«Иван Гончаров» (09.06.2019)

У нас в гостях был писатель, публицист, лауреат Международной Гончаровской премии Василий Дворцов.

Разговор шел об известном русском писателе Иване Александровиче Гончарове, о том, как в его жизни и творчестве отразилась история России 19-го века.

---

Ведущий: Дмитрий Володихин

Д. Володихин

 –Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы сегодня встречаемся с замечательным гостем, лауреатом – подчеркнем, трижды подчеркнем, – международной Гончаровской премии. Замечательный современный писатель, публицист, Василий Владимирович Дворцов. Здравствуйте.

В. Дворцов

– Здравствуйте.

Д. Володихин

– Почему я тут подчеркивать-то собрался? Дело в том, что Гончаровская премия, она очень хорошо сочетается с тем, что Василий Владимирович сегодня будет рассказывать нам о замечательном русском классике, об Иване Александровиче Гончарове, и не только о его произведениях, но о его судьбе, довольно необычной и ужасно не похожей на, скажем так, стандартные судьбы современных писателей. Почему мы принялись последнее время говорить о писателях – у нас была передача о Зайцеве, была передача о Шмелеве, даст Бог, будут передачи о других людях. Ну понимаете, в течение XIX начала XX века, а потом еще и в советское время формировался определенный канон, ну своего рода литературного форума, как бы гражданских святых в изящной словесности. Он формировался, как правило, по идеологическим соображениям, поэтому: ну Толстой Церковь не любил – ладно, пускай побудет. Гумилев против советской власти пошел – давайте его в сторонку отведем. Алексей Константинович Толстой – крепко верующий, – ну сохраним за ним только комическое, а о главном говорить не будем. Лермонтов – в ссылке на Кавказе был – отлично, походит. Понимаете, люди всерьез руководствовались такими соображениями, слишком часто руководствовались. Поэтому многие писатели, которых при формировании этого пантеона обошли вниманием, на самом деле этого внимания заслуживают, быть может, не в меньшей степени, чем самые знаменитые имена золотого и серебряного веков русской литературы. Поэтому Иван Александрович Гончаров именно то, о чем мы говорим. И мой первый вопрос Василию Владимировичу традиционно: что-то вроде визитной карточки на Ивана Александровича Гончарова, вот буквально в нескольких фразах то, что должно всплывать в уме у наших радиослушателей, когда речь заходит об этом человеке.

В. Дворцов

– Ну так как мы находимся в своей компании, то я просто приведу одну цитату: «Выше христианского идеала нет ничего на свете. Ни одна культура, ни одна цивилизация не дала нам ничего выше, чем Христос». Иван Гончаров.

Д. Володихин

– Ну что ж, главное, что мы должны знать о Гончарове – то что вера была в основе его творчества.

В. Дворцов

– И тут как раз такой момент, что действительно при формировании этого пантеона, даже после, когда уже идеологически размякла советская власть, и уже туда стали проникать другие писатели, не во всем там борцы и революционеры, все равно Гончаров и, наверное, еще только Островский (трудно вспомнить еще кого-то из писателей того времени) был неинтересен. Вот неинтересен был и самой власти, и неинтересен был читателю, светскому читателю. Потому что у него не было каких-то падений в революцию, в какой-то особый грех, из которого бы он выкарабкивался, страдал, платил бы собственной кровью. Это был человек, который как уверовал с детства, так вот держался своей веры от начала до конца.

Д. Володихин

– Ни надломов, ни надрывов, одни только обрывы.

В. Дворцов

– Да, он был стоек, он был праведник. И как всякий праведник, он был и зачастую сейчас остается неинтересен для интеллигенции.

Д. Володихин

– Ну что ж, для нас он интересен, и давайте начнем от истоков. Собственно насколько я помню, Иван Александрович есть порождение достаточно патриархальной, крепко верующей купеческой среды.

В. Дворцов

– Это действительно так. Симбирск – ведь нужно представить только, когда он родился, это же эпоха Александра I, эпоха, с одной стороны, либеральная, но либерализм этот касался только дворянского такого слоя, он не широко расходился еще в те времена. И в то же время это череда войн, то есть бесконечных войн – то мы с Турцией воевали, ну в принципе удачно воевали, разбили Персию, Швецию, естественно, наполеоновские компании вот эти, первая и вторая. Закончил он, Александр, вроде бы победителем и покорителем Европы...

Д. Володихин

– Но страна подустала.

В. Дворцов

– Страна подустала, и с ним самим что-то произошло. Ведь начиная вот таким вот бурным деятелем, он, как человек верующий, стал понимать, что все происходящее вокруг – слишком яркие большие события, собственно говоря, не его заслуга. И вот его склонность к мистицизму и легенда или не легенда, но я, как родившийся в Томске, склонен все-таки считать, что Федор Кузьмич Томский это действительно государь, покоритель Европы, который вот так закончил свою жизнь.

Д. Володихин

– У нас тут была передача с замечательным историком, профессором Андреевым, он отговаривал нас верить в это. Но, так или иначе, мы можем зафиксировать точно одно – то что в десятых годах XIX века произошел перелом в мировидении Александра I, и он действительно очень сильно отдрейфовал от идеологии просвещения в сторону христианства, а потом и конкретно православия, достаточно личного, интимного и прочного. Но вот Гончаров-то здесь причем?

В. Дворцов

– А вот момент. Вот этот либерализм позволил в принципе купеческому сыну сделать карьеру, которая, может быть, вот буквально еще 20–30 лет назад возможна была только для дворян очень высокого происхождения.

Д. Володихин

– Так.

