Евангелие от Луки, Глава 2, стихи 20-21,40-52
Здравствуйте, с вами протоиерей Павел Великанов. Признаюсь: я никогда не любил татуировки. Как-то с детства сложилось чёткое убеждение, причем ещё задолго до прихода в церковную традицию, что татуировка своего рода «печать» принадлежности к определённой, очень маргинальной группе, а в моём детстве — это принадлежность к уголовному миру.
Сегодня татуировку у кого только не встретишь от совсем ещё зелёных юношей до седовласых бабушек! Но вот что я заметил: наличие татуировки — любой, создаёт какую-то определённую общность между её носителями. Она действительно работает как «впечатанный» в тело знак, даже если вообще не вдаваться в её смыслы и символы. Как минимум знак некогда совершённой глупости. Но, не обязательно. Например, шрамы солдата — они ведь тоже неизгладимы на теле и всё это становятся своеобразной «книгой жизни» данного человека.
Сегодня в храмах мы слышим чтение из Евангелия от Луки, отрывки из 2-й главы, где упоминается об очень важной несмываемой «телесной печати», которая на протяжении веков была главным «религиозным идентификатором» в иудаизме. Давайте послушаем.
История с обрезанием в иудаизме очень примечательна прежде всего своей... непонятностью. Зачем надо было Богу, Который открыл Себя праотцу Аврааму, устанавливать именно такой, кровавый, жестокий обряд в качестве «поручителя» непреложности завета между потомками Авраама и Самим Творцом? Религиоведы по сей день не могут прийти к единому мнению, какой смысл содержит сам этот обряд, которого придерживаются не только в иудаизме и исламе, но и множество архаических племён совершают по сей день и в Африке, и в Океании, и в Северной и Южной Америке.
Единственное, с чем исследователи готовы согласиться, обрезание это всегда обряд перехода: был ребёнок — стал зрелый мужчина, был чужой — стал свой, был непосвящённый — стал посвящённый. И, как правило, этот «качественный прыжок», который совершает инициируемый, должен быть связан с пролитием крови и болью. Нетрудно догадаться, метафорой чего являются эти крайне неприятные стороны: всё это очень конкретный намёк на вхождение в смерть. Посвящаемый не просто «теоретически» узнаёт о смерти, он буквально на «собственной шкуре» прикасается к ней и след от этого «касания» остаётся навсегда на его теле.
И теперь самое интересное! Если в языческих племенах обрезание совершалось, как правило, в юношеском возрасте, то в иудаизме его проводят на 8-й день после рождения младенца. Казалось бы, такой малыш ещё вообще ничего не понимает, но вот, и его уже приобщили к тайне посвящения. Теперь его причастность к еврейскому народу, а значит и к обетованиям, данным праотцу Аврааму, несомненна, несмываема и неуничтожима. Смерть как бы прошлась вскользь, забрав лишь крайнюю плоть, похожим образом смерть постигла египетские семьи, пройдя мимо еврейских жилищ, окроплённых кровью.
К чему я веду? Праздник Обрезания Господня очень примечателен. С одной стороны, младенец Иисус принимает обрезание, и, как красиво поётся в богослужебном гимне, «всех Господь обрезание терпит / и человеческие прегрешения, яко Благ, обрезует». Но впереди этого Богомладенца ждёт смерть уже не «по касательной», не символически, а лицом к лицу: страшная, лютая, неумолимая и в неё Он войдёт целиком, без остатка. Войдёт и победит её. Он, Рождённый от Девы Богочеловек, станет самой главной, единственной, абсолютной Жертвой во образ которой и совершались все жертвоприношения. В том числе и символическая жертва обрезания. Но когда совершена Главная Жертва, все её образы и отражения становятся бессмысленны: вот почему христианство и прекратило практику обрезания.
Теперь мы, христиане, не какую-то часть своего тела посвящаем Богу, но всего себя целиком, по образу Христа, превращая всю жизнь в жертву живую, благоугодную нашему Творцу и Спасителю. Если только это на самом деле так и происходит, то поистине блаженны и благословенны все, кто следуют этим путём!..