я считаю это такой своей удачей.
А. Пичугин
— Оксана Коростышевская — российская актриса театра и кино сегодня в программе «Светлый вечер» здесь, на радио «Вера». Давайте уже о вашем творчестве, о ваших работах. Вы же начинали свой актёрский путь, я не знаю, можно ли это связать с актёрской деятельностью, работая инструктором по движению и пластике, до поступления во ВГИК.
О. Коростышевская
— Безусловно. Потому что инструктор по пластике — это часть моей театральной такой деятельности, потому что я начинала в Минске. Я минчанка, а моя мама — солистка Минского оперного театра. И был период, когда я, отучившись в Санкт-Петербурге в реставрационном училище...
А. Пичугин
— То есть вы не сразу собирались связать свою жизнь со сценой, глядя на маму?
О. Коростышевская
— Нет, я почему-то руками и ногами как-то отмахивалась именно от актёрства, я не знаю, почему.
А. Пичугин
— А мама не подталкивала?
О. Коростышевская
— Нет. Мама просто наблюдала за моими телодвижениями, поскольку вы понимаете, что молодого человека, который ищет свой путь, направить можно, конечно. Заставить что-то делать невозможно, в противном случае человек останется несчастным на всю жизнь. Поэтому мама — актриса, певица. Гастроли... Мой отец тоже выпускник Минской консерватории. Он руководитель большого хора. Он был руководителем хора, тогда, когда я ещё была маленькая. Папа руководил женским хором в количестве 180 человек, а я была солисткой этого хора — мне было 6 лет. Я помню, папа очень любил на концертах меня объявлять: «А сейчас выступает почётный член нашего коллектива, ветеран Оксана Витальевна Покитченко». Значит, я выходила под овацию, меньше метра ростом, было смешно и как-то здорово. Мы ездили на гастроли, встречались с музыкантами, певцами. То есть я такой закулисный ребёнок. Но почему-то моя натура требовала какого-то метода от противного, то есть мне обязательно надо было попробовать что-то другое, наверное, чтобы понять, что всё-таки творческая стезя, наверное, это всё-таки моё. Поэтому, отучившись в Санкт-Петербурге в реставрационном училище, когда нас распределили в общество «Реставратор», а в Петербурге тогда случилось наводнение — затопило Ленинскую библиотеку. И нас отправили на восстановление последствий. Там пострадала лепнина, и нужно было восстанавливать её. Я помню, я стояла на таких очень высоких, в два с лишним метра, лесах — такие деревянные настилы, кто не знает. Внизу лежала большая куча алебастра — какой-то добрый человек её туда, значит, высыпал для работ. И я, стоя на этих лесах, как-то так по карандашу отмеряла — кто рисует, знает, — прищурив один глаз, отходила, отходила потихонечку, пытаясь понять пропорцию той части лепнины...
А. Пичугин
— Кто не рисует, тот со стороны это часто видел, наверное.
О. Коростышевская
— Да. И я как-то так забылась, отходила, отходила... В общем, благополучно нырнула с этих лесов прямо вниз. На моё счастье, кто-то прям соломку подстелил — вот эту кучу алебастра. Вышла я из этой кучи абсолютной снегурочкой — белая.
А. Пичугин
— И на этом реставрация закончилась?
О. Коростышевская
— Да. Я посчитала, что всё-таки, видимо, это не моя профессия. Я вернулась обратно в Минск. Мне было грустно, но делать было нечего. Я пришла к маме в театр, а там готовят самый вкусный в Минске кофе. Вот было лето, и один из балетной труппы театра — Боря — подошёл ко мне. Мы чего-то разговорились. Он, поинтересовавшись, чем я занимаюсь, поняв, что я абсолютно свободный художник, он предложил мне войти в его новый коллектив, который он организовал. Это была пластическая группа, впоследствии ставшая «Пласт-театром» — таким маленьким частным театром пантомимы.
А. Пичугин
— В Минске, да?
О. Коростышевская
— Да. Полтора, почти два года мы занимались пантомимой. Мы даже ездили на гастроли. Это было очень здорово! Потому что я люблю движения, я танцую, пластика... Я люблю давать телу возможность проявить себя.
А. Пичугин
— То есть нечего специального в этом направлении вы не заканчивали?
О. Коростышевская
— Нет!
А. Пичугин
— Это у вас какие-то студии саморазвития?
О. Коростышевская
— Ну, в детстве, конечно, как обычно.
А. Пичугин
— И в итоге ВГИК, да?