В. Дворцов

– Вот отец у него умер рано, то есть воспитывала его мать, передала больше воспитание своему брату, Авдотья Матвеевна, он у нее был такой отставной моряк и глубокий мистик, Николай Николаевич Трегубов. Вот так он, воспитывая Ваню, на ночь ему постоянно толковал Апокалипсис. То есть это вот такие сильные впечатления о Страшном суде, о конце мира. То есть это вот только еще у Гоголя я могу вспомнить, что матушка ему тоже любила на ночь почитать Апокалипсис, потолковать его немножко. И вот как бы это уже закладка на всю жизнь. Это понятно, что после этого невозможно...

Д. Володихин

– Блестящая карьера.

В. Дворцов

– Блестящая карьера, да. Сначала Ваня учился – с 20-го по 22-й – в Симбирском пансионе, а потом переехал в Москву. И в Москве, то есть это уже было в принципе 20-е годы, он сначала поступает, ну как всякий, опять же говорю, купеческий, в коммерческое училище, учится. Но ему не нравится быть коммерсантам, он склонен к языкам, он хорошо знает языки, хорошо знает и русский, и славянский, и несколько иностранных. И он напросился, и мама его перевела, и он поступает в Московский университет. А это уже это уже эпоха Николая начинается, такая вроде бы как бы эпоха после, понятно, декабрьского восстания – консервативная, жесткая, но жесткая внешне.

Д. Володихин

– Ну назовем вещи своими именами: против попытки путча на Сенатской площади правительство должно было закрутить гайки для того, чтобы добиться, чтобы все это не повторилось. Конечно, гайки закрутили, но высокоинтеллектуальная среда Московского университета, она все равно не только что сохранилась, она расцветала в 30-е годы.

Д. Володихин

– Так вот с 31-го по 34-й год, когда он учился в университете, там же учились Лермонтов, Белинский, Герцен, Огарев, Станкевич, Тургенев, Аксаков. То есть достаточно понятно, что готовилась такая элита удивительная, которая вывела нашу мысль, и нашу философию, и нашу литературу сразу на высочайший мировой уровень, и буквально через некоторое время. И среди них был вот Иван Гончаров. Ну как сказать, тут же еще следующая была, мы не забываем, что Николай I это, конечно, уничтожение коррупции в армии, это рост промышленности – это впервые начался рост промышленности, – перевод крестьян из рабов в натуральных рентников. Но самое-то для нас близкое и понятное по школе – это золотой век русской литературы.

Д. Володихин

– Да, совершенно верно.

В. Дворцов

– Ведь при Александре совсем по-другому к монархии относились наши ведущие писатели. И вдруг при Николае яркими такими монархистами – и тут и Жуковский, и Пушкин, и Гоголь, то есть это и Майковы. То есть это встреча с семьей Майковых, где Гончаров преподавал младшим братьям...

Д. Володихин

– Домашним учителем.

В. Дворцов

– Домашним учителем был, да, то есть это для него тоже такое мощное формирование. Даже нет, не формирование, опять же скорее это продолжение той среды, к которой он был приготовлен с детства. То есть это опять же удивительно православно-монархическая консервативная семья.

Д. Володихин

– Бог его вел из православно-консервативно-монархических купцов в университет, где всякой твари по паре, но и того, о чем мы говорим, тоже хватает, привел в семью Майковых. Мне любопытно. Мы знаем, конечно, что первый роман появится только в 1847 году – «Обыкновенная история», но к нему должна вести дорога из первых литературных трудов. В какой момент Иван Александрович действительно увязает в литературе и видит, что это его путь?

В. Дворцов

– А вот самое забавное, что прежде всего он начал работать над «Обломовым». То есть он начал готовиться к «Обломову». То есть его наблюдения двух миров – купеческого, уже капиталистического нарастающего и дворянского, и любовь к обоим мирам. Он начал нащупывать формы, хотя роман только через 20 лет будет написан. Он очень медленно всегда все писал, кроме «Обыкновенной истории». А «Обыкновенная история», она из чего исходит? Как всякий студент, он начитался – начитался французов, начитался немцев, англичан. И вот интересный момент, что «Обыкновенную историю» в принципе мог бы написать любой француз того времени.

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, я напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным писателем, лауреатом Гончаровой литературной международной премии, Василием Владимировичем Дворцовым, обсуждаем судьбу и литературные труды Ивана Александровича Гончарова. Ну что же, мы начали говорить о том, что «Обыкновенная история» это, может быть, еще не вполне сформировавшийся Гончаров, во всяком случае, это Гончаров, находящийся под влиянием французских философов и писателей.

В. Дворцов

– Дело в том, что и действительно, даже русские образцы, уже сложившиеся к тому времени – Пушкин, Гоголь, и последовавший за ними Алексей Константинович Толстой с «Князем Серебряным» – это все еще по внешней форме действительно общеевропейские романы, общеевропейские повести, общеевропейские поэмы. Потому что здесь форма преобладала, только единственно была русская тема. Вот как Глинка, он писал – все говорят: это первый русский композитор, – он писал, действительно русские темы брал на уже разработках европейских композиторов. Но при этом есть один зазор такой у Глинки: он говорил на французском языке, и по-русски писал без знаков препинания, даже хуже, чем няня Пушкина.

Д. Володихин

– Ах, неужели мы будем о таких мелочах беспокоиться!

В. Дворцов

– Так вот Гончаров внутренне был совершенно русским человеком. Именно православным, патриархальным, консервативным, монархистом. Поэтому ему эти формы внешние были тесны, хотя он действительно очень точно описал гибель души человеческой, неспособной сопротивляться соблазнам и давлению окружающего мира.

