Нашими собеседниками были настоятель храма мученика Диомида в селе Перво Касимовского района Рязанской области священник Вячеслав Малов и его супруга Мария — руководитель детского инклюзивного театра «Добрые Сердца».

Наши гости рассказали о своей многодетной семье, о том, как они решились на усыновление двоих особенных детей, а также о том, как театр может помочь детям с ограниченными возможностями.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

А. Леонтьева

— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы, как всегда, говорим о семье. У нас в гостях отец Вячеслав и Мария Маловы, родители шестерых детей, двое из которых усыновленные особенные дети. Добрый вечер, дорогие.

М. Малова

— Добрый вечер.

Иерей Вячеслав

— Здравствуйте.

А. Леонтьева

— Ну я, наверное, скажу, что отец Вячеслав — настоятель храма мученика Диомида, село Перво, Касимовского района. А Мария, помимо того, что мама шестерых детей, руководитель детского инклюзивного театра «Добрые сердца». Все правильно?

М. Малова

— Да.

А. Леонтьева

— У меня такой первый вопрос, наверное, к отцу Вячеславу. Отец Вячеслав, в одном из своих интервью вы сказали, что в церковь вас привел или как-то мотивировал пойти отец Марии, Сергей Дмитриевич Марнов, ваш в то время учитель истории.

Иерей Вячеслав

— Да, действительно это так. Сергей Дмитриевич, мы с ним впервые встретились, когда я пришел в 10 класс, и вот он у меня был учителем истории. Сергей Дмитриевич сразу привлек мое внимание, потому что Сергей Дмитриевич человек очень образованный и очень интересный, и в отличие от некоторых других школьных уроков, на его уроках я всегда бывал с большой радостью. Он очень интересно рассказывал все время о разных событиях исторических, и видно было, что человек и понимающий много, и многим интересующийся. И я стал с Сергеем Дмитриевичем общаться и во внеурочное время. И тут нужно сказать, что большим удивлением для меня было, когда я узнал, что Сергей Дмитриевич человек верующий, посещает храм и причащается. Потому что у меня, как, наверное, у многих был стереотип, что если человек грамотный и начитанный, то он верующим быть не может, особенно верующим православным. Там может быть что-то такое мистическое, что-то такое в буддийском роде может быть, но чтобы вот просто православный верующий был... Поэтому да, у меня случился некоторый переворот мировоззрения от встречи с Сергеем Дмитриевичем, и да, это, конечно, благодаря именно ему я и сделал первые шаги в храме.

М. Малова

— Ну вот я пытаюсь себе представить — наверное, нужно быть каким-то очень, простите за это слово, обаятельно верующим человеком, чтобы вот своего ученика привести в церковь.

М. Малова

— Но папа вообще такой. Если вы с ним общались, то вы знаете.

А. Леонтьева

— Да, общалась.

М. Малова

— Вообще в принципе очень обаятельный, да, человек, который многих привлекает к себе.

Иерей Вячеслав

— Книжки шикарные пишет, очень интересные, такие исторические романы-реконструкции. Очень интересная у него книжка про мученика Никиту — «Его имя — Победа». А сейчас у него вышла вторая книжка — про жизнь и приключения апостола Павла. В книжке Сергея Дмитриевича все время вот такое происходит погружение в реальность эту, которая на много веков от нас отстоит. Дело в том, что трудно представить себе, какой мир был там две тысячи лет назад, когда по земле ходили апостолы. А Сергей Дмитриевич, вот он именно как профессионал, в такой очень интересной, живой манере именно погружает нас в реалии этого времени.

М. Малова

— И вот на уроках он делал примерно то же самое, если он рассказывал. Я у него лично училась очень мало в школе, но поскольку это мой папа, я вечером, скажем, приходила с каким-нибудь параграфом: пап, помоги. И папа мне рассказывал, если мне удавалось до него достучаться, потому что тоже дел много было. И если он какую-то тему дает там, если это Смута — то это Смута во всех красках, и ты все этих персонажей этих исторических, ты запоминаешь не потому, что так надо там — запомнить, заучить, затвердить, а просто они вот перед глазами у тебя встают, и ты уже не можешь их просто перепутать или забыть, потому что они оживают. Так что вот этим даром папа владел достаточно давно, просто после пятидесяти лет он начал писать, и все это остается теперь на бумаге.

А. Леонтьева

— Слушайте, ну обаяние родительской семьи Натальи и Сергея Марновых, оно видимо, не только в том, что вера, история, но и в том, что вы вслед за родителями, а может быть, не вслед (поправьте меня, если я не права) стали вот, усыновили двух детишек. Вот насколько я помню, Сергей Дмитриевич тоже усыновил довольно много детей.

М. Малова

— Ну надо сказать, что мы познакомились, когда учились в школе. А детки стали появляться у мамы с папой, когда я заканчивала школу, мне было 15 лет, когда Сереженька у нас появился. И, естественно, мы дружили, общались, и дети были рядом, вот как бы с нами. Супруг у меня — он крестный у нескольких детей, еще до того, как мы поженились стал крестным. И, естественно, мы думали о том, что мы будем усыновлять еще до свадьбы, мы сразу в этом видели такой достойный путь.

А. Леонтьева

— Ну достойный путь, Мария и отец Вячеслав, или какую-то радость?

М. Малова

— Нормальный такой путь, чтобы как, плохо говорить: завести ребенка, ну чтобы получить, иметь ребенка, ну я не знаю. Потому что дети появляются естественным путем или вот через усыновление.

