У нас в гостях были клирик храма Христа Спасителя в Веллингтоне в Новой Зеландии священник Алексей Попков и его супруга Ольга.
Мы говорили о том, как решиться на серьезные перемены в жизни, как они могут влиять на взаимоотношения внутри семьи, и как Церковь может помочь почувствовать себя дома даже вдали от родины. Наши гости поделились, почему зачастую сложнее всего — меняться самому, и как внутренние перемены могут быть связаны с внешними.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А.Ананьев:
- Добрый вечер, дорогие друзья!
В очередной раз, за уютным семейным столом, пьёт чай ведущая Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … и разбрызгивает его утешающий её Александр Ананьев, и говорит: «Почему… да что… всё в порядке!»
А.Ананьев:
- Абсолютно всё в порядке! Потому, что в эфире – программа «Семейный час». Говорим о важном, о большом, о сложном, о светлом – в общем, всё, как всегда.
И сегодня мы хотим порассуждать с вами вот о чем, друзья. Как решиться на большие перемены? Я, забегая вперёд немножко, скажу, что, вот, мы с Аллой Сергеевной сейчас размышляем о том, чтобы… фактически, променять огромный, любимый, красивый мегаполис на маленькую деревню во Владимирской области. И, фактически, мы уже на пути к этому, и, признаться, немножко робеем.
А правы ли мы, что решились на это? А зачем мы на это решились? А с какими трудностями мы столкнёмся? И, вообще, надо ли оно нам?
А ещё хотим поговорить о том, как почувствовать себя дома… неважно, где… например… допустим… в Новой Зеландии. Что такое – дом? Дом – это там, где… ну, я не знаю… берёзы, деревня и могилы предков? Или – там, где рядом с тобой жена и любимые дети? Или – там, где у тебя есть любимая работа, и тебя ждут с девяти до шести? Как почувствовать себя дома?
Об этом, и многом другом, мы хотим поговорить, во-первых, со священником, который уже был в гостях на радио «Вера» в программе Киры Лаврентьевой…
А.Митрофанова:
- … «Путь к священству»…
А.Ананьев:
- … «Путь к священству», и это – потрясающая абсолютно программа! Вот, если вы не слышали, обязательно найдите её на сайте radiovera.ru – великолепные истории, и абсолютно живые!
Это священник, который сейчас служит в Новой Зеландии, в далёком городе Веллингтон, клириком Храма Христа Спасителя – протоиерей Алексий Попков.
Добрый вечер, отец Алексий! Здравствуйте!
О.Алексий:
- Здравствуйте, Александр! Здравствуйте, Алла!
А.Ананьев:
- А ещё, поскольку у нас сегодня «Семейный час», мы, с огромной радостью, приветствуем его жену – матушку Ольгу, которая тоже, как жена декабриста, следует за мужем – и в Новую Зеландию, и на радио «Вера».
Добрый вечер, матушка Ольга!
О.Попкова:
- Добрый вечер!
А.Ананьев:
- Хочу Вам сначала вопрос задать. Вот это вот вольное и шаловливое сравнение с женой декабриста – оно имеет, всё-таки, под собой какую-то почву, или Вы себя так не ощущаете?
Велика ли Ваша жертвенность в том, что Вы следуете за мужем… ну… причём, это не какой-то оборот речи… на край света? Новая Зеландия – это, реально, край света!
А.Митрофанова:
- Это – смотря, откуда считать…
А.Ананьев:
- Если от Старой Зеландии – это рукой подать. А отсюда – это край света.
О.Попкова:
- Я не знаю, насколько справедливо такое сравнение – я об этом никогда не задумывалась, если честно.
Ну… христианин должен, в своей жизни, прежде всего, полагаться на волю Божию. И, если он испрашивает волю Божию, если он молится, и Господь устраивает его жизненные пути таким образом, значит – это его путь.
А.Ананьев:
- Достойный ответ! Когда я показал жене пальцем на деревню в 250 км от Москвы, она повертела пальцем у виска, и сказала: «Муж, ты с ума, наверное, сошёл! А как – работа? Как – вот это всё?»
Когда отец Алексий сказал Вам: «Матушка, собирайте-ка узелок, поедемте-ка в Новую Зеландию!» – какова была Ваша реакция?
О.Попкова:
- Я сказала: «Я не хочу».
А.Ананьев:
- Вот… вот! Искренний ответ!
Так…
О.Попкова:
- Но… опять-таки… мы положились на волю Божию. Мы взяли какое-то время на то, чтобы подумать, помолиться, и, когда пришёл срок подавать документы, в общем-то, ничто не предвещало, что нам выдадут визу.
А.Ананьев:
- Ага…
А.Митрофанова:
- А, то есть, вы ещё надеялись – есть запасной аэродром, всё ещё отменится… не сложится…
О.Попкова:
- Поскольку было несколько трудных моментов, которые, в общем-то, скорее всего, должны были решиться не в нашу пользу, но…
А.Ананьев:
- Вы на это уповали…
О.Попкова:
- Да, да! Отчасти, да! Но, когда всё свершилось, причём, в какие-то рекордно быстрые сроки, просто было понятно, что это – воля Божия, и надо смириться, принять…
А.Ананьев:
- Отец Алексий, Вы понимали, что… вот… ваша воля отправиться так далеко – не встречает стопроцентной поддержки... ну, вернее… поддержка-то есть – это смирение, это кротость, это то, что называется «быть женой священника»; но то, что матушке это будет непросто – Вы это понимали?
О.Алексий:
- Да, конечно, я понимал. Мы очень много разговаривали на эту тему, и, хочу сказать, что моя драгоценная супруга – она прагматичный человек, и нужно было разложить всё по полочкам – что нас там ждёт, по приезде, какая работа будет – потому, что священник там должен работать, где мы будем жить – в каком доме, что мы будем есть, где мы будем служить, кто будет петь на клиросе, какая у нас будет машина, если она там будет – то есть, всё это нужно было прорешать заранее, и дать ей чёткий ответ. А у меня ответа, практически, на все эти вопросы…
О.Попкова:
- Ни на один.
О.Алексий:
- … не было.
То есть, я знал, что мы едем служить Богу и людям в далёкую страну, я имел какое-то представление о жизни там ( практически, всё неправильно представлял себе ), пытался уговорить, упросить свою матушку довериться воле Божией и мне в этом вопросе. Долго-долго мы беседовали – и вечерами, и днями, и много было сомнений.
Но, как матушка правильно сказала, нам быстро выдали визу, мы, достаточно быстро, прошли медобследование, хотя уже какие-то имелись проблемы со здоровьем, и, Господь милостив, нам всё выдали, и Святейший Патриарх подписал указ о переводе – и мы поехали туда.
А.Митрофанова:
- Если пытаться обобщать… неблагодарное, конечно, занятие… и, тем не менее, можно ли вывести какое-то правило, как же понять: если в жизни возникает перспектива серьёзных перемен – это воля Божия, это – то, что принято называть искушением, или какой-то проверкой, или это – наше собственное желание, которое мы пытаемся за волю Божию выдать… самодельный крест… и так далее… или в этом есть какой-то промысел о нас?
Перемены, которые в жизни возникают – как в них разобраться? Соглашаться, или нет?
Матушка, наверное… вот… отец Алексий на Вас указывает, соответственно… вопрос адресую Вам, в первую очередь.
О.Попкова:
- На самом деле, очень сложный вопрос, и мы сами на него очень долго искали ответ. Но святые отцы учат нас, что волю Божию надо испытывать. Что мы тут – как слепые котята: тыкаемся во все стороны, и не знаем, что же нам делать, и как же нам жить, и куда пойти…
А надо – молиться. Надо просить у Бога, чтобы Господь открыл Свою Волю. И человек, который искренно готов принять любой исход, любое решение своей проблемы, и понять, что это воля Божия – тогда Господь даёт знать. Так или иначе, какая-то дверь перед ним открывается, какая-то – закрывается…
А.Митрофанова:
- Вот… вот… я, как раз, хотела спросить – как это работает?
В вашем случае, понятно: сложно получить визу в Новую Зеландию, и, если вы её получаете, вот, так – слёту, сходу, и с первого раза, значит, всё-таки, «это ж неспроста», как говорил Винни-Пух, да?
А если, к примеру… ну… не знаю… там… какая-то иная ситуация… вот, это вот… представление о том, что есть воля Божия, или нет воли Божией – через какие-то обстоятельства нам открывается, по вашему опыту?
О.Попкова:
- Да, конечно. Мы – не святые люди, чтобы нам являлись Ангелы, или ещё кто-то, с благой вестью, или с каким-то посланием от Бога, непосредственно. Поэтому, конечно, всё это происходит через обстоятельства, через каких-то людей.
Ты же молишься, ты просишь: «Господи, если это не моё, если не надо – пусть это каким-то образом меня минует, пусть это как-то отойдёт. Пусть то правильное решение, которое будет и Твоей волей, и мне – нужно, и полезно, и спасительно – пусть, каким-то образом, оно меня найдёт». И всегда так случается, когда, вот, ты искренно, с чистым сердцем, просишь у Бога – всегда, абсолютно… в моей жизни не было такого случая, чтобы Господь ясно не давал понять, что, вот, это – так. Именно, через какие-то обстоятельства, через… порой… самые простые случаи.
Например, вот, мы долго мучились вопросом, куда же поступать нашему ребёнку, как же ей учиться теперь – вот здесь вот, когда мы уже настроились в Новой Зеландии на какие-то одни цели, и были какие-то проекты – и у неё, и у нас.
И тут, вот, мы, вернувшись… срочно пришлось всё поменять – буквально, в какие-то месяцы.
А.Митрофанова:
- «Вернувшись» – это Вы имеете в виду – в Россию?
О.Попкова:
- Да.
А.Митрофанова:
- Ага… Но Вы сейчас, всё-таки, в Новой Зеландии или в России? В связи с ковидом – в России, да?
О.Попкова:
- Мы здесь застряли…
О.Алексий:
- Можно, я поясню эту ситуацию?
В данный момент, по распоряжению Святейшего Патриарха Кирилла, я служу в храме царевича Димитрия при Первой градской больнице. Это распоряжение сейчас на год выдано мне. Дальше – по обстоятельствам, Святейший, и кто за это отвечает, будут решать, что дальше делать со мной.
Я официально являюсь клириком Русской Православной Церкви Заграницей, клириком храма Христа Спасителя, как Вы правильно сказали, но, в данный момент, служу в Москве. Сколько будет продолжаться моё служение – известно одному Богу.
А.Митрофанова:
- Вот, опять же, только-только вы выстроили свою жизнь там – и оказываетесь здесь. И зависаете. И не понятно, на какой срок. В том плане, что… если правильно я понимаю, до пандемии вы приехали в Москву, и…
О.Попкова:
- Получается, что мы приехали в самую пандемию…
А.Митрофанова:
- А, в самую пандемию… и просто уже не смогли вернуться?
О.Попкова:
- Да.
А.Митрофанова:
- То есть, получается, вообще, в жизни ничего невозможно планировать? А как же этот коренной вопрос – а какой у тебя план?
О.Алексий:
- Ну, в нашей ситуации, планы были: подавать документы на резидентство, оставаться в этой красивой стране. Мы строили планы с храмом – как развивать храм, как делать наш приход более дружным, более семейным… То есть, планы были… такие… далеко идущие вперёд.
Дети должны были пойти куда-то учиться, кто-то – перейти в колледж…
А.Митрофанова:
- А детям – сколько лет?
О.Алексий:
- У нас – трое детей. Сейчас старшей дочери – 19, второй дочери – 15, а сыну – 7 лет.
Ну… вот… в моём случае… матушка уехала в Россию раньше, не смогла вернуться из-за пандемии в Зеландию с двумя детьми, находившись в Москве. Я находился там с вторым ребёнком, с дочерью, и мне нужно было за четыре дня собрать дом, который мы нажили, вещи, которые мы нажили за четыре года – я знал, что через 4 дня будет вывозной рейс из Лондона, и, вот, за эти 4 дня нужно было деть куда-то все вещи. С помощью, конечно, наших прихожан дорогих и любимых – приезжали, помогали, вывозили, весь дом вымывали, вычищали… хотя, мы не очень грязнули, но, всё-таки, что-то там нужно было почистить и сдать его хозяевам.
И, буквально, вот, за 4 дня… всё перевернулось, вот… нельзя сказать «с ног на голову», но – по-новому стало.
«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
«Семейный час» на светлом радио.
Клирик храма Христа Спасителя в городе Веллингтон в Новой Зеландии… вот, пока в Москве… вместе с матушкой Ольгой, протоиерей Алексий Попков сегодня в гостях в светлой студии радио «Вера».