Д. Володихин

– То есть иными словами, главный герой, Одоев, пребывает в Санкт-Петербург из провинции, хочет сделать карьеру, хочет жениться. Но ему все говорят: дорогой друг, твоей души прекрасные порывы – все это ерунда, нужно цинически смотреть на вещи.

В. Дворцов

– Такой же милый друг.

Д. Володихин

– Да, причем человек, который к нему относится очень хорошо, хочет ему помочь. Просто учит: ну вот знаешь, немного надо смотреть на это пониже, не надо думать, что это подло, не надо думать, что это все пошло, просто жизнь такая.

В. Дворцов

– Ну у всех свои демоны – то есть где-то они грубые и злые, где-то они там увлекающие в страстность, а где-то вот так вот спокойно уговаривающие и соблазняющие вот через это. Ну я к чему хотел это сказать. Дело в том, что все три романа, которые мы потом будем чуть позже обсуждать, еще вторые и третьи, они, когда складываются вместе...

Д. Володихин

– А предупредим тех, кто не так глубоко знают Гончарова. Гончаров – автор трех романов – «Обыкновенная история», «Обломов», Обрыв – это об этих трех романах идет речь.

В. Дворцов

– Да, то есть когда они написаны в разное время, на очень большом временном расстоянии, но когда они складываются вместе, получается очень интересная вещь, которую я считаю удивительной и не зря. Потому что вот тоже можем вернуться к судьбе Гончарова изначально. Как всякий человек православный, глубоко верующий, то есть человек глубоко верующий, всегда имеет сверхзадачу, сверхидею, которую он реализует в этом мире. Он даже может сам не осознавать ее, но и поступая по воле Божией, любой христианин решает сверхзадачу – он герой по-настоящему в принципе, в таком гомеровском смысле, потому что в нем есть сверхзадача.

Д. Володихин

– Ну а что же удалось решить в этом смысле Гончарову на страницах романа «Обыкновенная история»?

В. Дворцов

– Он описал пятницу, Великую пятницу – смерть, он описал смерть. Потом последовал следующий роман, на котором уже работал параллельно все это время – это «Обломов», который...

Д. Володихин

– До «Обломова» доберемся...

В. Дворцов

– До «Обломова», значит, да, тут вмешалась в его события...

Д. Володихин

– Но тут хотелось бы с «Обыкновенной историей» докончить. Да, действительно для главного героя это такое осквернение души, когда она становится просто пустой, вымерзшей изнутри. Но любопытно, что все-таки Гончаров, как добрый христианин, ну не мог читателям подсунуть свинью в полный рост. Он все-таки оставил надежду, показав то, что совративший его духовно человек, наставник санкт-петербургский, он-то как раз начинает переламываться под влиянием любви в сторону возрождения души. Значит, все еще исправимо. Психологически, в общем, еще не вполне сформировавшийся, Гончаров показывает это, может быть, и не с такой силой, как в следующих романах, но, во всяком случае, определенная, как впоследствии будет сказано, диалектика души тут была. Кто-то падает, а кто-то возрождается, до того развратив того, кто падает.

В. Дворцов

– Передав ему своего демона, он освобождается от него, и у него действительно появляется возможность увидеть себя и ужас. Вот мы же периодически там по утрам, когда читаем правило, мы же доходим до того момента, когда мы молимся за тех, кого соблазнили, свели с пути и просим Господа вернуть это. То есть это, видимо, действительно с каждым из нас связано, в большей или меньшей мере, наверное, где-то за каждым это все есть, раз это вошло в утреннее правило, на каждом человеке, и поэтому очень многие вещи близки. Но, значит, надо еще не забывать еще одну вещь: Гончаров почти всю свою жизнь проработал цензором – вот такой момент.

Д. Володихин

– Ну значительную часть жизни.

В. Дворцов

– То есть несколько раз он работал. И вот тут такой момент наступит, что в середине XIX века началось такое соперничество: Англия уже немножечко отступала, но появилось новая морская держава, Америка, и столкновение с Российской империей, с Америкой на Дальнем Востоке за влияние, за Японию, за ближайшие острова. И конечно, то есть это военные экспедиции, это новые карты, Невельский там даже нахулиганил, так сказать, без права начертил границу России по Амуру, не согласовав ее с Петербургом. За что его там предлагали разжаловать или наградить. И, в общем, и только Николай сам сказал, что вообще-то, где русский флаг поднялся, там он не уже не опускается, поэтому это будет.

Д. Володихин

– Ну так или иначе, мы видим то что Россия начинает выходить в дальние океаны – в Индийский, в Тихий океан, отправляет немало кораблей на Дальний Восток. И на одном из них должен отправиться переводчик, кажется, вот я не помню, кажется, это внешнеторговый департамент Министерства финансов.

В. Дворцов

– Да.

Д. Володихин

– То есть ну а в сущности, молодой чиновник отправлен по делу в совершенно удивительно путешествие на фрегате «Паллада».

В. Дворцов

– Ну не совсем так. Дело в том, что в это время несколько писателей отправляются то на войну, то в Среднюю Россию, то в Сибирь. То есть Николай и Бенкендорф, кстати, тоже прекрасно понимали, что должна быть поддержка идеологическая, вот так сказать, военным действиям, без идеологической поддержки невозможно. И Гончаров уже именно поехал как писатель. Вот тоже такой момент очень важный, что он уже...

Д. Володихин

– Как автор романа.