О. Коростышевская
— В итоге театр закрыли, я опять осталась не у дел. И познакомилась с ребятами из Москвы, которые, видя мой минусовой вес и моё телосложение, которое, как мне потом сказали, скорее больше на вычитание было похоже, спросив, чем я занимаюсь... Я сказала, что так и так, я актриса Пласт-театра. Они мне предложили стать тренером по пластике в модельном агентстве в Москве. Я сразу согласилась, потому что, во-первых, Москва, во-вторых, это работа и деньги. А я уже привыкла существовать самостоятельно и зарабатывать деньги. Поэтому я, особо не думая, поехала в Москву. И год я работала в этом агентстве, было здорово. Я познакомилась с замечательными девчонками, с которыми мы дружим по сей день. А потом я подумала, что, наверное, я не хочу всю жизнь работать тренером по пластике, надо расти. И тогда появилась мысль о том, чтобы поступить во ВГИК.
А. Пичугин
— А во ВГИКе одним из ваших учителей был Алексей Баталов.
О. Коростышевская
— Да.
А. Пичугин
— Тоже очень знаковый персонаж нашего времени. Про него вы можете что-нибудь вспомнить, какие-то его уроки?
О. Коростышевская
— Алексей Владимирович потрясающий! Вы знаете, как таковых уроков актёрского мастерства он не давал. Уроки актёрского мастерства преподавал любимый мой Евгений Арсеньевич Киндинов. Более того, несмотря на то, что я училась во ВГИКе, Евгений Арсеньевич приглашал педагогов Школы-студии МХАТ. Нам очень повезло — они приезжали к нам, занимались. Это было непосредственно обучение профессии — актёрское мастерство. А Алексей Владимирович, он...
А. Пичугин
— Там биография сама: человек, который вырос в семье Виктора Ардова, брат которого — известный Михаил Ардов (отец Михаил).
О. Коростышевская
— Конечно! Который общался с Ахматовой, который рассказывал о том, какие люди были вхожи в этот дом. То есть этот шарм, это чудо какое-то его рассказов. И потом, само появление Алексея Владимировича — это было всегда... но для меня это был какой-то праздник. Я определяла присутствие Алексея Владимировича во ВГИКе по запаху, по аромату табака — табака трубки такой...
А. Пичугин
— Хорошего.
О. Коростышевская
— Да, хорошего табака. То есть я входила, мой нос, как флюгер поворачивался по струе, если я его улавливала, я понимала, что мастер здесь и сейчас я увижу это чудо. Он всегда был одет с иголочки, всегда на нём было вот это вот кашне, которое теперь мужчины не носят, а напрасно. Потому что это такая очень красивая деталь мужского туалета.
А. Пичугин
— Он в возрасте. Интересно, он ещё преподаёт во ВГИКе?
О. Коростышевская
— Он во ВГИКе, он преподаёт, да. Наверное, я не думаю, что это такая работа.
А. Пичугин
— Это не постоянная работа, скорее, мастер-классы какие-то, встречи со студентами.
О. Коростышевская
— Думаю, да. Потому что всё-таки человек взрослый. Но для меня, например, Алексей Владимирович сделал открытие... Ну как открытие — он всем студентам предлагал познакомиться с каскадёрами. Кто-то хотел и сразу шёл, кто-то боялся лошадей и сразу отказывался. Я загорелась, потому что я очень люблю этих животных — лошади для меня это, конечно, отдельное такое чудо, как и собаки. И он привёз нас в Битцу и познакомил с ребятами-каскадёрами, тогда ещё их возглавлял Александр Иншаков.
А. Пичугин
— А сейчас не он?
О. Коростышевская
— Я не знаю, занимается ли он теперь со студентами. Он, конечно, да-да! Гильдия каскадёров, конечно, Иншаков — наше всё.
А. Пичугин
— Это же его такое детище пожизненное, наверное.
О. Коростышевская
— Да. Но просто тогда он непосредственно принимал участие в обучении. Хотя тоже не всегда, а время от времени — он же главный. Но это были, конечно, четыре года сказки, потому что Битца, лошади. И проверки на вшивость со стороны каскадёров — это тоже, конечно, отдельная была история. У них был такой конь, звали его Цыган. Небольшая такая лошадка, по-моему, даже без породистый какой-то конь был, небольшой, который терпеть не мог одежду, то есть сбрую. А если на нём без всего скакать, он потрясающий, он умница, покладистый, он понимает все команды. Но мы же не знали! Значит, его экипировали и вывели к нам, студентам, спустя пару занятий, когда стало понятно, кто держится в седле, кто нет. В общем, задача была удержаться на нём.
А. Пичугин
— И как?
О. Коростышевская
— Мне удалось! Правда, были переломаны ногти. Нас было двое, но мы заслужили прямо такое одобрение каскадёрское — а это очень много.
А. Пичугин
— А Евгений Киндинов у вас актёрское мастерство преподавал, да?
