«Маленький храм»

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Константин Мацан, Марина Борисова, Кира Лаврентьева, а также наш гость — руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации иеромонах Геннадий (Войтишко) — делились светлыми историями о маленьких храмах, на первый взгляд, простых и не особенно заметных, но в которых удалось ощутить силу присутствия Божия, где почувствовалось, что «где просто, там ангелов со сто».

Ведущие: Константин Мацан, Марина Борисова, Кира Лаврентьева

---

К. Мацан

— «Светлые истории», дорогие друзья, Радио ВЕРА. Как всегда, в этом часе мы вас приветствуем, ведущие Радио ВЕРА. В студии мои дорогие коллеги: Кира Лаврентьева. Привет.

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Марина Борисова. Добрый вечер.

М. Борисова

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Я — Константин Мацан. И наш сегодняшний гость — иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви. Добрый вечер.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Я напоминаю, что «Светлые истории» — одна из тех программ на радиостанции ВЕРА, которые можно не только слушать, но и смотреть на наших аккаунтах в социальных сетях, например, во «ВКонтакте». Там, кстати, есть возможность оставлять комментарии. Не пренебрегайте ей, дорогие слушатели и зрители. Потому что нам очень важны ваши истории тоже. Мы их все читаем, все отслеживаем, а потом из самых лучших составляем программы. Такой опыт у нас уже был, нам он понравился. Ну и вообще нам очень важна обратная связь, а мы знаем по опыту, что «Светлые истории» — одна из любимых программ наших слушателей. Ну и, наверное, не случайно, потому что мы все друг другу интересны. Нам интересно, что с человеком происходит. Истории, в которых явлено реальное присутствие Бога в нашей жизни, всегда согревают сердце. И сегодня мы тоже будем такие светлые истории рассказывать. И в качестве темы мы выбрали два слова, очень простые: «Маленькие храм». Не секрет, что важные религиозные чувства, важный духовный опыт иногда переживается в местах, где, казалось бы, ничто этого не предвещало. Случайно в храм зашёл, оказался где-то, где вообще не собирался, на службе, но вот так получилось. И это может быть скромный храм, где, может быть, поёт один-два человека, где нет какого-то великолепия, которое бы влияло на внешние чувства. Но вот иногда именно в такой скромной и аскетической обстановке, где, повторюсь, казалось бы, не ожидаешь пережить какое-то особенное касание Божией руки, всё и происходит, в разной степени, может быть, глубины. Ну вот об этом мы сегодня поговорим — о таких простых местах, в которых пережил что-то очень важное, может быть, не совсем простое. Как вам тема, дорогие коллеги? Что вы загрустили, пока я говорил?
М. Борисова

— Судорожно вспоминаем количество маленьких храмов в своей жизни, и про который из них рассказать.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Да.

К. Лаврентьева

— Так и есть.

К. Мацан

— Значит, нас ждёт большая, интересная программа про много маленьких храмов. Как говорится: где просто, там ангелов со сто. Тогда начнём с нашего гостя, по традиции. Отец Геннадий?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Вот у меня реально такая же история, что вся моя жизнь, и в мирянском служении, и уже в священническом, так или иначе связана не с какими-то глобальными, большими кафедральными соборами. Хотя рукополагали меня в очень большом кафедральном соборе. Это Новочеркасский Патриарший кафедральный всеказачий собор. Это гигантское, конечно, сооружение, которое должно было бы вместить всю численность войска Донского. Но в диакона меня, например, рукополагали в домовой церкви. Это комнатка, не знаю, сколько — метров 20-30, не больше. Но вообще, я должен сказать, что моё становление как христианина, такое осознанное, происходило... я бы даже сказал, да, в церквушке, церковке, которая была собрана из железнодорожных вагонов. Это прям совсем было очень мало. И одному, уже моему другу сейчас, тогда священнику уже, хотя молодому человеку, поручили строить храм, Там был какой-то грандиознейший проект: на холме поставить чуть ли ни стометровую... сам храм по высоте, какую-то помпезную историю. А деньги-то где, откуда брать ресурсы? И вот этот человек прекрасно понимал, что стены стенами, а вот самое главное в церкви — это люди. Церковь не в брёвнах, а в рёбрах. И главное, на что было тогда сконцентрировано внимание этого пастыря доброго (не побоюсь этого эпитета, действительно, это пастырь добрый), — собирать общину. На этом было сосредоточено внимание. И действительно собирались... Сначала привезли железнодорожный вагончик. Потом этого вагончика становилось всё меньше и меньше. Прям реально все стояли очень плотно. Но у нас была привилегия, поскольку мы умели что-то там по нотам или мимо нот, ну уж, во всяком случае, находились на клиросе. Но так или иначе людей становилось всё больше, больше, больше. И к этому центральному вагончику пристыковали ещё два вагончика.

