«Жизнь Русской Церкви в революционные годы в России». Исторический час с Дмитрием Володихиным. Гость программы — Глеб Елисеев (24.03.2019)

Гость программы: кандидат исторических наук Глеб Елисеев.

Разговор шел о том, в каком положении оказалась Русская Церковь в момент революции в России, как было восстановлено Патриаршество и как строились отношения Церкви с новой советской властью.

---

Ведущий:   Дмитрий Володихин.

Д.Володихин:

- Здравствуйте, дорогие радиослушатели!

Это – светлое радио, радио «Вера». В эфире – передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин.

Мы сегодня поговорим об истории Русской Церкви, причём, об одной из наиболее сложных страниц её истории, а именно – о периоде от 1917 года до середины ХХ века. Условно говоря, Русская Церковь между Лениным и Сталиным, не к ночи, не к ночи будь помянуто.

И сегодня у нас – специалист по истории Церкви этого периода, кандидат исторических наук Глеб Анатольевич Елисеев. Здравствуйте!

Г.Елисеев:

- Здравствуйте!

Д.Володихин:

- Мы начнём от… скажем так… не от 1917 года, а отступим на несколько шагов в глубину времён.

Собственно, 1917 год ознаменован был, всё-таки, не только революционным катаклизмом, он был ознаменован также Собором, который восстановил Патриаршество. На нём было поставлено огромное количество проблем, связанных с устройством Церкви, и какие-то из них были решены.

Вот, Ваша точка зрения – Церковь входила в период революционной смуты, в большей степени, с тревогой, связанной, в общем, с брожением огромных масс людей, или с надеждой, что… ну… что-то поменяется к лучшему, раз уж Синодальный период канул в Лету, и более непонятно кто – из людей светских, из чиновников – не будет Церковью командовать.

Г.Елисеев:

- Тревог, конечно, было гораздо больше, и Собор, который начался в августе 1917 года, во многом, был Собором русского церковного корабля, застигнутого штормом.

К лету ситуация хаоса в стране, ситуации анархии уже была достаточно чётко видна, и многие из тех задач, которые ставило предсоборное совещание, они не были реализованы ни в ходе Собора, ни даже не были поставлены на Соборе.

Ну, например, очень простая вещь. Ведь предсоборное совещание, в массе своей – в массе членов-участников – отрицательно относилось к идее избрания Патриарха. Однако, это было, по сути дела, одно из первых деяний Собора…

Д.Володихин:

- И, пожалуй, самое известное.

Г.Елисеев:

- … самое известное. И ясно было, что это деяние происходит не в ходе плавного какого-то рассмотрения дел, плавного устроения Собора, где, может быть, долго обсуждали бы эту проблему, а это деяние происходит в ситуации резкого вызова и необходимости резкого ответа на него. Да, Церковь нуждается в руководителе!

Д.Володихин:

- Условно говоря, это был, своего рода, церковно-административный прорыв – благой, разумеется, и, надо сказать, далеко не все были к этому готовы. Но появился Патриарх – святой Тихон, Патриарх Московский, и, соответственно, после этого возникает целая череда задач и проблем, связанных с появлением Патриарха: его отношения с другими архиереями, его отношения с Синодом, и так далее, и так далее, и так далее…

Г.Елисеев:

- Да, проблемы возникли, хотя проблем было гораздо меньше – почему? Потому, что Собор сразу же начал обсуждать множество болевых точек, которые существовали в Русской Православной Церкви, которые накопились, по сути дела, за весь Синодальный период, и, достаточно резко, обозначились в период начала ХХ века, в период первой большой русской смуты – того, что мы называем первой русской революцией. И эти вопросы, которые планировалось обсуждать на Соборе, на самом деле, могли бы предотвратить многие из тех сложностей и трудностей, с которыми столкнулась Церковь уже в рамках собственного развития – мы здесь в сторону отодвигаем насильственные действия со стороны коммунистической власти, направленные на истребление Церкви.

Но огромное количество проблем, которые существовали, например, в период того же НЭПа, в 20-е годы, были вызваны нерешением целого ряда задач, которые ставил перед собой Собор, задач, которые вполне могли бы быть решены, продлись Собор, ну, как минимум, ещё на несколько крупных таких соборных совещаний.

Фактически, Собор работал в рамках трёх больших крупных совещаний…

Д.Володихин:

- Сессий, скажем так…

Г.Елисеев:

- … сессий… до осени 1918 года, и планировалось, как минимум, ещё две сессии на 1919 год. Потом наступили соответствующие события 1919 года – стало, мягко говоря, не до Соборов.

Д.Володихин:

- Ну… просто страна оказалась разорванной, и церковное тело – вместе с нею. Но какие-то вещи решили. Вот, что удалось ещё решить из важных задач и проблем?

Г.Елисеев:

- Из важных задач и проблем удалось решить, в первую очередь, задачи, связанные с максимальным упорядочиванием работы Церкви именно как народа Божия, как церковной организации. То есть, коллегиальное управление Церкви, принцип соборности, как таковой, которой столь долго пренебрегали в Синодальный период, он в этот момент был очень чётко установлен.

Мы забываем такой простой факт, что на Соборе, например, чётко была установлена необходимость раз в три года созывать именно Поместные Соборы, что на местах управление – тоже должно было бы быть постоянно коллегиальным, постоянно должны были вовлекаться в управление представители всех уровней церковной иерархии – не только епископского чина, но и священнического, и диаконского, а самое главное – привлечение мирян.