Иерей Вячеслав

— Ну опыт семьи Марновых — это, конечно, очень ценный опыт. И поскольку это происходило у нас на глазах, Машенька являлась частью этой семьи, конечно же, для нас путь по усыновлению ребенка, для нас эта дорожка была уже такая натоптанная. Мы знали, как это делается, какие сложности могут быть. Ну самое главное, наверное, то что мы видели отношение Сергея Дмитриевича и Натальи Викторовны к усыновленным детям, а их принцип, что усыновленные дети должны ничем не отличаться от собственных детей, которые родились биологически. И то, что мы видели, конечно, нас весьма вдохновляло.

М. Малова

— Ну видели и жили просто с этим — это мои братья, сестры, это все естественно.

А. Леонтьева

— Ну вы как старшая дочь, наверное, еще гуляли со всеми, как-то помогали.

М. Малова

— Ну естественно, да, конечно, я гуляла. Мама работала, первое время, вот до переезда их из Москвы в Павловский посад, она работала сутками, папа работал, я училась. И вот так вот мы все вместе, как бригада такая, я помогала. Иногда прогуливала тоже учебу свою, так что да, тоже растила.

А. Леонтьева

— У меня просто есть такая молодая кума, она из многодетной, ну по тем временам многодетной семьи, у нее было трое сестер в семье. И она настолько устала делить с ними вот все-все-все, что она всегда твердо говорила: у меня будет один мальчик и одна девочка. Сейчас у нее восемь детей, слава Богу.

М. Малова

— Нет, у нас дележки никакой не было, потому что я была намного старше. И ну к появлению детей я тоже имела отношение, я тоже очень хотела, я все детство хотела, чтобы у нас была большая семья, но была только я и младший брат, и все. А мне очень хотелось, чтобы и сестры были, вот чтобы вот какое-то было общение. Ну я уже почти выросла, а детей все не было, ну там по естественным причинам мама не могла родить больше. А потом так случилось, что пришла мысль об усыновлении, и конечно, я тоже очень поддержала, хотелось, чтобы у нас был малыш. И это была огромная радость — знать, что ты приходишь домой, тебя ждет вот это маленькое существо, которое на тебя залезает, обнимает, руками, ногами — вот, как бы сказать, мои первые такие дети были.

А. Леонтьева

— А давайте тогда я спрошу вас про ваш первый опыт усыновления: как пришла эта мысль, как произошло, сколько у вас было детей на тот момент?

Иерей Вячеслав

— Давайте попробую я рассказать. Ну мысль об усыновлении к нам пришла, когда мы переехали в Касимов. Меня здесь, в Касимове, рукоположили в диакона, началось мое служение. И тогда у нас был один ребенок, наш старший сын Ваня. Сколько ему было, когда мы в Касимов переехали?

М. Малова

— Когда мы переехали, Ване был год и два месяца.

Иерей Вячеслав

— Да. И хотелось, чтобы еще были, конечно, дети у нас, но почему-то после первого ребенка у нас был перерыв, нам просто детей Господь больше не давал. У нас, когда Матрона родилась, сколько Ване уже было?

М. Малова

— Ну уже четыре года ему было, для нас, нам казалось, что это огромный перерыв.

Иерей Вячеслав

— Да, то есть Ванька родился — четыре года у нас детей не было. И в этот период, конечно же, приходила мысль об усыновлении, и вот Машенька начинала меня уговаривать, чтобы я согласился на этот шаг. Но у нас, с одной стороны, жилищные условия были не налажены: неясно было с перспективой дальнейшего служения, жили мы в Касимове на съемной квартире, то есть неясно было, где мы дальше жить будем, куда нас пошлют. И как-то я внутренне, наверное, был не готов. И Машенька уговаривала, а я на усыновление не соглашался. Вот так мы и жили с одним Ванькой, пока у нас не родилась Матрона. И вот когда у нас родилась Матрона, и ей было несколько месяцев, я понял, что я как-то внутренне уже созрел к тому, чтобы согласиться на усыновление. И я тогда вот Маше сам напомнил, говорю: Маш, ты помнишь, уговаривала, хотела, чтобы мы усыновили кого-то, ну вот сейчас я готов. И обстоятельства тогда жизненные у нас были получше, у нас собственной дом в Касимове появился.

М. Малова

— Появился дом, появился приход, и мы более или менее на приходе навели порядок материально, то есть там совершили большой ремонт, великое освящение храма, вот как раз Рождества Богородицы в Перво — у нас там два храма, такой комплекс храмовый. И как-то пришло такое осознание, что вот этот этап закончен и можно переходить дальше.

Иерей Вячеслав

— Да, хотя вот работница органов опеки, к которой мы пришли, Ольга Анатольевна, дай Бог ей здоровья, она на нас, конечно, посмотрела странно. Потому что у нас Матроне было несколько месяцев...

М. Малова

— Полгодика да, было.

Иерей Вячеслав

— Оставить ее было не с кем, и мы пришли говорить об усыновлении уже с маленьким ребенком на руках. Поэтому это, наверное, чудновато было.

М. Малова

— За документами на усыновление, а у нас такой малыш.

Иерей Вячеслав

— Потому что за усыновлением обычно обращаются люди, у которых по каким-то причинам нет собственных детей.

М. Малова

— Ну это чаще всего так, это вообще, в принципе, чаще всего.

Иерей Вячеслав

— Ну а у нас вот так было, как-то мы созрели.

А. Леонтьева

— Ну да, усыновляют те, кому Бог не дал.

М. Малова

— У нас вот такая вот история была. Да, ну вот потом мы прошли Школу приемных родителей, она у нас в Касимове очень хорошо работает, очень интересные были занятия. И к концу этих занятий — такой был трехмесячный курс, — мы уже нашли Никиту. И как-то нам выдали наши справки об окончании, мы как раз собрали все документы и, в общем-то, уже сразу поехали.

Иерей Вячеслав

— Ну здесь, мне кажется, будет хорошо еще сказать несколько слов о Школе приемных родителей. Это такая серия занятий с психологами, которую в наше время обязательно нужно проходить людям, которые готовятся к усыновлению ребенка. И у нас сначала такая мысль была: ну, занятия с психологами, какая ерунда, кому это вообще нужно, мы и так все знаем. Но занятия оказались интересными, мы многое почерпнули, и мне понравилось, как они были поставлены. А поставлены эти занятия были так, что как бы впечатление было такое, что тебя стараются даже от говорить от усыновления, объясняют, что если ты думаешь, ты там усыновишь ребенка, и он тебе там должен быть по гроб жизни за это благодарен и руки целовать, то это очень неправильный подход и ничего такого не будет.

М. Малова

— Ну да, они вообще говорили, что считают показателем успешности своей, когда из группы, прошедшей курс, там несколько человек отказываются от этой идеи усыновить ребенка. Вот что это вот их успех такой, наоборот.

А. Леонтьева

— Их успех — значит, эти родители были не готовы.

М. Малова

— Да, потому что самая большая трагедия, самый большой провал всех — и работников органов опеки, и, соответственно, самих этих людей несчастных — это когда ребенка берут, а потом возвращают обратно.

А. Леонтьева

— Да, это страшная трагедия.

М. Малова

— То есть люди взяли — не по Сеньке шапка, они поняли, что они хотели не того там, трудности их победили, и все, и вот они как бы решают сдать обратно, как щенка там или как игрушку. Это, конечно, самое ужасное.

А. Леонтьева

— Напомню нашим радиослушателям, что у нас в гостях отец Вячеслав и Мария Маловы, родители шестерых детей, двое из которых усыновленные особенные дети. Ну вот вы знаете, вы сказали про Школу приемного родительства, и я должна сказать, что у нас были в программе люди, прошедшие эту школу, и вообще у меня было впечатление, что эту школу надо проходить всем, даже не приемным родителям.

М. Малова

— Да-да, это правда, у нас тоже такие были мысли.

А. Леонтьева

— Что-то такое особенное там, вот что там особенного такого, в этой школе?

М. Малова

— Ну они прорабатывают вот ситуации между родителями и детьми, какие могут возникать. Они предлагают взглянуть на все глазами этого ребенка. Так что мы его взяли, нам тяжело, потому что это новый человек. А ему тяжело, потому что для него все вокруг новое, то есть он этого никогда ничего не видел. У него была своя среда, его взяли, как растение, пересадили — как он себя чувствует? И вот различные тренинги мы проходили на эту тему, то есть какие-то постановки.

А. Леонтьева

— Вы что-то узнали вот для себя новое? Вы же уже были родителями на тот момент.

М. Малова

— Мы, в общем-то, в принципе, вот все что они говорили, мы вот так информативно знали. Но вот прочувствовать все это и задуматься об этом, как-то вот уложить у себя в голове, подготовиться внутренне, вообще встать в такую позицию осознанного взрослого: что ты взрослый человек, а это ребенок, то есть что ответственность на тебе, на взрослом, он не виноват. Вот в эту позицию встать — наверное, вот это они помогают.

А. Леонтьева

— А скажите такую вещь. Вот мне все время казалось, ну мало кому, наверное, не приходила мысль вот, не знаю, усыновить, ну чисто теоретически. Мне тоже это приходило, чисто теоретически. Но мне даже очень страшно было открыть, знаете, базу данных. Вот база данных детей, да, где вот ну ребенок, картинка какая-то, краткая биография, да, — похоже на магазин. Вот как вы через это прошли?

М. Малова

— Вы знаете, я абсолютно также к этому отношусь, я вообще не могла туда заходить и смотреть. И Никиту нам нашла мама. Моя мама. Потому что она вот с годами, и у нее на тот момент сколько уже было — минус два, пять, получается, — пятеро уже усыновленных деток было. И она, зная, что мы готовимся к усыновлению, стала искать мне ребенка, зная, что я никого не ищу. Она же мне звонит: ну ты что, смотрела? Нет. Ты смотрела? Уже время идет, я — нет, я не могу, мам.

Иерей Вячеслав

— Да, здесь нужно сказать, что в интернете есть база данных детей, которых можно усыновить, для которых ищут семью. И базы этих детей стараются обновлять, туда выкладывать новые видео, фотографии, но их может посмотреть каждый. Но когда ты получаешь, значит, забираешь все необходимые документы и получаешь в опеке — как этот главный документ? — заключение в органах опеки, тогда доступ к этой базе становится полный, и там можно посмотреть самую подробную информацию.

М. Малова

— Нет, это можно только уже, собственно, в банке данных, когда ты туда приезжаешь. Ты не путай. Когда у тебя есть заключение, ты приходишь в банк данных, физически туда приходишь, тогда получаешь доступ, тебе показывают детей и там ставятся отметки о просмотре.

Иерей Вячеслав

— Да, но были еще такие моменты, когда я звонил по телефону, чтобы уточнить информацию, и по телефону меня тоже сразу спросили: а у вас есть заключение? Номер вашего заключения скажите. Если бы заключение было, то можно было бы и дистанционно получить информацию, а без заключения только то, что в общем доступе есть.

А. Леонтьева

— Ну да, понятно, чисто технически понятно.

М. Малова

— Да, ну вот, а с Никитой тогда, да, что смотрела мама и информация, естественно, была просто такая, которую любой человек может узнать. И нашла она мальчика. А мы искали Никиту, то есть мы хотели мальчика по имени Никита.

Иерей Вячеслав

— Ну у нас тогда были мысли, что мы, значит, усыновим маленького ребеночка, малыша, и назовем его Никитой.

М. Малова

— В пару к Матроне, мы хотели вот такого же маленького.

Иерей Вячеслав

— Да, мы хотели маленького здорового ребенка.

М. Малова

— Может быть, кавказской там или какой-нибудь узбекской национальности.

Иерей Вячеслав

— Да, по этому поводу мы не комплексуем.

М. Малова

— Но как бы рассчитывали, что это будет нормотипичный ребенок. А моя мама хотела, она боялась, что я не справлюсь с двумя малышами и хотела, чтобы мы взяли трехлетнего ребенка, уже постарше, трех-четырех лет. А я вообще боялась залезать. Вот такая вот ситуация. И мы молились мученику Никите, каждый день мы читали, по крайней мере тропарь ему пели, раз в неделю акафист читали. И надо сказать, что у нас есть еще храм, который, Божией милостью, мы построили в селе Ташенка, он как раз посвящен мученику Никите.

А. Леонтьева

— Ничего себе.

М. Малова

— Да, и папина книжка тоже в честь мученика Никиты. Это все очень связано, да, этот святой нас связал собой. И именно поэтому мы хотели мальчика по имени Никита, такая у нас была сильная мотивация. И тут мне мама звонит как-то утром и говорит: я нашла тебе ребенка. Мальчик, киргиз, зовут Никита, три годика, непонятно, почему до сих пор в базе. Прекрасный мальчуган, говорит, почему в базе, непонятно, почему не забрали. Потому что такая ситуация сейчас вообще точно по Москве и области: детей здоровых разбирают как горячие пирожки. Поэтому если ребенок в базе висит уже там в три-четыре года, значит, что-то там либо со статусом проблема, либо со здоровьем. И вот так вот мама говорит: непонятно, в чем дело. И ну я как-то: ну три года, ну ладно. Подумала-подумала: ну мне же не надо будет заходить туда, в эту базу, я просто уже конкретно забью вот это имя, возраст, она мне сказала, и все, и вот нам ребенок. Как-то я у себя утрясла это в голове. Муж пришел вечером, тоже ему сказала: слушай, мама нашла Никиту. Ну замечательно, давай такого. Поблагодарили Бога, мученика Никиту. А уже вечером, когда уложила детей, я открыла базу так, с замиранием сердца. Села, открыла, стала листать фотографии Никиты, и перелистывая эти там пять фотографий, что были, я все больше и больше убеждалась, что ребенок до сих пор в базе, потому что у него синдром Дауна. Он не киргиз, в общем-то, у него просто специфический разрез глаз, да, и благодаря синдрому.

А. Леонтьева

— Ага, то есть разрез глаз.

М. Малова

— Вот. Так он русский ребенок, ну не своем русский, так есть там разные примеси по крови, но тем не менее не киргиз тоже.

А. Леонтьева

— Так, скажите, дорогие родители, вот вы хотели, наверное, ну здорового маленького ребенка, как батюшка сказал. А получилось, что у вас Никита.

М. Малова

— Ну сначала мы приняли, что возьмем трехлетнего, что возьмем этого Никиту. Как-то, говорю, мы поблагодарили Бога и успокоились. То есть поэтому, когда я поняла, что у него синдромом Дауна и, конечно, было такое чувство, что вот как-то это страшновато. И я тогда с мужем поговорила, я ему говорю, да, что...

Иерей Вячеслав

— Ну на тот момент нам казалось неправильным, если мы узнаем, что ребенок больной — ну а, давай поищем себе другого, здорового. Потому что мы уже так настроились его брать-то.

М. Малова

— Нет, ну между нами был разговор — батюшка его не помнит, а я его очень хорошо помню. Когда я ему сказала, что, говорю: ну что делать-то с ребенком? Он говорит: ну как что? Брать. Я говорю: ну он же, у него же синдромом Дауна. А он такой: ну, говорит, ну он же Никита. То есть: ну ты что? Мы же хотели Никиту — вот тебе Никита, что тебе еще надо?

Иерей Вячеслав

— Ну да, что-то матушку это так вдохновило. А я этого разговора совершенно не помню.

М. Малова

— Не знаю, у меня все это в коробочке хранится моего сердца. Все, что касается детей всех, все хранится. Поэтому я это очень хорошо запомнила.

А. Леонтьева

— Скажите, пожалуйста, вот дома появился, как ни крути, хоть ребенок, но чужой человек. Удается ли сразу полюбить его? Как заставить себя полюбить, как, может быть, оно само происходит? Что от себя требовать, что не требовать в этой ситуации?

М. Малова

— Ну знаете, да, такое действительно было. Никитке было уже четыре годика. И пока мы ездили к нему, все было отлично. Месяц ездили, потом еще где-то полмесяца — это вот было пока усыновление. И когда мы наконец забрали, в общем, когда он приехал домой, оказалось, на следующее утро, что у нас дома чужой человек. Действительно, чувство было прямо очень сильное, вот, очень неприятное. И даже были такие мысли: что мы наделали, зачем мы вообще все это сделали? Такие стыдные мысли, которые, казалось бы, ну как они у меня могут возникнуть? Но опять же благодаря, наверное, Школе приемных родителей мы были к этому, как сказать, ну не внутренне готовы, не душевно, а вот умом это понимали...

Иерей Вячеслав

— По крайней мере информационно.

М. Малова

— Да, информационно: мы знали, что такое может быть. И что мы как-то стали молиться. Успокоились, во-первых, поняли, что — ну как, это, наверное, мы потом уже поняли, но на тот момент мы поняли, что это пройдет. И решили на этом просто не зацикливаться. А вот так вот, уже в отдаленной перспективе, и как совет будущим приемным родителям: что не надо заставлять себя. Вот заставлять себя что-то делать — это вообще последнее дело. Надо просто жить. Потому что ты, даже если со взрослым человеком будешь бок о бок жить какое-то время, и если он там не полнейший какой-то асоциал, который тебе вообще не нравится, то по-любому ты проникнешься, ты как-то к нему привыкнешь. А это ребенок, это маленький ребенок, который в любом случае там принимает и привычки, и обычаи семьи, и вот входит в эту жизнь. Но незаметно, нет того момента, когда я вдруг поняла, что: ой, ну все, теперь там он мне стал как родной. Такого момента не было. А было вот такое, что ну как-то живем, живем, живем, а потом, в один прекрасный день я так просыпаюсь утром, смотрю на кроватку дочки Матреши и пытаюсь вспомнить: а где же мы ее-то брали? Никиту там, а ее-то в каком? Вот честно, спросони, да, пытаюсь вспомнить. А потом я: а, я вспомнила, где мы ее — что это было в роддоме. Когда уже вот эта черта, она размывается, и остается то, что остается: что ребенок живет с тобой, ребенок наш.

А. Леонтьева

— Потрясающе.

М. Малова

— Ребенок живет с нами дома. А как он появился, это уже, ну как бы сказать... Вы знаете, есть такие блогеры, вот приемные родители, которые вот блог свой строят на вот именно этом приемстве — типа, советы, все такое. И каждый пост они пишут о том, какие у меня были переживания, как я все это переживал, как там ребенок адаптировался, как я адаптировался. И мне немножко непонятно. Потому что мне кажется, это то же самое, что смаковать свою историю родов. Ну рассказал ты ее там раз друзьям как-то всем. Ну даже тебе хочется поделиться с людьми — ну поделился ты ею. А дальше-то что? Ну каждый раз вспоминать, кто там где пыхтел? Ну мне кажется, это немножко преувеличено. Потому что жизнь, она такая же на самом деле, с усыновленными детьми такая же, как с рожденными. Вот со временем эта грань, она стирается.

А. Леонтьева

— Потрясающий, да, рассказ. Я напомню нашим радиослушателям, что сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы говорим о семье с отцом Вячеславом и Марией Маловыми, родителями шестерых детей, двое из которых усыновленные особые дети. Мы вернемся к вам через минуту.

А. Леонтьева

— Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях отец Вячеслав и Мария Маловы, родители шестерых детей, двое из которых усыновленные особенные детки. Отец Вячеслав — настоятель храма мученика Диомида в селе Перво Касимовского района. Давайте, наверное, все-таки вот тему особенного Никиты, есть у меня по ней вопрос, немножко неловкий, может быть. Но вы знаете, когда у тебя появляется что-то особенное в жизни, не такое как у всех, да, то ты сталкиваешься зачастую с реакцией окружающих, ну так скажем, неадекватной, а может быть, бестактной. Вот не было ли у вас таких реакций окружающих вас людей там, не знаю, прихода?

М. Малова

— Ну полно. Нет, на приходе — нет. Да, батюшка, у нас?

Иерей Вячеслав

— Да, слава Богу, в храме было все хорошо, очень естественно. Но у нас приход маленький, такая, можно сказать, как...

М. Малова

— Нет, ну а когда Никитка появился, мы ходили в собор с ним. И это у нас как бы такой один из главных храмов Касимова. И батюшка ездил в Перво, а я первое время ходила в собор, и это было первое место, куда мы выходили с Никитой. И можно сказать, что он уже тем, что он ходил в собор, как все дети, приходил, причащался, стоял на службе, он уже, в общем-то, нес просветительскую миссию, то есть уже показывал, что ребенок...

А. Леонтьева

— Просто своим присутствием.

М. Малова

— Да, просто присутствием: что вот ребенок, у него синдромом Дауна, он из детского дома, но он не чудище, там не какой-то асоциал, с которым нельзя рядом находиться, нет, вполне себе ребенок. Так что нет, в церкви у нас все, слава Богу, все было нормально всегда, и вообще со знакомыми со всеми все было хорошо и есть. И так вот так по-хорошему мы ни разу не встречали какого-то плохого отношения. Но со стороны людей посторонних, которые вот так, прохожих, в общем-то, очень много курьезных и забавных историй. Я уже могу список вопросов составлять там, какие задают.

А. Леонтьева

— Например.

М. Малова

— Ну помимо того, что: «А это все ваши?» — вот это уже просто классика многодетных семей в принципе. А у нас еще и дети разной внешности, поэтому у них вот это прямо подогревается, ну поэтому бывает продолжение: «А это все ваши? — Да».

А. Леонтьева

— Ну интересно же.

М. Малова

— «А ведь они же не похожи...» — и там уже дальше идет разное творчество, как отвечать, почему они не похожи. Но я не хочу все это приводить. Ну да, так, конечно, бестактность бывает. Не всегда это оттого, что люди там какие-то нехорошие, просто ну вот не знают.

А. Леонтьева

— Не знают, как реагировать.

М. Малова

— Да, это воспитания не хватает. Были некоторые, вот особенно рьяные бывают работники детдомов, которые начинают: «Ой, а я ведь тоже в детдоме работаю...» Подходит, я вот стою с детьми. «А я ведь тоже в детдоме работаю». Говорю: и замечательно, и что? Вот поздравляю. «А вот у меня тоже...» Я говорю: ну женщина, ну вы понимаете, да, что вот дети, они все слышат. Ну если вы что-то хотите, поделиться, ну вы хоть в сторону меня отведите, чтобы они не слышали.

Иерей Вячеслав

— Особенно Машеньку нервирует, когда говорят: а это приемные? Это приемные.

А. Леонтьева

— Нет, приемные меня не так уже нервируют. Меня нервируют когда: «А это свои? А это? А какие свои? Вот из них вот это ваш, а какие из них свои?» Я так: интересно, а что противопоставить — свои, а это что, чужие, не свои? Не знаю. Как-то это...

Иерей Вячеслав

— Да. Ну да, а раньше еще слово «приемные». Машенька всем объясняла, что неправильно говорить, что они приемные, правильно говорить: усыновленные.

М. Малова

— Нет, ну есть такая форма: приемная семья. То есть она официально так называется: приемная семья. Это когда ребенок остается на попечении государства официально, но живет у приемных родителей. Они получают зарплату, у ребенка та же, своя фамилия остается, да, там имя, отчество, за ним закреплена квартира там, которую он получит от государства.

Иерей Вячеслав

— Теоретически.

М. Малова

— Ну да как бы, все это уже воевать надо, если она есть. Это одна форма. А у нас усыновление — это форма другая совсем, и она сложнее. То есть если приемная семья — это все решается через опеку: ты приходишь, знакомишься с ребенком, подаешь документы в опеку, и уже на основании да, вот согласие твое, пакет документов — опека выносит постановление о приемной семье, органы опеки. А у нас был суд. То есть у нас был суд, когда именем Российской Федерации вот этот ребенок — у него был другое отчество, другая фамилия, имя оставили то же, конечно, а тут он стал наш, с нашей фамилией и с отчеством, как у всех наших детей. И это очень важно, потому что у него никаких других родителей юридически нет. Как бы новая жизнь — табула раса, да, с чистого листа.

А. Леонтьева

— Слушайте, ну вот я слышу вот то, что вы рассказываете, это достаточно непростая история. И как так случилось, что вы снова пошли на это, и снова удочерили, на этот раз, я так понимаю, девочку Серафиму. Как это произошло?

М. Малова

— Ну батюшка вот мне кивает, чтобы я рассказала. Действительно, наверное, я, потому что как-то я более эмоционально все проживаю. Батюшка меня дополнит, если что, как со стороны. Ну надо сказать, что опять же, когда появился Никита, очень много в нашей жизни изменилось. Потому что, когда появляется такой ребенок, ты как бы переходишь на другую ступень бытия. То есть вот эта грань, за которой там инвалидность, дети-инвалиды, вот этот весь мир, который, пока у тебя обычные дети, он тебе кажется каким-то вот ну далеким, каким-то пугающим: ну да, там инвалиды — это что-то вот уже такое, таким холодком пробивает, когда говорят: инвалид.

А. Леонтьева

— Какой-то страх присутствует.

М. Малова

— Да, страх. И я его, ну вот я помню, что он был, когда насчет Никитки мы звонили еще в базу данных, и так: вы им интересуетесь? Но у него инвалидность. Я так: да, я знаю. Ну и называют его синдром, ну они просто говорят: он даун. Ну это нехорошо так говорить, поэтому я избегаю этих слов, правильно говорить: ребенок с синдромом Дауна, человек с синдромом Дауна. Потому что так вот, одним словом «даун» — это, получается, как такое пренебрежительное обозначение, тем более что у нас в стране оно обросло уже, приняло такую вот негативную окраску.

А. Леонтьева

— Ну это как ругательство.

М. Малова

— Ну да, как ругательство. А это совсем не так. Во-первых, человек очень хороший был Джон Лэнгдон Даун, который открыл этот синдром, очень много сделал для особых людей в Англии, еще в XIX веке. А во-вторых... Во-первых, они люди. Вот это первое, да. Они люди, они дети. Синдромы и там разные состояния — это все уже второе. Ну вот, и соответственно, ты шагаешь уже совершенно в другую ступень и, соответственно, меняется очень сильно, расширяется вернее так, круг общения. И я в первые месяцы Никитиной жизни у нас познакомилась со множеством людей из разных уголков России и даже мира, то есть там у нас были из Японии родители, у которых тоже такие дети. Потому что, как мы называем себя, «солнечные родители», они вот кучкуются, общаются. И вот у нас у меня есть друзья, с которыми мы уже шесть лет знакомы — мы приезжаем друг к другу в гости, мы каждый день общаемся в чатах, — такая у нас дружба идет сквозь года, как бы дети у нас параллельно растут. Хотя они живут, совершенно в разных местах мы живем.

А. Леонтьева

— То есть вы специально искали «солнечного ребенка»? Я прошу прощения, что перебила.

М. Малова

— В смысле? Сейчас я расскажу, это еще не конец.

Иерей Вячеслав

— Нет, мы не искали «солнечного ребенка», «солнечный ребенок» нашел нас. Маше позвонили знакомые из Рязани и говорят: вот ищем родителей для маленькой девочки с синдромом Дауна, вам случайно не надо?

М. Малова

— Я просто хотела объяснить, как это... Нет, такого не было, не говорили: вам случайно не надо. Просто руководитель организации нашей...

Иерей Вячеслав

— Ну, конечно, так не говорили, это же не котенок. Но смысл был такой.

М. Малова

— Да. Она позвонила, что вот первый раз в Рязани, за время действия организации родительской (потому что родители не только по чатам сидят, они еще и организации создают, которые меняют общество в пользу наших деток), и в первый раз за все время, там это было, по-моему, там три года действия организации, появился отказной ребенок с синдромом в Рязани. Вот и девочка наша на глазах таяла, и администрация детского дома забила тревогу, что ребенку, как бы его лечат и всю помощь оказывают, но все равно девочка просто, падает вес и падает. Она маленькая совсем была, она родилась два с половиной килограмма, а к трем месяца стала килограмм девятьсот грамм. И поняли, что ребенку просто нужна семья. Потому что это реальность такая, что детки с синдромом Дауна, которых оставляют в роддоме, которые попадают в Дома ребенка, они часто не доживают до года. И это не вполне изучено, но есть такая вещь как установка на смерть: раз я не нужен, я умру, и все. А дело в том, что они очень эмоциональны, как вот говорят, что у них супер-эмпатия. Поэтому если они не встречают вот этого отклика любви родительской, то они могут погибнуть, то есть выживают самые крепкие из них. И поэтому, когда мне стали рассказывать об этой девочке, у меня сердце затрепетало просто — я поняла, что это наша девочка. Как вот папа пишет в своих книжках: приказ. Такой, с большой буквы, Приказ, и я его услышала, и муж мой тоже услышал. Потому что, как только я ему сказала, да, он сразу согласился. А он далеко не всегда сразу соглашается с тем, что я ему говорю, я много чего могу сказать. А тут было ясно, что да, что это наше совершенно общее, обоюдное. И мы пришли в опеку — на нас посмотрели такими глазами, потому что еще не прошло и года, как мы взяли Никиту. Они сказали, это не по психологическому, надо подождать, это неправильно. Ну а мы не могли, говорим: мы понимаем, что это неправильно, понимаем, что ребенок уже есть. Вот как бы у меня уже есть ребенок, он там. И очень быстро мы собрали документы, буквально за две недели мы все-все-все собрали, приехали с ней знакомиться. Она была крошечная — ну вот килограмм девятьсот грамм, представляете? Три месяца ребенку. И она смотрит, вот эти глазки, а лицо, глаза-то уже взрослые — ну в смысле трехмесячный ребенок на тебя смотрит прямо в упор. Взгляд у нее был совершенно недетский, такой колкий, как будто с укором, что вот за что меня бросили? И очень быстро, ну как бы несколько раз я к ней ездила, и вот 7 ноября мы впервые ее увидели, а 22 ноября мы ее уже забрали. И она вот она оказались у нас дома, наша Симочка.

А. Леонтьева

— Я напомню радиослушателям, что у нас в гостях отец Вячеслав и Мария Маловы, родители шестерых детей, двое из которых усыновленные особенные дети. Я хотела такую вещь спросить. Вот вы говорите, и мы привыкли говорить: «солнечные дети». Ну хорошо так говорить, а действительно ли эти дети солнечные? В чем? Вот я бы хотела, наверное, чтобы отец Вячеслав, может, тоже объяснил мне, вот действительно ли это такая радость и такая солнечность, в чем их, в чем радость таких особенных детей?

М. Малова

— Ну как-то трудновато на это ответить. Вы знаете, зайду издалека. Когда мы усыновляли Никиту, с нами поговорил один из сотрудников Дома ребенка, вот откуда мы Никиту забирали. И у нас состоялся такой разговор. Этот человек говорит: ну вот вы берете ребенка, а вы понимаете, что это там ребенок больной на всю жизнь? Мы говорим, ну а что вы имеете в виду: больной на всю жизнь? Она говорит: вы понимаете, что этот ребенок не способен и никогда не будет способен на высшие человеческие эмоции. Мы с супругой переглянулись и говорим: а что вы имеете в виду, какие это высшие человеческие эмоции?

М. Малова

— Это был психолог. Такой момент, это была психолог.

Иерей Вячеслав

— Она говорит: ну хитрость. Смешно звучит, мы очень растеряны были, не знали толком, что на это ответить. Но когда мы Никиту забрали, практически в первый день было ясно, что по крайней мере вот эта «высшая человеческая эмоция» у него присутствует вполне.

М. Малова

— Да, да, присутствует, хитрить он умеет.

Иерей Вячеслав

— Простите, я так немножко, честно говоря, ухожу от ответа на ваш вопрос, потому что я не знаю, как на него ответить. Ну дети и дети, обычные дети.

А. Леонтьева

— Ну мне очень понравился ответ про «высшую человеческую эмоцию».

М. Малова

— Ну они очень разные. Вот даже взять, у нас Сима и Никита, да. Ну они, вот что у них общего, ну я не знаю, кроме вот этой 47-й хромосомы? Ну они совсем разные. Вот вообще во всем. И в развитии своем, невозможно объединить, что у них одинаковые проблемы — нет, это вообще нет. Никита — интроверт, он, в принципе, не очень любит общаться. Хотя он говорит. Он разговаривает, и он ходит у нас в обычную школу, учится по обычной программе, вот сейчас во 2 классе, он с тьютором, помогает ему учиться. Но говорю еще раз: он интроверт. Он очень обидчивый, сейчас у него что-то вроде переходного возраста уже начинается, в 10 лет. У него очень завышенная самооценка, он перфекционист, то есть он стремится к совершенству во всем. Если он чего-то не смог — все, это может кинуть, швырнуть, смять и убежать. Вот такой вот он человек. Очень музыкальный, вот такой, нервный. А Сима — это совершенно другое. Это она, во-первых, очень устойчивая. Вот она вот в принципе такая. Она и ростом низенькая, и сама, в принципе, вот такая вот, как бы вот она, у нее как будто корни есть, она стоит на земле. Она, как если бы это был мир фэнтези, она была бы гномом. Потому что она любит мастерить, она любит курочить. Если что-то есть, что можно разобрать по винтикам — она это разберет обязательно, чтобы посмотреть, что там внутри. То есть у нее такой склад, ну как вот мальчишки обычно такие бывают, это девочка. Как папа ее называет, что она исследователь у нас. Она там, если какая-то есть цель — она к ней идет. Например, комната с опасными вещами закрыта на крючок. Ну не с опасными, мой кабинет, где у меня пособия там для занятий разные, закрыт на крючок, крючок наверху двери. Она (поднимаемся наверх — хорошо, успели), значит, подтащила из своей комнаты детский столик, на него поставила ступеньку, на ступеньку поставила детский стульчик, залезла на всю эту конструкцию и открыла крючок. Вот это вот Серафима. При этом ну она невероятно душевная. То есть она очень любит у нас младшую дочку, она ее нянюшка, может переодеть ее там, памперс ей поменять. Одежду притом всю она адекватно выбирает. Очень вот с ней просто приятно рядом находиться. Вот она в кровати лежит, там заснет рядышком, и вот хочется просто ее ручку взять и не отпускать. Такое ну вот солнышко, именно потому, что исходит от нее душевная теплота. А у Никиты, он совсем не солнечный, разве что все-таки он легко прощает. Вот так. Он не держит зла долго, обиды. Только если не на себя, к себе он очень требовательный. Ну опять же говорю, совсем разные люди, с разными характерами.

А. Леонтьева

— Я напоследок хотела поднять такую тему. Мы все-таки вначале программы, я сказала, что вы, Мария, руководитель детского инклюзивного театра «Добрые сердца». Вот хотела спросить, как у вас, дорогие родители, еще находятся силы на то, чтобы что-то делать, создавать какие-то театры, и что вам это дает? Я знаю, что ваш папа, Сергей Дмитриевич Марнов, он опять же очень большой театрал и сам, наверное, дома это все делал. Вот что для вас этот театр, и откуда у вас батарейки на все это?

М. Малова

— Ну мы, во-первых, мы вместе, да, то есть если бы супруг не помогал, я бы ничего не смогла. Потому что первое время он там сидел с маленькими детьми, пока я этим всем занималась. И сейчас он продолжает помогать тем, что сидит с совсем маленьким ребенком, пока я с остальными. И поддерживал всегда. То есть не требовал от меня там щи, борщи — ты где там находишься, тут у нас дома ничего не сделано... Нет, папа у нас, он как вторая мама, он все то же самое умеет делать. Иногда даже что-то лучше — ужин готовить, дети любят, когда папа готовит, он им что-то вкусненькое сделает обязательно. И то, что дает? Ну во-первых, это творчество для всех. Мы создали этот театр, чтобы объединить детей, которых не возьмут в обычные студии, в обычные кружки — это было первое. Потому что на тот момент, когда мы начинали свой театр, когда мы начинали нашу театральную деятельность, у нас много деток не говорили вообще, и были большие проблемы с поведением. И на репетициях в первые дни у нас творилось вообще, просто какой-то ужас творился: там дети носились, бегали, орали, кричали. И от нас даже некоторые родители сразу отсеялись, сказали: зачем нам этот балаган, нам этого и так хватает. И первый спектакль — мы даже не верили, что что-то получится действительно, мы их делали для себя. То есть вот ну мы давайте возьмем и сделаем для своих детей. Я, у меня вроде опыт кое-какой есть: я, еще когда в Москве жили, на приходе в воскресной школе ставила спектакли, и когда работала в школе, ставила. В общем, я как папа старалась делать. И начали, я адаптировала там детские сказки для деток, показывала им, как что делать, самые простейшее. Те, кто мог говорить — так у нас сразу получилась, в принципе, инклюзия, что практически у всех были братья и сестры, нормотипичные, которые могли говорить, родители помогали. А деткам, которые говорить не могли, доставались роли с действием: пропрыгать там, подудеть в дудочку, там что-то кому-то передать. И у нас получилось. Как ни странно, вот как это чудесно, но на премьере дети собрались, дети поняли, куда идти, откуда выходить, что делать. И нашему театру уже три года, в мае было три года. Мы были в Сочи, мы ездили в Рязань несколько раз, выступали по Рязанской области. Ну потом вот пандемия началась, и за эти два года мы уже никуда не ездили. Ну все подкосило, в общем, этим ковидом. Ну и надеемся, что еще поездим. Ну и да, принцип основной, да, чтобы каждый ребенок мог показать себя в самом выгодном свете, вот так. Несмотря ни на какие ограничения. Чтобы зритель не понял, что это ребенок не говорящий, или что он плохо ходит, плохо двигается, да, там есть какие-то ограничения. А чтобы он мог, для каждого находили, вот я старалась делать такую роль, писать такую роль, чтобы каждый ребенок на сцене почувствовал себя настоящим актером, настоящим героем, без каких-либо ограничений. Такой вот у нас, посыл такой.

А. Леонтьева

— Потрясающий рассказ. И я из него еще, знаете, вот, наверное, такой вот вопрос отцу Вячеславу. Я из рассказа Мария, которая, я чувствую, часами может рассказывать про театр...

М. Малова

— Да.

А. Леонтьева

— Такую выловила мысль. Вот скажите, «папа — вторая мама» — это такой секрет счастливой супружеской жизни? Я просто очень часто слышу от подруг вот: ну он от меня требует там вот того, сего, я такая творческая личность... Отец Вячеслав, как не требовать или как вот себя вести в такой ситуации?

Иерей Вячеслав

— Простите, я себя не чувствую в состоянии и вправе давать кому-то советы. Могу сказать о себе: в настоящий период жизни я являюсь сельским священником, служба у нас по воскресеньям, по праздничным дням, — то есть среди недели, по крайней мере несколько дней я дома имею возможность заниматься домашними делами. Но ситуация может измениться, может очень быстро измениться. Я с радостью выполняю дела по хозяйству, которыми могу здесь помогать. Потому что я знаю, что если ситуация изменится, она может быть такой, что меня дома не будет целыми днями, и это тоже очень долго может быть. Я знаю, что супруга тогда окажет мне полнейшую поддержку, я в этом абсолютно уверен. Ну вот, поэтому я доволен своим сегодняшним положением, скажем так.

А. Леонтьева

— Я поняла вас. Я на самом деле очень хотела бы много еще спросить. Но, к сожалению, время нашей передачи подходит к концу. И я напоминаю вам, что у нас в гостях были отец Вячеслав и Мария Маловы, родители шестерых детей, двое из которых усыновленные особенные дети. Спасибо вам, потрясающий рассказ о вашей жизни. Я надеюсь, что очень много каких-то страхов он снимет у людей, которые вот или стали родителями особенных детей, или хотят усыновить. Спасибо вам большое, дорогие.

М. Малова

— Вам спасибо. Были очень рады.

Иерей Вячеслав

— Спасибо.

А. Леонтьева

— С вами была Анна Леонтьева. Всего вам доброго.