Проходит какое-то время и до меня доходит одна простая, странная штука, что вот этот священник вообще начинал свою трудовую деятельность в вагонном участке Белорусской железной дороги. Не знаю, совпало это, или он пользовался своими связями для того, чтобы не в голом поле служить, а для того, чтобы собрать эти вагончики. С течением времени эти вагончики собрались в какой-то такой мини-городок — там и воскресная школа, и даже микро-спортзальчик был организован. И самое интересное, что эти вагончики стоят до сих пор, хотя храм уже воздвигнут. Это такая вот одна история. Знаете, наверное, самый главный такой вывод или какое-то впечатление от тех времён я вынес для себя, что не ради впечатлений прекрасным убранством, не ради впечатлений от благолепия, хотя это важно и это замечательно, мы собрались в церкви. И вот это ощущение — мы, собранные в Церковь, было тогда очень зримым и явственным. Потом, когда я уже переехал в Москву и так получилось, что я пел на клиросе, это тоже был маленький храмик деревянный, такой вот прям классика-классика: малый деревянный храмик на севере Москвы. Это какой-то особый благодатный период, когда ты мог каждый день быть на клиросе, петь, причащаться. И для меня, как мирянина тогда, это был, наверное, самый-самый светлый период жизни. Ну и, собственно говоря, рукоположение, как уже я вам сказал, было в таком совершенно небольшом пространстве домового храма.

До сих пор у меня нет никакого, скажу откровенно, восторга прям от глобального массива стен, утвари, росписи. Да, впечатляет, но мне это иногда напоминает хорошую музейную историю. И признаюсь, мне трудно в храме Христа Спасителя, когда оказываюсь, в том числе, на официальных мероприятия. Потому что моё внимание расфокусировано. Как-то хочется какой-то домашней такой истории. Ещё раз: я не про стены, а вот про какое-то бытие людей рядом друг с другом, собранность в Церковь. И вот это ощущение такого прекрасного бытия вместе друг с другом. И знаете, в этом видение Церкви как белоснежной прекрасной невесты, украшенной вот этим Божьим светом. И, наверное, это и дало мне какую-то прививку видения в Церкви той красоты, которой наполняет Бог наше общение.

К. Мацан

— Как интересно. Тут не может не возникнуть вопрос: а как тогда относиться к кафедральным соборам, где неизбежно большие службы, часто официальные, архиерейские? — но тоже Литургия. Зачем-то же мы их строим?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Это, знаете, всё равно, что сравнивать ноктюрн Шопена с каким-нибудь патетичным произведением Вагнера — и то прекрасно, и это прекрасно. Или какой-нибудь концерт Бетховена с кратким лаконичным произведением — это про разное. И торжественность нашего византийского (употреблю именно в таком культурологическом смысле) пафоса, такого свидетельства красоты, мощи какой-то. А с другой стороны, это тоже показатель того, что Церковь — это не унифицированный какой-то, причёсанный под одну гребёнку даже не организм, а какое-то явление. Церковь разнообразна: она разнообразна в служениях людей, разнообразна в соборах, храмах, в общении, в вариантах молитвенного делания, в разнообразности человеческой жизни. И это хорошо, и это хорошо. Противопоставлять? — странно это противопоставлять. Другое дело, что, наверное, одна из трудностей больших соборов (хотя, ещё раз повторю, не умаляя их всего величия красоты) в том, что не так просто почувствовать человека, рядом стоящего. Нередко бывает так, что в большом соборе люди вообще не так часто знакомы между собой. И очень много зашедших людей, не то чтобы случайно, но, во всяком случае, нерегулярно. Хотя я знаю, например, совершенно замечательную общину при нашем главном кафедральном соборе — храме Христа Спасителя. Да, там есть приходская община. И то же самое в Богоявленском кафедральном соборе есть приходская община. Но вот если ты не укоренён в эту историю, тебе сложно заметить вот это присутствие близких людей вот здесь, на службе, рядом.

М. Борисова

— А есть храмы, которые в себе объединяют и собор, и маленький храм — Троице-Сергиева лавра, Троицкий собор.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Точно.

К. Мацан

— Светлые истории рассказываем мы сегодня Радио ВЕРА. Мы — это ведущие Радио ВЕРА, мои дорогие коллеги: Кира Лаврентьева, Марина Борисова. Я — Константин Мацан. Наш сегодняшний гость — иеромонах Геннадий (Войтишко). Марина, раз вы слово взяли, вам и следующая история.

М. Борисова

— Я вспоминала, сколько же маленьких церквей в моей жизни было всевозможных. У меня и начало церковной жизни прошло на сельском приходе, как раз в маленьком храме. Но рассказать я хочу совсем о другом. Это тоже было начало церковной жизни. И как-то летом друзья предложили вместе с ними поехать в Ивановскую область к их знакомому священнику. Они долго рассказывали, как там всё замечательно и интересно. У меня выбора особо не было — начинался отпуск, надо было куда-то поехать. Но почему бы не поехать с ними? Тем более, что про священника они рассказывали не зря, для советских времён он такой не очень стандартный вариант. Он был аспирантом истфака МГУ. И у него какая-то была личная драма, которая в результате завершилась, путём нескольких шагов, важных для него, тем, что он был рукоположен. Причём очень редким, исключительным для Русской Православной Церкви способом: он был рукоположен целибатом, то есть он принял обед целомудрия, хотя у нас это и не принято.

К. Мацан

— То есть он не был монахом, был священником, но был безбрачным священником.