Вот это вот всё было установлено. Но огромное количество вопросов, которые и по сей день вызывают раздражение… скажем, переход на новый календарь, который планировался обсуждаться, вопрос о церковном браке, который планировался обсуждаться, вопрос о реформировании Богослужения – ну, грубо говоря, вопрос о русском языке в Богослужении – тоже планировался обсуждаться – вот эти вот острые вопросы не успели…

Д.Володихин:

- Просто из повестки ушли…

Г.Елисеев:

- Нет, их просто – не успели. Они стояли в повестке – их не успели. Потому, что, всё-таки, Собор работал – опять же, в рамках вот этого установленного принципа соборности – очень и очень коллегиально, обсуждались очень подробно – в комиссиях, на соборных совещаниях – многие вопросы, но – кто же знал, что так получится…

Д.Володихин:

- Ох… сейчас кажется – ну, могли бы и поторопиться, а тогда, наверное, казалось: мы так быстро решаем такие большие проблемы…

Г.Елисеев:

- Да, именно так! Достаточно почитать… например, не так давно были изданы стенограммы обсуждения вопроса о церковном браке – без конца шёл вопрос, что «мы слишком шустро обсуждаем, это – вопрос слишком сложный, давайте, вот, ещё раз проработаем, давайте, обдумаем, давайте, ещё канонически проработаем этот вопрос».

Д.Володихин:

- Ну, что ж… В тот момент время казалось неисчерпаемым, а Бог его отмерил мерою малой.

Давайте, посмотрим на Русскую Церковь в этот период. Она могла и хотела развиваться самостоятельно в рамках Патриаршей формы устройства, в сущности, отойдя от старой, Синодальной, достаточно далеко, и было достаточно разумных, образованных людей, талантливых церковных администраторов, которые могли этот корабль вести по спокойным водам. Только спокойных вод не случилось. Были воды бурные, и были просто ураганные воды, которые ломали борта корабля.

Сейчас мы подойдём вплотную к тому, как, собственно, новая революционная власть – так называемая, Советская власть – относилась к Церкви, и что Церкви приходилось ожидать от этих отношений с правительством, которое пришло к власти, в результате свержения предыдущего режима.

Итак, вот, собственно, до Собора – весна, лето, начало осени 1917 года. Церковь уже живёт не мирно, архиереев, которые могли бы возвысить голос против некоторых крайне неразумных и просто страшных шагов Временного правительства, устраняют от присутствия в Синоде, и, насколько я понимаю, по целому ряду позиций, жизнь священнослужителя становится небезопасной.

Г.Елисеев:

- Да, естественно. Жизнь священнослужителя становится небезопасной, поскольку становится небезопасной жизнь в стране в принципе.

Начиная с лета идёт бесконечный процесс уже крестьянских бунтов по всей стране, солдатские и матросские бунты на базах базирования флота и на военных базах – то есть, страна медленно, но неуклонно погружается в хаос.

При этом, Церковь всеми силами старается этому хаосу противостоять хотя бы на уровне сохранения нормальной постоянной жизни внутри Церкви. И не случайно избрание Патриарха оказалось настолько удачным шагом.

Есть очень хороший пример того, что… приходили же письма в Соборное присутствие о том, как дальше действовать, как… избирать, не избирать Патриарха… Синод, там… Архиерейский Собор… какая-то, может быть, другая структура… пришло письмо от крестьян, в котором было написано: «Батюшки Царя теперь нет, любить нам некого, дайте нам, хотя бы, Патриарха – мы его будем любить».

То есть, в массе, всё-таки, народ оставался православным, и «феврализм» ещё не успел настолько произвести взрывное разрушение традиционной внутренней жизни русского Православия.

Настоящая катастрофа началась после октября, естественно, 1917 года, и она катастрофические формы приобрела после ряда декретов начала 1918 года – в первую очередь, после известного декрета февраля 1918 года, того самого, об отделении Церкви от государства.

Д.Володихин:

- Ну, давайте, посмотрим на результаты. В сущности, новая революционная власть демонстрировала, что она Христианству не подруга – ни вере, ни Церкви – но, одновременно, она пыталась демонстрировать ещё и какое-то пристрастие к демократизму, к тому, что широкие массы народа обретают свободу… Что там народу-то дали, в его широких массах, относительно свободы вероисповедания, и так далее?

Г.Елисеев:

- Относительно свободы вероисповедания, формально, была дана возможность исповедовать любую религию, или не исповедовать никакую. Но власть достаточно быстро показала, что благоволить она будет тем, кто не будет исповедовать никакую, в этом смысле.

Д.Володихин:

- Как она это показала?

Г.Елисеев:

- Ну… хотя бы, с точки зрения той политики, которую она начала проводить в отношении Русской Православной Церкви, которая моментально начала сопровождаться конфискацией имущества, постепенным лишением права юридического лица, отъятием храмов, ну, а вскоре началась и небезызвестная кампания «о разоблачении мощей и мумифицированных трупов», которая сопровождалась осквернением мощей святых угодников.

Д.Володихин:

- Ну, и, насколько я понимаю, уже в 1918 году появляются первые новомученики.

Г.Елисеев:

- Да, естественно. Однако, во многом, это было связано… ну… Владимир Киевский был убит, целый ряд других иерархов… но пока, во многом, это не было столько системно, как это происходило в те же самые 30-е годы, в конце 30-х годов, сколько это, действительно, были эксцессы. Эксцессы на уровне мучительств и издевательств. Но: эти мучительства и издевательства… там… толпы пьяных красноармейцев – они, всё-таки, получали, так или иначе, покровительственное отношение со стороны, в том числе, и формальной власти.

Д.Володихин:

- То есть…

Г.Елисеев:

- Комиссар «не пожурил» за то, что посадили на кол батюшку, или повесили его прямо во дворе церкви – наоборот, сказал: «Так и надо». Это – обычная ситуация в период до гражданской войны 1918-1919 годов. Никто «не пожурил» тех красноармейцев, которые убили епископа Петропавловского, воткнув ему прямо в грудь крест.

Д.Володихин:

- Ну, то есть, увидели храм – ограбили храм. Ну, и хорошо – трудовой народ получил ценности, которые от него скрывала Церковь. Вот, примерно, то отношение власти к Церкви, которое видно в гражданскую войну.

Но Церковью управляет, всё-таки, мудрый человек – патриарх Тихон, и сейчас мы поговорим о нём.

«ИСТОРИЧЕСКИЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

Д.Володихин:

- Дорогие радиослушатели, это – светлое радио, радио «Вера». В эфире – передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы, с замечательным историком, кандидатом исторических наук, Глебом Анатольевичем Елисеевым, специалистом по данному периоду истории, разговариваем о судьбах Русской Церкви с 1917 года по, условно говоря, кончину Сталина – знаковая, такая, дата.