О. Коростышевская
— Да. Любимый мой Евгений Арсеньевич Киндинов — чудо человек, в которого я была влюблена с того момента, когда стала осознавать, что в телевизоре происходит какая-то жизнь. Я видела его картины, конечно: «Романс о влюблённых», который положил на лопатки, по-моему, большую половину женского населения нашей страны.
А. Пичугин
— То есть это ещё с детства такая любовь идёт?
О. Коростышевская
— Да. Я была в него влюблена. А когда я пришла поступать и узнала, что курс набирает Евгений Арсеньевич, я поняла, что что-то очень правильное складывается в моей жизни, какие-то пазлы складываются. В общем, у меня не составило труда поступление. Меня сразу на третий тур отправили — как-то даже не интересно.
А. Пичугин
— А на сцене или где-то в кино с ним не снимались, не играли?
О. Коростышевская
— Нет, к огромному сожалению. Не сложилось. Но Евгений Арсеньевич очень много дал, потому что его уроки актёрского мастерства, они были больше не практического плана, а они были такого... То есть мы очень много разговаривали. Он очень много рассказывал о себе и очень здорово разбирал персонажи. То есть это он научил тому, что даже если у тебя какая-то эпизодическая роль крошечная, всё равно у этого персонажа должна быть судьба. Понятно, что в титрах не напишут: он родился там-то, там-то жил и взрослел. Но когда ты для себя это знаешь, понимаешь, когда ты для себя эту историю придумал, тогда персонаж становится таким объёмным, тогда за ним интересно наблюдать. Потому что появляется особая пластика, ведь тело тоже очень красноречивым может быть. Я когда вот об этом говорю — о языке тела, даже кончиков пальцев... Вы помните картину «Приключения принца Флоризеля» с Евгением Арсеньевичем Киндиновым?
А. Пичугин
— Я не смотрел, к сожалению!
О. Коростышевская
— Вот, во-первых, посмотрите обязательно, потому что картина чудесная — Олег Даль один чего стоит!
А. Пичугин
— Наверняка, Олег Даль один всего стоит!
О. Коростышевская
— Во-первых, это красиво, да. А у Евгения Арсеньевича там роль пастора, к которому в руки... То есть он пастор, он священник, он весь такой должен быть по идее правильным, чистым, честным, благостным. И вот однажды на голову пастора сваливается страшное искушение — ему в руки попадает огромный бриллиант. По-моему, «Око света» он называется — драгоценный камень в такой коробочке бархатной. И пастор решает его, значит, присвоить. Но его настолько распирает от очарования этим предметом, от того, что он его обладатель, что он обязательно должен его кому-то показать. Он всё время этим мучается, и когда всё-таки герой Олега Даля в диалоге с героем Киндинова — с этим пастором — всё-таки говорит: «Святой отец, ведь эта вещица находится-то у вас. Вы не могли бы её продемонстрировать?» И вот как живут руки Киндинова! То есть, как он лезет руками за пазуху, как он достаёт эту коробочку, как он её ставит на краешек стола! Потом пальцем её продвигает, потом эти пальцы от коробочки отстраняются, они дрожат... То есть это целая жизнь. Это, вообще, целый сценарий!
А. Пичугин
— А вот мы сейчас об этом подробнее поговорим буквально через минуту! Я напомню слушателям, что российская актриса театра и кино Оксана Коростышевская сегодня в программе «Светлый вечер». Буквально через минуту вернёмся в эту студию, не переключайтесь!
А. Пичугин
— И снова здравствуйте, друзья! Меня зовут Алексей Пичугин. Здесь, на радио «Вера» программа «Светлый вечер». И в гостях сегодня в этой программе актриса театра и кино Оксана Коростышевская. Вы сейчас очень интересно буквально минуту назад рассказывали про Киндинова, про то, как он играет роль пастора со всей пластикой. А это актёр должен прожить или это гигантская работа — постоянно думать о своих движениях, которые ты совершаешь? Или это уже, действительно, такая вживаемость в образ и полное ему подчинение?
О. Коростышевская
— Скорее да, потому что, как я уже говорила раньше, это судьба, это объём. И вот насколько талантлив актёр, насколько он глубок и насколько он может обогатить свой персонаж биографией, им же придуманной, настолько потом он будет пользоваться большим либо меньшим количеством выразительных средств, которыми являются глаза, поворот головы, руки, само тело — всё, что угодно. Потому что, скажем, вот этот же пастор, он входил в тот сад, где происходило действо с этой коробочкой с «Оком света», он входил прямой в этом одеянии священника, прямой, красивый. А даже конкретно в этой маленькой сцене всё равно должно быть начало, середина, развитие и финал. А уходил он каким-то таким неуверенным шагом, с ссутулившейся спиной, оборачиваясь. Представляете, какую жизнь персонаж прожил в короткий, пятиминутный отрезок киношного времени? Это говорит просто о величине актёра!