М. Борисова

— Да. И в принципе, он даже собирался поехать куда-то — у него были какие-то там знакомые, и вроде как всё складывалось, что он должен был поехать в Эстонию. Но человек предполагает, а Господь располагает. И оказался он в Ивановской области. Причём надо представить себе, что это семь километров от железной дороги, никакого шоссе там нет, там есть просёлочная дорога. И вариантов два: либо тебя подкинут на попутке, либо ты пойдёшь пешком. Мы испробовали все эти варианты. В общем, нам казалось по молодости, что семь километров — это не проблема. И мы оказались в деревне Сербилово. А чем эта деревня знаменита? Она даже в Википедии есть. А всё дело в том, что когда-то, в XVII веке, на этом месте был Спасо-Кукоцкий монастырь. От этого монастыря осталось три строения — это Спасо-Преображенский собор, колокольня и Введенская церковь. Спасо-Преображенский собор летний, то есть в нём не предусмотрено... Но надо представить себе, что всё это строения XVII века, абсолютно нетронутые — как вот сохранились, так сохранились. И вот Введенская церковь. Но на великое несчастье в своё время Спасо-Преображенский собор получил табличку «Памятник культуры. Охраняется государством». Это был рок, это было то проклятие, которого старались избежать все церкви в Советском Союзе. Потому что как только на тебя вешали табличку, ты не имел права забить там даже гвоздь без согласования в 30 инстанциях. Поэтому пришлось повесить на него большой амбарный замок, поскольку больше ничего не оставалось. Отремонтировать его, конечно же, ни у епархии, ни тем более у прихода никогда не было денег. Причём у меня подозрение, что нет до сих пор. Колокольня тоже стояла в каком-то вполне ободранном виде. Единственной действующей церковью оставалась Введенская зимняя церковь. Но приехал туда отец Алексей зимой.

Надо себе представить: советская глубинка. Из деревни из этой в церковь без праздника и без повода вроде родительской субботы ходят человека три. Но, может быть, из соседней деревни ещё столько же. Он приехал и, естественно, сразу захотел послужить. Храм не топили до него — там священника долго не было, поэтому он холодный, промёрзший. Нашли старосту, пожилую женщину, которая открыла храм. Он рассказывал, что вот первая Литургия, которую он служил в этом храме, проходила так: холод, зуб на зуб не попадает, он в облачении — там же не утеплишься никак. Он говорит, что отслужил Литургию, вышел на солею, сел и заплакал. Это было начало его служения. Ну, деваться некуда: благословили — надо служить. Потом к нему прибился удивительный человек, которого безумно полюбили все местные старушки. Человек действительно яркий, из верующей ортодоксальной иудейской семьи. Когда он принял православие, отец его проклял и выгнал. Этот самый Моисей долго себя искал. Последнее место светской работы у него было экскурсионное бюро. Он рассказывал, что когда он пришёл наниматься в экскурсионное бюро, там остался, как ему сказали, самый невыгодный маршрут — это в Козельск. Он сказал: «О! Это-то мне и надо». Естественно, потом мне доводилось встречать людей, которые на этих экскурсиях были и после этого пришли в церковь. Потому что, понятное дело, что всю дорогу он рассказывал про Оптину пустынь и про Оптинских старцев. И, кстати, это первое место, где я услышала вообще об Оптиной пустыни, увидела гравюры Оптинских старцев и подробную получила инструкцию, как в советские времена до Оптиной добраться. Даже до сих пор храню тетрадку школьную, в которой это всё подробно написано — вот на память.

И вот эта пара отец Алексей и отец Моисей — это персонажи, достойные отдельной книги, потому что там было всего очень много, и смешного, и поучительного. Но из того, о чём говорилось в заявке нашей темы: как в маленьком храме можно почувствовать удивительное величие Божие — на территории, огороженной простым деревенским забором, стояли два храма, колокольня и изба, в избе ютился клир. Когда приезжали гости из Москвы — а мы приехали целым выводком: семья с детьми — они хотели венчаться. Это отдельная история, как они венчались. Никто не знал, как привенчивать детей.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— А что значит «привенчивать»?

М. Борисова

— Это очень смешно звучит. Но дети, рождённые вне церковного брака, до венчания, чтобы каким-то образом их присоединить к этому. Это всё было очень смешно, потому что...

К. Мацан

— Чтобы в небесной канцелярии поставили звёздочку.

М. Борисова

— Потому что придумано было на ходу, что они вместе с родителями ходили вокруг аналоя, причём младшая дочка держалась за юбку мамы. И это было очень смешно, но трогательно. А самая поучительная история из нашего житья-бытья в деревне Сербилово заключалась в том, что как-то мы запоздали — очень долго батюшка служил Всенощную перед каким-то праздником. А там, на этой территории, естественно, даже в четыре руки они не успевали обихаживать сам участок — трава там была по пояс. Но были протоптаны дорожки: от избы к храму, к колодцу и куда нужно. И, естественно, все мы ночевали в этой избе. Выходим из храма, всё замечательно, у всех приподнятое, праздничное настроение. И тут старший сын моих друзей радостно сообщает, что он потерял ключ от этой избы. Ночь, на всём участке один фонарь, трава по пояс и сообщение, что ключ потерян. И тут Моисей нам говорит, что надо читать Символ веры. И мы все в голос начинаем читать Символ веры, шаря по траве. Где-то минут через 15 ключ был найден. Так что таких поучительных уроков, связанных с маленькой церковью, если покопаться в памяти, можно найти немало.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Слушайте, получается, что на огласительных беседах надо обязательно вот этот лайфхак рассказывать. А то мало ли что будут люди терять, а так выучат Символ веры для того, чтобы быстрее что-то находить.

М. Борисова

— Да. Это вам в вашей катехизации очень может пригодиться. (Смеётся.)