Так вот, поговорим о двух людях, политика которых столкнулась в этот момент. Прежде всего, о светлом человеке – о патриархе Тихоне, который возглавлял Церковь в тот момент.

Когда он оказался в ситуации катастрофы, обнимающей все стороны жизни общества, какой курс он выработал в отношении новой власти и церковной жизни?

Г.Елисеев:

- Я думаю, что нашей Церкви, совершенно неожиданно, по Божьей милости, повезло, что её возглавил такой человек, как святейший патриарх Тихон, в это столько мутное время. Потому, что, если бы во главе церковного организма в этот момент, например, встал митрополит Харьковский Антоний Храповицкий, который был гораздо более известен, и который получил большинство, между прочим, голосов на рейтинговых выборах на Соборе, то Церковь могла и не уцелеть в ситуации… ну… по сути дела, тотального уничтожения, которое могло её грозить. То есть, красный террор мог обрушиться на Церковь – широко и во всей полноте – ещё в период Гражданской войны.

А здесь вначале видно было, что, при всех эксцессах, большевики думали, что «вот, мы отняли у Церкви экономический базис – поконфисковали монастыри, поконфисковали доходы, сделали так, что священники толком не могут получать какие-то платы за требы, просто плату от приходов – и Церковь, сама по себе, умрёт». То, что Церковь не умерла к 1921 году – для них, во многом, было неожиданностью. Но то, что патриарх Тихон, одновременно, умел высказать очень жёсткую церковную позицию в определённых ситуациях ( не забываем, что он анафематствовал тех, кто проливает кровь, в 1918 году, это – одно из первых его Посланий ), а, с другой стороны, в случае необходимости, умел проявить нужную гибкость, а иногда предпринять… ну… совершенно неожиданные и почти невероятные, с точки зрения… ну… каких-то канонических правил, но абсолютно, при этом, каноничные действия ( как известный его указ от ноября 1920 года, при котором каждая епархия Русской Православной Церкви получила право на временную автокефалию, в случае, если нет возможности связаться с управляющим центром – по сути дела, каждый местный правящий архиерей получал права не менее, чем Патриарха на какой-то временный период, на каких правах существовало высшее церковное управление ).

Д.Володихин:

- Если нет возможности связаться…

Г.Елисеев:

- Да, если нет возможности связаться… или, там, просто нет высшего руководящего органа. Как только нормально восстанавливается ситуация…

Потому, что Патриарх знал, что в любой момент могут прийти братки и солдаты – и расстрелять его просто на просто, расстрелять весь Синод. А Церковь должна управляться, должна управляться на местах. Плюс, к тому, страна – разрезана линией фронтов, и, с одной стороны есть архиереи, которые могут связываться с Москвой, а с другой стороны есть архиереи, находящиеся на территории Вооружённых сил Юга России, или на территории Сибирской армии – то есть, на территории Белых армий, а им как-то нужно управлять, как-то нужно руководить. И вот, тогда предпринимается вот… даже вот такое вот неожиданное решение.

Д.Володихин:

- Ну… у нас, конечно, те епархии, которые были на территории, контролировавшейся красными, так же, с трудом, могли соотноситься с Центром, поскольку всякое передвижение таило в себе определённую угрозу.

Г.Елисеев:

- Да, естественно, это вызывало огромное количество проблем. Вот, в такой ситуации принимается такой неординарный шаг.

И позднее, в ситуации, когда обрушивается очередная гроза – уже, на самом деле, жёстко спланированная, санкционированная сверху – то есть, ситуация 1922 года, связанная с голодом в Поволжье и с конфискацией церковной собственности, с конфискацией, в том числе, и необходимых сосудов для Богослужения, с конфискацией, ну, любых церковных ценностей ( которая была организована именно как сознательная провокация – всем хорошо известно директивное письмо Ленина на эту тему, которое, по сути дела, сводится к тому, что «чем большее количество черносотенного духовенства нам удастся, под этим предлогом, расстрелять, тем лучше» – это прямая цитата из Владимира Ильича Ульянова-Ленина по этому поводу… )…

Д.Володихин:

- Вот, это – второй человек, о котором мы хотели поговорить – Глеб Анатольевич сам до него добрался – в данном случае, фигура для Церкви, безусловно, тёмная и разрушительная.

Г.Елисеев:

- Да. Ну… традиционная неприязнь Ленина, как человека, который был принципиальным атеистом, и внёс вот эту вот мрачную, чёрную струну безбожия в русскую социал-демократию, в принципе – ну, это всегда было характерно, и известно тем, кто хоть сколько-нибудь интересовался его биографией – вплоть до чтения примечаний на его конспектах о Гегеле ( читать которые заставляли всех в советское время ): «Боженьку жалко, сволочь ( в отношении Гегеля )!... Позорно, вонюче ( когда…там… Гегель рассуждает о Боге и мировом духе )!»  Это – показатель… ну… определённой степени такой… духовной патологии в отношении веры, в отношении религии как таковой.

И вот, человек с такого рода духовной патологией становится во главе огромного Государства, которое ещё и претендует, по сути дела, на мировое господство.

Д.Володихин:

- По большому счёту, навязывая свою болезнь широким массам людей, которые находятся у него под началом.

Г.Елисеев:

- Да! Ну, и, естественно, не он сам – поскольку, вокруг него стоит когорта единомышленников, которые больны, в том числе, вот этой своеобразной духовной болезнью – достаточно вспомнить того же Николая Ивановича Бухарина, который с восторгом в детстве прочитал об антихристе, и надеялся, что он-то вот и является этим антихристом, и доводил свою мать вопросом, не является ли она блудницей, чем её крайне… в общем… смутил и испугал, в этом смысле. И такого рода публики в высшем руководстве коммунистической партии было достаточно.