В. Дворцов

– Автор романа и нескольких статей. И он именно как литератор, если, допустим, не будем называть писателем еще, скажем, литератор, беллетрист того времени, он был отравлен с конкретной целью. Не просто быть переводчиком, а именно описать и довести, так сказать, до не просто читателя, а до общенародного сознания все, что происходит за рубежом, сравнить с тем, что происходит внутри, что он сделал блестяще. Я вот помню такое потрясение, которое я испытал на днях Гончарова в Ульяновске, в Симбирске, прошу прощения. А там же каждый год неделя отдается, и весь город живет только Гончаровым. И иду по парку, и там все события какие-то привязаны были, как раз фрегату «Паллада» этот год был посвящен. И мальчик лет двенадцати наизусть читает главу о англичанах. Ну действительно он читал это, я подошел, уже больше пятнадцати минут, то есть с ним работала актриса. Но все это настолько забавно, русский взгляд на англичан – то есть вроде бы и не зло, и так чуть-чуть шутливо, но ты начинаешь понимать, что как бы какие-то восторги, англомания – ну это мелкое для русского человека.

Д. Володихин

– То есть для небольшого числа дворян, которые, мягко говоря, попались, но не для всех и даже не для большинства.

В. Дворцов

– Это мелко для русского человека – только поклоняться Западу, Востоку и так далее. Хотя при этом вот эта открытость его, и удивление, и восхищение, что в мире такие разные – это вот не отпускает на протяжении всей книги, а книга-то объемная.

Д. Володихин

– Вот насколько я понимаю, он, кажется, около трех лет был в путешествии – с 1852 по 55-й.

В. Дворцов

– Да. Это Англия, Южная Африка, Индонезия, Япония, Китай, Филиппины. То есть это только в 54-м году, он в 52-м начал, в 54-м он на берегу Охотского моря высадился и проехался уже по всей Сибири. Чем, кстати, очень плохо откликнулось это воспоминание о Сибири на Чехове. Гончаров проехался зимой по зимним дорогам – легко, быстро с удовольствием. А Чехов попал в весеннюю и летнюю распутицу, хотя наделся, что тоже так красиво промчится.

Д. Володихин

– Ну а мне кажется, Господь Бог каждому дает то, что он заслужил. И вот с этой точки зрения, Гончаров, видимо, был любимчиком, прости, Господи. Но что есть текст Гончарова в этот момент, он все еще начинающий? Ну вот в «Обыкновенной истории» в некоторых местах видно, что он не показывает, а рассказывает. А «Фрегат «Паллада» – путевые заметки достаточно объемные, которые стали результатом путешествия, там каков язык? Сильнее он, развивается Гончаров как писатель, или пока все это продолжение уровня, на которым была «Обыкновенная история»?

В. Дворцов

– Он и развивается технически, да, действительно, что ему уже легче, хотя для нашего времени, ну мы-то богатые после XX века – после Шолохова, после там Астафьева, – то есть я говорю, есть какие-то корявости для современного стилиста. Но при этом он берет другое, он научился, или прочувствовал, или у него открылось – не знаю, само собой, или Господь ему открыл – он сделал ту самую главную хитрость, которая делает писатели писателем. Вот говорят иногда о том, что писатель это вот лирический герой, это и есть автор, это как здорово или плохо.

Д. Володихин

– Ну а как же.

В. Дворцов

– На самом деле идеально, когда лирический герой это читатель. И когда уже ты забываешь, что это Гончаров тебе передает, то есть он настолько тебе легок, и он насколько твой, близкий тебе автор, что ты совершенно забываешь, что это он рассказывает, а не ты рассказываешь.

Д. Володихин

– Иными словами, это как бы записки не Гончарова, а какого-то средне образованного русского путешественника, который отправился в путешествие и смотрит во все глаза.

В. Дворцов

– Ну он подарил нам возможность до кино, даже до фотографии увидеть мир.

Д. Володихин

– Потому что достаточно яркие картины. Ну например, что вот до сих пор в памяти сохранилось?

В. Дворцов

– Ну японский обед, допустим, – я просто ухахатывался. Там действительно какая-то система ритуалов, ожиданий, потом, в конце концов, все нарушается, оказывается, можно обойти эти ритуалы. Совершенно несъедобная кухня, в маленьких количествах для русского человека – ну невозможно это все. Он время говорит: я вот русский, я не могу это вот. И это, ну это во всем другом проявляется. И вот эта вот, и говорю еще раз, и глазастость его удивительная, потому что тут и запахи есть, тут и фактура, он молодец, он же в этом плане очень точно бьет по рецепторам читателя, и ты начинаешь вживаться в эту картинку полностью – это уже большое мастерство.

Д. Володихин

– Ну а вот до какой степени можно говорить о том, что Гончаров в этой своей вещи ближе современному читателю, чем в других? Некоторые говорят, что она легче или, во всяком случае, легче воспринимается, чем его романы.

В. Дворцов

– Ну дело в том, что в романах уже классик, учился на классике, он ее так и брал, и действительно начинал все с европейского, хорошего европейского образца – там есть затяжки на размышления, суждения, и там несколько героев, и каждый глубоко проработан герой, что удивительно, глубоко проработан каждый герой в каждом следующем произведении. А здесь герой-то один – ты. И легче, потому что ты все это видишь, слышишь, ты судишь. И это как раз это вот как гигантский-гигантский рассказ, который читается легче, чем роман, потому что нет полифонии, нет нескольких тем параллельных.

