У нас в гостях был старший священник и духовник Алексеевского женского монастыря прот. Артемий Владимиров.
Мы говорили о финансовых трудностях и о том, как через них проходить, чтобы сохранить мир, уважение и любовь в семье.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А.Ананьев:
- Добрый вечер, дорогие друзья!
В светлой студии радио «Вера» вас приветствует ведущая Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … ведущий Александр Ананьев.
А.Ананьев:
- И, как к доброму доктору, которому мы доверяем, приносим мы свои проблемы актуальные и болезни духовные прекрасному собеседнику, духовнику женского Алексеевского монастыря, дорогому протоиерею Артемию Владимирову.
Добрый вечер, отец Артемий!
О.Артемий:
- Добрый вечер! Я себя считаю не дорогим батюшкой, а народным, и даже… действующим благотворительно, по заповеди Божией. А вот слово «ведущий» – ко многому обязывает! Потому, что если кто-то попадает в больницу, то к нему прикрепляют ведущего врача и врача дежурного. Я сегодня врач – дежурный.
А.Ананьев:
- А мы с Аллой Сергеевной – те медсёстры с медбратьями, что толкают вот эту вот кроватку на колёсах с бедным пациентом. А пациентом у нас сегодня будет очень болезненная тема. Тема, которую мы не придумали с Аллой Сергеевной. Мы, вообще, темы не придумываем – мы либо говорим о наболевшем, либо делимся тем, чем поделились с нами, в свою очередь, наши слушатели.
И, вот, не так давно, у меня был разговор с одной из наших слушательниц, которая откровенно жаловалась на то, что жизнь её превратилась в… вот… не подберу другого слова… в жестокую попытку сведения концов с концами.
Как – спрашивала она меня – свести концы с концами?
И, вот, так уж совпало, что сегодня я встретил в одном из источников прекрасную цитату старца Паисия Святогорца: «Мы не сводим концы с концами, – говорит старец, – потому, что хотим иметь видео, телевизор, новую машину и множество украшений. Нас засасывает суета, – говорит старец, – и мы никак не можем остановиться. Мы желаем всё большего и большего. А, в результате, дети остаются без внимания, и это – огромная ошибка. Вот, что мы должны понять. Будем довольствоваться немногим. Тогда проблема перестанет существовать».
И, вот, тут у меня возник жесточайший когнитивный диссонанс. Моя знакомая – не из тех, кто довольствуется… чем-то невероятным. Она – не из тех, кто стремится за роскошью, за излишеством. И есть – мудрый старец, которому не верить невозможно. И сегодня мы с Вами и хотим поговорить о том, как свести концы с концами, для чего на нашу долю выпадают такие испытания, и – как выйти из них христианами? Какой урок из них можно извлечь? И – как не испортить отношения, допустим, мужу с женой, если они никак не могут свести эти несчастные концы с несчастными концами?
Вот, такая вот беда, отец Артемий! Вот, такая вот проблема актуальна, особенно сейчас.
О.Артемий:
- Да, безусловно, жизнь настолько многообразна и парадоксальна, что в этой студии, наверное, никогда не появится такой собеседник, как бы ни были светлы подмосковные вечера… такой собеседник, который бы выдал на блюдечке с золотой каёмочкой готовый ответ на риторический вопрос.
И… старец Паисий, конечно же, прав. Однако, его ответ не может охватить всю действительность. Он прав – стратегически, говоря о том, что современным человечеством завладела суета сует, и люди сами себе, подчас, придумывают головную боль. Как… существует присловье: сама придумала – сама заплакала.
Вы не поверите, но сегодня, на пути в радиостанцию «Вера», одна очень милая и совершенно не суетная особа средне-молодого возраста… а женщины все делятся на три категории: юное существо, молодая особа – это, вот, супруга, которая сидит перед Вами, и – особа средне-молодого возраста … так, вот… она говорит…
А.Митрофанова:
- Прекрасная градация!
О.Артемий:
- Она говорит: «Батюшка, быть может, я задаю Вам лишний вопрос, но у меня есть полтора миллиона – что мне с ними делать?»
Я стал рассуждать на эту интересную тему, а она говорит: «Вы знаете, отец Артемий… а ведь миллион – это тоже проблема. Вот, не было бы его у меня – жила бы я спокойно! Ну, хорошо – у меня хоть миллион, а вот у моих знакомых мульти-пульти – десятки означенных единиц. Так они покоя не знают! Они постоянно смотрят на какие-то, там, биржи, счета, курсы, думают, как бы всё лучше пристроить…»
Но, давайте, всё-таки, возвратимся на землю, к этой милой русской женщине…
А.Ананьев:
- Прежде, чем возвратимся, отец Артемий… а, вот, то, о чём Вы сказали – это, действительно, проблема? Или же это… ну…
О.Артемий:
- Это – смог современной жизни, далёко отводящий ум и сердце от единого на потребу.
У премудрого царя Соломона, жившего за тысячу лет до Рождества Христова, сказано, что человек нуждается в совсем немногом – кровле над головой, одежде и насущном хлебе. Хотя…
А.Митрофанова:
- А – сам царь Соломон? Как одевался?
О.Артемий:
- Он сказал это – к концу жизни, пройдя через все возможные испытания. Но мы – не Робинзоны, и, поэтому, даже люди, имеющие «минимум миниморум», всё-таки, ежемесячно должны снимать со своего водосчётчика показания, должны вносить коммунальные платежи, и много ещё чего должны. И совсем не мало и среди наших радиослушателей, наших радиособеседников людей, которые находятся в известном напряжении, и ломают себе голову, как свести эти концы с началами. И, конечно, вспоминая последнюю Вашу ремарку, ссоры между мужем и женою, по поводу означенных трудностей…
И, прежде всего, я, для себя, отвечаю на этот вопрос так: храни любовь, храни равновесие ума и сердца, не теряй мира в душе, не теряй почву под ногами. Где мир – там Бог. А у Бога – всего много.
И мне вспоминается Афонский монастырь «Ставроникита» – греческий монастырь, – где в подвале существует огромная ёмкость такая, бочка, в которой никогда не переводится оливковое масло. Лично об этом мне говорил насельник этого монастыря, и, уже несколько столетий, братия знает, что, как зеницу ока, они должны сохранять единомыслие и братскую любовь. И, покуда не пресекается в монастыре эта атмосфера доверия, улыбок, такта, деликатности, оливковое масло в бочке не скудеет.
Афон – Афоном, но сказанное справедливо и для мирских жилищ, для супругов, для наших домов. Будет любовь – бровь вверх не уйдёт, озадаченная тем, как прожить завтра нам и нашим детям.
А.Митрофанова:
- Удивительный пример, отец Артемий, Вы привели с этой бочкой, наполненной оливковым маслом!
Парадоксальным образом, я вспоминаю сейчас, как мне попадались размышления людей… знаете, есть… вот… коучи? Есть сейчас такое модное направление – саморазвитие… да… люди обращаются к коучам. И люди, пытающиеся наладить свои, как раз, отношения с деньгами, задаются вопросом – что мы делаем не так, почему у нас деньги утекают из семьи сквозь пальцы?
И эти самые коучи задают им встречный вопрос: а какие у вас отношения друг с другом? Ну… вот… между мужем и женой?
И там выясняется, что – да… какие-то конфликты, разборки, что-то ещё…
И эти коучи задают следующий вопрос: а вы пытались ваши отношения выстроить?
Недоуменный ответ вопрошающего: а это здесь – при чём?
А дальше начинается какая-то мистика, которая… я не знаю… понимаете, у меня нет какого-то безусловного доверия ко всем тем людям, которые себя коучами называют. Безусловно, среди них есть блестящие профессионалы, которые помогают стать на ноги в критической ситуации человеку, который к ним обратился, но много и шарлатанов.
О.Артемий:
- Это, своего рода, психологическая служба? Или это – коучи, в отношении финансов… что-то такое…
А.Митрофанова:
- В том-то и дело! Понимаете, отец Артемий…
О.Артемий:
- Или – на все вкусы хороши…
А.Митрофанова:
- … это – полный винегрет! Вот… это, как среди психологов есть… ну… просто полная профанация профессии, и есть – блестящие специалисты, так и в этом направлении, очевидно, тоже. Я не берусь судить – потому, что глубоко в эту тему не погружалась.
Но – вот, удивительный пример. В том разговоре, о котором я говорю, вопросы о том, какие между вами взаимоотношения, оказались связаны с финансовой ситуацией в семье. И то, что говорите Вы сейчас…
Я тогда просто, знаете, как-то… ну… проскочила, удивилась… думаю: «Надо же…» – но вот сейчас Вы говорите, фактически, то же самое. Если между братиями в монастыре – мир, то оливковое масло – не оскудеет в их бочке!
Как это работает?
О.Артемий:
- Но это – какое-то уникальные чудо! Это – не во всех монастырях такая самовосполняющаяся бочка существует. Это присуще именно одному единственному монастырю греческому, который, кстати, очень ценит память отца Иоанна Кронштадтского. В начале ХХ века они погорели, и отец Иоанн Кронштадтский прислал им 100 царских рублей – чуть ли не эти 100 рублей они хранят до сих пор, как благословение батюшка, всегда хранившего… старавшегося хранить сердечный мир, и, если терял, то быстро восстанавливал его. И ещё отец Иоанн Кронштадтский имел обыкновение никогда не передавать, не делиться плохими, будоражащими душу, новостями – настолько он почитал важным спокойствие сердец. Через спокойное сердце действует Сам Бог.
А.Ананьев:
- Вот, Алла Сергеевна! А у нас дома оливковое масло заканчивается, как только мы его открываем – делайте выводы, девушка, делайте выводы!
А.Митрофанова:
- Хорошо…
«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- «Семейный час» на радио «Вера» продолжается.
Сегодня мы говорим о насущном – о том… даже не о деньгах, друзья. Вот, всё-таки, я хочу подчеркнуть, что сегодня мы говорим не о деньгах. Сегодня мы говорим о жизни, и о том, как сохранить главное – о том, как сохранить любовь, несмотря на мелкие, или – не такие уж и мелкие, жизненные трудности и неурядицы.
Сегодня мы об этом говорим с духовником женского Алексеевского монастыря протоиереем Артемием Владимировым.
И, как обычно в это время, короткая цитата: «Мы вдаёмся в чрезмерную суету, – говорит старец Паисий Святогорец, – теряя, при этом, драгоценное спокойствие. Мы – распыляемся! И женщина вынуждена работать – потому, что, дескать, нам не хватает денег. А, в результате – дети лишаются своей матери. Ради чего-то незначительного, мы теряем смысл и цель создания семьи».