Поэтому, спланированная провокация 1922 года, которая должна была обезглавить Русскую Православную Церковь…

Д.Володихин:

- Сейчас обозначим эту ситуацию: Церковь ущемляли так сильно, что она должна была среагировать хоть каким-то сопротивлением, и власть была готова, в ответ на самое малое сопротивление, предпринять тактику расстрельную.

Г.Елисеев:

- Да, совершенно верно. Есть достаточно чёткая, выясненная современными историками, цифра – это 1414 кровавых столкновений, которые сопровождали процесс конфискации церковных имуществ, конфискации ценностей – при условии, что сама Церковь была готова это отдать вполне добровольно.

Д.Володихин:

- Просто на просто, у неё не взяли миром то, что она и так отдавала, но специально использовали насилие, богохульство, кощунство, осквернение и унижение для того, чтобы, даже если архиереи и священники не среагируют, ну, тогда, значит, актив мирян среагирует. Ну… добились этого, например, в Шуе, там, где закончилась ситуация кроваво, и очень правильно, что в этом городе сейчас стоит большой мемориал жертвам расстрельщины 1922 года.

Ну, вот, допустим, всё же, Церкви удалось избежать тотального уничтожения. Есть ли здесь заслуга святого Тихона, патриарха Московского?

Г.Елисеев:

- Безусловно. Более того, ведь, ситуация, которая возникла в Русской Церкви в период 1922 года, и в период 1923 года, когда Патриарх был арестован, и готовилось относительно него судилище – судилище по аналогу того, которое происходило в Петрограде в отношении Петроградского митрополита Вениамина, которое закончилось его расстрелом, его мученичеством, расстрелом целого ряда других людей – его сподвижников, готовился ещё более огромный процесс в этом плане – процесс, который одновременно должен был сопровождаться ещё и массой мероприятий в масштабах всей территории бывшей Российской Империи, которая подконтрольна была в этот момент большевикам – мероприятий, которые должны были привести к тому, что почти все храмы передавались представителям, так называемого, обновленческого движения.

Д.Володихин:

- Сейчас мы перейдём к этому, но сначала, всё же, завершим тему со святым Тихоном.

Г.Елисеев:

- Святой Тихон в этой ситуации пошёл на совершенно невероятный компромисс. Он выступил с Декларацией о лояльности к советской власти. С осуждением представителей иерархии, которые оказались за другой линией фронта, которые, в этот момент, уже оказались в эмиграции, с осуждением их деятельности, и с высказыванием того, что все православные верующие, в этой ситуации, готовы быть лояльными гражданами новой власти, готовы её поддерживать. Более того, возникло распоряжение молиться за эту существующую власть, и поминать её как законную.

И этот компромисс позволил ему выйти из заключения, позволил ему возглавить Церковь, и, по сути дела, этот компромисс начал процесс краха обновленческого движения, которое неожиданно испытало пик – резкий пик – при помощи государственной власти, резкий пик влияния в 1922-23 годах, а потом, почти моментально, начало идти к своему краху.

Д.Володихин:

- Компромисс, в чём-то страшный, и многими из тех, кто оказался за рубежом, осуждённый. Но они не очень понимали, что творится в Советской стране.

Однако, ведь, в сущности, те слова… слова, в общем, трудные… ужасающие, которые должен был произнести святой Тихон – они спасли жизнь тысячам и тысячам людей – и активным мирянам, и священникам, и архиереям.

Г.Елисеев:

- Да, совершенно верно. Это поспособствовало ситуации умиротворения Церкви, поспособствовало прекращению вот этого наката на Церковь, который существовал в этом момент, ну, и… так… несколько, может быть, это… зло прозвучит… счастливо сложилось, что в этот момент Ленин уже, по сути дела, отстранён от власти, а в начале 1924 года он просто умирает. И новому руководству коммунистической партии становится не до того, чтобы слишком сильно давить на Церковь и слишком подробно заниматься церковными делами.

То есть, общая линия существовала, но она была перенесена, как бы, на уровень ниже – не уровень Политбюро, а уровень управляющих органов, в том числе, специального отдела в ОГПУ, который этим занимался, в местечковом.

Д.Володихин:

- То есть, большим людям, в этот момент, надо поделить и переделить власть, а потом уже заниматься всеми вопросами устроения Государства Российского – Государства Советского, в том числе, и отношениями с Церковью.

Ну, что ж… в общем, святой Тихон, сделав уступку, которую, впоследствии, Церковь сможет выправить, действительно, способствовал тому, что, во-первых, Церковь сохранилась, во-вторых, огромное количество жизней оказалось спасено от лютой смерти, и той расстрельщины – массовой расстрельщины – которую планировал Владимир Ильич, удалось, слава Богу, избежать.

Умнейший человек своего времени, человек, которому многие должны благодарно молиться за жизнь и судьбу своих предков, которые он сберёг от преждевременного окончания.

Ну, что ж… мне, в таких тонах, в таких мотивах, сложно, конечно произнести эту фразу… знаете… Господь существует, и поэтому у нас здесь светлое радио, радио «Вера»!

В эфире – передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы, буквально, на минуту прерываем наше с вами общение, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

«ИСТОРИЧЕСКИЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

Д.Володихин:

- Это – светлое радио, радио «Вера». В эфире – передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы, с кандидатом исторических наук Глебом Анатольевичем Елисеевым, обсуждаем судьбу Русской Церкви, оказавшейся в тисках новой революционной власти, условно говоря, судьбу Русской Церкви – от Ильича до Виссарионыча.

И невозможно не обсудить вопрос, в чём-то устрашающий, в чём-то позорный, и, безусловно, исключительно интересный. Вопрос о возникновении обновленчества.

Что это было за движение? Что хотела из него сделать власть? И что, в итоге, получилось?

Г.Елисеев:

- Да, обновленческое движение – это движение, которое себя, конечно, полностью дискредитировало конкретными деяниями начала 20-х годов ХХ века, но это движение, которое выросло вовсе не на пустом месте.

Это движение, которое имело под собой корни, связанные с тем, несколько чрезмерно зависимым, положением, в котором находилась Русская Православная Церковь весь Синодальный период, ну, и, особенно, в течение XIX века.

