Поделиться
Сегодня 4 мая. Великая суббота. Церковь вспоминает Сошествие Христа во ад.
О духовном значении этого события, — священник Николай Яковлев.
Николай Глазков
Поделиться
Те из вас, друзья, кто видел фильм Тарковского «Андрей Рублев» — о нашем великом, прославленном церковью в лике преподобных иконописце, — возможно, помнят самое начало кинокартины: странный, чуть-чуть азиатского типа мужик пробует полёт на самодельном воздушном шаре и с ликующем криком «летю-ю!» — падает, как Икар, на землю. Этого мужика в «Андрее Рублёве» сыграл замечательный поэт Николай Глазков; «поэт-скоморох», «поэт-юродивый», как его называли при жизни и после смерти в узких, так сказать, кругах. Это именно он придумал ёмкое словечко «самиздат» (точнее «самсебяиздат»), это он написал во второй половине 1940-х годов хорошо известные многим любителям поэзии крылатые строки:
...И на мир взираю из-под столика:
Век двадцатый, век необычайный, —
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней...
В 2020 году, к столетию самобытнейшего из советских поэтов (а у Глазкова выходили, помимо «самиздатских» и советские официальные сборники), так вот, в 2020-м, к столетию со дня рождения Николая Ивановича, этого «поэта-скомороха», «поэта-гуляки» — вышел том его избранной поэзии, составленный сыном.
...Я хочу прочитать одно большое глазковское стихотворение именно из этой книжки, в советские оно — не входило. Но прежде — крохотный этюд Глазкова как штрих к его — выберу слова — духовной судьбе. И сразу замечу, что в звуке своём, в интонации своей, — я сразу узнаю здесь глазковский и только глазковский голос:
Вижу церковь и колокольню.
Что их нету — вообразили.
Ну, а может быть, в этом корни
Всего, что теперь в России.
Николай Глазков, 1943 год. Из книги избранных стихотворений «Поэт ненаступившей эры», Москва, 2020 год
Ну а теперь — большое стихотворение Глазкова, написанное им, судя по всему, тоже в 1940-е годы. Называется оно: «Псалом».
В стихах ничего лишнего —
И в этом моё спасенье,
Живущий под кроной Всевышнего,
Под самой надёжной сенью.
Шатаюсь, как все, по городу,
Кто знает чего не выдумаю,
Но я говорю Господу:
Прибежище моё и защита моя.
А в своих стихах своего лица
Не могу я иметь разве?
Он избавит меня от сети ловца
И от гибельной язвы...
Всё равно, где минус и где плюс.
Всё пускай вверх дном,
Ужасов в ночи не убоюсь
И стрелы, летящей днём.
Язвы, ходящей во мраке,
Заразы, опустошающей в полдень, —
И уцелею в драке,
Чтоб путь до конца был пройден.
Скажу, что Господь — моё упованье,
Всевышнего я избрал своим прибежищем.
Когда доживу я до пированья,
То быть перестану посмешищем.
Не приключится мне зло,
Язва не приблизится к тели́щу.
Дал Господь поэта ремесло —
Голос Господа я слышу.
Наступлю на аспида и василиска,
Попирать буду льва и дракона.
Будет победа близко
Мне, как поэту, знакома.
За то, что имя Его познал,
Не спросит, зачем я стихи писал.
Любовная лодка не разобьётся о быт,
Господь Бог,
Он всё видит, всё знает.
На Него я надеюсь. Не буду убит.
Он избавит меня и прославит.
И пускай я теперь где-нибудь на дне,
Ощущаю своё воскрешение:
Он насытит меня долготою дней
И мне явит моё спасение.
Николай Глазков, «Псалом». Из книги «Поэт ненаступившей эры», 2020 год
Все выпуски программы Рифмы жизни
Мария Козлова
Поделиться
В 2017 году москвичка Мария Козлова выпустила первую поэтическую книжку под названием «Стихи брату». Я неспешно читал-перечитывал изящно изданный сборник, украшенный изображениями разнообразных дверей (яркий, кстати, образ, направляющий читателя к полюсам смыслов, как надписи «вход» и «выход»), читал-читал и вспомнил строки поэта старшего поколения — Геннадия Русакова, — по возрасту годящегося и Марии и мне — в отцы:
«Хорошо, так и будет, пора... / Время слышит и верности просит. / И высокое слово „сестра“ / на своём языке произносит».
...Ну, конечно же, слово «брат» — в названии книги Марии Козловой — особого, духовного свойства, — как «сомышленник» или «совопросник».
Все мы здесь с одинаковым отчеством
В одинаковых кедах стоим
За твоё и моё одиночество,
И отечества тающий дым.
За одну фотокарточку детскую
И любовь к чёрно-белым цветам.
Вот оно — доказательство дерзкое
Принадлежности к здешним местам.
Вот оно — доказательство странное
Теоремы о сумме углов —
Не какая-то даль безымянная
Или тихая песня без слов,
А конкретная область подвздошная,
Еле слышный в крови шепоток —
Настоящее наше и прошлое,
Подводящее жизни итог.
Это, милый, не стон умирающий —
Так творение славит Творца.
Господа, до свиданья! Товарищи,
Нам положено петь до конца.
Мария Козлова, «Все мы здесь с одинаковым отчеством...». Из книги 2017 года «Стихи брату»
Это стихотворение имеет посвящение, обозначенное инициалами «И.Б.».
...Мне хочется думать, что за ними — поэт и преподаватель Литературного института имени Горького — Игорь Иванович Болычев, который в 2010-х взял на себя водительство легендарной литературной студией «Кипарисовый ларец», основанной в начале 1980-х годов. Если говорить коротко, речь тут идёт о благодарном служении слову, ответственности за него и цеховой принадлежности к традициям русской лирики прошлого века, обозначенным, например, именами Александра Блока — с одной стороны, и Георгия Иванова — с другой.
Перед тем, как я прочитаю ещё одно стихотворение Марии, написанное после выхода книги «Стихи брату», приведу как раз слова старшего коллеги Козловой по Литинституту и студии «Кипарисовый ларец» — названного выше Игоря Болычева:
«Стихи Марии Козловой пронизаны высоким звуком. И это главное доказательство её дарования. Давно в России не звучал такой ясный, чистый голос. Вот он зазвучал, и стало очевидно, что слухи о невозможности настоящей лирической поэзии оказались сильно преувеличенными». Конец цитаты и — стихи Марии, Маши, Маруси Козловой:
Тихий дворик столичный,
Где забор и скамья.
В тишине идилличной
Чик-чирик воробья.
То ли мы повзрослели,
То ли жили легко...
Тополя шелестели
Высоко-высоко.
Это что-то из детства —
Не воскресшее вновь —
Про родство, и соседство,
И до гроба любовь.
Что-то вроде этюда —
Натюрморт под дождём.
Кто же мы, и откуда,
И куда мы идём.
Мария Козлова, из поэтической подборки «Два слова», журнал «Новый мир», март 2023 года.
Все выпуски программы Рифмы жизни
Иеромонах Василий Росляков
Поделиться
...Это произошло в монастыре Оптина пустынь, пасхальным утром 1993 года, когда иеромонах Василий — в миру Игорь Росляков — шел исповедовать причащающихся в скиту, особом уединении для отшельников.
Услышав, что вдруг затихли оптинские колокола, отец Василий решил узнать, что случилось и повернул к звоннице. Не ведая, что звонари Трофим и Ферапонт только что приняли мученическую кончину, он увидел торопливо идущего на него человека, который нанес 32-летнему иеромонаху смертельную ножевую рану.
Вскоре узналось, что убийца пометил лезвие клинка сатанинскими знаками.
Так началась вечная жизнь трех убиенных русских монахов, о которых написаны книги (труду Нины Павловой «Пасха Красная» посвящена одна из программ цикла «Закладка» на радио Вера); новым мученикам наших времён складывают акафисты и молитвы, составлены их жития, собираются материалы для возможной канонизации.
Один из трёх оптинских насельников был священником (имя он обрёл в честь Василия Блаженного). Именно о нём мои сегодняшние «Рифмы». В дни тридцатилетия оптинской трагедии, весной 2023 года, об отце Василии вспоминал хорошо знавший убиенных монахов, иконописец, игумен Филипп (Перцев): «...Конечно, им были присущи многие черты людей того времени, но было много и совершенно удивительного. Никто из братии не знал при жизни отца Василия, что он пишет стихи, церковные стихиры к праздникам. Открытие его дневника после кончины показало всю глубину богомыслия этого человека. Для него даже тем других не существовало, только глубинный плач о Боге и о своём несовершенстве. В его проповедях это уже ярко звучало, но во всей полноте выявилось только после кончины...»
Давайте бережно прочитаем стихотворное сочинение отца Василия на первую строчку 138 псалма царя и пророка Давида — «Господи, искусил мя еси и познал мя еси...» («Господи! Ты испытал меня и знаешь...»).
Недавно мне стало известно, что эти стихи положены и на музыку.
Ты испытал меня, Боже, и знаешь
Ведаешь всё, недоступное мне.
Часто, наверно, сомненье прощаешь,
Видно которое только Тебе.
Пусть я шатаюсь по свету тревожно,
Пусть укрываюсь в домашнем углу,
Ты обнимаешь меня, словно воздух,
Руку в скорбях предлагая Свою.
Знаю — когда мной слагаются песни,
Нет ещё слова на чистом листе.
Ты его видишь прозреньем чудесным,
В сердце влагая настойчиво мне.
Сколько я рылся на кладбищах книжных,
Сколько я дум передумал в себе,
Всё ж, не сумев вдохновенья постигнуть,
В Церковь пошёл помолиться Тебе.
Дивен мне разум небесного свода,
Дивно свеченье далёкой звезды.
Видел я край совершенства земного —
Слово же Божье обширней земли.
Где от души мне своей затаиться?
Где не настигнут раздумья меня?
Я по Вселенной промчался, как птица, —
Места такого не знает она.
Если скажу: «Может, тьма меня скроет,
Будет мне ночь неприступной стеной», —
Сердце тотчас заскулит и завоет,
Ночь освещая тоскою грудной.
Дивно я создан Божественным Словом:
Будто бы соткан из ткани земли
С замысловатым телесным узором,
С тайным до времени светом внутри.
Боже, меня испытай. И поведай,
Что притаилось за словом моим.
С книгой тогда я оставлю беседы,
Духом начну обучаться Святым.
Иеромонах Василий (Росляков), на строку 138 псалма. Конец 1980 годов
...Отец Василий, моли Бога о нас!
Все выпуски программы Рифмы жизни