Д. Володихин

– Ну или сборник рассказов от имени одного лица. Да, в принципе, наверное, романы Гончарова они сложны, они изощрены. Даже «Обыкновенная история», которая в принципе проще «Обломова» и «Обрыва», намного-намного проще, и она не проста в принципе, там огромное количество символов, мелочей, не напрасно сказанных слов, к которым позднее надо вернуться, чтобы осознать, что у них было дополнительное значение. А тут все ясно, прозрачно, вот выведено на поверхности, еще и солнышком освещено. Так что да, наверное, для современного читателя «Фрегат «Паллада» гончаровский это идеальное начало для знакомства с Гончаровым и даже, наверное, в общем, первоклассное развлечение. Итак, дорогие радиослушатели, мы вскоре приступим к самым известным романам Гончарова, во всяком случае, к тем, где он выступает зрелым, умудренным писателем. Ну а пока я считаю необходимым напомнить, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прощаемся с вами, чтобы вскоре вновь продолжить беседу в эфире.

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным известным православным писателем, Василием Дворцовым, обсуждаем судьбу и труды великого русского писателя Ивана Александровича Гончарова. Мы добрались до его opus magnum – до того, что неоднократно экранизировалось, до того, что стало ну своего рода творческой визитной карточкой. Не биографической, а именно творческой визитной карточкой Гончарова. До романа «Обломов», который появился в печати в 1859 году. Ну передаю слово специалисту. Ведь это же пик в литературе Гончарова?

В. Дворцов

– Ну я не согласен, что это пик. Я не могу вообще рассматривать три романа его основных – «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» – раздельно. Я их воспринимаю и хотел бы вас в этом убедить, как некую трилогию, единое повествование о человеческой душе. Как раз вот получается так, что когда Гончаров вернулся из своего путешествия и стал обрабатывать дневники, написанные за это время, умирает Николай I, начинается новая эпоха. У нас все же эпохи, понятно, что консерватизм – либерализм, консерватизм – либерализм. И они все олицетворены неким государем. Естественно, что Александр II – это просто феерические совершенно реформы, количество реформ только перечислять, это невозможно. То есть это ликвидация военных поселений – 57-й год, отмена крепостного права 1861, финансовая реформа – 1863, реформа высшего образования в том же году произошла, земская судебная реформа – 1864, городского самоуправления – 1870, реформа среднего образования – 71. То есть какой-то вот просто...

Д. Володихин

– То есть количество реформ зашкаливает. По поводу качества историки спорят, скажем так.

В. Дворцов

– И будут спорить. Потому что вроде бы жизнь должна была развернуться, забурлить, освободиться, но вместе этого назревает страшное недовольство в обществе. Причем начиная от аристократии, которая теряет доходы, естественно, и самое главное, такую уверенность в своем завтрашнем дне, и кончая рабочими и крестьянами, которые тоже всем недовольны. А уж интеллигенция-то – ну уж ей-то вообще, они создают первые революционные кружки подпольные.

Д. Володихин

– Короче говоря, реформа, как это ни странно, бросила дрожжи будущих волнений в квашню русского общества. И Гончаров, как он реагирует на все это? Ведь он сформировался гораздо раньше, для него это общество новое и не вполне привычное.

В. Дворцов

– Оно и никогда не будет ему привычным, потому что только единственное, что могу сказать, что он в это время начинает активную борьбу. Это взрослый, зрелый человек, самоутвердившийся достаточно, получивший действительно какое-то признание уже. После того как «Фрегат «Паллада» вышел, она стала в общем, настольной книгой, ну и она не то что настольная, по тем временам, может быть, и малые тиражи для нас сейчас, но она передавалась, зачитывалась просто до дыр зачитывалась. И переиздавалась, и переиздавалась, и переиздавалась.

Д. Володихин

– Так известный человек и уже на довольно высоком посту. Заметим, что выйдет в отставку он как действительный статский советник, что по армейской иерархии соответствовало чинам уже генеральского уровня.

В. Дворцов

– Так вот 1858 год, значит, у него «Фрегат «Паллада», а в 1859 выходит роман «Обломов». Крики в обществе, восторги просто необыкновенные, все кричат, радуются, поздравляют с новым нашим таким гением – все хорошо, все замечательно. Но это полная выворотность того, чего хотел автор. Я не знаю, вот мы там привыкли, что Чехов всегда возмущался, что его «Вишневый сад» («Ви́шневый сад» вообще-то) воспринимают как драму, на самом деле он писал комедию. Тут же все наоборот – то, что писал Гончаров, публика вывернула наизнанку. Все рады, все радуются, вся читающая Россия просто ликует, что вот она – пародия, вот оно – обличение всего патриархального, российско-азиатского, застойного. То есть вот эта «обломовщина», она же стала, как сказать, мировым таким брендом России – вот она какая Россия-то, вот она лежит на боку...

Д. Володихин

– Мировым негативным брендом.

В. Дворцов

– Да, естественно. Для того времени – я имею в виду про либеральную публику – то есть и это был крик такой, что вот оно все, все, все, вот неуспешность нашего Отечества на европейском там и на мировом уровне – это потому, что вот мы такие вот обломовцы.

Д. Володихин

– Но Гончаров вкладывал совершенно другие смыслы в роман.

В. Дворцов

– Его разгадал, этот смысл разгадал Достоевский, а вот, значит, знаете, он в своей записной книжечке так и написал: «Обломов» – Христос». Это когда он начал потихонечку готовиться к князю Мышкину, собиранию образа. Он догадался. Он именно не догадался, он правильно прочитал, что Обломов – это попытка описать христианина, совершенного христианина. Но это не просто христианин как таковой, ну как какой-то отдельно взятый, а в контексте своего времени. Это некий набор христианских добродетелей, который уже не нужен в мире Штольцев.

Д. Володихин

– То есть иными словами, христианство в России живо, оно никуда не делось, оно по-прежнему прекрасно. Но жизнь меняется так, что ей уже все это не нужно. И она выталкивает из себя Обломова и все ценности, которые с ним связаны, куда-то на дальнюю периферию.

В. Дворцов

– Да, уже публика дошла до того, что стала рукоплескать террористам – это же ну это просто как бы невозможно, и какие здесь христианские добродетели? Поэтому вот этот второй роман это как бы Великая суббота. Я даже тут только вот могу, выражение аввы Исаии вспомнил: «Положили Его – Христа – совершать во гроб истинное субботствование». И вот это самое «субботствование» Гончаров описал как телесную вот эту неподвижность в вовлечение окружающему миру. Ибо Бог не отрекся от завета с миром, но мир отказался от Бога. «Обломов» это невостребованность русского православия в онемечивающейся России. И вот это вот момент такой, совершенно вот, как сказать, еще большей славы, которая совершенно оказалась ложной. И вот это был шок и тяжелые переживания для самого автора. Он вдруг, ну он был поражен. Гоголь всегда говорил, что он тоже был расстроен своим «Ревизором», но как-то я тут не совсем всегда верю, потому что Гоголь всегда что-то переписывал задним числом, все свои истории. А здесь-то это был действительно шок – когда тебя хвалят, тебя заваливают письмами, тебе там цветы дамы посылают...

Д. Володихин

– За прямо противоположное тому, что ты писал.

В. Дворцов

– Совершенно точно. Ты же писал, ты хотел сказать другое. И вот это незавидная судьба.

Д. Володихин

– Но заметим, что все-таки достаточно развернутую подсказку о трагичности того, что связано с Обломовым – совершенным христианином – в нашем земном мире, Гончаров дал, когда перевел его судьбу в кронштадтские главы. То есть последний период жизни Гончарова, он ведь, в сущности, не только даже не столько ничтожен, сколько изолирован от жизни других людей. Обломов сам по себе, весь мир сам по себе.

В. Дворцов

– Ну так и шутили, когда он собрался путешествовать на фрегате «Паллада», когда об этом узнали в Петербурге, пошел слух: принц де Лень собрался в морское путешествие. Потому что его вот внешняя неподвижность, малоподвижность самого Гончарова, она лишь говорит о очень тяжелой, очень серьезной работе внутри себя человека над своей собственной душой, над своими грехами, над своими возможностями, данностями. То есть это такой внутренний замкнутый труд православного христианина, глубоко все понимающего, что происходит. Потому что как же вот удивительно, в 1862 году новый министр появился внутренних дел – Столыпин. Первым делом он убирает журнал, ежемесячник выходил Министерства внутренних дел, он его закрывает и его переводит в газету, в постоянную газету. Не ежемесячник, а постоянная газета, называется она «Северная почта». И ставит в руководство академика Никитенко, а вторым человеком становится Гончаров.

Д. Володихин

– Да, вы только дайте разъяснения, что это не тот Столыпин, который будет в начале XX века, это другая личность.

В. Дворцов

– Да, да. Но вот этот момент, что просто приходит при смене опять же не министерства, значит, происходит что – понимание, что бороться с нигилизмом должны люди высокого интеллектуального духовного уровня. И что это невозможно только запрещать, только закрывать, затыкать. Потому что должно идти противостояние.

Д. Володихин

– И что сделает Гончаров в «Северной почте»?

В. Дворцов

– И тут он начинает бороться с тем же Некрасовым и с остальными своими бывшими товарищами, Писаревым, и по всему «Русскому слову». То есть буквально через год уже он становится членом Совета по делам печати.

Д. Володихин

– Хотел спросить: он борется как цензор или как публицист, автор статей?

В. Дворцов

– Как публицист.

Д. Володихин

– И видимо, вот то что он пишет, достаточно ярко, потому что с этого момента от него вся эта публика отворачивается достаточно резко. Он был когда-то свой, там люди там тургеневского, некрасовского круга воспринимали его как «один из нас». А тут он повел себя в принципе совершенно иначе. И это требовало определенной смелости, потому что ну вот как от «Обломова» отвернулись, и он не стал активно действовать, да, Гончаров стал активно действовать – и от него отвернулись. Это тоже своего рода храбрость.

В. Дворцов

– Он стал нерукопожатным, как сейчас говорят, потому что действительно он был «цербер» «проклятого царского режима».

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, после этих звуков приятно напомнить, что у нас здесь это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы слушаем мудрые речи известного православного писателя, лауреата множества литературных премий, и в частности Гончаровской, Василия Владимировича Дворцова, который просвещает нас по поводу Ивана Александровича. Гончарова. Итак, мы перешли к последнему этапу в творческой судьбе Гончарова. Этап этот несколько затемнен. «Фрегат «Паллада» в лучах света. «Обломов» обласкан критиками, публицистами, историками литературы, кинематографистами. Последний роман Гончарова, «Обрыв», не то что несколько в тени, он настолько сложен, настолько изощрено сделан, и настолько, в общем, отторгнут куда-то там далеко за пределы ядра русской литературы, что мало кто вообще понимает, что там происходит. Я встречался с тем, что когда человек пытается пересказать сюжет «Обрыва», он в какой-то момент начинает понимать, что вляпался в некое чрезвычайно сложное кружево и не может из него выйти. То есть пересказать сюжет романа «Обрыв», может быть, и просто невозможно, во всяком случае, чрезвычайно трудно. Но для Гончарова не «Обломов» и не «Фрегат «Паллада», гораздо его более известные вещи, а именно «Обрыв» был целью его творческой жизни и здесь он воплотился с наибольшей силой.