Здесь – Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … Александр Ананьев.
А.Ананьев:
- Отец Алексий, у меня к Вам вот какой вопрос. А детки ваши… ну… такой, осознанный, практически, взрослый возраст… когда они говорят «домой», что они имеют в виду?
О.Алексий:
- Ну… знаете… у нас – разновозрастные дети, и те дети, которые помладше, особенно, сын – он сильно, конечно, сейчас скучает по Зеландии. Потому, что там он жил с 2 лет до 6, и, в общем-то… такое… сознание… становление его, взросление – проходило там. И там у него и друзья, и дом, который там остался.
И средняя дочь, которая тоже прониклась и той культурой, и язык для ней стал, практически, родным – она сейчас и думает, и слушает на английском языке, и разговаривает часто… проще ей.
Вот, для двух младших детей – конечно, они «дом» представляют за границей. То есть, там, где прожили 4 года.
Старшая дочь, которой 19, она дом имеет в виду здесь – Москву и Россию.
А.Ананьев:
- И, все вот эти 4 года, она была – вдали от дома.
О.Алексий:
- Да, для старшей дочери тяжёлое было переживание… в общем-то, как и для меня. Это было… такое… испытание духовное.
А.Ананьев:
- Наверное, главный вопрос сегодняшней беседы: что такое – дом? Вот, для Вас. Даже не столько дом, как здание, или, может быть, место, где Вы временно проживаете со своею семьёй, сколько – ощущение дома?
Я очень хорошо знаю Владимирскую область. Не любить её – ну, просто не реально!
О.Алексий:
- Да, Вы совершенно правы. Для меня, «дом» – это и физическое окружение теми вещами, к которым я привык. Это – и улицы родные, и дома родные… если говорить про деревню, то… там… дорога к реке, к подвесному мосту… вот… во Владимирской области, знакомые деревья… то есть, я знаю расположение, как там пройти по лесу, собирать грибы… лавочки, которые стоят около дома… То есть, для меня… вот… внешнее – оно имеет… такое… большое значение.
Ну, а если говорить о внутреннем… то… там, где мои близкие, мои родные, моя семья – там и дом.
Но… это вот… в Зеландии – это не сочеталось. Это – такое противоречие, с которым приходилось… семья здесь – жена, дети здесь, но – мама далеко, сестра далеко, духовный отец далеко, Троице-Сергиева Лавра, Дивеево, в которое мы каждый год ездили, поклонялись святым мощам… и, вот… такое, вот, противоречие, с которым приходилось… договариваться. Хотя, Господь Бог – Он везде с нами, и Он везде посылает свою благодать, утешение. Когда мы молимся, мы чувствуем это.
А.Ананьев:
- Матушка, вот, отец Алексий говорит: приходилось договариваться с этим ощущением и противоречием. И ему, и Вам было непросто. И, в какой-то момент, Вы выходили на своё новозеландское крыльцо, смотрели на новозеландские дали эти, вечнозелёные, отвратительно хорошую погоду… вот… это всё… вот, этот кошмар…
А.Митрофанова:
- Великолепную погоду! Новая Зеландия, по-моему, вообще, самое комфортное место на свете…
А.Ананьев:
- Ну… ты же понимаешь мою иронию… вот…
О.Алексий:
- Нет, Александр… я Вас поддержу. Словом «отвратительная погода»…
А.Ананьев:
- Отвратительно хорошая погода!
О.Алексий:
- В Веллингтоне… особенно в Веллингтоне – там очень сильные ветра.
А.Митрофанова:
- А-а…
О.Алексий:
- И бывают продолжительные дожди. Но это – особенность именно этого города, его расположение географическое. Так, что – там может быть и плюсовая температура, но сильный ветер.
А.Митрофанова:
- Для сёрферов – хорошо…
О.Алексий:
- Очень, да…
А.Митрофанова:
- … в Новой Зеландии. И их там, поэтому, много. Если есть какие-то «пробки» в Новой Зеландии, то это «пробки», наверное, из сёрфингистов!
О.Алексий:
- Да… это…
А.Ананьев:
- Алла Сергеевна, любезная! Но Вы-то откуда знаете про сёрфингистов-то? Вы ж их, отродясь, не видели, наверное…
А.Митрофанова:
- Я… как сказать…
А.Ананьев:
- Много читала, я понимаю…
А.Митрофанова:
- Много думала, скорее!
А.Ананьев:
- Много думала… Так, вот, я… закончу свой вопрос.
Матушка, скажите, как, какими средствами, какими способами можно было побороть это мучительное ощущение противоречия – что… Троице-Сергиева Лавра – там… родные люди – там… Родина и дом – там… а ты – здесь. И тебе быть здесь ещё очень и очень долго.
Вот, если Вы понимали, что накрывает Вас вот эта тоска, был ли у Вас рецепт… ну… я не знаю… если не излечения, то обезболивания?
О.Попкова:
- Да. Это – работа. Работа, работа, работа… и ещё раз – работа. И – очень много работы.
Ну, это – шутка, конечно.
А.Ананьев:
- Да нет… почему – шутка?
О.Попкова:
- Я не знаю, как отец Алексий договаривался, как он говорит, с этим со всем, но у меня всегда, вот… я это, наверное, осознала более чётко, когда, вот, мы, во время пандемии, опять оказались в России. Меня это чувство преследовало с самого первого дня – и до самого последнего. Чувство того, что ты – не дома.
Всё прекрасно, красиво, светит солнце… изумительный океан, на который хочется смотреть, не отрываясь, часами… цветущая природа – и зимой, и летом, и весной, и осенью – и нету зимы, в нашем понимании! Но, вот, это ощущение, что ты не дома – от него невозможно избавиться.
А.Ананьев:
- И что Вы тогда делали? Открывали томик Достоевского…
О.Попкова:
- Спасало… нет… меня спасала молитва, и какие-то дела, заботы в нашем храме. После Литургии… вот… единственное, наверное, что позволяло избавиться от этого ощущения и какие-то найти силы для того, чтобы прожить ещё неделю – это после воскресной Литургии ты ощущал себя… гораздо лучше!
А.Ананьев:
- Но, вообще, это – стопроцентный совет. Кто-то из наших дорогих собеседников… я не помню, к своему стыду, кто… сказал великую вещь: если тебе очень плохо, и некому тебе помочь, есть только один способ из этого выбраться – пойди помогать сам. Вот, если ты начнёшь помогать сам, ты станешь не несколько шагов ближе ко Христу, и тебе самому будет легче.
А.Митрофанова:
- Ну, точно так же… мне кажется, универсальный рецепт – это… если мы говорим о людях, соотносящих себя с Христианством, и участвующих в церковной жизни – это, конечно, Литургия. Потому, что тогда ты, действительно, чувствуешь себя, в принципе, в любой точке мира…
А.Ананьев:
- … сопричастным…
А.Митрофанова:
- Да, да, именно! А «Причастие» и «счастье» – это однокоренные слова, когда ты становишься «частью» чего-то очень важного. И, вот… и, в принципе… да, ты не дома, но это возможно, наверное, в любой точке мира. Ну, это… каким-то… я не знаю… но это, вот, переключение… в другую систему координат немножко.
Мы, всё равно же, живём… ну… большую часть жизни, осознаём себя в плоскости горизонтальной, а… нам… Литургия позволяет себя почувствовать и в вертикальном измерении тоже.
И, вот, в этом измерении, наверное, уже не так существенно…
А.Ананьев:
- Тогда широта и долгота становятся не важны.
А.Митрофанова:
- Всё равно, важны. Потому, что, всё равно, мы люди. Но, просто… то, что есть что-то большее – наверное, вот, это, может быть, облегчает… наверное, так?
А.Ананьев:
- Хорошо – важны меньше.
О.Попкова:
- Да, конечно, конечно… И, безусловно, общение с людьми, с такими же православными христианами, которые… в общем-то, осознают, что, в конечном итоге, весь этот мир – это не наш дом. И мы стремимся в тот дом, который будет вечно и навсегда.
И… кто-то сейчас – в России, кто-то – в Китае, кто-то – в Новой Зеландии, кто-то – в Австралии, но все мы можем общаться, мы можем поддерживать связи, утешать друг друга как-то. И, в то же время… вот… это самое, наверное, ценное – общение с теми людьми, с нашими прихожанами, которое давало возможность… какой-то духовный заряд – для того, чтобы ещё неделю прожить. Снова, опять – до Воскресенья.
И, конечно, все люди, которые… все наши прихожане – по большей части, они так и осознают какую-то свою духовную жизнь – в том смысле, что… все мы едины во Христе, и не важно, говоришь ты на македонском языке, или на китайском, или на английском, на русском, на украинском… Да, мы – здесь, сегодня, в храме все собрались для того, чтобы помолиться, для того, чтобы… наверное, главная цель нашей жизни – постепенно достигать… тот наш Небесный дом, в который мы все стремимся.
И, когда это всё отходит… и бытовые проблемы… и какие-то частности… отходят на второй план – конечно, жить гораздо легче. Когда ты живёшь этим из дня в неделю… изо дня в день… то есть, вся неделя – как бы, подготовка к Воскресенью.
А.Митрофанова:
- Интересный момент… Отец Алексий, Вы знаете… ну, у нас в разных странах друзья есть, и, в основном, конечно, это люди церковные… многие отмечают, у себя в приходах – достаточно людей, которые стали регулярными прихожанами, именно оказавшись в эмиграции.
То есть, получается, что… когда мы оторваны от своей привычной среды, у нас обостряется вот это… проживание Бога… присутствие Бога в нашей жизни? Или – мы больше начинаем в Нём нуждаться?
А.Ананьев:
- Или нам просто… у нас обостряется какая-то ностальгия по…
А.Митрофанова:
- А… кстати, так тоже бывает…
А.Ананьев:
- … по куполам… по русской речи батюшки… чтобы ты зашёл куда-то в этой Новой Зеландии, открыл эти скрипучие ворота, а батюшка тебе говорит: «Добрый день! Здравствуй, друг! Как мы рады тебе…» – и сразу: ой, ну, как хорошо… вот, это всё… а?
А.Митрофанова:
- И ты уже немножко дома!
А.Ананьев:
- Нету вашего… вот этого «хеллоу» непонятного… с тобой, наконец, по-русски поговорили!
А.Митрофанова:
- Ну, может быть, с этого начинается. А потом уже какие-то более глубокие вещи включаются… не знаю…
Отец Алексий, как оно?
- Ну… я бы сказал, что вы правы… в каждом, вот, сейчас, вопросе, у вас были утверждения, и я могу сказать, что, действительно, люди приходят и за русским языком в русскую церковь, и за общением внебогослужебным – чтобы после службы попить вместе чаю, поговорить на родном языке, повспоминать о чём-то, обсудить новости, которые есть в России.
Но, также, люди приходят ещё и к Богу. То есть, там острее ощущается желание быть с Богом. То есть, как-то оно… чётче. Если человек приходит в храм, то он точно ищет Бога. Потому, что, если говорить про Зеландию – всё, в бытовом плане, там… ну… у большинства людей, всё хорошо. Государство – заботится, так или иначе. Если человеку не хватает средств, выделяются какие-то субсидии, скидки на аренду жилья, помощь продуктами, много фондов, которые людям помогают в разных ситуациях.
Но, вот, о душевной помощи, о духовной помощи – там её не так много. Хотя, много церквей. Хотя, много храмов. Но…
А.Ананьев:
- … душевности нету.
О.Алексий:
- Ну… наверное, по-русски – так сказать.
А.Митрофанова:
- Нет… наверное, есть. Но, просто, она – несколько иная. Всё-таки… разница менталитетов…
А.Ананьев:
- Да какая душевность может быть у сёрфингистов, Алла Сергеевна! Ну, какая? О чём Вы…
О.Алексий:
- Ну, давайте, немножко мы поосуждаем…
А.Митрофанова:
- Не будем… ну, что Вы, нет! Понимаешь… человек, который своими глазами видит океан, и своими ногами стоит в океане! Ну… конечно, это – человек, у которого несколько иное сознание, чем у нас, кто всё время ходит по земле. Но… упрекать его в том, что в нём нет… души…
А.Ананьев:
- Да шучу, шучу я…
А.Митрофанова:
- … нет… ни в коем случае, нельзя.
А.Ананьев:
- Матушка, перед Вами, просто, девушка, которая страсть как любит море и океан, и ей его, в наших Мытищах, немножко не хватает.
Сейчас мы прервёмся на минуту – у нас полезная информация на светлом радио. А через минуту – продолжим наш душеспасительный прекрасный разговор – о нас, о людях, о переменах, и о далёкой прекрасной Новой Зеландии!