И, вот, эта цитата подводит меня к следующему вопросу, отец Артемий: на ком ответственность лежит в получении денег – на муже, или на обоих? И – может ли женщина взвалить эту ответственность на себя? И – не будет ли это нарушением каких-нибудь заповедей или христианских установок?
О.Артемий:
- Конечно, по определению, «кормилец» – существительное мужского рода. Однако, в этой традиции очень много вариаций. Наше время предоставляет нам самые разные примеры, и, я вижу, гармоничные семьи существуют, где… скажем… добродетельная супруга, мама четырёх или пяти детей – прекрасный архитектор. Она получает и светские, и церковные заказы, трудится совестливо, из любви к искусству, летает по уездным городам России, встречаясь с заказчиками. А папа – такая душка – он так пестует детей, не балуя их, но призывая их к размышлению «можно или нельзя, и, если можно, то – почему», что встречает маму, приезжающую из аэропорта, вкуснейшим обедом. И у мамы хватает ума, любви и признательности никогда иронично не назвать папу «усатым нянем», но они благодарят Господа за такую дифференциацию, разделение труда, хотя, наверное, для XIX века это было бы – почти нонсенс.
А.Ананьев:
- Вот… я тоже сейчас слушаю – пример блестящий. Он яркий, он настоящий, он жизненный, и, тем не менее, он – невероятно парадоксальный. Это же – нарушение всех возможных правил. Это же – смещение гендерных ролей. Это – превращение жены из хранительницы очага в добытчицу.
О.Артемий:
- Что – правила, сами по себе? Важно существо дела. А существо дела – это атмосфера родительского взаимного доверия, любви. Мне доставляет удовольствие слушать, как общаются муж и жена, делясь жизненными впечатлениями. Папа, при этом, прекрасно владеет молотком и дрелью, он мальчишек возит на Волгу и учит их добывать рыбу всякими легальными образами и способами… Здесь нет явного перекоса – потому, что мама, всё-таки, не бурлак на Волге. Это – представитель высокого творческого труда, весьма котирующегося в нашем обществе.
Но, давайте-ка, вернёмся к этим концам, которые не всегда сходятся друг с другом. Потому, что кто-то из наших радиослушателей, наверное, готов нас обозвать, как Владимир Ильич Ленин Герберта Уэллса – мечтателями ли, романтиками ли, ботаниками… «Батюшка, Вы тут всё про любовь и про любовь…
А.Ананьев:
- Ну, так это же – самое главное, отец Артемий! Мы Вас всё пытаемся столкнуть…
О.Артемий:
- … а у нас за газ не уплочено!»
А.Ананьев:
- Мы Вас всё пытаемся столкнуть в мрак отчаяния и грусти, а Вы нас всё вытаскиваете на свет – там, где любовь, и всё хорошо! Это же – промыслительно, это же – здорово, и мы Вам за это благодарны.
А.Митрофанова:
- Так, вот, сейчас отец Артемий сам вернулся к вопросу… как быть, если за газ-то не уплочено… а ещё – за электричество и воду…
О.Артемий:
- Знаете, давайте, вспомним Спасителя нашего Иисуса Христа, который когда-то упрекнул учеников, пытавшихся выговорить женщине, разбившей, на их глазах, сосуд с драгоценным миром. Христос не остановил эту женщину, которая возлила миро на Его стопы, но сказал: «Нищих – то есть, людей, находящихся под чертой прожиточного минимума, – всегда имеете перед собою…»
И, действительно, бедность – не порок, и, как бы ни было совершенно общество, какие бы замечательные выплаты в минувшее карантинное время наш новый премьер… дай Бог ему здоровья… Михаил, раб Божий, по повелению Президента, ни выдавал на семью, на детей, всё равно, людей, которые, как рыба об лёд бьются, которые, как караси, вынутые откуда-то из пруда, вот так вот… раскрывают рот, и пытаются заглотить воздух, всегда – немало. И мне, как священнику, который находится в гуще народной жизни, совершенно очевидно, что люди имущие должны быть особенно внимательны ( это – друзья, это – родственники, это соседи ) потому, что вот эта черезполосица, вот эта амплитуда, разность температур – здоровые и больные, богатые и бедные – вот это многообразие земного бытия, на самом деле, выравнивается законом перераспределения любви и добра. И отец Иоанн Кронштадтский, о котором я упомянул, жил в городе, куда, ещё при Царях-батюшках, всякую голытьбу ссылали, или… как… транспортировали. И батюшка настолько близко к сердцу принимал толпы попрошаек, какие-то куты, где, среди лохмотьев, мать нянчила дитя… что он громким голосом взывал к купеческим, к дворянским сословиям, и напоминал им вот эту самую истину: мы живы только круговой порукой добра.
Попросту говоря… вот, Вы мне сейчас сказали о какой-то радиоприхожанке, у которой такая элементарная трудность – она и проездной не может приобрести… я, вот, просто… если Вы координаты её сохранили, втайне буду рад ей… именно ей… на других, может быть, меня не хватит – незаменимых у Господа нет… всё-таки, на «Светлый вечер» приходят десятки людей, и не только батюшек… но у меня ЕСТЬ возможность ей помочь. И богаче мы становимся всякий раз, когда без афиширования, не рекламных целей тщеславия ради, но по внутренней потребности, по участливости – вот, такую крохотулечку… Для кого-то 5 тысяч – это, действительно, великая сумма, а вот, например, для столичного священника, который трудится честно, и народ всегда рад поддержать священника – просто радость поделиться этой оранжевой бумажкой.
И дело здесь не во мне, и не в Вас. А мы, действительно, должны сегодня быть особенно участливы, внимательны, наблюдательны. Потому, что люди, подлинно нуждающиеся, никогда не протягивают руку. У них никогда не хватает отваги о чём-то попросить. Они ещё и не примут, если Вы… как-то… грубовато и прямолинейно предложите им помощь – для подлинной благотворительности нужна ещё и изобретательность, и просить нужно Николая Чудотворца – научиться тайно делать милостыню.
И вот – мы должны, действительно, помогать друг другу, и, при этом, смотреть не на объявления какие-то в Интернете, а на окружающих нас людей – на лестничной ли клетке, или – на приходе, где все звания и состояния молятся. И… это очень важно, чтобы наши сердца были живы. А живы они – в ту меру, в какую чувствуют нужду ближнего и умеют эту нужду незаметно, во славу Господа, погасить.
А.Митрофанова:
- Отец Артемий, возвращаясь, всё-таки, к ситуации, когда человеку трудно концы с концами свести… Свидетельствует ли это о его неправильном внутреннем устроении, о его неправильных отношениях с деньгами, о его неправильном выборе жизненного пути? Стоит ли в эту сторону рефлексировать и искать для себя ответ: «Что я делаю не так»? Или – положиться на милость Божию, и как-то… вот… ждать, как всё само собой выправится?
О.Артемий:
- Наблюдаю среди бесконечно разнообразных типажей, психотипов людей, такое сословие женщин молодого возраста, которые всегда находятся в долгах. Которые…
А.Митрофанова:
- Ах… это – про другое!
О.Артемий:
- … получив какие-то, непосильным трудом заработанные, средства, спущают их, как душем смывается шампунь с головы! И я вижу, что такие замечательные особы, зачастую, просто не подлежат термической обработке, перевоспитанию, и с этим ничего поделать нельзя – это не лечится! Я не знаю, какой коуч может их научить крепко держать «десятку» с изображением Владимира Ильича Ленина в своей ладони.
И, в этом смысле, Вы правы. Потому, что рачительный хозяин, действительно, должен, положась на Господа, всё-таки, элементарные сделать исчисления – одно пишем, два в уме – и не страдать указанной… такой… болезнью недержания денег.
А.Ананьев:
- Ровно через минуту полезной информации на радио «Вера» мы вернёмся к этому, фантастически прекрасному, разговору, в котором Алла Сергеевна вспомнит ещё коучей и всякую мистику, а протоиерей Артемий Владимиров продолжит делиться своей мудростью, и… я не знаю… вот, вы заметили сейчас, друзья, или нет – вот, сейчас, только что, в эфире радио «Вера» случилось чудо. Потому, что какая-то женщина, испытывая трудности, взмолилась о помощи – и помощь к ней пришла. Разве не это есть доказательство бытия Божиего?
«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- «Какое ты зло, о, коварное и немилосердное золото!» – говорит святитель Григорий Богослов, – И на живых, и на мертвых заносишь неправедную руку свою».
Сегодня мы говорим о деньгах на «Семейном часе».
В студии – ведущая Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … Александр Ананьев.
А.Ананьев:
- … и наш дорогой собеседник протоиерей Артемий Владимиров.
Говорим мы сегодня о деньгах, и о многом другом, что с ними связано, и что из этого вытекает.
Действительно ли, золото – зло, как о том говорит святитель Григорий Богослов, отец Артемий?
О.Артемий:
- Интересно, что Вы, живя в большом и шумном городе, имея весьма милую… не будем скрывать – красивую и современную супругу…
А.Митрофанова:
- Спасибо!
О.Артемий:
- … всё время мне цитируете пустынников и анахоретов, которые сами принесли обет нестяжания, и обращаются, как правило, к своим собственным ученикам, призывая их не иметь второй перемены одежды, и не прятать в поясе медяков, всецело уповая на Того, Кто питает птиц и даёт роскошное одеяние цветам. Но, тем не менее, святитель Григорий – светлейший ум Церкви во все времена… надо подумать, не пригласить ли его к нам на «Светлый вечер»?
А.Митрофанова:
- А у Вас есть на него выход? Мы – с радостью…
О.Артемий:
- Мы сделаем запрос в Небесную канцелярию. Я думаю, ваша радиостанция – не единственная, которая мечтала бы заполучить такого Небесного гостя…
А.Митрофанова:
- Совершенно точно!
О.Артемий:
- И, конечно, злом именует он золото, может быть, потому, что страсти человеческие… помните, рассказ Алексея Максимовича Горького «Страсти-мордасти»… они-то и воскипают тогда, когда на бочку сыплются пиастры.
«Люди гибнут за металл, сатана там правит бал!»
Но, если вы меня спросите конкретно: «Аурум ( по латыни – «золото») – зло ли это?» Конечно, нет!
У меня есть глубокое убеждение, что драгоценные металлы, драгоценные камни и цветы – остатки Рая на земле – должны быть приносимы Создателю.
Помните персидских мудрецов, которые положили к стопам Христа золото? Оно ведь сохранилось на Афоне, в виде прекрасных треугольничков с выгравированными на них тончайшими рисунками! Вот почему русские люди, испокон века, старались, воздвигая собор где-нибудь в Нижегородской области… посмотрите, какие богатыри-соборы вокруг Дивеева стоят, а рядом – одноэтажная Россия, маленькие, когда-то утлые, крестьянские домики.
Итак, не золото – зло, но злы человеческие сердца, которые прилипают к тлену и праху, принося в жертву любовь и честь, и честность. Страдая вот этим болезненным пристрастием к деньгам, человек становится и скуп, и нечувствителен. Мне, как священнику, известно, какие драмы имеют место между родственниками, когда им приходится делить наследство, как они забывают свою кровь… све-кровь… и именуют друг друга врагами тогда, когда бы нужно идти на мировую сделку, ради Христа.
А.Ананьев:
- Почему я спрашиваю, зло ли золото?
Дело в том, что мы – вчера, буквально – с Аллой Сергеевной говорили о наших знакомых, и я говорю:
- Слушай… ну… вот… чтобы решить этот вопрос, давай обратимся вот к такому-то человеку – он работает в Москве, в благотворительном фонде…
Она говорит:
- Да ты – что? Он зарабатывает – копейки!
Я говорю:
- Ну, давай тогда обратимся вот к этому человеку… я знаю про него, что он – очень хороший человек…
Она говорит:
- Он зарабатывает ещё меньше, и ему – нужно, потому, что у него вот такие-то проблемы.
И я… так… вдруг понял, что… я не знаю, совпадение это или нет, но все хорошие люди – вот, я, прям, так – в лоб, и у меня – детское определение: хорошие люди – они все бессеребренники.
Я не говорю, что все плохие люди – вдруг богатые. Но как-то все хорошие люди – они не держат у себя денег, они их раздают. Они помогают другим. У них – нету. Понимаете, о чём я говорю?
А.Митрофанова:
- Я могу продолжить этот ряд в наших знакомых, добавить туда ещё несколько человек, которые раздают, не держат деньги, как своё, а пускают их в служение. Но это – крайне состоятельные люди. Ну, то есть, они – миллионеры и миллиардеры.
И у них – их мало таких, но я знаю… я просто… ну… я это видела… отношение к своему капиталу – такое. У кого-то талант – писать картины, у кого-то талант – писать музыку, у кого-то талант – служить Богу…
О.Артемий:
- … а у кого-то – приобретать картины и возвращать их в Россию…
А.Митрофанова:
- … а у кого-то талант – умножать капитал. Это – точно такой же талант, которым мне, как христианину, надлежит служить Богу. И они этим занимаются.
И… вот… мы слышали про очень хорошую семью меценатов – у нас есть очень близкий общий друг, который наблюдает за тем, как выстраиваются у них отношения. Там – прекрасная семья, всё – слава Богу, дай Бог им многая лета. Они – очень богатые люди. Они к своим деньгам относятся, как не к своим. Ну, то есть, они через них проходят, не прирастая – деньги – как через определённый канал.
Вот, они знают: вот этому священнику надо – у него ребёнок заболел, срочно – в больницу… там… что-то такое, вот тут вот, при этом монастыре, очень много педагогов – мы можем построить там хорошую школу, там есть, кому заниматься с детьми ( туда сейчас, в итоге, в эту школу привозят детей из совершенно разных мест ), вот там-то нужно организовать больницу, и – прочая. Вот, этим они занимаются, понимаете? И они от этого… как сказать… то есть, вот… по тому принципу, как Вы сказали – чем больше отдаёшь, тем больше у тебя, в итоге, получается.
Это – какой-то другой принцип. Это – не зависит от размера твоего капитала. Но просто, видимо, люди, которые к деньгам, действительно, не прирастают, люди, которым служат деньги, а не которые служат деньгам – у них в жизни всё получается как-то хорошо. Может быть, я не права, я не знаю...
О.Артемий:
- Вы вполне правы – потому, что речь идёт о искре Божией, которая таинственно, глубоко в их сердце мерцает… светит… свет во тьме светит… искры тают на ветру… И, если бы мы с вами сегодня делали передачу о меценатах XIX-начала ХХ веков из купеческого сословия, мы бы увидели плеяду удивительных русских людей, относившихся к честно нажитому… не распиленному государственному бюджету, а – честно нажитому богатству, как к Божиему дару. При том, что они чувствовали – vita brevis – жизнь коротка – ответственность пред Создателем, почитая, по слову Иоанна Златоустого, что их средства не принадлежат им, но принадлежат тем людям, которые более всего нуждаются. Ну… для нашего времени, всё-таки, боюсь, это – исключение.
Да, покажи мне твоих друзей – я тебе скажу, кто ты. Приятно слышать, что ещё наше отечество не оскудело в конец такими добрыми сердцами.
А.Митрофанова:
- Да, это – слава Богу, действительно. Но: что общего, между этими людьми и директором благотворительного фонда, о котором сказал Александр Владимирович?
Через этого директора тоже проходят большие суммы, но у него зарплата, действительно, копеечная. Потому, что он не понимает, как он может взять что-то себе…
О.Артемий:
- Прикоснуться… отщипнуть…
А.Митрофанова:
- Да. То есть, и те, и другие – и те, у кого зарплата копеечная, и вот эти вот, очень состоятельные, люди – они… как сказать… им всего хватает. Я не знаю, как это возможно. Потому, что, в большинстве своём, мы – люди, ходящие по земле, и нам всё время чего-то не хватает.
Нашим детям нужно хорошее образование, перед нашими мужьями стоит задача, чтобы у жены было всё для того, чтобы она могла привести себя в порядок и хорошо выглядеть, перед женщиной стоит задача, чтобы её муж всегда был… там… обстиран, обглажен, обут, одет, накормлен, и – прочая, прочая. Всё это – требует средств. И их – вот, в той ситуации, с которой мы начали наш разговор, когда не можешь свести концы с концами – их не хватает.
И я пытаюсь понять – что-то мы делаем не так? Если есть люди, у которых – копейки, и им хватает так же, как людям, у которых – большие состояния. Или просто… я не знаю… жизнь такая?
Есть ли какой-то… ну… не знаю… духовный, может быть, закон, который регламентирует вот это наше…
О.Артемий:
- Апостол Павел говорит в одном из своих посланий, что нет ничего, более драгоценного, нежели быть благочестивым – то есть, жить по вере во Христа, жить по нравственному закону правды и любви. Благочестивым и довольным – то есть, благодарным Создателю за каждый прожитый день, за имеющееся. Или, как русский народ формулировал этот modus vivendi – образ жизни: благодарить за то, что есть, и не мечтать о том, чего нет. Это – особое, философское устроение души, и думается, что нашим детям и внукам мы бы должны уметь передать эту эстафетную палочку – вместо капризов, несбыточных желаний, каких-то угрызений «у него есть, а у меня нет», быть благодарным Создателю за красоту этого мира, за самый дар жизни, за кусок хлеба с маслом, и, таким образом, взращивать в себе начатки сердечного спокойствия и мудрого умения пользоваться малым – во славу Господа, во здравие телесное, в радость душевную, не впадая в какое-то пресыщение.
Во всяком случае, тот же апостол Павел говорит о том, что терпят кораблекрушение в жизни желающие непрестанного обогащения, и никогда не умеющие остановиться на достигнутом.
А.Ананьев:
- А вот конкретный вопрос, отец Артемий. Подходит к Вам милая, юная, светлая особа, и, протянув к Вам руки, просит Вашего совета. «Отец Артемий, говорит она, – замуж хочу выйти за человека, которого люблю. Звать его Эдуард. Он всем хорош, прекрасен, но он совершенно не умеет зарабатывать. Мне кажется, что с ним я буду вечно сводить концы с концами.
Скажите мне, отец Артемий, – произносит эта юная особа, – есть ли Ваше благословение на то, чтобы выходила я замуж за человека, который настолько неустроен в этой жизни?»
О.Артемий:
- … нищеброда, доктора Паганеля?
А.Ананьев:
- Вот, Вы произнесли то, что у меня язык не повернулся сказать!
О.Артемий:
- Вы знаете, мы с вами любим говорить о семейной жизни, о супружестве, и… В девушке, молодой особе, как Вы выразились, зарождаются нежные и трепетные чувства, она выделяет Эдика, среди Кариков и Валиков, Чуков и Геков, но, при этом, трепетности, высоте чувств, романтичности, вот этих… души прекрасных порывов совершенно не мешает, и не находится в диссонансе со словом «любовь» question – вопрос – «А сведу ли я с ним концы с концами?» Потому, что, всё-таки, здоровая прагматика… такое… хозяйственное… такое… рачительное, аналитическое устроение души тоже должно присутствовать. И сам Эдик, если он, увидев устремлённый на него взор, отвечает взаимностью, тотчас должен, на мой взгляд, придирчиво осмотреть себя, свой внешний вид. Он должен, уже с завтрашнего дня, начать стирать свои носки, удалить вечный траур по Брежневу из-под ногтей, он должен решить для себя, где он обретёт средства для того, чтобы милой подарить букет – не чертополоха. И не ломать сирень в парке имени Алексея Максимовича Горького, а начинай – протирай лобовые стёкла, продавай пирожки хорошего качества, служи курьером… словом… я увлёкся немного.
«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
- «Семейный час» на радио «Вера» таков, что увлекаются все – и ведущая Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … и Александр Владимирович Ананьев – очень увлечены!
А.Ананьев:
- Да. Но я в восторге от этих историй, ярчайших живых образов, которыми с нами делится наш дорогой собеседник, протоиерей Артемий Владимиров!
И я всё, с нетерпением…
О.Артемий:
- Заметьте, делится, а не скрывает всё, как скопидом. Что ты отдал, то ты, как раз, и обретаешь. Что ты спрятал, то – пропало.
А.Ананьев:
- Да, да, да! И я очень рад, о мы с Вами, вот, взялись, как следует за нашего этого Эдуарда несчастного…
Смотрите… вот, Вы говорите… вот, если серьёзно… он должен взяться за ум, привести себя в порядок – безусловно! Но есть один очень важный момент, и Алечка об этом уже сказала: зарабатывать деньги – это талант. И не всем – дано.
Меня зовут Александр, мне 43 года, и я знаю, что я не способен ЗАРАБАТЫВАТЬ деньги. Я способен – работать и получать за это зарплату. Меня это… я знаю, я в определённом мире нахожусь со всем, но я знаю, что баснословных денег я никогда не буду зарабатывать. И – слава Богу, что у меня есть жена, которая это понимает. Она принимает меня таким, какой я есть, верит в меня, но я понимаю…
О.Артемий:
- … и считает Вас безценным…
А.Митрофанова:
- … абсолютно.
А.Ананьев:
- Да, но… а Эдуард не умеет зарабатывать вовсе. Ну… я, безусловно, придумал эту историю…
О.Артемий:
- Ну, давайте, пристроим его консьержкой!
А.Ананьев:
- Видите ли, в чём штука, дорогой отец Артемий! Деньги делают с нами страшную штуку… почему я сказал в самом начале, что деньги – это зло? И я согласен. Деньги – отсутствие денег – делают мужчину… вот, сейчас я даже сформулировал это. У нас сейчас так принято в обществе, что если человек не может зарабатывать деньги, он – внимание – несостоявшийся человек. И это – правда, так и есть. Если женщина вышла замуж за мужчину, который не умеет зарабатывать деньги, она – несостоявшаяся женщина.
И наша юная особа, которая, как и всякая девушка в 19 лет, мечтает быть счастливой – она хочет быть состоявшейся женщиной! Она не хочет превратиться в несостоявшуюся – понимаете, в чём штука?
О.Артемий:
- Я думаю, что среди наших радиослушателей могут быть и насельники Афонских греческих и русского монастыря, и, поэтому, спешу делать оговорку. Определение человека состоявшегося – это не существо хомо сапиенс, получающее «зряплату». Состоявшийся человек – это тот, кто доволен жизнью, тот, кто раскрывает личностные качества сердца, делясь ими, возрастая нравственно. И монах, по определению, это – существо, которое не должно, не имеет права зарабатывать деньги.
Может быть, Эдика направим послушником в Нило-Столобенскую пустынь?
А.Ананьев:
- Да, это был бы выход для всех – и для юной особы, и для Эдуарда, и, в общем, нам было бы за него спокойно. Вот, кстати… вот… вот, почему моя душа, Алла Сергеевна, стремится в монастырь! Я всё хочу… как-то… выкрасть из семьи месяц жизни, и…
А.Митрофанова:
- Что же Вы всё прибедняетесь, Александр Владимирович…
А.Ананьев:
- … съездить в монастырь, хотя бы трудником пожить в монастыре, но… вот… как-то всё…
А.Митрофанова:
- Семья Ваша, благодаря Вам, как сыр в масле катается – что же Вы наговариваете-то на себя?
О.Артемий:
- Копите деньги на поездку!
А.Ананьев:
- Вот, начинается… копите деньги на поездку… а это уже – неправильное отношение к деньгам, ибо надо, чтобы деньги работали, жили, а иначе…
А.Митрофанова:
- Вы знаете, отец Артемий… вот… то, о чём говорит Саша, действительно, сегодня очень часто встречающаяся установка. Ты – в такой степени качественный, состоявшийся, благополучный человек, в какой степени ты умеешь зарабатывать деньги…
А.Ананьев:
- Да. И выражение «знать себе цену» определяется шестизначным числом.
О.Артемий:
- Я думаю, всё-таки, это свойственно для определённой прослойки людей… не назову её плесенью, но и золотой каймой общества – тоже нет.
Вчера я посетил ведущего пушкиниста не только страны, но и всего земного шара…
А.Митрофанова:
- Неужели…
О.Артемий:
- Его книги исчезают сразу, едва только они появляются на прилавках. Это – совмещение глубокой духовности, философии, чувства слога, слова… кажется, что этот человек прожил с Александром Сергеевичем всю его жизнь, и знает её по минутам, и знает самого Александра Сергеевича так, что, не раскрывая томика, вам перескажет «Евгения Онегина».
Посетив его дом, как священник, я был, в очередной раз, удивлён – а он не холостяк! – действительно, минимум всего. И главное богатство – это книги, стеллажи… книги на полках, книги на диване… Там не видно ни жидкоплазменного телевизора, ни других каких-то… микшеров… и… миксеров. И я получил для себя такое назидание, в очередной раз – удивительное душевное богатство, удивительный внутренний мир – и, типично русское – русское, не в смысле национальном, а в смысле духовном – пренебрежение, если хотите, к устроению быта, «буржуазного мирка», как это когда-то говорилось. И – он ли не человек состоявшийся, которого вся образованная филологическая шатия-братия просто готова носить на руках, по удивительной глубине проникновения в наследие русского гениального поэта?
А.Митрофанова:
- Вот, отец Артемий, Вы сейчас удивительный привели пример. И я думаю, что многие из нас, как раз, на таких идеалах и формировались. И сейчас, поскольку… ну… не все люди в ситуации, когда сводят концы с концами, есть и те, кто задумываются, может быть, сейчас о приобретении… там… дополнительной недвижимости, и задаются вопросом: «А имею ли я на это право?»
Вот, у нас… там… допустим, есть какая-нибудь квартирка в городе, но мы думаем, может быть, улучшить жилищные условия, и купить загородный домик…
О.Артемий:
- Улучшайте, пока есть возможность, пока есть, что клевать курочке-рябе…
А.Митрофанова:
- А как же – идеал бессеребренничества?
О.Артемий:
- Улучшайте! Бессеребренничество – это, во-первых, удел иноков («отцы пустынники и жёны непорочны…»). Но можно и имея загородный домик… а куда Вы пригласите батюшку Артемия в светлый вечер золотой осени? «Батюшка, простите, мы… вот… в Капотне, или в Печатниках, в нашей малогабаритной кухонке… Вы только, если будете потягиваться, смотрите, не сверните сушилку одной рукой, и не попадите нашему Барбосу в его влажный мокрый нос – это самое чувствительное место у нашего четвероногого друга…»
В этом смысле, люди семейные пусть не гнушаются возможностью, коль скоро Бог даёт, приобрести дом с мезонином – так, чтобы Александр вечером, возвращаясь после прогулки к узкой речке Переплюйке, обмахивая себя…
А.Митрофанова:
- От комаров…
О.Артемий:
- … кустиком какого-то зонтичного растения, громко восклицал: «Мисюсь, где ты?»
А.Ананьев:
- Дорогие слушатели радио «Вера»! Ведущие Алла Митрофанова и Александр Ананьев приносят вам свои извинения – вот, по какому поводу.
Название программы мы сформулировали так: «Как свести концы с концами?». Но, снова и снова, в нашем разговоре звучат фразы «есть у меня знакомый миллионер»… знаете ли… вот… «купить ли нам дом»… понимаете ли… Это никак не входит в концепцию «свести концы с концами». Я счастливо улыбаюсь, потому, что… ну… вот, так вот складывается разговор, хотя, в общем-то, мы говорим, конечно же, о деньгах… о деньгах, и о том, что они делают с нами.
Очень важный вопрос, отец Артемий…
О.Артемий:
- Что делает с нами их отсутствие?
А.Ананьев:
- Да…
А.Митрофанова:
- И их отсутствие, конечно…
А.Ананьев:
- … но… и их наличие – тоже, и их отсутствие – безусловно.
Если деньги становятся причиной ссор между мужем и женой… даже не ссоры, а испорченных отношений… если звучат фразы: «Ты мало зарабатываешь… ты не на то тратишь… зачем ты купила вот это – у нас сейчас нет на это средств, нам лучше бы их отложить на вот это…» – если такие разговоры звучат, свидетельствует ли это о проблемах с деньгами, или же это свидетельствует о чём-то ином?
О.Артемий:
- Свидетельствует, может быть, о недостатке внимания друг ко другу. Потому, что семейная жизнь, прежде всего, учит держать в фокусе внимания внутренний мир твоей половины. Изучая характеры, привычки, шествуя дорогой жизни рука об руку, мы, всё-таки, учимся не говорить и не делать ( не говорю – не думать ) ничего такого, что нарушит мир, и будет источником дисгармонии. Любящие друг друга супруги всегда имеют эту оглядчивость, умеют смотреть со стороны на себя. И если для супруга поход в Ашан – это не самое желанное событие на дню, то и она скажет: «Я – на минутку…» – и никогда не задержится в Ашане более трёх с половиной часов.
А.Ананьев:
- Мне трудно представить себе тему, разговор на которую с протоиереем Артемием Владимировым стал бы грустным, суровым и скорбным…
О.Артемий:
- Настроение просто у меня сегодня хорошее! Я пришёл абсолютно без денег, и не надеюсь ничего получить за эту передачу, как и за прошлую – потому, что мы встречаемся с вами здесь исключительно из любви к искусству…
А.Ананьев:
- … и из любви к нашему собеседнику!
Спасибо Вам, дорогой отец Артемий! Мы с Аллой Сергеевной получили особое удовольствие… правда, она сегодня не заснёт, я Вам точно скажу!
Мало того, что Вы рассказали ей об оливковом масле, которое не заканчивается, Вы рассказали ещё ей и о человеке, который чуть ли не лично знает её любимого Александра Сергеевича Пушкина! Вот, точно – девушка сегодня не уснёт! Будет плакать в подушку…
О.Артемий:
- И интересно, что уже в 5 лет он наизусть знал «Медного Всадника». Потому, что мама над колыбелью, читая весь круг поэзии Золотого и Серебряного века, читала и «Медного Всадника». И он, в пять лет, мог с середины, или с конца воспомянуть строфу за строфою это таинственное, мистическое произведение.
А.Ананьев:
- Ну, всё! Алла Сергеевна Митрофанова отправляется плакать…
А.Митрофанова:
- Ну, почему – плакать-то? Я книгу открою этого человека и почитаю на ночь – будет замечательно… Я же догадалась, о ком речь!
О.Артемий:
- А мы, заканчивая эту злободневную тему, всё-таки, давайте, вспомним русскую присловицу: «Не в деньгах счастье!» И Псалтирь: «Если таки течёт к тебе богатство, не прилагай к нему сердце».
А.Митрофанова:
- Золотые слова! Абсолютно.
А.Ананьев:
- Духовник женского Алексеевского монастыря в Москве, наш дорогой собеседник протоиерей Артемий Владимиров, спасибо Вам большое!
О.Артемий:
- До скорых, и новых, встреч!
А.Ананьев:
- С вами была Алла Митрофанова…
А.Митрофанова:
- … Александр Ананьев.
А.Ананьев:
- Вернуться к этому разговору вы всегда сможете на нашем сайте radiovera.ru
До новых встреч!
А.Митрофанова:
- До свидания!
Артёму Казённых важно отправиться на лечение, нужна помощь
Артёму Казённых 9 лет, он не может нормально двигаться и очень плохо видит. Но благодаря любви и заботе близких, жизнь его наполнена теплом и радостью. В семье мальчика есть особенная традиция — когда кто-то из друзей и знакомых приходит в гости, Артём неспеша подходит к человеку и аккуратно кончиками пальцев трогает его лицо. Так он здоровается с близкими людьми и понимает, кто пришёл в дом.
Артём всю жизнь борется с последствиями остановки сердца и нескольких операций на головном мозге, которые пережил в младенчестве. Чтобы помочь ребёнку развиваться, мама ежедневно выполняет с ним разные физические упражнения, возит сына на реабилитации. «Постепенно наш герой восстанавливается, — говорит Лидия. — Сейчас Артём осторожно делает первые шаги, самостоятельно может подняться и сесть на стул, что-нибудь съесть. Его крёстная, кондитер, каждый праздник старается порадовать Артёмку маленьким бисквитным десертом, что вызывает у него бурю положительных эмоций. Ведь теперь он может сам прожевать кусочек торта, хотя раньше ел только протёртую пищу», — продолжает рассказ мама.
Жить сегодняшним днём и замечать всё хорошее — вот девиз семьи Артёма Казённых. «Мы радуемся даже самому малому, тому, чему многие люди не придали бы значения. Например, недавно сынок впервые смог обнять меня одной рукой за шею. Просто обнять — какое это счастье!» — радуется Лидия. Она верит, что у сына впереди много новых побед.
Сейчас Артёму предстоит следующая реабилитация, которую мама оплатить не в силах. На помощь пришёл благотворительный фонд «Дети Ярославии», он открыл сбор для мальчика. И если вы хотите поддержать Артёма, переходите на сайт фонда: deti-yaroslavii.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Смыслы Страстной седмицы». Прот. Павел Великанов
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы размышляли с нашим гостем о смыслах и значении Страстной Седмицы и о том, как участие в богослужениях этих дней может помочь подготовиться к встрече главного христианского праздника — Пасхи.
«Страдания и вера». Татьяна Семчишина
У нас в гостях была медсестра детской реанимации Татьяна Семчишина.
Мы говорили о том, как страдания и жизненные испытания могут способствовать приходу к вере, о том, как поддержать человека в горе, а также о важной роли тишины и молчания в нашей жизни.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья! У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации. Добрый вечер!
Т. Семчишина
— Здравствуйте!
К. Мацан
— Вот не первый раз Татьяна у нас в гостях в программе «Светлый вечер», а уже даже второй. Мы с Таней не то, чтобы давно, но знакомы, поэтому, как в жизни, будем общаться «на ты». И я бы вот с чего начал. Вот я тебя представляю как медсестру детской реанимации... Нередко я встречаю такое мнение, что вообще во врачебном сообществе, скорее, человек будет неверующим, потому что взгляд на мир научный, естественнонаучный, работаете вы с конкретными данными физиологии, анатомии, биологии и так далее, и вот места чему-то такому, что не измеряется на приборе, здесь, вроде бы, не остается. Почему «вроде бы»? Потому что, с другой стороны, а где еще встретить чудо, как не в больнице, где происходят, наверное, иногда необъяснимые с медицинской точки зрения вещи, когда врачи говорят: «Ну, бывает, и такое бывает. Хорошо, что человек выздоровел». Вот как ты это наблюдаешь, будучи человеком внутри этого процесса?
Т. Семчишина
— Наверное, стоит сразу оговориться, что поскольку я не врач, а медсестра и могу говорить от лица не столько врачей или врачебного сообщества, а медицинского сообщества, как медработник, как я сама это переживаю или как я это наблюдаю... И, конечно, ты абсолютно прав, что, с одной стороны, медики имеют дело с множеством данных, законов, процессов, опять-таки, опыта врачебного профессионального, медицинского, тех случаев, которые наблюдают, и это, конечно, в какой-то степени сужает область такой детской... назову это... не хочу никого обидеть, но какой-то слепой веры, когда ты надеешься и очень хочешь надеяться, тем более, когда речь идет о любимом человеке, близком, который болеет и страдает. Наверное, в этом смысле медики гораздо более люди отстраненные, может быть даже, циничные, потому что там, где мама болеющего ребенка продолжает надеяться, медики понимают, что это закончится тем или иным исходом.
С другой стороны, в нашей области, и это знает очень хорошо любой врач, медсестра, все те, кто каждый день занимается лечением людей и пытается им помочь, всегда есть место для необъяснимого и для того, чтобы... я назову это «действовал Бог», как человек верующий. Потому что даже если будет самая лучшая команда профессионалов, которые будут, допустим, оперировать в самой лучшей больнице, с самым лучшим оборудованием и самым лучшим обеспечением всеми необходимыми препаратами, есть всегда место, ну, случайности, стечению обстоятельств, когда что-то может пойти не так, или когда что-то может пойти так в тех больницах, местах, где нет совсем никаких условий. Но почему-то в одних ситуациях человек выздоравливает и получает исцеление, а в других вдруг начинаются какие-то осложнения, которые могут привести и к смерти. И, наблюдая за этим, наверное, люди могут по-разному это истолковывать — и как, опять-таки, случайность, совпадение, но здесь всегда есть место тайне, и я думаю, что никто другой, как медики, не наблюдают этого так часто, когда, кажется, по всем законам, все должно пойти таким образом, а оно идет совершенно другим.
Ну и, плюс, конечно же, никто, как медики, так часто не видит страдания и, в том числе, смерти, которая, да, к сожалению, становится частью нашей рутинной работы. Но без осмысления этого ты не можешь там оставаться. Другое дело, что каждый человек находит для себя разный ответ в этом осмыслении, и кто-то находит его действительно в вере, а кто-то — в такой отстраненности и некотором, наверное, ожесточении, может быть, сердечном, которое скрывается за словом «профессионализм».
К. Мацан
— Ну, говорят, что врачи — циники. Вот это — про это, да?
Т. Семчишина
— Наверное, да, можно и так сказать.
К. Мацан
— Вот ты, мне кажется, важнейшую тему ты такую поднимаешь — вообще о приходе к вере, о, скажем так, содержании этого процесса. Вот ты сказала, что, встречаясь часто со смертью, с уходом людей, разные люди совершают разные выводы, иногда противоположные, из одной и той же ситуации. А вот от чего это зависит, как тебе кажется? Почему один человек приходит к мысли, ну, к какому-то обоснованию для себя религиозной веры, включая то, что вот жизнь не заканчивается со смертью и есть надежда на вечную жизнь, вот в этом тоже выражается вера, а кто-то из той же самой ситуации делает вывод, что «нет, все» (я сейчас, может быть, огрубляю), «все бессмысленно». Вот этот самый цинизм, как, может быть даже, защитная реакция, возникает, бросающаяся в глаза бессмысленность. Вот я даже уже, скорее, знаешь, тут не про медицину, а к твоему опыту просто верующего человека, многолетнего прихожанина храма, который при этом с этой темой сталкивается, с темой медицины и смерти, — что Бог касается в какой-то момент сердца человека и говорит, что «вот найди утешение в этом, ищи утешение здесь», а другого, получается, Бог не касается, раз он ожесточается и не верит?
Т. Семчишина
— Это сложный вопрос.
К. Мацан
— Конечно, сложный. Я, вообще-то, простых вопросов не задаю.
Т. Семчишина
— Сложный вопрос, на который я могу попробовать ответить некоторым предположением, потому что все-таки опять я говорю с позиции человека верующего, хотя и мне знакомы сомнения, недоумение, и уже в профессию я пришла верующим человеком. Хорошо, конечно, ответить просто и схематично, сказав, что это зависит от того, с каким сердцем, наверное, с каким багажом ты уже приходишь, ну вот, там, например, в профессию или в какую-то конкретную ситуацию страдания, боли и какого-то экзистенциального напряжения. Потому что, конечно, влияют и встречи, и воспитание, духовное воспитание наших учителей. Потому что в том, как я вижу какие-то вещи и как я их трактую, огромная заслуга, и это результат работы множества людей, с которыми мы общались — и отца Георгия Чистякова, и владыки Антония Сурожского, чьи книги оказали на меня очень большое влияние, и Фредерики де Грааф, и многих других людей. И когда ты встречаешься лицом к лицу с конкретной ситуацией, она ложится уже на подготовленную почву. Хотя, говорю, конечно, это не исключает вопросов, недоумений, сомнений и боли.
С другой стороны, наверное, и благодать Божья... Я не знаю, как ответить на вопрос, почему кого-то касается, а кого-то не касается. Но это еще и выбор, это и выбор человека в том, чтобы оставаться открытым или нет. Мы все испытываем боль — это я совершенно точно могу сказать. Мы все, работая там, где мы работаем, и видя то, что мы видим, переживаем за наших пациентов и не можем эту боль не испытывать. Другое дело, насколько мы ее в сердце допускаем и насколько мы готовы и в дальнейшем ей открываться и — может быть, не самое удачное выражение — что-то с ней делать. Потому что я могу отдать ее Богу — это, мне кажется, единственное, что имеет смысл, и дать согласие на то, чтобы снова этой боли открываться. Но я совершенно точно знаю и понимаю, что бывают и моменты, и бывают ситуации, когда человек говорит: «Нет, я не хочу этой боли. Да, я вижу ее, но я совершенно не готов ее испытывать и снова и снова к этой ситуации возвращаться, поэтому я выбираю такое дистанцирование». Потому что это тоже ведь может быть объяснено очень логично и какими-то важными причинами и мотивами для того, чтобы профессионально не выгореть, для того, чтобы мочь помогать больным, для того, чтобы уметь профессионально оказывать им помощь, и так далее. И, наверное, да, мировоззрение, наверное, готовность открывать сердце и готовность как-то рефлексировать и, ну, назову это «что-то делать» с этим переживанием и что-то делать с этой болью. Наверное, от этого зависит.
К. Мацан
— Ты эту фразу произнесла, очень такую цепляющую в хорошем смысле слова — «отдать Богу». Вот мне эти слова очень нравятся — «надо отдать боль Богу», потому что в них, что называется, постулируется сразу и существование Бога, и Его активное участие в жизни человека верующего, то, как это верующий видит, Его готовность эту боль человека забрать, какое-то такое динамичное отношение. То есть, Бог из какого-то слова, фигуры, идеи, чего-то такого большого, где-то существующего, превращается в Того, Кто близкий с тобой, Кому до тебя есть дело. А вот как ты это переживаешь? Как бы ты, ну, если угодно, объяснила вот это свое чувство — отдать боль Богу — человеку, который этого опыта не имеет? Понятно, что это сложно, может быть даже, невозможно объяснить до конца или даже хоть сколько-то. Но описать, свидетельствовать, наверное, можно. То есть, это невозможно передать, как любой опыт, но, может быть, что-то о нем можно сказать?
Т. Семчишина
— Ты знаешь, однажды у нас был такой разговор с коллегой — ночной, в какое-то небольшое затишье и в какой-то небольшой такой промежуток передышки. Она спросила меня: «Скажи, вот ведь я вижу, что довольно часто ты общаешься с семьями наших детей, и даже с кем-то, и со многими ты продолжаешь общаться после смерти детей. Они присылают тебе фотографии. Как ты все это выносишь? И зачем?» И тогда я попыталась ответить на вопрос, именно используя вот этот образ «отдать Богу», при этом понимая, что я разговариваю с человеком, который, может быть, где-то очень на пороге веры, как-то задумывается. Это действительно было сложно, как это можно объяснить, потому что, разговаривая со «своими» (я беру это сейчас в кавычки) — ну, с теми, кто как-то более в церковный контекст погружен, среди верующих людей, я могу что-то говорить о молитве, хотя все эти слова — они, наверное, будут достаточно плоскими, и все будет не то. Но здесь суть в том, что есть боль, которую на самом деле очень сложно вынести. Ее довольно сложно вынести еще и потому, что ты не можешь ничего с этим сделать. Иногда это твоя боль, личная, потому что ты соприкасаешься с какой-то трагической ситуацией и видишь, как это отражается на семье, на ребенке. Может быть, еще обстоятельства какие-то сложные. Иногда это, действительно, да, тоже вот отражение боли других людей. Ты видишь, насколько другому человеку больно — матери, потерявшей ребенка своего, или самому ребенку. Но наше, наверное, такое человеческое, естественное желание — эту боль утишить сразу, уменьшить ее, избавиться от нее. Когда я говорю о том, что мы можем отдать эту боль Богу, это, наверное, больше о том, что мы можем ее с кем-то разделить. Это не всегда означает утешение, но когда ты в боли не один, это приобретает какой-то другой смысл. И особенно когда ты в этой боли не один, а с кем-то, кто больше тебя, больше всей этой ситуации, Тот, Который благ, Который милостив и Который, в общем, не хочет никому зла и не хочет никому ничего плохого. И когда ты в этой боли с тем, кто в глубине своего существа видит и держит судьбы всех и знает тайну, и знает каждого по имени — и этого ребенка, который ушел, или этой семьи, каждого ее члена. Наверное, как-то более стройно мне сложно это объяснить, но, как говорил кто-то из великих, что боль... ты можешь горе разделить пополам с кем-то, и это уже... Ну это совместное проживание — оно и объединяет, и оно помогает тебе в этом быть и продолжать, продолжать существовать, продолжать жить.
К. Мацан
— Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о трудных вопросах, на самом деле, веры, которые возникают в связи с болезнью, в связи с испытаниями. И наша сегодняшняя гостья видит это просто в процессе своей работы в детской реанимации. Вот еще немножко останавливаясь, может быть, задерживаясь на этом выражении, на этом состоянии, наверное, сердца человеческого — «отдать боль Богу»... Я вот в прошлой части упомянул, что мне оно очень нравится, это выражение, потому что в нем дается какое-то представление о Боге активном и с нами взаимодействующем, к нам обращающемся. Но ведь тут еще, наверное, важно, что и человеческая активность здесь постулируется? Я почему об этом спрашиваю — потому что я вот помню, в похожем контексте когда мы с кем-то говорили, вот отдать боль Богу, отдать проблему Богу, поручить эту проблему Богу, человек совершенно нецерковный и неверующий услышал в этом пофигизм. То есть, «вы, верующие — вы просто от этого закрываетесь». Ну, «отдай Богу» — это то же самое, как, другими словами, просто «не думай об этом», «да не парься!». Но правильно, что мы не про это же говорим сейчас? А вот как ты это чувствуешь? Почему это не про «не парься»? Вот я даже понимаю, что в плане твоей работы в реанимации это глупый вопрос и наивный. Я не предлагаю тебе сейчас переносить его на конкретные ситуации, когда перед тобой страдающий человек. Но если говорить именно о вере, о том, как ты проживаешь отношения с Богом, которые вот не про «не парься», а про твое активное участие — что это такое?
Т. Семчишина
— Я думаю, что если говорить с точки зрения психологии, наверное, можно назвать это формой рефлексии, да? Что когда происходят какие-то сложные события — ну, например, смерти пациентов, еще какие-то неразрешимые вещи, с которыми мы активно в рамках своих профессиональных обязанностей сделать ничего не можем, то просто забыть и как-то отодвинуть это в долгий ящик — это, наверное, да, была бы, наверное, пассивная позиция. Мне кажется — ну, может быть, я так устроена, но мне кажется, что очень важно все-таки не оставлять эти ситуации, а к ним возвращаться и их обдумывать. Пусть это будет с точки зрения психологии действительно такой рефлексией. Но если говорить с точки зрения веры, то мне кажется очень важным вот что. Когда-то я услышала это от Фредерики де Грааф. В каком-то разговоре мы с ней обсуждали тоже какую-то рабочую ситуацию, и она говорит: «Ну ты зовешь туда Бога, ты зовешь туда прийти Бога? Ты знаешь, что в какие-то моменты ты можешь требовать, чтобы Бог туда пришел? Да, Он знает это и без тебя, да, Он видит эту ситуацию, но ты можешь требовать, чтобы Божья Матерь и Господь в эту ситуацию вошли». Я не сразу это поняла, что она имеет в виду, но мне кажется, что это какая-то точка соприкосновений, точки встречи именно активности человека и активности Бога. Потому что это пространство человеческого сердца. И человек, видя или участвуя в неких обстоятельствах, где человек страдает, его призыв Бога туда — это, мне кажется, именно это и есть проявление активности, неравнодушия, неотстранения. И то же самое — если речь идет о смерти или вот о каких-то таких сложных событиях. То есть, мы, с одной стороны, молимся и отдаем Богу эту ситуацию — может быть, непонятную, может быть, с которой мы не согласны, но, вместе с тем, мы призываем Его прийти туда и освятить эту ситуацию Своим присутствием. Как дальше будет, я не знаю, но что-то страшное уже случилось, что-то трагичное уже случилось. Но призвать Бога в эту ситуацию, мне кажется, это лучшее, что можно сделать.
К. Мацан
— Я помню, в одном интервью священник Александр Ткаченко, создатель первого детского хосписа в России, сказал, что у Бога нет других рук, кроме наших. Ну это не он первым сказал — это такая известная, бесспорная, с одной стороны, мысль. С другой стороны, я помню, что в другом интервью человек тоже, много работающий, скажем так, в социальных проектах, помогающий и бездомным, и больным, к этой фразе по-другому отнесся — что «не, ну, конечно, у Бога есть другие руки, кроме наших, потому что, может быть, если Господу надо, Он Своими руками что-то сделает и без нашей помощи». И тогда человек добавил: «Ну, в лучшем случае, пальцы». Но, может быть, мы не будем множить дальше физиологические метафоры — «руки», «пальцы», но что ты об этом думаешь? Как в тебе эти слова отзываются?
Т. Семчишина
— Мне кажется, что это — опять-таки, наверное, возвращаясь к вопросу открытости сердца и открытости... ну, открытости миру, открытости человеку, причем, в совершенно разных реакциях. Мне почему-то первое, что приходит на ум, когда я слышу эти слова, это какие-то ситуации... Ну вот, например, самая простая — допустим, закончилась моя смена, и я выхожу из отделения, может быть, очень уставшей и, может быть, думающей только о том, чтобы поскорее добраться домой...
К. Мацан
— Потому что после суток дежурства.
Т. Семчишина
— Да, ну, после суток, и поехать скорее домой, и лечь спать, и вообще как-то немножечко отключиться от той реальности, которая была моей реальностью в последние 24 часа. И в этот момент, например, я вижу, что на диванчике около отделения нашего сидит женщина и, например, плачет. И, может быть даже, я узнаю в ней маму кого-то из наших детей. И здесь может быть несколько вариантов, да? Это может быть, например, мама, с которой есть у нас какой-то контакт и с которой у нас, ну, какие-то отношения даже сложились, потому что ребенок уже лежит какое-то продолжительное время. Это может быть мама какого-то другого ребенка, с которым я никогда не работала, но я знаю, что она приходит. Или, может быть, это совсем незнакомый человек. В целом, реакция моя может быть такова, что, ну, вообще-то, я закончила уже работать. Лифт — вот, пожалуйста, здесь пройти пять метров, и я сажусь на лифт и уезжаю к себе. Ну, потому что это не мое дело. Ну, плачет она — почему она плачет? Я не знаю, почему она плачет. Узнавать и как-то погружаться в это все еще я могу быть совсем не готова. Но, на мой взгляд, если так сложилось, что на выходе со смены почему-то я встретила эту женщину, ну, лучше подойти к ней, сесть и спросить ее, по крайней мере, что случилось. Или, ну, может быть, какими-то другими словами. Потому что мы все очень сильно нуждаемся в том, чтобы быть увиденными другими людьми. И, может быть, я ничем не смогу ей помочь. Может быть, я и выслушать ее не могу. А может быть, она мне как-то грубо даже ответит, или агрессивно, или... Да все, что угодно, может быть. Но в данном случае как-то Божьими руками... Что я могу, как Божьи руки, здесь, да? Я... вот как задание от Бога такое, да, это переживаю — что если человек встречается, даже если мне очень не хочется, даже если как-то вот... ну, как будто бы даже я имею моральное право пройти, но лучше все-таки подойти и спросить. Ну не захочет она другого человека рядом с собой, не нужно ей это будет — ну тогда так, как есть. Может быть, посидеть с ней какое-то время. А может быть, она пришла, потому что были ситуации, когда, например, мама потерялась просто. Ну, то есть, она должна была прийти в другое место, и она потерялась, растерялась, там, ребенок в тяжелом состоянии, и она не поняла, куда идти. И это все тоже решалось довольно просто, потому что я вернулась в ординаторскую, мы позвонили лечащему врачу и поняли, что требуется — она перепутала этажи и пришла не туда. То есть, это могут быть какие-то вещи, которые совсем не «великие», но если мы пришли в этот мир, если мы родились и продолжаем жить, и если как-то мы хотим для Бога тоже что-то делать, мне кажется, хорошо бы стараться — конечно, это не всегда получается, но — держать глаза открытыми, уши открытыми и сердце открытым.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации. У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
«Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Мы говорим сегодня с Татьяной Семчишиной — медицинской сестрой детской реанимации.
Вот до перерыва, знаешь, какую-то ты очень важную тему затронула, причем, важную, знаешь, вот мне лично в плане каких-то лайфхаков. Лайфхаков, потому что мы хотим, чтобы от наших программ была сплошная польза, и вот на практике что выносить. Я вот могу тебе признаться, что для меня вот в той ситуации, которую ты описывала — допустим, сидит человек в больнице ли, на улице, на работе ли где-то, например, плачет, и, в принципе, ситуация, с одной стороны, располагает к тому, чтобы подойти, спросить, что случилось, а с другой стороны, ты понимаешь — вот это моя проблема психологическая, честно признаюсь тебе и всему честному народу, — я боюсь вот того самого какого-то грубого ответа, неловкости, которую я могу создать, в которой я могу оказаться, боюсь почувствовать себя глупо. И боюсь одновременно и человеку как-то... Может быть, ему сейчас не нужно внимание. Вообще, я понимаю — допустим, когда мне плохо, я, может быть, не хочу, чтобы вообще меня трогали. Но это индивидуально. Я внутри себя борюсь, с одной стороны, с каким-то правильным пониманием, что, ну, хорошо бы сейчас подойти, узнать. И я вот абсолютно понимаю тебя, когда ты говоришь, что «вот мне сейчас, именно мне этот человек именно попался — ну неслучайно же это, ну Господь же все видит!» А с другой стороны, какие-то внутренние ограничители включаются. Вот что ты посоветуешь? Ты отчасти уже об этом начала говорить. Может быть, ты тоже это испытываешь. Судя по всему, тебе это знакомо. Как находить для себя внутреннюю мотивацию все-таки поступить по-христиански, громко скажем, и вот это внимание проявить, не боясь, несмотря ни на что, и быть готовым даже, там, не знаю, к неловкости, к грубому ответу, но все-таки сделать?
Т. Семчишина
— Ну, начнем с того, наверное, что касается мотивации, что, боюсь, нет готовых рецептов, потому что каждый раз и в каждой ситуации приходится делать выбор. Это не что-то такое, что идет по накатанной и что один раз уже решено, и теперь наконец-то все просто и легко.
С другой стороны, я вот о чем думаю. Господь дал нам свободу, и эта свобода — она выражается во всем. Она выражается, в том числе, в том, что решим мы сами — подойти или не подойти. Она заключается и в том, что человек может принять нашу помощь, не принять нашу помощь, нуждаться в нас, не нуждаться в нас, а нуждаться в ком-то другом. И, наверное, один из тех принципов, которые хорошо бы постараться соблюдать, это человеку эту свободу предоставить. И в каких-то ситуациях я понимаю, что мне проще все-таки тоже опираться на рецепты на какие-то готовые, и в каких-то ситуациях я для себя формулировки нашла. Вот, например, я живу на метро «Теплый Стан», где у нас находится рынок, и там переход довольно длинный из метро, много лестниц, куда довольно часто приезжают бабушки со своими сумочками-кошелочками на колесиках. И для того, чтобы подняться или спуститься (а чаще всего бабушки приезжают уже с нагруженными сумочками), ну это требует усилий, чтобы по ступенькам их поднять. И тоже кажется — ты видишь пожилого человека, который с этой тележечкой со своей цок-цок-цок по ступенькам, и реакция может быть очень разной, потому что бабушки тоже по-разному настроены.
К. Мацан
— Меня однажды так отшили, будто я хотел сумку забрать, а не поднять.
Т. Семчишина
— Да. Потому что бывает, что, действительно, ну вот люди как-то так реагируют остро. И, ну, для себя я какую-то формулировку нашла такую, что когда я подхожу, говорю: «Извините, пожалуйста, разрешите вам помочь!» — и это оставляет человеку абсолютную свободу, потому что кто-то может сказать: «Да мне и так удобно». О’кей. «Да, хорошо, очень было бы здорово». «Нет, не нужно». И... Ну, и когда... И себя чувствуешь в этом тоже свободной. И человеку ты предлагаешь, и оставляешь ему право отказаться и свободу отказаться или принять.
Конечно, гораздо сложнее, когда речь идет не о физической помощи, которая очевидна, а о помощи (или не помощи), о каком-то участии, когда речь идет о горе, слезах или какой-то сложной ситуации, и мы не знаем, что случилось. Но, мне кажется, если иметь в виду, опять-таки, эту деликатность и какое-то пространство свободы, ну, по крайней мере, может быть даже, и вопрос «что случилось?» не такой удачный... Там, что ты расскажешь, что случилось? «Мне плохо». Там, «моему ребенку плохо». Что случилось... Все плохо. Но, может быть, спросить: «Я могу вам чем-то помочь?», как бы по-киношному ни звучала эта фраза. Или: «Не могу ли я что-то для вас сделать?» И если человек скажет «нет», может быть, побыть еще, посмотреть на него и уйти?
К. Мацан
— В прошлой части программы ты говорила, когда мы начали в самом начале размышлять о том, насколько человеку в медицинском деле труднее или проще, скажем так, прийти к вере, найти утешение к вере, ты сказала: «Все мы переживаем боль и сомнения». Я вот хотел бы к этой фразе творчески придраться. Опять же, может быть, это будет связано с твоей работой, может быть, нет, но какие у тебя сомнения в вере, какие вопросы к Богу (если это одно и то же — сомнения в вере и вопросы к Богу)? Я понимаю, что ты вряд ли ставишь под сомнение бытие Божие как таковое. Хотя сейчас ты расскажешь. Но тогда чего они касаются?
Т. Семчишина
— Они действительно не касаются бытия Божия. Но... Есть, например, сомнение — это один из самых болезненных вопросов, я думаю, что не только для меня. Это вопрос, что есть благо. Что есть благо, ну, например, для конкретного ребенка. Или что есть благо для его семьи. И если мы говорим о том, что, ну, «я верю, что Господь всемилостив и благ, и в Его деснице тайна человеческой судьбы», то где это благо в какой-то конкретной ситуации, где его очень сложно разглядеть или невозможно? И что есть благо в этой ситуации? Это вопрос, который довольно часто снова и снова приходится ну как-то решать, задавать, по крайней мере, этот вопрос.
К. Мацан
— Ты имеешь в виду, может ли болезнь, например, быть благом для семьи, для человека, для ребенка?
Т. Семчишина
— Я боюсь сейчас уйти в какие-то теоретические размышления, потому что все-таки эти, наверное, вопросы имеют право задавать только непосредственные участники. Легко сидеть в студии и говорить о таких вещах. Но, скорее, это какие-то очень конкретные события или конкретные... Даже, наверное, не столько сама ли болезнь — благо. Я не буду касаться этой темы — она слишком деликатная, и она слишком индивидуальна для каждого конкретного человека. Но в процессе лечения и в процессе борьбы за жизнь мы, да, сталкиваемся с ситуациями — ну все ли мы сделали правильно и все ли мы сделали, исходя из блага, из пожелания блага, например, такой вопрос. И еще вопросы смысла, который, наверное, основополагающий — в чем смысл, где смысл? Наверное, немножко сложно говорить об этом абстрактно, но я боюсь, честно говоря, приводить какие-то конкретные примеры, потому что опасаюсь быть недостаточно бережной и деликатной к тем людям, о которых я могу рассказывать.
К. Мацан
— Когда человек надеется на чудо, а чудо не случается, это вызов вере?
Т. Семчишина
— Это очень серьезная проверка, я думаю. Потому что, как сторонний наблюдатель, опять-таки, я могу говорить о том, что очень часто чудо, которого мы хотим, оно имеет очень конкретные осуществления, да? То есть, мы хотим очень конкретных вещей, надеясь на чудо. Например, в ситуации болеющего ребенка хотим его выздоровления во что бы то ни стало. Вопрос блага в этом тоже очень важен, потому что иногда, например, в силу ряда причин, осложнений, лечения мы, как медики, можем понимать, что если даже ребенок выживет в этой ситуации, то его жизнь не будет полноценной. Он, например, ну, не сможет никогда ходить или не сможет говорить, или еще чего-то не сможет. То есть, его выживание физическое — оно не будет означать качества жизни и полноты этой жизни. Ну, хотя о полноте, наверное, можно говорить в духовном смысле, и мы, наверное, не будем эту тему затрагивать. Но я вижу, например, несколько вещей и могу поделиться такими размышлениями — что чудо иногда может быть в другом. Мы просим конкретного чуда в выздоровлении, а чудо случается, выражаясь в каких-то других вещах, хотя ребенок погибает, например, и этого выздоровления мы не получаем.
Но когда я говорила еще о том, что это такая проверка того, что стоит наша вера... С одной стороны, мы помним прекрасно все евангельские строки — «просите, и что бы вы ни попросили Во Имя Мое, да будет вам», С другой стороны, это тоже достаточно известные слова — о том, что «что нам дороже — сам Бог или Его блага, или Его благодеяния?» И вот в ситуации, когда мы просим и не получаем, очень бывает сложно, но возможно сохранить веру в то, что Бог всемилостив и благ, и неизменен, и принять из Его руки то, что происходит, даже если мы сейчас этого не понимаем. И даже если очень больно. И даже если эта боль потери разрывает сердце.
Но я вот, наверное, не посмею здесь говорить о наших родителях, потому что действительно для этого каждый проходит свой путь, и свой путь осмысления, и свой путь веры. Но вот здесь очень серьезно встает вопрос, насколько дорог мне Бог. Если я не сомневаюсь в Его существовании, если Он был здесь, если Ему небезразлична судьба моего ребенка, если Ему небезразлично все, что происходит с нами, как дальше строить эти отношения, если случилось то, что случилось.
И почему-то вот хочется мне еще одним поделиться — тоже важным, мне кажется, моментом таким. Однажды мы провожали семью, у которой умер малыш. Было отпевание, и батюшка наш, больничного храма после того, как отпевание закончилось, он подошел к супругам, к родителям малыша, обнял их и сказал: «У вас было время надежды, теперь оно закончилось, и наступает время веры и любви». И это настолько точно отражает состояние... Ну вот, по крайней мере, это такое было точное описание для этой конкретной семьи, потому что они до последнего надеялись. И сейчас, когда все закончилось так, как закончилось, они возвращаются домой, но возвращаются домой, к сожалению, с погибшим ребенком. Но наступает время, когда ты можешь верить во встречу, ты можешь верить в то, что любовь не заканчивается земной жизнью, и что любовь продолжается. Вот, мне кажется, это какое-то максимально точное описание того, что может происходить.
К. Мацан
— Татьяна Семчишина, медицинская сестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вот буквально предвосхищаешь ты ту тему, о которой я хотел бы в этой последней части нашей программы поговорить, без которой, конечно, наш сегодняшний разговор был бы неполным. В том смысле, что мы всю программу говорим о твоей работе, о том, что ты видишь на работе, как медицинская сестра в детской реанимации, о трудных ситуациях, боли, страдании, смерти как о вызове вере. Как о вызовах. Но что-то мне подсказывает, что этим, скажем так, духовная палитра твоей работы не исчерпывается, и наверняка есть место и наблюдениям встречи с надеждой, с любовью, с тем светлым, что происходит. И это тоже связано с верой, может быть, дает ей расти, укрепляться, убеждаться, утешаться, получать от Бога утешение. Вот насколько в этом смысле тут твоя работа на твою веру влияет? Был ли пройден какой-то путь — вот не с точки зрения вызова и проверки, а с точки зрения вот ее еще большего какого-то раскрытия и, ну, если угодно, открытия красоты Божьего замысла о нас всех?
Т. Семчишина
— Мне действительно не хотелось бы, чтобы у наших слушателей создалось впечатление, что где-то мы на передовой, где постоянные испытания и непрерывные вызовы жизни и вере. (Смеется.) Хотя, я говорю, конечно, это часть тоже нашей повседневной жизни.
Изменилось ли как-то само понимание, да? И как-то больше раскрылось ли видение Божьей красоты? Мне кажется, что очень явно в наших вот повседневных делах, в нашей повседневной работе раскрывается красота встречи. Красота встречи с человеком. Потому что, несмотря на то, что иногда рутина подразумевает какую-то скорость — что один, второй, третий, это поток людей, но эти лица и судьбы, которые проходят, это, конечно, удивительные какие-то такие нити и удивительные переплетения. Огромное у меня уважение вызывают наши родители и дети. Хотя с детьми мы не всегда имеем возможность общаться — ну, потому что, в силу особенностей отделения, мы можем уже видеть их в медикаментозной коме и под аппаратами, но с кем-то мы общаемся, и это люди, которые дарят огромную радость, как бы это ни странно показалось, и удивление, и удивление жизни. И... Ну, мы тоже меняемся, видя этот свет и видя эту красоту.
И, конечно, не могу не вспомнить одну из наших недавних таких историй, когда у нас полгода лежал малыш, и ему нужна была почечно-заместительная терапия. Ну, поэтому он был в сознании, он мог общаться. У него была масса каких-то игрушечек, книжечек. И мы его очень полюбили все — женская часть коллектива точно, но даже наши реаниматологи, конечно, они с большой нежностью относились к этому малышу. И поскольку он был у нас достаточно долго, и, конечно, для ребенка ситуация непростая — да, он днем находится с мамой, но он все равно в относительно незнакомом пространстве, на ночь он должен оставаться один, незнакомые люди, которые постоянно меняются и которые какие-то процедуры проводят. Но он, как любой ребенок, растет, смотрит на мир, чему-то учится, что-то ему нравится, что-то ему не нравится. И он это все разделял с нами. Мы научились читать, играть, какие-то новые вещи придумывали для того, чтобы его порадовать. (Смеется.) И мы многому учились...
Я не знаю, как ответить на этот вопрос, мне немножко сложно. Наверное, мне даже сложнее ответить на этот вопрос, чем на вопрос касательно вызовов. Но мы видим, насколько... Вот я думаю, что благодаря работе это тоже очень проявляется. Мы видим, насколько мир разный, насколько люди разные. Иногда, как бы банально это ни прозвучало, насколько уникален путь каждого человека и насколько все бывает неоднозначно, и не надо торопиться с выводами о человеке, например, или о семье. Лучше всего не пытаться со своими какими-то понятиями «правильными» на семью наседать, а побыть рядом с ней и сопроводить. Это, наверное, лучшее, что мы можем сделать. Этому работа очень учит. И она всегда напоминает о том, что Дух Святой — Он не в грохоте, а Он в тихом веянии ветра, вот в такой деликатности, нежности и соприсутствии. Это очень явно всегда.
К. Мацан
— Не могу тут не спросить, раз уж прозвучало имя чрезвычайно дорогого мне митрополита Антония Сурожского. Дорогого — в смысле, автора, пастыря, чьи тексты во многом вообще меня, конечно, тоже к вере привели и сформировали, видение каких-то вещей. Он много говорит о необходимости... Не необходимость — плохое слово «необходимость»... о молчании, о возможности молчания. В каких-то ситуациях быть с человеком рядом, без слов, просто быть, присутствовать, чтобы суть твоя была здесь, вместе с ним. И, с одной стороны, в общем-то, не так уж редко мы об этом говорим — о том, что слова часто не нужны лишние. А с другой стороны, так ли это просто на практике? Владыка Антоний тоже в своих текстах... Мне даже довелось один переводить с английского на русский, ранее не опубликованный по-русски текст. Вот об этом он там подробно размышляет — что тоже по-разному можно молчать. Можно просто прийти и помолчать. Ну вот я пять минут помолчал, вроде как, и исполнил завет владыки и больше... пойду дальше, поработаю. Можно молчать, говорит он, с таким достаточно напускным видом и молиться внутренне, показывая, что «вот, вот я молчу наполненно и молюсь за того человека, который рядом со мной». Может быть, такого молчания тоже не надо.
И мой вопрос к тебе, собственно, простой: а что это такое на практике? Удавалось ли, вот удавалось ли этот совет владыки воплощать по-настоящему? Я спрашиваю без подвоха, потому что мне это неизвестно — мне не удавалось, не было повода проверять это. А у тебя, наверное, поводов предостаточно.
Т. Семчишина
— Это совет, наверное, во многом «на вырост». Потому что это то, к чему можно всегда стремиться и пробовать, пробовать, пробовать снова, как и множество других советов, которые владыка дает. Но ты помнишь эту ситуацию, которую мы обсуждали, этот пример — если мама сидит около отделения заплаканная. Иногда... ну здесь какая-то чуткость, наверное, все-таки нужна. Потому что иногда, может быть, действительно один из способов проявить участие — это сесть рядом с ней. И, может быть, не сразу начать говорить, предлагать, и это тоже может быть такой формой, ну, «я свое дело сделал, могу теперь идти, быть свободнее». Я подошел, спросил: А ничего не надо? Помочь вам?" — «Не помочь». — «Отлично!» И с чистой совестью уходить домой.
К. Мацан
— Я прямо себя узнаю, сейчас ты описываешь...
Т. Семчишина
— Но посидеть рядом и как-то прислушаться — может быть, человек что-то скажет, а может быть, нет, и вот, как это владыка часто называет, «из глубины молчания задать вопрос», это уже, наверное, уже такая способность и какая-то душевная внимательность более высокого уровня.
Удавалось ли или не удавалось — я не знаю. Я не знаю, не мне судить, но...
К. Мацан
— Надо спросить у тех, рядом с кем ты молчала.
Т. Семчишина
— Вот я точно знаю вот что. Иногда мы с коллегами с нашими тоже обсуждаем какие-то сложные ситуации, которые случаются у нас на работе. Это могут быть и конфликты, например, с кем-то из родителей или какие-то ситуации кризисные такие, когда не знаешь, как реагировать, и довольно часто я слышу от наших девушек-медсестер вопрос (ну, он такой даже риторический), что «ну я не понимаю, что говорить, я не знаю, что сказать». Вот идет человек, который вот только что вышел из палаты, где умер ребенок его. И, вроде, с одной стороны, я тоже с ними работала, и как-то хочется выразить им соболезнование, но я боюсь подойти, потому что я не знаю, что сказать.
И однажды, когда мы беседовали с человеком вне нашей сферы, и я вдруг поймала себя на мысли, что у меня вопрос этот не возникает — о том, что сказать. И, наверное, можно считать это вот таким плодом наследия владыки. Потому что я не владею какими-то техниками и словами, которые всегда срабатывают, что придает мне уверенность и ту самую мотивацию и отсутствие страха в том, чтобы подойти к тому-то. Но иногда я понимаю, что ты можешь, даже переступив, там, через собственные неудобства, страх внутренний или все, что угодно, но просто подойти, и этого бывает достаточно. Иногда из этого рождаются слова, иногда нет. И иногда бывает, что... ну особенно когда ситуация крайне напряжена в силу переживания... И говорить, что... Просто я понимаю, что говорить что-то — довольно глупо. Да даже не только желание исполнить совет владыки, а просто слова неуместны. Ты в этом, может быть, минуту, две, пять, не знаю, сколько, будешь, а потом всегда можно спросить у, там, родителя, например, у мамы: «Вы хотите, чтобы, там, я осталась, или уйти?» И принять тот ответ, который будет озвучен.
Но мне кажется, что я бы, наверное, так отреагировала на этот вопрос — мы очень недооцениваем роль тишины и роль молчания. И как-то иногда как будто есть какое-то клише, что вот эта тишина и молчание — это отсутствие действия. Или это отсутствие, там, наполненности действия, наполненности смыслом. Хотя очень часто оно может быть гораздо более значимым, чем любые слова, сказанные от души, формально, те, не те. Часто слова действительно не имеют значения, мы об этом забываем. И отношение человеческое — оно не обязательно выражается в словах. Оно может быть в жесте или во взгляде выражено.
К. Мацан
— Вот мы на радио, к сожалению, не можем вообще без слов обойтись. Иначе это была бы тишина, которую было бы странно слушать. Но пускай наша сегодняшняя беседа, вот чьи-то слова сказанные, послужит к тому, чтобы, их услышав, нам всем захотелось — я это говорю абсолютно искренне и ответственно — немножко помолчать и побыть в тишине, но в такой вот не отсутствующей тишине, а вот именно в том, о чем ты сказала, — в тишине присутствия и в наполненном молчании рядом с ближними, с тем, кому сейчас нужна наша помощь.
Спасибо огромное тебе за нашу сегодняшнюю беседу. Татьяна Семчишина, медицинская сестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». Я уверен, не последний раз на радио «Вера» мы с тобой общаемся, так что до новых встреч на волнах нашей радиостанции.
Т. Семчишина
— Спасибо большое! Всего доброго!
К. Мацан
— Счастливо! До свидания!