В. Дворцов

– Это действительно так. Уже пересказать невозможно, потому что это язык высочайшей литературы, это настоящий эпос. Эпос непересказываем, его надо просто рассказывать. Это уже запределье. Потому что там минимум четыре или пять тем, которые сквозные, которые проходят, плюс еще подголосочные, они тянутся, они свиты в какое-то кружево, как правильно сказано было, но взаимодействуют, развиваются. Это, в общем, все замечательно. Ну надо напомнить, что действительно недолго Гончаров был членом Совета по делам печати, уже буквально в 1867 году он по собственному прошению уходит на пенсию. Но действительно в чине генерала, штатского генерала, действительный статский советник.

Д. Володихин

– Действительный статский советник.

В. Дворцов

– Но это говорит еще о том, что когда, казалось бы, он сделал свою прекрасную карьеру, я говорю еще раз, для мальчика из купеческой среды, он поднялся на такую высоту генеральскую. Но рядом другой генерал, который герой России совершенный, все его любили, то есть Михаил Скобелев там покоритель Азии, герой турецких компаний, он уже настолько пронизан болезнью вот этих подпольных групп, нечаевских и так далее, что, по утверждению Кони и Кропоткина, он уже высказывал мнение, что необходимо арестовать государя. То есть вот это уже идет какой-то странный развал всего общества, где невозможно воевать в строю.

Д. Володихин

– Где стране невозможно идти одним общим путем.

В. Дворцов

– Где уже получилось, что каждый сам за себя. И вот Гончаров уходит в литературу. Это вот высшая форма, я считаю, патриотизма, настоящего патриотизма – это мастерство. Это действительно когда высшая форма патриотизма: инженеру быть инженером, лучшим инженером в своей отрасли. Это лучшим писателем быть, становиться – вот это и есть патриотизм, а не какой-то, может быть...

Д. Володихин

– То есть иными словами: христианин, будь совершенен в своем ремесле.

В. Дворцов

– Абсолютно да, вот это вот. И вот много-много лет, он ушел на пенсию. И тут уже тут как бы конец царствования Александра II. Вот либерализм всегда –кстати, мы сейчас тоже наблюдаем, – когда он находится в своей завершающей эпохе и чуть-чуть пересиживает, он становится ужасно деспотичен. То есть вот как бы не мог, при Александре II не говорили о каких-то внешних, но ввели опять пытки по отношению к политическим – били розгами. То есть уже Герцен утверждал, что вообще люди пропадали некоторые. Просто пропадали, без ничего, то есть какие-то были... Это не было внешне, вот это вот тяжело. И Гончаров действительно из публицистики ушел вновь в литературу.

Д. Володихин

– Ну хорошо. Я все-таки хочу на вас возложить эту нерешаемую задачу, квадратуру круга: дайте тем читателям, которые не прочитали или не дочитали до конца роман «Обрыв» впечатление от того, что туда заложил Гончаров, что он хотел сказать и что сказал.

В. Дворцов

– Да, вот если мы опять же трилогию рассматриваем как Великую пятницу –смерть души, Великую субботу – это лежание во гробу. И третье – наступает воскресенье. И вот именно в этот момент, я считаю, что именно с «Обрыва» начался собственно русский роман – роман не только на русскую тему, не только с русскими героями, а с пониманием самого главного: в этом романе описано возрождение падшей души, воскресение ее через бабушку. Была такая у него героиня – Татьяна Марковна Бережкова, которая согрешила в молодости, и грех которой тайна, закрыт был. И все же хорошо было, все уютно, мирно, доживала свою жизнь. И вдруг она поняла, что он калечит судьбы ее потомков, в том числе любимой внучки. И покаяние бабушки вдруг изменило мир. Там много очень сложных действительно тем, которые взяты, которые протягиваются. Ну тема, что такое тема для художника – это надо понимать, это нравственный конфликт, который художник хорошо чувствует. Вот таких несколько нравственных конфликтов Гончаров взял и потянул, стал их рассматривать, разбирать и так далее. Но самое главное, он показал, что буквально то есть, вот это вот получился, что вот из бабушки, вот его бабушка, за которую его страшно ругали. Он сам писал: за нее меня просто казнят. А что, потому что а не бывало: зачем старушка кается, зачем ей это надо? Ну забыто все, ну мы же договариваемся, мы же договорились между собой, что мы задаем вопросы: кто виноват? – то есть не я же виноват.

Д. Володихин

– В сущности, получается так: зачем ты поднял этот вопрос? Потому что грех это здорово, а каяться должно общество, потому что оно неправильное. Дух времени таков был.

В. Дворцов

– Святитель Игнатий Брянчанинов, он же говорил: в покаянии совмещаются все заповеди Божии. Покаяние есть сознание своего падения, соделавшего естество человеческое непотребно оскверненным и потому постоянно нуждающемся в Спасителе. То есть человек кающийся нуждается в Христе. И это был ключ, совершенно необыкновенный ключ после...

Д. Володихин

– После «Обломова».

В. Дворцов

– И даже после «Обыкновенной истории».

Д. Володихин

– Потому что Христос все-таки востребован, несмотря на все, что было сказано раньше.

В. Дворцов

– Востребован, да. И вот тут-то произошел взрыв. И поэтому, конечно, все демоны мира ополчились на Гончарова.

Д. Володихин

– Тут вот я насколько помню, что это покаяние привело к тому, что внучка от греха отказалась – то есть это повлияло на других.

В. Дворцов

– И у нее появился жених. Вообще сам главный герой и все герои, они как-то стали вдруг, для них что-то произошло, они вдруг на себя посмотрели другими глазами.

Д. Володихин

– Вот о главном герое подробнее. Художник Райский – человек, в общем, ну по первой мысли несколько легкий, легкомысленный. Но с ним нечто происходит, и вот этим, пожалуй, стоит поделиться с нашими слушателями.