А. Пичугин
— Но ведь даже если это небольшая эпизодическая роль, получается, что актёр, который исполняет её, он должен сочинить и бэкграунд какой-то этого персонажа...
О. Коростышевская
— Безусловно, конечно!
А. Пичугин
— И какие-то последующие, возможно, события, чтобы связать с этим отрезочком, который попадёт в кадр.
О. Коростышевская
— Конечно, безусловно! Иначе неинтересно! Иначе это проговорить текст, покривляться и всё. И ничего ни у кого не останется. Вообще, роль запоминается мелочами. Не тем, с каким апломбом или со слезами, размазываемыми по лицу, был произнесён текст, а роль запоминается мелочами вот такими: руками, поворотом головы...
А. Пичугин
— То есть получается, что далеко не все актёры, которые исполняют эпизодические роли, это чувствуют, это проживают? Это можно говорить только либо о корифеях этого жанра конкретного — Рина Зелёная, например. Или о действительно крупных актёрах, которые в данном случае просто исполняют эпизод.
О. Коростышевская
— Вы знаете, роль, она такая — она состоит из очень многого. Да и в принципе актёрская работа. Конечно, безусловно, очень много зависит от глубины... во-первых, сначала от наличия, от глубины таланта человека. Но ведь есть ведь ещё режиссёр, есть, в конце концов, даже время, потому что иногда просто не хватает времени на то, чтобы заняться вот этим копанием и создаванием образа. То есть здорово, когда это полный метр, это здорово, когда это театр. А когда сериал, я не представляю даже, как актёры работают и успевают создать глубину.
А. Пичугин
— Но кому-то удаётся. Есть же... Сериалы, может быть, это не совсем российский жанр — современное представление о сериалах, но есть удачные российские работы и удачное исполнение в сериалах.
О. Коростышевская
— Их огромное количество. Я просто восхищаюсь и преклоняюсь перед такими людьми, которые способны так. Я всё-таки в этом смысле... у меня такие черепашьи скорости, мне надо углубиться в процесс. За это я люблю театр, за это я люблю полный метр. Если театра, вы представляете, ну как? Роль — ведь невозможно выучить текст и дальше с этим идти. Во-первых, обязательно текст учится ногами, то есть я без мизансцены, без того, чтобы ходить по сцене, я не могу просто так запомнить текст. И потом, у меня сохранилась привычка, которую я когда-то взяла от старых актёров и которая очень помогает в том, чтобы, во-первых, выучить текст, во-вторых, его присвоить. Когда после института меня принял на работу, точнее на службу, один из моих любимых театральных режиссёров Леонид Григорьевич Трушкин, он взял меня сразу на постановку спектакля «Ужин с дураком», где блистают Геннадий Викторович Хазанов, у которого, кстати, день рождения. Хотела бы его поздравить.
А. Пичугин
— Да, было совсем недавно.
О. Коростышевская
— Где Олег Валерианович Басилашвили, где тогда ещё был Анатолий Юрьевич Равикович — теперь Царство ему Небесное. Я попала, опять-таки... У меня какое-то... наверное, я везучая очень, потому что у меня старт был такой, что зашкаливало просто количеством знакомств, звёзд, моих восторгов и всего остального. И вот тогда на читке, первой-второй читке спектакля, я увидела, что, например, у Олега Валериановича рядом лежит какой-то такой замусоленный, растрёпанный блокнотик. И я долго пыталась сообразить и понять, что же это такое — интересно же. А потом я всё-таки не выдержала, подошла и спросила в перерыве о том, что это такое. Он говорит: «Ну как, Оксаночка, я сюда текст переписываю». Олег Валерианович Басилашвили получив распечатанный текст, он потом приходит домой, берёт ручку и вот в этот свой толстый блокнотик, где уже есть переписанные роли, он переписывает эту роль от руки.
А. Пичугин
— А он прямо всю переписывает или какие-то акценты, моменты важные?
О. Коростышевская
— Нет, он переписывает всю. А дальше он начинает работать с этим переписанным от руки текстом. Представляете, что это такое?
А. Пичугин
— Нет, я не представляю!
О. Коростышевская
— Кто сейчас этим занимается? Это такие секретики наших вот этих аксакалов — таких великих актёров.
А. Пичугин
— А эпизодическая роль на сцене в театре, она чем-то отличается в таком случае? Поправьте меня, я, может быть, в это совсем не разбираюсь. Ведь кинофильм сняли и всё, забыли, пошли дальше. Актёр отыграл роль — небольшой, совсем маленький эпизод — и всё, пошёл сниматься дальше или не сниматься. А в театре зачастую этот самый актёр на протяжении многих лет исполняет вот эту мало значимую роль, даже с точки зрения, может быть, кого-то из зрителей, вот этот маленький эпизодик. Но он же каждый раз его по-новому проживает?