Д.Володихин:

- То есть, условно говоря, Государство решает за Церковь 90% проблем – административных, финансовых, хозяйственных, социальных, и Церковь, при этом… ну… скажем так – не наращивает административных мышц потому, что ей и не надо, а, с другой стороны, в общем, оказывается в ситуации, когда Государство исчезло, и Церковь – ну, почти бесхребетна.

Г.Елисеев:

- Да… это – один момент. А второй момент связан с тем, что Церковь ещё и не решала, на протяжении очень долгого периода, целый ряд проблем, которые, так или иначе, внутри неё существовали. Ситуация, связанная с традиционным большим влиянием монашествующих внутри Епископата – против чего выступали представители белого духовенства, достаточно активно. И выступали в период и конца XIX века, и начала ХХ века. И, например, известное Обращение 32 священников датируется ещё 1905 годом.

Д.Володихин:

- То есть, иными словами, белое духовенство добивалось несколько большего влияния на церковную жизнь, а это влияние было отобрано абсолютно и стопроцентно.

Г.Елисеев:

- Да. При этом, никто не хотел тех эксцессов и того рода действий, которые произошли реально в 20-е годы. И, я думаю, опять же, мы возвращаемся к ситуации прерыва работы Собора – что многие из тех вопросов, в том числе, и вопрос, между прочим, в отношении и женатого епископата, и вопрос о второбрачии священников, должны были на Соборе обсуждаться.

Я думаю, какой-то компромисс, который устроил бы всех – и представителей иерархии, и представителей священства на местах – был бы найден, проходи Собор в нормальных условиях.

Д.Володихин:

- Ну, во всяком случае, Церковь бы в тот момент установила бы чёткие, освящённые властью Собора, правила – или что-то разрешила бы, или сказала бы, что – нет, разрешение невозможно в этой сфере, но, в любом случае, Церковь высказалась бы однозначно на эту тему.

Вопросы остались после 1917 года нерешённые, и власть, фактически, спекулируя на этом, вызвала себе в подмогу наиболее радикально настроенных священников, и сделала их, фактически, изменниками Церкви.

Г.Елисеев:

- Да. Не только радикально настроенных, но и людей, которые были одержимы каким-то таким, совершенно невероятным-мутным, честолюбием, что очень сильно повлияло на те действия, которые производила, в первую очередь, тройка лидеров обновленческого раскола внутри Русской Православной Церкви. Это – протоиерей Владимир Красницкий, протоиерей Александр Введенский и бывший митрополит Антонин Грановский. Это люди, которые – в их действиях заметно – больше всего хотели власти в Церкви. Больше всего хотели власти. Хотели для этого сделать всё, что угодно – пойти не на компромиссы, а в услужение к кому угодно, любой силе, которая эту власть им предоставит.

И вот этот нормальный порыв, связанный с вполне естественными какими-то моментами в реформировании внутренней жизни Церкви, в упорядочении, в нахождении компромисса и нормального решения каких-то проблем, которые там существуют – вместо этого, этот нормальный порыв был оседлан этими честолюбцами, которые ещё и воспользовались очень такой сомнительной помощью со стороны антирелигиозной власти, которая в этой ситуации поступила… ну… по классической поговорке: не садись с дьяволом кашу есть – у него ложка всегда длиннее. Потому, что эта власть прекрасно использовала обновленцев для того, чтобы, в ситуации ареста патриарха Тихона, попытаться обезглавить и поставить под свой полный контроль Русскую Православную Церковь, создав марионеточную структуру высшего церковного управления. А потом, когда обновленцы стали не нужны в этой ситуации, когда был найден компромисс с патриархом Тихоном, а власть ещё и увидела, что большинство верующих не готовы идти за обновленцами, которые прекрасно поняли, в чём их суть, о которой, между прочим, высказался их соратник, сам митрополит Антонин, что – какой идёт запах от обновленчества: «Это запах от помойного ведра с помоями», – он был человек, склонный к жёсткому высказыванию, в этом смысле – и, в этой ситуации, власть потом с лёгкостью от них избавилась.

Д.Володихин:

- То есть, иными словами, получается вот какая картина.

Церковь начала ХХ века – это организм, который претерпевает очень серьёзные трансформации. Всё, что происходит в Церкви, хорошо было бы проводить через соборное обсуждение. Есть какие-то серьёзные проблемы – они должны были быть решены Церковью вне обращения к Государству, к власти: «Вот, драгоценная власть, ты же отделила нас от Государства – ну, и отстань от нас!»

И, возможно, все эти острые проблемы внутри Церкви нашли бы нормальное обсуждение и окончательное решение, но решения принять не дали. Наоборот, из людей, которые, в общем-то, хотели, может быть, просто дискуссии, обсуждения – нашли, из их числа, нескольких радикалов, оказали им поддержку, начали им передавать власть над Церковью, храмы, приходы, материальные ценности, всячески одобрять их, вызывать их на публичные лекции, насколько я помню. А потом выяснилось, что инструмент – слабоват оказался. Что нормальная, как тогда говорили – Тихоновская Церковь, его обошла и справилась с этой угрозой.

Ну, что же, обновленцев – покинули. Они обиделись, но ничего сделать не могли.

Г.Елисеев:

- Да, известный специалист по этому вопросу и свидетель, между прочим, этих событий, сам участник обновленческого движения Краснов-Левитин, достаточно чётко описал ситуацию, которая сложилась в Русской Православной Церкви к середине 20-х годов, к моменту кончины патриарха Тихона: что у обновленцев была организация без масс, а у Тихоновской Церкви были массы без организации – потому, что Церковь, в этот момент, была, в значительной степени, обезглавлена. Огромное количество епископов находится в заключении, огромное количество епископов находится в ссылке, структура церковного управления разрушена, тогда как у обновленцев есть свои, отдельные, структуры – ну, например, Союз общин древлеапостольской церкви, который возглавлял Введенский, или, собственно говоря, организация «Живая церковь», которую возглавлял Владимир Красницкий, и, кроме того, есть высшее церковное управление – то есть, формальная структура, которая выступает в качестве единственной легальной структуры, которую признаёт советская власть.

Обновленцы ухитрились провести целых два церковных собора – в 1923 и в 1925 году!

Д.Володихин:

- Вот только церковный народ что-то к ним не идёт!

Г.Елисеев:

- Да, но, при этом церкви остаются пустые, здравицы в честь коммунистической власти вызывают всеобщее возмущение, а иногда недовольство бывает такое, что, внутри обновленческих церквей, священники-обновленцы, видя позицию массы верующих, были вынуждены произносить благословение в адрес патриарха Тихона, находящегося в заключении.

Д.Володихин:

- Ну, что ж! Мы обозначим важный рубеж – 1925 год. Мудрейший святитель Тихон уходит из жизни. Его кончина открывает настоящую бездну в церковной жизни. Если бы он не предпринял чрезвычайно важных усилий, обустраивая ну хоть какой-то контакт, какие-то отношения с властью, возможно, эта бездна поглотила бы церковное управление, и восстанавливать было бы потом что-то очень сложно.

Конечно, врата адовы Церковь не одолеют, но было бы значительно тяжелее, и стало значительно тяжелее без мудрости святого Тихона.

Власть, в общем-то, постепенно подходит к идее, что надо бы Церковь уничтожить. Поцацкались – и хватит. И, насколько я помню, конец 20-х, 30-е годы прошли именно под знаком задачи, негласно поставленной, но воспринимаемой именно так, прямо, что – Церкви быть не должно.

Г.Елисеев:

- Да, и, в определённых ситуациях, эта задача даже озвучивалась. Ну, озвучивалась, правда, на уровне главной пропагандистской антирелигиозной структуры Союза воинствующих безбожников, но на страницах главного его органа – журнала «Безбожник» – в начале 1932 года, чётко была объявлена задача 1-ой безбожной пятилетки, которая должна закончиться разрушением организованных Церквей, и задача 2-ой безбожной пятилетки, которая должна была завершиться к 1942 году, по итогам которой, верующих на территории Советского Союза не должно было остаться вообще.

Д.Володихин:

- Но результаты, уже при власти товарища Сталина, которого иногда сейчас называют защитником Церкви, покровителем Церкви – вот, уже при нём, на 1938 год: 4 правящих архиерея на всю огромную Россию, ни одного действующего храма, и количество приходов, сократившееся в десятки раз, по сравнению с дореволюционным периодом.

То есть, Церковь ещё жива, но она изломана, измучена, истерзана. Огромное количество архиереев находится не то, чтобы не на своих кафедрах, и не то, чтобы в ссылке, в лагере, а находятся – в гробу.

Г.Елисеев:

- Да. Есть известная цифра о том, что, в результате массовых репрессий за весь период с начала 30-х годов по начало 40-х, было репрессировано около 40000 священнослужителей. Причём, репрессировано не в смысле – отправлены в тюрьмы, получили какой-то срок заключения, а были именно – убиты.

Д.Володихин:

- Иными словами, вот эта бездна начала поглощать Церковь. И, хотелось бы ещё раз подчеркнуть: для того, чтобы отрешиться от легенд о «добром товарище Сталине, бывшем семинаристе, который во что-то верил», надо просто посмотреть на статистику истребления духовенства во второй половине 30-х годов, когда власть его в стране была, фактически, безраздельной.

Г.Елисеев:

- Да.

Д.Володихин:

- Ну, что же… Хотелось бы поставить такую музыку, которая отразит суть эпохи – эта суть эпохи, как раз, касается отношений между Государством и Церковью. «Кармина Бурана». Карл Орф.

-МУЗЫКА-  

«ИСТОРИЧЕСКИЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

Д.Володихин:

- В эфире – передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы, как это ни тяжело, но продолжаем обсуждение судеб Русской Церкви в первые десятилетия советской власти.

У нас – драгоценный гость, известный специалист по истории России, в частности, истории Русской Церкви, этого периода, кандидат исторических наук Глеб Анатольевич Елисеев.

И нам пришло время заняться, как раз, теми процессами, которые называют возрождением Церкви. Ну, во-первых, приращение Церкви, которое произошло за счёт приращения территории СССР, путём присоединения Западной Белоруссии, Западной Украины, Прибалтики, а затем и того, что случилось в церковной жизни в Великую Отечественную войну.

Г.Елисеев:

- Да. Процессы, которые привели к ситуации определённого церковного возрождения второй половины 40-х годов – это процессы, которые, тем не менее, были сильно связаны с ситуацией годов 30-х, даже годов… опять же… судьбоносного конца 20-х годов ХХ века.

И здесь мы должны коснуться судьбы и деятельности ещё одной знаковой фигуры для истории Русской Православной Церкви ХХ века, а именно – местоблюстителя Патриаршего Престола… первое время – заместителя местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия Страгородского. Потому, что, собственно говоря, местоблюститель Патриаршего Престола, назначенный незадолго до смерти Патриархом Тихоном, митрополит Пётр Полянский ( митрополит Крутицкий ) был арестован, и большую часть своего местоблюстительства провёл в тюрьмах и ссылках. Так, что львиная доля задач по управлению Церковью пала уже на его заместителя.

И вот, именно на плечи Сергия пала задача, во-первых, выживания Церкви, хоть в какой-то мере, в этих чудовищных условиях репрессий 30-х годов, о которых мы говорили, и митрополит Сергий был вынужден идти даже на более сложные и тяжёлые компромиссы, в определённой ситуации, чем это приходилось совершать даже Святейшему Патриарху Тихону.

Известная Декларация 1927 года, которая вызвала чудовищную смуту внутри православной общественности, среди верующих, в которой он был вынужден написать, что «радости советской власти – это наши радости, а её горести – это тоже наши горести», его вынужденное интервью начала 1930 года, в феврале, когда он был вынужден, выступая перед корреспондентами, в лицо им говорить, что в СССР нет никаких преследований верующих, никого не гонят, не истребляют, хотя в этот момент уже начинается вовсю террор, активно закрываются церкви, в ходе развернувшейся массовой коллективизации, и множество других компромиссов, на которые он был вынужден идти для того, чтобы просто формально сохранить Церковь к вот этому 1943 году. А, на самом деле, уже к 1942 году, когда произошло одно первое знаковое событие.