В. Дворцов

– Самое забавное, что вот опять же разговор о профессионализме: Райский не просто художник, а самодеятельный художник. Он мог рисовать только лицо, а уже плечи у него не получались. И он не собирался учиться. Ему и достаточно было, что он делал сходство, и было мило, хорошо, нравился барышням, все было замечательно. Он был героем, достаточным героем для себя. Вот это вот ложное...

Д. Володихин

– То есть это легкий человек, несколько легкомысленный и легко любимый от внешних людей.

В. Дворцов

– И этим довольный. Ему нравилось, что его любят. И когда он впервые столкнулся с тем, что его кто-то не полюбил – он озадачился, разъярился, попытался вступить в борьбу за свой собственный образ. И я вот просто еще вернусь к бабушке, потому что я все-таки, она удивительный момент. Вот в ней, через нее автор раскрывает читателю, что именно в покаянии совмещаются заповеди Божии, и она вот как ключик, открывающий все. То есть она у нас получилась, это не просто какой-то новый тип был описан, ведь каждый художник несколько типов вводит, но это был какая-то – вот я не знаю, искал слова – единосущность русских типов.

Д. Володихин

– То есть взята была глубинная суть русского народа в целом.

В. Дворцов

– Человек ведь покаялся не потому, что ему там перед смертью страшно и хочется жить красиво и замечательно на том свете, не из страха, что за свою собственную судьбу. Он покаялся, увидев, что его грех калечит других. Вот это вот тоже чисто такое православное, русское понимание покаяния. Что ладно там, ну согрешил, упал, никто не заметил, ну это неплохо как бы, незаметно, можно втихушку там, может быть, решить проблему с духовником, епитимию получить там и ладно. Тут же она просто показывает. Это потом уже у Достоевского, говорю, Достоевский и Толстой попытается там, воскресение, и все остальные уже попытаются повторить то, что было сделано здесь – воскресение через покаяние.

Д. Володихин

– Но вот это воскресение через покаяние вы достаточно убедительно показали в отношении самой бабушки. Фактически она становится центральным персонажем, хотя не ей уделено наибольшее внимание в романе вроде бы, формально. Это ее покаяние спасает, уберегает от греха внучку. Все же вернемся к главному герою, Райскому. А он-то чем завершает свое духовное путешествие на станицах романа? Потому что это довольно интересно, это концовка, я даже не знаю, можно ли ее считать концовкой, нечто необычное.

В. Дворцов

– Она как раз, концовки нет.

Д. Володихин

– Вот именно.

В. Дворцов

– А дверь раскрылась. Всё. Дверь раскрылась, а тут...

Д. Володихин

– В каком он состоянии подходит к этой двери?

В. Дворцов

– А дело в том, что все наши представления о том, какой мир будет, какой мир существует другой, они же на самом деле всегда в контексте своего времени.

Д. Володихин

– Ну вот смотрите, он своего не получает...

В. Дворцов

– Нет.

Д. Володихин

– Он сердит.

В. Дворцов

– Да.

Д. Володихин

– И вот этот гнев к чему в итоге его приводит? Вот тот финал его эмоционального развития, в каком он состоянии?

В. Дворцов

– Вот тут, как сказать, вот это понятно, непонятно будет слушателям нашим. Есть такая необходимая ступень в монашеской жизни – опрощение. Вот когда действительно все системы зеркал, которые ты вокруг себя выстраиваешь и смотришь, красивые позы принимаешь, они вдруг обрушатся – и ты ведь не жалкий, нет, ты центр вселенной, ты все равно человек, но насколько много в тебе тебе ненужного. Вот этот груз ненужных вещей, он начинает осыпаться, и появляется легкость необыкновенная. Райский – ну фамилия-то забавная, то есть она же действительно говорит о том, что он должен принадлежать раю.

Д. Володихин

– Только чуть заплутал.

В. Дворцов

– Он заплутавший, да, потерянный Райский, он вдруг ощущает вот эту вот легкость, легкость освобождения от ненужного. А в принципе, что такое ненужное? То есть если есть о тебе Промысл Божий, отступление – это грех. Он может быть реализован, может быть потенциальный грех, но он на тебе уже есть. И освобождение от греха дает ему свободу. А что будет дальше – ну как сказать... Гончаров очень точно заканчивает.

Д. Володихин

– То есть иными словами, он подвел главного героя к открытой двери, открытая дверь вела его к очищению, освобождению его души. И эту дверь открыл Господь Бог устами старенькой бабушки. А вот шагнет он в эту дверь или все-таки упрется – ну это вроде как выбор не столько за ним, как сколько за читателем.

В. Дворцов

– Там же интересно, там много форм вот это вот ненастоящей любви в романе, есть там какие-то животные совершенно, похотливые отношения описаны в каких-то вещах, где-то как раз, как у Райского, это головная любовь: ах, ты меня все равно, я тебя заставляю полюбить! – такое ненастоящее все. А какая же она настоящая? А во Христе только.

Д. Володихин

– Гончаров, как поистине великий православный писатель, по сию пору не получил достаточного раскрытия, достаточного понимания. Он, скажем так, классик вполсилы, но не в его полсилы, а в полсилы общества, которое не до конца поняло, что он говорил и какие великие вещи вещал своим современникам. Но мы надеемся, что наша беседа с Василием Владимировичем Дворцовым послужит кирпичиком где-то в нижних этажах здания понимания, в хорошем смысле, творческого, гражданского прославления Ивана Александровича Гончарова. Большое спасибо, Василий Владимирович, за эту замечательную беседу. И мне остается сказать вам, уважаемые радиослушатели: благодарим вас за внимание, до свидания.

В. Дворцов

– До свидания.