А.Митрофанова:
- И – о доме.
А.Ананьев:
- Да!
«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- «Семейный час» на светлом радио.
Здесь – Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … Александр Ананьев…
А.Ананьев:
- … клирик храма Христа Спасителя в городе Веллингтон в Новой Зеландии протоиерей Алексий Попков и его супруга-красавица матушка Ольга.
Мы говорим о переменах, о пользе перемен…
А.Митрофанова:
- … для семьи…
А.Ананьев:
- … да… и есть ли, вообще, эта польза.
Когда мы ехали на встречу с вами, отец Алексий, я размышлял вот о чём: а нет ли в нашей жажде перемен – а нам, всё равно, хочется, знаете… «Боже, какой пустяк – сделать хоть раз в жизни что-нибудь не так… выбросить хлам из дома… собрать чемодан… или даже не собирать чемодан…»
О.Алексий:
- «… и старых позвать друзей».
А.Ананьев:
- … и уехать. У меня есть друзья, которые бросили всё и уехали жить в Сочи. Ну, просто живут там, в Сочи. Они поехали – там не было ни вакансий, ничего… просто: «Ну, не могу больше…» – и поехали.
Сочи, Алупка, Германия… вот, мы тут собрались во Владимирскую область… а может… вот, я просто думаю: а, может быть, это всё – от лукавого, а? Может быть, в этом есть какая-то… знаете… неблагодарность Богу за то, что у тебя есть?
Вот, тебе Господь дал дом в Москве. Живи и благодари, служи. Ведь, говорят же в народе: где родился, там и сгодился. Что тебе – Алупка эта? Что тебе – эта Новая Зеландия? Сиди. Будь благодарен за то, что у тебя есть, и всё.
Может быть, это какое-то… знаете… искушение? Как Вы считаете, как священник?
О.Алексий:
- Ну… от Алупки до Москвы – час лёта, и всегда можно вернуться, если что-то там пойдёт не так. Или… даже из Германии не так далеко лететь. Вот, из Зеландии… только отец Фёдор…
А.Митрофанова:
- … Конюхов…
О.Алексий:
- … Конюхов мог на лодке проплыть 160 дней до Чили. Больше это никому неподвластно. Если самолёты не летают, то всё – и ты там остаёшься.
Сложно сказать… ответить на Ваш вопрос, искушение это или нет. Я бы отослал... я бы попросил в таком... если есть такой запрос, посоветоваться с духовным отцом. Помолиться, подумать, поспать с этими мыслями какое-то время, подождать... взвесить. Обязательно найти какого-то прагматичного человека, который задаст прагматичный вопрос: «А как будет – так, так, и так? Если ехать в деревню, кто будет колоть дрова? Кто будет воду носить? Кто будет чинить крышу?» – подойти и прагматично к этому… к решению этого вопроса, и с духовной точки зрения. Чтобы какой-то, духовно опытный человек, зная вас, зная вашу ситуацию, ваши жизненные обстоятельства, подсказал вам.
Ну… какого-то универсального ответа я, к сожалению, не могу дать на этот вопрос.
А.Ананьев:
- Хорошо. Попробуем его развернуть.
Какими должны быть причины и мотивы, чтобы решиться на такого рода перемены?
Я точно знаю, что среди наших слушателей есть те, кто, как минимум, задумались о том, что надо в жизни что-то поменять.
Знаете, я тут в Интернете наткнулся на прекрасную, в огромных жирных кавычках, «цитату» упомянутого Вами Фёдора Конюхова. «Цитата» звучала так: «А чё дома-то делать?» Подпись: «Ф.Конюхов». Понимаете? Вот, это…
А.Митрофанова:
- Но это – в кавычках, наверное, цитата…
А.Ананьев:
- Ну, конечно! Это шутка, да…
А.Митрофанова:
- Вряд ли отец Фёдор Конюхов…
А.Ананьев:
- Это шутка, да, да… а чё дома-то делать? Вот, как мотивация, как причина? Вот, она – не тянет на причину.
Каковы должны быть причины внутри человека, чтобы решиться на такие перемены?
О.Алексий:
- Да… вопросы Вы задаёте, конечно…
А.Ананьев:
- А мы так живём…
О.Алексий:
- Я попробую… Причины? Там… ну, неустроенность человека в этой жизни, что его что-то не устраивает на работе, у него в семье проблемы, у него в окружении… соседи плохие, его не устраивает вид из окна… причин может быть множество на то, чтобы меняться.
Но есть романтики, которые… прям, вот… бросают всё. Я, наверное, себя больше к таким людям отношу – чтобы рвануть куда-то, и там уже, потихонечку, начинать всё с нуля.
А.Ананьев:
- Я понимаю, что Вы… ой, простите, что перебил Вас, отец Алексий… мы тут… да, невоспитанные ведущие.
Вы, возможно, оговорились, сказав «чтобы меняться»? И это – промыслительно. Потому, что… у меня, вот, есть ощущение… я много себе эти вопросы задаю… что… вот, не устраивает нас что-то здесь, да? Вот, картинка за окном, дом, вот эта однокомнатная квартира, выходящая окнами на шумный проспект. И ты, такой: «Не нравится мне вся эта картинка за окном. Надо её поменять». Но – это же плохо. Надо меняться самому.
Чего менять картинку за окном… в конечном итоге, почему… вот, как мне кажется… у нас – огромное количество разводов? Потому, что мы разучились меняться. Нам – лень меняться. Мы думаем:
А: «Вот, нет у меня счастья в жизни – поменяю-ка я жену…
Б: … и диван…
В: … и квартиру».
А самому поменяться – нет?
О.Алексий:
- Ну, это сложнее. Проще поменять картинку в окне…
А.Ананьев:
- А ничего не изменится тогда.
А.Митрофанова:
- Ну, да… в новую картинку мы притащим всех тех же тараканов, которые нас изводили на предыдущем месте – это, правда, факт.
Но, иногда, перемены внешние становятся следствием перемен внутренних. И тогда – это вполне органично и нормально.
То есть, если ты говоришь: «Важно работать над собой, и меняться ( возвратный глагол употребляем )», – следствием каких-то внутренних процессов становится желание поменять картинку за окном на что-то более соответствующее твоему новому состоянию. Что в этом дурного, если это как-то органично и гармонично? И зачем насиловать себя? У тебя же – твоя жизнь! Бери её, и живи! Зачем делать себя заложником обстоятельств, если Господь тебе дал свободную волю, возможность выбора, и…
О.Алексий:
- Если есть возможность выбора, если есть, из чего выбирать. У кого-то – нет возможности поменять однокомнатную квартиру в Москве на что-то другое. Ну… могут быть обстоятельства, дети… что-то ещё…
А.Митрофанова:
- Могут.
О.Алексий:
- Тут… наверное… стоит отметить, что духовно меняться – это нужно осознать свои духовные проблемы, нужно принять их, нужно начать с ними бороться, с этими проблемами – это, порой, труднее в сто крат, чем сделать картинку вокруг тебя другой – переклеить обои… не знаю… посмотреть в другое окно, в соседнее… это сложнее.
А.Ананьев:
- Поменять прописку в паспорте…
О.Алексий:
- Да. Но… становиться святым – это долгий путь всей жизни. Если говорить о том, чтобы изменить себя – это очень долго. Это – годы… у некоторых святых… там… десятилетия уходили на то, чтобы из разбойника перевернуться в святого человека.
А.Митрофанова:
- И это не отменяет регулярной смены обоев.
А.Ананьев:
- Ну, кстати…
А.Митрофанова:
- Одно другое не исключает!
А.Ананьев:
- … известному нам Разбойнику… на это ушло… один взгляд, наверное?
О.Алексий:
- И такое – тоже бывает. Единицы – становятся святыми, и мучениками святыми – в одно мгновение. Да, такое тоже бывает.
А.Ананьев:
- Я нисколько не сомневаюсь в том, что вот эти четыре года вдали от Родины вас – поменяли.
Я хочу сейчас провести такое… знаете… даже не игру, а эксперимент.
Вот, я очень хочу матушку Ольгу попросить рассказать о том, как, на её взгляд, поменялся отец Алексий за четыре года? Как они его изменили? Изменился ли он? Ответ: «Вы знаете, отче остался таким, каким был, и вот эта вот картинка за окном его не изменила».
Ну, а, соответственно, отца Алексия я хочу попросить поразмышлять на тему: а, вот, матушка изменилась, или нет? А если изменилась, то – как?
Понятно, я говорю не о загаре, и не об… освоении сёрфа… да, Алла Сергеевна?
О.Алексий:
- Не успели мы освоить сёрф, к сожалению…
А.Митрофанова:
- Зато, Вы, наверняка, выдели киви…
О.Алексий:
- Да.
А.Митрофанова:
- И даже, по-моему, какой-то киви заходил к вам в храм – в «Фоме» была публикация…
О.Алексий:
- Да, да. Было и такое дело. Матушка, расскажи всю правду, как я поменялся…
А.Ананьев:
- И поменялся ли отец Алексий?
О.Алексий:
- Я тоже хочу услышать.
О.Попкова:
- Ой… как говорится, чужая душа – потёмки.
А.Ананьев:
- Да, какая же это чужая? Родная душа…
О.Алексий:
- Двадцать лет вместе.
О.Попкова:
- Как говорят святые отцы: каждый человек своему Богу стоит, своему Богу – падает… да? Мы не должны смотреть на то, что делает другой человек, мы должны сами двигаться вперёд.
Конечно, человек не может быть статичен. Душа человека – она не может быть долго в одном положении. Человек либо духовно растёт, либо духовно падает. Очень важно об этом всегда помнить в своей духовной жизни – что надо двигаться… надо двигаться вперёд.
А.Ананьев:
- Ну… а отец Алексий стал – терпеливее, неизбежно…
О.Попкова:
- Отец Алексий стал трудолюбивее…
А.Ананьев:
- Так…
О.Алексий:
- … потому, что работал на двух дополнительных работах!
А.Ананьев:
- А, кстати, кем?
О.Алексий:
- Строителем и… убирал дома… уборщиком.
А.Митрофанова:
- Ого! Слушайте… ну, это такие работы, которые требуют какой-то… не знаю… колоссальной затраты физических сил.
О.Алексий:
- Очень больших физических сил.
А.Митрофанова:
- И, после этого, ещё нужно, чтобы находились силы и на молитву, и на… ну, то есть, в первую очередь, Вы же – священник!
О.Алексий:
- Да.
О.Попкова:
- Да, но когда ты живёшь осознанием того, что ты делаешь что-то нужное, и что люди ждут, и что… в общем-то… кроме тебя, это никто не сделает – так, как там, вы знаете, всего три православных храма, и ближайший – за 700 км…
А.Митрофанова:
- Ого!
О.Алексий:
- Русских православных храма…
О.Попкова:
- … русских православных… да-да-да… поэтому, у тебя нет просто другого выбора. И ты это осознаёшь.
Наверное, главное, что… можно я так скажу… мы, как два в плоть едину, осознали, что мы здесь, на Земле – здесь не наш дом, не надо ни к чему прилепляться. У Господа на всё – свои планы. Он видит нашу душу, Он знает, что нам нужно и полезно. И мы должны понимать, что ничего нашего здесь нету.
Вот, сегодня ты – здесь, завтра ты – там, послезавтра ты – ещё где-то. Как Господь устроит всю твою дальнейшую жизнь – это только одному Ему известно. С этим надо просто смириться, и жить… вот… как святые говорят: живёшь, как в гостинице. Сегодня ты – здесь, завтра – там, и это совершенно нормально, не стоит по этому поводу как-то особо переживать. И, наверное, где-то… внутренне и морально, я готова к тому, что завтра может случиться всё, что угодно, и ты окажешься где угодно – один Господь знает, где. И то, что мы хотим… кстати, мы тоже очень хотим переехать в деревню… жизнь в мегаполисе – это очень сложно, и этот ритм жизни – он…
А.Митрофанова:
- … не для вас.
О.Попкова:
- Да.
О.Алексий:
- После Новой Зеландии – совсем не для нас.
А.Ананьев:
- Ну, это, действительно, утомляет…
Насколько мудрое замечание, матушка… Вот, я сейчас слушаю Вас, и я понимаю, что… вот… будь я священником, я бы всем настоятельно рекомендовал: бросайте всё, и переезжайте куда-нибудь… всё бросайте!
А.Митрофанова:
- Но это безответственно – так советовать!
А.Ананьев:
- Почему – безответственно? Это же настолько здорово… это такое мощнейшее духовное упражнение!
У меня дома лежат доски. Они лежат уже там… много лет. И мне кажется, что они мне очень дороги. Вот… не знаю… это настолько противоречит, вообще, всем установкам какой-то духовной жизни! Надо…
А.Митрофанова:
- Ну… кто-то к этому готов, кто-то – не готов. Кого-то это может сломать, в конце концов!
А.Ананьев:
- А мы и забываем об этом! У нас эти доски занимают – в нас самих – огромную… ну, вот… там… здесь – доски… здесь – старые платья… здесь… там… ещё что-то…
А.Митрофанова:
- Это ты на мой гардероб намекаешь?
А.Ананьев:
- Я ни на что не намекаю… но… платья, которые ты не носишь лет восемь, их можно отдать кому-нибудь, кому они нужны.
А.Митрофанова:
- А у меня таких нет!
А.Ананьев:
- Ну, конечно, да… тебе так кажется. Но только ты в полный гардероб заглядываешь – а надеть нечего, да…
А.Митрофанова:
- Ну, это же – классика жанра…
А.Ананьев:
- Я – к тому, что до тех пор, пока в нашей душе много всего того, что нам «дорого», там всё меньше и меньше места для Бога. А, вот, когда ты выбрасываешь вот это всё, или у тебя это всё забирают… так… сметают этим новозеландским прибоем у тебя из души все эти старые доски, старые платья, старый хлам – всё, что тебе, казалось, было дорого… там… образ жизни вот этот, телевизор вечером…
О.Алексий:
- … и – с двумя чемоданами…
А.Ананьев:
- … с двумя чемоданами, да… у тебя внутри – такой воздух освобождается!
А.Митрофанова:
- Мне кажется, что в этом процессе очень важно знать ответ на вопрос – зачем? Потому, что можно, действительно, себе самодельный крест ведь сочинить. И, когда ты внутренне к этому не готов… ну… мы знаем, да? Как у Льюиса… помните: «Запомни, есть два типа людей: те, которые говорят Богу: «Да будет воля Твоя», и те, которым Бог говорит: «Ну… да будет твоя воля… что ж теперь?»
И окажется потом, что это тебе не по силам. И ты… ну… всякие эти… экзистенциальные кризисы, и прочая, со всеми, так сказать, вытекающими последствиями…
А.Ананьев:
- Если бы все рассуждали, как ты, Алла Сергеевна, никто бы не женился бы…
А.Митрофанова:
- Мне кажется, в случае с отцом Алексием и матушкой Ольгой, вот этот ответ на вопрос «зачем» – он был, действительно, очевиден. И то, что… как складывались обстоятельства по запросу, так сказать… вот, то, о чём матушка Ольга рассказывала, да? Ты задаёшь Богу вопрос, и, через обстоятельства, открывающиеся тебе, понимаешь – воля Божия на это есть. В таком случае – да, действительно, тебе это по силам.
А так – ты сочинишь себе приключения на свою собственную голову, а потом будешь Богу предъявлять претензии: «А что Ты мне не помогаешь это всё разгребать?»
«Милый, так…» – Господь Бог, как бы, говорит…
А.Ананьев:
- В этом смысле… поправьте меня, отче, если я заблуждаюсь… вам было легче. Потому, что вы понимали, что это – не ваша блажь, это – не ваша… там… фантазия переехать куда-нибудь – вот, как было бы у нас. Это – не ваше решение. Это решение, которое вам спустили сверху. Вам – Ваше руководство, а матушке Ольге – Вы.
О.Алексий:
- Ну… знаете… всё-таки, уточню. У меня, предварительно, спросили: «А хотел бы ты поехать в эту замечательную страну, где ходят хоббиты босиком, с волосатыми ногами…
А.Ананьев:
- … и киви – это не только фрукт.
О.Алексий:
- Да. И… вот… там всё… так… может быть хорошо… может быть, и не очень. Хотел бы ты попробовать?» – и мы думали, мы взвешивали этот вопрос.
Конечно, мы ехали – это была цель. То есть, мы…
О.Попкова:
- Да, самым главным посылом было то, что там есть православный храм, есть православные люди, но нет православного священника.
О.Алексий:
- Есть запрос на священника. И… почему-то, каким-то образом, я приглянулся владыке митрополиту Иллариону – главе Русской Православной Церкви Заграницей. То есть… договорённость и с ним, и со священноначалием другим… то есть, вопрос ко мне стоял – хотел бы я? Я сказал: «Хотел бы. Но как Бог даст». Дальше – начались вот эти вот все… волнения с визами, с медициной. И… я понимал, что я еду, конечно, в первую очередь, как священник, туда.
Если бы сейчас, вот… именно, в данный момент времени… сейчас бы у меня спросили, то я туда могу поехать только, как… официально, как строитель. Потому, что священнической визы сейчас там нету. Страна закрылась, страна сократила количество… ну, сейчас максимальное количество въездов иностранных граждан…
О.Попкова:
- Минимальное.
О.Алексий:
- Да. Они сейчас потихонечку пускают только очень нужные профессии. Даже – думают об этом… не пускают, а думают о том, что им нужны профессионалы в каких-то областях.
То есть, если бы я сейчас ехал – наверное, я бы подумал много раз. То есть, я буду там строителем, а иногда, по субботам и воскресеньям, и выходным дням – буду служить. Тут… вот… другая уже ситуация. Сложно. Советоваться нужно.
О.Попкова:
- Ну, там ситуация меняется каждый день, да…
А.Ананьев:
- Да, везде… А у нас? У нас тут тоже – вон, каждый день меняется!
О.Попкова:
- Поэтому, мы не знаем, что будет в Новой Зеландии, когда – когда? – этот коронавирус закончится, и закончится ли он, и что будет. Поэтому… поэтому, мы спокойны – в том смысле, что Господь знает, какой путь нам уготован, и, где бы мы ни оказались – значит, такая Его воля, значит…
Опять-таки, почему… вот, Алла, Вы спрашивали… почему так происходит в жизни, да? Главный вопрос…
А.Митрофанова:
- Зачем?
О.Попкова:
- Зачем…
А.Митрофанова:
- Когда есть ответ на этот вопрос, то тогда многое можно, в принципе, потянуть…
О.Попкова:
- Да, самое главное, что если ты испрашиваешь у Бога благословение, и ты понимаешь, что это – воля Божия для тебя, в данный момент, главная задача, которая стоит перед нами – достичь Царствия Небесного. И Господь, как любящий Отец, Он ставит нас именно в те условия, которые нам полезней всего и нужней всего именно для этой главной цели. И тогда ты понимаешь, что ты идёшь, вот, именно, к этой главной цели, и всё остальное уже, в общем-то, с Божией помощью можно пережить. Потому, что Господь, во-первых, не даёт выше сил креста, а, во-вторых, Он даёт крест, но Он даёт и силы всё это перенести – и с пользой, душевной пользой, прежде всего.
«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- Клирик храма Христа Спасителя в городе Веллингтон ( Новая Зеландия ), который сейчас в Москве, вместе с матушкой Ольгой и тремя детьми – в светлой студии радио «Вера».
Здесь – Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … Александр Ананьев. Протоиерей Алексий Попков, собственно говоря…
А.Ананьев:
- Да, протоиерей Алексий Попков.
И… слушайте, завтра же начинается Рождественский пост. И, в этой связи, я хочу спросить Вас о том, насколько отличаются вот эти Рождественские традиции наши любимые… у нас же очень много Рождественских традиций… Новогодних каких-то традиций… насколько они отличаются там – от наших.
О.Алексий:
- Ну… кардинально отличаются – в плане природы, погоды…
А.Ананьев:
- Там же – разгар лета…
О.Алексий:
- Там – лето, да. Конечно, наряжают ёлки, но это происходит летом, когда на улице + 25 градусов…
О.Попкова:
- Да, к этому невозможно привыкнуть совершенно ни за сколько лет – к тому, что Рождество – и жара?
О.Алексий:
- Да, без снега празднуется Рождество, и, после Божественной Литургии, идти на пляж – с прихожанами, или с семьёй…
А.Ананьев:
- Режете по живому! У Аллы сейчас слёзы потекут от зависти…
О.Алексий:
- Ну… Крестный ход. У нас – потому, что главный престольный праздник Рождество Христова – у нас, конечно же, Крестный ход. Но, всё равно, когда выходишь на улицу – жарко, цветут цветы… и мы, вспоминая родину, Россию-матушку, и холод в этот день, мы долго… ну… я не смог привыкнуть – матушка правду говорит!
Там есть традиция запекать…
А.Ананьев:
- Утку.
О.Алексий:
- … утку. Но это – не в России. Хотя тоже они… эти традиции плавно перетекают и в наши храмы.
Что ещё, матушка, добавишь?
А.Ананьев:
- Как говорят австралийцы, в Рождественские праздники, они даже огонь не разводят на мангалах – они просто кладут туда стейки, и они сами жарятся, потому, что там жара такая.
О.Алексий:
- Ну, в Австралии, наверное, да…
О.Попкова:
- В Зеландии, всё-таки, помягче климат.
О.Алексий:
- Помягче, конечно…
О.Попкова:
- Так, что там нет такой убийственной жары.
О.Алексий:
- Но, если подняться повыше… я скажу – посевернее, но, добавлю – где потеплее…
О.Попкова:
- Поближе к экватору.
О.Алексий:
- … да, поближе к экватору на север, то… в Окленде, и выше Окленда – там, конечно, температура и 35 градусов бывает. Мы ездили туда с детьми летом – купаться в тёплом океане. Потому, что в Веллингтоне температура океана +10 максимум, и купаться в нём… ну, я купался, наверное, один…
О.Попкова:
- Это – зимой, +18 летом.
О.Алексий:
- Плюс 18? Но… всё равно, холодно.
О.Попкова:
- Ой… ну… так, как эта страна, в общем-то, неправославная, а, по большому счёту, всё-таки, католическая, и первые миссионеры, которые туда попали, естественно, были католики – поэтому, и традиции у них – католические. И вот этот вот… рождественские кролики, поиск этих… яиц…
А.Митрофанова:
- Это, по-моему, на Пасху…
О.Алексий:
- На Пасху, на Пасху…
О.Попкова:
- А… на Пасху, да… почему-то у меня ассоциация…
И, в общем и целом, получается, что наибольшие такие традиции Рождественские – они все сводятся к каким-то… материальным таким… внешним вещам, как – распродажа… Рождественская распродажа большая. И, вот, все люди…
А.Митрофанова:
- Ну, у нас – то же самое…
О.Попкова:
- … с самого утра – они куда-то едут… в какие-то магазины, и парковки не найти, и в этих очередях не пробиться…
А.Ананьев:
- А у нас, кстати, традиция Рождественских распродаж так и не прижилась в России.
А.Митрофанова:
- У нас – предновогодняя… предновогодняя паника…
А.Ананьев:
- У нас просто незадолго до распродаж цены поднимают на 20%, а к распродажам – они просто возвращаются на прежний уровень, и… в общем… стоять в очередях смысла нет.
А.Митрофанова:
- Но предновогодняя паника – да, то же самое… то, о чём и матушка говорит.
О.Алексий:
- Там Рождество – 25 декабря. То есть, нам удобнее… до 25 декабря весь этот ажиотаж, они едут в магазины, всё покупают, покупают… мы можем туда прийти перед Новым годом, какого-нибудь 28-29 числа, купить, уже народу никого, практически, нет, все остыли, но цены сохраняются те же. И, особенно перед нашим православным Рождеством 7 января, мы можем купить со скидками, плюс ещё скидки – потому, что это остатки, и никому они местным не нужны…
О.Попкова:
- Это после Нового года – уже всё, Новый год прошёл…
О.Алексий:
- Да, и никому это не надо. Купить… там… для ёлок какие-то украшения, для храма украшения. То есть, это, конечно, для православных удобно!
А.Митрофанова:
- Бонус такой!
А.Ананьев:
- Хорошо устроились!
А насколько велика община – вот, этот приход храма Христа Спасителя в Веллингтоне?
О.Алексий:
- Очень хороший вопрос. Однажды мы посчитали количество национальностей – было 12 разных национальностей, которые к нам приходили. Это, в основном, конечно, бывшие республики бывшего Советского союза – белорусы, украинцы, русские…
О.Попкова:
- Армяне…
А.Ананьев:
- И там все считают друг друга своими?
О.Алексий:
- Да, там все новозеландцы уже. Нет, хотя… идентичность, всё-таки, сохраняют. Язык мы русский сохраняем, и белорусы тоже сохранили свой, и украинцы тоже… есть свои клубы. Но количество прихожан в Воскресный день… если было 40 человек – мы считали, что это очень хорошо… обычно – 30-25 на Воскресной Литургии. На Рождество – до 100 человек могли прийти. На Пасху тоже, да. Ну, по традиции, в России – собираются все в храм в это время.
Ну, вот, такой, небольшой приход. Общее количество русскоговорящих в самом Веллингтоне – говорят, что около тысячи человек, но не все из них, конечно, верующие во Христа люди.
А.Митрофанова:
- У нас – не так много времени до конца программы остаётся. Если позволите, мне бы хотелось задать вопрос, который мне кажется одним из ключевых, вообще, для «Семейного часа», для вот этого нашего цикла бесед.
Жизнь вашей семьи очень сильно изменилась, в связи с переездом в Новую Зеландию, сейчас, с переездом в Москву, и, вообще… вот, это… как сказать… получается, вы живёте в зоне турбулентности постоянной, и непонятно, когда это закончится. Единственное, на кого можно смотреть, это, действительно, на Христа. Потому, что опоры в жизни какой-то иной… ну… вы не знаете, куда вас, в следующий момент, снова судьба забросит. Как это влияет на отношение друг ко другу ваши, отношения мужа и жены? Они проходят какую-то проверку? Или, наоборот… ну… что называется… укрепляются, и, вообще, наступает какой-нибудь романтический период, потому, что: «Ах, Новая Зеландия – это так прекрасно!»?
На отношения мужа и жены – как влияют эти перемены?
О.Попкова:
- Ой… мне кажется, каждый новый этап жизни – это всегда проверка! Проверка и наших супружеских отношений, и… какая-то такая… объединяющая сила, можно так сказать, для нашей семьи в целом. Потому, что… вот, опять-таки, возвращаясь к Вашему предыдущему вопросу – как мы изменились – мы, наверное, осознали, что мы – одна семья, и мы, в любом случае, вместе, и, что бы ни случилось, мы есть друг у друга. И, наверное, это – самое главное, и этого достаточно для того, чтобы мы могли двигаться дальше, и преодолевать те трудности, которые, так или иначе… будем верить, что по воле Божией, случаются в нашей жизни, и что мы движемся… как-то… в одном направлении, да? Что…
А.Ананьев:
- Вообще, это – подарок, наверное! Потому, что… вот, я тоже представляю себе… там… есть ты, есть я, и всё. И огромная какая-то Новая Зеландия. Ну, а на кого ещё опереться, кроме, как на Христа, и на жену? Больше не на кого! Родители – далеко. Друзей – нету, толком… госуслуги не работают. На кого опереться? Только на жену.
А.Митрофанова:
- Я помню, был у нас недавно такой момент. Серьёзное очень испытание… ну… можно сказать даже… такой… определённый удар мы пережили. И мы… вот, я помню это состояние… вжались друг в друга… вот, просто головы задрали наверх… и только так и выстояли – вот, вжавшись друг в друга, и задрав головы наверх…
А.Ананьев:
- Я пытаюсь вспомнить, это что за история такая была…
А.Митрофанова:
- Ну, неважно… я тебе потом расскажу!
А.Ананьев:
- У нас такое было?
А.Митрофанова:
- Было, было… Ну, это моё ощущение…
О.Алексий:
- Как приятно на вас смотреть!
А.Ананьев:
- Вот, отец Алексий, видите – нас здесь тоже приходится непросто!
А.Митрофанова:
- Ну… нет… ну, с Божьей помощью, конечно, всё это разрулилось, всё хорошо.
Но, вот, смотрите, отец Алексий – ведь у вас кардинальная перемена произошла, в связи с появлением новых рабочих задач в вашей жизни. Священник, живя не в России, за рубежом, действительно, православный батюшка, он, чаще всего, вынужден искать себе и светскую работу, а то и две. Как в Вашем случае. И часто, действительно, бывает… вот, у нас есть замечательный знакомый батюшка в Германии, который дальнобойщиком служит. Ну, то есть, он берёт заказы, которые может выполнять в течение недели, но так, чтобы железобетонно все двунадесятые праздники и, естественно, субботы и Воскресенья, он был со своими прихожанами и служил Литургию.
А.Ананьев:
- А отец Василий Гелеван, в Бразилии, который освоил профессию экскурсовода?
А.Митрофанова:
- Отец Василий освоил профессию экскурсовода, да… ну, то есть, варианты разные. Кто-то книги начинает писать. Но это не менее… это, наверное, могут себе позволить одинокие батюшки, которым не нужно кормить жену, детей, и, вообще, всё содержать.
Так, вот… то есть, у вас поменялся, практически, весь уклад вашей жизни.
О.Алексий:
- Да, конечно. Это – просто забота о семье, как главы семьи, как мужчины, накладывает определённые обязательства.
Я добавлю в копилку наших достижений – у нас ещё был небольшой свой бизнес. Мы торговали пирожками, в субботние дни – пельменями.
А.Митрофанова:
- Ого!
О.Алексий:
- Матушка очень хорошо готовит торты. Торт «Наполеон» пользовался огромной популярностью у новозеландцев!
И у нас ещё был домашний детский сад – матушка воспитывала русскоговорящих детей у себя дома. Ну, такой, маленький детский сад – на несколько детишек.
То есть, мы разносторонне там пытались добиться каких-то финансовых успехов, и, слава Богу, Господь посылал нам такие возможности. Ну… главное – не бояться этого.
То есть, если есть талант… там… если бы я хорошо разбирался в IT каких-то технологиях, наверное, можно было бы где-нибудь подработать в IT-сфере…
А.Ананьев:
- Ну, это для сёрферов, скорее.
О.Алексий:
- Ну, да… да… да… то есть, жить на Мальдивах, и оттуда работать в любую точку мира – конечно!
О.Попкова:
- Ну, уклад жизненный, конечно, поменялся, да. Потому, что мы работали… то есть, если до Новой Зеландии, я работала всегда только в храме – клирос и трапезная, и… всё-всё-всё, то здесь – и светская работа, и… вот, эти вот… пирожки-торты и так далее… но всё это происходило естественным таким образом… опять-таки, вот… через какие-то обстоятельства. Обращается к тебе один человек и предлагает тебе какой-то проект – ты пробуешь, что-то получается, что-то не получается – поработал. Что-то появилось новое. Вот, детский садик – да, с удовольствием, целых года полтора, наверное, у нас проработал, и работал бы ещё, если бы вот так всё не случилось. Потому, что я – педагог, по образованию, и, конечно, мне это ближе всего – работать с детьми.
К сожалению, работать в новозеландской школе – это не то, что в русской, нужно…
А.Ананьев:
- Язык нужно знать, в первую очередь?
О.Попкова:
- Нужно, прежде всего, «Ielts academic». Поэтому это была несбыточная мечта. Но работать… вот… это называется «Home base child care» – это достаточно доступно. И любой бизнес в Новой Зеландии – его очень просто организовать. Это, вот, уведомительная система…
О.Алексий:
- Через Интернет – за 15 минут.
О.Попкова:
- Поэтому, мы искали какие-то, опять-таки, возможности – что мы можем сделать вместе, да?
А.Ананьев:
- Прекрасно… Слушайте, нам очень хочется задать вам ещё очень много вопросов. И ещё больше… очень захотелось пирожков, пельменей и торт «Наполеон»! Вы так об этом рассказали… прямо, аж… скулы свело!
Но – наше время подошло к концу. Мы вас благодарим за то, что вы нашил время сюда приехать.
А.Митрофанова:
- Вывод – один. Если муж с женой, задрав голову, смотрят на Христа, то, в общем, никакие вот эти самые турбулентности, получается, не страшны. Всё преодолимо.
А.Ананьев:
- Ты опять сделала неправильный вывод!
А.Митрофанова:
- Нет?
А.Ананьев:
- Конечно! Жена должна уметь печь пирожки, пельмени и торт «Наполеон».
О.Алексий:
- И воспитывать детей!
А.Ананьев:
- Да!
О.Алексий:
- И своих, и чужих!
А.Ананьев:
- Запомни!
А.Митрофанова:
- Ладно.
А.Ананьев:
- Сегодня мы беседовали с замечательными гостями: с клириком храма Христа Спасителя в городе Веллингтон ( Новая Зеландия ) протоиереем Алексием Попковым и его женой матушкой Ольгой.
С вами была Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … Александр Ананьев.
А.Ананьев:
- Не бойтесь перемен. С Божьей помощью, всё получится!
До новых встреч!
А.Митрофанова:
- До свидания!
О.Попкова:
- До свидания! Спасибо!
О.Алексий:
- Спаси Господи!
До свидания!
«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА».
Артёму Казённых важно отправиться на лечение, нужна помощь
Артёму Казённых 9 лет, он не может нормально двигаться и очень плохо видит. Но благодаря любви и заботе близких, жизнь его наполнена теплом и радостью. В семье мальчика есть особенная традиция — когда кто-то из друзей и знакомых приходит в гости, Артём неспеша подходит к человеку и аккуратно кончиками пальцев трогает его лицо. Так он здоровается с близкими людьми и понимает, кто пришёл в дом.
Артём всю жизнь борется с последствиями остановки сердца и нескольких операций на головном мозге, которые пережил в младенчестве. Чтобы помочь ребёнку развиваться, мама ежедневно выполняет с ним разные физические упражнения, возит сына на реабилитации. «Постепенно наш герой восстанавливается, — говорит Лидия. — Сейчас Артём осторожно делает первые шаги, самостоятельно может подняться и сесть на стул, что-нибудь съесть. Его крёстная, кондитер, каждый праздник старается порадовать Артёмку маленьким бисквитным десертом, что вызывает у него бурю положительных эмоций. Ведь теперь он может сам прожевать кусочек торта, хотя раньше ел только протёртую пищу», — продолжает рассказ мама.
Жить сегодняшним днём и замечать всё хорошее — вот девиз семьи Артёма Казённых. «Мы радуемся даже самому малому, тому, чему многие люди не придали бы значения. Например, недавно сынок впервые смог обнять меня одной рукой за шею. Просто обнять — какое это счастье!» — радуется Лидия. Она верит, что у сына впереди много новых побед.
Сейчас Артёму предстоит следующая реабилитация, которую мама оплатить не в силах. На помощь пришёл благотворительный фонд «Дети Ярославии», он открыл сбор для мальчика. И если вы хотите поддержать Артёма, переходите на сайт фонда: deti-yaroslavii.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Смыслы Страстной седмицы». Прот. Павел Великанов
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы размышляли с нашим гостем о смыслах и значении Страстной Седмицы и о том, как участие в богослужениях этих дней может помочь подготовиться к встрече главного христианского праздника — Пасхи.
«Страдания и вера». Татьяна Семчишина
У нас в гостях была медсестра детской реанимации Татьяна Семчишина.
Мы говорили о том, как страдания и жизненные испытания могут способствовать приходу к вере, о том, как поддержать человека в горе, а также о важной роли тишины и молчания в нашей жизни.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья! У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации. Добрый вечер!
Т. Семчишина
— Здравствуйте!
К. Мацан
— Вот не первый раз Татьяна у нас в гостях в программе «Светлый вечер», а уже даже второй. Мы с Таней не то, чтобы давно, но знакомы, поэтому, как в жизни, будем общаться «на ты». И я бы вот с чего начал. Вот я тебя представляю как медсестру детской реанимации... Нередко я встречаю такое мнение, что вообще во врачебном сообществе, скорее, человек будет неверующим, потому что взгляд на мир научный, естественнонаучный, работаете вы с конкретными данными физиологии, анатомии, биологии и так далее, и вот места чему-то такому, что не измеряется на приборе, здесь, вроде бы, не остается. Почему «вроде бы»? Потому что, с другой стороны, а где еще встретить чудо, как не в больнице, где происходят, наверное, иногда необъяснимые с медицинской точки зрения вещи, когда врачи говорят: «Ну, бывает, и такое бывает. Хорошо, что человек выздоровел». Вот как ты это наблюдаешь, будучи человеком внутри этого процесса?
Т. Семчишина
— Наверное, стоит сразу оговориться, что поскольку я не врач, а медсестра и могу говорить от лица не столько врачей или врачебного сообщества, а медицинского сообщества, как медработник, как я сама это переживаю или как я это наблюдаю... И, конечно, ты абсолютно прав, что, с одной стороны, медики имеют дело с множеством данных, законов, процессов, опять-таки, опыта врачебного профессионального, медицинского, тех случаев, которые наблюдают, и это, конечно, в какой-то степени сужает область такой детской... назову это... не хочу никого обидеть, но какой-то слепой веры, когда ты надеешься и очень хочешь надеяться, тем более, когда речь идет о любимом человеке, близком, который болеет и страдает. Наверное, в этом смысле медики гораздо более люди отстраненные, может быть даже, циничные, потому что там, где мама болеющего ребенка продолжает надеяться, медики понимают, что это закончится тем или иным исходом.
С другой стороны, в нашей области, и это знает очень хорошо любой врач, медсестра, все те, кто каждый день занимается лечением людей и пытается им помочь, всегда есть место для необъяснимого и для того, чтобы... я назову это «действовал Бог», как человек верующий. Потому что даже если будет самая лучшая команда профессионалов, которые будут, допустим, оперировать в самой лучшей больнице, с самым лучшим оборудованием и самым лучшим обеспечением всеми необходимыми препаратами, есть всегда место, ну, случайности, стечению обстоятельств, когда что-то может пойти не так, или когда что-то может пойти так в тех больницах, местах, где нет совсем никаких условий. Но почему-то в одних ситуациях человек выздоравливает и получает исцеление, а в других вдруг начинаются какие-то осложнения, которые могут привести и к смерти. И, наблюдая за этим, наверное, люди могут по-разному это истолковывать — и как, опять-таки, случайность, совпадение, но здесь всегда есть место тайне, и я думаю, что никто другой, как медики, не наблюдают этого так часто, когда, кажется, по всем законам, все должно пойти таким образом, а оно идет совершенно другим.
Ну и, плюс, конечно же, никто, как медики, так часто не видит страдания и, в том числе, смерти, которая, да, к сожалению, становится частью нашей рутинной работы. Но без осмысления этого ты не можешь там оставаться. Другое дело, что каждый человек находит для себя разный ответ в этом осмыслении, и кто-то находит его действительно в вере, а кто-то — в такой отстраненности и некотором, наверное, ожесточении, может быть, сердечном, которое скрывается за словом «профессионализм».
К. Мацан
— Ну, говорят, что врачи — циники. Вот это — про это, да?
Т. Семчишина
— Наверное, да, можно и так сказать.
К. Мацан
— Вот ты, мне кажется, важнейшую тему ты такую поднимаешь — вообще о приходе к вере, о, скажем так, содержании этого процесса. Вот ты сказала, что, встречаясь часто со смертью, с уходом людей, разные люди совершают разные выводы, иногда противоположные, из одной и той же ситуации. А вот от чего это зависит, как тебе кажется? Почему один человек приходит к мысли, ну, к какому-то обоснованию для себя религиозной веры, включая то, что вот жизнь не заканчивается со смертью и есть надежда на вечную жизнь, вот в этом тоже выражается вера, а кто-то из той же самой ситуации делает вывод, что «нет, все» (я сейчас, может быть, огрубляю), «все бессмысленно». Вот этот самый цинизм, как, может быть даже, защитная реакция, возникает, бросающаяся в глаза бессмысленность. Вот я даже уже, скорее, знаешь, тут не про медицину, а к твоему опыту просто верующего человека, многолетнего прихожанина храма, который при этом с этой темой сталкивается, с темой медицины и смерти, — что Бог касается в какой-то момент сердца человека и говорит, что «вот найди утешение в этом, ищи утешение здесь», а другого, получается, Бог не касается, раз он ожесточается и не верит?
Т. Семчишина
— Это сложный вопрос.
К. Мацан
— Конечно, сложный. Я, вообще-то, простых вопросов не задаю.
Т. Семчишина
— Сложный вопрос, на который я могу попробовать ответить некоторым предположением, потому что все-таки опять я говорю с позиции человека верующего, хотя и мне знакомы сомнения, недоумение, и уже в профессию я пришла верующим человеком. Хорошо, конечно, ответить просто и схематично, сказав, что это зависит от того, с каким сердцем, наверное, с каким багажом ты уже приходишь, ну вот, там, например, в профессию или в какую-то конкретную ситуацию страдания, боли и какого-то экзистенциального напряжения. Потому что, конечно, влияют и встречи, и воспитание, духовное воспитание наших учителей. Потому что в том, как я вижу какие-то вещи и как я их трактую, огромная заслуга, и это результат работы множества людей, с которыми мы общались — и отца Георгия Чистякова, и владыки Антония Сурожского, чьи книги оказали на меня очень большое влияние, и Фредерики де Грааф, и многих других людей. И когда ты встречаешься лицом к лицу с конкретной ситуацией, она ложится уже на подготовленную почву. Хотя, говорю, конечно, это не исключает вопросов, недоумений, сомнений и боли.
С другой стороны, наверное, и благодать Божья... Я не знаю, как ответить на вопрос, почему кого-то касается, а кого-то не касается. Но это еще и выбор, это и выбор человека в том, чтобы оставаться открытым или нет. Мы все испытываем боль — это я совершенно точно могу сказать. Мы все, работая там, где мы работаем, и видя то, что мы видим, переживаем за наших пациентов и не можем эту боль не испытывать. Другое дело, насколько мы ее в сердце допускаем и насколько мы готовы и в дальнейшем ей открываться и — может быть, не самое удачное выражение — что-то с ней делать. Потому что я могу отдать ее Богу — это, мне кажется, единственное, что имеет смысл, и дать согласие на то, чтобы снова этой боли открываться. Но я совершенно точно знаю и понимаю, что бывают и моменты, и бывают ситуации, когда человек говорит: «Нет, я не хочу этой боли. Да, я вижу ее, но я совершенно не готов ее испытывать и снова и снова к этой ситуации возвращаться, поэтому я выбираю такое дистанцирование». Потому что это тоже ведь может быть объяснено очень логично и какими-то важными причинами и мотивами для того, чтобы профессионально не выгореть, для того, чтобы мочь помогать больным, для того, чтобы уметь профессионально оказывать им помощь, и так далее. И, наверное, да, мировоззрение, наверное, готовность открывать сердце и готовность как-то рефлексировать и, ну, назову это «что-то делать» с этим переживанием и что-то делать с этой болью. Наверное, от этого зависит.
К. Мацан
— Ты эту фразу произнесла, очень такую цепляющую в хорошем смысле слова — «отдать Богу». Вот мне эти слова очень нравятся — «надо отдать боль Богу», потому что в них, что называется, постулируется сразу и существование Бога, и Его активное участие в жизни человека верующего, то, как это верующий видит, Его готовность эту боль человека забрать, какое-то такое динамичное отношение. То есть, Бог из какого-то слова, фигуры, идеи, чего-то такого большого, где-то существующего, превращается в Того, Кто близкий с тобой, Кому до тебя есть дело. А вот как ты это переживаешь? Как бы ты, ну, если угодно, объяснила вот это свое чувство — отдать боль Богу — человеку, который этого опыта не имеет? Понятно, что это сложно, может быть даже, невозможно объяснить до конца или даже хоть сколько-то. Но описать, свидетельствовать, наверное, можно. То есть, это невозможно передать, как любой опыт, но, может быть, что-то о нем можно сказать?
Т. Семчишина
— Ты знаешь, однажды у нас был такой разговор с коллегой — ночной, в какое-то небольшое затишье и в какой-то небольшой такой промежуток передышки. Она спросила меня: «Скажи, вот ведь я вижу, что довольно часто ты общаешься с семьями наших детей, и даже с кем-то, и со многими ты продолжаешь общаться после смерти детей. Они присылают тебе фотографии. Как ты все это выносишь? И зачем?» И тогда я попыталась ответить на вопрос, именно используя вот этот образ «отдать Богу», при этом понимая, что я разговариваю с человеком, который, может быть, где-то очень на пороге веры, как-то задумывается. Это действительно было сложно, как это можно объяснить, потому что, разговаривая со «своими» (я беру это сейчас в кавычки) — ну, с теми, кто как-то более в церковный контекст погружен, среди верующих людей, я могу что-то говорить о молитве, хотя все эти слова — они, наверное, будут достаточно плоскими, и все будет не то. Но здесь суть в том, что есть боль, которую на самом деле очень сложно вынести. Ее довольно сложно вынести еще и потому, что ты не можешь ничего с этим сделать. Иногда это твоя боль, личная, потому что ты соприкасаешься с какой-то трагической ситуацией и видишь, как это отражается на семье, на ребенке. Может быть, еще обстоятельства какие-то сложные. Иногда это, действительно, да, тоже вот отражение боли других людей. Ты видишь, насколько другому человеку больно — матери, потерявшей ребенка своего, или самому ребенку. Но наше, наверное, такое человеческое, естественное желание — эту боль утишить сразу, уменьшить ее, избавиться от нее. Когда я говорю о том, что мы можем отдать эту боль Богу, это, наверное, больше о том, что мы можем ее с кем-то разделить. Это не всегда означает утешение, но когда ты в боли не один, это приобретает какой-то другой смысл. И особенно когда ты в этой боли не один, а с кем-то, кто больше тебя, больше всей этой ситуации, Тот, Который благ, Который милостив и Который, в общем, не хочет никому зла и не хочет никому ничего плохого. И когда ты в этой боли с тем, кто в глубине своего существа видит и держит судьбы всех и знает тайну, и знает каждого по имени — и этого ребенка, который ушел, или этой семьи, каждого ее члена. Наверное, как-то более стройно мне сложно это объяснить, но, как говорил кто-то из великих, что боль... ты можешь горе разделить пополам с кем-то, и это уже... Ну это совместное проживание — оно и объединяет, и оно помогает тебе в этом быть и продолжать, продолжать существовать, продолжать жить.
К. Мацан
— Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о трудных вопросах, на самом деле, веры, которые возникают в связи с болезнью, в связи с испытаниями. И наша сегодняшняя гостья видит это просто в процессе своей работы в детской реанимации. Вот еще немножко останавливаясь, может быть, задерживаясь на этом выражении, на этом состоянии, наверное, сердца человеческого — «отдать боль Богу»... Я вот в прошлой части упомянул, что мне оно очень нравится, это выражение, потому что в нем дается какое-то представление о Боге активном и с нами взаимодействующем, к нам обращающемся. Но ведь тут еще, наверное, важно, что и человеческая активность здесь постулируется? Я почему об этом спрашиваю — потому что я вот помню, в похожем контексте когда мы с кем-то говорили, вот отдать боль Богу, отдать проблему Богу, поручить эту проблему Богу, человек совершенно нецерковный и неверующий услышал в этом пофигизм. То есть, «вы, верующие — вы просто от этого закрываетесь». Ну, «отдай Богу» — это то же самое, как, другими словами, просто «не думай об этом», «да не парься!». Но правильно, что мы не про это же говорим сейчас? А вот как ты это чувствуешь? Почему это не про «не парься»? Вот я даже понимаю, что в плане твоей работы в реанимации это глупый вопрос и наивный. Я не предлагаю тебе сейчас переносить его на конкретные ситуации, когда перед тобой страдающий человек. Но если говорить именно о вере, о том, как ты проживаешь отношения с Богом, которые вот не про «не парься», а про твое активное участие — что это такое?
Т. Семчишина
— Я думаю, что если говорить с точки зрения психологии, наверное, можно назвать это формой рефлексии, да? Что когда происходят какие-то сложные события — ну, например, смерти пациентов, еще какие-то неразрешимые вещи, с которыми мы активно в рамках своих профессиональных обязанностей сделать ничего не можем, то просто забыть и как-то отодвинуть это в долгий ящик — это, наверное, да, была бы, наверное, пассивная позиция. Мне кажется — ну, может быть, я так устроена, но мне кажется, что очень важно все-таки не оставлять эти ситуации, а к ним возвращаться и их обдумывать. Пусть это будет с точки зрения психологии действительно такой рефлексией. Но если говорить с точки зрения веры, то мне кажется очень важным вот что. Когда-то я услышала это от Фредерики де Грааф. В каком-то разговоре мы с ней обсуждали тоже какую-то рабочую ситуацию, и она говорит: «Ну ты зовешь туда Бога, ты зовешь туда прийти Бога? Ты знаешь, что в какие-то моменты ты можешь требовать, чтобы Бог туда пришел? Да, Он знает это и без тебя, да, Он видит эту ситуацию, но ты можешь требовать, чтобы Божья Матерь и Господь в эту ситуацию вошли». Я не сразу это поняла, что она имеет в виду, но мне кажется, что это какая-то точка соприкосновений, точки встречи именно активности человека и активности Бога. Потому что это пространство человеческого сердца. И человек, видя или участвуя в неких обстоятельствах, где человек страдает, его призыв Бога туда — это, мне кажется, именно это и есть проявление активности, неравнодушия, неотстранения. И то же самое — если речь идет о смерти или вот о каких-то таких сложных событиях. То есть, мы, с одной стороны, молимся и отдаем Богу эту ситуацию — может быть, непонятную, может быть, с которой мы не согласны, но, вместе с тем, мы призываем Его прийти туда и освятить эту ситуацию Своим присутствием. Как дальше будет, я не знаю, но что-то страшное уже случилось, что-то трагичное уже случилось. Но призвать Бога в эту ситуацию, мне кажется, это лучшее, что можно сделать.
К. Мацан
— Я помню, в одном интервью священник Александр Ткаченко, создатель первого детского хосписа в России, сказал, что у Бога нет других рук, кроме наших. Ну это не он первым сказал — это такая известная, бесспорная, с одной стороны, мысль. С другой стороны, я помню, что в другом интервью человек тоже, много работающий, скажем так, в социальных проектах, помогающий и бездомным, и больным, к этой фразе по-другому отнесся — что «не, ну, конечно, у Бога есть другие руки, кроме наших, потому что, может быть, если Господу надо, Он Своими руками что-то сделает и без нашей помощи». И тогда человек добавил: «Ну, в лучшем случае, пальцы». Но, может быть, мы не будем множить дальше физиологические метафоры — «руки», «пальцы», но что ты об этом думаешь? Как в тебе эти слова отзываются?
Т. Семчишина
— Мне кажется, что это — опять-таки, наверное, возвращаясь к вопросу открытости сердца и открытости... ну, открытости миру, открытости человеку, причем, в совершенно разных реакциях. Мне почему-то первое, что приходит на ум, когда я слышу эти слова, это какие-то ситуации... Ну вот, например, самая простая — допустим, закончилась моя смена, и я выхожу из отделения, может быть, очень уставшей и, может быть, думающей только о том, чтобы поскорее добраться домой...
К. Мацан
— Потому что после суток дежурства.
Т. Семчишина
— Да, ну, после суток, и поехать скорее домой, и лечь спать, и вообще как-то немножечко отключиться от той реальности, которая была моей реальностью в последние 24 часа. И в этот момент, например, я вижу, что на диванчике около отделения нашего сидит женщина и, например, плачет. И, может быть даже, я узнаю в ней маму кого-то из наших детей. И здесь может быть несколько вариантов, да? Это может быть, например, мама, с которой есть у нас какой-то контакт и с которой у нас, ну, какие-то отношения даже сложились, потому что ребенок уже лежит какое-то продолжительное время. Это может быть мама какого-то другого ребенка, с которым я никогда не работала, но я знаю, что она приходит. Или, может быть, это совсем незнакомый человек. В целом, реакция моя может быть такова, что, ну, вообще-то, я закончила уже работать. Лифт — вот, пожалуйста, здесь пройти пять метров, и я сажусь на лифт и уезжаю к себе. Ну, потому что это не мое дело. Ну, плачет она — почему она плачет? Я не знаю, почему она плачет. Узнавать и как-то погружаться в это все еще я могу быть совсем не готова. Но, на мой взгляд, если так сложилось, что на выходе со смены почему-то я встретила эту женщину, ну, лучше подойти к ней, сесть и спросить ее, по крайней мере, что случилось. Или, ну, может быть, какими-то другими словами. Потому что мы все очень сильно нуждаемся в том, чтобы быть увиденными другими людьми. И, может быть, я ничем не смогу ей помочь. Может быть, я и выслушать ее не могу. А может быть, она мне как-то грубо даже ответит, или агрессивно, или... Да все, что угодно, может быть. Но в данном случае как-то Божьими руками... Что я могу, как Божьи руки, здесь, да? Я... вот как задание от Бога такое, да, это переживаю — что если человек встречается, даже если мне очень не хочется, даже если как-то вот... ну, как будто бы даже я имею моральное право пройти, но лучше все-таки подойти и спросить. Ну не захочет она другого человека рядом с собой, не нужно ей это будет — ну тогда так, как есть. Может быть, посидеть с ней какое-то время. А может быть, она пришла, потому что были ситуации, когда, например, мама потерялась просто. Ну, то есть, она должна была прийти в другое место, и она потерялась, растерялась, там, ребенок в тяжелом состоянии, и она не поняла, куда идти. И это все тоже решалось довольно просто, потому что я вернулась в ординаторскую, мы позвонили лечащему врачу и поняли, что требуется — она перепутала этажи и пришла не туда. То есть, это могут быть какие-то вещи, которые совсем не «великие», но если мы пришли в этот мир, если мы родились и продолжаем жить, и если как-то мы хотим для Бога тоже что-то делать, мне кажется, хорошо бы стараться — конечно, это не всегда получается, но — держать глаза открытыми, уши открытыми и сердце открытым.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации. У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
«Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Мы говорим сегодня с Татьяной Семчишиной — медицинской сестрой детской реанимации.
Вот до перерыва, знаешь, какую-то ты очень важную тему затронула, причем, важную, знаешь, вот мне лично в плане каких-то лайфхаков. Лайфхаков, потому что мы хотим, чтобы от наших программ была сплошная польза, и вот на практике что выносить. Я вот могу тебе признаться, что для меня вот в той ситуации, которую ты описывала — допустим, сидит человек в больнице ли, на улице, на работе ли где-то, например, плачет, и, в принципе, ситуация, с одной стороны, располагает к тому, чтобы подойти, спросить, что случилось, а с другой стороны, ты понимаешь — вот это моя проблема психологическая, честно признаюсь тебе и всему честному народу, — я боюсь вот того самого какого-то грубого ответа, неловкости, которую я могу создать, в которой я могу оказаться, боюсь почувствовать себя глупо. И боюсь одновременно и человеку как-то... Может быть, ему сейчас не нужно внимание. Вообще, я понимаю — допустим, когда мне плохо, я, может быть, не хочу, чтобы вообще меня трогали. Но это индивидуально. Я внутри себя борюсь, с одной стороны, с каким-то правильным пониманием, что, ну, хорошо бы сейчас подойти, узнать. И я вот абсолютно понимаю тебя, когда ты говоришь, что «вот мне сейчас, именно мне этот человек именно попался — ну неслучайно же это, ну Господь же все видит!» А с другой стороны, какие-то внутренние ограничители включаются. Вот что ты посоветуешь? Ты отчасти уже об этом начала говорить. Может быть, ты тоже это испытываешь. Судя по всему, тебе это знакомо. Как находить для себя внутреннюю мотивацию все-таки поступить по-христиански, громко скажем, и вот это внимание проявить, не боясь, несмотря ни на что, и быть готовым даже, там, не знаю, к неловкости, к грубому ответу, но все-таки сделать?
Т. Семчишина
— Ну, начнем с того, наверное, что касается мотивации, что, боюсь, нет готовых рецептов, потому что каждый раз и в каждой ситуации приходится делать выбор. Это не что-то такое, что идет по накатанной и что один раз уже решено, и теперь наконец-то все просто и легко.
С другой стороны, я вот о чем думаю. Господь дал нам свободу, и эта свобода — она выражается во всем. Она выражается, в том числе, в том, что решим мы сами — подойти или не подойти. Она заключается и в том, что человек может принять нашу помощь, не принять нашу помощь, нуждаться в нас, не нуждаться в нас, а нуждаться в ком-то другом. И, наверное, один из тех принципов, которые хорошо бы постараться соблюдать, это человеку эту свободу предоставить. И в каких-то ситуациях я понимаю, что мне проще все-таки тоже опираться на рецепты на какие-то готовые, и в каких-то ситуациях я для себя формулировки нашла. Вот, например, я живу на метро «Теплый Стан», где у нас находится рынок, и там переход довольно длинный из метро, много лестниц, куда довольно часто приезжают бабушки со своими сумочками-кошелочками на колесиках. И для того, чтобы подняться или спуститься (а чаще всего бабушки приезжают уже с нагруженными сумочками), ну это требует усилий, чтобы по ступенькам их поднять. И тоже кажется — ты видишь пожилого человека, который с этой тележечкой со своей цок-цок-цок по ступенькам, и реакция может быть очень разной, потому что бабушки тоже по-разному настроены.
К. Мацан
— Меня однажды так отшили, будто я хотел сумку забрать, а не поднять.
Т. Семчишина
— Да. Потому что бывает, что, действительно, ну вот люди как-то так реагируют остро. И, ну, для себя я какую-то формулировку нашла такую, что когда я подхожу, говорю: «Извините, пожалуйста, разрешите вам помочь!» — и это оставляет человеку абсолютную свободу, потому что кто-то может сказать: «Да мне и так удобно». О’кей. «Да, хорошо, очень было бы здорово». «Нет, не нужно». И... Ну, и когда... И себя чувствуешь в этом тоже свободной. И человеку ты предлагаешь, и оставляешь ему право отказаться и свободу отказаться или принять.
Конечно, гораздо сложнее, когда речь идет не о физической помощи, которая очевидна, а о помощи (или не помощи), о каком-то участии, когда речь идет о горе, слезах или какой-то сложной ситуации, и мы не знаем, что случилось. Но, мне кажется, если иметь в виду, опять-таки, эту деликатность и какое-то пространство свободы, ну, по крайней мере, может быть даже, и вопрос «что случилось?» не такой удачный... Там, что ты расскажешь, что случилось? «Мне плохо». Там, «моему ребенку плохо». Что случилось... Все плохо. Но, может быть, спросить: «Я могу вам чем-то помочь?», как бы по-киношному ни звучала эта фраза. Или: «Не могу ли я что-то для вас сделать?» И если человек скажет «нет», может быть, побыть еще, посмотреть на него и уйти?
К. Мацан
— В прошлой части программы ты говорила, когда мы начали в самом начале размышлять о том, насколько человеку в медицинском деле труднее или проще, скажем так, прийти к вере, найти утешение к вере, ты сказала: «Все мы переживаем боль и сомнения». Я вот хотел бы к этой фразе творчески придраться. Опять же, может быть, это будет связано с твоей работой, может быть, нет, но какие у тебя сомнения в вере, какие вопросы к Богу (если это одно и то же — сомнения в вере и вопросы к Богу)? Я понимаю, что ты вряд ли ставишь под сомнение бытие Божие как таковое. Хотя сейчас ты расскажешь. Но тогда чего они касаются?
Т. Семчишина
— Они действительно не касаются бытия Божия. Но... Есть, например, сомнение — это один из самых болезненных вопросов, я думаю, что не только для меня. Это вопрос, что есть благо. Что есть благо, ну, например, для конкретного ребенка. Или что есть благо для его семьи. И если мы говорим о том, что, ну, «я верю, что Господь всемилостив и благ, и в Его деснице тайна человеческой судьбы», то где это благо в какой-то конкретной ситуации, где его очень сложно разглядеть или невозможно? И что есть благо в этой ситуации? Это вопрос, который довольно часто снова и снова приходится ну как-то решать, задавать, по крайней мере, этот вопрос.
К. Мацан
— Ты имеешь в виду, может ли болезнь, например, быть благом для семьи, для человека, для ребенка?
Т. Семчишина
— Я боюсь сейчас уйти в какие-то теоретические размышления, потому что все-таки эти, наверное, вопросы имеют право задавать только непосредственные участники. Легко сидеть в студии и говорить о таких вещах. Но, скорее, это какие-то очень конкретные события или конкретные... Даже, наверное, не столько сама ли болезнь — благо. Я не буду касаться этой темы — она слишком деликатная, и она слишком индивидуальна для каждого конкретного человека. Но в процессе лечения и в процессе борьбы за жизнь мы, да, сталкиваемся с ситуациями — ну все ли мы сделали правильно и все ли мы сделали, исходя из блага, из пожелания блага, например, такой вопрос. И еще вопросы смысла, который, наверное, основополагающий — в чем смысл, где смысл? Наверное, немножко сложно говорить об этом абстрактно, но я боюсь, честно говоря, приводить какие-то конкретные примеры, потому что опасаюсь быть недостаточно бережной и деликатной к тем людям, о которых я могу рассказывать.
К. Мацан
— Когда человек надеется на чудо, а чудо не случается, это вызов вере?
Т. Семчишина
— Это очень серьезная проверка, я думаю. Потому что, как сторонний наблюдатель, опять-таки, я могу говорить о том, что очень часто чудо, которого мы хотим, оно имеет очень конкретные осуществления, да? То есть, мы хотим очень конкретных вещей, надеясь на чудо. Например, в ситуации болеющего ребенка хотим его выздоровления во что бы то ни стало. Вопрос блага в этом тоже очень важен, потому что иногда, например, в силу ряда причин, осложнений, лечения мы, как медики, можем понимать, что если даже ребенок выживет в этой ситуации, то его жизнь не будет полноценной. Он, например, ну, не сможет никогда ходить или не сможет говорить, или еще чего-то не сможет. То есть, его выживание физическое — оно не будет означать качества жизни и полноты этой жизни. Ну, хотя о полноте, наверное, можно говорить в духовном смысле, и мы, наверное, не будем эту тему затрагивать. Но я вижу, например, несколько вещей и могу поделиться такими размышлениями — что чудо иногда может быть в другом. Мы просим конкретного чуда в выздоровлении, а чудо случается, выражаясь в каких-то других вещах, хотя ребенок погибает, например, и этого выздоровления мы не получаем.
Но когда я говорила еще о том, что это такая проверка того, что стоит наша вера... С одной стороны, мы помним прекрасно все евангельские строки — «просите, и что бы вы ни попросили Во Имя Мое, да будет вам», С другой стороны, это тоже достаточно известные слова — о том, что «что нам дороже — сам Бог или Его блага, или Его благодеяния?» И вот в ситуации, когда мы просим и не получаем, очень бывает сложно, но возможно сохранить веру в то, что Бог всемилостив и благ, и неизменен, и принять из Его руки то, что происходит, даже если мы сейчас этого не понимаем. И даже если очень больно. И даже если эта боль потери разрывает сердце.
Но я вот, наверное, не посмею здесь говорить о наших родителях, потому что действительно для этого каждый проходит свой путь, и свой путь осмысления, и свой путь веры. Но вот здесь очень серьезно встает вопрос, насколько дорог мне Бог. Если я не сомневаюсь в Его существовании, если Он был здесь, если Ему небезразлична судьба моего ребенка, если Ему небезразлично все, что происходит с нами, как дальше строить эти отношения, если случилось то, что случилось.
И почему-то вот хочется мне еще одним поделиться — тоже важным, мне кажется, моментом таким. Однажды мы провожали семью, у которой умер малыш. Было отпевание, и батюшка наш, больничного храма после того, как отпевание закончилось, он подошел к супругам, к родителям малыша, обнял их и сказал: «У вас было время надежды, теперь оно закончилось, и наступает время веры и любви». И это настолько точно отражает состояние... Ну вот, по крайней мере, это такое было точное описание для этой конкретной семьи, потому что они до последнего надеялись. И сейчас, когда все закончилось так, как закончилось, они возвращаются домой, но возвращаются домой, к сожалению, с погибшим ребенком. Но наступает время, когда ты можешь верить во встречу, ты можешь верить в то, что любовь не заканчивается земной жизнью, и что любовь продолжается. Вот, мне кажется, это какое-то максимально точное описание того, что может происходить.
К. Мацан
— Татьяна Семчишина, медицинская сестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вот буквально предвосхищаешь ты ту тему, о которой я хотел бы в этой последней части нашей программы поговорить, без которой, конечно, наш сегодняшний разговор был бы неполным. В том смысле, что мы всю программу говорим о твоей работе, о том, что ты видишь на работе, как медицинская сестра в детской реанимации, о трудных ситуациях, боли, страдании, смерти как о вызове вере. Как о вызовах. Но что-то мне подсказывает, что этим, скажем так, духовная палитра твоей работы не исчерпывается, и наверняка есть место и наблюдениям встречи с надеждой, с любовью, с тем светлым, что происходит. И это тоже связано с верой, может быть, дает ей расти, укрепляться, убеждаться, утешаться, получать от Бога утешение. Вот насколько в этом смысле тут твоя работа на твою веру влияет? Был ли пройден какой-то путь — вот не с точки зрения вызова и проверки, а с точки зрения вот ее еще большего какого-то раскрытия и, ну, если угодно, открытия красоты Божьего замысла о нас всех?
Т. Семчишина
— Мне действительно не хотелось бы, чтобы у наших слушателей создалось впечатление, что где-то мы на передовой, где постоянные испытания и непрерывные вызовы жизни и вере. (Смеется.) Хотя, я говорю, конечно, это часть тоже нашей повседневной жизни.
Изменилось ли как-то само понимание, да? И как-то больше раскрылось ли видение Божьей красоты? Мне кажется, что очень явно в наших вот повседневных делах, в нашей повседневной работе раскрывается красота встречи. Красота встречи с человеком. Потому что, несмотря на то, что иногда рутина подразумевает какую-то скорость — что один, второй, третий, это поток людей, но эти лица и судьбы, которые проходят, это, конечно, удивительные какие-то такие нити и удивительные переплетения. Огромное у меня уважение вызывают наши родители и дети. Хотя с детьми мы не всегда имеем возможность общаться — ну, потому что, в силу особенностей отделения, мы можем уже видеть их в медикаментозной коме и под аппаратами, но с кем-то мы общаемся, и это люди, которые дарят огромную радость, как бы это ни странно показалось, и удивление, и удивление жизни. И... Ну, мы тоже меняемся, видя этот свет и видя эту красоту.
И, конечно, не могу не вспомнить одну из наших недавних таких историй, когда у нас полгода лежал малыш, и ему нужна была почечно-заместительная терапия. Ну, поэтому он был в сознании, он мог общаться. У него была масса каких-то игрушечек, книжечек. И мы его очень полюбили все — женская часть коллектива точно, но даже наши реаниматологи, конечно, они с большой нежностью относились к этому малышу. И поскольку он был у нас достаточно долго, и, конечно, для ребенка ситуация непростая — да, он днем находится с мамой, но он все равно в относительно незнакомом пространстве, на ночь он должен оставаться один, незнакомые люди, которые постоянно меняются и которые какие-то процедуры проводят. Но он, как любой ребенок, растет, смотрит на мир, чему-то учится, что-то ему нравится, что-то ему не нравится. И он это все разделял с нами. Мы научились читать, играть, какие-то новые вещи придумывали для того, чтобы его порадовать. (Смеется.) И мы многому учились...
Я не знаю, как ответить на этот вопрос, мне немножко сложно. Наверное, мне даже сложнее ответить на этот вопрос, чем на вопрос касательно вызовов. Но мы видим, насколько... Вот я думаю, что благодаря работе это тоже очень проявляется. Мы видим, насколько мир разный, насколько люди разные. Иногда, как бы банально это ни прозвучало, насколько уникален путь каждого человека и насколько все бывает неоднозначно, и не надо торопиться с выводами о человеке, например, или о семье. Лучше всего не пытаться со своими какими-то понятиями «правильными» на семью наседать, а побыть рядом с ней и сопроводить. Это, наверное, лучшее, что мы можем сделать. Этому работа очень учит. И она всегда напоминает о том, что Дух Святой — Он не в грохоте, а Он в тихом веянии ветра, вот в такой деликатности, нежности и соприсутствии. Это очень явно всегда.
К. Мацан
— Не могу тут не спросить, раз уж прозвучало имя чрезвычайно дорогого мне митрополита Антония Сурожского. Дорогого — в смысле, автора, пастыря, чьи тексты во многом вообще меня, конечно, тоже к вере привели и сформировали, видение каких-то вещей. Он много говорит о необходимости... Не необходимость — плохое слово «необходимость»... о молчании, о возможности молчания. В каких-то ситуациях быть с человеком рядом, без слов, просто быть, присутствовать, чтобы суть твоя была здесь, вместе с ним. И, с одной стороны, в общем-то, не так уж редко мы об этом говорим — о том, что слова часто не нужны лишние. А с другой стороны, так ли это просто на практике? Владыка Антоний тоже в своих текстах... Мне даже довелось один переводить с английского на русский, ранее не опубликованный по-русски текст. Вот об этом он там подробно размышляет — что тоже по-разному можно молчать. Можно просто прийти и помолчать. Ну вот я пять минут помолчал, вроде как, и исполнил завет владыки и больше... пойду дальше, поработаю. Можно молчать, говорит он, с таким достаточно напускным видом и молиться внутренне, показывая, что «вот, вот я молчу наполненно и молюсь за того человека, который рядом со мной». Может быть, такого молчания тоже не надо.
И мой вопрос к тебе, собственно, простой: а что это такое на практике? Удавалось ли, вот удавалось ли этот совет владыки воплощать по-настоящему? Я спрашиваю без подвоха, потому что мне это неизвестно — мне не удавалось, не было повода проверять это. А у тебя, наверное, поводов предостаточно.
Т. Семчишина
— Это совет, наверное, во многом «на вырост». Потому что это то, к чему можно всегда стремиться и пробовать, пробовать, пробовать снова, как и множество других советов, которые владыка дает. Но ты помнишь эту ситуацию, которую мы обсуждали, этот пример — если мама сидит около отделения заплаканная. Иногда... ну здесь какая-то чуткость, наверное, все-таки нужна. Потому что иногда, может быть, действительно один из способов проявить участие — это сесть рядом с ней. И, может быть, не сразу начать говорить, предлагать, и это тоже может быть такой формой, ну, «я свое дело сделал, могу теперь идти, быть свободнее». Я подошел, спросил: А ничего не надо? Помочь вам?" — «Не помочь». — «Отлично!» И с чистой совестью уходить домой.
К. Мацан
— Я прямо себя узнаю, сейчас ты описываешь...
Т. Семчишина
— Но посидеть рядом и как-то прислушаться — может быть, человек что-то скажет, а может быть, нет, и вот, как это владыка часто называет, «из глубины молчания задать вопрос», это уже, наверное, уже такая способность и какая-то душевная внимательность более высокого уровня.
Удавалось ли или не удавалось — я не знаю. Я не знаю, не мне судить, но...
К. Мацан
— Надо спросить у тех, рядом с кем ты молчала.
Т. Семчишина
— Вот я точно знаю вот что. Иногда мы с коллегами с нашими тоже обсуждаем какие-то сложные ситуации, которые случаются у нас на работе. Это могут быть и конфликты, например, с кем-то из родителей или какие-то ситуации кризисные такие, когда не знаешь, как реагировать, и довольно часто я слышу от наших девушек-медсестер вопрос (ну, он такой даже риторический), что «ну я не понимаю, что говорить, я не знаю, что сказать». Вот идет человек, который вот только что вышел из палаты, где умер ребенок его. И, вроде, с одной стороны, я тоже с ними работала, и как-то хочется выразить им соболезнование, но я боюсь подойти, потому что я не знаю, что сказать.
И однажды, когда мы беседовали с человеком вне нашей сферы, и я вдруг поймала себя на мысли, что у меня вопрос этот не возникает — о том, что сказать. И, наверное, можно считать это вот таким плодом наследия владыки. Потому что я не владею какими-то техниками и словами, которые всегда срабатывают, что придает мне уверенность и ту самую мотивацию и отсутствие страха в том, чтобы подойти к тому-то. Но иногда я понимаю, что ты можешь, даже переступив, там, через собственные неудобства, страх внутренний или все, что угодно, но просто подойти, и этого бывает достаточно. Иногда из этого рождаются слова, иногда нет. И иногда бывает, что... ну особенно когда ситуация крайне напряжена в силу переживания... И говорить, что... Просто я понимаю, что говорить что-то — довольно глупо. Да даже не только желание исполнить совет владыки, а просто слова неуместны. Ты в этом, может быть, минуту, две, пять, не знаю, сколько, будешь, а потом всегда можно спросить у, там, родителя, например, у мамы: «Вы хотите, чтобы, там, я осталась, или уйти?» И принять тот ответ, который будет озвучен.
Но мне кажется, что я бы, наверное, так отреагировала на этот вопрос — мы очень недооцениваем роль тишины и роль молчания. И как-то иногда как будто есть какое-то клише, что вот эта тишина и молчание — это отсутствие действия. Или это отсутствие, там, наполненности действия, наполненности смыслом. Хотя очень часто оно может быть гораздо более значимым, чем любые слова, сказанные от души, формально, те, не те. Часто слова действительно не имеют значения, мы об этом забываем. И отношение человеческое — оно не обязательно выражается в словах. Оно может быть в жесте или во взгляде выражено.
К. Мацан
— Вот мы на радио, к сожалению, не можем вообще без слов обойтись. Иначе это была бы тишина, которую было бы странно слушать. Но пускай наша сегодняшняя беседа, вот чьи-то слова сказанные, послужит к тому, чтобы, их услышав, нам всем захотелось — я это говорю абсолютно искренне и ответственно — немножко помолчать и побыть в тишине, но в такой вот не отсутствующей тишине, а вот именно в том, о чем ты сказала, — в тишине присутствия и в наполненном молчании рядом с ближними, с тем, кому сейчас нужна наша помощь.
Спасибо огромное тебе за нашу сегодняшнюю беседу. Татьяна Семчишина, медицинская сестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». Я уверен, не последний раз на радио «Вера» мы с тобой общаемся, так что до новых встреч на волнах нашей радиостанции.
Т. Семчишина
— Спасибо большое! Всего доброго!
К. Мацан
— Счастливо! До свидания!