«Семья монаха». Игумен Филарет (Пряшников)

У нас в студии был настоятель Староладожского Никольского мужского монастыря игумен Филарет (Пряшников).

Мы говорили об отношении к родителям, как пережить потерю близких, а также отец Филарет рассказал о своей маме, монахине Людмиле, погибшей в храме через полтора месяца после принятия монашества.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

А. Леонтьева

— Добрый светлый вечер! Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях игумен Филарет (Пряшников), настоятель Староладожского Никольского мужского монастыря. Добрый вечер, отче!

Игумен Филарет (Пряшников)

— Здравствуйте, добрый вечер!

А. Леонтьева

— Может быть, некоторые радиослушатели удивятся, что мы сегодня говорим, как всегда по понедельникам, о семье в этот час с монахом. Но мы сегодня с отцом Филаретом решили поднять очень важную тему — поговорить о наших родителях. Дело в том, что в 2014 году, 9 февраля, в День новомучеников и исповедников Русской церкви погибла, отошла ко Господу совершенно трагическим способом мама отца Филарета — была убита прямо в храме. Насколько я знаю, был также убит человек, который при храме там существовал, да?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Владимир Запорожец его звали.

А. Леонтьева

— Владимир Запорожец — ну, по сути, как-то бомж, да? Он просил милостыню, и вот как-то Господь так сподобил его такой мученической смерти, что он принял на себя первые четыре пули человека... Я не знаю на самом деле вот истории как бы самой — что это был за человек, был ли это одержимый какой-то, вот который пришел в храм и убил двух человек просто вот так вот, с ходу?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, история, конечно, печальная. История — для нас она связана с потерей близких людей, в любом случае, потому что раз мы говорим сегодня, в некоем смысле, о семьях. Ведь мы же, монахи, как бы то ни было, мы же все родились в семье, у нас у всех папы-мамы были, да?

А. Леонтьева

— Да.

Игумен Филарет (Пряшников)

— И братья и сестры. Вот у нас в семье были, кроме меня, еще старшая сестра и младший брат. Плюс папа и мама. Конечно, событие 2014 года разделило и мою жизнь, и жизнь моих близких на «до» и «после». В любом случае, зашел человек с ружьем в руках и открыл стрельбу по иконам сначала, расстрелял иконы, а потом уже приступил, конечно, к своему злодеянию — первого убил вот Владимира Запорожца, и второй — это была моя мама, она тогда была монахиней Людмилой, стояла в иконной лавке...

А. Леонтьева

— Полтора месяца как, да?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, полтора месяца. Буквально за несколько месяцев она принимает монашество, хотя до этого долгое время была инокиней. Мы жили вместе при кафедральном соборе. И, в любом случае, вот эта связь между матерью и сыном — она никогда не прерывалась. Я читаю святоотеческие случаи какие-то, вот когда человек уходил в монастырь, приходили родители, стучали, там, в ворота — там, «открой нам, мы к тебе пришли», сын или дочь говорили: «Нет, мы к вам не выйдем, уходите, не хочу вас видеть». Это, наверное, был некий подвиг для этой семьи, для этих людей, но вот как-то в нашей семье получилось, что мы с мамой прожили практически четырнадцать лет вместе после смерти моего отца. Вот она приехала ко мне, потому что у брата, у сестры свои семьи. Она мне сказала: «Сынок, а можно я приеду, буду помогать тебе, быть рядом с тобой?» И, в принципе, вот эти четырнадцать лет — это особый исторический путь, потому что мама воцерковилась, потому что она начала регулярно ходить на богослужения, причащаться, исповедоваться, начала работать в иконной лавке. Понятно, что очень много читала. Для нее это было очень важно, так как разговаривать надо было с людьми, отвечать на вопросы. Поэтому вот вы меня сегодня этой темой немножко отправляете в мое прошлое, но прошлое замечательное, удивительное, потому что я говорю, что любовь к маме, к родителям вообще — это неоценимый дар, который Господь дает тебе один раз, потому что родители тебе даются один раз в твоей земной жизни.

А. Леонтьева

— Да, это точно. И, на самом деле, их уход — он влечет за собой... Вот вы правильно сказали про «до» и «после»... Я тоже, когда ушли родители, вот не раз повторяла в программе, что ощутила вот эту вот окончательную взрослость.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да...

А. Леонтьева

— Да? Мы все еще дети, когда живы наши родители.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, вот как-то они ста... В нашей жизни они исчезают, в земной жизни... В духовном плане я-то верю, что родители — они всегда рядом, пока они живут в твоем сердце, в твоем уме, пока ты молишься о них, да? Потому что молитва и утром, и вечером. И на литургии ты обязательно первого, кого пишешь? — конечно, своих родителей, которые тебе дали эту жизнь, великолепную жизнь. Потому что, несмотря на все наши сложности, мы, в любом случае, благодарны Господу Богу за то, что Он нам дает и солнышко, и тучки, да, и какие-то радостные моменты. Улыбка, если это люди семейные, улыбка твоих детишек, и прочее, прочее. Поэтому, конечно, мы вот всегда должны быть благодарны своим родителям, молиться, пока они живы, и, конечно, никогда не оставлять их, не вычеркивать из своей памяти, из сердца, когда они уже переходят в иной мир. Вот для меня это закон моей жизни.

А. Леонтьева

— Вы знаете, когда вот тоже внезапно очень ушла из жизни моя мама, я буквально ехала к ней... Она начала болеть... Ну, ей был семьдесят один год, не очень много, вообще-то... И я к ней ехала — я ж жила у мужа там, в другом городе. И вот как я поняла, что она очень плохо себя чувствует, но она до последнего скрывала это. Она была из поколения вот матерей, которые вот пойдут к доктору, вот когда уже вот ну всё. «Сейчас я погуляю, сейчас я, там, выпью травяной чай, сейчас я всё... А потом я выздоровею, и потом я пойду к доктору». Вот. И я не успела полчаса с ней проститься — то есть, за полчаса до моего приезда она прямо отошла ко Господу. И я ужасно горевала по этому поводу. И моя подруга сказала мне очень нужные слова. Я говорю: «Я опоздала». Она говорит: «Нет, ты не опоздала — ты всю жизнь, всю жизнь можешь о ней молиться. Как же ты опоздала?» Это для меня были такие целительные слова...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Замечательные слова такие, да.

А. Леонтьева

— Да... Потому что, ну... Ну невозможно как бы вот...

Игумен Филарет (Пряшников)

— А вы знаете, ведь сила молитвы какова? Ведь молитва нас объединяет, да? Это особое чувство, что так как я священник и у престола Божьего, я очень Богу благодарен за свою жизнь и за свою судьбу... То, что Он мне даровал, я, практически, стою у престола уже двадцать пять лет (да, двадцать четыре года в этом году будет), и вот я все равно чувствую вот эту молитву, которая объединяет тебя с прихожанами, которая стоит за тобой, которая причащает, когда мы причащаемся из одной чаши. И тем более, когда ты воздыхаешь ко Господу Богу о своих близких. Потому что иногда ведь приходит очень, знаете, такая вот внезапная мысль даже — а кого вспомнить? Вот вспоминаешь кого-то, в том числе, и родителей, близких и, может быть, знакомых, и всегда пытаешься: «Да, помоги Господи тому человеку», или «упокой Господи усопшую рабу Твою или раба Твоего». Поэтому вот вы правильно сказали, что молитва — она всегда объединяет. И ведь семья — ведь это малая церковь, да? Где глава церкви есть, где душа церкви есть, семьи, да?(это вот мамочка, допустим), где все расписано в таком иерархическом положении. Поэтому уникально, но когда ты рассуждаешь, рассматриваешь эти жизненные моменты, ты поражаешься, насколько Господь все мудро задумал, и для нас Он действительно сделал неоценимое. Вот в христианстве все великолепно. В христианстве все взаимосвязано. И вот, в том числе, когда мы молимся друг за друга, мы объединяемся в одно целое. Это здорово.

А. Леонтьева

— Ну да, это такая очень, на самом деле, всеобъемлющая мысль, потому что человек часто, потеряв родителей, чувствует себя одиноким. И, наверное, действительно вот только в молитве, только вот во Христе можно почувствовать себя частью чего-то, да? Мои друзья рассказывали, что... как они пришли в Церковь. Они первый раз там в романтическом каком-то путешествии пришли в монастырь на службу, и их поразило ощущение непричастности к тому, что происходит, и они побежали, там, читать книги... Ну это вот такое экстатическое развлечение... Просто вот эта вот непричастность и причастность — очень такие важные вещи. Давайте, отец Филарет, вернемся... Вы так вскользь сказали, что в одиннадцать лет вы покрестились... Вы были из неверующей такой семьи...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Советская семья, простая, обычная семья...

А. Леонтьева

— В советской обычной семье, да, как и у многих из нас...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Я родился в 1978 году. Родители у меня были с 1953 года, жили в военном гарнизоне. Понятно, что в советское время ни о какой религии не говорилось, тем более, в закрытых гарнизонах — там, практически, было нельзя ни крестить, не было ни священнослужителей... Куда ездили тайком бабушки, возили своих внуков? На материк...

А. Леонтьева

— Ничего себе! Ага...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Крестили в храмах, тайком иногда от родителей, потому что не дай Бог кто-то узнает — это будет, конечно, скандал и неприятности. Поэтому, конечно, советская семья, конечно, верующие бабушки. Мы уже на радио говорили о том, что семья такая была нерелигиозная, но вот именно у меня бабушки были очень верующими людьми.

А. Леонтьева

— А, вот откуда...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вот откуда этот корешок пошел. Потому что, я помню, у бабушек были иконочки, стояли в серванте, бабушки знали всегда праздники — Пасха, там... Я помню, как мамина мама приходила и моим родителям говорила: «Не стирайте сегодня и ничего не делайте. Сегодня такой праздник, сегодня такой праздник». То есть, вот удивительно, но вот несмотря на то, что было советское время и совершенно о религии не говорили, но тайком в семьях нам, конечно, бабушки рассказывали евангельские истории. Конечно, нам было все интересно, тем более, детишки, да, послушать, там... Воспринималось, наверное, как сказка. Воспринималось как сказка. Но когда все-таки Господь коснулся меня... И, мы, я помню, с мамой были... это поселок Ванино. А мы жили в военном гарнизоне. И мы приехали по каким-то делам, и я вижу, что на горе что-то такое строится интересное. И я иду с мамой и говорю: «Мам, а что это такое?» Это был, по-моему, 1991-1992 год. Она говорит: «А это церковь будет». — «А что такое церковь?» И вот как-то так вот... Вот с этого момента и началось. Потом требование: «Покрестите нас». Мы поехали, родители нас покрестили. И вот с этого времени вот начинается мое личное воцерковление, которое перерастет вот в священство. Это все началось с семьи, понимаете, да, вот? Прошу прощения, да? Все началось с семьи. Потому что, в любом случае, наши родители, несмотря на то, что они были вот в таком... жили в такое время, нас учили...

А. Леонтьева

— В такое время, правильное, да, слово.

Игумен Филарет (Пряшников)

— ...нас учили зарабатывать хлеб своим трудом, нас учили уважать старших, просить прощения, да? То есть, быть порядочными людьми. Да, без религии пока, была вот эта некая нравственность. Но потом это все переросло в более качественную уже веру во Христа, и действительно это помогло в воспитании.

А. Леонтьева

— Напомню, что у нас в гостях игумен Филарет Пряшников, настоятель Староладожского Никольского мужского монастыря. Ну вот я очень согласна с вами, что вот эта вот основа нравственности, которую дали родители... Ведь и в верующих семьях дети считывают не просто какую-то там обрядовость или то, что родители ходят в Церковь, — они считывают суть. А суть, если она христианская, то она никуда не девается, хотя времена были безбожные, и наши родители с вами пришли в Церковь уже в такие зрелые годы. Но все равно основа-то была, и основа была такая вот настоящая, подлинная.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Я, знаете, вспоминаю начало этого года, потому что у нас в России это Год семьи, да, помните? И вот ко мне в монастырь приехали представители нашего района и говорят: «Батюшка, хотим сделать у вас начало... открытие Года семьи в монастыре». Я, конечно, немножко засомневался. И потом, когда у нас этот праздник удался и много что писали нехорошего — «что вы там придумали?», «монастырь — семья», такое это, вы знаете, меня спас один сюжет. То есть, сюжет снимали... Мы пригласили снять... Были приглашены, значит, семьи различные — и те, которые так или иначе связаны с «СВО», многодетные семьи из разных поселочков, близлежащих к нашему монастырю... Это был небольшой концерт, это был какой-то там фейерверк, потому что была зима, февраль, это было прохладно (если я не ошибаюсь по месяцу, да?), и телевидение снимало сюжет. И я... Людям хотелось так, чтобы было тепло. Мы потом пригласили все семьи с детишками зайти в монастырскую трапезную. Мы попили чай, мы накормили их нашими монастырскими пирогами. И вот папа с мамой и двое детей. И я слышу их отзыв. Они говорят на камеру, что «спасибо, вот именно Год семьи нужно начинать в святых местах». Вспомните, пожалуйста, наших предков: ведь когда случались сложности семейные, совершали что? — паломничество, богомолье. Не было детей — куда ехали?

А. Леонтьева

— В монастыри.

Игумен Филарет (Пряшников)

— В монастыри, к святыням, просили. Поэтому монастырь и семья — они неотделимы, эти вещи — они неотделимы. И до сих пор ведь к нам приезжают мамочки, которые ставят свечи за своих детей, молятся о благополучии своих семей, своих мужей и прочее. Поэтому монастырь — это да, место, где живут монахи и монахини, но мы не отделены от людей. Так было всегда. Монастыри были общежительные, монастыри были отшельнические. Мы — общежительные монастыри, поэтому в гости принимаем огромное количество и паломников, и туристов, и прочее, и прочее. Поэтому вот, говоря о взаимоотношениях вот семьи и монахов, я считаю, что здесь есть некая гармония. Здесь не надо ставить стену по центру и говорить: «Монахи — всё, да, а вот семьи — это всё». Мы все вместе. И в монастырях люди трудятся семейные, и бабушки, там, наши матушки, как мы их называем, помогают монахам и кормят нас, и прочее, прочее. То есть, в принципе, да, вот мы говорим о взаимоотношениях в этом плане — здесь нет никакого... ну, разъединения нет в этих понятиях. Мы занимаемся своим делом, спасаем свои души (стараемся, по крайней мере). Да, мы отдалились от мира, да, мы отдалились от семейной жизни, приняли на себя, да, обеты послушания, нестяжательства, целомудрия. И, в любом случае, как бы то ни было, и древние монахи — они всегда с миром соприкасались, да? Они плели корзины (почитайте древний патерик), а потом куда шли? В город, на базар, продавали эти корзины для того, чтобы иметь себе пропитание. Поэтому вот здесь я... Меня немножко это задевает. Почему говорят: «А что, к вам разве могут приходить женщины? А что, разве могут к вам приходить, там, да, все эти?..»

А. Леонтьева

— Есть такой стереотип, да.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Почему такой стереотип? Да, есть внутренняя жизнь монастыря, когда она только доступна монахам, а есть внешняя, когда мы внешне служим для... Но ведь это везде есть. Вот и возьмите любую обитель — вы увидите, что и на богослужениях стоят семьями, да? Хотя и в женский пойдем, и в мужской монастырь — мы везде это увидим, вот эту вот взаимосвязь и гармонию некую.

А. Леонтьева

— Это вот очень важная мысль, о которой вы говорите, потому что действительно есть какое-то вот предубеждение...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вот какое-то есть, да: «Вот у вас не должно быть того, у вас не должно быть того». Но, в любом случае, понимаете, монашеский путь и путь семейный — это два равнозначных пути, которые ведут к Богу. Один другого не лучше. Просто, конечно, в монашестве... Конечно, мы немножко поменялись от тех древних подвижников, да, благочестия? Вот помните, я в начале беседы привел такой рассказ, когда человек ушел в монастырь, приходят родители, стучатся в калитку, в ворота: «Открывай!» — «Нет, уходите, я вас не хочу...» А почему это делается? Ведь мы тоже должны понимать, что мы люди слабые, и возвращаться назад, когда ты уже дал обет, когда ты уже дал Богу обещание быть в одиночестве, быть постоянно в покаянии, когда для тебя действительно возможна встреча с твоими близкими, с братьями и сестрами, это будет отсыл туда: «А может быть, не надо было это делать? А может быть, действительно пойти?..» Вот этого они, я думаю, боялись. То есть, чтобы не изменить себе. Потому что, в любом случае, внутренне нас всегда тянет... Мы вспоминаем детство же, да? Мы вспоминаем своих родителей. Нас всегда тянет куда? — туда. Там было хорошо. Там была, ну, можно сказать, да, беззаботная жизнь, когда были родители рядом, живы и могли подсказать чего-то, и прочее, прочее. А тут я уже сам, я уже с Богом, да? У меня уже совершенно другая жизнь. И поэтому, конечно, одно другому не должно мешать. И вот правильно иногда вот мы говорим о семье — ведь мои родители, когда я принял монашество, ведь они не знали, что я принял постриг. Я им сказал потом.

А. Леонтьева

— Да?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Потом! Но все-таки вот я хочу сказать — у меня были уникальные родители. Они давали мне свободу. То есть, вы знаете, что вот, понятно, папа-мама хотят своим детям всегда только хорошего. От чего-то оберегают, наставляют, направляют, иногда выбирают профессию за своего сына или дочку, да?

А. Леонтьева

— Да-да-да-да-да...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Бывает же такое? Бывает, наверное. А вот что касается моих родителей, когда я принял монашество (ну, они знали, что я все-таки человек религиозный, в любом случае мне нужно будет определяться), то они мне доверяли и сказали: «Ну это твой путь. Смотри, не ошибись. Но мы — да, мы принимаем твой выбор таким, каким ты сделал свою жизнь».

А. Леонтьева

— То есть, ни не «стучались в ворота»?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Заранее не говорили, да. Я помню только, как мой папа так сидит в зале на диване и мне говорит: «Да, сыночек, ну я твоих детей, наверное, уже...» Ну такие моменты вот лично мои, да, внутренние, которые, может быть, неинтересно знать, но вот я вот помню разговор с отцом... Он только сказал: «Я, — говорит, — твоих внуков даже не подержу?» Я говорю: «Пап, ну у вас дочка есть, и брат мой есть младший. Думаю, что все еще впереди у вас будет. А я выбрал такой путь». Но я говорю — я всегда очень благодарен своим родителям и буду до конца, потому что они не закрывали собой мой выбор. Это мой выбор, это моя жизнь, это мой путь, который я когда-то избрал, и они мне всегда в этом плане доверяли.

А. Леонтьева

— Это потрясающая мысль, потому что именно вот это вот христианское, на самом деле, очень качество, что мы, как отец блудного сына, мы должны как бы дать детям свободу выбора...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да.

А. Леонтьева

— Но очень часто мы стараемся все-таки... ну дать свободу, но все-таки за них что-то такое сделать, от чего-то их предохранить... И в психологии это называется «гиперопека». Но, в общем, это всё, мне кажется, очень многим из нас знакомо. А ваши родители, в общем, будучи еще неверующими людьми, как раз вот этим качеством обладали, этим даром. Этим даром.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, я очень им благодарен в этом плане, да.