К. Мацан

— У нас был в гостях как-то однажды иеромонах Давид (Кургузов). Он, правда, не однажды был у нас в гостях — много раз. И как раз он в «Светлых историях» рассказывал, как что-то потерял, будучи ещё не священнослужителем, а просто вот мирянином, который уже где-то работал при храме, вот жил при храме. Такой московский режиссёр с тремя образованиями уехал в регион, в небольшой храм. И там вот помогал священнику, готовился поступать в семинарию. И вот что-то потерял — условные ключи от машины. И ему говорят бабушки тоже местные, что надо почитать Символ веры. Он им так, что я, конечно, вас уважаю, но я же как-то всё-таки не лаптем щи хлебаю, соображаю, что к чему, как писал Леонид Филатов. Но делать нечего, надо как-то вот искать ключи. Он смирился, начал читать, а ещё вспомнил, что нужно трижды прочитать. И ключи нашлись, причём где-то на середине второго раза прочтения. Но надо дочитать до конца. И вот отец Давид рассказывает, что эта история про то, как Господь за твоё дерзновение воздаёт сторицей. Потому что он говорит, что много дней назад потерял отвёртку, очень нужную отвёртку. Я, может быть, сейчас детали путаю в этой истории, но он говорит, что, уже найдя ключи, он идёт дальше, читая вот Символ веры. Он выходит из храма, а храм в лесах — ремонт, — и тут перед ним с неба падает его отвёртка.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Только я хотел сказать: «И летит отвёртка!» — потому что жанр требует именно такого её появления.

К. Мацан

— Да. Где-то на лесах она осталась. И вот именно в этот момент она скатилась. И именно с неба перед ним упала искомая отвёртка. Это вот к тому, что не надо пренебрегать советами мудрых бабушек.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Да. И щёки надувать на тему или без темы катехизации.

К. Мацан

— Мы вернёмся к нашим светлым историям после небольшой паузы, не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлые истории» продолжаем мы рассказывать, как всегда в этом часе на волнах Радио ВЕРА. Мы — это ведущие Радио ВЕРА, мои дорогие коллеги: Марина Борисова, Кира Лаврентьева. Я — Константин Мацан. И наш сегодняшний гость — иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви. Ну что, Кира, твоя история или моя? Ты просила тебя на конец.

К. Лаврентьева

— Давай моя.

К. Мацан

— Хорошо. Тогда не будем нарушать традиции. Тогда тебе слово.

К. Лаврентьева

— Да, она у меня собралась вся в голове. Пока я всё помню, я расскажу. Мы из Красноярска с родителями — я неоднократно это рассказывала — со столетия прославления преподобного Серафима, то есть где-то с 2003 года, ездили в Дивеево каждое лето. Это было почти подвижничество. Мы ехали в жару трое суток на поезде, в купе, ели лапшу быстрого вот этого заваривания, также эту картошку быстрого заваривания, супы, что-то покупали на станциях, мама брала с собой фрукты.

К. Мацан

— Я помню кофе в пакетиках «три в одном».

К. Лаврентьева

— Да, кофе «три в одном».

М. Борисова

— А что третье?

К. Мацан

— Кофе, сахар, сливки.

К. Лаврентьева

— И мы ехали в Дивеево — это было всегда очень волнительно. Мы всегда ждали встречи с преподобным Серафимом и Дивеевскими святыми. Потому что когда ты так долго едешь, это покупается дорогой ценой. И ты понимаешь, что тут ты не баклуши бить пришёл.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Это и есть путь паломника — раньше пешком шли.

К. Лаврентьева

— Да, действительно, ты, пока едешь, уже настраиваешься. И в очередной раз в каком-то году, когда я уже была более-менее взрослая, по-моему, мне было лет 14 или 15, мы опять приехали в Дивеево и поехали на экскурсию автобусную. По-моему, в Саров, если я не ошибаюсь. Ну, в очередной раз на источник преподобного Серафима в Цыгановке — небезызвестный чудотворный источник, который, наверное, все знают, кто там бывал. А кто не бывал, тоже, может быть, знает по житию преподобного Серафима и по летописи Серафимо-Дивеевского монастыря архимандрита Серафима (Чичагова). И тут мой папа, Виктор Ефимович, ныне покойный, очень разволновался. Ты же хорошо знаешь своих близких и ты видишь, когда они начинают о чём-то глубоко переживать. Он подошёл к экскурсоводу, подошёл к водителю, о чём-то там с ними шепчется — мы с мамой не понимаем. То есть едет автобус, человек встаёт взволнованный и начинает с ними о чём-то говорить, а потом подходит к нам и говорит: «У меня для вас сейчас, наверное, будет сюрприз». Мы такие думаем: какой сюрприз? мы едем просто в святое место на источник, какой может быть сюрприз? То есть даже в голову ничего не приходит. И тут автобус сворачивает на какую-то извилистую дорогу, меняет маршрут. То есть сорок человек в автобусе, то есть довольно такая, знаете, авантюра, на первый взгляд. И автобус останавливается возле храма, старинного храма, покрашенного белой известью. Такой не очень, может быть, ухоженный, но очень аккуратный храм, рядом памятник воинам Великой Отечественной войны и село, и скромная вывеска «Аламасово». Мы выходим, ничего понять не можем.
И взволнованный папа подходит и говорит: «Света и Кира, я хочу вам сказать, что несмотря на то, что я всю жизнь прожил в Сибири, корни мои отсюда. Здесь жил мой дедушка, дворянин. И вообще, я из такого потомственного дворянского рода Тучиных. Мой дедушка был белым офицером, его расстреляли в годы революции. И моего папу отдали на воспитание некоей благочестивой, доброй семье Афониных. И, в общем, мой папа воспитывался там, пока ни стал военным. Его начали перебрасывать из гарнизона в гарнизон, и так он оказался в Сибири, в Красноярске, в Канске», — где как раз и родился, в Канске, мой папа. И он говорит: «Мои предки строили этот храм, они сюда ходили». И вот с этим осознанием, знаете, как гром среди ясного неба, мы заходим в этот храм. А там как раз идёт служба. И вы не представляете, для детского уха, взрощенного на сибирских каких-то песнопениях, вот это народное пение девяностолетних бабушек с очками со вставленными стёклами множественными, это просто оглушительный эффект производит. Первая реакция у меня пошла, конечно, смех. Но это очень непривычно. Их там 10 человек, и они стоят на Литургии и просто громогласно распевают все «Господи, помилуй», все ектении, «Херувимскую»... Хотя нет, это было Всенощное бдение, значит, там были свои песнопения. И я сначала засмеялась, а потом я очень быстро об этом пожалела.
Потому что в таких деревенских храмах, которые видели всё: видели и мученичество, и гонения, они выстояли сквозь века на этих белых платочках, на этих бабушках, в них такой строгий дух, в них такая аскетика, что кажется, что все святые на тебя с икон смотрят очень строго. Я сейчас не призываю кому-то чего-то бояться или уходить в тревожность — это не про то. Это про страх Божий. Мне кажется, отец Геннадий, может быть, понимает, о чём я говорю. Это некий трепет и благоговение, которых, кстати говоря, очень не хватает современному человеку. Мы что-то слишком расслабленно стали себя чувствовать в храмах, мы слишком часто достаём телефоны, разговариваем во время Литургии. И, в общем, у нас нет проблем, чтобы как-то вот не чувствовать разницы между храмом и своим домом собственным. А мне кажется, эта разница всё же должна быть. Это дом Божий. Мы должны это чувствовать. Благоговение — это великое искусство, его надо в себе возгревать.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— А разве дома нет места для благоговения?

К. Лаврентьева

— Понимаете, о чём я говорю, отец Геннадий? Это всё-таки ты в дом Божий пришёл, и не надо об этом забывать. И вот в этих деревенских приходах — потом я это почувствовала в другом месте Нижегородской области — село Семьяны, где даже мучеником был настоятель. И тот же самый народный хор, те же бабушки, и тебе просто страшно даже пошевелиться. И несколько раз я испытывала это именно в деревенских приходах, именно где носителями православия были вот эти самые бабушки, не делающие замечания, а вот именно сосредоточено молящиеся на клиросе. И от них идёт такая сила — они сухенькие, они маленькие, они какие-то в общем немногословные. Но от них идёт настоящая сила каких-то столпников и преподобных, честное слово. И это такое счастье было для меня — наблюдать это. И с тех пор мы, когда ехали на источник преподобного Серафима, когда были на Нижегородской земле, заезжали в храм в Аламасово, который построили предки моего папы, Тучины. Мы пошли ещё на кладбище, там очень много Тучиных и очень много Афониных — это распространённые там фамилии. И земля там вот эта, дышащая каким-то благоговением и высоким духом дворянства. И когда ты говорил о простых маленьких приходах, я думала: что такое простота, что определяется простотой? Ведь и деревенская бабушка может быть аристократом духа, и великий дворянин может уйти в такое мещанство, от которого просто волосы шевелятся. То есть нам нужно всё же стремиться к такому дворянству духовному, аристократизму душевному, тонкому очень — в бережном отношении к людям. Например, когда при Викторе Ефимовиче, моём папе, кто-то позволял какие-то шутки двусмысленные, он этой двусмысленности не считывал. Он был хирургом, он бы мог вслепую разобрать и собрать человеческий организм. Но он не считывал человеческой нечистоплотности. Вот это, наверное, аристократизм духа. Вот это та самая глубинная простота, к которой нас призывает Господь, говоря, что «будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби». Поэтому вот такой рассказ сегодня, друзья.

М. Борисова

— Не знаю по поводу бабушек — я с деревенскими бабушками на клиросе провела первые лет пять своей церковной жизни. Насчёт простоты я бы тут поспорила.

К. Лаврентьева

— Нет, там, конечно, всё может быть очень трудно.

М. Борисова

— Оторопь первый раз меня взяла, когда я разбирала там сваленные на клиросе всевозможные тетрадки, книжки и прочее. Там была стопка тетрадок, которые были написаны в начале ХХ века священником, который тогда был настоятелем этого храма, для детского хора. Вот я думаю, люди, которые понимают, о чём идёт речь — там были не только расписаны партии в скрипичном и басовом ключе, но и в теноровом и альтовом ключе. И бабушки по этим тетрадкам пели — они привыкли, их научили там в трёхлетнем возрасте. Причём, когда они на какой-то праздник запели, правда, уже такими дребезжащими голосами, концерт Сарти... Сарти — это XVIII век, это придворная капелла. И я бы не сказала насчёт простоты этих деревенских бабушек.

К. Лаврентьева

— Ну да, поэтому я больше про простоту другого характера заговорила.

К. Мацан

— Простота же не означает обязательно необразованность.

К. Лаврентьева

— Да. Они, скорее, носители духа — эти бабушки. Это не та простота.

К. Мацан

— У нас был случай. У нас в программе «Философские ночи», которая Радио ВЕРА выходит, решили ведущий и гость обсудить вопрос смысла жизни — такой простой, понятный философский вопрос. И у мне очень запомнилось, что вот гость, один из преподавателей МГУ, начал на эту тему говорить с истории из жизни. Он сказал: «Знаете, как умирала моя бабушка?» — или его прабабушка? Ну вот он уже сам человек возрастной, и вот его, значит, то ли бабушка, то ли прабабушка в деревне. Её обступили дети, внуки, друзья и так далее и попросили дать какое-то наставление такое последнее потомкам. И она сказала, наверное в числе прочего, одну простую вещь: «Живите так, как Бог велит!» И вот собеседник, преподаватель МГУ, профессор говорит: «А в этом и есть смысл жизни. Просто вопрос о смысле жизни возникает вот у „интеллектуалов“ тогда, когда чего-то не хватает. И вот мы начинаем искать: а где он? а что он значит? что такое смысл, что такое жизнь? — и так далее. Это вопрос, уже свидетельствующий о какой-то внутренней неполноте чего-то, какой-то оторванности от живой традиции». А вот для человека, полностью в эту традицию погружённого, так вопроса не стояло: живите так, как Бог велит. И вот мы можем сказать, что это как-то просто, банально. А что это значит? А не надо даже спрашивать, что это значит. Человек знал, что это значит, он это чувствовал, он в этом жил. Это простота, казалось бы: живите так, как Бог велит. Но это простота такая, когда просто всё лишнее отброшено и только самая суть осталась. А это и есть самое главное.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Кстати, интересно, про простоту — я наблюдал много раз, когда вот бывал на Афоне. Кстати, там я не видел каких-то гигантских соборов, на Афоне. Это такая церковь, действительно невероятно пропитанная исторической всей вот конвой и событиями, и молитвенным опытом этой братии. Но это история церквушек или храмиков, какой-то вот такой семьи, которая живёт, развивается, с одной стороны, в простоте, даже в бедности порой; но за этой простотой и бедностью такое богатство содержания.

К. Мацан

— Светлые истории рассказываем мы сегодня Радио ВЕРА, ведущие нашей радиостанции, мои дорогие коллеги: Кира Лаврентьева, Марина Борисова. Я — Константин Мацан. И наш сегодняшний гость — иеромонах Геннадий (Войтишко). Когда я о сегодняшней теме думал, у меня несколько образов, как, я думаю, и у вас тоже, всплыло в голове этих маленьких храмов. На меня в своё время очень большое впечатление произвело богослужение в маленьком деревянном храме на Бутовском полигоне. Там есть большой собор Новомучеников и Исповедников Российских, а есть до этого построенный небольшой храм, прям вот в непосредственной близости от расстрельных рвов. И вот это совершенно особенное чувство. Это вот и запах дерева, и сама эстетика деревянного храма, стоящего на таком месте, я помню, в своё время очень много мне дало. Есть храм, куда я хожу — это храм святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО. И сейчас это большой, величественный собор. Но первый храм, временный, который, конечно, не перестал быть, он до сих пор существует и в нём идут богослужения, он был именно построен по программе «200» как вот временный маленький храмик. Туда набивалось какое-то немыслимое количество людей на Пасху, да не только на Пасху, едва ли ни на любое воскресное богослужение. И мы ждали, что когда вот большой собор рядом построят, там будет просторно. Но там очень недолгое время было просторно. То есть люди и этот собор заполнили полностью. Это было такое эмпирическое подтверждение того, что сколько храмов ни строй, всё будет мало. Верующих много, и запрос на это есть. И человек, может быть, впервые приходит в большой и просторный храм, потому что этот большой и просторный храм есть. И это очень важно.
Но самое яркое такое, самое необычное... вот у меня два воспоминания о вот этих небольших храмах. Очень часто небольшие приходы — это приходы Русской Церкви за границей. Вот в русском зарубежье по всему миру в эмигрантской среде, где не было возможности строить большие храмы — есть случаи в истории, во Франции, когда буквально храмы возникали в гаражах и так далее. Вот мне довелось несколько дней жить в Рио-де-Жанейро. Я в командировке там был, в Бразилии, в Рио-де-Жанейро, от журнала «Фома». Это был, по-моему, 2008 год. Это был храм во имя святой Зинаиды в Рио-де-Жанейро, храм Русской Православной Церкви. При том не так много храмов во имя этой святой, насколько я знаю, в мире. А почему он именно во имя этой святой был освящён? Ну, по очень понятной, прозаической причине: тот, кто давал на этот храм денег, хотел, чтобы этот храм был освящён в честь небесной покровительницы его покойной супруги Зинаиды. В общем, такая красивая эмигрантская история. Там было много бразильцев, которые приходили в этот храм и знакомились с православием. И это тоже, наверное, к нашей теме имеет отношение. Там не было чего-то помпезно-красивого, каких-то с ума сводящих икон или какого-то гигантского хора. Это был очень простой островок русской культуры, с иконами, с поющими здесь матушкой с двумя-тремя прихожанами. Но вот сквозь эту простоту для бразильцев-католиков, которые начинали интересоваться православием, какая-то правда проступала, какая-то сердечность такая. Может быть, как люди западной культуры и западного христианства, они были больше воспитаны в традиции такой схоластичной, очень разумной веры. А вот какое-то внутреннее такое делание, которое в православии им открывалось, было для них очень важным. И через это они приходили в православие.
Этот маленький храм вмещал выдающихся людей. Например, я там познакомился с правнучкой писателя Николая Лескова, Татьяной Лесковой, которой на тот момент было за 80. Сейчас ей 102 года. Насколько я знаю из открытых источников, она здравствует. И это совершенно была потрясающая встреча. Татьяна Лескова, создательница бразильского национального балета. Она балерина очень известная. Она была из такого позднего состава дягилевских Русских сезонов. Это было поколение позже всех там звёзд, типа Мясина и так далее. Но вот она в них успела поучаствовать как юная балерина. Если я не ошибаюсь, в годы войны Парижские сезоны и этот парижский коллектив (по-моему, уже Дягилева не было, но была вот труппа собранная) переехали в Аргентину.

М. Борисова

— Это не дягилевская, это Анна Павлова. Это та часть дягилевской труппы, которая к ней присоединилась. Там совсем другая история.

К. Мацан

— Всё равно мне Татьяна Лескова рассказывала, что её корни в русском балете, то есть это всё равно история, выросшая из дягилевских сезонов. Понятно, что потом было разветвление на разные коллективы. Но вот балет русских традиций уехал в Аргентину сначала. Как она говорила, Буэнос-Айрес тогда был маленьким Парижем. Потом у неё случилась какая-то история, что они были на гастролях в Бразилии, и она там осталась жить. И в итоге она оказалась создательницей бразильского балета классического, той, кто принёс в Бразилию традиции русского балета. И вот из неё начала вырастать школа. Она при этом до этого никогда даже не была в России. Как бы вот читала своего великого прадеда Николая Лескова. Она потрясающая женщина, ей было там уже за 80, когда мы там были. Я звонил ей договариваться об интервью. Говорю, что мы можем там приехать, например, в девять или в десять утра. «А я не могу — у меня гимнастика», — говорила она, 80-летняя балерина. Там были и прекрасные такие какие-то отзвуки такого как бы её представления о русской культуре. Потому что мы приехали к ней в гости, и она нас спросила: «Ну что, сначала водочки попьём, а потом поговорим?»

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Очень правильная постановка вопроса.

К. Мацан

— Да, гостеприимство было в ней такое настоящее. И потрясающий пример вот таких людей, в этом маленьком храме собранных. Многие там сохранили такой шарм русского эмигрантского языка. Один из прихожан спрашивал нас: «Когда завтра вылетает ваш аэроплан из интернационального аэропорта?» (Смеются.) Очень красиво. Такие настоящие вот традиции той культуры.

К. Лаврентьева

— Монархические.

К. Мацан

— Причём это были русские, которые, может быть, даже родились не в России, а в семьях, допустим, в Харбине и потом переехали в Бразилию. Была такая потрясающая история с другой одной прихожанкой. Мы были у неё дома. Это был многоквартирный дом, но там не было лифта. И мы поднимались с этой, в общем, тоже уже немолодой дамой к ней на этаж. И мы как-то так, чтобы обстановку разрядить, может быть, не очень умно, но кто-то пошутил, что зато физические упражнения полезны. Она на нас так посмотрела и очень так по-отечески, но с достоинством дворянки сказала: «Вы знаете, вы правы. Но я бы всё же предпочла бы лифт». (Смеются.) Вот в этом красота вот таких людей. И таких людей встречаешь в простом маленьком бразильском храме.

К. Лаврентьева

— Прекрасно.

К. Мацан

— А ещё одна история тоже почему-то вот так по совпадению связана с зарубежными православными приходами. Я не буду говорить, какая это страна, какой храм и какой священник, потому что история такая сложная, но во мне она отозвалась в итоге очень важным опытом. Мы с неким коллективом приехали в этот храм. И среди нас был человек, который очень хорошо знал служащего священника, совсем нестарого, в самом расцвете сил. Приехали друзья из России туда. И вот, конечно, это стол, это общение, это радость такая. И священник несколько, может быть, перебрал с алкоголем.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Так не бывает — священник не может перебрать, и с алкоголем.

К. Мацан

— Отец Геннадий защищает.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Конечно.

К. Мацан

— Но дайте мне всё-таки эту историю рассказать, как она была, до конца. А на утро ему служить. И, насколько я могу судить, никаких таких формальных там норм нарушено не было. То есть там он не вкушал ничего после 12-и. Но при этом важно оговориться, что это для этого священника был эксцесс. Этот человек жил порядочнейшей жизнью без всяких проблем, семья, дети. Но вот радость от встречи с другом. И, в принципе, мы можем по-человечески понять — с кем не бывает, даже со священником такое могло случиться. И меня на утро поразило — вот к вопросу как раз о маленьком приходе, где все всех знают, где «это наш батюшка», где другого просто в этом городе нет, и эта семейственность на приходе. Вы знаете, как много об этом говорила реакция людей. Это трудно было не заметить, что батюшка с утра не совсем в форме. Но я никогда не видел на глазах священника такого покаяния. Вот, по идее, то чувство покаяния — это чувство, с которым надо и мирянину, и, наверное, священнику тоже к каждой Литургии приступать. И мы можем отличить: человеку просто плохо или человек кается по-настоящему, понимая, что так не должно быть. Это с одной стороны. А с другой стороны, он не может не служить — другого священника нет, и он должен это делать. И тут для нас, прихожан, тоже было понятно, что священник преподносит нам Таинство, которое совершает Бог, помимо личных качеств этого человека. Каким бы он ни был, условно говоря, недостойным в этот момент, Таинство совершается, потому что его совершает Бог. И это очень важный урок вот нам, прихожанам.

