Поделиться
Мир и тишина в Суздальской Земле держались во все время великого княжения Всеволода, продолжавшегося тридцать семь лет.
Переяславский летописец называет Всеволода миродержцем, то есть держателем мира и тишины. Он, при возможности, охотно склонялся на мир, «благосердый и не хотяй кровопролития». Однако, при этом он отнюдь не веровал в пословицу, что «худой мир лучше доброй брани»; напротив он верил в другое Русское присловье, что «славная брань лучше худого мира», и что «люди, живя с лживым миром, великую пакость Земле творят». Поэтому, он не оканчивал никакой ссоры без надлежащего возмездия виновным, никогда не прощал земской обиды и, всегда милуя добрых, казнил злых.
Ставши великим князем Суздальским, он все свои силы напрягал к тому, чтобы устроить свою Землю и править ею как отец и господин. Он вникал во все нужды своих подданных, сам лично творил суд и, по старинному обычаю, постоянно ездил в полюдье, внимательно изучая на местах все условия земской жизни и всегда отыскивая для своих действий точку опоры в здравом рассудке самого народа. У него в самом Владимире имели большой голос не только бояре, но и купцы и все люди.
Благодаря этому, князь и подданные составляли как бы одно целое в своих взглядах и стремлениях и представляли, конечно, весьма внушительную силу, хотя Всеволод вовсе и не думал искать власти над всею Русскою Землею. Его слава утвердилась, главным образом, на добром общем мнении о его княжеском достоинстве.
Укрепив свое положение в Суздальской Земле и очутившись, едва переступив двадцатипятилетний возраст, старшим в роде Мономаховичей, Всеволод неизменно продолжал относиться с полным почтением к убеленному сединами Святославу Всеволодовичу, сидевшему теперь в Киеве; он всегда помнил, что последний был ему благодетелем, оказывая посильную помощь в трудное время борьбы с племянниками, и иначе, как «отец мой и брат мой», не называл его. Однако, как добрый князь Суздальской Земли, Божиею милостью поставленный над нею, Всеволод, несмотря на всю свою личную благодарность и уважение к старому Киевскому князю, отнюдь не считал себя в праве поступаться, ввиду этого, пользой и выгодами своих подданных, и смело обнажал меч свой, когда находил, что деятельность Святослава Всеволодовича направлялась в ущерб Суздальской Земли.
Не почитая себя до конца своей жизни великим князем всея Руси, так как Русь в те времена была уже разделена на несколько отдельных Земель с весьма малой связью между ними, и оставаясь всегда лишь великим князем Суздальским, Всеволод, даже когда стал старшим во всем княжеском роде, принимал, обыкновенно, участие в жизни других Русских Земель лишь постольку, поскольку они касались его родной Земли; тем не менее, благодаря своим личным качествам и верности своих Суздальцев, он скоро приобрел влияние на все главнейшие события жизни Руси — вплоть до ее отдаленных уголков.
Широкую славу составило, конечно, Всеволоду и его истинно Русское гостеприимство, которое он оказывал всем несчастным изгнанникам; а их было немало в те беспокойные времена. Наконец, всеобщее же уважение должны были внушать и его семейные добродетели. Господь благословил его большим потомством, за что впоследствии он был прозван Большим Гнездом, а супруга его, уроженка Кавказа, Мария, навсегда оставила по себе самую светлую память за горячую любовь к ближним, за христианское смирение, с которым она переносила тяжелый недуг, сведший ее в могилу, и, наконец, за трогательное наставление детям, которое она им дала перед своей кончиной.
Всеволод, по примеру брата своего Андрея Боголюбского, не замедлил предпринять поход против Волжских или Серебряных Болгар, в 1183 году.
Войска наши плыли на ладьях по Волге до устья Цывили, а затем шли пешими. По пути они встретили огромное количество Половецкой конницы, которая также шла на Болгар. Половцы, увидя Русских, присоединились к ним, и скоро общими силами осадили великий город Серебряных Болгар.
Юный Изяслав Глебович не хотел ждать общего приступа и один со своей дружиной ударил на Болгарскую пехоту, но был смертельно ранен стрелой в сердце и умер на руках у дяди, нежно его любившего. После этого, Всеволод отправился с телом племянника во Владимир, дав легкий мир Болгарам, несмотря на то, что войска наши имели несколько значительных успехов.
Летом 1184 года собрались в поход против Половцев девять Южно-Русских князей, имея во главе престарелого Рюрика Ростиславовича. Они пять дней искали варваров за Днепром и, наконец, на шестые сутки те появились в огромном количестве. В нашем передовом отряде шел молодой герой Владимир Глебович Переяславский, брат погибшего в предыдущем году у Серебряных Болгар Изяслава.
Половцы, увидя Владимира Глебовича заранее объявили его, а также и остальных наших князей, своими пленниками. Однако, несмотря на громадное превосходство противника, юный Владимир с такой стремительностью бросился на него, что Половцы бежали в степи. Русские скоро их настигли и взяли 7.000 пленных, в том числе хана и 417 князьков.
В следующем 1185 году пошел, говорит летописец, окаянный, безбожный и треклятый Кончак со множеством Половцев на Русь; нашел он одного бусурмана, который стрелял живым огнем; были у Половцев также луки тугие самострельные, которые едва могли натянуть 50 человек.
Однако, и на этот раз великий князь Святослав Всеволодович и Рюрик Ростиславович с младшими князьями — неожиданно напали на Кончака и обратили его в бегство; был взят в плен и тот бусурман, что стрелял живым огнем.
Эта удача, конечно, придала еще больше славы князьям, которые ходили против Половцев, и вызвала в Южной Руси живейшее ликование.
Единственная
Поделиться
В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения
Поделиться
Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
Поделиться
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!