О. Коростышевская
— Конечно! В том-то прелесть и грусть кинематографа, потому что это как сделал, так сделал, это осталось насовсем. А театр — вы же знаете, что есть расхожее выражение о том, что театр — это живой организм. Абсолютно! Там нету ни одного похожего спектакля. И поэтому, если работает команда на сцене, то каждый спектакль окрашен по-другому каждый раз. И не имеет значения, это большая роль или второстепенная, всё равно существует партнёрство. И если у главного героя не будет в определённой сцене партнёра, то есть не будет партнёрства в момент спектакля с тем актёром, который исполняет небольшую роль, спектакля не получится.
А. Пичугин
— Всё-таки, что касается... мне вдруг стало очень интересно, я об этом, может быть, никогда и не задумывался: про эпизод. А вот в театре этот эпизод, маленький, крошечный — две минуты и больше актёр на сцене не появится. Вот каждый раз он на эти две минуты выходит по-разному? Он же, как вы сами говорите, проживает жизнь этого персонажа не только вот эту одну-две минуты на сцене, но и ещё и до, и после должен представлять себе, как мог бы выглядеть или вести себя этот персонаж.
О. Коростышевская
— Про одну-две минуты это вы, конечно, хватили, потому что две минуты — это, в лучшем случае, «кушать подано!» Я не знаю, что можно вложить в это. Но существуют, конечно, другие роли, которые поменьше. Я, во всяком случае, со своей стороны знаю, что в них вкладывается такое же количество сил, души. Я даже больше скажу: актёру, который исполняет главную роль, большую роль в спектакле, ему легче с той точки зрения, что у него большой разгон, у него много времени. И если даже где-то он, на его взгляд, сыграл не точно или не сделал того, что хотел, у него всегда есть возможность исправить ситуацию в следующий раз. А у исполнителя небольшой роли всё сконцентрировано. Поэтому я даже не знаю, что интереснее.
А. Пичугин
— Ещё очень интересная тема: вы играли Маргариту в «Мастере и Маргарите» в театре Станиславского.
О. Коростышевская
— И играю, да.
А. Пичугин
— Мне всегда казалось, что эту книгу, это произведение Булгакова, очень сильно недооценивают. Потому что если спросить студентку филологического факультета, не важно, или ученицу десятого класса: «Какая твоя любимая книга?» Она обязательно, закатывая глаза, будет говорить, что, конечно, в том числе и «Мастер и Маргарита». Но никто, пожалуй, никогда вот всю глубину этого произведения не прочувствовал. И даже, к сожалению, как мне показалось, после выхода фильма — последнего вот этого сериала «Мастер и Маргарита», когда давал интервью и рассказывал о Воланде Олег Басилашвили, мне показалось, что он тоже не совсем понял, кого он изобразил и как он изобразил. И вот мне всегда в связи с этим произведением было интересно, что чувствуют актёры и что думают актёры, которые исполняют героев «Мастера и Маргариты», как они проживают это, действительно, одно из самых важных произведений двадцатого века.
О. Коростышевская
— Да, вы правы, безусловно, в том, что произведение непростое. Оно непростое потому что, на мой взгляд, оно... Вот есть классика такая, нетленка монументальная, о ней мы всё знаем. А это произведение, мне кажется, отличается от многих других тем, что оно живое какое-то. И персонажи в нём... я не знаю, как это объяснить, но я перечитывала книгу много раз, ну, какое-то количество. Кроме того, что восприятие каждый раз разное — возникают какие-то открытия по прочтению. У меня даже складывалось впечатление, что, простите, как будто там что-то новое написано — я этого не помню. Не потому, что у меня память плохая.
А. Пичугин
— Это признак как раз величины произведения.
О. Коростышевская
— Да. И много было постановок «Мастера и Маргариты». К ним можно относиться по-разному. Но вы знаете, ведь, по сути, каждый человек — режиссёр. Потому что когда ты читаешь произведение, ты для себя выстраиваешь в голове эти события. У тебя, несмотря на описание автора, герои как-то выглядят, они как-то двигаются, они как-то живут. То есть у тебя в голове всё равно какая-то картинка кино. И когда ты видишь постановку на сцене или в кино, то несоответствие с тем, что ты уже придумал, оно может либо удивлять, либо раздражать. Это всё равно диалог с создателем всегда. Поэтому критерий хорошо или плохо сделано, мне кажется, не годится. Тут только «нравится», «не нравится»; или по душе, не по душе; понял или не понял. А уж что касается «Мастера и Маргариты», тут такие персонажи, которых можно примерять на себя. Во всяком случае, образ Маргариты, мне кажется, он близок любой женщине. Потому что любая мечтает о такой вот...
А. Пичугин
— О покое и о домике?
О. Коростышевская
— Нет, о такой любви.
А. Пичугин
— А! О такой любви.
О. Коростышевская
— Конечно.
А. Пичугин
— Но всё же заканчивается покоем и домиком? А это далеко не счастье и не любовь.
О. Коростышевская
— Смотря, кто к чему стремится. Покой и домик многие имеют здесь. Почему нет? Счастливая семья — муж, жена, дети, собака. И многие счастливы. Но некоторых это устраивает. В общем-то, эта семья счастлива, они проживают долгую жизнь, умирают в один день. А для некоторых это... Как-то: мятущиеся души ищут чего-то ещё. Я не знаю, находят это либо... Скорее всего, чаще всего в профессии талантливые люди. Потому что, если человек талантлив, то он, конечно, не может быть только талантливым семьянином, ему обязательно нужно иметь какое-то дело, чтобы заниматься этим, чтобы реализовать Богом данный дар. И нести, наверное, эту радость, разделить её как раз с теми, кто тебя любит в семье. Вот это идеал.
А. Пичугин
— Оксана Коростышевская — российская актриса театра и кино сегодня в гостях у программы «Светлый вечер» здесь, на радио «Вера». А правда, что есть какие-то суеверия у многих актёров по поводу сниматься или играть в «Мастере и Маргарите»?
О. Коростышевская
— Да, существуют, конечно! У нас, вы знаете, роль Воланда теперь исполняет мой тоже один из любимейших режиссёров — Сергей Алдонин. Он выпускник мастерской Марка Анатольевича Захарова и, собственно, продолжатель его традиций. Сами понимаете, когда такой мастер, то это твоя такая печать золотая на всю жизнь. А до Серёжи роль Воланда исполнял Евгений Редько — потрясающий, на мой взгляд, российский актёр, с которым я снималась в картине «Дура». Вот мы с ним очень много разговаривали на предмет суеверий, связанных с романом. Он, в общем-то, тоже будучи человеком глубоко верующим, рассуждал таким образом... В общем, он говорил о том, что являясь человеком верующим, как всем известно, все страхи, они либо уходят на второй план, либо исчезают. И ты либо занимаешься с полной отдачей работой, ролью, в том числе, либо нет. Главное, быть просто честным. Честность открывает многие двери, и все суеверия рушатся.
А. Пичугин
— А финал произведения? К сожалению, я стараюсь смотреть «Мастер и Маргариту», но в театре Станиславского не видел ещё пока. Надеюсь, что удастся посмотреть.
О. Коростышевская
— Это был наш спектакль, но мы теперь там не играем!
А. Пичугин
— А, это уже не там? Простите.
О. Коростышевская
— Да, после ремонта, театр имеет немножечко другую внутреннюю конструкцию. И теперь мы играем «Мастер и Маргариту» ни где-нибудь, а в «Нехорошей квартирке», в Доме Булгакова! Приходите!
А. Пичугин
— А, вы прямо там и играете?
О. Коростышевская
— Да.
А. Пичугин
— Очень хорошо, замечательно! Интересно, да. Неожиданно, я, правда, не знал. А финал, сам финал как интерпретируется у вас? То есть «они не достойны света, они достойны покоя». Вот этот домик с покоем и всё, на этом заканчивается.
О. Коростышевская
— Не домик с покоем — они обрели свободу наконец-то, свободу и покой. Свобода тем и хороша, что человек, стремясь к ней, обретая её, он получает, видимо, он перестаёт метаться. То есть мятущаяся душа, получившая покой, — счастливая душа.
А. Пичугин
— А бывают случаи, что вы сами отказываетесь от предложенных ролей? Вообще, часто это у современного актёра происходит?
О. Коростышевская
— Я думаю, что у современного актёра, ввиду странной такой немножко сейчас ситуацией вообще во всех областях, работы мало. Отказываться от неё глупо. От любой. Это я поняла теперь только, спустя какое-то время. Потому что были времена, когда, в силу разных обстоятельств, я отказывалась. Иногда я боялась браться, иногда мне было неинтересно. А теперь я поняла, что не бывает неинтересно.
А. Пичугин
— Бывает, что не смог или не смогла.
О. Коростышевская
— Да. А вот надо проявить себя, надо всё-таки вспомнить о том, что тебе подарили эту способность, у тебя есть дар. Его обязательно нужно реализовать.
А. Пичугин
— И, наверное, последняя тема, о которой мы сегодня поговорим: вы помогаете Фонду дикой природы.
О. Коростышевская
— Ой, кому я только не помогаю! Простите! Как говорит любимый Владимир Теодорович Спиваков, если быть скорее честной, чем скромной.
А. Пичугин
— А если быть честной и не скромной, то кому ещё?
О. Коростышевская
— Мы дружим с Ксюшей Алфёровой и Егором Бероевым.
А. Пичугин
— Да-да-да. Они приходили не раз даже уже, рассказывали.
О. Коростышевская
— Да, их фонд «Я есть!» Потрясающие ребята. Я не знаю, откуда они берут столько энергии. Ксюша, у меня такое впечатление, что она, простите, батарейки на завтрак кушает. Потому что её энергии хватает на этот огромный фонд, на всех этих людей, детей, мам, которые столкнулись вот с этой новостью, что у них родился ребёночек с синдромом Дауна. Одна из моих троих дочерей тоже ребёнок с синдромом Дауна. Она потрясающая. Я считаю, что у меня в доме живёт ангел. И я хочу, чтобы те, кто получил такого ребёнка в дар, знали об этом. Это прекрасно! А есть ещё Фонд дикой природы, символом которого является панда. Я с ними тоже дружу, помогаю.
А. Пичугин
— Простите, пока мы от этой темы далеко не ушли, есть же творческое объединение «Мастерские Сергея Голомазова», у которых спектакль «Особые люди». Там, правда, скорее, про детей-аутистов идёт речь. Но там и дети с синдромом Дауна упоминаются. Не видели, нет, их работу?
О. Коростышевская
— Нет, к сожалению, не видела.
А. Пичугин
— Они где-то раз в месяц, наверное, на Поварской улице, в этом Театральном центре ставят спектакли. Не раз тоже приходили, рассказывали. Удивительное тоже, конечно, произведение.
О. Коростышевская
— Надо сходить обязательно, посмотреть. Но зато я была в Театре простодушных.
А. Пичугин
— Это именно про родителей, которые с этим сталкиваются. Не про детей, а про родителей.
О. Коростышевская
— А! Очень интересно.
А. Пичугин
— И про различные пути решения родителями. Да, а про Фонд дикой природы? Извините, я вас перебил!
О. Коростышевская
— Фонд дикой природы, да, я тоже с удовольствием бываю на мероприятиях, которые ребята организовывают. Это всякие акции: либо это помощь белым медведям, либо помощь амурскому тигру, которых осталось всего ничего, чтобы наши дети смогли увидеть не на картинках, как динозавров, а в живой природе увидеть животное. Вот они как раз занимаются этим: они защищают их, охраняют. Я с удовольствием принимаю участие в этих акциях. Был даже такой «День Земли», когда в Москве на три минуты...
А. Пичугин
— А, то что «Час Земли» называется, по-моему?
О. Коростышевская
— Да, простите, «Час Земли» — выключали свет, включая Кремль. Представляете, как это?
А. Пичугин
— Да, каждый год, по-моему, проходит эта акция.
О. Коростышевская
— Да, я горжусь как раз тем, что я была ведущая вот этой акции. И было здорово.
А. Пичугин
— А ведущей как? Она где-то ещё публично проходит? То есть вы что-то объявляете, а потом старт уже?
О. Коростышевская
— Да. Есть центр, есть телемосты, когда с теми объектами, которые выключают свет, с ними есть связь. Это всё транслируется по телевизору. И вообще всё очень здорово. И прямо какая-то гордость распирает от того, что я имею к этому отношение.
А. Пичугин
— Федеральные каналы транслируют, да?
О. Коростышевская
— Конечно. Я стою с микрофоном, а в Кремле погас свет. Представляете, что это такое?
А. Пичугин
— Ощущения, наверное... да, я представляю себе: вы стоите с микрофоном, говорите. Раз, сказали и свет погас. При этом практическая польза от этого какая?
О. Коростышевская
— Экономия. Экономия электроэнергии.
А. Пичугин
— Вот на три минуты отключается свет — много мы этим сэкономим? Или это, скорее, просто публичная акция, чтобы привлечь внимание к проблемам?
О. Коростышевская
— И то, и другое. Вы знаете, эти фонды, все благотворительные фонды, говорят всё время о том, что посильная помощь — даже сто рублей — имеет значение. Потому что, скажем, вот тот же Фонд защиты животных. Если человек пожертвовал сто рублей, то, скажем, 10 человек, которые это сделали, уже могут спать спокойно, потому что на эти деньги будут куплены два фонарика, которыми снабдят охрану — людей, которые сидят где-то там в сугробах и следят за браконьерами. Если человек жертвует больше, то эти ребята, которые охраняют животных, скажем, они будут не на лыжах продираться сквозь сугробы, а они купят хорошую технику.
А. Пичугин
— Снегоход, может быть, им купят.
О. Коростышевская
— Конечно! Эта взаимосвязь существует. Более того, всю информацию о проделанной работе можно на сайте найти — это не секрет. Много, много... Есть детки какие-то обездоленные. Скажем, я очень люблю точечную помощь. То есть фонды — замечательно, но у многих, кто оказывает эту помощь, возникает вопрос о том, как потрачены деньги, допустим. Правомерный, безусловно, вопрос.
А. Пичугин
— Очень многие благотворительные фонды вывешивают полный отчёт, статистику.
О. Коростышевская
— Правильно! А хочется ещё что-то, какую-то личную связь. Например, мы с моими девочками, у нас есть один такой детский дом, который находится далеко-далеко. До него помощь как-то добивает очень редко.
А. Пичугин
— А где? Давайте озвучим, может быть, кто-то услышит, захочет помочь!
О. Коростышевская
— Это Мордовская республика. Есть такая деревня, деревенька, посёлок городского типа, называется Потьма. Он крошечный. Там находится детский дом, где живут детки с особенностями. И до них, конечно, какая-то помощь доходит, но всё равно им надо. Ну, к новому году хочется? Хочется. К первому сентября красивых разноцветных карандашей, пластилина хочется? Безусловно, хочется. Игрушки...
А. Пичугин
— А сами вы туда ездили тоже?
О. Коростышевская
— Вы знаете, я ни разу ещё там не была. Но я поддерживаю такую телефонную и смс-связь с женщиной, которая там работает нянечкой. И мы с моими девчонками периодически к каким-то праздникам или просто к смене сезона, мы покупаем большие почтовые коробки. Девчонки шуршат в своих гардеробах и выкладывают то, что они могли бы отдать.
А. Пичугин
— А девчонки, простите, вы дочерей имеете в виду?
О. Коростышевская
— Да!
А. Пичугин
— А я думал, что это ваша какая-то команда единомышленников!
О. Коростышевская
— Но это моя команда единомышленников, безусловно! Моя банда.
А. Пичугин
— Да, естественно, конечно!
О. Коростышевская
— И игрушки. Мне очень нравится наблюдать за ними, когда они выбирают игрушки, которые отдать детям. То есть когда-то это было такое, значит... Ну, какая-то, которая уже надоела. Тут башмачка нет, тут лапа оторвана. И потихонечку сдвигается туда, в кучку...
А. Пичугин
— Вы говорите: «Нет!»
О. Коростышевская
— Да. А дальше мы начинаем разговаривать: насколько приятно будет ребёнку получить вот такую игрушку.
А. Пичугин
— Медведя без лапы.
О. Коростышевская
— Конечно. И они как-то сами делают выводы. Я их ни к чему не склоняю, просто разговариваю. Самый лучший пример — это свой собственный. Я им рассказываю о себе, что я, например, не могу сделать просто подарок какой-то человеку — юбиляру, другу. Мне обязательно надо, чтобы мне было жалко того, что я дарю. Иначе мне не интересно. Я рассказываю о себе и дальше я наблюдаю за этими душевными какими-то, внутренними процессами, которые происходят в дочках. Я считаю, что это потрясающе. Они в этот момент растут, они растут как люди. И самая главная мышца, которая находится внутри каждого — сердечная, она в этот момент получает очень хорошую тренировку.
А. Пичугин
— А может быть, квинтэссенцией всего этого как раз должна стать поездка, чтобы они поехали в эту Потьму и посмотрели?
О. Коростышевская
— Да, мы собирались. Туда тяжеловато добраться. Мы туда, конечно, доедем. Тем более, мы уже договариваемся об этом. Но мы были в другом месте, где живут детки без родителей. Это есть такое местечко под Москвой, называется Томилино. Там детская деревня.
А. Пичугин
— Там детская деревня «SOS». Да, конечно!
О. Коростышевская
— Там прекрасные ребята. Там есть удивительные мамы, которые воспитывают деток. Мы ездили туда, мои девочки познакомились с мальчишками — там были такие двойняшки-парни. Замечательные! Ещё какие-то. Они знакомятся как-то так — у них всё мгновенно происходит. Наблюдать за этим здорово. А потом, на обратном пути, мы это обсуждали.
А. Пичугин
— Что ж, спасибо большое! Наше время в эфире уже подходит к концу. Думаю, интересный сегодня, действительно, разговор у нас получился. Российская актриса театра и кино Оксана Коростышевская была сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Я — Алексей Пичугин. Всего доброго! Спасибо вам, будьте здоровы!
О. Коростышевская
— Спасибо, Алексей! До свидания!
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер