Нашим собеседником был главный редактор телекомпании «Сретение» иеромонах Дмитрий (Першин).
Накануне дня преставления старца Иоанна (Крестьянкина) мы говорили о том, каким он был человеком, как в нем соединялись простота и духовная сила, и почему многие люди стремились к нему за советом.
Фильм телекомпании «Сретение» о старце Иоанне (Крестьянкине) можно посмотреть на YouTube канале радио Вера по следующей ссылке:
Ведущий: Константин Мацан
Константин Мацан:
— "Светлый вечер «на радио «Вера», здравствуйте, уважаемые друзья, у микрофона Константин Мацан, на связи сегодня с нами и с вами в этой части «Светлого вечера» иеромонах Димитрий Першин — главный редактор телекомпании «Сретенье», добрый вечер!
Иеромонах Димитрий Першин:
— Добрый вечер!
Константин Мацан:
— Мы выходим с вами в эфир накануне дня памяти, дня преставления отца Иоанна Крестьянкина. Я думаю, что, учитывая популярность книги «Несвятые святые », где подробно о нём автор пишет, не нужно объяснять, кто это. Один из самых известных, самых почитаемых старцев, духовников Русской православной церкви последних десятилетий, легендарный человек, через которого в Церковь пришло огромное множество людей. Завтра день его памяти, на канале радио «Вера » можно посмотреть, будет выложен фильм кинокомпании «Сретенье», посвящённый отцу Иоанну Крестьянкину, кинофильм из цикла «Русские праведники ». Вот как пролог к просмотру этого фильма наш сегодняшний диалог, разговор с отцом Димитрием. А как вы познакомились и общались с отцом Иоанном? Что это был за опыт, что это была за жизненная ситуация?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Мне посчастливилось увидеть отца Иоанна в день Успения в монастыре в Псково— Печерском, я не общался с ним, но я постоял, буквально, у него за спиной, у меня была мечта просто вместе с батюшкой помолиться, и Господь управил, я учился тогда на факультете журналистики Московского университета, и, буквально, выходят отцы, встают, это было всенощное богослужение, встают в ряд, и я оказался, буквально, у него за спиной. Я видел, как он молится, это было совершенно необычно, потому что он не в пол смотрел, как часто бывает принято в монашеской традиции, сосредоточенно внутри себя, погрузившись, предстоят. Напротив, он весь был, как говорят, горе. В небо, в том числе взором своим, глазами своими, он смотрел туда и не просто разглядывая, например, украшения, или образа, или фрески, он пребывал в общении, в живом общении с этой реальностью, которая ему открывалась очевидным образом. Батюшка был слабеньким, ему помогали ходить, уже тогда поддерживали, но вот он был в этот день Успения, по— моему, это был последний раз, когда он выходил на службы, на всенощные, на Успение. И вот мне на всю жизнь запомнилась вот эта его обращенность к Небесному Царствию, он был там своим, родным, для него это было не то, что за пределами, как философы говорят трансцендентное, а здесь и сейчас, он весь был там. И вот это ощущение Царства Небесного рядом, вот здесь, это поразительное ощущение, и он умел его передать другим.
Константин Мацан:
— А как это чувствовалось? Что это такое — передать другим ощущения, но, может быть, даже ощущения — это слово такое мелкое, опыт переживания Царства Небесного здесь и сейчас?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Я думаю, что никаких каких— то особых ощущений, впечатлений не было. Но было понятно, что человек перед Богом ходит, как древние пророки, как Енох, о котором впервые мы слышим эти слова: Енох ходил перед Богом. Человек пред Богом, и всё, что ты можешь сделать, это пойти вслед за ним и попытаться также, насколько это возможно, хотя бы иногда обращаться к Небу. И в присутствии Спасителя Христа проводить свою жизнь, насколько это возможно, конечно.
Константин Мацан:
— Ну вот множество людей ехали к отцу на протяжении многих лет. Понятно, что с ним было замечательно и радостно общаться, но если попытаться объяснить или просто рассказать человеку, который никогда не был в Печерах, не видел этих толп, может быть, не слышал записей отца Иоанна Крестьянкина, что заставляло самых разных людей ехать именно к нему, как вам кажется?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Ну, во-первых, я скажу, что общение с отцом Иоанном не всегда было таким уж радостным, иногда он умел человека повергать в некоторое недоумение и священный трепет. Например, мои близкие друзья, которые часто бывали у батюшки ещё в те годы, в перестроечные либо постперестроечные, вспоминали, что после общения с народом отец Иоанн, прощаясь, брал чашу воды святой, у него была в келье, и каждому выливал много этой воды, я не знаю, сколько, но так, что она стекала по тебе сверху донизу. И это оставалось в памяти, чтобы человек весь проникся этой благодатью Духа Святаго. И батюшка это где-то с юмором, но и где-то всерьёз это делал. И поэтому он мог человека так мягко поставить на место. Вот одна из историй, связанная с отцом Иоанном. К нему пришли люди, из Москвы прибыли, которые приготовили для отца Иоанна некий провокационный вопрос про митрополита Антония Сурожского. Дело в том, что владыка Антоний в своих проповедях иногда ссылался на авторов католических, потому что у него аудитория была западная, и эти авторы были известны, а отец Иоанн недолюбливал католиков, ну потому что, в частности, католики в свое время пытались захватить монастырь, один раз у них это получилось, в глубоком средневековье, но тем не менее. И они ему этот вопрос задали: ну батюшка, как же так, владыка Антоний католиков цитирует? Видимо, рассчитывая, что отец Иоанн присоединится к их возмущенному ропоту, и они потом смогут рассказывать, как один человек святой жизни порицает другого человека святой жизни. На что отец Иоанн очень замечательно ответил, он прижал руки к груди и сказал: нам нельзя, а ему, имея в виду митрополита Антония, можно. Вот это умение найти слова, которые все акценты сразу расставляют, и человека поворачивают немного к иной реальности, вот это редкий дар, дар общения, дар общения в Боге, он был у отца Иоанна, и люди, конечно, шли к нему, потому что, а кто ещё включит тебе, что называется, все регистры, сможет повернуть тебя к подлинной жизни, к настоящей. Так что отец Иоанн он был разный. Он мог где-то и вразумить.
Константин Мацан:
— Какие моменты его биографии, его жизни, которая была очень непростой, в ней был и лагерь по доносу сослужителя —священника, и даже пытки в этом лагере, вот, как вам кажется, какие моменты его биографии в этом смысле наиболее значимы для его портрета, которые как-то определили его манеру общения, его мировидение, его характер?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Я не знаю, потому что путь человека проходит внутри, и он сокровенен от наших глаз, мы видим только внешние знаки, но вот для меня было очень важным такое исповедально-покаянное признание отца Иоанна в его книге автобиографической, вышедшей за два года до его смерти, соответственно записанной с его слов и им авторизованной, то есть он её читал, с ней познакомился и внес правки. И вот он там вспоминает, как он по молодости лет, ещё до лагеря, до принятия сана в кружке православной молодёжи, было у них какое-то сообщество небольшое верующих молодых людей в годы гонений, в годы репрессий, осуждал митрополита Сергия Страгородского за то, что он пошёл на компромисс с властью, за то, что, как ему казалось тогда, он отрёкся, предал, отрёкся от Евангелия, предал церковь, солидаризировавшись с властью гонителей, с властью безбожной, безусловно, преступной, но это мы сейчас знаем, что текст декларации был в значительной степени составлен при непосредственном участии Сталина, или опять же известно об участии этого персонажа в знаменитом интервью, в котором митрополит Сергий говорит, что у нас нет гонений, а есть лишь наказание за уголовные преступления, которые совершали священники. И с другой стороны, сейчас мы знаем, что благодаря этим компромиссам, этой лжи, митрополиту Сергию Страгородскому удавалось спасать людей. Например, в воспоминаниях Натальи Николаевны Соколовой есть рассказ о том, как духовник Елизаветы Фёдоровны Романовой, прославленный в лике святых, священноисповедник архимандрит Сергий Серебрянский, он ей говорил, Наталье Николаевне Соколовой, что он был в расстрельной камере, из которой забирали людей на расстрел каждый день, и после этого интервью митрополита Сергия Страгородского их перестали расстреливать и перевели назад в лагеря. Благодаря этому интервью многие остались живы. Это мы знаем сейчас, а вот отцу Иоанну, будущему отцу Иоанну Крестьянкину, ночью во сне было такое явление, и он об этом рассказывает, он видит собор Елоховский, митрополита Сергия, исходящего из алтаря, идущего в этом соборе, и он подходит к отцу Иоанну будущему и говорит: вот вы меня осуждаете, а я ведь каюсь. И уходит в свет. И вот это некое свидетельство гонимой церкви о том, что даже если наши собратья ошибаются или поступают так, что нам кажется, что они ошибаются, то всё-таки исходить надо из лучшего, исходить нужно из жалости, милосердия, сострадания, жалеть, молиться. И вот этот опыт церкви, которая не уходит в такой раскол, церковь, которая не отвергает людей падающих, немощных, идущих разными путями, но Церкви, которая всех готова принять и к сердцу прижать. Свидетельство о такой Церкви мне кажется самым главным в жизни отца Иоанна. Известно, что он молился за энкавэдэшника, следователя, который его избивал так на допросах, что сломал ему пальцы на руке. И он всю жизнь за него молился, об его здравии. И ведь мы понимаем, что человек, прошедший пытки, прошедший ад ГУЛага в годы репрессий сталинских, безусловно, мог не то что озлобиться, а питать гнев или возмущение по поводу того, что творили с людьми. Отец Иоанн своих обидчиков простил и молился за них, понимая, что в его власти, в нашей власти, каждого из нас, дать человеку нас обидевшему, причинившему нам зло, возможность на страшном суде не услышать обличение от Христа в свой адрес, потому что мы простили этого человека, и его зло, которое он причинил, мы принимаем с благодарностью и упованием на милость Божью. Надо сказать, что в те же годы об этом же писал Толкиен в одном из писем Клайву Льюису, с которым у них возник некий конфликт, что он говорит, ты меня прости, если сможешь, и тогда, может быть, на суде Страшном мне будет не так страшно, потому что Господь с меня не спросит, ибо ты меня простил, но я, конечно, сам буду просить у него прощения. Вот интересно такое созвучие двух великих людей, преподобного Иоанна Крестьянкина, я уверен, что он будет в лике святых прославлен, и возможно тоже, есть такая инициатива в западной церкви католической, когда-то будет прославлен и Толкиен, который тоже очень много сделал, чтобы мы научились любить и жалеть, я сейчас говорю про его роман «Властелин колец », про его трилогию «Властелин колец», но и другие книги, где он об этом размышляет. Вроде в разных мирах, а в западном относительно свободном мире, я имею в виду Великобританию, и в нашем Советском Союзе, указывает, как мне кажется, на древнюю традицию христианской церкви, которая всех принимает, каждому рада, всему верит, на все надеется, ну мы помним этот гимн любви. Отец Иоанн являл этот гимн всей своей жизнью.
Константин Мацан:
— Иеромонах Димитрий Першин главный редактор телекомпании «Сретенье» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» мы вспоминаем отца Иоанна Крестьянкина завтра день его представления, день его памяти. Те пронзительные вещи, которые вы сейчас рассказываете, вспоминаете из биографии отца Иоанна Крестьянкина, что вот человек всю жизнь молился за того следователя, который его допрашивал и пытал, наверное, в застенках во время следствия по совершенно несправедливому навету вот за своего мучителя и обидчика, причём не только обидчика морального, а именно мучителя, который ему физические страдания причинял, отец Иоанн всю жизнь молился и прощал, и просил Бога его простить. Потрясающий пример, который как—то очень, мне кажется, не просто встаёт в сегодняшнем контексте обсуждения нашего отношения к советскому прошлому, в частности, гонениям и к палачам. С одной стороны, у какой-то части общества сегодня, ну скажем так, принято об этом периоде говорить в максимально повышенных тонах, критично, осуждая, называя всех палачами, и если ты недостаточно рьяно осуждаешь тех палачей, то ты уже соглашатель. В ответ на это люди часто приводят пример тех самых святых, которые прошли подлинно через эту систему, через эти пытки и не озлобились. Вот что вы об этом думаете? Насколько опыт людей святой жизни должен или может стать основой нашей рефлексии о тех временах?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Прежде всего, здесь мы не можем не вспомнить об очень глубоком рассуждении преподобного аввы Дорофея, который предлагает нам различать человека и его поступки. И он говорит в своих наставлениях, поучениях, что мы не можем сказать, что некое осуждение является истинным, если оно является ложным. Если человек солгал, он, безусловно, исказил истину, и мы об этом можем говорить, но как только мы говорим, что он лжец, мы выносим ему смертный приговор в вечности, потому что лжецы Царствия Божия не наследуют, блудники Царства Божия не наследуют, и это уже вопрос не нашей компетенции, Господь будет выносить это суждение, и мы не знаем: раскаялся ли человек, мы не знаем его мотивов, причин его поступков, как в случае митрополита Сергия Страгородского мы видим пример того, что мы можем просто не понимать подлинную мотивацию действий человека. Но при этом и в силу этого, конечно, если мы видим, что человек совершает зло, совершает грех, то мы призваны его жалеть. Господь Христос с Креста молился за своих палачей Отцу Небесному: прости им, ибо они не ведают, что творят. Он совершенно не оправдывает тот ужас, который устроили вот эти мучители его, те, созвал неправедный суд, те кто пригвоздили его ко кресту, Он их не оправдывает, но он их жалеет, потому что источником этого зла, источником этого помрачения, этого ужаса, этого безумия является сатана, князь мира сего. Именно с ним сражается христианин, не с властями, не с какими-то чиновниками, палачами, но с тем, кто в это зло их сумел вовлечь, сатаной. И здесь наше оружие — это молитва. Мне кажется, что отец Иоанн следовал этому в своей жизни, как и многие другие, прославленные в лике святых и не прославленные жертвы этих страшных сталинских репрессий.
Константин Мацан:
— А вот смотрите, ещё одна тема возникает в связи с обликом отца Иоанна Крестьянкина — это тема старчества вообще. Мы сегодня тоже часто обсуждаем, что, с одной стороны, человек, приходя в церковь, иногда ищут духоносного старца, подвижника, чтобы именно к нему приехать на исповедь или просто пообщаться, и обычные приходские священники, конечно, здесь что называется, не котируются, не подходят, человек ищет особенного духовника такого. Многие опытные сегодняшние пастыри говорят, что это неправильно, что не должно так вот преувеличенно относиться к известным старцам. Они, безусловно, люди духовно опытные и предельно уважаемые, но духовная жизнь не в том, чтобы поехать и поговорить с выдающимся человеком, а духовная жизнь внутренняя. А с другой стороны, гигантская традиция старчества есть в русской православной церкви, это, может быть, одна из особенностей отличительных русского православия. Какой образ старчества в этом смысле являл отец Иван Крестьянкин, как вам кажется?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Самое замечательное то, что отец Иоанн был совершенно с вами согласен в том, что эта мания найти себе старца, она, конечно, далека от, мягко скажем, идеала христианской жизни. И себя никаким старцем он не считал. Вот, например, его слова: не надо путать старца и старика, и старички есть разные, кому 80 лет, кому 70 как мне, кому 60, есть старики и молодые, но старцы — это Божье благословение людям, и у нас нет старцев больше, бегает по монастырю старик, а мы за ним. И время ныне такое: двуногих тварей миллионы мы все глядим Наполеоны, а нам надо усвоить, что все мы из существенной ненужности никому кроме Бога не нужны, Он пришел и страдал за нас, за меня и за тебя, а мы ищем виноватых: евреи виноваты, правительство виновато, наместник виноват. «Приимите ядите, сие есть Тело Мое», из-за меня он был распят. «Пийте, сие есть Кровь моя» за меня Он её пролил, и я во всём участник. Зовёт нас Господь к покаянию, чувствовать меру своей вины в нестроениях жизни. В этом слове отца Иоанна как раз и заключается суть того служения, которое мы называем старческим, не к себе людей приводить, и себя уж точно ни в какие старцы не записывать, а к Богу, ко Христу, и давать человеку понимание того, что ведь христианство это не слова, это не набор действий или жестов, это не система диет, а это непрестанное богопредстояние, это удивительная ситуация, когда от твоего слова, твоей мысли зависит вечность, причём не только твоя, но и каждого человека вокруг тебя, и ты не пассивный участник каких—то событий, произошедших 2000 лет назад, о которых тебе пришло уведомление, например, или плоды которых транслируются, передаются тебе через систему церковной иерархии. Ты царское священство, ты тот, в чьих руках, в чьём сердце, в чьём внутреннем мире, участь всего происходящего в мироздании, потому что ты можешь помолиться, и тогда мироздание возрастёт в любви к Богу, или можешь наоборот, омрачить свое сердце злобой, и тогда это зло умножится, не только в твоем сердце, но и вокруг тебя. Задача, как я понимаю, духовного наставника не заменять собой такую шпаргалку, как одеваться, что есть, за кого выйти замуж и так далее, а передать человеку опыт такого живого общения с Богом. Подсказывая, может быть, обличая в чем-то, потому что люди иногда не видят своих страстей, но высшая задачи, в том, чтобы человек встал, научился ходить своими ногами, чтобы духовник стал не нужен, чтобы человек мог идти дальше, и собственно удивительное свойство отца Иоанна в том, что многие из тех, кто к нему приезжали, стали священниками или как-то в церковной жизни просияли, но они не превратились в гуру, не превратились в кавычках старцев, этот опыт свободы в Боге сумели передать другим людям.
Константин Мацан:
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер » иеромонах Димитрий Першин главный редактор телекомпании «Сретенье», и мы вспоминаем отца Иоанна Крестьянкина, чей день памяти, день преставления завтра, 5 февраля. У микрофона Константин Мацан, не переключайтесь.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера » продолжается, ещё раз здравствуйте, уважаемые друзья, у микрофона Константин Мацан, на связи сегодня в гостях у программы «Светлый вечер» иеромонах Димитрий Першин, главный редактор телекомпании «Сретенье», в числе фильмов, которые эта телекомпания создала, есть фильм «Русские праведники», и среди них есть фильм об отце Иоанне Крестьянкине, фильм, который можно найти в том числе на YouTube канале радио «Вера», чтобы найти YouTube канал радио «Вера», нужно зайти на сайт YouTube и по нашему светло- голубому логотипу найти радио «Вера», набрав в поисковой строке эти слова. И мы сегодня говорим об отце Иоанне Крестьянкине, завтра день его преставления, его памяти, удивительный подвижник, мы вспоминаем то, что знаем о его духовном облике, о его биографии, о его служении. Вот одна из таких часто звучащих мыслей из проповеди отца Иоанна, есть видео, где он говорит эти слова, поражающие своей простотой, с одной стороны, а с другой, категоричностью. Когда, захлопывая тетрадку, в которой он что-то читал во время проповеди, для проповеди он говорит, что мы должны всех любить, всех, а чтобы нас все любили — это невозможно, такого не бывает, но что мы всех любить должны, это нам вполне возможно, и мы так должны поступать. Ну я своими словами пересказываю смысл, вот как вам кажется, в наше время в сегодняшнее, в 2022-м году, во времена селфи, где мы все собой любуемся, насколько, в принципе, мы готовы воспринять это евангельское послание, напомненное нам в проповеди отца Иоанна?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Я не могу ответить на этот вопрос, каждый человек сам дает ответ на этот вопрос. Причём каждый раз ответ новый, это другой ответ, даже в данный момент ответ он станет иным через несколько минут или часов, или лет, в этом смысле люди каждый раз вновь и вновь через свое сердце эти слова отца Иоанна пропускают. Отец Иоанн здесь, в свою очередь, повторяет слова Иона Богослова: чадца, любите друг друга. Деточки мои, любите друг друга. И очень важно, что в наше время, когда мы охвачены страхами, вот не так давно люди боялись штрих-кодов, сейчас из-за QR-кодов поднимается такая же смута у многих людей, вот отец Иоанн, прошедший лагеря, гонимый, его переводили с прихода на приход, потому что каждый раз, когда он становился настоятелем храма, вокруг него, даже самого бедного храма, в какой-то глуши, вокруг него собирались люди, собирались люди, сияла вера, и он, пройдя все это, и слыша эти вопросы про вот эти новые технологии, в том числе, позволяющие делать селфи, про этот контроль электронный, видя эти страхи и замечая, что эти страхи в сердце человека занимают то место, которое должно быть уготовано Христу, он обратился уже на излете своей жизни, может быть, одно из последних великих свершений отца Иоанна было, обратился к нам с таким наставлениями. Если позволите, я его прочитаю, может быть это и есть ответ на вопрос о том, как нам надо учиться различать духов, как нам надо уметь ориентироваться в реальности, в которой мы оказались, избирая главное, Господа, его Завет Новый, его проповедь Нагорную, и отсеивая все вот эти мнимые, фантомные страхи, которые ничего не значат. Вот отец Иоанн говорил об этом: «Дорогие мои, как мы поддались панике — потерять свое христианское имя, заменив его номером? Но разве это может случиться в очах Божиих? Разве у Чаши жизни кто-то забудет себя и своего небесного покровителя, данного в момент крещения?
И не вспомним ли мы всех тех священнослужителей, мирян — христиан, которые на долгий период жизни должны были забыть свои имена, фамилии, их заменил номер, и многие так и ушли в вечность с номером.
А Бог принял их в Свои Отеческие объятия как священномучеников и мучеников, и белые победные ризы сокрыли под собой арестантские бушлаты. Не было имени, но Бог был рядом, и Его водительство вело верующего заключенного сквозь сень смертную каждый день.
У Господа нет понятия о человеке как о номере, номер нужен только современной вычислительной технике, для Господа же нет ничего дороже живой человеческой души, ради которой Он послал Сына Своего Единородного Христа Спасителя. И Спаситель вошел в мир с переписью населения».
Тут очень важно, что отец Иоанн ни в коей мере не призывает нас бороться с какими— то технологиями, в т.ч. с какими-то формами переписи современными, или контроля за численностью, или за сбором налогов, или, скажем наличие-отсутствие прививки, или антител, неважно. Он говорит в этом тексте, в этом письме, что, к сожалению, не какие-то технологии нас разлучают с Богом, но наши грехи. И в этом смысле, когда мы порабощаем себя страстям, мы оказываемся в этом мрачном царстве антихриста, подчиняя себя суете этого мира, наполняя себя трухой, страхом вот этим, хламом разным, захламляя своё сердце вот этими образами разными, они могут приходить через технологии современные, но точно также они приходят через мир воображения, через свое собственное сердце. Я думаю, что здесь ответ на вопрос о том, как нам расслышать отца Иоанна, как нам ему последовать. Избрать главное, избрать путь вот этой жизни во Христе, и тогда остальное выстроится, потому что то, что у человека в сердце, то есть снаружи. Если в сердце Христос, то и снаружи тишина, гармония, радость, то, что сейчас называют словом общение, коммуникация с другими людьми в том числе. Если внутри хаос, то снаружи будет какой-то раздрай. Отец Иоанн он как раз умел дать человеку возможность полностью обновить свое сердце. Покойный ныне Алексей Иванович Сидоров, преподаватель Московской духовной академии и декан факультета в Российском православном университете, где я учился, рассказывал нам о том, как он поехал к отцу Иоанну, с одним батюшкой, который был, к сожалению, в состоянии некоторой неадекватности, потому что он служил каждый день, где-то это было в глуши тоже, это уже были годы перестроечные, послеперестроечные, и вот он начал утрачивать адекватность. Он начал чувствовать себя каким-то избранным, какие-то голоса слышал и уже почти ничего не воспринимал, помочь ему было очень сложно, но Алексей Иванович уговорил поехать его к отцу Иоанну. И они съездили, и вот он, говорит, ушел в келью к отцу Иоанну, они общались там, и вышел совсем другой человек. Такой вот настоящий, живой, без этого пафоса, без этого состояния прелести определённой, некоторого нездоровья, живой, смиренный, кающийся. И вот это как раз, я думаю, подлинная традиция старчества, которая сохранилось в Псково-Печерском монастыре, ну, во-первых, потому что он не закрывался, и потому что туда в послевоенное время прибыли в том числе и ссыльные, и высланные старцы, и подвижники из разных закрытых монастырей, ну и, конечно, там были замечательные настоятели, которые тоже не пресекали эти традиции. Вот это дар Церкви православной он нами не встречается в других конфессиях, к сожалению. И об этом, кстати говоря, мы можем прочесть в замечательной тоже предсмертной книги у Владимира Сергеевича Соловьева, в которой есть сюжет о том, как антихрист приходит в наш мир, и вот он предлагает разные искушения роду человеческому. И разным конфессиям предлагает самую заманчивую конфетку. Скажем, протестантам он предлагает построить институт изучения Библии, и большая часть протестантов идёт к нему и говорит: да, да, конечно. Но меньшая часть говорит: нет, нам в христианстве дороже всего Сам Христос. Католиком он предлагает возвеличить институт папства ещё больше, и большая часть католиков идёт к нему, но малая часть говорит: нет, нам дороже в христианстве Сам Христос. А в православии антихрист предлагает построить музей церковных традиций, икон, артефактов, рукописей, и большая часть православных Христиан и старообрядцев тоже идёт туда, но некий старец Иоанн говорит: нет, нам в христианстве дороже всего Сам Христос. Поклонись Ему, признай Его Богом, и мы примем тебя тогда в наше общение. Но это вызывает ярость антихриста, и дальше собственно происходят события уже последней земной истории в изложении Владимира Сергеевича Соловьева. И вот мне кажется, послание отца Иоанна Крестьянкина было именно таким, что в христианстве нам дороже всего Сам Христос, а всё остальное приложится, но вот об этом-то не забыть.
Константин Мацан:
— В фильме, о котором мы сегодня говорим, снятом телекомпанией «Сретенье» об отце Иоанне Крестьянкине, где и вы участвуете, отец Димитрий, как один из спикеров, вы как раз упоминаете факт биографии, что после лагеря, когда отца Иоанна выпустили, уже после смерти Сталина, насколько я помню, он служил в разных приходах, и уполномоченные по делам религии переводили его очень часто с одного прихода на другой, не давая ему нигде засиживаться, чтобы он не смог вокруг себя организовать крепкую сложившуюся общину. Вот таким образом пытались воспрепятствовать общинной жизни, но вы говорите об этом: несмотря на то, что не давали служить подолгу в одном храме, те семена, которые отец Иоанн успевал посеять, всходили, и общины оставались, то есть, за счёт того, что его часто переводили, он сумел создать много общин. В итоге всё оказалось строго наоборот, по сравнению с тем, чего хотели власти. Мы тоже сегодня часто говорим об этом феномене православной общины, что это такое, просто ли это люди, которые привыкли ходить в один и тот же храм, мы часто слышим такие тезисы, что именно развитие общинной жизни как главная форма бытования человека на приходе, это и есть то, на чем Церковь и должна держаться, что нужно развиваться, это то на что, нужно внимание обращать. Как вам кажется опыт отца Иоанна что говорит о том, что такое православная община, что в ней главное?
Иеромонах Димитрий Паршин:
— Надо сказать, что опыт отца Иоанна не является примером традиции, потому что всё-аки в традиции предполагается, что паства проходит вместе свой путь в жизни, и паства, и пастырь, и это единый дух, единая душа, единое тело, действительно тело Церкви. И когда у нас перебрасывают священников как шурупы из одного двигателя в другой, как таких деревянных солдатиков переставляют, будь то какие-то светские власти гонители, будь то практика некоторых современных церквей православных и не только православных, когда мы это наблюдаем, мы понимаем, что что— то очень важное утрачивается. Вот я, скажем, это наблюдаю в католической церкви, где человек себе не принадлежит, священника переводят из прихода в приход, из страны в страну, и он атомизирован, он превращается в такой индивидуум, то что отделено, он и Бог, и всё. Какие-то очень важные вещи утрачиваются, идущие из древней традиции христианской. И в годы гонений в Советском Союзе вопреки всему возможно вот возрождение общинной жизни было формой самосохранения. Церковь пыталась сохранить и передать дальше через эти общины опыт живого свидетельства, настоящей жизни. И община в этом смысле являет Христа, в прямом смысле это такое Богоявление. Это явление Христа милующего, любящего, заботливого, прощающего, надеющегося, иногда даже бичующего, за такие явные, может быть, за какое-то святотатство, но не в том смысле, что мы берём дрын и начинаем людей им прикладывать, а в том смысле, что мы готовы свидетельствовать, что, друзья, так нельзя, это грех, это гибель, но давайте пойдём другим путём к радости, к общению. И вот есть такие удивительные слова апостола Павла в послании к Коринфянам, где он говорит, что Сын не до конца покорился Отцу, но в конце времён это произойдёт. И вот когда Он до конца покорится, тогда и наступит конец земной истории. И как же Сын, который изначально в послушании Отцу пребывает Небесному, как же Он может быть не покорившимся? И многие отцы в церковной традиции в истории церкви поясняют, что речь о Церкви, о Теле Христовом, которое через грех может отделяться от Бога, причиняя боль, безусловно, Спасителю и вызывая плач небесных сил, о наших грехах, но это же Тело Церковное, оно может и назад прирастать через покаяние, воссоединяясь с источником бытия, со Христом, с Богом. И вот когда это происходит, и когда это происходит под водительством священника или епископа, который весь там, сам уже насколько это возможно в общении с Богом пребывает, тогда перед нами такое действительно явление, многоипостасной благодатной жизни церковной. Потому что каждый человек — это личность, ипостась, образ Божий. И когда этот образ Божий сияет, то возникает симфония, и каждый начинает служить тем даром, который получил. Сестры, например, удивительную трапезу организуют, причём сами договариваются что, когда и как накрывают на стол, братья, заботятся о храме, устраивают какие-то программы для детей вместе сними, и походы могут быть, все что угодно. Люди, у которых есть образование специальное устраивают, как мы это делали, какие— то культурные программы, например, с нашими следопытами православными мы недавно посещали Третьяковскую галерею, мы беседовали, я рассказывал и другие мои знакомые об иконах, картинах, и так далее. То есть возникает такое пространство свободы, и служение, которое оказывается важнее для многих людей любых денег, любых форм досуга, потому что здесь они становятся настоящими. И в этом смысле, я думаю, христианская община — это такое явление грядущего Царствия Божья, живой образ вечности, в каком-то смысле это явление Христа, грядущего из вечности во время, в час всеобщего воскресения, вот оно здесь в общине происходит не когда-то в будущем, а в настоящем. И отцу Иоанну удавалось вокруг себя собирать таких людей, которые продолжали его дела потом, они ездили к нему, за советом обращались, некоторые потом, повторяю, стали священниками, но это очень важная грань его служения.
Константин Мацан:
— Иеромонах Димитрий Першин главный редактор телеканала «Сретенье» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер », и мы вспоминаем отца Иоанна Крестьянкина, завтра день его преставления, день его памяти. И на самом деле, надо сказать, что человек, который делает первые шаги в церкви, очень вероятно сразу же знакомится с одной из книжек отца Иоанна — это маленькая книжечка: «Опыт построения исповеди ». Многие священники советуют тем, кто готовится впервые в своей жизни к исповеди, эту книжечку взять, прочитать. Это очень короткая, совсем не длинная брошюра, где отец Иоанн прям рассматривает 10 заповедей, в том числе, и показывает, рассматривает другие какие— то аскетические моменты, связанные с христианской традицией, и вот так простым языком показывает где, какой грех, как называется, какое чувство может быть с каким грехом связано. С одной стороны, это очень полезно, я думаю, все, кто читал эту книжку, знает, а с другой стороны, каждый раз я думаю в этой связи, вот человек только пришел в церковь, ему эту книжечку показали, да можно же сделать вывод, что вообще все грех. Вот все мои чувства, все мои мысли так или иначе их можно трактовать как греховные. Вот что вы об этом думаете?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Я, во-первых, не уверен, что это лучшее решение: предлагать человеку, только пришедшему в церковь книжечку «Опыт построения исповеди », потому что в ней, конечно, содержится перечень всего того, что омрачает наше сердце, но не очень понятно, чем дышит наше сердце, чем оно живёт. Я думаю, что вместе с этой книгой, чудесной, замечательной книгой отца Иоанна такому человеку, впервые пришедшему в Церковь, может быть, имеет смысл, ну в зависимости от его состояния, настроения, ожиданий, предложить всё-таки прочесть, скажем так, замечательную, сказочную, такое притчевое изложение событий евангельских, это «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса, из текстов, которые говорят о жизни вот в наши дни, мне кажется, это замечательная книга Натальи Николаевны Соколовой «Под кровом Всевышнего », где она повествует о своем пути в церкви, о том, как она была девочкой, причём её отец — известный апологет, миссионер Николай Евграфович Пестов. И как она вышла замуж, как она воспитывала своих детей, то есть, я не думаю, что книга отца Иоанна является единственной универсальной возможностью, из того, что можно предложить человеку, входящему в церковную жизнь. А кому-то это очень важно, может быть, наоборот прочесть патерик, бывает и так. Что касается «Опыта построения исповеди» очень важно отметить, что это собственно не книга отца Иоанна, в этой книге отец Иоанн аккумулировал, собрал опыт очень многих подвижников, потому что он всю жизнь читал эти тексты святых древних подвижников и более современных. И своими словами выразил их мысли, их отношение ко греху. И конечно, чтение этой книги пробуждает в человеке совесть, выявляет, высвечивает те тёмные грани жизни, за которые стыдно перед Богом и людьми. Я думаю, что в комплексе, вместе с Евангелием, безусловно, вместе с какими— то ещё книгами вот эта брошюра «Опыт построения исповеди» она может помочь человеку войти в традицию духовной жизни, которая, конечно, опирается на покаяние. Что очень важно, что у этой книги нет бесконечного перечня каких-то очень странных грехов, она лаконична, потому что есть и такая крайность, когда люди начинают, это называется самокопание, когда люди начинают погружаться в какие-то мысли, мыслишки, страсти, страстишки, сами себе придумывают какие-то грехи, начинают просить благословение у священника на всё на свете, вот эта книга хороша тем, что она выявляет именно страсти и показывает их проявление и указывает человеку на то, что он может обрести свободу. Приподняться над этим рабством страстным, стать самим собой в Боге, во Христе, поэтому в этом смысле я не думаю, что эта книга вызывает ощущение, что вся моя жизнь — это грех, но она показывает мне, как энергия Богом данная нам, в разных областях, это может быть, дары мысли, дары служения, дары любви, эти дары Божьи, как мы эти дары искажаем, как мы их превращаем в пыль, когда направляем к ложным целям эти энергии. И позволяет нам исцелить эти цели, обновить смыслы в своей жизни, и эти энергии направить к светлым целям, подлинным, настоящим, и тогда наша жизнь будет доставлять нам радость, она станет для нас путём веселья духовного. В пасхальные дни мы говорим о том, что веселыми ногами мы шествуем навстречу Христу воскресшему, вся жизнь становится таким путём радости, поэтому вроде бы это покаяние, слёзы о грехах, они оборачиваются радостью и миром, и тишиной в сердце.
Константин Мацан:
— И последний вопрос в нашем разговоре об отце Иоанне, уже нам предстоит завершать нашу программу, ну вот, может быть, лично для вас как для человека, христианина, пастыря, монаха то, что вы слышали об отце Иоанне, читали в его текстах и так далее, то есть для вас, что самое главное в сердце отзывается, что вы несёте как завет, если угодно, или совет на всю жизнь, на будущее?
Иеромонах Димитрий Першин:
— Ну, мне кажется, что это мужество, это мужество человека, прошедшего сквозь страшные годы и сталинщины, и хрущевские гонения сумел пройти достойно, и брежневское время непростое, ну и наше, и не изменить своим обетам, данным в час Крещения, в час пострига, и в час рукоположения. Это мужество, эта готовность даже жизнь отдать за правду евангельскую. И с другой стороны, это умение принять других людей какую бы боль они тебе ни причинили, может быть, или как бы сами они ни ошибались в своей жизни, принять как гостей, посланных Господом в твою жизнь свыше. И соответственно к ним относиться, даже если это палачи, даже если это какие-то жуткие грешники, которые пришли с надеждой, что их примут, что их не отвергнут, а палачи могут прийти без всякой надежды, просто с желанием тебя убить, и такое тоже бывает, и вот суметь остаться христианином и не отречься от Евангелия в т.ч. не отречься от любви, от терпения, от заботы о других. Вот это, мне кажется, очень важное завещание и такой завет, который нам преподает отец Иоанн из вечности. Ну и потом надо сказать, что христианство и православие удивительно тем, что у нас нет этого разрыва между теми, кто живёт, между теми, кто перешёл границу жизни земной, и оказался в жизни небесной, в Царстве Небесном, потому что во время Литургии мы поминаем всех и в любой момент можем обратиться к ним с просьбой в молитвах, и помолиться об этих людях, и поэтому мы, говоря о преставлении отца Иоанна, не говорим о расставании с отцом Иоанном. Мне кажется, что он пребывает с нами также, как и в земной жизни, радуется, когда мы обращаемся ко Христу, и печалится, когда мы от Него отворачиваемся, и тем более молится за всех нас.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор, я напомню, что фильм об отце Иоанне Крестьянкине, снятый телекомпанией «Сретенье», в рамках цикла «Русские праведники» можно найти на YouTube канале радио «Вера», а чтобы найти YouTube канал радио Вера, надо на сайте YouTube набрать радио «Вера» и по нашему светло— голубому логотипу безошибочно наш канал определить. Иеромонах Димитрий Першин, главный редактор телекомпании «Сретенье» был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер», спасибо огромное, дорогой отец Димитрий за разговор, у микрофона был Константин Мацан, до свидания, до встречи на волнах радио «Вера».
Иеромонах Димитрий Першин:
До свидания!
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (08.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 5 зач., II, 22-36
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Есть ли в наше время люди, подобные апостолам? Или же это служение — атрибут исключительно древней Церкви? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
22 Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете,
23 Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;
24 но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
25 Ибо Давид говорит о Нем: видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался.
26 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя упокоится в уповании,
27 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.
28 Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим.
29 Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня.
30 Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его,
31 Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления.
32 Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели.
33 Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святаго Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите.
34 Ибо Давид не восшел на небеса; но сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня,
35 доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих.
36 Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Книгу Деяний апостольских иногда называют Евангелием воскресения. С такой силой в ней делается акцент на том, что Иисус Христос действительно умер и восстал из мёртвых. Эта мысль выходит на первый план не столько благодаря многочисленным рассуждениям, сколько деяниям апостолов. Другими словами, если бы не было Пасхи Христовой, ученики Спасителя не смогли бы совершить тех дел, о которых говорится в книге. Они не пошли бы проповедовать Евангелие. Скорее всего они просто перестали бы существовать как группа. Разбежались бы. Каждый пошёл бы по жизни своей дорогой.
Вместо этого мы видим небывалый энтузиазм и воодушевление. Не слишком образованные, провинциальные, без всякой финансовой и административной поддержки, вопреки запретам сильных мира сего, не обращая внимание на угрозу потерять свободу, здоровье и саму жизнь, апостолы говорят о Христе. О том, что Он воскрес. Само по себе это действие — яркое свидетельство истины их слов. Это яркое свидетельство того, что их вера живая. Её подпитывает мощный источник. Сердце апостолов будто наполнено огнём, жар от которого чувствуют и они сами, и о окружающие. Это энергия божественной благодати. Она побуждает учеников говорить о Своём Учителе, а людей слушать их и принимать всё сказанное с доверием.
Бог устроил человеческое существо таким образом, что, если Божественная благодать наполняет наше сердце, её невозможно скрыть. Её невозможно спрятать от окружающих и сделать своим личным достоянием. Она жаждет излиться наружу — побуждает нас делиться этой радостью с другими. И этому позыву невозможно противиться. Даже если существует угроза физической расправы или смерти, сила Божия такова, что её невозможно удержать. Древний пророк Иеремия очень красноречиво свидетельствует об этом: «Ты влёк меня, Господи, — и я увлечён; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нём и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моём, как бы горящий огонь, заключённый в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». Не мог пророк не говорить о Боге своим соплеменникам. Несмотря на то, что они смеялись над ним и гнали его. Как говорил Христос в Евангелии, «Никто, зажегши свечу, не ставит её в сокровенном месте, ни под сосудом, но [ставит её] на подсвечнике, чтобы входящие видели свет».
Важный духовный принцип следует из этого. Если мы Божии, если Его благодать живёт в нас, мы не можем не свидетельствовать о Нём. Это не означает, что мы должны с каждым встречным говорить о Боге, доказывая истинность христианства. Внешне наша жизнь может быть волне обычной. Работа, семья, бытовые обязанности. Однако если человек стремится, подобно апостолам, не просто говорить о Евангелии, но исполнять Его, жить им, искать волю Божию и служить своим ближним, даже самые привычные и рутинные дела, которые он совершает, преображаются. Господь наполняет каждую нашу мысль, каждое наше слово и поступок светом Своей благодати. И так делает нас живыми свидетелями и проповедниками Своего Небесного Царства.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Иеромонах Давид (Кургузов)
У нас в студии был клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань иеромонах Давид Кургузов.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и о том, как после работы программистом и эстрадным режиссером пришел к решению стать монахом и священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником Святой Пасхи. Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии приветствуем вас мы, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. Добрый вечер.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Здравствуйте.
Константин Мацан:
— Я вам, отец Давид, напомню и нашим слушателям, что в этой программе, которую мы по вторникам в восемь вечера с Кирой на волнах Радио ВЕРА ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек, мужчина, дерзает служить алтарю и видит это своим главным и единственным служением. Это всегда, как нам кажется, путь вопросов, путь поиска, иногда сомнений или преодоления каких-то сомнений. И, наверное, на этом пути есть не только вопросы, но и ответы. Какие размышления, какой опыт о Боге, о жизни, о церкви на этом пути возникал, это очень интересно. И нам представляется, что это может войти в резонанс с теми вопросами о жизни, которые есть у наших слушателей. А они разной степени церковности, кто-то уже ходит в церковь, кто-то, может быть, только присматривается к религиозной традиции со стороны. Вот об этом поговорим. Мы до начала нашей программы с вами начали уже о вашей биографии рассуждать, вы стали рассказывать. Там виражи крутые, достаточно сказать, что по первому образованию вы программист, а по второму — режиссер эстрады, вы закончили ГИТИС эстрадный факультет как режиссер. Если переход из программирования в творчество в принципе не такой уж редкий в нашей жизни, то ваш следующий переход после эстрадного факультета ГИТИСа через какие-то, видимо, этапы к священству и к монашеству — вот это уже вираж. Это уже само по себе интересно. Расскажите, как это получилось, каким путем вы в этом смысле шли, на какие важные, может быть, вехи и этапы этот путь для вас распадается.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, в конце обучения, это был четвертый-пятый курс, всего пять лет всего мы учились...
Константин Мацан:
— В ГИТИСе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Четыре года актера и пятый год режиссера. И на четвертом курсе как-то так сложилось, что я стал замечать явно, что Бог принимает личное участие в моей жизни. Встречались какие-то люди, появилась одна театральная постановка по христианским мотивам. Мой друг, тоже выпускник этого же факультета, Читрани Николай поставил с нами по книге «Школа для дураков» Саши Соколова спектакль, «Те, кто пришли» мы его назвали. Он длился четыре часа, три отделения, ни разу не уходишь со сцены, такой современный был спектакль. И там было очень много христианских смыслов, там были даже цитаты из апостола Павла. И уже стал, я помню, о чем-то задумываться и стал видеть, как совершенно из ниоткуда в моей жизни появляются люди точно, как мне нужно. Совершенно ясно я понимал, что это невозможно, я не мог бы это сделать сам по какому-то заказу. В очередной раз сел и крепко задумался, что, наверное, я бы хотел с Богом как-то познакомиться.
Константин Мацан:
— А до этого вы никакого отношения к религиозному мировоззрению не имели?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— До 27 лет я абсолютно трезво считал, что все священники это толстые негодяи на больших черных джипах, которые обирают народ, а церковь это какая-то организация по тому, как этот весь отъем денег у населения официально оформить.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас многие у радиоприемников стали прислушиваться особенно к дальнейшему ходу нашего разговора.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это была ясная формулировка, это был ни какой-то стереотип. Понятно, что, может быть, из интернета, но тем не менее. Некое воспитание, конечно, большей частью заложила мама. Когда я задумывался, я думал, что что-то, наверное, есть. Были какие-то маленькие попытки всяких практик, думал, читал какие-то книжки, может быть, больше про восточную религиозную традицию. Но когда уже сел и понял, что Бог лично принимает участие в моей жизни, я крепко задумался, и сложилось несколько важных вещей. Первое: мама все детство нас возила по Золотому Кольцу, хочешь — не хочешь два раза в год мы ехали во Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский. Очень забавно, как она все время вспоминает: помнишь, когда тебе было два года... Я говорю: мама, это невозможно вспомнить, когда мне было два года. Видимо, это пространство храма, иконы. Мы раз в год обязательно ходили смотреть иконы Рублева в Третьяковскую галерею. Это было обязательно.
Кира Лаврентьева:
— Интересно.
Константин Мацан:
— То есть мама была человеком церковным?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она воцерковилась позже.
Кира Лаврентьева:
— Она была культурным человеком.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она все время искала, всю жизнь, и всю жизнь, что она живет в Москве, даже еще в Подмосковье когда жила, она ездила смотреть иконы Рублева. Это у нее была такая тяга, просто она была не оформлена, но этот культурный аспект вообще не был никаким препятствием. Когда я первый раз зашел в храм, чтобы в каком-то смысле молиться Богу, у меня не было какого-то препятствия от обстановки. Немножко стыдно было перекреститься по первой. А иконы, архитектура — совершенно никаких проблем. Потом эти христианские смыслы и спектакли. А потом я понимал, что я крещенный человек, в шесть лет меня крестили в 91-м году. Один из ста я был крещенных.
Константин Мацан:
— У меня та же история в том же году.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Храм Всех святых на Соколе, довольно известный храм, я помню, что мы с братом, ему было одиннадцать, мне шесть, вышли во время крещения, потому что ничего не понимали, идет совершенная не ясная процессия. И когда пришло время окунать в купель, бежали за нами на улицу, чтобы нас забрать. Это сыграло свою роль. И эти встречи. Еще была такая мысль, что Церковь на Руси существует тысячу лет и уже неоднократно ее пытались каким-то образом разрушить, то внешними, то внутренними силами. Я подумал, что, наверное, надо с Церковью познакомиться поближе. И первое, что я сделал, я начал поститься. Проходил Великий пост, и как человек высокоорганизованный, я решил согласно монастырскому календарю пройти этот пост. Открыл его записал, надел крестик, церемониально, заходя в какое-то кафе, спрашивал, есть ли у вас постное меню, пожалуйста. Когда увидел у какого-то моего собеседника крестик на шее, а он ел что-то непостное, я очень акцентировано делал ему замечание. Ужасное фарисейское поведение. Посередине поста даже умудрился попасть первый раз на богослужение, это была литургия Преждеосвященных Даров на Подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре, шесть часов, ничего не понятно, очень долго. Я то сидел, то стоял, то выходил, то еще что-то, но мне понравилось. Может быть, кстати, я понимал, что происходит что-то мне близкое. Я понимаю, что вообще богослужение в православной церкви выросло в чем-то из каких-то античных мистерий, в том числе. Мне понятна механика, как режиссеру.
Константин Мацан:
— А смотрите, важный момент. Вы так легко сказали, что в какой-то момент события стали легко происходить, все одно к другому как будто подходит, и это дает идею, мысль того, что Бог здесь действует. Но можно же все это и без Бога было бы проинтерпретировать. То есть была, видимо, настроенность сознания на то, чтобы, через идею Бога, через участие Бога это объяснить. Ведь это вовсе не обязательно. Или и в правду что-то заставляло вас подумать, поверить, что именно Бог, Личность здесь действует, что это не стечение обстоятельств? Или это чувствовалось как-то, что возникает кто-то новый в жизни, а не просто стечение событий?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— На тот момент я могу так вспомнить, мне кажется, я стал потихонечку встречаться с отдельными частями Евангельского учения. И их высота показалась мне совершенно невозможной и безличностной. Не может человек подставить другую щеку, исходя из каких-то будущих выгод. Я вот сейчас смирюсь, и вселенная мне пошлет...
Кира Лаврентьева:
— Вселенная.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Она же такая добрая, пошлет что-то, что мне поможет в жизни. То есть эта высота, которую я не встречал нигде и никогда, противоречила всему, что происходит вокруг. Как это вообще возможно? Зачем это делать? И я понимал, что это безличностно невозможно. Это только возможно в каком-то общении человека с Богом. Я тогда никак не мог его называть, даже боялся как-то обратиться. И этот первый пост я не обращался к Богу, вообще никак не молился, ничего не делал, даже не крестился — ничего. Я просто соблюдал определенные правила питания. Наверное, эта мысль была самая главная. Самое главное событие, которое произошло, которое вообще все перевернуло — это была Пасха.
Константин Мацан:
— После того первого поста.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно верно. Я все время жалею, что много людей приходят к Богу оттого, что у них произошла какая-то трагедия, болезнь, утрата близкого, что-то такое. Наверное, Бог видит мое малодушие и привел меня в церковь через радость. Не было никаких событий. Когда люди узнают, что я монах, священник, особенно раньше, когда я был чуть-чуть моложе, говорят: а что случилось? Все прекрасно. Я пришел на первую Пасху, подумал, что я постился, мне надо как-то завершить этот пост. Как-то. И решил, что надо сходить на ночную службу в храм. Это Благовещенский храм в Петровском парке покойного отца Дмитрия Смирнова. Я первый раз в жизни его тогда увидел. С точки зрения обычного человека это было ужасно, было душно, много людей, ходила какая-то бесноватая между людьми, заглядывала всем в глаза в широкой шляпе с белыми полями. Все плохо.
Кира Лаврентьева:
— Как режиссер вы все это, конечно, тонко заметили?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, конечно, я же смотрю, кто где движется, что делается. Это автоматически происходит, даже сейчас, может, даже к сожалению. Но в конце, даже в середине этого процесса, а во время службы отец Дмитрий вышел и что-то грозно с амвона всем говорил, я, к сожалению, не слышал, далеко очень стоял, но я вдруг понял одну мысль, самую главную, — я дома.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я даже хотел дерзнуть пойти причаститься Святых Христовых тайн, ничего не понимая, три раза вставал в очередь, складывал ручки на груди, пытался петь тропарь Пасхи, не понимая до конца, что там за слова, и три раза выходил, думая, что-то я не то делаю. И понял, что там истина, там Тот, с Кем я хочу быть, мне надо туда. И дальше этот процесс пошел как по маслу.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, мы еще раз поздравляем вас с праздником Светлого Христова Воскресения. Христос Воскресе! Сегодня у нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Как символично мы сегодня в нашем разговоре тоже подошли к Пасхе и к входу в лоно святой Церкви отца Давида, и это действительно чудо. Как дальше продолжался ваш путь? К причастию, как я понимаю, вы не подошли?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нет. Слава Богу, не дерзнул. Причем, там были знакомые мои люди, это было в районе, где я вырос практически. Метро Динамо, а я вырос на метро Аэропорт.
Кира Лаврентьева:
— Это где отец Дмитрий Смирнов покойный как раз был?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно, он самый. Самый ближайший храм это был для меня. Потом у меня встал вопрос, что делать дальше, он встал ребром. Я думал, все я понимаю, что дом здесь, что нам делать? Естественно, пошел разговор о том, как первый раз исповедоваться. Мой друг подсказал, есть такой священник отец Александр Борисов, он на протяжении лета, или может быть не только лета, вечером в пятницу принимает всех желающих, доступный батюшка, кто с вопросом, кто с исповедью. Так как, наверное, не было больше никаких вариантов, я в один из пятничных вечеров, предварительно что-то почитав, написав небольшой списочек, к нему пришел. Он совершенно не пытался никак меня вразумить, просто сказал: вот это надо читать. После этого была первая подготовка ко причастию. Наверное, я не могу сказать, что это было какое-то особое впечатление, потому что Пасха уже была до этого, потом это стало некой нормой. Причащаться я стал практически сразу каждое воскресенье, это стало чем-то совершенно необходимым в жизни. Без этого невозможно было жить.
Кира Лаврентьева:
— Как на все это ваше окружение отреагировало?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Так как человек, который быстро воцерковляется, пытается всех окружающих заставить заняться тем же самым, некоторые мои друзья хотели отвести меня к психиатру либо к какому-то такому специалисту, говоря, что ты в секте, все с тобой понятно, надо тебя лечить. Потому что ты начинаешь всем эту радость пытаться передать и говоришь достаточно резко. Ты же познал истину, надо всем ее донести. В той сфере, в которой я тогда работал, а это организация, режиссура мероприятий частных, больших, разных, это достаточно контрастно выглядело, везде ты начинаешь искать повод заявить что-то из того, что ты узнал.
Константин Мацан:
— Помиссионерствовать.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. И поэтому первый год прошел с боями. Мама моя, тогда еще не воцерковилась, она не очень приняла то, что происходило. Она через год-два воцерковилась и тогда...
Кира Лаврентьева:
— То есть вслед за вами.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, но я не повлиял никакими своими словами. Наверное, сам факт повлиял как-то на нее, что это произошло. И, наверное, она из-за этого задумалась, в разговоре это звучит так, по крайней мере. И потом постепенно сами собой стали шаги складываться. Естественно, когда молодой мужчина, тогда мне было 28 лет, встает вопрос о семинарии, наверное, ты сможешь стать священником. Практически все молодые мужчины или ребята, все такого возраста, скажем, старше восемнадцати, и, наверное, до пятидесяти, задают себе вопрос: наверное, ты сможешь стать священником. Потому что священников у нас нехватка в Русской Православной Церкви.
Константин Мацан:
— А этот вопрос для вас изнутри рос, или человек, попадая в окружение, молодой верующий...
Кира Лаврентьева:
— Горящий неофит.
Константин Мацан:
— Да, горящий, почему бы не в семинарию, не в священство. Сразу по умолчанию предполагается, а куда еще, только туда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это с двух сторон. С одной стороны, об этом говорят, а с другой стороны, появляется некая тяга к богослужению. Я практически сразу в себе это обнаружил, я очень быстро научился читать на церковно-славянском языке. Следующий пост меня потерпели мои, как назвать этих любезных людей — клирошане. Я-то не был, а они были, они давали мне читать псалтирь на Великий пост, но это было ужасно. Но они меня терпели пару недель, потом достаточно быстро стало все получаться. Тяга у меня точно сразу появилась, она до сих пор не остывает, это, наверное, это был один из поводов задуматься о монашестве серьезно. Эта тяга с одной стороны, непосредственно каким-то предметом, потому что хочется быть перед престолом Божиим, какое-то необъяснимое желание, хочется находиться внутри этого пространства, когда оно не наполнено ничем, кроме славословия Бога, молитв покаяния, спокойствием людей, их личной молитвой, соединенной с церковной. Все это, наверное, одно из лучших дел, которые по моей душе. Наверное. И плюс об этом говорят, напоминают тебе все время: ой, наверное, был бы хороший батюшка. И в этом ты находишься все время. Поэтому мысль сама собой появляется.
Кира Лаврентьева:
— Тут отец Давид, какая грань, у вас же очень хорошая профессия была. Вы же уже были состоявшимся человеком, вам не было ни 17, ни 18, вы не думали о выборе жизненного пути.
Константин Мацан:
— Даже не 19.
Кира Лаврентьева:
— Выбор жизненного пути, как некая проблема, вообще не стояла в вашей жизни на тот момент.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому вот тут-то и вся загвоздка, как вы отошли от такой хорошей успешной профессии, в которой вы были не последним человеком, как вы отошли от этого, полностью отказались? И мало того, что вы стали священником, вы же монахом стали — вот гвоздь нашего вопроса, нашей программы сегодняшней?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Кстати, как интересно, когда отказываешься от этой профессии, от жизни в Москве, достаточно сыто живешь, и приходишь в православную церковь, и вдруг твой стереотип, что все священники богатые, толстые негодяи на больших черных джипах...
Кира Лаврентьева:
— Развеивается моментально.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Абсолютно разбивается.
Кира Лаврентьева:
— Особенно, если по России поездить, посмотреть, как живут священники, с поминального стола питаясь, и собирая по копейке на ремонт храма.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Наверное, внутри работы произошел такой перелом. Так как режиссер эстрады и вся эта профессия подразумевает большое количество неоправданного праздненства, это постепенно стало так неинтересно. Я все время в этом что-то искал, я помню, что пытался наполнить смыслом какие-то эстрадные постановки, праздники. Но когда ты с начала октября по конец февраля какого-то года каждую неделю говоришь: с Новым 2013 годом! Или что-нибудь такое. А потом ты приходишь на литургию или открываешь Евангелие или молитвослов, и там какой-то смысл, а здесь он не очень находится. Наверное, это постепенно стало вытеснять, и я просто перестал понимать, что я делаю и зачем, и деньги перестали играть какую-то роль. Был какой-то страх, как же я откажусь от работы. Именно поэтому так получилось, что я оказался в Сызрани, потому что я не мог отказаться от работы. Московские духовные школы на заочное брали только либо уже священников, либо монашествующих. А я вроде и молодой, мог бы поучиться на очном, но я не стал, поэтому поехал учиться в Самару по знакомству. Наверное, нет такого красивого момента, что я отказался от всего. Просто мир стал терять свой смысл: а зачем? Зачем слушать вот эту музыку. Мне иногда попадается, что я слушал в студенчестве, думаю: зачем я вообще этим занимался? Все так неинтересно. На страницах Евангелия, внутри богослужебных текстов, в участии в социальных делах, в участии в каком-то чужом горе столько насыщенности, столько наполненности. Например, люди спросят: смотрите вы какой-нибудь сериал? У нас монастырь в городе, каждый Божий день к нам приходит какой-то человек с совершенно тупиковой ситуацией, полностью. Зачем мне какие-то выдуманные истории, если я постоянно нахожусь в том, что у людей такие проблемы.
Константин Мацан:
— Это как-то, по-моему, одного митрополита пригласили посмотреть филь Николая Досталя «Монах и бес» про жизнь монаха в монастыре, и митрополит ответил: да нет, я смотреть не пойду, я этот фильм и так каждый день смотрю у себя в монастыре просто по жизни — монах и бес.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть. Мы, конечно, не будем спрашивать о тайнах внутреннего выбора, Промысла Божия.
Константин Мацан:
— Ну, а все-таки спросим.
Кира Лаврентьева:
— Прикровенная история. В нашей программе крайне сложно иногда эту черту соблюсти, не переборщить с вопросами. Отец Давид, этот выбор радикальный действительно осуществился потому, что кроме Христа и церкви вам перестало быть что-то интересным. Правильно я понимаю наш разговор?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это было бы смело так говорить.
Кира Лаврентьева:
— Зато это правда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Что насколько святоотеческим был выбор. Наверное, толчком был следующий эпизод. Почти когда мне исполнилось 30 лет, на тот момент я уже уехал из Москвы к другу священнику в Подмосковье, чтобы помогать ему восстанавливать приход, был там три года. Я уже учился в Самарской семинарии на заочном, ездил на учебу и все время задавал себе вопрос, надо как-то определиться, либо жениться, либо монашеский путь. Достаточно утомительно, появляется на приходе какая-нибудь молодая барышня в длинной юбке, глазки в пол, такая кроткая. Тогда я еще не знал, что, по святителю Василию Великому, миловидность обманчива, а красота суетна — эту истину надо юношам вешать над выходом из дома или из своей комнаты обязательно. Ты все время, раз в несколько месяцев ты влюбляешься или какие-то переживания романтические испытываешь. Мне это очень надоело, и я сказал: давайте этот вопрос как-то решать, надо понять, либо жениться, либо все-таки монашество.
Константин Мацан:
— Вы сказали это кому?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Священнику, у которого я был, который мне помог в Самарской семинарии, меня туда наставил, что мне надо туда. Он помог, сказал: хорошо, давайте решим тогда, что надо попробовать монашескую жизнь. Я же не был до этого ни разу в монастыре, не жил, не послушался. И меня отправили в Сызранский монастырь, месяц побыть, посмотреть, что как. И оказалось, что это опять что-то родное и опять же дома, и все замечательно. Не в смысле, что какой-то курорт. Ты самый последний человек, тебе надо со всем смиряться, вроде как ты образованный из Москвы, такой весь умный. Сызрань. А это дом. И это очень повлияло на выбор.
Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани. У микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, Христос Воскресе!
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Кира Лаврентьева:
— У нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы сегодня говорим о пути к священству и к монашеству отца Давида, и разговор этот необычайно интересен, как нам кажется.
Константин Мацан:
— Как мама среагировала на такое увлечение монашеством?
Кира Лаврентьева:
— Радикальное увлечение.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Я не ставил ее в известность, если честно.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Принимая иноческий постриг, я ее не предупредил. Я знал, что я не готов к этому разговору. На тот момент она уже была воцерковленным человеком, она вообще стала очень верующим человеком. Но я понимал, что для нее это очень тяжелое решение. Тем более представлял себе картину, что все, мы расстаемся навсегда. Сейчас я стараюсь ее достаточно часто навещать по разным поводам, то Рождественские чтения, то еще что-то. Поэтому она говорит потом, что я чувствовала, что что-то происходит, но разговор состоялся после. И это какая-то радость сквозь слезы, катарсис, выражаясь театральным языком. То есть она это полностью приняла сейчас, естественно, немножечко хвалится этим в среде своих друзей церковных, что вот у нее сын священник, монах. Но это был процесс. Когда был переход, она восприняла это с трудом, но с радостью.
Константин Мацан:
— А был момент, когда первые неофитские розовые очки спали и начались?.. Как сказал один мой знакомый священник про другого молодого на тот момент, только-только рукоположившегося священника, который по сорок минут исповедовал каждого к нему пришедшего. И опытный священник на это сказал: это пройдет, у него еще просто поповские будни не начались.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Я не помню этого момента. Я сейчас сравниваю с тем, что ты испытываешь в начале священства. Есть разные воззрения на то, что Бог дает какую-то излишнюю благодать, чтобы ты мог нестись, летать и все делать. Я думаю, что Господь очень доходчиво мне объяснил, что надо немножечко сбавить болезнь спины и поэтому нет никакой возможности исповедовать людей целыми сутками, надо себя немножко беречь, потому что можно потом и не встать. Я думаю, это такой технический у нас с Ним был разговор, Он знает, что я человек конкретный и мне надо конкретно объяснять: это делай, это не делай. И Он меня так вразумил, это, может быть, не духовный момент был, но, мне кажется, очень доходчиво.
Кира Лаврентьева:
— Кстати, отец Давид, в этом смысле сразу у меня вопрос возник один. Вы сказали, что вы вообще принимали решение о монашестве, я так понимаю, что это был ваш духовник, с человеком, который помогал вам устраиваться в Самарскую семинарию. Мы знаем, что есть несколько разных видов окормления, есть Лаврская традиция отца Кирилла Павлова, есть еще разные традиции, есть строгие, есть нестрогие. Вы так упомянули, что вы человек конкретный. Получается, что вам ближе конкретные благословения, конкретные указания? Или нет? Или вам скажут, делай, как делал отец Кирилл Павлов. Его спрашивают: батюшка, как мне поступить? А он говорит: а ты как хочешь поступить? Вашей душе, как ближе и как ближе вашей пастве, которая ходит к вам на исповедь? Какая традиция ближе вам в исповеди других людей? Что логично?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Думаю, что и мне и людям, которые считают, что я могу что-то посоветовать, все-таки надо давать свободу. Наверное, в этой конкретике, скорее, это мои личные отношения с Богом, не в смысле, что я требую от Него что-то конкретное.
Кира Лаврентьева:
— Я понимаю, о чем вы говорите.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Но этот разговор наш с Ним происходит через конкретные события. В течение жизни, когда я сейчас вспоминаю, что происходило, я понимаю, что все событийно.
Кира Лаврентьева:
— Все очень четко.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Режиссер, что поделать, профессиональная деформация. Но в разговоре с человеком нужно давать свободу. Когда я думал, что я хочу в монастырь, отец Иоанн Депутатов из Шатуры не говорил, что я выбираю тебе, благословляю, такого не было. Мы думали, даже был какой-то жребий, думали, в какой монастырь. Но как-то так случилось... Я помню, он меня сам спросил, вы мне доверяете, если я вам скажу, куда ехать? И мой был выбор, доверять, не доверять. Я мог сказать, что нет, я хочу в Оптину, там такие старцы, меня всему научат. Он меня спросил, я помню этот разговор: вы доверитесь моему выбору. Я сказал, что да, я доверюсь. И доверился. У нас почему-то такая есть школа, что должна быть какая-то инструкция, что священник это человек, который тебе дает пророчество, что не священник это человек, который эти пророчества должен воспринимать и выполнять. Это очень часто происходит.
Кира Лаврентьева:
— Знаете, отец Давид, все-таки тут традиция исихии, которая церкви нашей не чужда, стала основополагающей.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— В монашестве.
Кира Лаврентьева:
— Вспомним отца Иосифа Исихаста, у него настолько было все строго. Читаешь «Моя жизнь со старцем Иосифом» архимандрита Ефрема Катунакского, у тебя просто волосы встают дыбом. Но на самом деле ты видишь в этом тоже благодать, «дай кровь, прими дух», это тоже некоторая соль земли горстка его послушников. В итоге они разошлись по миру и основали множество монастырей, принесли огромный, сторичный плод за свое окормление строжайшее. То есть все-таки кому-то, возможно, это нужно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. Абсолютно. Но у каждого креста свой размер, нельзя взваливать на человека крест. Кому-то, например, нужно читать Иосифа Исихаста, а кому-то, например... Мы с друзьями-священниками сделали в телеграмме канал «Соборяне», и мы просто делимся кружочками, обсуждаем какие-то нас волнующие тему. Многие люди пишут, что мы слушаем ваших соборян и сами начинаем о чем-то думать. То есть человек должен думать, смысл пути исихаста не в том, что это обязательная дорожка, которая тебя гарантированно приведет.
Кира Лаврентьева:
— Приведет к спасению.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— А в том, что ты будешь смиряться. Ведь смирение не в том, что человек должен себя в рубище одеть. Самый простой путь смирения это семья, в этом послушании. В монастыре та же самая семья. Когда я приехал в монастырь, у меня был такой искус, наверное, редкий из опытов исихии, когда садишься в электричку Самара-Сызрань после сессии в семинарии и уезжаешь в Сызрань, как бы навсегда, вроде бы. Я садился в эту электричку, и мне внутренний голос, понятно, от кого, говорит: какая Сызрань, ты москвич, у тебя два высших образования, ты зарабатывал такие деньги, Сызрань. Я вцепился руками в сумки, просто вцепился, сел в эту электричку, и как только двери захлопнулись, все пропало. Всё, я спокойно поехал. Такой опыт тоже нужен. Но ты приезжаешь, ты с образованиями, а там монастырь провинциальный, и ты там последний человек, смиряйся, иначе ты просто без Бога ходишь там, нос подняв, что эти все ничего не знают, по-славянски толком не читают, что они там знают. Нет, будь добр смиряйся, если ты хочешь любить, смиряйся.
Кира Лаврентьева:
— Получается, что истинное смирение для монаха понятно, в монастыре, а для семейного человека, в семье. Вопрос усмирения собственной самости, о том, чтобы отойти от ветхого человека в общении с каким-то строгим или нестрогим духовником, для семейного человека не стоит. Правильно? При правильном подходе человек и сам от собственной самости освободится, если он будет служить ближнему своему. Так ли это?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не сам. Бог точно определяет человека.
Кира Лаврентьева:
— Конечно, все это с помощью Божией, естественно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У нас в монастыре сейчас четыре священника монаха, игумен и трое иеромонаха. Мы очень разные, один строгий, серьезный такой; один мягкий; один просто ничего не говорит на исповеди никому; один пытается добиться результата психологически. Мы очень разные.
Константин Мацан:
— А вы какой? Кто вы из этих трех?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не буду рассказывать. Мы меняемся периодически.
Константин Мацан:
— Ротация происходит.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И получается, что когда Великий пост или какой-то промежуток, человек решил, что ему надо попасть на исповедь, я вижу, как человек двигается, куда ему нужно, как Бог его двигает, я видел это много раз. Человек пришел... Мне сами говорили люди, что они пришли, знают, что вот этот строгий и не хотели к нему попадать, хотели к мягонькому, чтобы он по головке погладил и все простил. А так выходит, что к нему надо, как-то и не стояли туда, но что-то кто-то ушел, кто-то застрял, и надо к нему идти, и они идут и потом счастливы, говорят: это то, что мне было нужно. Это и было для меня самое главное открытие, что Бог не набор правил, не книга, Он Личность, Он с нами общается, Он с нами взаимодействует, ты только руку протяни. Я помню, как я сидел под Сикстинской капеллой в Риме и смотрел на эти нестыкующиеся пальцы Адама и Бога полчаса, потом только понял, что это и есть то место, когда человек выбирает Бога или грех. И это самая важная иллюстрация. Мой выбор, я выбираю, моя свобода, но я могу не выбрать. Если эту свободу отнять, то не имеет вообще ничего смысла. А приобретение этих качеств — путь, вы сказали все правильно, и в семье можно и на работе, и в армии, и где угодно, куда Бог тебя поставит. Если ты сам пришел, напросился на крест... Как детям, хороший фильм «Мой крест», напросил себе крест, ну, извини, пожалуйста, попробовал, лучше свой, какой у тебя есть. Самый желанный и любимый крест тот, который на тебе.
Константин Мацан:
— А то, что вы рассказали про искушение, когда какой-то голос, понятно, что не чувственный, не физический голос вы в себе слышали, а мысль приходит, куда я еду, у меня два высших образования, я состоявшийся человек — и Сызрань. Даже слово в этом контексте не привлекательное, какое-то провинциальное. Так можно почувствовать, понятно, что замечательный город и тут нет никаких иных коннотаций. А как определить, что этот голос не сверху, а снизу? Кто-то скажет, что это же здравый смысл?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У меня такой критерий выработался. Я не могу быть на первом месте. Как только мой внутренний голос или мои собственные мысли или то, что я делаю, является тем, где я на первом месте, это точно не от Бога. Потому что я не может быть первым, это невозможно.. Мы может быть вместе с Богом, а я невозможно. И Сызрань действительно замечательный город, прекрасные люди там.
Константин Мацан:
— Здесь никаких сомнений.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Особенный юмор, я убеждаюсь, что юмор это что-то Божественное. Полюности я шутил над тем, что Сызрань это в глубине глубинки.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас жители Сызрани не поняли, конечно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— С жителями Сызрани мы с большинством знакомы, у нас небольшой город, всего сто пятьдесят тысяч.
Константин Мацан:
— Есть города, у которых в самом названии есть что-то ироничное.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, да, да. Если вы помните, какое-то количество лет была Караганда из анекдота, потом еще что-то, а потом в начале, в середине нулевых по телевизору в КВН, если хотели про глубинку сказать, стали говорить Сызрань. Мы это подхватили. И о чудо, именно Сызрань стала тем городом, где я подвизаюсь. Это Божественно, это почти как жираф или гиппопотам, настолько же здорово и Божественно.
Константин Мацан:
— Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Помню, была на позднем советском телевидении программа «Веселые ребята», которую делал Андрей Кнышев. В тот момент везде гремела песня «Комарово», и авторы этой программы, как бы пародируя жанр соцопроса на улицах, подходили к какому-то человеку на улице, который, само собой разумеется, был актером, это не скрывалось, это была игра. И человек говорил: что из каждого утюга Комарово, Комарово, Комарово, что, нет других городов, я вот, например, из Сызрани. Я помню, что это название города меня тогда вдохновило, я тогда впервые его услышал и запомнил. Какие в этом смысле особенные искушения преодолевает священник и монах? Вы рассказали о первом искушении, ехать — не ехать, и мы заговорили о розовых очках, которые спадают. В чем вы сегодня не равны себе десять лет назад, как священник и христианин.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, одно из самых тяжелых искушений для священника и монаха это не вдаваться сильно в какие-то утешения.
Константин Мацан:
— Это как?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, например, я знаю, что я очень сластолюбив. У меня даже есть такая маленькая болезнь, если я открываю шоколадку и начинаю ее есть, следующее, что я помню, как я доедаю последний кусочек.
Кира Лаврентьева:
— О, точно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо не открывать шоколадку. Это для священника и монаха довольно тяжело, потому что народ у нас очень добрый. Сызрань — город, наполненный верующими людьми, которые хотят подбодрить и сладкое приносят, каноны у нас наполнены сладостями, и сладкое в доступе. Если его даже чуть-чуть каждый день есть — это катастрофа, это достаточно тяжело. Хочется как-то утешиться, ты наслушался за день чужих проблем, включился в какие-то всем сердцем, в какие-то не всем сердцем. Потом...
Константин Мацан:
— Эндорфины нужны.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нужны не эндорфины, а дофамин, который лучше, да?
Кира Лаврентьева:
— Там целая система.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наоборот дофамин это легкий, который шоколадки, а эндорфин это занятия спортом, еще что-то, которые лучше.
Кира Лаврентьева:
— Они вырабатывают серотонин, гормон счастья.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо себя понуждать каждый день не скатываться в это простое утешение. Оно может быть и разным для церковных людей и это легко: побольше поспать, с кем-то побольше поговорить, поболтать. Постоянно ты с этим сталкиваешься, потому что хочется облегчить вроде, а на самом деле это иллюзии. Каждодневный труд, сизифов труд, наверное, одно из самых сложных искушений. Как отец Дмитрий Смирнов, мой очень горячо любимый человек, мы с ним немножко были знакомы, говорил, что из ста людей тебя услышат двое, ты увидишь это собственными глазами. Почему многие священник перестают так активно проповедовать, проводить длинные беседы? Потому что действительно из ста человек тебя услышат только двое. За пять лет огласительных бесед, последний год я не так интенсивно их веду, а четыре года я вел в монастыре огласительные беседы. Монастырь у нас один в городе, крестим мы треть людей в городе. Соответственно, я посчитал, за четыре года я побеседовал на огласительных беседах где-то с тремя с половиной — четырьмя тысячами людей. Как вы думаете, сколько из них я еще видел в храме?
Кира Лаврентьева:
— Ну да.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— По пальцам рук, ног, чуть больше, то есть меньше одного процента. Руки могут опуститься, и все время приходится себе напоминать, что ты делаешь это не для того, чтобы у тебя показатели росли, а потому что Бог тебе сказал это делать. Он сказал: делай, ты можешь говорить, говори, можешь молиться, молись, делай. Не важно, что будет дальше. Это для священника, наверное, самое сложное испытание.
Константин Мацан:
— Мне кажется это вообще универсальный рецепт для любой деятельности по жизни. Делай дело Божие, а Бог сделает твое дело. Кто-то об этом тоже часто говорит, что надо прилагать усилие, делать свое дело, а результаты, количество просмотров и прослушиваний оставить Богу.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, если ты на себя трезво взглянешь... Я знаю, что я человек тщеславный, потому что в ГИТИСе это все разрослось, это профессиональная болезнь актерствующих и творческих людей.
Константин Мацан:
— И режиссерствующих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И режиссерствующих и поющих.
Кира Лаврентьева:
— И говорящих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я через день на неделе слышу: а, отец Давид, какой у вас голос замечательный. Могу на службе что-то такое спеть из Византийского, мы перешли как раз. Если ты понимаешь, что ты тщеславный, то ты понимаешь, что Бог, любя тебя, не пошлет смотреть на твой результат, потому что ты его примешь на свой счет: я провожу огласительные беседы, храм наполнился, я молодец. Зачем это? Поэтому, видя свои недостатки, ты понимаешь, как Бог действует. Вроде как простые слова, звучит слишком просто, но это очень помогает, каждый раз взбадриваться, что Бог работает, и ты работай.
Кира Лаврентьева:
— Это очень интересно. Правда. Отец Давид, а есть ли такой момент, когда люди приходят в монастырь и хотят поговорить с вами, не как со священником, которому нужно приносить по сути свои грехи, может быть, спрашивать каких-то духовных советов, а на часы пытаются развести с вами психологическую беседу, по сути дела, бесплотную совершенно, как мне кажется. И что вы советуете в таких случаях другим священникам, может быть? И что бы вы посоветовали молодым священникам, семинаристам? Тут же тоже две крайности. Одна это младостарчество, когда нам кажется, что мы вообще все знаем, синдром молодого специалиста, как говорит Костя, исповедь на сорок минут. Ты с любовью ко всем, тебе кажется, что именно ты сейчас послан этим людям, чтобы наставить их на путь истинный. Это потрясающее, наверное, тоже состояние. А другая крайность, когда кажется, я вообще ничего хорошего тут сказать не могу, я буду молчать, прости, благослови, иди, больше не греши. Где здесь грань преломления? Знаю еще, что некоторые духовники и священники на исповеди, когда совсем не знают, что нужно человеку, что ему посоветовать, что сказать, просто стоят и за него молятся. И как показывает их практика, это самое эффективное средство коммуникации с человеком, между духовником и человеком на исповеди.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Доброе слово серебро, а молчание золото однозначно. Святой человек сказал. Промолчать всегда хорошо, лучше даже промолчать. Я поначалу, когда был молодым священником, ой, стыдно даже как, пытался все всем объяснить, второй неофитский был период. А потом я понял такую вещь, что человек из разговора с тобой вынесет, скорее всего, одну мысль. Да, не факт, что тебе нужно ее только сказать и больше ничего не говорить, так только такие подвижники духа, как в будущем, скорее всего, канонизированный Иоанн (Крестьянкин) тоже так делал, как его называли «скорый поезд со всеми остановками». Он всем говорил одну вещь и всё. Сравнивать нельзя и поэтому больше приходится что-то говорить. Очень важно, мне кажется, любому священнику понимать, что Бог через него действует. У меня был такой случай. Когда я вспоминаю его, убеждаюсь, что мои слова Бог в ушах другого человека исправит на нужные, если я не буду при этом пытаться повлиять на мир. У меня знакомая, я из общения с ней знаю, что она очень чувствительна на запахи, очень сильно. В каком-то разговоре несколько лет назад она мне стала жаловаться, что вот, я никак не могу выйти замуж, в этом то не так, в этом сё не так. Я тогда, еще будучи обычным мирянином, сказал ей: если тебе Бог пошлет такого жениха, в котором все будет как надо, как ты мечтала, но у него будут ужасно пахнуть ноги, пойдешь ты за него замуж или нет? И она задумалась. Проходит три года, и она мне пишет, тогда я уже стал священником: отец Давид, я так тебе благодарна, помнишь, мы с тобой говорили, что если мне Бог пошлет жениха, а у него все будет прекрасно, только у него будут кривые зубы, смогу ли я выйти за него замуж? Так вот я решилась, и он за месяц до свадьбы пошел и все зубы переделал, спасибо тебе. Я точно помню, что я говорил про один недостаток, она точно помнит, что я говорил про другой. Вот так. Смысловых слов в нашем мире два: Христос Воскресе. Все остальное это комментарии. В этих комментариях, мне кажется, Господь способен нас немножечко подправить.
Константин Мацан:
— Как-то была на Радио ВЕРА и не раз в программе замечательная психолог, заслуженная, очень опытная учитель и педагог Татьяна Воробьева. Всегда с потрясающими советами. Из последнего общения с ней я запомнил, она подсказывала родителям, как общаться с детьми, и мне кажется, это универсальный совет вообще для общения с людьми. Она говорит: не говорите долго, мысль свою выскажите кратко, дети долго не слушают, не воспринимают и не запомнят. Сказал два слова, повторил и забыл. Не повторяй еще раз, не разжевывай, не комментируй, без подробностей. Это может остаться где-то в сердце, в памяти, в душе. Это первое. А второе, что все обязательно с любовью. Начинать любой разговор с ребенком, как я ее услышал: слушай, что я тебе сейчас скажу, потому что я тебя люблю и я хочу, чтобы тебе было лучше, удобнее, благо. Эту мысль можно выразить разными словами, но главное, чтобы посыл был, а дальше коротко свою мысль. И всё, отстаньте от ребенка. Мне показалось, что это универсальный совет для общения со всеми людьми.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И детей точно приобнять надо при этом, сто процентов. В воскресной школе, у меня миссия такая, я ее руководитель, но я понимаю, что я прихожу туда для того, чтобы их обнять и послушать, это самое главное. Остальное само собой получается, разговоры и какие-то важные истины. Но это самое главное.
Константин Мацан:
— Последний вопрос, время наше подходит к концу, но очень интересно спросить. Вы как режиссер какое-то особое измерение богослужения видите? Потому что складывается ощущение, что человек, который ставил на сцене спектакли, потом и Богослужение созерцает как действие, но священнодействие, и видит, грубо говоря, в том некий архетип для любого театра вообще, но все-таки священный архетип.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Поначалу, когда воцерковлялся, я немножко все делил, само таинство меня очень сильно вдохновляло. Евхаристия стала важнейшим элементом жизни, но при этом все было немножко отдельно. Я расстраивался из-за того, когда священник ошибался в богослужении, делал даже замечания, такой был ретивый. А потом со временем это стало единым целым. Безусловно, есть вечернее богослужение, есть литургия, есть великопостное богослужение, но это стало каким-то единым и неделимым. Вроде можно выделить отдельно, есть иконы, есть текст, есть пение, есть возглас, есть ответ народа, лик, который сейчас заменяет хор. Но оно стало совершенно неделимым, единым целым. Мы же с вами знаем, что богослужение на земле совершается непрерывно, целый день. А спектакль, постановка, фильм имеет начало и конец, драматургия, развитие, потом схождение. В богослужении, если его понимать, если в нем немножко разбираться, если это твоя форма общения с Богом в том числе, она тебе близка, то нет начала и конец. Оно прерывается на время для того, чтобы мы могли не сойти с ума, и чтобы ноги наши выжили, мы могли на них стоять. Всё. А остальное всё непрерывно, единое целое.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в замечательном городе Сызрани был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Христос Воскресе!
Кира Лаврентьева и Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Константин Мацан:
— До новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлый вечер