А. Леонтьева

— Я когда вообще думаю, знаете, о родительстве, мне очень помогает вот этот образ, что сама я в жизни очень много сделала всяких «косяков»... ну, «накосячила», как говорят подростки, но Господь же не держал вот надо мной руку, да, не одергивал меня, а вот терпел, ждал, пока я так немножечко в себя приду и как-то с мыслями соберусь, и вот этот образ очень меня сдерживает вот как контролирующего родителя (а я такой жестко контролирующий родитель, который держит себя в руках). (Смеется.)

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вы знаете, вот я к чему вот тоже иногда прихожу, когда размышляю? Ведь к священникам обращаются, в том числе, за советом не только в вопросах духовной жизни («молитва не идет», «простить не могу» и все прочее), а ведь иногда говорят — непутевые дети или проблемы с родителями. «Как вы?» А он говорит: «Мы с родителями поругались, уже пять лет не разговариваем», да? Ведь это тоже трагедия внутренняя. Я не думаю, что эти люди, у которых происходят вот такие в семье сложные ситуации, я не думаю, что они рады тому, что пять лет не общаются родители со своими детьми. Это страшно.

А. Леонтьева

— Это страшно.

Игумен Филарет (Пряшников)

— А вы знаете, почему?

А. Леонтьева

— Так?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Почему? Потому что каждая минута назад не вернется. И каждый год назад... Ты потом будешь жалеть.

А. Леонтьева

— Потом будешь волосы рвать, ага.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вот вы знаете, даже когда 2014 год произошел и не стало мамы, ведь я... Вот, наверное, целый год это было осознание того, что «почему ты ей это не сказал?», «почему ты здесь ей не уделил внимание?». Ведь когда родители есть, мы спешим: «А, потом, может быть, когда-нибудь», «Мам, ну ты чего звонишь? Ты подожди, я тебе, там...», понимаете? Вот говоришь, а голос так вот дрожит, потому что ты переживаешь это все. И смотришь на телефон — уже того номера-то тебе и нету в этом телефоне, да?

А. Леонтьева

— Ой, опять слезы на глазах... Ага...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вот. Поэтому что я хочу сказать? Да, может быть, о каких-то идеальных вещах говорите вы сегодня с монахом, да? Ну что такое монах, где, какая у него семья? На самом деле, мы же все, еще раз хочу сказать, из семьи вышли. У нас тоже были родители. И нам это знакомо, эти чувства. И когда ты общаешься как священник, вот когда ты понимаешь, что там трагедия происходит в семье, пытаешься сказать: «Ну простите, ну помиритесь, ну пожалуйста, дальше будет хуже». Потому что вот те вещи, которые рушат семью, они иногда, знаете, они мелочные, они не стоят этого.

А. Леонтьева

— Да. Да, да.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вот всегда стараешься. Поэтому я и говорю, что к монахам и к священнослужителям приходят ведь не просто решать какие-то духовные вопросы, а иногда с просто житейскими проблемами обращаются. Вот ты должен чего-то найти, ты должен что-то им сказать. А иногда помолиться. И всегда говоришь: «Пойдемте помолимся». Потому что молитва, вот как мы с вами тоже говорим, вот она объединяет и имеет такую целительную силу. Поэтому мамочка с отцом провожают своих детей, благословляют, да? Начинается какой-то новый... На брак... Почему вот эта вот есть интересная традиция — благословлять своих детей на брак? Ведь это очень удивительно. Удивительно! И монахи иногда даже венчают, хотя не положено, но иногда приходится венчать пары, вот. И ты всегда им приводишь пример одной молитвы — что молитвы родителей благословляют основания домов, что-то такое есть. То есть, молитвы родителей — это фундамент для будущих поколений. Поэтому вот в этом плане, конечно, нужно ценить каждый день и ценить, наверное, тех, кто дал тебе эту жизнь и молится о тебе всегда.

А. Леонтьева

— Напомню, что у нас в гостях игумен Филарет (Пряшников), настоятель Староладожского Никольского мужского монастыря. У микрофона Анна Леонтьева, мы вернемся к вам через минуту.

Сегодня у нас в гостях игумен Филарет (Пряшников), настоятель Староладожского Никольского мужского монастыря. С вами Анна Леонтьева. Продолжим этот разговор. Отец Филарет, а вот вы знаете, сейчас такая модная тема — я такой немножко провокационный вопрос задам... Мне очень отзывается то, о чем вы говорите. Конечно, когда родители уходят, первое чувство — это что ты для них не сделал, что ты сделал не так, что ты им не сказал. Но сейчас вот очень бытует такая штука, как походы к психологу с поисками детских травм. И хорошо, если дети, так сказать, раскопав все свои детские травмы, успеют примириться с родителями. Вот в ваше время этого не было, таких вот тенденций? У вас есть какие-то, были какие-то к родителям?.. (Смеется.)

Игумен Филарет (Пряшников)

— У нас была совершенно простая, я уже говорил, советская семья. Я как-то маме сказал: «Мам, а почему вы меня... почему вы нас воспитывали не по-научному? Где вот психологи, где всё?» Она засмеялась, говорит: «Ну, мы воспитывали так, как могли». Поэтому, конечно, в то время, когда я был маленьким подростком, конечно, таких специалистов и, по-моему, не сильно... Это было... не сильно было в традиции, понимаете? Потому что психиатрия — это всегда... Психология и психиатрия разделяются, конечно, но как-то у нас обыватели говорят, все одно и то же, да? Но вот искать что-то, то, что было в детстве... Если, конечно, это грамотный специалист, который поможет найти и, может быть, загладить ту трещину, которая появилась, может быть, в годы юношеского максимализма, да, когда вот этот идет перелом в молодом человеке, — почему бы нет? Но главное, чтобы это было все грамотно сделано, чтобы было все взвешено и действительно были даны правильные оценки. Не «кто-то виноват», потому что в любой ситуации всегда есть две стороны, и они зачастую, если между собой чего-то не поделили, они, в любом случае, неправы. И там есть своя правда, и там есть своя правда.

А. Леонтьева

— И в обоих случаях правы, да? (Смеется.)

Игумен Филарет (Пряшников)

— В любом случае, правы, и в любом случае, есть свои ошибки. Поэтому, конечно, вот в наше время такого не было. Но, я говорю, я воспитывался все-таки в семье вот... в простоте какой-то. В простоте.

А. Леонтьева

— Хорошее слово.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Хотя тоже нас и воспитывали, и наказывали, и прочее, и учили работать на земле. То есть, как-то так вот было... Ну, такое время было. А сегодня — да, сегодня ищут вот ответы, где, там, кто и как. Наверное, такое время.

А. Леонтьева

— Ну да, хорошо, если найдут и успеют как-то простить и примириться, да? Вот это... Отец Филарет, а вот расскажите про вот эти вот годы, как матушка Людмила (да, можно так сказать о вашей матери, которая в монахинях была Людмилой?)... о том, как вот она шла к вере и как это произошло?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Ну вот первый к вере, к религии, конечно, вот это было мое крещение.

А. Леонтьева

— Вот в одиннадцать лет когда крестили?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да. И вот с этого времени постепенно-постепенно началось именно воцерковление нашего дома.

А. Леонтьева

— Дома... Хорошее слово — «дома»...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Потому что, в любом случае, там, у нас — да, дома — какой-то молитвенный уголок был, я привозил какие-то святыни. Понятно, что родители со мной в храм еще не ездили. Но вот, наверное, таким толчком это было венчание моих родителей — при мне. То есть, прошло сколько-то лет, и, наверное, где-то лет пятнадцать-шестнадцать когда мне было, мои родители повенчались. Но это тоже был осознанный их шаг. Вот. То есть... И мне было так приятно... Я вот в голове вспоминаю Свято-Никольский храм поселка Ванино и вот это вот венчание... Великолепный был день, солнышко... Я вот смотрю, как... Конечно, фаты не было, но это все было простое, и папа в костюме, да? И, вы знаете, мне потом отец сказал: «Ты знаешь, вот после венчания вот кроме мамы для меня вообще никого больше не существует». То есть, они тоже настолько... Вот, вроде, такие простые...

А. Леонтьева

— Проросли друг в друга, ага...

Игумен Филарет (Пряшников)

— ...советские, да, в советское время выросшие трудяги, можно сказать, да, труженики, но вот после венчания действительно они вот стали еще, наверное, ближе — одно целое. Одно без другого вообще немыслимо... не мыслилось существовать. Вот. Это мне тоже очень нравилось, я это видел. Но, конечно, вот большим толчком — это 2000 год, когда уходит отец. Конечно, для мамы это было большим ударом, неожиданностью.

А. Леонтьева

— Сколько было вашим родителям тогда?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Ну, папа был с 1953 года, это ему было немножко за сорок — сорок шесть или сорок семь, если не ошибаюсь.

А. Леонтьева

— Ой, как рано! Ага...

Игумен Филарет (Пряшников)

— То есть, он очень молодо ушел, да, проблемы были с сердцем, и она с этого времени остается одна. И вот это — это... Я считаю, что это точка начала ее постепенного прихода в Церковь, осознанного прихода в храм. Потому что она за отца первое время начала читать молитвы. Ей это как-то вот... она погрузилась в это, да? «Посоветуй, — меня спрашивает, — посоветуй, что мне еще почитать, что за папу еще помолиться, какие?..» В храм — самостоятельно садилась на автобус, ехала, ставила свечи как-то. Вот именно событие, трагическое событие для нее лично как для женщины, конечно, очень сильно подтолкнуло к Богу, к Церкви, к осознанному воцерковлению. Но и, вы знаете, ведь она после этого — она не мыслила больше тоже возле себя никого. Она говорит: «Мне никто не нужен. У меня был единственный муж, который для меня был смыслом моей жизни, который мне подарил этих... вас, детей, которых я очень люблю». Вот понимаете? И постепенно, постепенно... Тут же она переезжает ко мне — я тогда служил на Сахалине...

А. Леонтьева

— Ого!

Игумен Филарет (Пряшников)

— И вот с этого времени начинается ее воцерковление. Я говорю, вот общение с людьми, работа, служение в иконной лавке. Вот, свечечки где-то продавала и какие-то отвечала на вопросы... Вот это все ей помогало в дальнейшем уже прийти осознанно к иночеству, осознанно к монашеству и вот так закончить свою жизнь. Поэтому это была яркая вспышка вот в ее судьбе, я так думаю — короткая, небольшая, четырнадцать лет. Вот за четырнадцать лет она смогла проделать такой вот путь, и даже, как я всегда говорил, как-то в духовном плане даже стать выше меня. Потому что тот подвиг, который она совершила, это сразу, конечно... это огромная просто вот... огромный шаг вперед. Вот такой был непростой путь, но он для нее был очень важным.

А. Леонтьева

— Ну да, это путь, на самом деле... Ну это же очень большая трагедия, когда уходит муж...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вот видите, мы как-то через эти трагедии идем к Богу.

А. Леонтьева

— Да, да.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вот даже, может быть, это не есть хорошо, потому что к Богу все-таки надо приходить, понимая, что Он мне нужен в принципе, всегда. Но как-то вот мы так устроены — как случится что-то: «Господи, Ты мне нужен!» Потеряли мы кого-то в этой жизни — мы говорим: «Господи, ну хотя бы Ты займи это место!», да? Может быть, так, или как? Нет?

А. Леонтьева

— Нет-нет-нет, отец Филарет, вот ну не всегда так бывает!

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да?

А. Леонтьева

— Вот, наоборот, бывает, что человек потерял и говорит: «Господи, вот Ты мне теперь не нужен, потому что я молился не об этом!» Понимаете? «Я же как просил — не потери близкого!» Такое тоже я знаю, такие случаи. Поэтому слава Богу, когда...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Бывает, бывает. От маловерия. От маловерия.

А. Леонтьева

— Угу.

Игумен Филарет (Пряшников)

— От недоверия, полнейшего. Ведь в любом случае религия — это ведь процесс, который строится... Религия — это всегда взаимоотношения, да? То есть, что-то я даю Богу — свою жизнь, свое время, свою жертву какую-то, и Бог тоже мне отвечает тем же самым. Но вы знаете, вот что здесь происходит, когда трагедия, когда теряешь ты близкого человека? Я же тоже задавал себе вопросы: «Почему так?».

А. Леонтьева

— Конечно. Ага...

Игумен Филарет (Пряшников)

— «Почему так в моей жизни?» А потом останавливался и говорил...

А. Леонтьева

— Потому что для мама для вас четырнадцать лет вообще очень близкий человек...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да... А потом я останавливался, да, и сам себе говорил: «Это, значит, твой путь. Надо идти дальше!» Вот есть замечательные слова, да, которые мы говорим, что с Креста...