Д.Володихин:

- Вот, сейчас мы перейдём к нему, а, прежде, я хотел бы, уважаемый радиослушатель, обратиться к тебе. Не к вам, к миллионам, а к тебе как к личности.

Представь себе, что у тебя на столе лежит документ, который впоследствии будет назван очень спорным, и чуть ли даже не вредным для Церкви, а именно тот, который озвучил митрополит Сергий на исходе 20-х.

А рядом лежат два списка. После того, как ты его озвучишь, выпустят вот этих священников и архиереев, и не убьют вот этих священников и архиереев.

Вариант: ты его не озвучишь, и первый список пойдёт в конвейерную ленту арестов, а второй – в расстрелы.

Подумай, уважаемый радиослушатель, ты этих людей убережёшь… или убьёшь? Что тебе твоя вера скажет?

Ну, а второй момент, очень важный – да, действительно, Русская Церковь пришла изломанной, обескровленной к началу Великой Отечественной войны. Но вот, всё-таки, перед Великой Отечественной войной произошло присоединение значительных территорий на Западе, о которых я говорил, и там-то – действовали приходы, там-то – действовали архиереи, и даже – действовали монастыри!

Г.Елисеев:

- Да. Действовали приходы, действовали монастыри, и, когда Советский Союз, на самом деле, давал статистику в начале 1941 года, чтобы показать, что, относительно, всё хорошо с Православием, и у нас было указано около… свыше 3000 приходов Православных Церквей, большая часть из этих 3000 приходов находилась именно на территории свежеприсоединённой, то есть, на территории Западной Украины, Западной Белоруссии, в первую очередь, ну, и на территории Прибалтики, в том числе.

Д.Володихин:

- И, конечно, вся эта статистика была предназначена не для населения Советского Союза – оно и так знало, что Церковь насилуют и убивают, – а, прежде всего, для международной общественности.

Г.Елисеев:

- Ну, естественно. Потому, что все прекрасно знали, что в городе Киеве у нас одна церковь, а в городе Одессе – вообще нет ни одной церкви, во всяком случае, нет священнослужителей, и миряне вынуждены сами, каким-то образом, приходить и устраивать Богослужение.

Д.Володихин:

- Ну, что ж… теперь мы подходим к судьбоносному рубежу – 1942-43 годы.

Г.Елисеев:

- Да. Характерно, что, с начала Великой Отечественной войны, митрополит Сергий, в очередной раз, сумел проявить удивительное политическое чутьё. У этого человека, который – да, он был блестящим Богословом, но всегда производил впечатление человека… ну… оторванного несколько от реальности – когда возникали ситуации кризисные, он обычно выбирал, руководствуясь каким-то сверхъестественным чутьём, а, может быть, вдохновлением Свыше, выбирал наиболее выигрышный ход.

Вот, и с самым началом Великой Отечественной войны, он, одним из первых, выступает с заявлением о необходимости обороны Родины, необходимости защиты страны от немецких войск. Он выступил задолго до того, как выступил Сталин на эту тему, почти сразу же после Молотова. И это обращение зачитывали во всех, в этот момент, открытых церквях.

И это уже, видимо, произвело какое-то впечатление, но, однако, в начальный период войны, опять-таки, Сталин… ну… «коллективный Сталин» – то есть, Сталин и его ближайшие сподвижники, ближайшее руководство – не думали в значительной степени изменять, столь радикально, политику по отношению к Церкви, как это произошло уже в период с 1942 года.

В 1942 году происходит очень знаковое событие, которое пока ещё не все поняли: в Москве разрешили праздновать Пасху. И был отменён даже комендантский час – был проведён Крестный ход! Это было небольшое, символическое, но – знаковое событие.

И начинают выпускать священников, начинают активно возвращать архиереев из заключения. А к 1943 году – их у нас уже не 4, у нас, всё-таки, на свободе – 19 человек.

И, в сентябре 1943 года, происходит известная встреча Сталина с митрополитом Сергием и с митрополитом Алексием, на которой Сталин говорит о том, что «нам необходимо изменять церковную политику, необходимо, ну, как минимум, избрать Патриарха, и избрать его на Соборе». И организуется – буквально, в течение нескольких дней, под непосредственным руководством комиссара Госбезопасности Георгия Карпова – организуется Поместный Собор, на котором митрополит Сергий, столь долго бывший – сначала заместителем местоблюстителя, потом – местоблюстителем, после смерти митрополита Петра, Патриаршего Престола – наконец-то становится законным Патриархом.

Д.Володихин:

- Заметим, что, на протяжении почти десятилетия, когда Сталин находился у кормила власти, ничего подобного он для советской власти не предлагал, никакого Патриарха он Церкви не советовал избрать и не обеспечивал её для этого никаких условий – наоборот, он делал всё, чтобы с Церковью покончить.

Великая Отечественная война всё расставила по своим местам. Страна победить без веры – не может, страна победить без Церкви – не может. Значит, нужно Церковь… ну… не то, чтобы поставить на ноги, залечить все её раны, но… условно говоря, хоть припарки поставить, и хлебушка немного на стол полуживой Церкви положить.

Г.Елисеев:

- Я думаю, что у Сталина, в основном, здесь был чисто политический расчёт, столько характерный для этого человека, который был… ну… предельным политическим прагматиком в решении своих задач – на уровне тактическом. Никогда не упуская из вида стратегическую цель – реализацию задач Коммунистической партии, как он их видел, на уровне тактики – он с лёгкостью переходил в рассмотрение ситуации и менял её на 180 градусов.

Вот, и в отношении Церкви, он подумал: «А не приручить ли Церковь? Она может быть использована по целому ряду признаков, в целом ряде направлений, в том числе, и с точки зрения улучшения лояльности верующих, по отношению к советской власти, а также – с точки зрения увеличения влияния среди Православных Церквей на тех территориях, которые вот уже – Сталин прекрасно понимал – будут освобождены Красной армией, в ходе окончательного разгрома Германии. Это были, в значительной степени, православные территории.

Д.Володихин:

- Очень важный момент! Ну, во-первых, союзники, снабжавшие СССР по ленд-лизу техникой и разными другими средствами и ресурсами, время от времени, требовали каких-то отчётов о состоянии Христианства на территории СССР. Они и сами, может быть, не слишком были заинтересованы в существовании Православия, но социум требовал. Оставшиеся христианские общины в крупных западных странах спрашивали свои Правительства: «Вы помогаете деньгами СССР, а там плохо с Церковью, плохо с верой. Давайте-ка, запросим, а что они делают, чтобы не оскорблять наши чувства?»

И второй момент, чрезвычайно важный. 1943 год – это момент, когда вал советских войск устремляется на Запад, речь идёт об освобождении очень значительных пространств Украины и Белоруссии, а там – восстановлена в полный рост православная церковная жизнь. Это значит, что Советская власть, если она придерживается политики конца 30-х годов, должна эту православную жизнь вновь уничтожить, истребить, пересажать, перестрелять духовенство, отобрать храмы, и так далее.

Но это означает то, что в тылу Советских войск образуется нечто, в роде православного партизанского движения, но – не за Советы. Это звучит парадоксально, звучит устрашающе, но… понимаете, какая вещь… ведь, в сущности, то, что делали с Церковью – это, ведь, преступление. И народ мог просто это преступление не дать совершать.

Г.Елисеев:

- Да. Такая угроза была, хотя она мне не кажется настолько… в этом плане… радикальной, как её представляет Дмитрий Михайлович. Там, скорее, думаю… просто понимали, что сил на это, формально, не хватит. Не хватит сил у воюющей страны на то, чтобы проводить такого же рода кампании, как проводились в 30-е годы, в относительно мирных условиях.

И Сталин, избрав подобного рода вполне рациональный компромисс, одновременно попытался получить с него и некоторые дополнительные дивиденды.

И здесь я хочу обратить внимание на то, что ситуация 1943 года – она, в итоге, стала оправданием всех тех компромиссов и усилий, на которые шёл митрополит Сергий.

Почему? Потому, что – представьте другую ситуацию: митрополит Сергий ведёт максимально жёсткую политику, жёсткую политику, которая сопровождается полным разгромом Русской Православной Церкви – скажем, полным уничтожением епископата как такового.

Д.Володихин:

- И заодно – и священничества.

Г.Елисеев:

- Заодно – и священничества. И товарищ Сталин думает: «Ну, а… так, у меня есть проект восстановления Русской Православной Церкви. Кто у нас остался? А, вот – обновленцы ещё вполне живы и целы. Ну, а что же? Ведь, когда обновленцы были в силах, их вполне признавали, в том числе, даже на международном уровне – приезжали эмиссары из Константинопольского Патриархата, участвовали в их соборах… Отлично, восстановлю-ка я обновленческую церковь!» И что бы мы сейчас имели? Какую бы церковь мы имели сейчас?

Д.Володихин:

- Вопрос, чрезвычайно важный. В сущности, Сталин оказался кривым, скверным, но, всё-таки, орудием Божиим по восстановлению Церкви.

Сам того не желая, он, действительно, оправдал определённые компромиссы 20-х годов – потому, что, хотя бы, часть Церкви небольшая воспрянула после того, как дали глоток воздуха – кого-то освободили из заточения, открыли Духовную Академию…

Г.Елисеев:

- … и не одну. Открыли ещё – в Ленинграде.

Д.Володихин:

- Да, совершенно верно. И, таким образом… в общем… действительно, Церковь начала постепенно подниматься из лежачего положения.

Но, ведь, вопрос-то – в чём? Когда война завершилась, ведь, в последние годы своего правления, Сталин опять начал давление на Церковь – ничего тут прекраснодушного, романтического, никакой вероисповедной программы у Иосифа Виссарионовича не было! Прагматизм: нужна была – подняли, не нужна – задвинем!

Г.Елисеев:

- Да, совершенно верно. Существовала, для этого специально созданная, структура – Совет по делам Русской Православной Церкви, которую возглавлял НКВД-шник, уже упоминавшийся, Георгий Карпов, который действовал так, как не действовали обер-прокуроры в самые худшие обер-прокурорские времена Синодального периода. А, на самом деле, некоторые ущемления ситуации внутри Церкви начались, буквально, на следующий год.

Уже в 1944 году стали некоторые из храмов, на освобождённых территориях, закрываться. Более того, была создана достаточно любопытная инструкция по тому, как требуется открывать храмы в Церкви:  что открыть-то его было крайне затруднительно, а вот закрыть – достаточно было одного решения местного Совета.

То есть, Церковь оказалась, всё равно, в очень сильно подконтрольных условиях.

Д.Володихин:

- Итак, до конца нашей передачи осталось совсем немного времени. Я хотел бы обратиться к вам, уважаемые радиослушатели, со следующим тезисом.

Сейчас у нас на дворе – нечто, вроде прекрасного ренессанса, и, время от времени, люди пытаются надеть на нос розовые очки, через которые на период советский, а, в особенности, ранне-советский период в истории Русской Церкви, надо смотреть более благодушно – как-то мягко и всепрощающе.

Но вот, мы – два профессиональных историка, и мы призываем к другому. Смотрите на то, что тогда было – как бы страшно и темно там ни было – никак, никоим образом не пытаясь смягчить происходившее. Мы призываем – знать истину, помнить истину, не забывать об истине.

Этот урок исторический был дан нам дорогой ценой, слишком дорогой, чтобы сейчас его забыть.

Слава Богу, Церковь наша жива! Слава Богу, сейчас она развивается нормально, по-человечески. Слава Богу, сейчас она в нормальном состоянии – этого всего не было. Спасибо Тебе, Господи!

Мне осталось поблагодарить за эту замечательную беседу Глеба Анатольевича Елисеева, и сказать вам, дорогие радиослушатели: благодарим вас за внимание. До свидания!

Г.Елисеев:

- До свидания!