Но больше всего меня поразила реакция прихода, где не было ни тени осуждения, ни тени иронии, где было всецелое понимание того, что такое может произойти. И знаете, это было не понимание того, что все мы знаем, как бывает плохо с похмелья. А вот это было понимание всего того комплекса причин, о которых я сказал. Сразу вспоминаешь пьющего падре у Грэма Грина в «Силе и славе», что вот одновременно и человеческая немощь раскрывается в этой ситуации, и святость Божия, которая больше любой человеческой немощи раскрывается в этой ситуации. И готовность просто не обращать внимания и любовью покрыть, и принятием покрыть ошибку даже пастыря. Вот это было настоящее православие, настоящее единство во Христе, которое преодолевает всё. И, повторюсь, это был эксцесс для священника. Там ни раньше, ни потом таких вещей не повторялось. И он, надо полагать — хотя не надо полагать, просто мы знаем, об этом говорили — сделал из этого все соответствующие выводы. И матушка, которая накануне, само собой, его пыталась урезонить, там как-то напомнить, как это жёны умеют делать, жёстко, так вот, насколько она была полна любви, сочувствия и вот поддержки с утра, без всяких «я же говорила тебе!». Вот это пример, когда человеческий, если угодно, проступок, просчёт порождает такое море любви в ответ. И это стало для меня очень важным уроком.

К. Лаврентьева

— Да, это такой опыт.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Когда вы рассказывали о Бразилии, я вспомнил ещё одну такую историю, совершенно чудесную и тоже про маленький храм. Нет, я не был в Бразилии, хотя, конечно, было бы замечательно посмотреть это воочию. И вообще, я считаю бразильскую версию португальского языка лучшей из всех возможных. Уже в Москве, имея возможность послужить, помолиться с братией, доводилось меня служить вместе, молиться с братией в Крестовоздвиженском храме в Митино. И там в какой-то момент появился священник, его звали отец Сергий, женатый белый священник. Но сам он из Бразилии, поэтому его фамилия Сильва — Сергий Сильва. Он бывал у вас здесь, в студии. И совершенно удивительная история. А он сам действительно из Бразилии, потом поехал учиться в Джорданвилле в США, перебрался в Россию. Опускаю все подробности, захочет — сам расскажет. Но вот однажды он подходит ко мне и говорит: «Слушай, у меня есть для тебя маленький такой подарочек — не откажи. Я немножко раздался тут вширь. А у меня есть один подрясник, который мне вот не подходит уже». Я говорю: «Пожалуйста, да, с радостью. Почему бы и нет?» И он приносит и говорит: «Ты знаешь, кто носил этот подрясник?» Я говорю: «Если ты мне не расскажешь, конечно, я не узнаю». И он: «Наверное, ты его не знаешь. У нас был такой в Америке епископ Митрофан». Я говорю: «А как его фамилия?» Он говорит: «Зноско-Боровский». Я говорю: «Да-да. И что?» — «Мы дружны были с его семьёй. И мне уже передали этот подрясник».
Я ему говорю: «А теперь слушай мою историю. Владыка Митрофан (Зноско-Боровский) был в своё время настоятелем храма в Бресте, в который я начал ходить впервые уже осознанно. Его отец, отец Константин, был протоиереем, настоятелем этого храма. И так получилось, что после войны он эмигрировал через Польшу, Германию в Марокко, оказался за океаном». Как-то вот так сложилась его жизнь. Уже в преклонных годах, на закате своей жизни его рукоположили в архиереи. И вот так они там познакомились. Я говорю: «Вот ты понимаешь, какая чудесная бывает история? Вот ты бразилец, ты из Бразилии. А я из этого Бреста, тоже как бы не москвич. Мы с тобой встречаемся в маленьком храмике в спальном районе Москвы, служим, молимся, общаемся. И вот однажды ты ко мне подходишь и говоришь, что у тебя есть такой подарок для меня — подрясник. И вдруг я выясняю, что это подрясник того человека, о котором я знал». Более того, я потом перебирал фотографии — недавно, кстати, опять же — и нашёл фотографию владыки Митрофана. Но тогда это ещё не был никакой владыка, это был просто священник. И это совершенно такой поразительный момент, когда ты видишь, что Господь географии, территории, времена, судьбы вдруг в одном моменте может так собрать. Это какой-то такой удивительный, красивый, изящный момент, ну и радость такая. И что ты можешь тут сказать? Слава Богу! Спасибо Тебе, Господи, за такие чудеса! Это разве не чудо?

К. Лаврентьева

— Да, удивительно. Спасибо, отец Геннадий.

К. Мацан

— Вот видите, как истории про небольшие, простые, как мы их назвали, храмы, приходы, про простых, казалось бы, людей там, ведут к тому, что мы рассказываем об удивительных людях и о чудесах. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Это были «Светлые истории» Радио ВЕРА. Их рассказывали ведущие Радио ВЕРА, мои дорогие коллеги: Марина Борисова, Кира Лаврентьева. Я — Константин Мацан. Наш сегодняшний гость — иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви. Спасибо за внимание. Дорогие друзья, ещё раз напоминаю, что «Светлые истории» можно и слушать, и смотреть на наших аккаунтах в социальных сетях, например, во «ВКонтакте». Смотрите, оставляйте ваши комментарии, вашими светлыми историями делитесь. А ровно через неделю, в это же время, мы снова будем, даст Бог, светлые истории рассказывать. До свидания.

К. Лаврентьева, М. Борисова, иером. Геннадий (Войтишко)

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «День Победы»
• «Первые шаги в Церкви». Игумен Филарет (Пряшников)
• «Светлые истории: пасхальные»

---

Проект реализуется при поддержке VK