А. Леонтьева

— Ух! Потрясающе...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, это очень интересное рассуждение. Но, понимаете, когда человек закрывается в скорлупу и говорит: «Как все хорошо! Как все благополучно!» и не ждет вот этих вот каких-то потерь...

А. Леонтьева

— Да, да.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Когда он не... Не... Иногда, правда, как вот корабль разбивается о камни в щепочки, да, в щепки, вот так же и его, моя благополучная как бы жизнь... Вроде, все уже на своих местах, да? — а тут вдруг что-то произошло: болезнь пришла, потеря, смерть, да? Вот даже апостол Павел интересные ведь слова говорит: «Смерть для меня — приобретение». Вот тоже интересно, да? «Смерть для меня — приобретение». А чего я приобретаю, когда я кого-то теряю? Вот эти вещи...

А. Леонтьева

— Невозможно... Невозможно в этой жизни ответить на этот вопрос, да...

Игумен Филарет (Пряшников)

— ...невозможно понять рациональным подходом к нашей жизни. Ну, а верующий человек, пройдя через это, безусловно, он вынесет огромный урок. Ведь это для чего-то надо. Сейчас я не могу ответить на этот вопрос — для чего. Но когда пройдет какое-то время, тогда ты это увидишь и поймешь. А плюс, вы еще, знаете... Вот интересно — мы такие люди, вот мы думаем о себе.

А. Леонтьева

— Конечно...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Больно — мне, одиноко — мне, да? Вот. А мы не говорим о счастье другого человека. Ведь зачастую даже перейти в тот мир, как бы я, может быть, сейчас сказал, перейти в тот мир — ведь это тоже счастье. «Смерть для меня — приобретение», — говорит апостол Павел. «И глаза наши не видели, и уши наши не слышали то, что Господь уготовил любящим его». То есть, вот эта привязка к жизни... Через земную жизнь нельзя переступить. В любом случае, сколько нам отведено, столько мы будем существовать здесь. Но вот этот конец нашей жизни... Я часто, знаете, сейчас вот особенно начал смотреть какие-то такие передачи, фильмы познавательные, хорошие фильмы познавательные, которые не засоряют разум, а все-таки дают что-то отвечать вот именно... вот после... жизнь после смерти, жизнь после твоего перехода, да? Какое это состояние, что это такое? Я, конечно, не беру святоотеческое предание, потому что все-таки есть какие-то отблески, но ты вот почему-то задумываешься.

А. Леонтьева

— Конечно.

Игумен Филарет (Пряшников)

— И потеря твоих близких она тебя пододвигает все ближе, что это все рядом. Это не фатальность, это не страшно. Это существует, и с этим надо жить. А для верующего человека там — там же Христос. Мало того, что Он здесь... И мы, понимаете, вот тоже монахи — мы же вот... Недаром у меня всегда с собой чётки в кармашке или на руке. Четки — это символ молитвы, да? И мы молимся Иисусовой молитвой, постоянно призываем Господа Иисуса Христа. Я где-то читал мысль, что если ты при жизни Его призываешь: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», представляешь, какая радость будет у тебя на сердце, когда ты Его встретишь, как своего друга, воочию? Когда вот Он — Он будет, тебе не надо будет уже иметь эти четки, да, понимаете? Вот... Вот, наверное, это вот такие рассуждения христианско-монашеские в современной жизни нашей.

А. Леонтьева

— Ну, в принципе, эти рассуждения должны быть не только монашеские, да? Ведь сказано, что нельзя чрезмерно скорбеть об ушедших, и я согласна с вами, что мы скорбим на самом деле о себе, потому что нам придется отболеть в этой жизни...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да.

А. Леонтьева

— ...нам придется как бы пережить вот эту боль. А как раз о боли мы никогда не молимся. (Смеется.) Мы молимся все-таки, чтобы все было хорошо, и тогда мы будем хорошо молиться.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, тема, конечно, очень интересная и затронула и мои личные какие-то струнки, о которых ты стараешься где-то не думать и забывать. Но вот мы говорим о семьях, действительно, где есть основа — любовь. Но ведь здесь вы говорили чуть раньше о том, что зачастую, да, бывают неблагополучные семьи.

А. Леонтьева

— Да, да.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Вы знаете, интересно как... Я когда служил на Сахалине, в одном из городков Сахалинской области (Томари), и вот общался очень часто... У нас детский социальный реабилитационный центр, куда привозили и приводили детей из неблагополучных семей. Мальчишки, девчонки, у которых родители, к сожалению, там, пили, не работали и все прочее. Но вот мне воспитатели рассказывали: «Батюшка, а вы знаете, что эти дети сбегают! Хотя мы им даем все — мы им даем...»

А. Леонтьева

— Из детских домов?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да! Ну это социальный реабилитационный центр, они там на какое-то время должны пожить, потом уже или в дом-интернат отправляют, или все-таки родители берутся за разум и встают на путь нормальных папы и мамы. Но вот удивительно, как мне воспитатели говорят: «Батюшка, сбегают туда! Вот мы им даем все — и кровать, и чистая постель, и еда трехразовая, всё, и одежда, а они убегают к непутевым своим родителям».

А. Леонтьева

— Да, да, да...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Понимаете, вот пока ребенок, он тянется... Вот это заложено, Господь заложил в нас вот эти интересные вещи. Поэтому вот бывают такие вот семьи... Не знаю, какая психологическая травма будет у этих детей, как они будут пробиваться в этой жизни. Иногда одинокие же остаются — родители или тоже рано уходят, да, или просто... Очень много вопросов. Очень много. Нет... Как я говорю, нет отдельной какой-то таблетки, и мы вот идеализируем что-то, да? И есть разные ситуации, разное отношение. Вот. Но я говорю, что я благодарен Богу, что Господь мне дал пережить опыт и расти в семье совершенно... вот... Всякое тоже было — и ругались, но в основе стояла, конечно, любовь друг к другу, берегли друг друга.

А. Леонтьева

— «Не говори с тоской «их нет», но с благодарностию «были».

У нас в гостях игумен Филарет (Пряшников), настоятель Староладожского Никольского мужского монастыря. Очень интересно, отец Филарет, что мои мама с папой, когда были молодые, они тоже жили на Сахалине, они наделали в Москве долгов и поехали туда работать. Преподавали в школе, там были очень большие зарплаты. Они заработали на Сахалине денег, и мама до конца жизни помнила этот остров и даже хотела туда поехать на старости лет, но не успела. Такое тоже интересное пересечение. Отец Филарет, вот, я помню, на программе мы рассказывали про одну матушку — схимонахиню, и ее родственница сказала, что когда ее постригли в монахи, она очень изменилась — совершенно как-то вот другим светом засветилась. Вот скажите, когда ваша мама постриглась в монахи, вот что-то произошло, вы видели какие-то изменения?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Я могу сказать только одно — что она очень переживала.

А. Леонтьева

— Переживала?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да. И она меня спрашивала: «А смогу ли я?». Она меня спрашивала: «Смогу ли я вот? То есть, вот это надо, вот это делать, это исполнять. А смогу ли я? А у меня работа». Это первое было ее, значит, как сказать, переживание. А второе: «Не разлучат ли нас с тобой? Не отправят ли меня в какой-нибудь женский монастырь, а ты поедешь куда-то служить?» Вот это вот единственное, что ее, значит, волновало. Но владыка, который был ее духовным руководителем и помогал ей в этом, владыка Сахалинский, тогда Тихон, вот он, в принципе, эти вопросы снял и успокоил ее. И вы говорите: как она изменилась? Я проходил как-то мимо ее комнаты, думаю: надо заглянуть, какие-то дела, куда-то бежал... И я приоткрываю дверь — я смотрю: она сидит на диванчике (у нее был выходной или какое-то время) и читает «Молитвослов». То есть, понятно, что работа всегда на ногах, а уже люди пожилые, они, в принципе, ну... не очень здоровье крепкое, подводит, вот она долго не могла стоять. И я вот обратил внимание, что день она вычитывает молитвенное правило — то есть, сидит на краешке диванчике перед иконками. Вот. Она не заметила, что я заглянул, я аккуратненько прикрыл дверь и побежал дальше. Думаю: ладно, потом вопрос свой решу. Поэтому, безусловно, я заметил, да, как она поменялась. Вот то, что любви в ней стало больше для всех, однозначно. Как ее звали (все ее звали, да?) — «мама-матушка», все ее так называли.

А. Леонтьева

— «Мама-матушка»...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, и братья, и монахи, и священники простые, и супруги священников. Потому что Южно-Сахалинский кафедральный собор — там батюшки были как монашествующие, так и семейные, поэтому вот «мама-матушка» — это, наверное, вот такое любовное отношение, потому что она это заслужила, она ко всем относилась... Наверное, вот этот постриг, осознание важности этих обетов настолько ее всегда держали в тонусе, что она для всех... Как апостол Павел же говорил: «Для всех я был всем, чтобы спасти хотя бы некоторых». Вот она «для всех была всем» — кому-то мамой, кому-то... Кто-то с ней советовался, кто-то перезванивался и прочее. И вот когда уже случилась эта трагедия, когда ее не стало, я перебирал вещи мамы и увидел, что она вела блокнотики. Блокнотики. Что она в них записывала? Она записывала поучения на каждый день. В телефоне раньше был такой сервис — приходила в телефон SMSка, поучение на каждый день. И, вы знаете, мало того, что эта SMSка приходила на ее телефон, — она еще это переписывала отдельно для себя, что-то даже подчеркивала. Эти блокнотики сохранились, они у меня лежат как память о ней. Понимаете, вот тоже... Вот работа над собой. Да, уже за шестьдесят, уже как бы и зрение не то, и здоровье не то, а вот она, приняв монашество, она очень серьезно отнеслась к этому событию. Да, ей полтора месяца Господь отведет побыть монахиней. Но эти полтора месяца тоже были очень яркие в ее жизни. И я говорю: «Мама, как ты так все вот это вот?..» И я, конечно, не это... много чего не рассказывал, потому что люди все равно передавали, говорили, что да, очень старалась... И это было здорово. Было очень хорошее время.

А. Леонтьева

— Вы очень правильно рассказали вот в одной из наших программ — «Светлые истории» — рассказали о том, что, в принципе, человек, который работает за свечным ящиком, в церковной лавке, это человек... для многих это первый человек, которого они встретят в Церкви. И по тому, как он их встретит, очень много будет зависеть. И вы рассказали потрясающую историю о том, как человек хотел покончить с собой и пошел... Жена его ушла из жизни очень рано, да?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, да. Это реальность была, это реальный случай был, когда... Потом уже, после смерти этот мужчина подошел и сам мне: «Можно я вам расскажу? Такая ситуация — да, я потерял жену, хотел поставить свечи, выйти...» — ну, под машину, куда... Вот (нрзб.), да. А жена, супруга умерла от онкологии, умирала на его руках. И вот мама именно нашла какие-то... в эту минуту какие-то слова.

А. Леонтьева

— Заметила! Заметила, что человек не в себе, да...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, вы понимаете? Заметила! «А что с вами случилось?» Вот. И говорит... Я уж не помню, что там он говорил ей, но она говорит: «А давайте мы с вами каждую неделю будем молиться! Приходите ко мне вот, там, по воскресеньям». Вот. И она какую-то молитву, там, ему нашла. Понимаете, она дала какую-то надежду. Вот иногда действительно Господь вот через руки других людей посылает нам Свою помощь. Это реальность, это реальный случай, который я записал даже. В годовщину смерти в Южно-Сахалинске вышла книжка «Капельки любви», мы ее так назвали. Вот. Может быть, со временем переиздам ее. Ну там воспоминания людей, которые с ней общались.

А. Леонтьева

— Ага, потрясающе!

Игумен Филарет (Пряшников)

— И, в том числе... Да, «Капельки любви», так и назвали эту книжку. И там, в том числе, вот этот случай вот об этом мужчине интересный.

А. Леонтьева

— А какие еще случаи, какие еще «капельки» вы записали?

Игумен Филарет (Пряшников)

— «Капельки любви». Ну сейчас вот сразу не скажу, потому что воспоминаний очень много. Но в основном, конечно, люди говорили о том, что она всегда оказывалась в нужное время в нужном месте. Вот это важно: что нужно было — она пришла на помощь, что-то случилось — она поддержала, помогла. Вот это важно.

А. Леонтьева

— То есть, была теми самыми «руками Бога», да, которые...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, да. Хотя совершенно простая в обращении, совершенно незлобивая. Вот как-то так вот... Я говорю, что мне посчастливилось ее больше узнать уже потом, когда люди сами рассказывали о том, как они общались, как они с ней решали какие-то вопросы. Поэтому слава Богу, еще раз хочу сказать, что это было в моей жизни.

А. Леонтьева

— Отец Филарет, а вот можете вспомнить что-то из своего детства, связанного с мамой, что вам очень запомнилось? Может быть, это будет тоже таким теплым воспоминанием? Я чего-то тоже когда вас слушаю, думаю про свою маму...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, мы сейчас, наверное, думаем каждый о себе, но...

А. Леонтьева

— Нет, я о вас тоже думаю!

Игумен Филарет (Пряшников)

— Да, да, вот о своих каких-то вот эти переживаниях... Что мне очень запомнилось? Что вот эта вот, знаете, вот все-таки любовь к труду, вот эта трудолюбивость. Потому что ведь если бы не она... У нас всегда было хозяйство, у нас всегда были коровы, у нас всегда были, там, огороды огромные.

А. Леонтьева

— Да вы что! Ага...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Как мы не хотели эти огороды возделывать, да! Для нас это была пытка, потому что все девчонки-мальчишки играются, а нас — что? — нас заставляли работать. Это сейчас я понимаю — нам прививали любовь к своей земле, к своему труду. Что это наше, что это мы добыли не просто так, а сами заработали, и прочее. Вот это, наверное, самое важное, что было у нее и у отца моего — что они своим детям передавали вот эту любовь к земле, к своему труду. Я помню, как они бережно относились к животным... Вот детское воспоминание — «Коровка заболела» — да, корова заболела, и как это всё... Как это было трагедией для семьи, понимаете? А мы жили небогато, времена были очень тяжелые, особенно 90-е годы, были очень тяжелые годы для нас — для военных, ну, кто жил в гарнизонах, потому что и военные до восьми месяцев не получали вообще зарплату. Мы жили в долг. В киосках были долговые тетради, куда записывали каждую фамилию. И жили только землей, вот. Я помню, как заболела у нас коровка, да, там, мама говорит: «Ну ты иди, какую-то молитву почитай». Там понятно, что, ну, детское такое вот желание было помочь тоже. Как-то вот для нас это было очень-очень близко. И вот это и для меня сегодня является примером вот этой материнской любви — не только к детям, а вот к дому. Почему мы говорим: «Женщина — это хранительница домашнего очага»? Это душа дома. Вот. Вот это отношение к животным, да? — к животинке, там... Бережное отношение к своему хозяйству... Вот это мне очень-очень нравилось в них. И они нас учили же. Они не просто говорили: «Это чье-то, это наше. Берегите вот это вот», да?

А. Леонтьева

— Это на самом деле очень ценно...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Это с детства. Это с детства.

А. Леонтьева

— ...вот в детстве получить такую связь с землей, с животными, с этим трудом на земле. Вы знаете, я сейчас подумала — такой есть в русских сказках (и не только в русских, это такой архетипичный вообще образ) матери, которая, когда уходит, она становится, например, деревом, да? Дочка приходит к этому дереву, и оно ей что-то дает — там, не знаю, золотые туфельки для бала или что-то (там в разных сказках мира это по-разному). Но вот когда уходят такие большие (большие в человеческом смысле) мамы, как ваша, то такое вот остается, да, вот это ощущение, что ты можешь прийти к этому дереву и пообщаться с мамой?

Игумен Филарет (Пряшников)

— Угу. Я очень всегда с трепетом отношусь к своим поездкам, потому что она похоронена вместе с Владимиром в Южно-Сахалинске. Для меня долг и честь 9 февраля приехать на Сахалин, участвовать в богослужениях, которые возглавляет всегда владыка наш сахалинский. Съезжается духовенство, верующие приходят — те, которые помнят о ней, помнят вообще об этом событии, потому что и в Южно-Сахалинском соборе, в нижнем храме, и музеи есть, посвященные расстрелянным монахине Людмиле и Владимиру Запорожцу, да. И те иконы, которые расстреляны, они же сохранены до сих пор как некое свидетельство. Поэтому я когда туда приезжаю, я окунаюсь как будто вот... вот как будто вот здесь... Вот сейчас она придёт, вот сейчас она зайдёт... Но ты понимаешь, осознаешь, что вот ее могила, а вот ее расстрелянный параман, который в этом музее находится. То есть, это, наверное... Конечно, нет у меня березы, наверное, которую, может быть, она посадила...

А. Леонтьева

— Ну это такая «мысленная береза». Это ваша «береза», да.

Игумен Филарет (Пряшников)

— Ну да... Ну вот это для меня «береза». Это для меня всё, когда я туда приезжаю. Конечно, уже жить и туда полностью уехать тяжеловато мне, потому что там же всё напоминает о ней. А когда ты сегодня вот уже настоятель монастыря и находишься за тысячу километров... Но все равно сердце там. Сердце там.

А. Леонтьева

— Слушайте, ну сегодняшний разговор, конечно, со слезами на глазах, но очень теплый. Я благодарю вас за него. Напомню, что сегодня у нас в гостях игумен Филарет (Пряшников), настоятель Староладожского Никольского мужского монастыря. Говорили о мамах... Вот знаете, я прямо напоследок скажу, что когда маму похоронили, она внезапно ушла, и я три дня просто не просыхая плакала и успокоилась только когда началось отпевание. Вдруг во время отпевания я посмотрела на маму и увидела, что ей очень хорошо, что все ее друзья собрались, что мы за нее молимся, что мы с ней... Вот... И у меня высохли слезы. И мне даже одна девочка сказала: «Знаешь, это было вообще ненормально — ты стояла и улыбалась на отпевании. Все плакали...» Ну, то есть, я три дня плакала и успокоилась на отпевании. И потом мы пошли на поминки, и я говорю: «А у мамы тут тетрадочка ее стихов юношеских, совсем юношеских». Такая вот, на машинке еще распечатанная. Я взяла, говорю: «Я вам сейчас прочитаю первый попавшийся стих». Взяла — и не смогла его прочитать, дала сыну прочитать. Потому что это был стих, который заканчивался словами: «Что матерей от нас уводит — болезни, старость ли, недуг? Как знать, куда они уходят? Как быть, когда они уйдут?»

Игумен Филарет (Пряшников)

— Надо же...

А. Леонтьева

— Вот представляете, вот от мамы такой мне был привет...

Игумен Филарет (Пряшников)

— Берегите своих мам, пока они есть, да...

А. Леонтьева

— Берегите своих мам. Обнимайте почаще, звоните.

Игумен Филарет (Пряшников)

— И помните всех, если они ушли. Помните всегда-всегда о них. Они всегда в нашем сердце должны быть.

А. Леонтьева

— Спасибо вам огромное! Напомню, что с вами была Анна Леонтьева. Всего доброго. Любите своих родителей.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Благодарность Богу». Священник Антоний Лакирев
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 20.12.2024». Ольга Зайцева, Андрей Тарасов

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов