У нас в студии был магистр богословия, член Союза писателей России, благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии протоиерей Георгий Завершинский.
Разговор шел о понимании святости в христианстве и о том, где проходит граница между грехом и святостью.
Ведущие: Алексей Пичугин, Марина Борисова
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели. В студии светлого радио приветствуем вас мы:
М. Борисова
— Марина Борисова.
А. Пичугин
— Я — Алексей Пичугин. Этот «Светлый вечер» вместе с нами и с вами проведёт протоиерей Георгий Завершинский, доктор философии, кандидат технических наук, магистр богословия, член Союза писателей России, благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии Сурожской епархии. Добрый вечер.
Прот. Георгий Завершинский
— Здравствуйте, Алексей.
М. Борисова
— Отец Георгий, все мы, верующие христиане, очень много, особенно Великим постом, размышляем, читаем, слушаем о грехе и покаянии. И в общем-то, это вполне естественно, если вспомнить, что первые слова, с которыми Спаситель вышел на проповедь, были: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». Однако уже апостолы в своих посланиях обращались к первым христианским общинам как «всем святым»: всем святым в Риме, всем святым в Колоссах. Апостол Пётр вообще написал, что «вы — род избранный, царственное священство, народ святой». И получается, что все христиане святые. Но с другой стороны, те же апостолы в тех же посланиях обличали тех же членов первых христианских общин в страшных грехах. И получается, что святость не равна безгрешности. Или вообще как нам разобраться, что такое святость и где граница между святым и грешным?
Прот. Георгий Завершинский
— Границы знает Бог. И святость — это не рук человеческих дело, это, конечно, определяет Господь. Отвечает на все эти возможные недоразумения одна фраза — «Святая святым», которая при возношении Агнца произносится священником или архиереем, или Патриархом. «Святая святым» — то есть соприкосновение святого со святым. Это вполне естественно, подобное познаётся подобным — только так можно. То есть грешный человек не может причаститься Святых Тайн. От греха освобождает нас Господь, и поэтому Он говорит: «Покайтесь, приблизилось Царство Небесное». В этом именно смысл евангельский — Царство приблизилось, и Он вводит нас туда. Но Он же не может насильно втолкнуть, когда мы сопротивляемся, когда грех нам напоминает, что «как ты можешь, как ты смеешь, ты не достоин». И часто такое приходится слышать: «Да, батюшка, я недостоин...» И отвечаешь, что и я недостоин, и все остальные, но приходим и с дерзновением приступаем к Чаше — недостойно. Но тем не менее возглас «Святая святым», то есть преподносится святым, которых освящает Духом Святым Господь.
М. Борисова
— У нас со словом «святой» такая же путаница смысловая происходит, как и со словом «любовь», «любить»: любить можно колбасу, любить можно маму с папой, любить можно мужа или ребёнка, любить можно Бога — и всё это один глагол. То же самое со святостью: если, скажем, на каждой воскресной Утрени мы слышим возглас в храме «Свят Господь Бог наш», подразумевается, что святость — это атрибут Бога. А с другой стороны, мы открываем Толковый словарь и видим, что слово «святой» означает «проникнутый высокими чувствами, возвышенный, идеальный»; второе значение — «человек, посвятивший свою жизнь Церкви или религии, и после смерти признанный образцом праведной жизни. Вот и поди разбери, что такое «святой» и как нам внутри себя найти какие-то ориентиры, потому что если апостолы обращались к первым христианам как к святым, то наверное, подразумевается, что каждый из нас должен эту святость в себе где-то обнаружить. Или нет?
Прот. Георгий Завершинский
— Во-первых, второе из определений, которые вы прочитали, оно соответствует как бы изначальному смыслу: «кадош» — святой, отделённый, который отошёл, вышел из мира и предоставил себя Господу, посвятил.
А. Пичугин
— Это иврит, правильно?
Прот. Георгий Завершинский
— Да-да-да.
А. Пичугин
— А простите, пока мы от «кадоша» не отошли: «кадош» и «кадиш» — там же какое-то явно родственное происхождение слов?
Прот. Георгий Завершинский
— Вероятно. Давайте предоставим разобраться с этим филологам, я не дерзну сопоставлять.
А. Пичугин
— Просто интересно стало...
Прот. Георгий Завершинский
— Во всяком случае, отделённость: призван — значит, выделен, избран. Помните, да? — много званых, но мало избранных — вот это тоже замечательный евангельский ответ на наши с вами вопрошания: а не святой ли, не святая ли я? Вы знаете, в этом вопросе есть, конечно, некоторая доля такого, может быть, и превозношения, и так нельзя, но есть и вообще человеческое стремление, желание стать чистым, святым. Как мы умываемся утром — мы хотим умыться, мы не хотим ходить заспанными такими, с нечищеными зубами или с нечистым телом — это неприятно. И то же самое внутреннее: насколько человек осознаёт, настолько он хочет очиститься, освободиться — это естественное стремление. И поэтому в этом смысле святость присуща, конечно, природе человеческой, потому что Бог нас ожидает и это ожидание сообщается человеку. Понимаете, ожидание Бога и ожидание человека — вот этой встречи. Но многое этому и препятствует, многое от этого и отводит, и рассеивает наше внимание. Поэтому, конечно, полагаться на то, что я свят, потому что я так хочу, было бы безрассудно.
М. Борисова
— Но мы привыкли в бытовом восприятии считать, что святой — это тот, который причислен к лику святых, канонизирован. Когда мы начинаем читать жития святых, поскольку они достаточно литературные и как правило написаны с соблюдением определённых литературных приёмов, у нас обычно возникает образ абсолютно неуязвимого существа, которому вообще не доводилось грешить по жизни, он вообще настолько... очень многие из детства были набожные, были скромные, были стремящиеся к Богу, терпели все напасти, в общем, имели все возможные совершенства. И когда мы читаем жития святых, у нас возникает ощущение, что святой — это человек, у которого грехов нету. Но в то же время, если мы отвлекаемся от житийной литературы и ищем какие-то следы жизнеописаний тех же самых людей в исторических источниках, мы очень часто натыкаемся на несоответствия, в особенности если речь идёт не о преподобных и о монахах, о которых мы в принципе не очень много чего знаем, а, предположим, о князьях...
Прот. Георгий Завершинский
— Или о святителях.
М. Борисова
— О святителях. То есть о вполне конкретных исторических персонажах, оставивших очень много документальных свидетельств. Оказывается, люди-то были, в общем-то, вполне живые, ничто человеческое им было не чуждо, иногда даже очень. И вот, поскольку мы-то всё время ищем себе ориентиры, мы хотим походить, предположим, на святого Николая или мы хотим походить, условно говоря, на святого князя Владимира в чём-то. Но как нам разобраться — на что мы должны опираться, какие ориентиры мы для себя должны искать в этих образцах святости?
Прот. Георгий Завершинский
— Есть у каждого такой покровитель небесный, чьё имя мы носим, есть другие святые, которых мы так или иначе выбираем — и это свобода наша определённая. Я считаю, что это важное и ценное качество. Действительно, разные святые обладали разными качествами, характерами. Одно дело святитель или благоверный князь — понятно, что он управлял, понятно, что он и воевал, и какие-то планы, какие-то интриги строил против врагов своих и как-то одолевал их. Понятно, что тут не идёт речь о таких качествах, как сдержанность, смирение. Хотя смирение, конечно, в данном случае может пониматься по-другому. Но тем не менее, вот в зависимости от того, что человек ищет. Житие — это словесная икона. Икона — это не изображение, не портрет, она может быть похожа на оригинал, но часто бывает, что оригинал никто никогда не видел. И это не главное качество иконы — чтобы она была похожа на оригинал в жизни человека, икона изображает другие качества — духовные, то есть, в кавычках поставим, небесный портрет этого святого человека. Так вот, так и житие тоже.
А. Пичугин
— Знаете, икона — богословие в красках, и здесь сложно спорить. А когда мы читаем тексты житий...
Прот. Георгий Завершинский
— Это богословие в словах.
А. Пичугин
— Зачастую человек, который редактировал или составлял это житие, он мог представить святого таким, каким... да, есть определённые каноны составления жития, но он мог представить себе этого святого так, как ему или людям его круга хотелось бы его видеть. А в жизни этот человек мог быть совсем другим и не таким, может быть, лицеприятным, как нам рисуют жития. Вот классический пример — Сергий Радонежский. Уж насколько известно всем его житие — это такой замечательный памятник древнерусской литературы, но если мы с точки зрения человека двадцать первого века на это посмотрим, мы поймём, что Сергий Радонежский был не столь лицеприятен своим близким. Он был великий святой, но его не готовы были принять таким, каким он был. И наверное, на него роптали, наверное, его осуждали. В конце концов он покинул монастырь и ушёл туда, в скит, тоже ведь не просто так.
Прот. Георгий Завершинский
— Он искал уединения, он искал отшельнической жизни, поэтому он ушёл. Да, он не был лицеприятным, он обличал и он был строг, в частности к князьям был строг, поэтому заслужил достаточно уважения. Да, это особенности характера, и святость совершенно не значит, что это лицеприятный во всех отношениях человек, которого все любят, почитают, уважают — совсем нет. Святость как раз чаще всего, подобно древним пророкам, проявлялась в совершенно таком нелицеприятном обличении, каких-то словах или действиях, которые показывают сущность происходящего. И могло быть неприятным не только власть предержащим, как, допустим, Иоанн Златоуст императрицу обличал и двор весь, конечно, это неприятно было, и он пострадал за это. Так и другие святые тоже страдали за это и тоже при жизни какие-то гонения имели и прочее. Но совершенно неправильно увязывать святость с какой-то приятностью и таким чисто человеческим качеством, как мы ныне понимаем, хотя это и не лишено того. Я приведу другой пример, допустим, преподобный Силуан Афонский — замечательный святой, близкий к нам по времени очень, человек, который в каждом встречном видел посланного Христом и выполнял всё, что ему скажут. Но это он в монастыре делал как эконом монастыря. И с точки зрения собственной святости он никаких иллюзий не питал, хотя сказал, это его личные слова, что с какого-то момента, когда ему явился Христос, благодать его не оставляла. При этом при самой кончине своей он ответил на вопрос своего келейника архимандрита Софрония: «Вы хотите умереть, старец?» Он сказал: «Нет, я ещё не смирился», — то есть смиренным себя не почитал — тот, кто на глазах у всех имел высочайший уровень смирения. И в этом смысле мне запомнились слова самого архимандрита Софрония, который, конечно, не святой, но тем не менее всё-таки подвижник и аскет и вблизи преподобного прожил много лет — восемь с лишним лет он был келейником у старца Силуана. И он сказал, что нет такого греха, которым бы я не согрешил в помыслах. Понимаете, эта искренность, честность и такой исповеднический дар, конечно, не каждому дан, может быть, не каждому нужно об этом знать, но вы правильно совершенно заметили, что святость, отграниченность, выход или избрание, призвание от этого мира в мир иной происходит с каждым человеком, с любым. Выбирает ли он или нет — это его ответ, или наш с вами ответ. Ну а что дальше будет с нами — это ведь не школа нравственности или каких-то хороших манер — путь Христов, а это неприятный, иногда очень жестокий путь, в смысле — жестокий в отношениях с окружающим миром. Я не говорю, может быть, про нас сегодняшних, но вот вы спрашиваете: как выбрать, как определить себя? В общем, велением сердца, каким-то духовным движением своим. Я думаю, что не представляет особого труда понять, где твой путь, каков твой образ святости. А образы разные, они имеют своё выражение — всякий образ. Я предполагаю, что вполне достаточно образов святости, чтобы иметь возможность выбрать.
А. Пичугин
— Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии Сурожской епархии, в программе «Светлый вечер».
М. Борисова
— Может показаться, что этот разговор достаточно отвлечённый такой, теоретический. Но на деле мы сталкиваемся с этими проблемами и сейчас, и если не каждый день, то достаточно часто. Вот всё, что связано с личностью последнего российского императора Николая Второго. Он — канонизированный святой Русской Православной Церкви, и казалось бы, что для верующих христиан должна быть поставлена точка во всех дискуссиях. Но дискуссии продолжаются, и каждый новый виток возвращается на те же самые круги, то есть обсуждение того, что человек не святой по жизни, поскольку к нему очень много вопросов очень у многих людей. Тем более, что трагические последствия его отречения мы до сих пор никак не можем преодолеть. А в то же время он для многих и многих поколений уже православных христиан был образцом и был иконой. Вот как в одной голове нам сегодня совместить трудно совместимые для современного человека вещи?
Прот. Георгий Завершинский
— Церковь ответила на этот вопрос: есть святость по жизни, есть святость по смерти — вот как человек принял смерть. Борис и Глеб — вот этот образ был дан, он с нами долгую историю. И вот таким образом был канонизирован наш последний император. Там вопросов, конечно, очень много, фигура самая заметная, самая значимая. Но для нас важно, что вот он остался со своим народом до конца, до самой смерти. И так и говорит история, что у него была не одна возможность уехать, хотя, как известно, его близкий родственник Георг Пятый отказал принять его в Британском королевстве — в общем, такое пятно, скажем, лежит на отношениях внутрисемейных королевских фамилий, но тем не менее какие-то другие возможности наверняка были, это однозначно, но всё-таки он предпочёл остаться со своим народом и какой-то момент был решимости. Не обсуждая по факту уже свершившуюся канонизацию — это, конечно, бессмысленно делать. И потому, понимаете, рождается образ... ведь он рождается, я бы сказал, таинственным образом — образ святости, который излучает тот или иной человек, тот или иной персонаж. И конечно, никто не будет возвращаться к иным событиям, историки будут рассматривать документы, мотивы отречения от престола и как... тоже надо надо понимать, что он не совсем отрекался, а в пользу своего двоюродного брата своего. Он же не знал, как он поступит, что тот не примет это отречение. И есть другие аргументы, споры эти бесконечные, они никогда, мне кажется, не дойдут до своего полного разрешения, потому что личность всегда остаётся... и личные мотивы, личные степени пожертвования или, напротив, отступления, веры или вероотступничества и так далее — это остаётся внутри человека. Но жизнь есть жизнь, она протекает и заканчивается определённым образом тоже, поэтому, если Церковь признаёт достаточно оснований для прославления и канонизации по факту обстоятельствам и смерти человека, я думаю, что этого достаточно. Кроме того, вы правы, особенно в нынешнее время степень информированности возрастает, то есть невозможно скрыть то, что прежде спокойно... или не было известно, или уходило вместе с поколением. Поэтому, собственно, канонизация никогда не бывала сразу — проходило несколько десятков лет, а то и, может быть, сотни лет, прежде чем канонизировали человека, чтобы забылось всё, что было по-настоящему в его жизни, ушло бы то поколение, кто мог бы помнить ещё. Может быть, такой аргумент тоже был в пользу... это не только в Русской Церкви.
А. Пичугин
— Это именно во многом Русской Церкви вопрос. Смотрите, сербы уже канонизировали Патриарха Павла, а я его хорошо лично помню на каких-то мероприятиях — а он уже святой, у меня дома его икона есть. Я вот несколько лет назад вживую его видел в зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя, например. И это интересно, я теперь хожу и думаю, что это же действительно святой человек, у меня нет никаких сомнений в его святости.
Прот. Георгий Завершинский
— В общем-то, многие знали, что при жизни он имел очевидные признаки святости.
А. Пичугин
— Я хотел спросить про такую, как мне кажется, некоторую двустандартность: вот с одной стороны мы говорим, что мы прославляем императора Николая Второго за его смерть, за его уход из жизни, за его отношение к смерти, к стране в тот момент, когда его казнили. Очень хорошо, правильно, но при этом мы оставляем за скобками его как правителя страны. У нас есть, например, Мария (Скобцова) — человек для меня безусловно святой, любимая святая, наверное. Но при этом мы не готовы даже на таком общероссийском церковном уровне признать её святость, потому что были у неё какие-то моменты в жизни, которые мы не готовы принять.
Прот. Георгий Завершинский
— Курила всю жизнь.
А. Пичугин
— Курила всю жизнь, да. Император Николай Второй, кстати говоря, тоже курил всю жизнь. Но при этом смотрите, что она делала во время Второй Мировой войны, как она спасала людей и как она умерла, как она погибла. Но вот почему-то мы не готовы её принять.
М. Борисова
— Лёш, напомни нашим радиослушателям, я думаю, не все знают историю её жизни и жертвы.
А. Пичугин
— У нас была и отдельная программа, можно вспомнить про Марию (Скобцову).
М. Борисова
— Так, в двух словах.
А. Пичугин
— Это женщина такого высокого происхождения, плоть от плоти Серебряного века, поэтесса, которая в какой-то момент переехала во Францию после революции, основала приют, небольшую общину в Париже, писала иконы. Во время войны помогала, спасала евреев. Парижские новомученики: мать Мария (Скобцова), отец Дмитрий Клепинин, Илья Фондаминский и Георгий Скобцов, сын Марии (Скобцовой) — вот четверо парижских новомучеников, замечательные святые, как мне кажется, которые спасли огромное количество народа во время оккупации Франции. Но при этом почему-то...
Прот. Георгий Завершинский
— Владыка Антоний Сурожский — участник Сопротивления, активный был участник.
А. Пичугин
— Да, коль скоро мы говорим, что времени прошло немного, так со времени смерти Марии (Скобцовой) прошло уже больше 70 лет.
Прот. Георгий Завершинский
— Алексей, вы правы абсолютно, но это святость образа того — западного, в частности человека франко-российского происхождения из аристократии. Это образ иного характера, он не слишком понятен, иногда совсем непонятен современному русскому россиянину, скажем так.
А. Пичугин
— Так императорский двор, императорская семья ещё меньше должны быть понятны простому человеку — хитросплетения внутри двора, как проходила их жизнь.
Прот. Георгий Завершинский
— А в это, как правило, не вникают. Важны семейные отношения, дети и преданность Отечеству — то, что остался с народом своим. Вот этого уже достаточно, и дальше люди обычно, мне кажется, не проникают в суть каких-то документальных фактов, свидетельств, не многие по крайней мере. Ну так вот принимают, и потом действительно образ царской семьи, детей, царевичей, царевен — всё это привлекательный образ для подражания.
М. Борисова
— Но есть ещё определённая категория святых, которые канонизируются по стопам народного почитания, как было с преподобным Серафимом Саровским. То есть его сто с лишним лет народ почитал, ездили в Дивеево, ездили в Саров поклониться могилке батюшки. И только в начале двадцатого века, причём при определённом нажиме императорской семьи, произошла канонизация, произошло прославление. Но есть святые такого рода и у нас — вот та же Матрона Московская. Сколько было в 90-е годы споров и полемики вокруг личности, в то же время на протяжении нескольких десятилетий её могила была местом поклонения и почитания огромного количества людей. Как складывается вот это народное, интуитивное ощущение, что именно этот человек святой. Ведь наверняка люди, подобные матушке Матроне, были в её время, ну, может быть, по-другому они выглядели, жили не в Москве, а в другом городе — наверняка такие были. Но почему-то из всего сонма таких людей народная память выхватила вот именно этого человека.
Прот. Георгий Завершинский
— Это потребность, как мы уже говорили, потребность в святости, в явном созерцании, в ощущении близости к святости. И многих здесь не... это растеряется человек, народ растеряется, нужен один образ — такой яркий, впечатляющий и запоминающийся. Мне кажется, так это действует. Понимаете, нельзя так сказать, что Церковь в вопросах канонизации идёт на поводу, скажем, у народного почитания. Но и не учитывать его не может никак Церковь. Поэтому здесь соединение двух начал: такого канонического, рационального начала, которое имеет свои определённые признаки святости, по которым можно канонизировать или, допустим, отложить канонизацию, или её не проводить вообще. А с другой стороны, вот как вы заметили, народное почитание и очевидная близость к народу в каких-то определённых атрибутах святости, скажем так. Вот это соединение в очень редких, к счастью на мой взгляд, случаях приводит к канонизации и подлинному почитанию, и к дальнейшему продолжению, скажем, этого почитания и закрепления образа святого или святой в памяти народа и в памяти церковной. Вот это такое, мне кажется, счастливое сочетание, оно редкое весьма, но оно уже действительно неопровержимо, скажем так. Потому что, к сожалению, случаи, когда опровергалась канонизация, такие случаи деканонизации известны.
А. Пичугин
— Можем про это чуть побольше поговорить, сейчас, буквально через минуту. Напомню, что протоиерей Георгий Завершинский, доктор философии, кандидат технических наук, магистр богословия, член Союза писателей России, благочинный приходов Шотландии, Северной Ирландии Сурожской епархии в программе «Светлый вечер». Здесь также моя коллега Марина Борисова, я — Алексей Пичугин. Через минуту мы в эту студию вернёмся.
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что это программа «Светлый вечер». Марина Боисова, я — Алексей Пичугин. У нас в гостях благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии протоиерей Георгий Завершинский. Мы остановились на такой интересной теме как деканонизация — не то что теме, но есть прецеденты, даже относительно недавние прецеденты, когда происходила деканонизация, хотя некоторые считают это не деканонизацией — ну а как это ещё назвать?
Прот. Георгий Завершинский
— Пересмотр.
А. Пичугин
— Пересмотром, да, канонизации новомучеников: Василий Кинешемский — самый известный пример. Но с другой стороны, меня всегда в этой истории удивлял тот момент... Мы не жили в 30-е годы, нам не ломали пальцы на допросах, нам не выбивали зубы табуреткой, нас не гоняли в ледяную воду Беломорканала или Белого моря, вернее, на стройку Беломорканала и в воду Белого моря. Поэтому нам очень сложно представить те мучения, через которые прошли эти люди. Если они где-то оступились, нам ли их судить — святые ведь всё равно не безгрешные. А мы отрицаем их святость, хотя рассказывают, что на могиле Василия Кинешемского происходили разные вещи, в том числе какие-то чудеса.
М. Борисова
— Вот тут сразу возникает вопрос, у меня по крайней мере. Ведь если подходит с такой меркой, как к государю-императору, то есть что его святая смерть означает его святость, то можем ли мы сказать, что любой герой, условно говоря Александр Матросов, просто умерший не провозгласив там какой-то последний возглас либо за Родину, либо за какие-то другие идеалы, а умерший, предположим, с именем Христа, он автоматически становится святым, или нет?
Прот. Георгий Завершинский
— Не автоматически, но как правило такие канонизации даже не откладываются. Был такой рядовой Евгений Родионов, который не снял креста, когда его чеченские боевики пытали и предали смерти. Помните? Вот в таких ситуациях, если это доказано до конца это уже всё — не автоматически, но по канонам этот человек святой, потому что он с именем Христа перешёл порог жизни и смерти, именно потому, что он не отрёкся от Христа. Таких тоже примеров немного, во-первых, потому что свидетелей... и доказать или объяснить, как это именно было, как правило не бывает или бывает недостаточно.
А. Пичугин
— Так мы не можем найти свидетелей подвига Севастийских мучеников, тем не менее мы верим, что это было так.
Прот. Георгий Завершинский
— Почему не можем? Там были местные, в то время были какие-то люди свидетелями, которые могли об этом рассказать, передать историю. Это было, просто не было как-то зафиксировано, это передавалось от поколения к поколению, от общины к общине, Церковь знала об этом — этого достаточно. Но в наше время, действительно, сейчас можно засвидетельствовать очень много, несравнимо больше, чем это во времена Севастийских мучеников можно было сделать. В этом как бы и больше возможностей, с одной стороны, подтвердить или опровергнуть святость, с другой стороны, конечно, и меньше возможностей на самом деле выдержать до конца и не поддаться на такое смущение по поводу того, а действительно ли человек свят или это лишь ошибка. Ну, знаете, думаю, что... немало вещей, допустим, с останками царской семьи — это ведь тоже тот самый вопрос, который... ну вот технологии, ну вот анализ высокого технического уровня, который проводится, подтверждает или опровергает, может быть, дальше будут ещё более достоверные методы. Но, понимаете, святость от этого не становится уделом технических решений или даже каких-то общественных, социальных или героических, как подвиг воина, бойца или какого-нибудь лётчика, который увёл самолёт от того, чтобы рухнуть на город. Нет, это не признак святости, святость по-иному определяется. И действительно, Церковь по крайней мере относится так, что Господь Сам открывает святость человека. И мне кажется, признаки нашего времени именно таковы, что вот этого надо ожидать. Думаю, что критерии святости, в зависимости от степени информированности, проникновения и какого-то научного инструментария для подтверждения или опровержения фактов, конечно, как-то будут совершенствоваться — это очевидно, Церковь никогда не отходит, не относится к научным достижениям как-то свысока и не считает, что это не стоит принимать во внимание, напротив. Поэтому, мне кажется, что случай с останками царской семьи показывает, что надо ждать. Терпение, надеемся, приводит всегда к лучшим, более достоверным результатам.
М. Борисова
— Но ведь нам святые нужны не только как некий пример нравственный, у нас же с ними устанавливаются какие-то собственные, личные отношения. И молитва святому — это не просто прочтение некоторого текста в Молитвослове, это зачастую своими словами, это зачастую разговор. Вот зачем человеку в принципе этот посредник? Ведь мы также своими словами можем напрямую обратиться к Господу. Икона, пожалуйста, вот в любом храме заходи — икона Спасителя, и не одна. Нам необходим этот вот посредник зачем, почему эта потребность?
Прот. Георгий Завершинский
— Ответ, Марина, евхаристический: «Где двое или трое собраны во имя Моё...» И вот здесь мы с вами вдумаемся в этот удивительный, уникальный совершенно факт: мы с вами вдвоём со своим небесным покровителем, со святым, во имя Христа — и Он посреди нас. А где мы ищем, молимся, обращаемся напрямую — никаких препятствий к этому нет. Но здесь у нас нет разделённости, нет такой диалогичности, понимаете — это очень важный момент. Я когда занялся вплотную богословием диалога, сначала от философии и так далее, я понял, что вот эта разделённость между двумя, как минимум, людьми очень важна, и Господь это ценит. И вот так оно и есть, иначе как понять слова «двое или трое во имя Моё»? Я немножко поделюсь самым таким интимным, авторским. Меня эта мысль настолько пронзила, что я начал писать художественное произведение, которое я назвал «Третий Брат». Вот «Третий Брат» — это Христос — там, где двое стали братьями в отношениях друг к другу. Вот что такое братья или сёстры — это какая-то интимность, необоснованная внешними факторами, необоснованная какой-то нашей приязнью или неприязнью, уровнем достижений, образования, карьеры, чего угодно — просто родство. Так вот, это духовное родство, где двое или трое — два брата, и там Третий Брат — Христос. Если братства нет, родства духовного, то нет Третьего Брата. И в этом произведении... ну, насколько потом увидим, оно ещё в процессе создания. Но даже в советское время или в какие-то годы военные — там у меня это есть, это время как раз я пишу — ну не знают люди ничего о Боге, но вот эта нить жертвы и братства в разных ситуациях протягивается. И тогда Христос незримо действует, понимаете?
Такая пронзительная очень, мне кажется, может быть, богословская идея ко мне пришла после вот этого богословия диалога. То есть диалог в высшем смысле, подтверждённый присутствием Христа, бывает подлинный. Поэтому наша молитва перед иконой, не просто перед иконой, а представление того святого, который дорог, который близок мне — и по-человечески тоже, может быть внешне, может быть, какими-то особенностями, в каком-то особенном случае. Это трудно объяснить, один человек другому это объяснить не сможет. Почему вот эта святая моя? Ну не могу я объяснить, сердце чувствует, а объяснить не могу. Правда же, это так обычно бывает? Бывают, конечно, какие-то вещи, о которых я могу сказать, что вот потом-то и потому-то. И вот эта интимная близость со святым, которая приоткрывается человеку, это наша с вами встреча со Христом.
М. Борисова
— Но почему у нас гораздо быстрее выстраиваются эти отношения диалога с древними святыми, почему нам так трудно выстроить отношения диалога, предположим, с преподобным Иоанном Кронштадтским? Казалось бы, очень многие из нас относятся к нему с пиететом, с трепетом, до того, как он был официально причислен к лику святых, многие вписывали его в свои личные синодики и поминали его за упокой, просто чувствуя, что это святой человек. Но при этом я очень мало видела людей, которые вот так внутренне сердечно испытывали потребность обратиться к нему, не знаю, вот: «Батюшка, святой Иоанн, помоги!» То есть он вызывает уважение, но именно с какой-то дистанцией. И то же самое с новомучениками: да, когда мы почитаем сонм новомучеников Российских, мы их почитаем всех и мы испытываем к ним вот это вот трепетное чувство. Но редко кому из нас приходит в голову помолиться конкретно одному какому-то новомученику и так же интимно с ним общаться внутри, как со святителем Николаем.
Прот. Георгий Завершинский
— То, что вы сказали о древних святых, что они ближе, чем нынешние — я с этим бы не согласился. Но, конечно, трудно в наше время найти именно поблизости, потому что характеры близки — есть какие-то хроники, свидетельства очевидцев, фотографии в конце концов, так или иначе показывающие нам этого человека как просто человека. Понимаете, это и прекрасно, потому что мы незаметно, почитая вот самых древних, которых никогда мы не видели, от которых у нас сохранилось только лишь такое очень идеализированное представление, мы непроизвольно... я сто раз прошу прощения за это, но мы невольно творим идола вместо святого.
А. Пичугин
— В какой-то мере, наверное, вы правы.
Прот. Георгий Завершинский
— И вот эта граница — мы её не замечаем, переходим. А более близкие к нам по времени святые... кстати говоря, святой праведный Иоанн Кронштадтский — очень действительно такая фигура противоречивая была. И его отношение к еврейскому народу, высказывания какие-то находят, и другие вещи, с одной стороны. А с другой стороны, всё-таки преданность и приверженность Литургии совершенно непостижима. Вот в этом, на мой взгляд, святость его и раскрывается. Мой любимый святой, потому что он... потому как... насколько он был преданный и как он служил Божественную литургию. Вот мне, как священнику, это очень близко.
А. Пичугин
— Но это достаточно давний пример, а у нас есть не только новомученики, а и исповедники — люди, прославленные уже в наше время, люди, с которыми могли общаться те, кто ходят с нами по одним улицам. Сейчас всё меньше и меньше, конечно, но тем не менее ещё можно встретить людей, которые знали этих святых, уже ныне святых. Я думаю, что достаточно людей, которые помнят Афанасия (Сахарова), совсем, казалось бы, недавнего святого, в 60-е годы почившего, в Петушках умершего. Для меня, например, такой образ святости гораздо понятнее, потому что я понимаю исторические обстоятельства, в которых они жили, я много прочитал про эти обстоятельства и я живу в то время, которое наследует тому периоду, для меня это понятно. И мне они понятны со всеми их недостатками в том числе, со всеми их недостатками относительно обстоятельств того времени, в котором они жили, относительно быта, в котором они существовали — всё это для меня создаёт образ очень близкого такого, тёплого человека. Мне может не нравится какой-то святой, опять же бывает всякое, я могу быть с ним несогласен в каких-то его высказываниях. Но при этом я не отрицаю, что в чём-то другом он был настолько искренен, что достиг святости. Кто-то мне, наоборот, может быть крайне близок, а другому человеку — нет. И всё это происходит благодаря тому, что это святые нашего времени. И вот у меня это так.
Прот. Георгий Завершинский
— Ну так именно это я и хотел сказать, что здесь больше, с одной стороны, возможностей смутиться и даже соблазняться по поводу личности человека и его жизненного пути, его судьбы, отношений с другими людьми и какими-то веяниями времени, которое стремительно начало меняться, наверное с начала прошлого века и до ныне — меняется всё более и более стремительно из-за информированности, вседоступности, может быть кому-то кажется, что и вседозволенности. Поэтому, конечно, был период долгий очень, когда более, что ли, спокойно протекало отношение — не была жизнь спокойнее, но отношение к тому, кто есть кто. И это в веках, так сказать, вызревало, цементировалось, кристаллизовалось, и уже вот святой — значит, святой. А вот мне нравится, как вы видите это, Алексей, я бы тоже так относился, что, да, со всеми особенностями, видя жизнь живого человека, который и оступался, и грешил, но грех не стал для него вершиной, скажем так, его жизни. То ли это была смерть христианская, как мы говорим, с исповеданием Христа, не отрекаясь от Него, то ли это был какой-то подвиг, когда человек, подобно Марии (Скобцовой), ради другого, чтобы сохранить его жизнь, отдаёт свою жизнь. То ли это просто трудный период времени, когда человек ради другого или ради других жертвует комфортом или здоровьем, или ещё какими-то вещами, полагая себя, свои умения, свои таланты на служение Церкви, как, допустим, святитель Лука (Войно-Ясенецкий). Понимаете, это близкое рассмотрение личности, персоны, как говорил отец Софроний (Сахаров). Мне нравится это слово «персона» — латинское название. Потому что слово «личность» в нашем языке во многом утеряло свой смысл, который изначально нёс греческий термин «hypostasis» или «prosopon». А вот «персона» вот так вот ещё... хотя иногда тоже звучит несколько выделено, атомарно, хотя на самом деле «персона» всегда есть отношение одного к другому: один ради другого, я ради тебя. Вот такой характер, жертвенный характер, евхаристический характер жизни открывается близких к нашему времени мучеников или новомучеников, скажем так, особенно тех, которые ходили, как вы говорите, по одним с нами улицам и о которых много достаточно известно, и с которыми мы могли бы даже находиться где-то в одном месте в одно время. Это, конечно, очень дорого, и мне кажется, что именно такой характер святости... в ближайшем будущем будет для нас.
А. Пичугин
— Протоиерей Георгий Завершинский в гостях у программы «Светлый вечер» здесь, на светлом радио. Так вот, пример этот замечательный: я недавно был в городе Димитровград в Ульяновской области, относительно небольшой город — сто тысяч населения. Знаете, какой главный праздник в городе? День памяти местного святого — он уже как бы общецерковный, конечно, но местный святой Гавриил Мелекесский. Вполне себе человек нашего времени — он почил в самом конце 1959 года, ещё достаточно людей в Димитровграде, которые его помнят. Он на огромном количестве домов изображён. День его памяти — это действительно день общегородского праздника, в местном музее ему посвящена наверное самая большая экспозиция. И никто не делает там акцент на том, что мы тут все православные и вот мы тут святого почитаем, нет, это вот как в лучших примерах европейской традиции, когда есть святой покровитель города, и вот весь город, вне зависимости от своего отношения к христианству, этот день отмечает. Так же вот и в Димитровграде здесь, в России, в Ульяновской области.
Прот. Георгий Завершинский
— Да. Даже и городам названия давали — и на Руси, и на Западе очень много городов, названых именами святых, в том числе, конечно, и евангелистов, участников евангельской истории, но и святых местных, так сказать, которые особо почитаемые. Так это главное, понимаете, человек ищет такого примера, идеала, образа, который независимо ни от кого был бы в веках. Человек ищет вот этой стабильности, по крайней мере хоть в чём-то, особенно в стремительно меняющееся наше переменчивое время. И вот эта стабильность приносит... ну, разные герои — вот в вашем случае замечательный рассказ о том, что вот этот святой, прославленный, канонизированный Церковью, стал и народным таким избранником, что он в памяти народной. Это тоже, мне кажется, замечательный пример. Слава Богу, что такие примеры есть, но, конечно, не везде такое случается.
М. Борисова
— Но когда речь идёт о людях святой жизни, которые уже всё-таки ушли, пускай не так давно, в мир иной — это как-то безопаснее. Но существует потребность и в непосредственном общении со святостью чужой — хотя бы прикоснуться. И возникает почитание прижизненное, в частности, когда была опубликована книга теперь уже владыки Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые», она буквально взорвала даже светское общественное мнение, настолько она потрясла вот этими примерами, зарисовками с натуры живых людей, которые в принципе в сознании любого, даже совершенно светского человека, ассоциируются с образом святости. Многие сейчас могут вспомнить, как ездили к отцу Николаю Гурьянову. Существует достаточное количество людей, которые ездили к отцу Иоанну (Крестьянкину). Ещё есть какие-то такие безусловные уже в церковном сознании авторитеты, которые ассоциируются с таким живым образом святости. Но на ряду с этим существует потребность, награждающая почитанием живого священника, монаха или просто человека какого-то уважаемого атрибутами святости, а потом эти ситуации заводят людей в какие-то дебри, в какие-то секты, в какие-то искушения. Причём и самих людей, которые этому поддаются как вот культу, так и несчастный центр притяжения их внимания, потому что он, может быть, ни сном ни духом и совершенно не имел в виду, а вот это вот необоснованное народное почитание заводит его тоже в какие-то очень тяжёлые испытания. Вот где тут камертон, как почувствовать чем отец Николай Гурьянов разительно отличается от какого-нибудь другого такого же отца, который совершенно не наделён вот этим светом, который нёс отец Николай?
Прот. Георгий Завершинский
— Человек может привлекать внимание окружающих разными личными или персональными чертами: образованностью или, напротив, простотой, или каким-то обликом внешним, способностью внимательно слушать, или отвечать, допустим, психологически на запросы времени, запросы каждого. То есть разные вещи, но ещё раз подчеркну, что святость не присуща определению нашему: народному ли, личному, персональному, какому-то... то есть это вообще абсолютно иной природы свойство. Конечно, мы ищем святости, и я ещё раз скажу, что это качество нашей природы и это замечательное качество, это дар, вообще — искать святость. Но вот направление поисков должно постоянно уточняться. Я думаю, что по мере взросления человека — и в духовном отношении, и в физическом отношении — всё-таки мы понимаем, что остановиться на почитании и каком-то возвышении, что ли, другого человека не стоит — этого недостаточно, как бы хорош или свят, в общепринятом смысле этого слова, он ни был. А главное ещё, чтобы самому человеку, которому воздают какие-то почести, похожие на отношения к святому, не стать каким-то гуру, учителем. Человек слаб, он быстро на этом этапе падёт — любой, нет человека, который бы устоял. Стоит только допустить мысль о том, что я действительно наставник, учитель, близок к святости — и всё, конец. Примеров множество из древней истории, и в Средние века, и в нынешней истории, не будем подробно на этом останавливаться, но... То есть здесь отвлечённость: если что-то и есть, то это не моё. Если я внимаю этому человеку, если он мне дорог, я к нему стремлюсь — быть с ним, беседовать, — то это не моё и не его. Ещё раз возвращаемся, прошу прощения за такую назойливость, к тому образу диалога: Третий Брат, Третий Участник, Третий, Присутствующий в диалоге — Он свят. А наша святость постольку, поскольку Он есть с нами: «Где двое или трое во имя Моё, там Я посреди них» — евхаристическое отношение в первую очередь. Евхаристия — это для нас с вами гарант безошибочности, само служение, сам факт того, что происходит Евхаристия. Древние это очень хорошо понимали, и мы с вами понимаем и способны это осознать. Это гарант того, что мы не ошибёмся, гарант, что мы не создадим секту, что мы не возвеличим человека, который рано или поздно может пасть под нашим напором: «Батюшка, отче, старец — такой необыкновенный, такой светлый, такой высокий, святой. К нему надо идти, он тебе даст ответы на твои вопросы, он разрешит твои проблемы, он за тебя помолится». И мы делаем действительно... трудно не поддаться. Но если устоит, тогда и почитатели изменятся и будут уже не почитатели батюшки-старца, а почитатели-то имени Божьего — Христа. Понимаете, тогда Третий Участник, тогда диалог состоится, тогда будет всё правильно.
И святой ли это древней Церкви, перед иконой которого мы молимся, к которому мы взываем: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас», — в каком-то путешествии, в полёте где-то. Когда самолёт взлетает или садится, наслушаешься всяких новостей о том, что вот опять какой-нибудь Боинг-737 MAX упал, но слава Богу, что какие-то меры приняли, но неизвестно, к чему дальше это приведёт. А я только на этих Боингах и летаю, они же везде, повсеместно, вот и думаешь...
А. Пичугин
— Не, ну на MAXах вы ещё пока особо много не летаете — их немного совсем.
Прот. Георгий Завершинский
— Уже многое их достаточно сделали... но на 737-х — но не важно, просто летаю очень много, у меня в неделю бывает по четыре рейса, иногда больше, иногда меньше.
А. Пичугин
— Если учесть, что вы достаточно часто к нам приходите, при этом служите в Шотландии и в Северной Ирландии...
Прот. Георгий Завершинский
— Да. При том я должен перелетать между островами, потому что у меня приходы на двух островах, даже на трёх: Ирландия — остров, Великобритания — остров, и Айловмен — там у меня тоже приход есть.
А. Пичугин
— У вас не бывает недели без полёта?
Прот. Георгий Завершинский
— Нет, практически нет. Но, конечно, бывает, но скорее как исключение. Так вот, «святитель отче Николае, моли Бога...» — и вот это призвание к древнему ли святому или к матушке Матроне, к кому сердце тянется, — что же в этом худого? Конечно, это правильно. Но при этом не творим идола — вот о чём мы должны всё время помнить. Что это значит? А это означает, что имя Христово, Христос и Его присутствие для на гарант того, что мы не идолослужением занимаемся, что мы не кумиротворением занимаемся, что мы почитаем Единого Бога и Сына и Духа Святого. Вот это очень важный момент, это не какое-то отвлечённое богословие, а это тот критерий, последний, окончательный критерий безошибочности веры христианской, который не даст ошибиться, отойти, впасть в какое-то идолослужение или в секту.
А. Пичугин
— Спасибо большое. Мы на этом будем заканчивать программу. Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня был протоиерей Георгий Завершинский — доктор философии, кандидат технических наук, магистр богословия, член Союза писателей России, благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии Сурожской епархии Московского Патриархата. Спасибо огромное. Программу для вас провели мы:
М. Борисова
— Марина Борисова.
А. Пичугин
— И Алексей Пичугин. Всего хорошего.
М. Борисова
— До свидания.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер